Текст книги "Первый дон"

– Я буду охранять и его, и себя, – ответил Чезаре. – Надеюсь, ты удержишь моего брата Хуана в Испании. Он ни в чем не должен помогать королю Фердинанду, чтобы не ставить под угрозу мою жизнь.

– Твой брат будет выполнять только мои приказы, – пообещал Александр. – А первый и главный мой приказ – обеспечение твоей безопасности. В конце концов, сын мой, в твоих руках будущее семьи Борджа.

– Для тебя я, как всегда, сделаю все, что в моих силах, – ответил Чезаре. – И для церкви.

* * *

Зная, что во второй половине дня его возьмут в заложники и увезут из Рима, Чезаре до зари покинул Ватикан и ускакал за город. На этот раз не на прогулку, а с конкретной целью.

Дорога привела его в лес, где еще кипела ночная жизнь и ухали филины. До маленькой деревушки, расположенной за лесом, он добрался, когда первые лучи солнца начали разгонять тьму. Лошадь вспотела от долгой скачки.

Подойдя к маленькому каменному домику, он позвал хозяйку: «Нони, Нони!»

Ему никто не ответил. Он оглядел поле, никого не увидел. Объехал дом.

Старуха, годами согнутая пополам, отдыхала, тяжело опершись на толстую палку. Передвигалась она с огромным трудом, волоча ноги, словно шла сквозь годы. В другой руке она держала корзинку с только что собранными на огороде травками и цветами. При ходьбе голову она опускала так низко, что едва не касалась земли. Вдруг подняла голову, огляделась. Но не увидела его. Поставила корзинку на влажную землю, сорвала пучок травы, положила поверх цветов. Обратила взор к небесам, перекрестилась. Потащилась дальше.

– Нони, – вновь позвал Чезаре старуху, подъехав вплотную. – Нони!

Женщина остановилась, подняла палку, словно хотела ударить пришельца. Но, присмотревшись, узнала его. Улыбнулась.

– Слезь с коня, мой мальчик, – голос дрожал от волнения и возраста. – Подойди сюда, позволь прикоснуться к тебе.

Чезаре спрыгнул с коня, осторожно, чтобы, не дай бог, не сломать хрупкие косточки, обнял старуху.

– Что я могу сделать для тебя, сын мой? – спросила она.

– Мне нужна твоя помощь. Травка, которая на много часов вгонит взрослого мужчину в сон, в остальном не причинив ему никакого вреда. Без цвета и без запаха.

Старуха хохотнула, с любовью коснулась пальцами щеки Чезаре.

– Хороший мальчик. Ты – хороший мальчик, – повторила она. – Не яд? Ты не такой, как твой отец... – пробормотала она. Вновь хохотнула, ее лицо покрылось морщинками, совсем как тонкий лист пергамента.

Чезаре знал Нони всю жизнь. По Риму ходили слухи, что в Испании она была кормилицей Александра, и тот питал к ней такую любовь, что привез в Италию, купил этот домик и огород, где она могла выращивать свои травки.

Она всегда жила одна, однако никто не беспокоил ее, ни ночные бандиты, ни городские вандалы, которые иной раз отправлялись грабить беззащитных крестьян. Впрочем, удивляло это далеко не всех, потому что, согласно другим слухам, покровители у Нони были посильнее Святейшего Папы. Глубокой ночью странный вой доносился из ее дома, и не только при полной луне. И еще, Чезаре точно знал, что ей не приходится охотиться или покупать еду. Мертвых птичек и маленьких животных, которых оставалось только положить в котелок, она находила на пороге или в огороде.

Александр редко говорил о ней при Чезаре, но всегда с теплотой и любовью. Каждый год он торжественно приезжал к ее домику, чтобы Нони омыла его в маленьком, чистом пруду, расположенном за огородом. Сопровождающие близко не подходили, но клялись, что слышали рев ветра и хлопанье крыльев и видели, как падали звезды.

Ходили и другие истории. На шее Александр носил янтарный амулет, он получил его от Нони еще молодым кардиналом и однажды, потеряв, пришел в ужас. Случилось это в тот день, когда на охоте он упал с лошади, ударился головой и пролежал без сознания много часов. Все думали, что он умрет.

