Текст книги "С корабля на бал"

Глава 3
Встреча

Я вышла из здания администрации и решительно направилась к воротам.

Там, в тридцати метрах от ограды, через дорогу, высилось огромное изваяние великого русского писателя.

Я преодолела ворота и, перейдя через проезжую часть, опустилась на лавку, положив на колени ноутбук. Посидеть в одиночестве не пришлось: буквально через пару десятков секунд рядом присел мужчина и, вынув пачку сигарет, произнес:

– Простите, Юлия Сергеевна, прикурить не будет?

Я повернула голову: плотный, аккуратно выбритый мужчина средних лет. Спокойные серые глаза, твердая линия рта, властный, выдающийся вперед подбородок.

– Это что, пароль? – с еле заметной ноткой иронии спросила я.

– Почему пароль? Просто зажигалку куда-то подевал. А курить никак не брошу. Пытался, да вот что-то не удается.

– Значит, это вы?..

– Совершенно верно, – перебил мужчина. – Меня зовут Василий. Я буду с вами работать. Надеюсь, непродолжительное время.

– Сомнительное заявление, – отозвалась я. – Я так не понравилась с первого взгляда?

– Нет, просто наша совместная работа прервется немедленно после того, как мы решим поставленную перед нами задачу. А я хотел бы выполнить это как можно быстрее.

– Понятно, – протянула я. – Так что, Василий, будем сидеть на лавочке или пройдем в более удобное для разговоров место?

– Этот город закреплен за вами, вам виднее, куда идти, – отозвался Василий.

Я иронично улыбнулась:

– Закреплен за мной? Это вы удачно выразились. Нашему губернатору бы понравилось. А еще больше – местным «законным». В смысле – в законе. А что касается зажигалки, то вам могут предложить прикурить там, куда мы сейчас направимся. Приятное место.

– Что за место?

– Клуб «Эльбрус». Время от времени я хожу туда выпить хорошо приготовленного кофе и поиграть в бридж с сильными партнерами.

– С сильными партнерами? Господа из налоговой полиции, из администрации губернатора, банкиры, бензиновые короли и так далее?

– Ну… можно сказать, что и так.

Клуб «Эльбрус», вопреки звучному и ко многому обязывающему названию, снаружи был довольно-таки непрезентабельным заведением. Вернее, он располагался на втором этаже уродливого – красного с желтым – здания близ Дома правительства области.

Ничей посторонний взгляд никогда бы не заподозрил в нем место элитных тусовок политического, культурного и делового бомонда.

Сюда пускали только по клубным картам, и я довольно часто назначала здесь встречи важным людям. Потому что была уверена: конфиденциальность и безопасность, а также высокий сервис обслуживания гарантируются.

Я предъявила клубную карточку, Василий развернул перед здоровенным мрачным охранником с «узи» свою ксиву, и нас пропустили.

Местом разговора я выбрала небольшую комнату с полностью оборудованным баром в торцовой стене. В нее упирался длинный дубовый стол, по обе стороны которого стояли стулья.

Обстановка чрезвычайно дорогостоящая, если учесть, что эта комната так была напичкана сигнализацией, что и муха не проскользнула бы без ведома охраны клуба.

На столе стояли два больших канделябра с горящими свечами и лежали сигары.

– Вот и закурите, – сказала я, кивнув на пламя горящих свечей, и села на стул. – Мы на месте. Что поручил вам Андрей Леонидович?

– Нам. Нам поручил Андрей Леонидович.

– Ну да.

Василий взял со стола сигару, и в тот же момент бесшумно отворилась дверь, и вошел высокий мужчина в темном костюме и белой рубашке.

Василий поморщился:

– Вы же говорили, что здесь нас никто не побеспокоит, Юля.

– Это служитель клуба. Добрый день, Михаил.

– Здравствуйте, Юлия Сергеевна. Что желаете?

– Принесите нам два кофе. Вы какой кофе предпочитаете, Василий?

– Горячий, – отозвался он.

– Значит, приготовьте как обычно, Михаил.

