Текст книги "Криминальный оракул"

Сама Василиса Ефимовна, наверное, вряд ли заметит мое «отгорожение». Очень уж поглощена сейчас выступлением.

Я на всякий случай обернулась на Руслана. Почти без изменений, только слегка закатил глаза. Не хлопнулся бы в обморок.

К счастью, сеанс вопросов закончился. Это значило, что конец выступления близко.

Оставалось одно, последнее: исцеление или еще какой крупный фокус, минут на пять. В виденных мной программах это обычно проходило так: Василиса, не глядя, выбирала кого-то из зала, определяла все болячки выбранного человека, а затем разбиралась с самой гадкой из них. Так было и тут.

Она поводила руками в воздухе, будто раздвигала невидимые занавеси перед собой.

– Я чувствую… – забубнила она в микрофон. – Чувствую…

Не знаю, что она там почувствовала, а я ощутила резкое дуновение холодного сквозняка в спину. Поежилась, но отвлекаться себе не позволила.

– Выбери меня! – заорал какой-то мужик с дальнего конца зала.

Василиса вопль проигнорировала, ткнув в какую-то совсем дряхлую старушку из первого ряда. Бабка поднялась на сцену с помощью одного из зрителей помоложе, опираясь на трость, беспрестанно двигая челюстью; «жуя пустым ртом», образно говоря. Она щурилась, пытаясь разглядеть гадалку в метре от себя.

– Вижу, вижу беду в тебе великую – слепоту глазную, да беспамятство, да немочь телесную… – запевно начала Василиса.

– Што? – переспросил божий одуванчик.

Я краем глаза зыркнула на Руслана. Павел был неподалеку от него. Тоже, поди, опасается, несмотря на свое спокойствие.

– Дай руку, мать, чтобы Господь через рабу свою Василису дал тебе силы, память вернул, очи твои ясные открыл вновь…

Я впервые пригляделась как следует к самой Василисе и заметила, что и она выглядит уже весьма неважно.

Старушка протянула одну руку, сухую и трясущуюся. Комарова, скованная и напряженная, будто натянутая струна, вцепилась в ее руку, затем и во вторую. Бабка уронила трость, и стук упавшей трости показался мне громче выстрела.

От неожиданности я вздрогнула, краем глаза увидела, как зажала уши Людмила на том конце зала…

Старушка, до сей поры скрюченная-ссутуленная, выпрямилась резко и внезапно, словно по ее жилам пустили ток. Запрокинула голову и распахнула редкозубую пасть.

Кто-то в зале вскрикнул, ахнул, часть зрителей поднялась с мест. Я подалась ближе к Василисе, но словно наткнулась на невидимую стену.

Все закончилось быстро: бабуля упала на сцену, Василиса шаталась и невидяще шарила руками вокруг себя. Зал сильнее заволновался, я напряглась: не пришлось бы оборонять Василису от целой толпы! Вот этого, пожалуйста, не надо!

И где они там, мои помощнички?!

Старушка почти сразу же поднялась; вернее сказать, вскочила, будто кролик из древней рекламы батареек «Энерджайзер».

– Я вижу! – благоговейно вскричала она, заливаясь слезами.

Она все так же резво обернулась к Василисе, которую с двух сторон поддерживали я и бросившаяся через всю сцену Людмила.

– Спасительница, благодетельница… – запричитала старушка, хватая полуобморочную Василису за руки.

– Уберите ее! – прошипела я Людмиле. – Я уведу Василису! Уведу!

Людмила послушалась не сразу. Видать, привыкла неотлучно находиться при гадалке. Но со мной спорить, когда я при исполнении, – все равно что на танк переть, неважно, с гранатой или без.

Занавес был закрыт, я увела Василису в коридор, к гримерной. И вспомнила о Руслане, лишь когда услышала за собой шаги. И, обернувшись, увидела, как гигантский в этом тесном коридоре Рональд Петрович Коновалов несет Руслана на руках. Да это не Коновалов, изумилась я, а Слоновалов. Таким ручищами только шеи быкам сворачивать. Казалось, Руслан поместится в одной лапище этого великана.

И не люблю это признавать, но против факта не попрешь. При своих слоновьих габаритах Рональд Петрович появился на сцене (каламбур?) мгновенно и бесшумно, аки тень.

