Текст книги "Где сокровище ваше"

Глава 18

Дома я погружаюсь в тщательное изучение своего маленького архива. Отбираю те, которые написаны не позднее 1920 года. Может, всё же были от Александра Егоровича какие-то вести. Или от членов его семьи. И среди этих писем нахожу-таки одно, которое привлекает моё внимание. Адресовано оно родственникам на Урал из Вятки. Пишет сам Александр Егорович. Сообщает, что поездка проходит благополучно, без сюрпризов, что сначала они, как и собирались, навестят родителей жены и других родственников в обеих столицах, а потом поедут в Климов, к старшей дочери Лизе. Судя по этому письму, их отъезд вовсе не был бегством. В конце письма дата – 5 мая 1917 года. Господи, неужели на этом всё?! Где, ну где же искать дальше? Где ещё может быть информация? Время тогда было неспокойное, забастовки, стачки, страну лихорадило. Неудивительно было бы, если бы семья Ручейниковых уехала за границу. А как в таких случаях, то есть в случаях потрясений и нестабильности, люди прячут что-то ценное? Вещи, документы? И тут меня осеняет совершенно бредовая идея. Я бормочу себе под нос, что я совсем помешалась на детективах и надо бы поменьше смотреть сериалы и не мечтать о кладах, которые по какой-то неведомой причине могут быть спрятаны в доме, но всё-таки подскакиваю и сломя голову мчусь к бабушке с дедушкой.

– Бабуль, – кричу я с порога, – дедушка дома?

– Да здесь я, Настя, что случилось? – Отвечает дедушка.

– Деда, ты, когда шкатулку, зеркало, комод, буфет на чердаке нашёл, ты их хорошо осматривал?

Чердак и подвал дедушка переделывал сам, и стены обшивал, и полы стелил, если бы что-то нашёл, вряд ли стал бы хранить у себя, ведь тогда никто не знал, что в этом доме могли жить наши родственники, а тем более что-то там прятать. Не то, чтобы это было так уж опасно – в советские времена хранить такие вещи, но всё же проблематично и смысла не было: куда их одевать-то? Сразу вопросы начались бы разные неприятные – да что, да откуда, да на какие деньги… Откуда у обычной советской семьи, состоящей из учителя химии и лесотехника, могли взяться жемчуга и бриллианты? Это же не обычные золотые цепочки или колечки с янтарём, которые могли позволить себе многие. Ну, одно-два украшения – это ещё куда ни шло, а вот больше – это уже проблематично. Наверняка нашлись бы желающие отобрать. В общем, проще было сдать найденное государству, получить причитающийся процент и спать спокойно. Дедуля с бабушкой удивились моему вопросу и взволнованному виду, но дедушка всё же ответил:

– Ну, комод с буфетом-то я снизу доверху перебрал, а шкатулку с зеркалом не трогал, незачем было.

– Деда, а можно за зеркало заглянуть, ну, между зеркалом и доской?

– Можно, только зачем?

– Деда, долго рассказывать, сними, пожалуйста!

Дедушка вытащил зеркало из пазов, положил его на стол и отогнул крепления. Мы с бабушкой подняли зеркальное полотно с каждой створки. И под двумя из них увидели исписанные листы линованной бумаги! До дедушки с бабушкой постепенно доходил смысл происходящего. Они ведь знали, что я ездила в Екатеринбург искать следы наших родственников, неведомо куда исчезнувших после февральских событий 1917 года. Про найденные письма я тоже им рассказала. И вот я осторожно разворачиваю листы бумаги и начинаю читать. Почерк знакомый, я уже видела его в письме из Вятки. Это писал Александр Егорович.

