Текст книги "Арена заблудших"

Глава 22

Как всегда, когда Фьор нервничал, он начинал неосознанно играть с огнем. Вызовет – погасит, вызовет – погасит. А когда он особенно сильно волновался, то разводил целый костер и развлекался тем, что то глушил его до едва тлеющих углей, то раздувал до высокого столба пламени.

Сейчас Фьору отчаянно хотелось даже не разжечь костер, а запалить целый пожар. Ему нужно было настоящее буйство стихии, чтобы погасить бурю в собственной душе, и он едва сдерживался, настолько сильным было желание метнуть куда-нибудь язычок пламени – навык, который он освоил совсем недавно, при первой встрече с гончими.

Койка Вита пустовала. Мануэль спал – или делал вид, что спит. Ковбоя не было; наверное, как всегда, пошел к Графине. Поговорить не с кем. Не то чтобы Фьор собирался грузить других своими проблемами и тем сумбуром, который царил у него в душе; он был бы рад разговору на любую тему, лишь бы отвлечься.

Язычка пламени в пальцах отчаянно не хватало. Бесшумно поднявшись, Фьор прошел в хвост автобуса и нашел в крохотной кухне довольно большую и глубокую металлическую миску, в которой они мариновали мясо на шашлыки, уселся прямо на пол, поставил ее перед собой и бросил туда язычок огня. Тот запрыгал и заплясал по металлическому дну. Медленно потянувшись к нему, Фьор превратил язычок в огненное кольцо, а затем взялся за края миски и начал катать его внутри. Полоски огня сходились и расходились, сплетались в узор и снова распадались, превращаясь в одно простое кольцо.

Да, эта игра с огнем помогала; Фьор чувствовал, как начинает спадать напряжение. И не пришлось устраивать пожар; завораживающие текучие линии огня, меняющиеся, словно узор в калейдоскопе, оказывали на него самое что ни на есть умиротворяющее воздействие. Этакий персональный огненный дзен, своя собственная пламенная медитация. А тревожащий вопрос о том, почему ему теперь нужен огонь, чтобы сбросить напряжение, он отодвинул на потом. Это ведь не то же самое, что резать себе вены для того, чтобы обрести временное облегчение, не так ли?

Фьор полностью погрузился в созерцание огня, ощущая блаженное опустошение, когда пламя вдруг изменилось. Словно дикий зверь, который только что лежал, лениво раскинувшись на солнышке, а через мгновение уже прижался к земле, весь – напряженная струна, готовый к атаке, так и кольцо огня вместо плавных перекатов и меняющихся узоров вдруг перешло на резкие движения и ломкие линии. Фьор попытался взять его под контроль – и не смог, пламя его совершенно не слушалось и никак не отзывалось.

«Я снова потерял огонь?» – испугался Фьор. Если так, то надо затушить пламя обычным образом, таким, какой используют все остальные люди. Но как только Фьор попытался подняться и дотянуться до бутылки с водой, он обнаружил, что не может сдвинуться с места. Да что там сдвинуться – он даже не может отвести взгляд! Пламя словно захватило его в плен и заключило в клетку, прутьями в которой стали те самые ломкие огненные линии.

В этот момент Фьор отчетливо понял, что он не потерял свой дар; просто в его игру вмешался кто-то несоизмеримо более сильный и мощный – и навязывает ему свои правила. А он… он ничего не может ему противопоставить, остается только сидеть и ждать.

Вынужденный неотрывно смотреть на огонь, Фьор очень скоро обнаружил, что тот заполнил собой весь мир, и вскоре вокруг не осталось ничего, кроме обжигающего и трепещущего света пламени. А затем в глубине начало что-то формироваться.

Не имея возможности ни сопротивляться, ни бежать, Фьор приложил титаническое усилие для того, чтобы расслабиться. Если уж наступает нечто неизбежное, не стоит понапрасну себя изматывать, лучше сохранить силы до того момента, когда появится реальный шанс что-то сделать.