Тем временем множество слуг разыскивали амулет и сумели-таки найти его. Александр поправился, а потом попросил ватиканского ювелира снабдить золотую цепь, на которой висел амулет, крепким замком. Потом расплавил замок, чтобы никогда не снимать его. Александр клялся, что амулет защищает от зла, и никто не мог убедить его в обратном.

Нони все так же медленно доползла до дома, вошла. Чезаре последовал за ней. На крюках, вбитых в почерневшие от времени стены, висели связки высушенных растений. От одной Нони осторожно оторвала несколько листочков, обернула ими головку каменного пестика, опустила в ступу, растолкла листочки в мельчайший порошок. Ссыпала в маленький мешочек, протянула Чезаре.

– Этот порошок вызывает глубокий, без сновидений, сон. Для одного человека тебе нужна крохотная щепотка. Того количества, что я тебе дала, хватит на целую армию.

Чезаре поблагодарил старуху, вновь обнял ее. Когда собрался сесть на лошадь, она коснулась его руки и предупредила: «В твоем доме смерть. Кто-то молодой. Береги себя, ибо опасность грозит и тебе».

Чезаре кивнул, попытался успокоить ее:

– Смерть всегда ходит рядом, ибо живем мы в опасные времена.

Глава 8

Чезаре ехал с французской кавалерией, наблюдая, как хорошо обученные и дисциплинированные войска продвигаются вперед, задерживаясь лишь затем, чтобы штурмом взять вражеские замки. С каждым днем французская армия приближалась к Неаполю.

Хотя Чезаре и считался заложником, к нему относились как к почетному гостю и если и охраняли по ночам, то крайне небрежно. Днями он наблюдал за тактикой и стратегией французских командиров. Здесь, на полях сражений, он был не кардиналом, а воином и впервые чувствовал себя в своей стихии.

Будь Чезаре предоставлен сам себе, он бы, конечно, сопровождал французов, пока те не взяли бы Неаполь. Но, сын Папы и кардинал, он не мог не учитывать и другие аспекты. Он знал, что, несмотря на пакт с королем Карлом, Александр не хотел, чтобы французы или любые другие иностранцы контролировали хоть пядь итальянской территории. И не сомневался в том, что пока он вместе с французской армией движется к Неаполю, Александр встречается с послами Испании, Венеции, Милана и Флоренции, пытаясь создать Святую лигу городов-государств и организовать сопротивление иностранной агрессии.

Он также знал, что Испания готовит флот и войска, чтобы остановить французов. И если французской армии удастся добраться до Неаполя, преодолеть сопротивление яростных и жаждущих крови неаполитанцев, взять город и свергнуть с престола короля Мазино, Папа Александр, поддерживаемый королем Фердинандом и Венецией, сможет вернуть неаполитанскую корону и заставить французов уйти.

При этом следовало учитывать еще один фактор: на кону стояла жизнь Чезаре. Пока он находился в заложниках, его отец мог колебаться, даже отказаться от каких-либо действий, направленных против французов. Решение, разумеется, лежало на поверхности: он должен бежать. Но один или с Джемом? Брать его с собой? Согласится ли он бежать?

Джему, похоже, очень нравилось положение французского заложника. Он активно общался с офицерами, пил с ними, обсуждал планы свержения с престола собственного брата, турецкого султана. Чезаре понимал, что убедить Джема вернуться в Рим может оказаться не такой уж простой задачей. Более того, Джем мог рассказать о его планах французам.

Чезаре трезво оценил свои шансы: при двойном побеге вдвое возрастала и опасность попасть в руки французам, а он не мог позволить себе неудачу. Джему у французов ничего не грозило. Если бы Александру и Испании не удалось разбить армию короля Карла, Джем очень бы ему помог в организации Крестового похода. От мертвого Джема проку не было никакого. Вот Чезаре и принял решение бежать в одиночку.

Около полуночи вышел из палатки. Двое часовых, молодые парни, с которыми он давно познакомился, поскольку охраняли они его не первую ночь, сидели у небольшого костра.