После того как кофе был подан, мы возобновили разговор. Василий долго нюхал сигару, потом заявил, что она превосходна, и затем произнес:

– Я полагаю, что убийство банкира Гроссмана привело вас к определенным выводам. Все-таки вы присутствовали там, в гимназии, непосредственно. Кроме того, он ваш банкир и вы хорошо знакомы с его семьей.

– Значит, вам уже все известно.

– Конечно. С Суровым связались еще ночью, сразу же после инцидента с Гроссманом. О питерском банкире Демидове вам, разумеется, известно?

– Да. Это и есть то, чем нам предстоит заняться?

– Совершенно верно. И то, что оба убийства фактически идентичны, придает этому делу особый шарм.

– Простите… шарм?

– Так выразился Андрей Леонидович, я же просто его цитирую. Теперь о том, чем мы с вами будем заниматься. Отслеживать мотивы этих преступлений генерал Суров считает бесперспективным: пусть этим занимаются менты и прокуратура. Он рекомендует пойти по другому пути. Вам известно, что Демидов и Гроссман были партнерами? Корреспондентами. «Гросс-банк» является тарасовским контрагентом «Норд-вест-банка», контролировавшегося Демидовым. Но не будем углубляться в финансовые дебри и банковскую терминологию. Дело в том, что в Тарасове у Демидова был еще один важный партнер… их связывали вполне устоявшиеся и длительные отношения.

– Что это за партнер?

– Фирма «Адамант», которую возглавляет муж родной сестры покойного Гроссмана. Адам Свирский.

– Свирский?

– Да. А что вас удивляет? Обычная спайка еврейского капитала. Семейная порука. Один держит банк, финансы, второй гребет под себя предприятия, производство, третий лоббирует интересы первых двух в кнессете… то есть я хотел сказать – в законодательном органе.

Я кисло улыбнулась:

– Вы антисемит?

Василий даже не улыбнулся, ответил серьезно, как если бы его спросили: «А что вы делали 19 августа 1991 года?»

– Нет. Должность не позволяет. Ладно, на этом лирические отступления можно объявить закрытыми. – Он потер аккуратно выбритый подбородок и продолжал уже по существу вопроса: – Андрей Леонидович имеет некоторые соображения по тому, как именно стала возможна такая чистая, высокопрофессиональная отработка Демидова и Гроссмана, причем исполненная как будто под копирку.

– Что это за соображения?

– Вы понимаете, Юлия Сергеевна, я излагаю вам все в таком порядке и с такой степенью откровенности, как это мне предписал Андрей Леонидович. Не более и не менее. Отклоняться от его директив я не имею права. В определенное время вы все узнаете. А для начала нужна подробнейшая информация о господине Свирском.

– Это все? – нахмурившись, спросила я. Надо сказать, не люблю, когда от меня что-то скрывают, да еще прямо говорят об этом.

– Пока да. Информация по Свир…

– Я вас прекрасно понимаю, – прервала его я и, положив на стол ноутбук, открыла его. Василий пристально следил за моими манипуляциями.

– Пожалуйста, – сказала я и повернула экран к агенту Грома. – Досье на Свирского. Достаточно подробное, на мой взгляд. Впрочем, я полагаю, что потребуется более живая информация, если можно так выразиться.

Василий посмотрел на меня уже не столь застывшим взглядом, а потом придвинул к себе ноутбук и начал читать.

СВИРСКИЙ Адам Ефимович. Род. 17. 5. 1960. Президент фирмы «Адамант». Владеет ювелирными магазинами «Мазарини» и «Кристалл-А». Совладелец банка «Гросс-банк», имеет контрольный пакет акций хлебопекарного завода «Берро», блокирующий пакет акций сети коммерческих аптек «Эскулап». Меценат. Вкладывает значительные средства в сферу среднего, специального и высшего образования. Женат. Имеет дочь Еву, пяти лет, и сына Леонида, тринадцати…

И так далее и тому подобное.

* * *

Василий читал около десяти минут, поскольку информации было достаточно: данные по ФСБ, по налоговой полиции и инспекции, копия личного досье на Свирского для Совета безопасности области. Впрочем, впечатление от прочитанного никак не отражалось на его лице.

Закончив ознакомление с материалами на Свирского, он поднял на меня глаза и спросил:

– У вас такие сведения на каждого мало-мальски значимого жителя области?