Нечто так и не превратилось ни в чудовище, ни в фигуру, ни тем более в лицо; оно стало чем-то вроде смутных очертаний, которые при определенном напряжении воображения могли напомнить то ли раскинувшую крылья летучую мышь, то ли растопырившего лапы паука.

– Она совсем рядом, – донесся до Фьора шелестящий, искажаемый помехами от потрескивающих искр голос. – Ты должен ее остановить, пока не поздно.

Все попытки не напрягаться тут же потерпели безоговорочное фиаско; Фьор мгновенно узнал и этот голос, и слова. Он уже слышал их – в шаре у Графини. Кто это говорит? Про кого? Почему ему?

Что ж, возможно, сейчас он получит хотя бы часть ответов.

Снова заставив себя расслабить напряженные мышцы и разжать кулаки, Фьор глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– Ты знаешь, что надо делать. Ты уже сделал это однажды, только слишком поздно. Но сейчас еще не поздно, – почти слово в слово повторял голос.

Фьор молчал, ожидая продолжения и боясь прервать то, что сейчас происходило. Но голос замолчал. Однако странный силуэт не исчезал, он словно ждал чего-то.

– Кого я должен остановить? – наконец спросил Фьор.

Силуэт заколыхался, пламя взметнулось, и в огненных языках показалась уже до боли знакомая ему картина костра, в котором горела девушка с пепельно-белыми волосами и ярко-красными губами. Та самая, чья смерть заставляла разбиваться на мелкие кусочки мужчину из видений, с которым он чувствовал такое странное сродство.

Крис.

– Почему я?

– Потому что ты делал это уже однажды, – повторил голос.

– Делал? – переспросил Фьор, и у него почти сам собой вырвался вопрос: – А вы точно ни с кем меня не путаете?

– Ты должен помнить, – настойчиво, словно внушая, ответил голос и чуть перефразировал: – Ты должен вспомнить.

«Как?» – подумал Фьор. Как он мог вспомнить то, чего никогда не знал?

Пламя вокруг вдруг изменило цвет, стало голубовато-зеленым, и Фьор словно оказался внутри северного сияния. И каким-то образом оно словно разомкнуло запоры памяти – не его памяти, в этом Фьор был твердо уверен, но чьей-то еще, часть которой почему-то хранилась у него. И вот уже он снова стоял на высоком берегу озера, накрытого штормом, у самого обрыва возвышался обгорелый остов, в котором еще узнавалась церковь, а он…

Фьор шумно втянул воздух. Тот, кем он был там, на берегу озера, складывал костер вокруг столба с привязанной к нему девушкой с пепельно-белыми волосами. Только в отличие от снов и видений, где он смотрел на происходящее со стороны, на этот раз Фьор слился с тем. Слышал его мысли. Например, он знал, почему укладывал вниз сырой хворост, а бревна ставил высоко, – так огонь вспыхнет не сразу, а будет разгораться медленно, снизу вверх, и казнь продлится дольше… Фьора передернуло от этого чудовищного профессионализма, и он был бы рад прервать поток чужих мыслей и ощущений и выбраться из шкуры палача, но не мог. Как огонь захватил его в плен, так и это видение крепко в него вцепилось и не отпускало до тех пор, пока он не увидел, как рука – которая ощущалась его собственной! – поднесла к костру факел. Пока не заметил на запястье край свободного рукава балахона, который тут же напомнил ему о монашеской рясе.

Огромным усилием то ли мысли, то ли воли Фьор прервал видение и снова оказался в огне. И выдохнул; огонь был лучше того, что он видел секунду назад.

– И что? По-вашему, я должен сжечь Крис? Но с чего это? – воскликнул Фьор, настолько возмущенный увиденным, что странность происходящего словно отступила для него на второй план. – И потом, я-то тут при чем? Да и Крис тоже…

– Она – зло, – многозначительно ответил голос.