Мальчик был без сознания.

В гримерной на пару минут возникли толкотня и давка. Я пристраивала обмякшую Василису на диван, Коновалов что-то говорил Павлу, требуя то ли компресс для Руслана, то ли одеяло, мельтешила Людмила…

Я сосредоточилась на Василисе.

– Ее надо так оставить или что? – осведомилась я у суетящейся Людмилы.

– Посадите ее! Эй, вы, как вас там…

– Рональд Петрович, – ожидаемо гудящим басом отозвался Коновалов.

– Да, вот вы, посадите Руслана рядом с Василисой Ефимовной! Быстро!

– Не скачи ты, припадочная, – огрызнулся Рональд Петрович, аккуратно пристраивая мальчика на диван рядом с гадалкой. – Ну? Теперь шо, ждать?

А ведь он волнуется, этот шкаф, поняла я. Волнуется за Руслана. Вроде и держит морду кирпичом, а борода-то дыбом от беспокойства.

Людмила не ответила Рональду Петровичу. Схватила фаянсовую пиалку, в которой были сложены Василисины камушки – те, что она раскладывала на столе перед выступлением.

– На, держи! – не разбирая, она сунула пиалку с камушками мне.

Затем взяла бутылку минеральной воды, свинтила крышку и вылила воду в миску. Часть воды пролилась мимо, залила ботинки мне и Коновалову.

Людмила и это проигнорировала. Забрала миску, начала макать кончики пальцев в воду и обрызгивать Руслана и Василису.

Абсолютно молча. Хотя я ожидала каких-то прибарматываний и прочего, в духе выступления Василисы.

И я, и Рональд Петрович одинаково скептически нахмурились.

– Паря, – украдкой обратился Коновалов к Павлу, – ля, ты ж медик. Шо, так и надо?

– Инструкции Василисы Ефимовны, – также украдкой отозвался Павел.

– Ну, раз Ефимна… – с сомнением протянул Коновалов. – Хотя тут бы камфоры или там спиртяги нашатырной…

Тут я с ним была солидарна: шаманские пляски Людмилы с водичкой выглядели сомнительно. Несмотря на то что я за сегодняшний день успела убедиться в действенности куда более невероятных вещей. Запоздало я сообразила, что могла бы и пульс проверить у обоих; да и Павел не почесался… медицинский диплом, называется.

Однако манипуляции с водой сработали: Василиса Ефимовна открыла глаза, медленно потянулась, встала. И Руслан начал приходить в себя.

– Ку-у-уд-да-а! – медленно, угрожающе прорычали за дверью гримерной. – Не суйсь, нельзя!

– Это администратор, – позвала прочухавшаяся Василиса. – Нонна Тимофеевна, пустите.

– А я почем знаю, что админ… ладно, давай шуруй…

С появлением администратора в гримерной стало совсем тесно.

– Рональд Петрович, вы бы вышли. – Снисходительно, как человек, преисполненный важности собственной роли, произнесла Людмила. – А то развернуться негде.

– А что только я? – вскинулся тот. – Вон пусть Павка выходит, и эта вот… Звиняйте, не знаю, как вас…

Это уже было обращение ко мне.

– Евгения Максимовна Охотникова, – торопливо представилась я. – Жаль, что нас раньше не представили. Я личный телохранитель Василисы Ефимовны.

Моя рука повисла в воздухе: Рональд Петрович поглядел на мельтешащую Людмилу, на суетящегося, сыплющего комплиментами администратора. Засомневался:

– Пожже давайте, а то щас чисто на вокзале, не по-людски как-то. Я вон в коридор, а то Нонка одна не сдюжит, баба же, и от горшка два вершка…

И он, хоть и боком, но ловко и бесшумно выскользнул в коридор. Нонну Тимофеевну я успела узреть лишь со спины: бритая голова, торчащие уши, не по сезону легкие джинсы и майка.

Что ж, надеюсь, нас и правда нормально представят. Нам же вместе месяц пахать, не хотелось мешать другу. С Рональдом Петровичем уже получалось как-то натянуто.

Коновалов мог не обижаться: через минуту Людмила вытурила из гримерной и Павла. Вообще распоряжалась ситуацией привычно вольно; наравне с Василисой внимала восхищенному администратору и кивала на его комплименты с польщенной улыбкой. Принесенную им корзину цветов взяла первой, из его рук – может, оттого, что Комарова к цветам интереса не проявила.

