Текст книги "Птичка для миллионера"

Глава 11

Моросит мелкий дождь. Стучит по крышам, словно барабанная дробь. Холодный ветер гнет макушки деревьев. В один миг испортилось все: погода, настроение и сама жизнь. Вместе с папой бежим на автобусную остановку по размытой дороге. Я постоянно поправляю капюшон плащевой куртки, отец прикрывается кожаной папкой, придерживая ее над головой. Хочется скорее спрятаться от холодных капель дождя под какой-нибудь навес. Затем запрыгнуть, в забитую до отказа маршрутку и как можно скорее добраться до травматологии.

Без конца сжимаю в руках телефон. С нетерпением жду звонка от Кости. Верю, что он позвонит. Обязательно позвонит. Вот-вот раздатся негромкая полифония, я сниму трубку и услышу такой нужный, такой необходимый голос. Просто нужно еще немного подождать. Просто нужно и все.

С самого утра – снова в больнице. Отец рядом со мной. Стекла его очков для чтения без конца потеют. Не может разобрать, понять рецепты, которые выписали маме. И  вид у него – беспокойный. Бубнит себе что-то под нос. Вытирает мокрый лоб носовым платком.

 Звоню на работу, прошу несколько выходных. Рассказываю про маму. И с нетерпением жду разговора с врачом.

Мы собираемся в кабинете доктора, который внимательно изучает медицинскую карту. Томит. По его глазам и так понятно –  не хочет говорить. Видимо у него для нас не слишком утешительные новости.

Сидим с отцом на скамейке, напротив врача в белом халате, сложив руки на коленях. Терпеливо ждем. Чувствую небольшой холодок, который тонкой струйкой пробегает по позвоночнику. Понимаю, что напряжение между нами нарастает.

Доктор поправляет стетоскоп, висящий на шее, и обращается к нам:

– Мы купировали процесс, – наконец-то раздался его тихий голос. – Но удар оказался настолько сильным…, – не договаривает, молчит.

– Говорите! Что с мамой? – спрашиваю прямо.

– Ваша мама потеряла зрение. Увы, видеть она больше не сможет, – голос звучит убедительно.

– Как же так?! – мгновение, пребываю в некотором пространстве. Голова идет кругом. – Как же так…, – повторяюсь. Всего одна нелепая случайность.

– Ведь можно что-то сделать? Можно? – до конца не верю его словам. Не хочу верить.

– Скажите доктор, она поправится? – следом раздается встревоженный баритон папы.

Хозяин кабинета не сводит с нас своего пристального взгляда.

– Теперь все зависит от нее. И как будет проходить процесс восстановления. Но гарантий нет, – выносит окончательный вердикт.

С какой-то долей опустошения покидаю кабинет. В моей душе творится что-то непонятное. Все так сильно перемешалось между собой, сложно думать, сложно говорить. Как это? Не видеть? Ходить постоянно с закрытыми глазами. Осознавать, что всегда будет темно. Нет, не верю, не хочу верить.

Папа думает, что все наладится, вернется на круги свои. Врачам свойственно устрашать. Хочу верить в это. Что все будет хорошо. Мы справимся. Иначе просто не может быть.

Маму перевели из реанимации в палату. Широкие окна, белые занавески и много солнечного света.

Я купила свежих фруктов, ее любимых розовых гиацинтов. Накинув на плечи белый халат, скорее бегу в палату.

Она выглядила бледно. Лежит на кровати, сложив руки на груди, укрывшись одеялом. Смотрит куда-то в потолок.

– Доченька это ты? – раздается ее голос.

Подхожу ближе. Ее взгляд не меняется, она продолжает смотреть куда-то вдаль.

– Это я мам…

– Как хорошо, что ты пришла. А папа? Где он?

– На работе. Обещал заскочить после обеда, – старалась говорить тихо. – У него сегодня четыре урока, а потом он сразу к тебе.