– Спасибо. Предельно исчерпывающе и убедительно, – фыркнул Фьор. Удивление и шок оказались настолько сильными, что он чувствовал: стоит чуть поднапрячься – и он сможет разорвать эту огненную клетку. Но прямо сейчас ему не хотелось спешить; сначала надо выяснить, что происходит.

– Она – зло. Ты – служитель добра, а значит, должен уничтожать зло. Должен уничтожить ее.

– Да что вы говорите! – воскликнул Фьор, все больше освобождаясь от захвативших его пут. – Надо же! Двадцать лет прожить – и не знать, что я, оказывается, какой-то скрытый супергерой!

– Ты не супергерой. Ты – нечто иное. Такие, как ты, вообще не попадают в цирк, – продолжил шелестящий голос, и что-то в нем выдало тревогу его обладателя, он словно почувствовал, как теряет контроль над Фьором. – А когда они там оказываются, это означает только одно: зло снова рядом. Значит, пора выполнить свою миссию.

– А можно поконкретнее? – спросил Фьор, окончательно освобождаясь от оплетших его уз и снова чувствуя, что если и не контролирует происходящее, то по крайней мере опять принадлежит сам себе.

– Если ты ее не остановишь, в мир прорвется зло, которого он еще не знал, – зловеще прошептал голос.

– Слушайте, если это – ваша идея «конкретного», то, пожалуй, давайте заканчивать спиритический сеанс, – раздраженно заявил Фьор. – Он и без того уже неприлично затянулся.

В следующий момент фаерщик понял, что мир вокруг снова обрел очертания и краски. Огонь в миске послушно потух, как только Фьор к нему прикоснулся. Все снова встало на свои привычные места – привычные для цирка, в котором обитают лишние люди, выкинутые из своих жизней двойниками-фамильярами. Всё, кроме одного: как ему теперь быть с Крис? И кто же она, черт возьми, такая?

А он? Кто он сам?

* * *

Город показался на горизонте к закату, достаточно раннему для того, чтобы позади, там, откуда наступала ночь, еще не завыли гончие, но достаточно позднему для того, чтобы солнце уже налилось алым и задевало нижним краем крыши домов.

Автокараван остановился, когда впереди показалась инсталляция из крупных букв; видимо, некогда они были белыми или по крайней мере однотонными, но с тех пор подверглись набегу граффити-вандалов и атаке времени, погоды и безденежья, и сейчас некоторые буквы покосились, пара и вовсе повалилась, и все они были разрисованы яркими геометрическими узорами и надписями, на часть из которых так и просилась большая красная наклейка с надписью «цензура». Из-за этого собственно название городка Кристина смогла прочитать далеко не сразу, а когда ей это удалось, то она преисполнилась невольным сочувствием, ощутив сродство душ с незнакомыми ей местными жителями. Она, коренная уроженка города Верходновска, легко могла себе вообразить, что собой представляет жизнь в городе под названием Забронье.

Циркачи высыпали из своих трейлеров и автобусов и все как один повернулись к крышам домов вдалеке, за которые садилось солнце. Закат горел всеми оттенками алого и оранжевого, разливаясь на полнеба, но там, где остановился автокараван, уже царили вечерние сумерки. Подсвеченный с одного бока, цирковой городок на колесах ярким разноцветным пятном выделялся в полумгле.

Осенняя вечерняя прохлада давала о себе знать; Кристина зябко поежилась. Впрочем, температура воздуха могла не иметь к этому никакого отношения, и во всем были виноваты нервы. Что их ждет за невидимой чертой?

Циркачи незаметно собирались все кучнее и кучнее, пока не образовали толпу перед белым директорским трейлером. Половина лица Сола печально смотрела на них одним глазом.

Стоя среди остальных, Кристина ощущала, как сердце все сильнее и сильнее билось в груди, а ладони заледенели. Нет ничего хуже страха перед неопределенностью. Бояться чего-то конкретного проще; по крайней мере ты знаешь, с чем имеешь дело. А когда перед тобой неизвестность, твое воображение населит ее такими ужасами, перед которыми померкнет любая реальность.