Чезаре поздоровался с ними.

– Прекрасная ночь. Такая ясная, – он посмотрел на небеса. – Полная луна, но воя что-то не слышно... – рассмеялся, чтобы они поняли, в каком отличном он настроении.

Один из молодых людей достал фляжку и протянул Чезаре. Тот покачал головой.

– У меня есть кое-что получше. – Вернулся в палатку, принес бутылку отличного красного вина и три серебряные чаши.

Две протянул часовым. Налил всем вина.

Мужчины выпили, глядя на звезды. Вскоре часовые начали позевывать. Чезаре пожелал им спокойной ночи, ретировался в палатку и убрал в потайной карманчик маленький мешочек, полученный от Нони.

Двадцать минут спустя, выглянув из палатки, Чезаре увидел, что часовые крепко спят.

Проскользнул мимо длинных рядов палаток к тому месту, где стояли лошади. Их охранял один человек. Чезаре подскочил к нему сзади, одной рукой закрыл рот, другой пережал горло. Не прошло и нескольких секунд, как часовой лежал без сознания.

Чезаре выбрал себе лошадь, крепкого черного жеребца, за узду довел его до границы лагеря, вскочил на спину, без седла, совсем как в «Серебряном озере», и поскакал к дороге. А добравшись до нее – к Риму.

* * *

На следующий день, после того как Чезаре принял ванну и переоделся, его привели в кабинет отца. Александр поднялся из-за стола со слезами на глазах. Обнял его с такой силой, что даже удивил Чезаре.

В голосе Александра слышалась искренняя любовь.

– Чезаре, сын мой, ты и представить себе не можешь, какие муки испытывал я все последние дни. Ты спас меня от самого ужасного выбора в моей жизни. Собрав членов Святой лиги, я сразу понял, что Карл усмотрит в этом нарушение нашего соглашения, и испугался за твою жизнь. Я никак не мог принять решение. Такое случалось со мной крайне редко. Должен ли я прекратить создание Лиги и пожертвовать принадлежащими нам территориями и папством? Или реализовывать свои планы, рискуя жизнью моего дорогого сына?

Чезаре редко видел отца в таком смятении чувств, но ему вдруг стало смешно.

– И что же ты решил? – игриво спросил он.

– Теперь это уже неважно, сын мой, – с мягкой улыбкой ответил Александр. – Ты в безопасности, и дилеммы больше нет.

* * *

К удивлению Александра, король Карл вяло отреагировал на побег Чезаре. Причина стала понятна, когда до Папы дошли сведения об исходе неаполитанской кампании Карла.

Его войска успешно взяли Неаполь. Король Мазино бежал.

Король Карл победил. Преодолев первое препятствие на пути к Иерусалиму и разгрому неверных. И такая ерунда, как побег Чезаре, нисколько его не волновала. Теперь он хотел насладиться красотой Неаполя, едой, женщинами, вином.

Но приезд Чезаре в Рим позволил Папе приступить к реализации планов по созданию Святой лиги. Со смертью короля Ферранте угроза Неаполя вторгнуться в Милан канула в Лету, и Мавр вновь стремился к союзу с Римом. Войска Милана и Венеции стали собираться на севере. С тем чтобы объединиться с испанскими войсками, которые должны были высадиться неподалеку от Неаполя.

Александр пригласил в свои покои Чезаре и Дуарте Брандао, чтобы уточнить военную стратегию Святой лиги.

– Тебе не кажется, отец, что король Карл сочтет оскорблением нарушение данного тобой слова?

На лице Александра отразилось недоумение.

– Нарушение моего слова? – переспросил он. – О чем ты говоришь, Чезаре? Я дал слово не мешать ему в захвате Неаполя. Но я ничего не говорил о том, что позволю ему оставить Неаполь за собой.

Дуарте улыбнулся.

– Я сомневаюсь, что молодой король уловил этот нюанс.

Чезаре продолжил:

– Итак, ты хочешь, чтобы силы Святой лиги отрезали французам отход, то есть французская армия окажется зажатой между испанцами на юге и армиями Милана и Венеции на севере. Попадет между молотом и наковальней.