– Погодите. – Я отодвинула корзину подальше. – Я осмотрю.

– Я есть хочу, – угрюмо и требовательно вдруг произнес Руслан. Это были его первые слова после выступления.

– Подожди, Русенький, – отмахнулась Людмила. И уже недовольно – мне: – Что значит – осмотрите?

– Корзина большая, вдруг что подложили, – уточнила я. – Кстати, Руслан только что сказал, что хочет есть.

Людмила смерила меня каким-то неопределенно-оценивающим взглядом. Может, я помешала ей купаться в лучах Василисиной славы? Ну, я могу и отойти. Но тогда готовься, лапуся, не только в лучах славы купаться, но и картошкой по спине получать.

Администратор на мой вопрос «Кто принес?» пожал плечами. Промямлил:

– Э-э-э… да кто-то из зала, из зрителей. Вы посмотрите, может, записочка есть?

Я тщательно осмотрела корзину с крепко благоухающими, да что там – вонючими лилиями. Переворошила их, надев на руки тонкие латексные перчатки (прихватила с собой в числе прочего минимально необходимого инвентаря). Ничего опасного или подозрительного в них не оказалось.

А вот записочка нашлась.

Округлые рукописные, витиевато-кружевные буковки поведали вот что:

«С благодарностью. – А.Л.С.»

– О… – отстраненно-благодушно заметила Василиса, когда я показала карточку ей. – Лаврентич, соколик мой, кланяться изволит.

Небось кого-то грабанул, чуть ошарашенно подумала я.

Глава 4

Оказалось – да, грабанул.

Массажист Павел, помимо своих прямых обязанностей, выполнял мелкие поручения Василисы. При этом не позволяя кому-то еще сесть себе на шею. Когда Людмила попросила его принести кофе, он вежливо и (внезапно) довольно ехидно напомнил, что его нанимали в помощь Василисе Ефимовне, а не кому-то еще.

– И что я, одна, что ли, должна все делать? – возмутилась на это Людмила.

Могла бы и не возмущаться, а обратиться в службу обслуживания номеров. Уж кофе-то «люксовым» постояльцам принесли бы.

Словом, по просьбе Василисы Павел добыл свежих вечерних газет; в старинных и авторитетных «Вестях Тарасова» и обнаружилась большая, на весь лист, статья о скандальном ограблении одного заезжего коллекционера. Имя его мне ничего не говорило; из самой статьи стало ясно, что он приехал для сделки. Собирался продать Тарасовскому художественному музею несколько картин из своей коллекции. Но их у него украли раньше, чем он успел вступить в переговоры. Между прочим, упоминалось, что этот бедолага планировал заломить цену; сам пострадавший, напротив, утверждал, что собирался пойти навстречу музею и «отдать почти за бесценок».

Вот и отдал, цинично подумала я.

В двухкомнатном номере Василисы в маленькой гостиной официант ловко сервировал ужин; Людмила надзирала, периодически давая заранее очевидные указания. Не иначе как верила, что и тут без нее не справятся как надо.

Василиса принимала душ. Руслана накормили и уложили спать – Рональд Петрович лично за этим присмотрел.

– Бабы, блин… – ворчал он, проверяя, чтобы каша ребенку была не слишком горячая, и лично разрезая печеное мясо энергичными движениями. – Шоу-бизьнес… За ребенком надо смотреть! Выжатый, как тряпка какая, совсем обалдели!

Насчет ребенка я была с ним согласна. После того, что я видела и ощущала, моя б воля – услала бы Руслана подальше от всей этой бодяги. Но решала тут не я, отвечала за него не я, и совета моего никто не просил.

Но вот насчет «выжатый, как тряпка какая», я у Комаровой поинтересуюсь еще.

Что касалось регулярно поминаемых «баб» – тут Коновалов ворчал безадресно, не имея в виду кого-то конкретно из нас. Ну, если человеку легче от этого, пускай винит в житейских неурядицах представительниц противоположного пола. Главное, чтоб действиями свой шовинизм не подкреплял. А сработаемся – так вообще никаких вопросов.

Официант заканчивал сервировку; Рональд Петрович вышел из спальни Руслана и, игнорируя возмущение Людмилы, прихватил из миски на столе маринованный огурчик.