– Да, на многих. Какие вопросы теперь?

Василий молчал. По всей видимости, его если не впечатлило, то порадовало то, с какой быстротой я представила ему все необходимые данные об интересующем нас человеке.

– Может, пора уже сказать мне то, что подозревает Андрей Леонидович? – спросила я. – Я видела интервью с моим старым знакомым Валерой Конновым, но думаю, что он сказал далеко не все из того, что касается убийства банкира Даниила Демидова.

– А у вас самой есть какие-нибудь соображения? Ведь, как вы правильно заметили, «заказуха» в Питере и здесь, в Тарасове, была фактически идентична. Вы были в гимназии. Что можете сказать?

– А что тут сказажешь? Только то, что убийца был в зале и на редкость удачно подготовился.

– Так может сказать любой дилетант. А что вы скажете как профессионал?

Я подвинула ноутбук к себе и произнесла с явным скептицизмом в голосе:

– Знаете, Василий, вы напоминаете мне батюшку-настоятеля, который только что выкушал бутылочку водки и теперь, растроганный алкоголем, умиленно отпускает прихожанину грех неумеренного пьянства.

– Не понимаю.

– Возможно. Я иногда люблю изъясняться аллегорически. Особенно когда не высплюсь. Так что вы не сочтите меня заумной. Хорошо? Я полагаю, что вам есть что сказать по поводу данных Андреем Леонидовичем директив.

– Он полагает, что было бы целесообразно взять Свирского под контроль. Теперь я вижу, что вам это было бы легче сделать, чем кому бы то ни было.

– Взять под контроль? – переспросила я. – То есть – установить за ним слежку и поставить на прослушивание его дом и телефоны?

– Да. Кроме того, вы знакомы с ним лично. Он знает вас как клиента своего родственника Гроссмана, юрисконсульта губернатора.

– Все это можно сделать, – сказала я. – Но я совершенно не усматриваю связи между Свирским и убийствами Гроссмана и Демидова. Или, может, мне нужно установить ее искусственно?

– Значит, вы не понимаете?

– Нет. Объясните.

– Кажется, я уже упоминал, что Свирский финансирует ряд учебных заведений Тарасова?

– Да.

– Дело в том, что гимназия номер два, в которой убили Гроссмана, тоже фактически содержится на деньги, находящиеся в обороте предприятий Свирского.

– Да, знаю.

– А теперь прикиньте: кто мог убить Гроссмана? Кто-то из присутствующих в зале «новых русских»? Едва ли. Они нашли бы более удобное место. ФСБ? Мы бы знали. Это мог сделать только тот, кого никогда бы не заподозрили в причастности к убийству. Тот, кто к тому же знал о вечере в гимназии, о времени, когда он состоится, и о месте, на котором будет сидеть банкир Гроссман. Ведь номера ряда и места были обозначены в пригласительном билете.

Я подняла голову и с интересом взглянула на Василия. Его глаза горели.

– Вы считаете, что это мог сделать… кто-то из преподавателей гимназии? – медленно проговорила я. – Так?

– Совершенно верно! Такую гипотезу выдвинул Андрей Леонидович.

Я подумала, что такое предположение, можно сказать, рабочая версия, вполне согласуется с моими собственными словами в прокуратуре. Словами касательно того, что стрелять могли непосредственно со сцены. Конечно, сцену осматривали, но даже на старуху бывает проруха, равно как на самого опытного сыскаря – обидный прокол. И если предположить, что убийца – кто-то из преподавателей гимназии, то тогда становится более понятным, как был произведен этот роковой выстрел. Выстрел со сцены из-за спин мальчиков со шпагами в руках и читающей Шиллера девочки.

И все же, все же…

Все эти здравые размышления никак не отразились на моем лице, и сказала я совершенно другое: касательно того факта, что гипотеза выдвинута Суровым.

– С каких это пор Гром стал заниматься кропанием гипотез? – произнесла я.

– Кто?

– Гром. Старое кодовое имя… еще с тех пор, когда он и я работали в разведке.

– Не знал. Генерал предпочитает не афишировать свое прошлое.