В этот момент отчаянно хотелось поддержки. Кристина украдкой оглянулась. Риона стояла неподалеку, но чуть позади нее возвышался Вит, и по напряженному выражению лица подруги, по скрещенным на груди рукам она поняла, что между ними сейчас идет своя собственная безмолвная борьба. А Мануэля и вовсе нигде нет. Куда он подевался? Все здесь!

…Если бы взгляды обладали силой, они бы уже прожгли дыру в двери директорского трейлера. Если бы дверь была живым существом, она бы уже давно не выдержала такого пристального внимания и покраснела. А находившаяся внутри трейлера Графиня наверняка догадывалась, что все напряженно ее ждут. Но пока не выходила. Наверное, собиралась с силами.

Спине Кристины вдруг стало тепло. Она чуть повернула голову и увидела, что позади встал незаметно подошедший к ней Фьор. Фаерщик к ней не прикасался, но от его тела веяло жаром, словно от печки. Встретившись взглядом с Кристиной, он нашел ее руку и быстро пожал. Этот ободряющий жест на сей раз не спровоцировал волну нежеланных видений, а только вспрыснул в вены тепло, которое распространилось по всему телу. Как же хорошо быть в такие минуты не одной!

– Когда это все закончится, – прошептал Фьор, наклонившись к ее уху, – нам с тобой надо серьезно поговорить. Я кое-что выяснил про те видения, и, кажется, в них у нас с тобой есть связь, которая…

Фаерщик не договорил; дверь белого трейлера распахнулась, закрыв на манер пиратской повязки глаз Сола на боку, и в проеме показалась Графиня. Даже если бы Кристина ничего не знала о том, что сегодня вечером что-то затевается, она могла бы догадаться об этом по ее внешнему виду. Такой Графиню она еще никогда не видела, ни на арене, ни вне ее. Ничего от образа роковой колдуньи или гадалки-цыганки, но и никаких привычных джинсов, объемного худи и небрежного хвостика. Графиня была в брюках, ярко-красной блузе и длиннополом черном пиджаке, застегнутом на одну пуговицу у талии, а волосы свободными локонами рассыпались по плечам. Где-то позади, как обычно, маячила стройная тень поэтически задумчивого изящного Ласа.

Графиня молча оглядела собравшихся, а потом губы слабо дрогнули в попытке улыбки.

– Что ж, бензина хватило ровно до города. Можно считать это знаком. Оставшихся крох нам как раз хватит на то, чтобы доехать до окраины.

– Нам? – подал голос Кабар. – А для чего рисковать всем цирком? Пусть для начала в город отправится кто-то с разведкой! И если ничего не случится, тогда и мы все тоже подтянемся.

Пожалуй, впервые на памяти Кристины слова метателя ножей нашли отклик у остальных. Циркачи неуверенно переглядывались; многие были рады получить хотя бы небольшую отсрочку страшной неизвестности, и идея Кабара пришлась им по нраву. Но она порождала сложный вопрос: кому отправляться в разведку?

Кристина была уверена, что метатель ножей сейчас даже не просто намекнет, а прямым текстом потребует у Графини ехать в город первой, раз она директор, и потому очень удивилась, когда тот спросил:

– Есть добровольцы?

И внезапно все циркачи крайне заинтересовались землей под ногами, шнурками на ботинках и состоянием своих ногтей.

– Ясно, – фыркнул Кабар. – Будем тянуть жребий?

– Зачем жребий? – откликнулся кто-то из толпы. – Ты предложил – ты и делай!

Кабар открыл рот – и закрыл. В этот момент он очень походил на вытащенную из воды рыбу.

– Нет, на самом деле это хорошая идея, – внезапно вмешалась Графиня. Кабар принял ее слова за согласие с предыдущим предложением и ответил испепеляющим взглядом, но та его не заметила. – Зачем рисковать всем? – продолжила она. – Действительно, куда разумнее, чтобы кто-то сначала поехал на разведку…

В ожидании следующих слов все затаили дыхание, и в воздухе повисла густая тишина.