– А чё нет-то? Шо мы, не люди, чтоб нас не кормить?

Я вздохнула. Намечался теплый вечер: герцогиня в кругу приближенных.

– Туки-туки? – раздалось с той стороны двери. – Зайду?

И, не дожидаясь приглашения, в номер прошла Нонна Тимофеевна.

– Ого, какая поляна! Недурно, недурно…

Она накинула поверх майки обтягивающий кардиган, как говорится в модных журналах, «подчеркивающий формы». Природа щедро одарила Загребец этими самыми формами, и эта женщина знала, как их грамотно подать. Но вот бритая ее голова поперву ставила в тупик.

– Я периметр-то осмотрела, – доложила она мне, глумливо козыряя маленькой изящной рукой, – все в поряде, можно не чесаться.

– Да, если не считать пару десятков восторженных поклонников под окнами Василисиной спальни, – в тон ей отозвалась я.

– Дак вроде ж пацана туда переложили, в чем проблема-то? Полезут – вырубим. – Нонна Тимофеевна обернулась к Людмиле. – Чего там, когда жрать-то? Трудовой народ пахал весь день!

Я заметила на правой руке Загребец обручальное кольцо. Тускло-золотистое, купленное точно не вчера. Вроде в досье упоминалось о ее замужестве. Меня это не касалось, но невольно стало любопытно. Вот ведь, с кем-то сошлась, кого-то устроили ее неженская профессия и лысый череп.

Хотя насчет профессии можно было и поспорить. Вспомнить хоть Соньку Золотую Ручку.

– Василиса Ефимовна выйдет, и все сядем за стол, – нарочно или нет, но Людмила произнесла это тоном матери семейства, этак покровительственно.

Я глянула на Коновалова, перевела взгляд на Загребец. Из нас троих наименее «телохранительский» и наиболее мирный вид имела я. На обыске в каком-нибудь аэропорту внимательнее осмотрят скорее этих двоих, чем меня.

Ладно, сама инициативу не проявишь – никто не проявит.

– Давайте, что ли, представимся по-человечески, – начала я, отложив газету. – Меня зовут Евгения Максимовна Охотникова, и с сегодняшнего дня я – личный телохранитель Василисы Ефимовны. Меня нанял Артур Лаврентьевич Соколов, и в мои обязанности входит охрана исключительно Василисы Ефимовны.

– Нонна Ефимовна Загребец. – Лысая дамочка без промедления подошла (грудь подрагивала от энергичной ходьбы) и протянула руку для рукопожатия. – Мастер широкого профиля, замок там открыть, спереть чё нужное, по яйцам кому двинуть, если у тя руки не дойдут… Меня тоже Лаврентич подыскал. Сказал, тебе, цыпа, в помощь.

Она улыбнулась широко и нестеснительно, почти вызывающе. Неформальные ее, мягко сказать, ухватки сильно спорили с мягкой женственной внешностью.

У Рональда Петровича ничто ни с чем не спорило и душа вполне гармонировала с физической оболочкой.

Он приблизился, глядя на меня сверху вниз из-под нахмуренных кустистых бровей, и протянул грубую, рабоче-мозолистую ладонь:

– Рональд Петрович Коновалов. Бывший спецназовец. Буду, видимо, за физическую силу. – Он пожал мне руку, слегка вскинув брови: мое рукопожатие слабеньким не назовешь. – Как-то я, по правде, не ожидал, что такую фифу, простите, наймут Ефимну охранять. Тут бы покрепше кого, дело-то серьезное и выездное…

– В каком отряде служили? – поинтересовалась я с безмятежной улыбкой.

– «Бета», у полковника Молчанова, – с готовностью и затаенной гордостью отрекомендовался Рональд Петрович. – Довелось и пострелять, и побывать много где. Опыт оперативный имею самый разнообразный.

Мы все еще пожимали друг другу руки, когда я отрекомендовалась в ответ:

– Отряд «Сигма», под началом полковника Анисимова.

Воцарилось молчание. Даже Людмила перестала поправлять на свой лад столовые приборы после ухода официанта.

– Один-один, – хмыкнула Загребец. – Вот тебе и бабы, а?