Беру стул, сажусь возле нее и понимаю, что у меня самая сильная мама на свете. Она не плачет, не жалуется. Пытается улыбаться. Держится, терпит. Ей тяжело. Очень. Это другая жизнь. Где нет ничего, кроме непроглядной темноты. Это, как научиться жить заново.

Мы разговариваем. О мелочах. О сущих пустяках. О том, что нужно пересадить герань, почистить пылесос. Разложить подушки на балконе, на самой солнечной стороне.

Она вспоминает, как я росла. Как ходила в школу, делала уроки. Всегда была лучезарным ребенком. А стала честной, открытой девушкой, которая способна сразить наповал соседа дядю Леню своим французским диалектом.

А еще она спрашивает про Костю.

Сердце забилось в груди. Тук-тук. Горячая кровь мгновенно пульсирует по венам. Как только слышу его имя.

Не знаю, что ответить. Долго молчу, натянуто улыбаюсь. Все произошло, спонтанно. В один миг. Он уехал, мама в больнице. У меня нет времени, подумать, понять, что произошло на самом деле.

Мама говорит, что как хорошо, что успела увидеть моего будущего мужа. Внуки у нее будут красивые. В этом она даже слишком уверенна.

Покидая палату, сталкиваюсь с Алексом в дверях. Лицом к лицу. На нем классический темно-синий костюм тройка, туфли из темно-коричневой матовой кожи в стиле дерби. В руках он держит легкий плащ. Стреляет глазами, показывая свою белоснежную улыбку.

– Привет! Я узнал, что случилось с твоей мамой, – раздается его спокойный голос. – Если нужна помощь. Всегда обращайся.

– Спасибо, не нужно. – В какой-то степени, мне приятно, что он откликнулся. Не смотря на то, что наша последняя встреча закончилась не слишком радужно.

Скорей всего Алекс – человек-настроение. С отличительной чертой – привык всегда добиваться своего.

«Прекрасный работник, верный друг», – именно так Костя всегда отзывается о нем.

– Не могу дозвониться Косте. Ты не знаешь, что с ним? – решаюсь спросить.

– Знаю, – отвечает Алекс. Стоит напротив меня, поправляет галстук.

– Он улетел к своей невесте. У них скоро свадьба. Ты разве не знала? – приподнимает  широкие дуги бровей.

– Какой ещё невесте? У него встреча деловая… – вот-вот и я провалюсь сквозь землю. Вспоминаю, нашу последнюю ночь с Костей. Как он был нежен и не верю. Не верю словам Алекса.

Отхожу в сторону. Медленно прикасаюсь рукой до горла.

Он смеется. Заразительно.

– Как ты думаешь, какая может быть невеста? Конечно же красивая. Брюнетка, с голубыми глазами. Из его круга. Отец у нее – нефтяной магнат. Так, что вполне выгодная партия.

Его слова еще больше полоснули ножом по сердцу.

– Хватит! – не выдерживаю. Перехожу на крик.  – Хватит! – меня словно обдало кипятком, а потом я с головой ушла под лёд.

Он что-то говорит про лучших офтальмологов за рубежом. Говорит, что хочет помочь и я всегда могу к нему обратиться.

Я слушала его голос, как отдаленное эхо, а перед глазами мелькали картинки: «Вот перехожу дорогу, вот черный внедорожник. Его глаза… Большие, задумчивые глаза. Он так смотрит… Открыто, искренно. Честно».

А теперь все ломается. Рушится, как карточный домик. Затягивает в трясину. Закручивает спиралью в бурный водоворот.

Остается только дышать. Глубоко дышать.

– Это не правда, – отрицательно качаю головой.

– Он даже тебе не позвонил, – его голос звучит убедительно.

Ухожу. Быстро. Не проронив ни слова.

Глава 12

Костя

Пришел в себя. До конца не понимаю, где нахожусь. Сложно пошевелиться. Веки дрожат. Руки, ноги – все тело как сплав из чугуна.

Меня словно бросили в воду, в сердце океана. Где нет спасательного круга. Где нет ничего. А плыть нужно. Плыть против течения, как можно сильнее грести руками.