– И этим кем-то буду я, – просто и без всякого позерства закончила Графиня.

– Эй! Нет, погоди… – донеслись нерешительные возгласы из толпы, но они были прерваны эффектным движением руки, на пальце которой ярко сверкнуло серебряное кольцо.

– Поеду я. Я директор, это моя обязанность. Но я буду рада, если кто-то составит мне компанию…

Последние слова Графини упали в полную тишину. Циркачи внезапно снова крайне заинтересовались состоянием почвы, шнурков на ботинках и своих ногтей.

Украдкой оглядев собравшихся, Кристина заметила, как заерзал на месте Вит, как нахмурился Фьор, да и многим другим циркачам стало неловко. Тем не менее никто пока не вышел вперед и не подал голоса. Кристина перевела взгляд на Графиню, которая сейчас, стоя на верхней ступени, ведущей в трейлер, казалась особенно маленькой и хрупкой, и ее переполнило невольное сочувствие. Как же это тяжело – в одиночестве нести такое бремя! Возник порыв сделать шаг вперед и разделить с ней эту ношу, но холодный рассудок твердо положил ладонь на плечо всплеска эмоций, и Кристина осталась на месте. И тут же возненавидела себя за трусость.

Графиня тем временем оглядела собравшихся и слегка улыбнулась. Не презрительно, а скорее насмешливо, и, похоже, это была насмешка над самой собой; видимо, в глубине души Графиня надеялась, что кто-то вызовется пойти с ней и сейчас смеялась над своей наивностью и верой в людей.

А потом Графиня оглянулась через плечо на Ласа. Увидев ее взгляд, тот побледнел и невольно попятился.

Кристина закатила глаза. Да, она сама тоже не торопится предлагать свою кандидатуру, но Лас-то Графине не посторонний! Он не просто один из циркачей, он – ее молодой человек! Кому, как не ему, оказывать поддержку, в которой та сейчас так нуждается?

Графиня задержала взгляд на Ласе, а когда тот попятился еще дальше, отвернулась, и ее плечи напряглись, словно стараясь справиться с новой ношей.

– Что ж, – сказала она и спустилась по ступеням на землю, а Лас так и остался в глубине трейлера. – Не будем терять время, – продолжила она и решительно направилась в хвост колонны автокаравана.

Толпа молча последовала за Графиней. Когда директорский трейлер остался позади, из него выскользнул и Лас. Нерешительно помялся на месте – и пошел вслед за остальными, но не слишком быстро, чтобы не нагнать.

– Я поеду в город, прокачусь по нескольким улицам и вернусь, – говорила Графиня на ходу. – Если у меня все получится, значит, тогда поедем все вместе. Ну а если я не вернусь…

Недосказанные слова повисли в воздухе. Да, а что делать, если Графиня не вернется? Тогда они будут точно знать, что в город им нельзя, и у них останется только один вариант – встретиться с гончими.

– У кого ключи? – спросила Графиня, останавливаясь возле развозившего рекламные афиши роскошного черного ретроавтомобиля, так поразившего воображение Кристины, когда она увидела его впервые.

– У меня, – раздался уверенный голос из кабины машины. Дверь со стороны водительского сиденья открылась, и из салона выбрался Ковбой. Он обошел автомобиль кругом, открыл пассажирскую дверцу и галантным жестом пригласил Графиню: – Прошу.

Та замерла, удивленно глядя на него.

– Ты что, собираешься ехать со мной? – наконец спросила она, хотя это и так было очевидно.

Ковбой, вопреки обыкновению, не стал отвечать колкостью или шуткой и серьезно сказал:

– Ну не одной же тебе туда ехать, в самом-то деле.

Графиня стояла к Кристине спиной, и выражения ее лица было не видно. А Ковбой, как обычно, нацепил привычную маску легкой насмешливости и беззаботно жевал соломинку. Ни тот, ни другая никак не проявляли своих чувств, которые наверняка сейчас бушевали в их душах.