– Хреновые настали времена, коли бабы служить и защищать берутся. Не женская это работа. – Рональд Петрович разомкнул рукопожатие. Он остался верен себе, пусть и глядел теперь с большим уважением. – Вы уж звиняйте, но я такого не понимаю.

– А от тя никто и не просит понимать, – вставила свои пять копеек Нонна Тимофеевна.

– А я, напротив, уверена, что мы все сработаемся. У нас общая цель, не так ли?

Я в команде работаю очень редко. Но здесь была полна решимости не дать человеческому фактору встать поперек служебного долга.

– Только чур хвостом не вертеть, – предупредил Коновалов. – Я-то не Казанова, просто не люблю, когда пристают и от работы отвлекают.

– Будьте уверены, я профессионал. Служебный долг для меня прежде всего. – Мне было все равно, что там Рональд Петрович думает про женщин на вроде как мужской работе. И на задании, разумеется, я «хвостом не верчу». Но если мужику будет спокойнее от моих заверений, почему бы и не озвучить очевидное.

– А я вообще замужняя женщина. – Загребец махнула ладошкой, демонстрируя кольцо. Добавила уже глумливо, с вызовом: – Так что будь спокоен, ты тут никому не сдался. Как и то, что у тебя в штанах.

– Ну и чё ты тут тогда забыла? Что, мужик твой обеспечить тебя не может? Что ж тогда это за мужик-то такой?

– Нормальный мужик. Бухгалтер, – отбрила Загребец. – А что поделать, если у нас ипотека, а я зарабатываю больше его? Бабки нужны, вот и мотаюсь, зашибаю копеечку.

– Вы двое случайно не были знакомы раньше? – вмешалась я.

Рональд Петрович хотел ответить, но тут из приоткрытой двери из спальни Руслана донеслось не то хныканье, не то сонное бормотание.

– Ля, ребенок, а мы тут собачимся, – спохватился он.

Бесшумно (с его-то ножищами – уметь надо!) прошел к двери, заглянул.

– Спит, порядок.

Шум в душе тоже стих.

– Мы раньше не были знакомы, – отозвалась Нонна Тимофеевна, потирая еле заметную щетинку на затылке. – А только нефиг тут выкаблучиваться, списки выкатывать – то ему не делай, это не делай. На одного перца пашем.

– Надеюсь на вашу помощь, – только и ответила я, с трудом удерживаясь от язвительности.

В этот момент раздался стук в дверь.

– Обслуживание номеров!

Я покосилась на полноценно сервированный стол.

– Людмила, вы что-то еще заказывали? – тихо спросила я.

Загребец и Коновалов мгновенно притихли и подобрались. Из голенища сапога в руку Нонны Тимофеевны будто сам собой скользнул нож.

Наступила такая тишина, что стало слышно, как в душевой Василиса Ефимовна что-то напевает.

Павел находился внизу, спустился выпить кофе в ресторане.

Людмила, к счастью, моментально сориентировалась. Тихонько отступая в спальню к Руслану, за мощную спину Рональда Петровича, она выкрикнула:

– Спасибо, мы ничего не заказывали!

– Подарок от гостиницы, – профессионально-услужливым тоном пояснили с той стороны. – Бутерброды и шампанское.

Голос был женский, вроде не очень низкий.

Я отступила за стол, поближе к душевой.

– Спрячьтесь и не выходите, пока не скажу! – тихо рявкнула я Людмиле. Та нервно кивнула и скрылась.

Загребец вопросительно оглянулась на меня и потянулась к дверной ручке. Я кивнула. «Евразия» – заведение высшего класса, сюда и столичных гостей селят, не стыдно. Это действительно мог быть презент от заведения.

Сперва в номере оказалась небольшая тележка на колесиках. На ней потела в ведерке со льдом бутылка шампанского «Дом Периньон», вокруг ведерка столпились тарталетки в бумажных корзиночках.

Затем зашла гостиничная работница: высокая кудрявая блондинка с гротескно большой задницей, впрочем, вполне уравновешенной широкими плечами. Гостиничная форма на ней сидела почти в обтяжку, на грани приличия.

Рональд Петрович досадливо скривился, но помолчал. На лице у него, впрочем, можно было прочесть что-то вроде «Кто ж так одевается!».