– А если французы сумеют оторваться от испанцев и доберутся до Рима? – спросил Дуарте.

Александр на какое-то время задумался.

– Если они смогут занять город... даже на несколько дней, урон будет велик. Город они просто разграбят...

– И, ваше святейшество, – вставил Дуарте, – я сомневаюсь, что на этот раз король Карл будет их останавливать...

– Карл должен понимать, что Неаполь он может оставить за собой, лишь добившись разрыва твоего союза с Лигой, – заметил Чезаре. – Опять же, только ты можешь возвести его на трон Неаполя и дать свое благословение.

Анализ ситуации произвел впечатление на Александра, но он чувствовал, что Чезаре чего-то недоговорил.

– И что, сын мой, нам следует делать в свете твоих слов?

Чезаре хитро улыбнулся.

– Если при отступлении король Карл найдет ваше святейшество в Риме, он, возможно, сумеет добиться желаемого. А вот если ты окажешься в другом месте...

* * *

Войдя в Рим, командир авангарда французской армии доложил Карлу, что Папа отбыл на север, в Орвието. Король Карл, полный решимости убедить Папу короновать его на неапольский трон, двинул армию следом за Александром. Но, едва разведка обнаружила передовые отряды французов, Папа и его свита скоренько направились в Перуджу, где он хотел встретиться с Лукрецией.

Из Орвието Папа отправил к ней дона Мичелотто, чтобы тот сопровождал ее в путешествии. Он не видел дочь несколько месяцев и не знал, как она поживает и ладит ли с мужем. Ему хотелось побыть в ее компании, ожидая, чем закончится французское вторжение.

Король Карл вошел в Орвието с твердым намерением убедить Александра подписать новый договор. И очень разозлился, узнав, что Святейший уже в Перудже. Приказал идти на этот город.

Уже в дороге к нему прибыл гонец, чтобы сообщить о том, что войска Святой лиги собираются на севере. Карл понял, что ему придется менять свои планы. Тут подоспела еще одна неприятная весть. Его новый союзник, Вирджиньо Орсини, попал в плен к испанцам. И теперь они шли по стопам Карла.

На преследование ускользающего Папы времени не оставалось. Его армию брали в клещи и могли уничтожить до последнего солдата. Не теряя ни часа, он ускоренным маршем погнал свои войска к Альпам. От испанцев они оторвались. И смогли пробиться к границе, разметав отряды Святой лиги.

Но тем не менее вторжение в Италию закончилось полным провалом. Королю Карлу пришлось забыть о неаполитанской короне и вернуться во Францию.

Глава 9

Поскольку в Риме установилось временное затишье, Папа воспользовался моментом и удалился на отдых в «Серебряное озеро». Прибыв туда, немедленно послал за детьми, чтобы устроить семейный праздник.

Лукреция приехала из Пезаро, Хуан – из Испании, но без Марии, Хофре и Санчия – из Неаполя. Вновь семья Борджа собралась вместе. Джулию Фарнезе и Адриану ждали в конце недели, потому что несколько дней Александр хотел провести с детьми и без посторонних.

В «Серебряном озере» Родриго Борджа построил великолепную каменную виллу, охотничий домик с конюшней для своих бесценных лошадей и несколько маленьких домиков для женщин и детей, которые часто сопровождали его, если он убегал от обжигающей жары летнего Рима. Папе Александру нравилось окружать себя изысканно одетыми красавицами, слушать их веселый смех. Зачастую мужей он отправлял в далекие края, естественно, по важным делам, и многим из придворных красоток разрешал брать с собой детей. Их радостные лица, такие чистые, такие невинные, наполняли его надеждой.

Свита Папы, включая гостей-аристократов и их жен, придворных, поваров и слуг, которые готовили и подавали роскошные яства, числом переваливала за сотню. В ней нашлось место музыкантам и актерам, жонглерам и шутам, поскольку после отменной трапезы Папа любил посмотреть хорошее представление.