Наконец Графиня кивнула и нырнула в салон машины. Кристина сразу отметила, что она даже не обернулась, хотя прежде всегда оглядывалась на Ласа, подсознательно надеясь на его поддержку… Поддержку, которую, кажется, никогда не получала. Что ж, если Графиня благополучно вернется, то с Ласом она больше не будет. И это, пожалуй, к лучшему.

Закрыв за Графиней дверь, Ковбой без проволочек уселся за руль. Хлопнула дверца, заурчал мотор, и машина тронулась. Циркачи пошли вслед за ней, но, дойдя до потрепанных букв названия города, остановились и застыли, пристально глядя вслед уезжающему автомобилю.

 
– Мы едем… едем… едем…
В далекие… края…
Невольные… соседи…
Заклятые… друзья…
 

– заунывно затянул Апи, и никто его не одернул и не окрикнул.

Кристина чувствовала, как внутри нее нарастает волнение. Казалось, еще немного – и оно прорвется, выплеснется наружу! А жутковатенькая песенка Апи только сильнее нагнетала напряжение.

 
– Нам весело…
Живется…
Мы песенку…
Поем…
И в песенке…
Поется…
Про то…
Как мы…
Умрем…
 

Кристина уже не в первый раз слышала эти мрачные слова, она знала их, она ждала их, и все же, когда они прозвучали, девушка опять невольно вздрогнула.

Это то ли заметил, то ли почувствовал Фьор, нашел руку Кристины и сжал. Кристина невольно напряглась, но и на этот раз видений не последовало; просто крепкая твердость ладони, в которой можно было черпать немного успокоения.

Старинный автомобиль бодро бежал в закат, и чем ближе подъезжал к городу, тем больше расцветала надежда.

Однако когда до домов на окраине осталось совсем немного, автомобиль замедлил ход и начал вилять по дороге, словно за рулем сидел пьяный. А потом и вовсе съехал на обочину и замер.

По толпе пронесся взволнованный шелест и шепот:

– Что такое?

– Их нет, – сказал кто-то, и эти слова тут же подхватили остальные.

– Их нет?

– Их нет…

– Их нет!

– Как нет? – неверяще ахнула Кристина и прищурилась, вглядываясь в машину вдалеке. В глаза било заходящее солнце, автомобиль остановился слишком далеко, и было сложно разглядеть что-то в салоне, но… неужели там действительно пусто? Или это игра воображения? – Что произошло? Ты видел? – обернулась она к Фьору.

– Не уверен. В один момент Графиня с Ковбоем еще были внутри, а в другой просто исчезли. Точь-в-точь как при удалении…

Тишина становилась все тверже, словно вода, превращающаяся в лед; еще немного – и того гляди треснет!

– Их удалило? – наконец раздались робкие вопросы из толпы.

– А может, это был уход? – последовало еще одно предположение.

– Уход, как же! – фыркнул Кабар. – Уходят только с арены во время представления. Скорее уж это было удаление. Значит, правду говорили – в город нам без афиши нельзя…

Где-то позади в пелене наступающей ночи раздался знакомый вой, от которого мурашки побежали по коже.

Апи выбрал именно этот момент для того, чтобы продолжить:

 
– Пустота-а… темнота-а…
Не уйдем мы… никогда-а…
 

Кристина замерла; она еще не слышала, что будет в песенке дальше, и ей почему-то стало страшно, словно от следующих слов зависит ее судьба. Но она их не дождалась; Кабар, прочистив горло, задал вопрос, который, вероятно, был сейчас у всех на уме:

– Ну, что делать будем?

– Ты же так хотел стать директором! – вдруг громко сказала Риона. – Вот твоя возможность показать себя во всей красе. Давай, командуй!

Все взгляды циркачей разом обратились на Кабара, и, похоже, под их прицелом метателю ножей стало неуютно: он повел плечами, переступил с ноги на ногу и наконец промямлил:

– Ну, как я могу быть директором? Его же должен выбрать сам цирк, так ведь? А меня никто не выбирал…

Кристина вдруг рассмеялась. Да, у нее сдали нервы, но все равно – как забавно! Каждый хочет командовать, когда все хорошо, но как только появляются проблемы, все сразу в кусты!