– Администратор сообщает, что очень, очень рад принимать в нашей замечательной гостинице такую известную гостью, как Василиса Ефимовна… – Блондинка слегка растерянно оглянулась, задержавшись взглядом на плечищах Коновалова, на лысом черепе Нонны Тимофеевны. Почти не взглянула на меня – похоже, мое обычное, пусть и зверски сосредоточенное лицо ее не насторожило.

Нонна Тимофеевна держала руку с ножом за спиной.

– Ты, детка, молодец, – произнесла она. Сунула руку в вырез кардигана и достала мятую пятисотенную купюру. – Держи вот, и можешь идти.

Людмила (вопреки инструкциям!) вышла к тележке и уже деловито инспектировала ее содержимое.

Блондинка оглянулась на Загребец, на Людмилу, забрала купюру. Как-то странно она себя вела, словно хотела побыстрее уйти, но что-то ее удерживало.

– А где Василиса Ефимовна? – поинтересовалась она.

– Какая разница, шуруй давай. Спасибки за шампань, всем довольны, благодарность выпишем. – Нонна Тимофеевна начала теснить работницу к выходу.

Это выглядело забавно, если б не повисшее в воздухе напряжение. Такое ощутимое, что хоть ножом режь.

– Милочка, вы же штопор забыли. Как мы шампанское откроем? – недовольно прочирикала Людмила. Нахмурилась, вглядываясь в горлышко бутылки. – Ничего себе сервис! Да его уже открывали!

Она потянула пробку…

В следующую минуту произошло вот что.

Работница развернулась на сто восемьдесят градусов и длинной своей ногой мощно врезала Рональду Петровичу в пах. Увернулась от ножа Нонны Тимофеевны, заломила руку ей за спину и приложила головой о стену. Завладела ножом и бросилась вперед.

Людмила взвизгнула и застыла на месте, вцепившись в бутылку, как в спасательный круг.

Блондинка ее проигнорировала – похоже, знала, что эта недовольная тетка не боец.

Я не стала тратить лишние секунды на то, чтобы достать оружие из кобуры.

Передо мной был целый стол – выбирай не хочу. Выбор мой пал на округлый маленький графинчик с рябиновкой.

Через долю секунды этот «снаряд» впечатался толстым донышком в лоб блондинки, да с такой силой, что ее опрокинуло навзничь.

И лишь теперь я выхватила бессменный «Глок» из наплечной кобуры и обежала стол, держа оружие на изготовку.

Сюрприз.

Блондинка оказалась вовсе не блондинкой.

В очередной раз Антон Владиславович продемонстрировал чудеса перевоплощения. И в этой ситуации по-настоящему застал врасплох, едва не выведя из рабочего состояния всех нас. Ну, сколько ему потребовалось бы, чтоб расправиться с безоружной, небоевой Василисой Ефимовной? А на Людмилу и вовсе можно силы не тратить.

У него ведь, запоздало сообразила я, и голос сейчас был вовсе не такой, как тогда, в тарасовской консерватории. Выходит, и бабскими голосами по-разному умеет…

От двери послышались приглушенный мат, хрипы и звуки возни. Людмила сдавленно шумно дышала, не отрывая вытаращенных глаз от лежащего на полу – теперь это было видно – долговязого загримированного мужчины в женской одежде.

Кульминацией всей сцены стало появление распаренной и румяной после душа, расслабленной, благодушной Василисы Ефимовны. В пушистом гостиничном халате, с наверченным на голове тюрбаном из полотенца она явилась в гостиную.

– О, Антоша пожаловал, – только и сказала она и, помурлыкивая мотивчик, подняла крышку от большой металлической миски. – М-м-м, печеная курочка!

Мне захотелось хлопнуть ладонью по лбу при виде такой беспечности. Но я была занята: держала Макова на мушке.

– Рональд! – окликнула я. – Идти можете?

– Епт, да. – Рональд Петрович приблизился, вполне быстро, пусть и враскорячку. – Уууу, пидарас!

Я думала, что Коновалов сейчас врежет ногой лежащему без сознания Макову, но этого не произошло. Бывший спецназовец держал себя в руках.

Он опустился на колени, ловко и со знанием дела обыскал Макова. То и дело, впрочем, морщась и кривясь, когда приходилось дотрагиваться до накладной груди или фальшивых ягодиц.