– Еще бы…

– Хорошо, вернемся к нашим баранам, то бишь учителям. Коннов в Питере пошел по тому же пути. Перетряхивает преподавательский состав, подкапывается. Пока толку мало. По версии, в преподавательский штат мог быть внедрен новый человек. Но не будем по Питеру. Это дело Коннова. По Тарасову. В гимназии номер два около ста двадцати учителей. Заведение-то солидное, с большим штатом. Это мы еще из Москвы запрос оформили. Теперь, на месте, буду выяснять поподробнее. Дело в том, что вопросами приема на работу учителей занимается Свирский. То есть не он лично, а его люди. Он только контролирует…

– Вы знаете, – мягко прервала его я, – все то, что вы только что мне поведали, с равным успехом могло быть передано в любое отделение милиции. Или лучше – ФСБ. Там ребята серьезные, прослушивание и слежка – это по их части. По всей видимости, вы сотрудничаете в отделе недавно и не знаете, что…

Теперь уже он перебил меня. Спокойно, вежливо, но – перебил:

– Юлия Сергеевна, я еще раз повторяю вам, что я выполняю директивы Андрея Леонидовича, и ничего сверх того. И если вам угодно обвинять в некомпетентности меня, то вам стоит переадресовать свои нарекания и генералу Сурову.

Так. Кажется, я переборщила. Вот как воздействует особый социальный статус даже на самого серьезного и дисциплинированного специалиста.

– Да, и еще, – продолжал Василий, не давая мне вставить и слова. – Вам нужно устроиться на работу в гимназию номер два. Вот документы на имя Сладковой Елены Владимировны, выпускницы филологического факультета МГУ, но тем не менее местной уроженки. Некоторое время вы работали в Москве и теперь по семейным обстоятельствам вернулись в Тарасов. Вот самые наилучшие рекомендации от ваших московских работодателей. Теперь о задачах. Вы должны отследить механизмы приема на работу в этом учебном заведении и уточнить, какую именно роль играют во всем этом люди Свирского. Внешность, разумеется, следует изменить. Возможности современной косметики и визажистики таковы, что из черта можно сделать ангела. Это я не к тому, что вы представляете собой одну из названных персон, просто хочу сказать, что у вас, кажется, всегда хорошо получалось кардинально менять внешность без ущерба для общего обаяния. Читал ваше досье. Ладно, я отвлекся. После того как вы устроитесь… а в том, что вы устроитесь, я не сомневаюсь, как не сомневается и генерал Суров… после этого вам надлежит установить личные контакты с учителями. С упором на тех, кто пришел на эту работу относительно недавно. И еще – на тех, кто будет увольняться. Впрочем, не мне вас учить.

Я закрыла ноутбук и выпила кофе. Молчала. Потом невесело засмеялась и произнесла:

– Хорошо, Василий. Я вижу, что мы сработаемся.

Последнюю фразу я сказала без всякой иронии.

Глава 4
Гимназисты

Адам Ефимович Свирский был солидным представительным мужчиной сорока лет, внешне довольно похожим на Гроссмана, несмотря на то что кровными родственниками они не были. Я встретилась с ним в особняке Гроссмана. Он сидел в огромной гостиной, в глубоком черном кожаном кресле, любимом кресле Бориса Евгеньевича, и мрачно курил сигарету, хотя в доме Гроссмана курить было не принято.

Но сейчас на табачный дым и на серый пепел прямо на зеркальной поверхности журнального столика никто не обращал внимания. В гостиной находились еще женщина в черном, с белым лицом и намертво стиснутыми, переплетенными пальцами рук, и – Катя с Сережей.

Последние двое сидели молча неподалеку от Свирского и его жены, сестры Бориса Евгеньевича – да, это была Алла Гроссман, сестра покойного банкира, – и пустыми глазами смотрели в стену. Сережа машинально вертел в пальцах… пистолет.

Кошмарное совпадение.

Это был игрушечный пистолет, сработанный под «беретту». От настоящего вот так, на глазок, его мог отличить только профессионал.

Дорогая игрушка.

Катя первая заметила меня. Поднялась с кресла и, переставляя ноги, как заведенная кукла, подошла.

– А папины похороны послезавтра, – сказала она. И я вздрогнула, потому что сказано это было вполне обычным Катиным голосом.