«Пишу просто на всякий случай. Не очень надеюсь, что это прочитает кто-то из родственников. А может, и вообще никто не прочитает. В свете последних событий случиться может всё, что угодно. В этом доме уже несколько лет живёт моя старшая дочь Лиза, Елизавета Александровна. Её муж – лесопромышленник, не сказать, что богатый, но вполне состоятельный и очень надёжный человек. Я ни разу не пожалел, что выдал за него свою дочь. Мы с женой и младшей дочерью, Катей, приехали сюда в мае, а сейчас уже середина августа. Мои сыновья уже давно живут за границей, сначала учились там, теперь работают в Швейцарии, оба женаты. Мы должны были приехать к ним ещё летом, но Катенька наша не совсем здорова, её утомила дальняя дорога, поэтому нам пришлось задержаться. Сначала думали, что на месяц, но сначала одно помешало уехать раньше, потом другое, и в итоге остались здесь почти до осени. Я очень надеялся, что удастся уговорить уехать с нами кого-то ещё из родственников, но согласились ехать только двое – старший брат мужа моей дочери и его племянник, Дмитрий и Игнат Рудневы. Но и они говорят, что с нами уехать не смогут, им надо задержаться на какое-то время, чтобы привести в порядок записи опытов (с электричеством, как они говорят), собрать приборы в лаборатории – они хотят взять их с собой. Дольше медлить нельзя, положение в стране всё сложнее, надо поторопиться. Ждать и уговаривать больше никого не будем. Мы, конечно, надеемся, что катастрофы не случится, но всё может быть. После Февральской революции мы тоже думали, что всё ещё может поправиться, но что-то поправок пока не видно, даже наоборот – везде забастовки, стачки. И всё же мы колеблемся – надо ли забирать всё с собой, или же часть оставить? У нас много ценностей, не будет ли слишком непредусмотрительно забирать с собой всё? Может быть, часть всё-таки оставить? Но если оставить, то где? Не в доме же в сейфе – это считай, что на виду, ведь сейф легко найти и взломать. Большую часть денег я храню в швейцарском банке, мой зять тоже. Часть этих средств мы потратили на покупку домов в Бельгии и Швейцарии. Мы почти каждый год ездили туда летом, даже в прошлом году. В конце концов, я решаю оставить часть ценностей Дмитрию и Игнату. Ведь они поедут позже, им тоже понадобятся деньги. Ну, Бог даст, это ненадолго, зиму проведём в Бельгии, а весной, ближе к лету, вернёмся. Хотя не очень-то я на это надеюсь. В сейф мы с Дмитрием решаем положить всё-таки какую-то сумму ассигнациями и золотом и несколько колец и серёг для отвода глаз, чтобы больше нигде не искали и не крушили мебель и стены. Сейф оставляем в обычном месте – в нише за картиной Айвазовского в кабинете зятя, если его найдут (а скорее всего, найдут), то, может быть, решат, что это всё, что осталось. Надежда на это довольно шаткая, но ничего другого не остаётся. Это предложил Дмитрий. Светлая голова у него всё-таки! Деньги для Дмитрия и Игната и кое-какие драгоценности я кладу в шкатулку, которую предложила Лиза, и отдаю Дмитрию перед самым нашим отъездом. Столовое серебро тоже почти всё оставляем на виду, то есть там, где оно хранится обычно – на кухне. Книги и ноты дочерей давно уложены, вещи тоже. Посуду и часть серебра складываем в коробки и уносим в подвал. Журналы, которые выписывала Лиза, связываем и уносим туда же. Лизонька всё же хочет кое-какие вещи взять с собой – щипцы для сахара, сахарницу, ложки, вилки, любимую пепельницу мужа. Я ей не мешаю. Пусть возьмёт на память о доме. Кто знает, когда мы сможем вернуться. Лиза, чтобы занять чем-то дочь, даёт ей колье, она очень любит играть с ним. Она довольна, смеётся, и мы можем спокойно заниматься своими делами. Но вот пора выходить, извозчики нас уже ждут, до станции мы поедем лошадьми, а дальше – поездом. Ехать мы решили через Финляндию. Сначала в Швецию, в Стокгольм, а потом – в Бельгию. Мы все выходим на улицу, начинаем заколачивать окна первого этажа, на втором ставни закрыли ещё вчера вечером. Прислугу отпустили три дня назад. Лиза берёт у Сонечки колье, чтобы спрятать его в саквояж, и вдруг замечает: в колье не хватает бусины! Но где же теперь её искать! Да и некогда. Я в последний раз захожу в дом и прячу записку в зеркало».