– Во что нашел. – Он продемонстрировал узкий шприц, до половины наполненный бесцветной жидкостью. Держал его двумя пальцами за поршень. – Поди, для Ефимны заготовил. Э, спакойна! Чё творишь!

Он одной лапищей отгородил приблизившуюся Нонну от Макова.

– Ууу, падла! Урою! – плевалась Загребец. Она вся тряслась от злости и сдерживаться не пыталась. Потом заметила слетевший парик, вгляделась… замерла и расхохоталась:

– Ничего себе! Да это переодетый мужик! Во дела!

Позади нас послышался грохот – это Людмила не выдержала и рухнула в обморок.

Василиса Ефимовна, продолжая напевать себе под нос, кружила с тарелкой вокруг стола, прихватывая и печеной курочки, и салатиков, и маринованных огурчиков.

– Шампанское лучше не трогать, – громко пояснила она. – Там барбитуратов напихано – жуть. И бутербродики испорченные.

– Тоже барбитура? – пробасил Коновалов.

– Да нет, семга просроченная… – не к месту и не ко времени захихикала Комарова. – Вот тебе и сервис…

– Чего вы ржете, вас тут чуть не похитили! – рявкнула я. – Вон, и раненые есть.

– Не трясись, голуба моя, – проворковала гадалка. – Антоша один пришел, никого с собой не взял. Не доверяет. Артуру Лаврентичу я уже просигналила, он едет сюда.

– Как ваш личный телохранитель я обязана трястись, – отрезала я, все не опуская «Глок».

Загребец потрогала разбитую бровь и ругнулась.

– Надо бы связать этого голубца, – деловито предложила она.

Как с языка сняла.

– Наручники есть? – спросила я.

У меня-то были с собой, но в сумке, черт побери. И я не хотела, чтобы посторонние шарили в моих вещах.

– Кабельные стяжки. И веревки. Щас его оформлю.

Некрупная Загребец, не особо напрягаясь, без проблем перевернула Макова на живот. Ее некрупные, но крепкие руки так и замелькали, затягивая стяжки, наверчивая петли и узлы тонкой, но прочной веревки.

– Во жопу себе слепил! – хохотнула она, шлепнув поочередно по обеим накладным ягодицам. – Чисто Дженнифер Лопес!

Коновалов тем временем осмотрел коридор и нижний этаж (люксовый номер Комаровой находился на последнем этаже «Евразии»), вернулся, запер дверь в номер, доложил:

– Все чисто, – и ушел в спальню Руслана. Тут же вернулся – спит малец, как младенец. И хорошо, что спит.

Людмилу Коновалов приподнял за подмышки, предварительно зачем-то перед ней извинившись. Хотя тур-менеджер Василисы Ефимовны была все еще в обмороке и никак отреагировать не могла бы.

Вот тебе и шовинист, подумала я, наблюдая, как Рональд Петрович аккуратно укладывает Людмилу на диван, следя, чтоб не свесилась рука или нога.

– Слышь, Евгения, упакована посылочка, – окликнула меня Загребец, кивая в сторону мастерски обездвиженного Макова. – Хоть ща на почту. И стволыгу припрячь, а то чё-та уже мои булки поджимаются.

– Спасибо, не надо, – в тон ей хмыкнула я, убирая «Глок».

После чего под одобрительными взглядами обоих моих помощников я без труда подняла и пристроила вырубленного Макова на один из гостиничных стульев. На лбу у Антона Владиславовича уже наливался большой синяк. Это смотрелось тем более комично, что напротив него за столом сидела Василиса Ефимовна и уплетала за обе щеки.

– А про это тоже можете сказать? – с иронией спросила я, указывая на шприц.

– Могу, – кивнула Комарова, едва прожевав кусок. – Но список будет очень длинный. Понамешано всякого.

– Вы что же, и состав продуктов и прочего определять умеете?

– Нет, солнышко. Просто я очень хорошо знаю, как и чем такие, как Маков, работают.

«Откуда?!» – хотелось спросить мне.

Но этот вопрос я отложила на будущее. Как и вопрос «Почему ребенок, который во время вашего выступления ничего не делал, только стоял за кулисами, устал больше вас?».

– Ладно. Я позвоню в полицию, сообщу о происшествии, – буркнула я.

– Может, не надо? – насторожилась Загребец. – Тихо ж разобрались.