– Да, я знаю. Катя… Катя, мне нужно с тобой поговорить. Ты только не волнуйся. Хорошо? Не будешь волноваться?

– А что мне волноваться? – произнесла она. – Я ничего… я не волнуюсь. Идем, Юля… в мою комнату идем.

Мы остались с Катей наедине. В ее большой, уютной комнате. Она в самом деле держалась спокойно, хотя ее губы побелели от напряжения. Не хотела расплакаться у меня на глазах.

Я приобняла ее за плечи и спросила:

– Катя… а когда папа решил, что он пойдет на этот вечер? Ведь он, насколько я знаю, никогда не ходил на твои гимназические мероприятия, хотя ты часто просила его об этом, да?

– Д-да…

– Когда ты сказала ему, что будешь читать отрывок из Шиллера?

– Я сказала… за два дня до вечера. Он не хотел идти. Я тогда сказала, что вообще уйду из дома к дяде Адаму и тете Алле… они всегда ходят к Леньке в его лицей, когда он просит.

– Ленька – это кто? Твой двоюродный брат?

– Какой он мне… брат? Он противный! Мерзкий тип! Он Сереже гадости рассказывает про свою горничную… как он ее там лапает и вообще… я про него даже говорить не хочу.

– Значит, ты сказала отцу за два дня до вечера в гимназии. А когда он согласился пойти?

– Он… да вот… только утром того дня, когда его… когда его…

Утром того самого дня. Так. Интересно. Конечно, это жестоко – травить девчонке душу, но ведь на основе ее слов можно сделать много полезных выводов.

– А кто, кроме тебя, знал, что папа идет на вечер?

Она нахмурила лобик. Напряглась. Напрасно говорят, что дети чувствительнее взрослых. В отдельных моментах они проявляют просто-таки феноменальную выдержку. Быть может, потому, что не сознают до конца трагичности происходящего.

– Кто знал? Кто знал? Ну как… Сережа знал. Юрка-охранник знал. Нет… ему папа не говорит… он сказал только перед самым выездом. Да… еще дядя Адам знал. Он приезжал за день до этого в гости. Папа ему говорил, что, может, пойдет, может, не пойдет. Или по телефону… не знаю.

Я наклонилась к самому уху девочки и сказала:

– Катерина, я задам тебе один вопрос… ты только не волнуйся и постарайся мне ответить. Хорошо?

Она посмотрела на меня широко открытыми глазами и кивнула.

– Когда ты читала Шиллера, куда ты смотрела в этот момент?

– В зал…

– На папу?

– Нет, папы я не видела. Там темно было.

– Все время, пока ты читала?

Она подумала, продолжая морщить лоб, а потом замотала головой:

– Нет, не все время. Раза два там так… посветлело.

– Отсветы со сцены падали?

– Ну да.

– А папу ты в этот момент видела?

– Я все время его старалась разглядеть. Я тебя видела. Я его… его я увидела только… только когда свет снова зажегся и… – В горле девочки сухо хрипнуло, и я опять перехватила ее узенькие плечи и начала гладить по голове. У самой, против воли, комок к горлу подступил.

Она повернулась ко мне и произнесла:

– А ты, Юля… ведь ты можешь помочь… помочь найти, кто убил папу? Он всегда говорил, что от ментов… никакого толку. Ты же… у губернатора работаешь, я знаю… ты можешь помочь.

– Да, я постараюсь, – отозвалась я, и в этот момент в комнату вошел Сережа. В руках он крутил все тот же игрушечный пистолет.

Вместе с ним зашел какой-то маленький мальчишка, по виду лет девяти, но с умненьким лицом и прищуренными темно-серыми глазами, в которых светилось приглушенное любопытство. Вероятно, это был один из друзей Сережи Гроссмана, и все происходящее сильно его занимало: дети не воспринимают трагичности обстановки, они подмечают только необычность этой самой обстановки, что и привлекает их внимание.

– Ты что плачешь, Катька? – спросил он, в то время как брат Кати молчал. – Да не плачь ты, Катька… не надо плакать. А вы кто? – Он с любопытством повернулся ко мне. – Вы… это самое… с дядей Борей жили?

Надо сказать, что мальчик не страдал чрезмерной застенчивостью.