Вот это письмо! Мы с бабушкой и дедушкой ошарашенно смотрим друг на друга. Потом я обращаюсь к дедушке:

– Деда, вы ведь с бабушкой много раз в доме обои меняли. Ничего необычного в стенах не заметили?

– Это ты про сейф что ли, Настя? Не было ничего необычного. Стены, как стены. Да и поди знай, в какой комнате тут кабинет был.

Да, действительно. К тому же в этом доме до дедушки с бабушкой Бобровы жили. Вполне могли сейф вытащить, а нишу заложить. Я решаю, что об этом можно и попозже подумать, а сейчас лучше переключиться на предмет, который всегда под рукой.

– Бабушка, – говорю я, – а ведь Ручейников о твоей шкатулке пишет! А вдруг и там что-то есть! Давай проверим.

– Когда я нашёл эту шкатулку, она была пустая. – Говорит дедушка.

– Конечно, пустая! Ведь деньги и драгоценности Дмитрий с Игнатом забрали с собой, а шкатулка-то им зачем? Под одежду её не спрячешь, в руках нести неудобно, внимание привлечёт. Скорее всего, они решили содержимое шкатулки поделить, деньги положить в кошельки, а драгоценности спрятать в одежде. Дедушка, а ведь там может быть второе дно! Давай проверим! Вдруг там всё-таки что-то есть.

Бабушка встаёт и вынимает из шкатулки украшения.

– Давай проверим, – говорит она дедушке и подаёт ему шкатулку, – ну-ка, попробуй подцепить донышко.

Дедушка выходит из комнаты, возвращается с инструментами. Производит какие-то манипуляции, вытаскивает тонкую дощечку, откладывает её в сторону. Мы опять видим исписанные листы бумаги. Ещё одно письмо! Я достаю его. В этот раз почерк совершенно незнакомый, но вполне разборчивый. Это просто чудо, что никто раньше эти письма не обнаружил. Интересно, как же это так получилось? Я не замечаю, что говорю это вслух.

– И правда, чудеса, – говорит дедушка, – вот Александр Егорович пишет, что прислугу вроде как рассчитал и дом заколотил, а давно, когда я только приехал сюда, соседи мне говорили, что жили здесь двое, не то брат с сестрой, не то муж с женой. Бобровы эти самые, которые мне дом оставили. Да я про это уже рассказывал. Вот интересно, ведь столько лет они в этом доме прожили, прежде чем мне его подарить, и что же, ни разу не полюбопытствовали? Ведь всё же целёхонько было, разве что от времени где-то что-то покоробилось да рассохлось.

– Деда, давай всё-таки письмо прочитаем, – говорю я и начинаю читать.

Пишет в этот раз Дмитрий Руднев. «После отъезда Александра с семьёй мы с Игнатом занялись приведением в порядок документов и лаборатории. С лабораторией было проще – какие-то приборы мы просто разобрали, какие-то уничтожили, чтобы лаборатория соответствовала тому, что мы о ней говорили, то есть, оставили только те приборы и инструменты, которые подтверждали, что здесь проводились эксперименты и опыты с электричеством. Сложнее было с описаниями действительных опытов и экспериментов. На самом деле мы занимались вопросами времени и иных миров. Звучит, конечно, дико и странно, но это есть факт, подтверждённый экспериментально – иные миры существуют, и некоторые из них пересекаются с нашим. И к тому же есть среди них такие, которые сдвинуты во времени! Я нашел такое место недалеко от Климова, через которое можно попасть в другой мир. Точнее, это тот же самый наш мир, но сдвинутый по временной шкале на пятьдесят лет. Можно перепрыгнуть этот отрезок времени в случае опасности, чтобы избежать её. Я побывал там много раз, не меньше нескольких десятков, чтобы подготовить, так сказать, плацдарм для отступления. И Игната тоже туда часто водил, чтобы он имел представление о том мире, в который попадём мы с ним. И в котором, по всей видимости, нам предстоит жить. Я бы, конечно, выбрал другой мир, но нет времени на его поиски. Мы с Игнашей в этом-то едва успели освоиться.