Эта схватка и впрямь обошлась без криков и выстрелов. Больно уж быстро все произошло.

– Надо известить о нападении, – возразила я. – Есть же пострадавшие. Не бойтесь, у меня знакомые в полиции, все правильно поймут. И свидетелей толпа.

Вдобавок, подумала я, пусть знают, что агент сторонней службы на территории Тарасова пытается свои дела мутить. Какая бы эта служба ни была специальная, такое никому не понравится. И в Тарасове наверняка достаточно людей, которые помогут ограничить, а то и пресечь деятельность Макова.

Тем более вон, цирк устроил, переодетый пришел… Удачно сыграл на стереотипе о женской безобидности. Ох, востро придется держать ухо, еще как востро.

Для этого в самый раз было позвонить давнему приятелю, капитану Алехину. Вообще-то он уже давно получил повышение, но в нашем дружеском разговоре он до сих пор капитан, или Кэп.

Но не успела я набрать номер, как мой мобильник ожил, высветив на экране тот самый номер, что я собиралась набрать. Что за…

– Женя? – озадаченно поздоровался мой приятель. – Мне тут звонок поступил, мол, в гостинице «Евразия» в номере люкс на третьем этаже произошло нападение на кого-то из обслуги. Говорят, что в деле замешана эта, как ее… Василиса Комарова, гадалка, сегодня по телику видел. И тебя тоже назвали – типа, соучастница.

Я слушала, на ходу соображая. Мелькнула мысль, что Коновалов оставил свои отпечатки пальцев на изъятом у Макова шприце с неизвестной дрянью.

– И ты уже отряд снарядил? – осведомилась я.

– Ну конечно, – хмыкнул он. – Кавалерия уже скачет.

– Звонок отследили?

– Поступил с телефонной будки возле «Евразии», пять минут назад.

Я прикинула. Пять минут назад здесь уже творилась вариация на тему «Танец с саблями» Арама Хачатуряна. Выходит, доверять дару гадалки во всем не стоило. Вот ведь, выяснилось, что Маков действовал не один. Кто-то же должен был позвонить в полицию.

Тем более удобно – с телефонной будки. Их в Тарасове почти не осталось, с появлением и усовершенствованием мобильных телефонов надобность отпала естественным образом. Но будку возле «Евразии» владельцы гостиницы выкупили и поддерживают в рабочем состоянии. Нынче она этакая романтическая винтажная достопримечательность: возле нее фотографируются туристы и местные, с нее звонят друг другу влюбленные, считая это хорошей приметой.

– И не представились, конечно. – Я устало потерла лоб.

Вот денек выдался.

– Нет, – Алехин начал терять терпение. – Слушай, что у тебя там творится?

– Цирк с конями, Кэп, – произнесла я, увидев, как Нонна Тимофеевна наливает водку на гостиничное полотенце и протирает разбитую бровь под комментарий Коновалова: «Есть же аптечка!»

– А конкретнее?

– Я действительно работаю на Василису Комарову. Минут десять назад ей в номере накрыли ужин. Официант ушел. Я при клиентке, в номере, тут постучали, мол, обслуга номеров, вам подарок от гостиницы. Входит здоровая баба в гостиничной униформе, с тележкой. И давай махать руками-ногами, сопровождающих гадалкиных вырубила, я едва успела среагировать. Вырубаю, словом, эту бабу, а это оказывается мужик переодетый и загримированный. Причем он же сегодня днем пытался напасть на меня возле моего дома.

– Тоже переодетый? – Кэп, судя по голосу, был крепко озадачен. Проще говоря, неслабо охренел.

– Нет, без грима, и шмотки мужские были. Я потому его сейчас и узнала. – Я потянулась к миске с мясной нарезкой, выхватила пару ломтиков сервелата. – Слушай, чего я тебе буду рассказывать. Приезжай, сам все увидишь. У меня тут и свидетелей полна коробочка.

В трубке послышался вздох.

– Вечно у тебя, блин… – только и протянул он, прежде чем дать отбой.

А чего ты хочешь, мысленно ответила я, жуя. Я тебя по пустякам не тревожу. И, между прочим, один из случаев нашей совместной работы как раз и позволил тебе неслабо продвинуться по службе.

Людмила на диване слабо закряхтела, но в себя не пришла.