– В каком смысле – жили? – переспросила я.

Мальчик как-то странно посмотрел на меня, а потом засмеялся.

– В каком – в каком? А вот в таком! – И он сделал несколько весьма неприличных жестов.

Да, кажется, я недооценила продвинутость современной детворы.

Я не успела ответить на сомнительный вопрос мальчика. Сережа схватил того за руку, резко дернул на себя и прошипел:

– Пашка, харош тебе!

– А че? – нагло развернулся тот.

– Харош, говорю! Юля, не обращай на него внимания. Он того… немного гонит. У нас все училки от него геморятся.

– Что делают?

– Ну геморятся! Это, значит… из класса выгнали его недавно. Он там такое сделал… в биологическом классе рыбкам подсыпал карбиду, и они все передохли. Вот. А так он тихий.

«Тихий» мальчик по имени Пашка, хорошо разбирающийся в отношениях взрослых мужчин и женщин, уселся прямо на ковер и заморгал на меня наглыми, но в принципе симпатичными глазенками.

И тут мне пришло в голову, что лучшего информатора, чем этот маленький проныра, мне не найти. Никакой директор гимназии не даст мне исчерпывающих сведений и не снабдит их более подробными комментариями, чем этот пацаненок.

– Тебя ведь Паша зовут? – спросила я.

– Паша.

– Вот что, Паша: ты ведь умный мальчишка, правда? Любишь лезть куда тебя не просят?

Последнюю фразу, не очень любезную по форме, я произнесла самым медоточивым тоном, на какой только была способна.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

– Ты учишься в четвертом классе, да?

– В пятом.

– Давно в гимназии учишься?

Он отвернулся и ничего не сказал, а обменялся взглядами с Сережей: ну чего ей надо?

– Ты ведь хорошо знаешь всех учителей в гимназии, правда? У тебя много друзей во всех параллелях и старших классах, так?

– Ну.

– Тогда скажи мне: смогла бы я работать в вашей школе? Только честно скажи.

Он посмотрел на меня в упор. Засмеялся, снова переглянулся с Сережей и, притянув его к себе, что-то зашептал на ухо. Потом снова повернулся ко мне и сказал, хихикая:

– Смогли бы.

– Почему ты так думаешь?

Паша прыснул со смеху. Впрочем, он быстро закруглился со своим беспричинным весельем и сказал:

– Потому что у нас директор любит таких, как вы. Чтобы задница была клевая и вообще…

Какой непосредственный мальчик!

– Это радует, – сказала я. – Просто я узнала, что одна моя дальняя родственница собирается поступать на работу в вашу гимназию. Вот я и спрашиваю.

– А она на вас похожа? – спросил Паша.

– Ну… что-то общее есть.

– Тогда возьмут, – категорично заявил он. – Ладно, Серый, пошли. Нам еще надо сегодня в это… в Сети покопаться.

Лишний раз убеждаешься в продвинутости современных детишек: с младых ногтей привыкают к Интернету.

А этот Паша – непростой мальчик. Судить можно хотя бы по тому, что ничего существенного в плане информации я от него так и не получила.

* * *

Когда я вышла от Кати, поняв, что ничего больше девочка сказать мне не сможет, в коридоре я встретила Свирского.

– Адам Ефимович, не смогли бы вы уделить мне пару минут?

Он повернулся, окинул меня взглядом поверх очков и произнес:

– Да, Юлия Сергеевна. Разумеется. Но не более. У меня, к несчастью, очень мало времени. Вы же понимаете… – И он показал рукой в сторону только что оставленной им гостиной, в которой сидела его жена, сестра убитого накануне Бориса Евгеньевича Гроссмана.

– Да, конечно, – ответила я. – Где будет удобнее переговорить с вами?

– Пройдемте в кабинет Бориса Евгеньевича.

Расположившись в небольшом, но очень уютном рабочем кабинете Гроссмана, в котором мне приходилось несколько раз бывать и раньше, мы со Свирским обменялись пристальными взглядами, словно стараясь предугадать, чего можно ожидать от собеседника. Я заговорила первая:

– Адам Ефимович, я думаю, вы понимаете, что сейчас я говорю с вами не как частное лицо, как было раньше, когда я посещала этот дом и встречала тут вас. Я, как юрисконсульт губернатора, от его имени хотела бы задать вам несколько вопросов, неофициальных, разумеется, мы ведь не следственные органы, но тем не менее… интерес губернатора…

– Да, я понимаю. Я вас внимательно слушаю, Юлия Сергеевна.