Любил Папа Александр и посидеть с детьми на берегу озера. В эти часы отдыха он часто рассказывал им о чудесах, которые случались с грешниками, приезжавшими сюда из Рима, чтобы в водах озера смыть с себя греховные желания.

Много лет тому назад, когда он рассказал им первую из этих историй, Чезаре спросил:

– Ты тоже купался в этих водах, папа?

Кардинал улыбнулся.

– Никогда. Разве за мной числятся какие-то грехи?

Чезаре рассмеялся.

– Тогда и у меня, как и у моего отца, нет желания искупаться.

Лукреция посмотрела на обоих и лукаво спросила:

– Как я понимаю, никому из вас не нужно чудо?

Родриго Борджа откинул голову и расхохотался:

– Совсем наоборот, дитя мое, – а затем, прикрыв рот рукой, прошептал: – Меня переполняют земные желания, и я боюсь, что вода смоет их. Всему свое время. Сейчас стремление моего тела к радостям жизни куда сильнее, чем стремление души – к спасению... – и он перекрестился, словно боясь святотатства.

Теперь многие дни начинались с ранней охоты. Хотя канонический закон запрещал Папе охотиться, он ссылался на советы докторов побольше бывать на свежем воздухе и заниматься физическими упражнениями. Себе же он говорил, что делал много чего запретного, причем куда менее приятного, чем охота. Как-то камердинер укорил его за то, что он носит сапоги, тем самым не позволяя верующим целовать ему ноги и таким образом выказать должное уважение. На это Папа ответил, что сапоги не позволяют охотничьим собакам откусить его пальцы.

Сотню акров земли неподалеку от охотничьего домика огораживали деревянные столбы с натянутой на них крепкой парусиной. Перед каждой охотой за широкими воротами загона выкладывалось сырое мясо, которое и заманивало зверье в ловушку.

Охотники собирались на заре. Выпивали по чаше крепкого вина, и Александр давал отмашку. Ревели трубы, гремели барабаны, ворота загона открывались. С десяток егерей врывались в него и начинали гнать зверье к воротам. Звери бежали в полной уверенности, что за воротами их ждет свобода. Олени, волки, кабаны, зайцы, дикобразы. Их-то и встречали охотники. Размахивая мечами и копьями, особо кровожадные вооружались боевыми топорами, они набрасывались на добычу. Женщин брали лишь для того, чтобы они своим видом вдохновляли и поощряли охотников на новые подвиги, но Лукреция в отвращении отворачивалась. Находила много общего между избиением беззащитных, загнанных в ловушку животных и собственным унижением. Санчия, наоборот, не видела в происходящем ничего особенного. Более того, наслаждалась, словно смотрела на спектакль, который разыгрывался исключительно для нее, даже отдала Хуану, брату мужа, свой шелковый платочек, чтобы тот смочил его в крови убитого им кабана. Если во владении оружием Хуан значительно уступал Чезаре, то жестокость и желание произвести впечатление на окружающих превратили его в лучшего охотника семьи. Вот и теперь он встал на пути огромного кабана, остановил его ударом копья, а потом развалил голову надвое боевым топором.

Чезаре охотился с двумя любимыми гончими, Хитер и Хемпом. Охота не доставляла ему особого удовольствия, куда больше ему нравилось скакать следом за борзыми, но в этот день голову переполняли невеселые мысли. Он завидовал Хуану. Его брат вел нормальную, полнокровную жизнь, его ждала военная карьера, тогда как Чезаре оставался слугой Божьим, церковником, и его это совсем не радовало. Черная желчь выплескивалась в горло, росла ненависть к брату. Но он быстро взял себя в руки. Хороший человек, особенно священник, не может ненавидеть своего брата. Мало того что это аномалия и что отец расстроился бы, узнав об этом, но ненависть эта таила в себе немалую опасность. Все-таки Хуан был главнокомандующим папской армией, то есть обладал куда большей силой, чем любой кардинал католической церкви. И еще одна истина оставалась неизменной: несмотря на все усилия понравиться отцу, следовать всем его желаниям, любимчиком Александра по-прежнему оставался Хуан.