Не могу понять, что произошло. Смутно помню последние события. Думать сложно о том, как складывались обстоятельства, перед тем, как оказаться здесь.

 Кто-то рядом со мной. Я узнал его. По голосу. Это был отец. Он склонился надо мной и тихо шептал:

– Ты меня слышишь? – Он говорит по-русски с некой долей растерянности. У него мягкий тембр. Не как обычно. Обычно он жестко высказывается. Даже по отношению ко мне. Отец всегда строг. Ему кажется именно благодаря строгости и дисциплине, он добился больше, чем нужно.

– Где я? – чувствую, как мои губы пересохли. Трудно пошевелиться. Продолжаю смирно лежать, пытаясь открыть глаза.

– Ты в госпитале. Ты попал в аварию. Но все будет хорошо. Ты сильный. Ты скоро поправишься.

В голове всплывают воспоминания из детства, отрывки фраз.

Лежал с закрытыми глазами. Вспоминал свое детство.

Вырос в полной семье. Бабушки, дедушки. Много внимания. Любил клубничное варенье, сгущенку. Любил сочные вареники с вишней. Играть в футбол, посещать секцию по боксу. Гулять с ребятами во дворе. Спасать кошек и защищать девчонок.

Терпеть не мог кисель и запах духов, соседки живущей напротив. Не знаю почему, но меня просто раздражал этот пикантный запах фрезии с терпкими, лимонными нотками ладана. Хотя возможно дело было не в ее духах, а в злом с искреннем взгляде. Она вечно шипела, как фурия, когда я пробегал мимо нее с пустым ведром. С тех самых пор не верю в приметы. Ни в какие.

Потом жизнь моей семьи резко изменилась. Мы уехали за границу. Это было трагедией для меня. Я всегда хотел вернуться обратно. Домой.  Где вырос, где начиналось мое беззаботное детство.

Затем учился в англоязычной школе. Мне пришлось за короткое время выучить два языка. Пройти подготовку для иностранцев, получить сертификат, определиться со специальностью. Схватывал все на лету. Уходил с головой, словно это было делом всей моей жизни.

У меня не было сложного переходного возраста. Дискотек, тусовок до туманных рассветов. У меня был лучший друг, песни под гитару и углубленное изучение французского.

Никогда не испытывал серьезных чувств. Никогда не был влюблен. Мне никогда не разбивали сердце. Это странно и удивительно одновременно. Говорят полюбить по-настоящему можно только один раз и это правда. Один и на всю жизнь. Так произошло, когда я встретил Полину. Мне хватило всего одного взгляда, всего одного мгновения, чтобы понять – она моя. Моя на всю жизнь.

Она притягивает взглядом. Ее лучезарная улыбка, которую невозможно забыть. С тех самых пор, когда я ее встретил – не перестаю думать о ней. Даже вот так. В таком состоянии. Когда нет возможности открыть глаза. Пошевелиться.

Полина, как самый красивый цветок. В каждом лепестке – неизъяснимая нежность.  Как дикая орхидея, как страстная роза или таинственная камелия. Она притягивает к себе, проникает под кожу. Заставляет сердце биться сильнее.

Я искал ее всю жизнь. Я люблю ее.

– Мне нужно позвонить. Мне нужно ей сообщить. Моей невесте, – пытаюсь говорить разборчиво. Громко.

– Сообщим. Не переживай. Лучше отдыхай. Тебе нужно отдыхать. Тебе нужно лежать.

Отец стоял рядом и шептал, что я обязательно поправлюсь. Мне не нужно волноваться.

Пытаюсь встать, подняться. Дергаюсь на твердой кровати.

Раздался голос матери. Она где-то рядом. Затем стук ее каблуков, подходит ближе. Кажется, она плачет. Тихие всхлипы и слова от самого сердца.

Лишь когда она обхватила мою руку,  я смог открыть глаза.

Зашел доктор. Слышал, о чем они говорили. Они говорили о том, что я родился в рубашке.

Произошла авария. Серьезная авария. Я чудом остался жив. Множественные переломы, травма шеи.