Я увлёкся иными мирами давно, ещё в молодости, когда был студентом. Было у меня тогда такое увлечение – я любил ходить в книжные магазины, букинистические в том числе. Любил рыться в книгах. Интересные экземпляры порой среди них попадались! На эту книгу я набрёл случайно, во всяком случае, мне тогда так казалось. Это была удивительная книга! Очень старинная, в богатом переплете. Она была напечатана на латыни. Ну, а поскольку у меня с латынью было всё в порядке (спасибо нашему гимназическому преподавателю), то прочитал я её без труда. Это был перевод какого-то древнего автора. Его имя почему-то не было указано. Там были описания врат времени и рассказы о людях, проходивших в эти врата и вернувшихся обратно. И ещё были рассказы более позднего времени о людях, побывавших в иных мирах. И даже рассказы очевидцев, на глазах которых исчезали люди. Просто таяли в воздухе. Некоторые из них возвращались, некоторые – нет. Поначалу я не принял эту книгу всерьёз, решил, что этот какая-то мистификация, фантастика, сказка, может быть, неудачная и не очень умная шутка. Но всё-таки оставил её у себя. У меня просто не было сил с ней расстаться. Хоть я и считал то, что в ней написано, сказкой, но сказкой интересной. Мне нравилось её перечитывать. И со временем, постепенно, эта книга захватила меня. Как ни странно, тому, что я поверил этим рассказам, способствовало изучение физики. Более того, я не просто поверил, я приступил к поискам таких мест-переходов в иные миры, врат, как их называли в этой книге. И мне удалось найти одно такое недалеко от Климова. Ещё парочка таких врат оказалась под Архангельском. Есть такие места и на Урале. Наверняка они есть и в других местах. Но я сосредоточился на Климове, потому что он был недалеко от Петербурга, добираться туда было несложно. Мало было найти, нужно было ещё и попытаться придумать способ пройти туда и обратно. Через несколько лет мне это удалось. Сначала я задерживался там недолго, боялся отходить далеко от места перехода, проводил там поначалу буквально полчаса-час. Потом убедился, что врата не смещаются ни тут, ни там, стал оставаться в том мире на более продолжительный срок – два-три дня, один раз осмелился провести там неделю. Очень скоро я заметил, что время там сдвинуто на пятьдесят лет вперёд от нашего мира. Я определил это по газетам. Покупать их я не мог, потому что деньги там были другими. Но я нашёл выход – сдал в ломбард того мира перстень. И получил взамен тамошние деньги. Через некоторое время сдал серебряный портсигар в антикварный магазин, купил одежду и обувь, чтобы соответствовать тому миру и не привлекать внимание. Изучил цены на товары первой необходимости и продукты. Ну, товары-то были мне пока без надобности, поскольку одежду я приобрёл, а вот обедать в кафе приходилось, потому что я проводил там довольно много времени. Часто покупал газеты и журналы, чтобы быть в курсе событий и овладеть тамошним языком. Регулярно брал с собой Игната, всё-таки он намного моложе меня, и должен был быстрее привыкнуть к новым условиям. Нам нужны были ещё и документы, мало ли как могли повернуться события. Правда, тогда мы ещё не думали, что нам придётся там жить, просто с документами всё же спокойнее. Тем более, что мы планировали съездить куда-нибудь, да в тот же Екатеринбург хотя бы, посмотреть, каким он стал спустя пятьдесят лет. И изменившийся Петербург посмотреть хотелось, и Москву. Пришлось бы жить в гостинице. В общем, документы были нужны. Игнат, рассматривая карту, купленную в том времени, обратил внимание на то, что некоторые города переименованы, а из книг, приобретённых там же, мы узнали о событиях, случившихся за эти пятьдесят лет. Мы поняли, что надо быть очень осторожными, потому что малейшая оплошность могла привлечь к нам ненужное внимание. Ну, в общем-то, мы и раньше это понимали и старались вести себя незаметно.