Из глубоких раздумий Чезаре вывел отчаянный визг одной из его гончих. Помчавшись на звук, он увидел, что копье пригвоздило великолепного пса к земле. Спешившись, чтобы помочь раненой собаке, он увидел перекошенное от злости лицо Хуана и мгновенно понял, что произошло. Хуан не попал в убегающего оленя и угодил копьем в его пса. Подумал, что тот сделал это специально, но Хуан подъехал к нему с извинениями: «Брат, взамен я куплю тебе пару таких же». Держа копье в руке, глядя на умирающую гончую, Чезаре ощутил бешеную ярость.

Но тут увидел отца, направляющегося к опутанному веревками кабану, ожидающему последнего удара копья. «С этим зверем охотнику делать нечего, – воскликнул Александр. – Я должен найти другого». – И, ткнув жеребца в бок, поскакал к другому большому кабану. Другие охотники, зная бесшабашную смелость Папы, последовали за ним, чтобы при необходимости прикрыть его от разъяренного зверя, но Папа, все еще крепкий мужчина, с размаху вогнал копье в бок кабана, нанеся смертельную рану. Следующим ударом он пронзил животному сердце, и кабан, дернувшись, затих навсегда.

Наблюдая за удалью Александра, удивляясь его силе, Чезаре испытывал безмерную гордость за отца. Если ему не удавалось делать то, что хочется, по крайней мере он выполнял желания такого замечательного человека, как его отец. И, глядя на поверженного зверя, думал о том, что ему очень повезло: каким хотел его видеть отец, таким он и был.

* * *

В сумерках Чезаре и Лукреция рука об руку бродили вдоль поблескивающей воды. Они отлично смотрелись, эти брат и сестра; он – высокий, интересный, смуглый, темноволосый, она – белокурая, с молочной кожей, синими глазами, которые светились умом и весельем. Но в ту ночь она пребывала в печали.

– Чезаре, папа ошибся, заставив меня выйти замуж за Джованни. Он – плохой человек. Говорит со мной редко, а когда такое и случается, то лишь ворчит и жалуется. Не знаю, на что я и надеялась. Я понимала, что наша женитьба дает папе некие политические преимущества, но я и представить себе не могла, что буду так несчастна.

Чезаре попытался хоть как-то утешить ее:

– Креция, ты же знаешь, что Лодовико Сфорца по-прежнему правит Миланом. Джованни помог укрепить нашу дружбу в критическое время.

Лукреция кивнула.

– Я понимаю. Но даже если мы и преклоняли колени перед алтарем на этой чрезмерно роскошной свадьбе, я смотрела на человека, который должен был стать моим мужем, и чувствовала: что-то не так. Я не знала, плакать мне или смеяться, когда видела всех этих лилово-красных кардиналов, грумов в турецких костюмах из серебряной парчи. Вроде бы попала на праздник, однако чувствовала себя такой несчастной.

– Неужели тебе ну ничего не нравилось? – с улыбкой спросил Чезаре.

– Ты, – ответила она. – Ты, одетый в черное. И венецианские гондолы, украшенные двадцатью тысячами роз.

Чезаре остановился, повернулся к сестре.

– Меня это ужасно тяготило, Креция. Тяготила сама мысль о том, что тебя будут обнимать руки другого мужчины, какой бы веской ни была на то причина. Будь моя воля, я бы при этом не присутствовал. Но папа настоял. И сердце мое в тот день цветом не отличалось от костюма...

Лукреция нежно поцеловала брата в губы.

– Джованни – самодовольный хвастун. И ужасный любовник. Я всеми силами стараюсь ускользнуть от него, даже начинаю рыдать. Просто не могу выносить его запаха.

Чезаре попытался скрыть улыбку.

– Значит, с ним тебе не так хорошо, как со мной?

Лукреция не смогла не засмеяться.

– Любовь моя, ты и он для меня, как рай и ад.

Они двинулись дальше, перешли маленький мостик, углубились в лес.

– Твой муж чем-то напоминает мне Хуана, – заметил Чезаре.

Лукреция покачала головой.