Он также утверждает, что у меня крепкий организм. Теперь для важен  покой, никаких резких движений. Если буду соблюдать все предписания, рекомендации – скоро пойду на поправку.

Глава 13

Считала минуты до его возвращения. Представляла, как крепко обниму. Скажу, что сильно скучала. Мне не хватает его, как чего-то самого важного. Так иногда бывает мало всепоглощающей свободы, безмятежной тишины. Душевности и искренних взглядов.

А теперь это ожидание превратилось в вечность. В горькую полынь, которая съедает изнутри. Это когда все звенья цепей оборвались. Когда больше ничего нет и не будет. Все становится ясным, понятным, закономерным. Тяжело, больно осознавать, что я стою на пороге. Этот порог ведет в пропасть, где разбивают женские сердца.

Верю ли я Алексу? Нет, не верю. Не хочу верить. Но проходил день, затем другой. От Кости оставались лишь воспоминания и несбыточные мечты.

Стараюсь не думать, забыть навсегда. Это сложно до изнеможения.

Сегодня вышла на работу. Казалось, все как обычно. Равнодушные лица коллег, лицемерное «Здрасте!», обед в гордом одиночестве.

Ближе к вечеру, когда солнце клонилось к закату в кабинете появился он. Алекс.

Его гордая осанка, трехдневная щетина и проницательный взгляд.

Испуганно смотрю в его сторону, стоя у окна. Его появление – мощный разряд молнии.

– Что-то случилось? – не нахожу себе места. Продолжаю растерянно смотреть.

Ничего не говорит. Подходит  ближе. Впритык.

– Случилось, – отвечает высокомерно и проводит рукой по моим волосам.

Мне приходится забиться в угол, упершись спиной о холодную стену  и смотреть в лицо опасности.

В его глазах вулканическая ярость. Он смотрит так, как смотрит хищник на свою добычу.

– Уйдите, прошу вас, – мне тесно, неудобно. Не могу, когда вот так, зажата со всех сторон.

– Чего ты ломаешься, – спокойно произносит.

Хочу вырваться, бежать со всех ног. Но ничего не успеваю предпринять. Он сильнее меня. Намного.

Не могу думать. Понимать происходящее.

– Отпусти. Немедленно…, – мой голос охрип.

– Трепыхаешься птичка. Как же ты пахнешь…, – наклоняется к моему уху, шепчет. – Желанной женщиной, соленым морем. Мятой и сиренью. Чистотой и непорочностью.

Понимаю, чего он хочет. Пытаюсь думать в такой ситуации, как избежать, что предпринять.

Становится холодно. Когда его руки касаются моей шеи и медленно опускаются вниз.

– Я буду кричать!

– Кричи-кричи, сколько хочешь. Ты же сводишь меня с сума. Задеваешь за живое… У вас же нет с ним будущего. Ваше настоящее рвется на части.

Понимаю, что он пьян. Слышу от него резкий запах алкоголя и отворачиваюсь.

Хочу вырваться. Бью кулаком в его твердую грудь.

Жаль, что  под рукой нет ничего тяжелого.

Как только он пытается дотянуться до моих губ, двери кабинета открываются.

Алек сразу отстраняется. Поправляю юбку и вижу в дверях стоит она. Она – спасла меня. Так самая рыжеволосая женщина, с массивными серьгами в ушах.

– Продолжим завтра, – говорит Алекс и, поправляя пиджак  уходит.

С облегчением выдыхаю. Она продолжает стоять в паре метрах от меня. Сверлить взглядом.

– А не круто ты берешь девочка?

– Что? – до конца не могу прийти в себя. Тяжело дышу. Упираюсь руками в стол.

– Да…, – отвечаю, даже не думаю, что говорю. Просто мысли вслух. До сих пор не могу прийти в себя.

Она кидает бумаги на стол и молча выходит из кабинета, на прощанье громко хлопнув дверью.

Мои оправдания не в счет. Тем более коллеги и так думают, что я  с Костей по расчету. Из-за должности, из-за чего угодно, только не по любви.