Через какое-то время мы обзавелись документами. Об этом позаботился Игнат. Мы с ним съездили в Екатеринбург, который в том времени назывался Свердловск, в Новосибирск. Побывали там в некоторых учебных заведениях. Много разговаривали с местными жителями. Постепенно выкристаллизовался план, по которому мы могли бы там обосноваться, овладеть знаниями, приобретёнными человечеством за эти годы и, возможно, даже продолжить работу, начатую здесь. Мне это казалось очень заманчивым, особенно в свете последних политических событий. И не только политических. Возможно, сказывается тревога за семью и напряжение последних лет, но мне кажется, что за нами наблюдают. То один, то другой нет-нет, да и спросит о наших отлучках. Может быть, это всего лишь обычное любопытство, а может, и нет. А не бываем дома мы в последнее время действительно довольно часто. В общем, мы с Игнатом решили уходить вскоре после отъезда моего брата с семьёй. Описания всех опытов и экспериментов за последние годы мы забираем с собой. Оставлять здесь ничего нельзя. Хорошо, что я не публиковал ничего на эту тему. И ни с кем не обсуждал. Кроме Игната, конечно».

Вот это письмо! Вот это номер! Какое-то время мы сидим молча, переваривая прочитанное. Бабушка с дедушкой недоумённо переглядываются: «Какие такие параллельные вселенные, какие иные миры, что за нелепая фантазия?» Я аккуратно складываю письмо и прячу в карман. Надо будет перечитать его ещё раз. В отличие от бабушки с дедушкой я отнеслась к нему серьёзно. Единственный вопрос, который у меня возникает, это почему Дмитрий вообще его написал? Неужели не предполагал, какая на него будет реакция? Да нет, наверняка мог себе представить. Но всё-таки оставил! Откуда он мог знать, что письмо попадёт в мои руки и окажется значимым именно для меня? Откуда мог знать, что я вообще начну поиски? А если бы его обнаружил кто-то другой раньше меня? Ну, что ж, этот другой мог подумать, что это всего лишь шутка, розыгрыш. Нелепая фантазия, как подумали бабушка с дедушкой. И не придать этому письму ровно никакого значения. Я вспоминаю о людях, живших здесь до дедушки с бабушкой. Что же, они были кем-то вроде сторожей? Может быть. И хотя в те годы люди в основном были заняты выживанием, мало кто думал о научных изысканиях, тайниках и прочих загадочных вещах, могли ведь найтись и такие люди, которым просто захотелось бы поживиться чужим добром. Если бы не эти Бобровы, они могли бы вывезти из дома дорогую мебель, шкатулку и туалетный столик в том числе, и продать их. И никогда не нашла бы я этих писем. Хорошо и то, что Дмитрий оказался очень предусмотрительным человеком, ни с кем не говорил о своём открытии. И Игнат, по всей видимости, тоже. Потом я говорю:

– Всё это хорошо, но надо искать дальше, а где – пока неясно. Александр Егорович пишет, что они решили ехать в Бельгию. Видимо, там и придётся искать.

– Настя, а ты письма все изучила? – Спрашивает бабушка.

– Нет, я их толком и не читала, два или три только просмотрела.

– Давай их все прочитаем, вдруг наткнёмся на какое-то упоминание кого-то из семьи, чтобы поточнее знать, где искать дальше.

Я соглашаюсь. Действительно, надо прочитать все письма. И тут я вспоминаю про бусину. Так вот как она оказалась в комоде! Она отломилась от колье, когда им играла дочка Елизаветы. И лишь спустя многие годы она попала ко мне. Надо непременно восстановить колье, сделать так, чтобы бусина вернулась на своё место. Почему-то мне это кажется очень важным. И ещё, мне кажется, очень важно найти тех людей, у которых сейчас находится это колье. Ведь эти люди – мои родственники, которые оказались далеко от родины много лет назад. Родственники, о которых много лет никто не знал. Я думаю о дальнейших поисках. Я могла бы попросить Антона помочь мне. Да и дядя Гера, я думаю, не отказал бы мне в помощи. Но я хочу сделать это сама. К тому же Антон может быть занят. Он на стажировке сейчас, и я даже не знаю точно, где. Может, во Франции, может, в Швейцарии. А мне, по всей видимости, придётся ехать в Бельгию. Только вот куда именно и к кому?