Резкие, отрывистые звуки смеха летали над толпой, словно вспугнутые чайки. Фьор положил руки Кристине сзади на плечи, привлек ее к себе, и она затихла. И когда снова воцарилась тишина, сначала ее прервал вой гончих – на сей раз куда более громкий, огненные твари приближались, а потом Апи начал слегка раскачиваться вперед-назад и снова запел:

 
– Нас… не видят…
Нас… не слышат…
Мы… не живы…
Мы… не дышим…
 

Кристина задержала дыхание. Вот оно! Остались последние строки! Сейчас они все узнают!

Апи крепко зажмурился, из-под плотно стиснутых век выскользнули и юрко поползли по щекам две слезинки, и последние слова припева мучительно медленно, одно за другим, появились в воздухе.

 
– На арене…
Под шатром…
Все…
Уйдут…
И мы…
Умрем…
 

* * *

Пока все внимание циркачей было поглощено сначала автомобилем, на котором уезжали Графиня с Ковбоем, а потом – их неожиданным исчезновением, к цыганской кибитке деловито подошел Мануэль. На всякий случай огляделся, убедившись, что вокруг никого нет, вошел внутрь и плотно прикрыл за собой дверь. Остановился перед старым зеркалом, выбил пальцами на раме сложный ритм. Покрытая патиной поверхность слабо замерцала, и Мануэль деловито сообщил:

– «Колизион» остался без директора, так что можете приезжать, сейчас цирк совершенно беззащитен. И поторопитесь, не то его растерзают гончие.

Воздушный гимнаст дотянулся до старинного телефона, снял трубку с рычажков, показал зеркалу и с довольным видом добавил:

– А еще я узнал, какой у «Колизиона» амулет-основатель.

* * *

Кристина не знала, зачем остановилась у распахнутой двери директорского трейлера. Наверное, ей просто не верилось, что Графини больше нет. Как-то это все… неправильно… нелепо… Вот так вот просто – раз! – и нет человека? Смерть – это печально, но по крайней мере очень наглядно, окончательно и – убедительно. А тут что такое? Будто фокус!

Поднявшись по ступенькам, Кристина зашла в трейлер и встала на пороге. Ласа, разумеется, нигде не было, зато тут и там взгляд натыкался на следы Графини. Знакомое просторное худи, небрежно брошенное на спинку стула. Удобные кроссовки. На вешалке в раскрытом шкафу – роскошное кружевное платье для выступлений. Косметика, россыпью лежащая перед зеркалом с до сих пор включенной подсветкой. И громада принтера в углу.

Кристина подошла к громоздкому аппарату и уставилась на него с вызовом, будто это было живое существо. «Все из-за тебя! – думала она. – Если бы распечатал эти чертовы афиши, ничего бы этого не было!»

Страх и напряжение, накопившиеся в последние дни, а также грусть и растерянность от исчезновения Графини так и просили выхода. Кристина сжала руку в кулак и в сердцах изо всех сил стукнула по принтеру.

– Чтоб тебя! – выкрикнула она.

Будто в ответ на ее выпад, принтер встрепенулся и зашумел. На приборной панели загорелось несколько лампочек.

Кристина невольно отступила на пару шагов. Что происходит?

Шум скрытого внутри механизма набирал обороты, и вот уже раздался характерный шелест.

Принтер печатал.

Этот чертов принтер печатал!

Не может быть…

Кристина отступила еще на шаг, но это не помогло – из принтера появился большой лист бумаги, и ей не нужно было его переворачивать, чтобы узнать, что на нем. Она и так знала: это афиша.

И все же Кристина взяла распечатанный лист. Так и есть. Афиша.

Потребовалось несколько долгих мгновений, прежде чем Кристина наконец поняла, что это все означает.

Чертов цирк только что выбрал нового директора.

Ее.