Я ехала в пустой электричке, когда длинные ветви деревьев хлестали по закрытым прямоугольным окнам. Они хлестали неожиданно, когда объявляли следующую остановку или усиливался звук пантографа*. Я вздрагивала, когда раздвижные двери открывались в вагон заходили мужчины. Они рассаживались на жесткие, деревянные сиденья со спинкой, не обращая на меня никакого внимания.

Под гулкий стук колес электрички, поняла – я должна уволиться. Не знаю, сколько продержусь вот так, повезет ли мне в следующий раз.

Не хочу его видеть, слышать, знать. Алекс – ты чудовище!

Медленно плетусь по лестнице домой. Останавливаюсь возле дверей Ирины. Хочу нажать на звонок, но снова слышу, как она ругается с теткой:

– Продай магазин! Продай! – звучит громкий, отчаянный голос подруги.

– А жрать? Жрать, что мы с тобой будем?!

– Он же твой сын! Твой родной сын…

Отхожу в сторону. Боюсь сейчас мой визит будет совершенно некстати.

*Пантограф – устройство передачи тока в электропоездах, трамваях. Установлен на крыше и соединяется с проводами

Глава 14

Никогда не видела отца таким. Взволнованным до глубины души. Он сидел за кухонным столом, обхватив голову руками и, гипнотизировал пустой стакан. Словно пересчитывал все его грани, думал о чем-то таком глубоком, что так тревожит сердце.

Мой отец не умеет грустить и никогда не давал повода для грусти нам: «своим девчонкам». В его арсенале всегда найдется пара тройка анекдотов, которые поднимают настроение. Он часто рассказывал (иногда повторялся) забавные истории про свое студенческое прошлое, про то как служил в армии, посещал впервые Эрмитаж или прятался от своего деда с томиком Марселя Пруста под кроватью, будучи еще подростком.

Он ладит с детьми. Даже с малознакомыми. Когда проходит мимо своих учеников, играющих в футбол, обязательно крикнет: «Дай пасс!». И на его уроках всегда интересно. Он умеет весело сказать о скучных французских классиках, что фразы, имена на ажуйском диалекте невольно запоминаешь.

Мама говорит, что он учитель от Бога. Отец скромничает и утверждает, что она слегка преувеличивает.

Сейчас, в этот момент он был другим. Словно в его мировоззрении, что-то колоссально изменилось. Резко, неожиданно. Перевернулось с ног на голову.

Его обветренное, добродушное лицо приобрело другие краски: серые, матовые, холодные. Морщины в уголках глаз – стали более заметны, как и седина на висках. Глаза потускнели. С виду он казался спокоен, но такое впечатление, что внутри него все закипало со свистом. Как чайник, стоящий на плите, который забыли вовремя выключить.

– Пап? Что-то случилось? – спрашиваю, сажусь напротив. Складываю руки перед собой, как примерная ученица.

Отец отрицательно кивает, а затем бурно восклицает, ударяя кулаком по столу:

– Я сам найду! Найду и посажу, – хмурит брови, сильнее сжимает ладони в кулаки. Костяшки его пальцев белеют, губы сжимаются в одну тонкую линию.

Отец очередной раз ходил к участковому. По его словам, пока неизвестно, кто мог совершить ограбление. Кто мог так поступить с мамой. И поймают ли его –  неизвестно. Свидетелей нет, зацепок – тоже. Тонко намекнули, что скорей всего дело закроют.  За недостаточностью улик, состава преступления и все в таком духе.

Он считает, что они нагло ему врут. Такого не может быть, чтобы преступник мог свободно садануть по голове, забрать ценное и продолжать разгуливать на свободе. Он не верил в безнаказанность. Не верил, пока это не коснулось его семьи.

– Пап! Мы справимся. Обязательно. Просто нужно не опускать руки. Маму выпишут из больницы, мы найдем хороших врачей. Просто нужно верить. Проявить немного терпения.