От моих размышлений меня отрывает стук калитки. Это кто же сюда идёт? Бабушка смотрит в окно и говорит:

– А вот и Герман пришёл с инструментами.

Дядя Гера заглядывает в дверь и говорит:

– Папа, я твои инструменты принёс, сейчас коробку на место поставлю и приду.

Через несколько минут он заходит, и бабушка говорит ему про письма, которые мы только что нашли и прочитали.

– Что за письма, от кого? Ну-ка, ну-ка. – Дядя Гера берёт их в руки и начинает читать. – Так это, выходит, наши родственники? – Говорит он, прочитав первое письмо.

– Выходит, так. – Отвечает дедушка. – Всю жизнь мы в этом доме прожили, и ни сном, ни духом, как говорится. Гадали, кто же в этом доме жил, а разгадка под рукой была. Если бы не Настя, до сих пор бы не знали, чей это дом.

Дядя Гера читает второе письмо, перечитывает, потом какое-то время сидит молча, что-то напряжённо обдумывая. Потом обращается ко мне:

– Настасья, ты позволишь эти письма Андрею Михайловичу показать?

Я не возражаю, и дядя Гера забирает их с собой.

Глава 19

На следующий день мы с бабушкой приступаем к чтению писем. Обычная переписка родственников – кто вышел замуж, кто женился, кто развёлся, у кого родился очередной ребёнок, кто умер. Половину из тех, кто упоминался в письмах, я не знаю. Бабушка тоже знает не всех. Девери, шурины, золовки… Я и слов-то таких почти никогда не слышала. А вот бабушка узнаёт то одного, то другого. Приходит дедушка. Бабушка рассказывает об одном из родственников. Оказывается, он был священником в небольшом городке на Урале. Его постигла печальная участь многих – арест, лагерь, потом ссылка. Он умер после войны. Бабушка видела его несколько раз и хорошо помнит. Вот ещё одна родственница – из так называемых раскулаченных. Тоже хлебнула горя. Её родителей арестовали, и их дальнейшая судьба была неизвестна, а её с братом за месяц до ареста увезли родственники, и им как-то удалось поменять их фамилию на свою. У других мужья на фронте погибли. В общем, всё, как у многих.

Мы читаем очень внимательно, стараемся не пропустить ни слова. Ещё одно письмо, и ещё. Мы уже начинаем думать, что всё без толку. Осталось не больше десятка писем. И вот, наконец, удача. В одном из писем, написанных не так уж давно, лет пятнадцать назад, мы читаем, что в одной из загранкомандировок один наш дальний родственник, Илья Сергеевич, встретился в Бельгии, в Шарлеруа, с одним господином, работающим в компании по производству электротехники, неплохо говорившим по-русски. И он рассказал довольно забавную историю о том, что во время отъезда его предков из маленького северного городка в России буквально накануне революции случилось так, что от одного очень дорогого колье отломилась бусина и потерялась, а искать её было некогда. Так и пришлось бусину оставить, а колье увезти без неё. Колье бельгийский господин показать не мог, потому что оно хранилось в Швейцарии, у его двоюродной сестры, Габи Беренс. Разумеется, Илья Сергеевич ничего не знал ни об утерянной бусине, ни о колье. Но его внимание привлёк тот факт, что господин из Бельгии назвал фамилию и имя своего предка – Ручейников Александр Егорович. Правда, он не помнил название того северного городка, из которого уехала его семья. Больше Илье Сергеевичу в Бельгии бывать не доводилось, да ему и в голову не приходило всё бросить и сорваться на поиски этой мифической бусины. Он вообще не воспринял этот рассказ всерьёз. Было это давно, да и было ли вообще – кто знает? Да и все остальные родственники отнеслись к этому так же – как будто других забот нет, кроме как искать пропавшую бусину с совершенно непонятной целью! Но мне-то цель была понятна и пути ясны.