…Конечно, ничего подобного губернатор мне не поручал. Но, как я уже упоминала, я имела карт-бланш на действия в интересах своего отдела. Совет безопасности области подтвердил это право.

– Мне хотелось бы знать ваше личное мнение касательно смерти Бориса Евгеньевича. Все-таки мнение человека, фактически унаследующего все, что осталось после покойного, которому будет доверено опекунство над детьми Гроссмана, немаловажно.

Лицо Свирского отвердело.

– Я хотел бы воздержаться от комментариев хотя бы до похорон Бориса. Мое мнение вовсе не так уж важно. Гораздо более существенно мнение следствия, которое, кажется, опять намерено разводить руками и говорить: «Ну надо же, а? Как это почтенному господину киллеру это удалось?»

– Если не ошибаюсь, это именно ваша фирма финансирует гимназию.

– Совершенно верно. Все платежи идут через «Гросс-банк». И будут идти, смею вас заверить.

– То есть кадровый вопрос тоже в вашем ведении?

– Простите?

– Я имею в виду, что вы можете влиять на подбор штата гимназии. На должности преподавателей, администраторов, охранников.

Свирский кивнул:

– Если это необходимо, то – да. Но я предпочитаю не вмешиваться в эту сферу. Мое непосредственное дело – финансовое обеспечение.

– Хорошо. Борис Евгеньевич никогда не говорил вам о том, что ему угрожают? Ведь вы близкие люди.

Адам Ефимович широко улыбнулся и развел руками:

– У меня часто создавалось впечатление, что он с большей охотой поведал бы о своих проблемах вам, чем мне. А со мной он говорил только о делах. Насчет угроз… я сомневаюсь, что он стал бы мне говорить, если что-то и было. А вот вам… он всегда к вам хорошо относился. Грешен, но какое-то время я думал, что он собирается на вас жениться. А почему бы мне и не думать так, если вы несколько раз бывали вместе в клубах и на приемах?

– Никто и не упрекает вас за такие мысли. Возможно, многие такое предполагали.

– Значит, таких намерений не было?

– Да нет. А теперь, если позволите, Адам Ефимович, еще пара вопросов, и все.

Застрекотал мобильник Свирского. Тот поморщился, глянул на часы, отрывисто проговорил в телефон: «Перезвоните через пять минут!» – и сказал:

– Да, пожалуйста. Но только быстрее.

– Вы не боитесь за себя?

– Почему я должен бояться? Каждый крупный бизнесмен должен заботиться о своей безопасности, но бояться – это излишне. Это мешает сосредоточиться на деле.

– Наверно, именно из этих здравых соображений вы велели удвоить свою охрану.

Лоб Свирского пересекла глубокая складка.

– Откуда вы это взяли? – резко спросил он.

Я повела плечом и ответила:

– Это совсем несложно. А теперь разрешите мне последний вопрос: когда вы узнали о том, что Борис Евгеньевич дал Кате согласие на то, что он посетит вечер в ее гимназии?

Свирский нахмурился и резким движением поднес руку с часами к глазам и сказал:

– У меня нет времени. Вас проводят до выхода. Всего хорошего, Юлия Сергеевна.

– Мой вопрос ставит вас в тупик, Адам Ефимович? – Я немного повысила голос.

– Не ставит, – немедленно ответил он. – Я вообще не знал, поедет он на этот вечер или нет.

– Просто все дело в том, что человек, убивший Бориса Евгеньевича, равно как и тот, кто заказал Гроссмана, прекрасно знали о том, что банкир поедет на вечер. Знали совершенно точно и сами имели законное право на вечере находиться. Вот так.

Свирский посмотрел на меня, кажется, без особого восхищения, раздул ноздри и, повернувшись на каблуках, вышел из кабинета. И тотчас же вошел рослый парень в черном костюме – чтобы проводить меня до выхода, как и говорил Адам Ефимович Свирский…