– Ну да, ну да…, – неохотно соглашается отец. – Верить! Когда веры нет совсем. И где ее брать – ума приложить не могу.

– Пап, это и есть вера. Когда не знаешь, где брать силы. Как действовать дальше. Вера должна быть сильнее страха. Чинмой говорил: «Ты должен верить в себя даже тогда, когда в тебе сомневается весь мир».

– Допустим, в себя поверю, а вот в некоторых участковых… Таких, как наш – разочаровался окончательно.

Мы долго молчим, сидя друг напротив друга. Рассматриваю обои с большими красными маками, которые выбирала мама для кухни. Они из-за этих обоев даже чуть не поругались. Отец считал, что будет слишком броско, а она говорила: “На такой яркой кухне точно не заскучаешь”.

– А Костя как там? Когда прилетает? – спрашивает словно знает, что происходит вокруг меня.

Встаю из-за стола, прячу взгляд. Даю понять, что не хочу говорить на эту тему.

– Не знаю, когда он прилетает, – покидаю кухню, иду в зал. Начинаю собирать сумку в больницу.

Нужно взять еще один чистый халат и ночную рубашку. Еще вечерами прохладно, носочки тоже пригодятся. Приготовить нужно что-то. Завтра сварю бульон из курицы, которую предстоит еще разморозить. Можно приготовить компот. Мама любит компот из вишни. Темно-бордовой, сочной, спелой. От которой исходит глубокий, сладкий, медовый аромат.

Пытаюсь думать о мелочах, чтобы другие проблемы ушли на второй план. Не знаю, как завтра идти на работу, не знаю… Пока не знаю, какие шаги нужно предпринять к решению проблем, но я обязательно, что-нибудь придумаю. Обязательно!

Вечером, когда папа скрывается в своей комнате, наглаживаю халат. Слышу звонок в дверь и не спешу открывать.

Это была Ира. Я предположила, что случилось что-то серьезное с ее братом. И не ошиблась.

Она прошла в комнату и огляделась по сторонам, заложив руки в карманы короткого, леопардового халата. Затем нервно ходит взад-вперед по ковру в белых носках, опустив голову. Выглядит устало и подавленно. Красные от слез глаза, волосы неряшливо заплетены на затылке.

– Отец спит? – интересуется. Подходит к книжной полке и бросает беглый взгляд на сумку, в которую я складываю вещи.

– Спит. – Отключаю утюг, подхожу ближе к ней. Ира стоит ко мне спиной. Хочу легко дотронуться до ее плеча.

Она резко оборачивается, смотрит в упор и быстро отвечает:

– Сережа, брат мой. Он попал в плен. Требуют просто нереальную сумму. Таких денег мне за всю жизнь не заработать!

Сначала тихо всхлипывает, затем рыдает навзрыд. К удивлению быстро успокаивается. Вытирает слезы, растирая потекшую тушь под глазами.

Теперь понимаю, почему она в таком состоянии. Знаю, как она любит брата, как переживает его отъезд.

Она всегда повторяла и будет повторять, что роднее Сергея у нее никого нет.

– Вот что тебе стоит? Что с тебя убудет? – раздается ее вопрос, прерывая мои мысли. Говорит на одном дыхании, словно выпускает пар.

– О чем ты? – мне хочется заткнуть уши. Понимаю, к чему клонит. Не хочу слышать, что  говорит. От кого угодно, только не от нее.

– У тебя мать в тяжелом состоянии, разве тебе не нужны деньги? А у него они есть. Он может тебе их дать, если ты сама… Сама придешь к нему, – она преданно заглядывает в глаза. Ищет в них ответ. – Ты можешь помочь матери, ты можешь помочь спасти моего брата! Сережку! Мы же вместе бегали во дворе, помнишь? Лазили по деревьям, играли в догонялки? А помнишь, он тебя спас, когда ты чуть на речке не утонула? – она продолжала спрашивать, с таким рвением, с такой интонацией.

– Что ты такое говоришь?! – крепко прижимаю мамин халат к груди. Понимаю, он приходил к ней. Алекс.