Глава 20

На наше счастье, бабушка и дедушка знали этого родственника, и мы буквально за несколько дней выяснили, что он жив-здоров, и одна из родственниц дала номер его телефона. Жил он в Петербурге, и я, предварительно с ним созвонившись, отправляюсь туда. Он, конечно, понял, почему я не захотела подробно говорить по телефону. Он вообще был очень понимающим.

– Знаешь, – сказал он мне, – в последние несколько лет я немного покопался в этой истории. Я ведь уже на пенсии, и времени у меня теперь гораздо больше, в том числе и на решение всяких загадок и ребусов. Недавно выяснил, например, что это в доме твоих бабушки и дедушки жили те самые теперь уже заграничные родственники. Рассказывать об этом не торопился, да. Хотел сначала узнать о них побольше. Ну вот, пока узнавал, да пока раздумывал, как вам рассказать об этом, бабушка твоя позвонила, потом ты. Ну, я и решил поговорить обо всём при встрече. Впрочем, заграничные родственники – это был, так сказать, побочный эффект. Главный мой интерес состоял в другом. Ты ведь, наверное, уже знаешь, что после отъезда Александра Егоровича с женой, зятем, дочерью и их детьми (у них были девочка и мальчик) в городе остались старший брат мужа дочери Александра Егоровича, Дмитрий Алексеевич Руднев, и его племянник Игнат. Дмитрий работал в петербургском университете, преподавал физику и математику. Увлекался опытами с электричеством, кстати, на его лекции по электричеству чуть не весь институт собирался, включая преподавателей. Но году этак в двенадцатом Руднев оставил преподавательскую деятельность и занялся исключительно наукой. В Климове он снимал дом по соседству с братом, там же оборудовал лабораторию. И, говорят, любил гулять по лесу, грибы собирал. Иногда и Игната с собой прихватывал, когда он на каникулы приезжал.

Ну, так вот, месяца за два, значит, до революции Елизавета с мужем, детьми и родителями уехали за границу, а Дмитрий Алексеевич с племянником остались. По всей видимости, они хотели уничтожить лабораторию и записи все подчистить, чтобы ничего не оставлять. Когда произошла революция и всех состоятельных людей объявили врагами, по городу прокатилась волна арестов. Пришли и к Рудневым с обыском, но дома их не оказалось, и обыск ничего не дал. Искали в первую очередь ценности, но Рудневы, естественно, всё забрали с собой. Лаборатория была почти пустая и выглядела так, будто там действительно занимались только электричеством, судя по тем приборам, которые там остались. Соседи сказали тем, кто пришёл с обыском, что профессор с племянником ушли не очень давно, но вряд ли отправились на станцию, потому что видели, что они пошли по другой дороге, не той, что вела к станции. Ну, командир, возглавлявший отряд, производивший обыски, отправил несколько человек вслед за ними. Но те вернулись через какое-то время ни с чем. Говорили, что почти догнали их, видели уже. Но они спустились в довольно глубокий овражек, где всегда было сумрачно и туманно и как в воду канули. Земля там сырая была, и следы хорошо были видны. Две пары следов было, которые вели в овраг и в этом тумане обрывались. Командир к этому оврагу сам ходил всё осматривать, велел всю местность прочесать в радиусе пяти километров, да только всё без толку. Никого не нашли. Обыскали и дом Ручейниковых, но кроме того, что было в сейфе, ничего не обнаружили. Его, кстати, быстро нашли. Видать, командир этого отряда понаторевший был в обысках, знал, где чаще всего тайники устраивают. Ну, ещё столовое серебро забрали. Но его было немного, судя по описи. Меньше, чем можно было бы ожидать от такой состоятельной семьи. Да-да, список сохранился, я его видел. Кстати, тогда ведь многие не поверили, что Рудневых не нашли. Долгое время ходили слухи, что их или убили и закопали в том овраге, или сразу же, как догнали, отвели на станцию и увезли, то ли в Вологду, то ли в Петроград. И ещё вот что мне удалось узнать совершенно точно: дом ваш, точнее, твоего дедушки, простоял пустым буквально считанные месяцы. Ближе к весне там поселилась супружеская пара. По крайней мере, так они представлялись.

Тот командир, который обыском руководил, буквально через несколько дней после того, как он Рудневых по всей округе искал, уехал в Петроград, вроде телеграммой его вызвали. И больше о нём в тех краях никто ничего не слышал.

Ну, а адрес того господина из Бельгии я для тебя нашёл. Его зовут Марк Лангрен. И телефончик я тоже раздобыл. Ты ведь язык знаешь? Вот и умница. Договаривайся и поезжай. Да, если ещё какая помощь понадобится, обращайся. И расскажи потом о поездке. Уж очень хочется узнать, чем всё закончится. Стариковское любопытство, знаешь ли.

Я прощаюсь с Ильёй Сергеевичем, обещаю держать его в курсе. Сдаётся мне, что желание узнать об этом деле побольше вызвано не только стариковским, как он сказал, любопытством. Сразу я, конечно, не могла поехать, потому что почти все деньги, которые заработала переводами, уже потратила. И ещё потому, что скоро начинались занятия в университете. Пора было возвращаться в Москву, продолжать учёбу и зарабатывать на поездку в Бельгию. А заодно обдумать всё, что я узнала, и решить, обращаться ли за помощью к Антону. В конце концов, я решила всё же сказать ему, что я еду в Бельгию. Будет здорово, если он сможет меня встретить и сопроводить в Шарлеруа.

Глава 21

Так уж получилось, что с Марком Лангреном я смогла связаться только через два года, в апреле. Я сдала сессию досрочно и была готова выехать в ближайшие дни. С Антоном я тоже договорилась о встрече. И вот я в Брюсселе. С Антоном мы встретились вечером за ужином, и наш разговор затянулся допоздна. Кое-что я рассказывала ему и раньше, но совсем немного и только при личных встречах, а встречались мы нечасто, если уж совсем точно – то всего три раза за два года, один раз на зимних каникулах, и два раза – летом. В общем, поговорить нам было о чём. На следующий день мы выезжаем в Шарлеруа. У Антона выдалось несколько свободных дней, и он смог поехать со мной. Это очень кстати. Язык я, конечно, знаю, и в Бельгии бывала, но всё-таки мне предстоит серьёзное дело, и меня радует, что Антон меня сопровождает. В его присутствии я чувствую себя спокойнее.

В Шарлеруа мы останавливаемся в небольшой гостинице и сообщаем Марку Лангрену о своём прибытии. Он говорит, что будет ждать нас в четыре часа. У нас есть несколько свободных часов, и мы отправляемся на прогулку по городу. Я говорю Антону, что хотела бы посетить Музей стекла и Музей фотографии. Музей фотографии находится в здании бывшего монастыря кармелитов и в нём собран настоящий архив, где хранятся старые публикации и снимки, отражающие всю историю фотографии. В Шарлеруа я была уже несколько раз и знаю, какие достопримечательности здесь есть, куда можно пойти пообедать. И мне всегда нравилось здесь бывать, особенно нравились эти два музея – стекла и фотографии. Но сейчас мне почти всё равно, куда идти и что делать. Я очень волнуюсь перед встречей с Лангреном. Судя по голосу, это ещё не старый человек, ему должно быть немного за пятьдесят. И вот, наконец, мы едем к нему. Ровно в четыре часа мы с Антоном входим в его квартиру. Хозяин довольно симпатичный, хорошо выглядит, подтянутый. Видно, у него есть время и деньги, чтобы следить за собой. Марк приглашает нас в гостиную, и мы начинаем разговор. Я показываю ему бусину, фотографии женщин из нашей семьи с колье на шее и спрашиваю, то ли это колье, которое хранится в его семье. Он внимательно разглядывает фотографии и бусину и отвечает утвердительно. Тогда я говорю, что хотела бы повидаться с нынешней обладательницей украшения и спрашиваю, как это можно сделать. Оказывается, Марк уже говорил обо мне с Габи, и она выразила желание со мной увидеться. Габи – это сестра Марка, точнее, его кузина, ей за сорок, у неё двое сыновей. Марк даёт нам её телефон, и мы уходим. Придя в гостиницу, я звоню Габи, и мы договариваемся встретиться через два дня.