– Хуан молод. Может, с годами он изменится. Он, в отличие от меня, не понимает, какой у него брат.

Чезаре долго молчал и заговорил потом очень серьезно:

– По правде говоря, я думаю, что проклятие нашей семьи – Хофре, а не Хуан. Я готов терпеть его глупость, но роскошь, в которой он живет с Санчией, вызовет скандал. Сотня слуг на них двоих! Золотые тарелки, чаши, украшенные драгоценными камнями для двух сотен гостей, меньше они не принимают! Это безумие, бросающее тень на нашу семью. Сын Папы просто не имеет права на такие излишества.

Лукреция согласно кивнула.

– Я знаю, Чез. Папа тоже этим расстроен, пусть и не показывает виду. Но Хофре он любит меньше, чем нас, и, зная его слабости, дает ему поблажку.

Чезаре вновь остановился, посмотрел на Лукрецию, залитую лунным светом. Ее светлая кожа, казалось, светилась изнутри. Чезаре приподнял ее подбородок, чтобы заглянуть в глаза. И увидел в них такую тоску, что ему пришлось отвернуться.

– Креция, хочешь, чтобы я поговорил с папой о твоем разводе с Джованни? Папа тебя обожает. Возможно, и согласится. А Джованни?

Лукреция улыбнулась.

– Я не сомневаюсь, что мой муж прекрасно без меня обойдется. Вот моего приданого ему бы недоставало. Его интересует только золото, настоящее, а не моих волос.

Чезаре обнял ее.

– Я дождусь удобного момента и поставлю перед Папой этот вопрос.

* * *

Вечер медленно спускался на «Серебряное озеро», когда Хуан решил показать Санчии, жене Хофре, старый охотничий домик отца. После того, как построили новый, он практически не использовался.

Санчия, арагонская красавица, с темно-зелеными глазами, густыми ресницами, роскошными черными волосами, была с Хуаном одних лет, но выглядела гораздо моложе. Она легко ладила с людьми, заразительно и весело смеялась, но не отличалась большим умом.

Хуан взял ее за руку и повел по заросшей тропинке к вырубке в лесу. Там она и увидела охотничий домик, сложенный из вековых сосновых стволов, с высокой кирпичной трубой.

– Негоже, конечно, принимать в таком сарае принцессу, – улыбнулся ей Хуан, а Санчия, дочь короля Мазино, действительно была принцессой, – но другого под рукой нет.

– Я думаю, домик очень милый, – ответила Санчия, все держась за руку Хуана.

Внутри Хуан разжег камин, пока Санчия ходила по комнате, разглядывая украшающие стены охотничьи трофеи. Остановилась, провела рукой по комоду из вишневого дерева, по изголовью большой кровати.

– Почему домик полностью обставлен, если твой отец больше не пользуется им? – спросила она.

Хуан, стоявший на коленях перед камином, поднял голову и улыбнулся.

– Иногда пользуется. Когда у него гостья, с которой он хочет побыть наедине... как сейчас я, – он поднялся, пересек комнату. Обнял одной рукой за талию, потянул на себя. Потом поцеловал. На мгновение она замерла, потом отпрянула.

– Нет, нет, я не могу. Хофре...

Но Хуан еще крепче прижал Санчию к себе и хрипло прошептал:

– Хофре ничего не может. Он – пустое место!

Хуан, возможно, не любил Чезаре, но хотя бы уважал за ум и физическую силу. А вот к Хофре не испытывал ничего, кроме презрения.

И теперь, одной рукой крепко держа жену Хофре за талию, вторую запустил ей под юбку, лаская бедро. Пальцы его поднимались все выше, пока он не почувствовал ответной реакции. И увлек Санчию к кровати.

Через несколько мгновений они лежали рядом, освещенные только пламенем камина. Длинные черные волосы Санчии разметались по подушке, задранная юбка еще больше возбудила Хуана. В мгновение ока он взгромоздился на нее. Вошел, медленно вышел, услышал, как она застонала. Санчия не сопротивлялась, наоборот, впилась в его чуть раскрытые губы. Хуан вновь вошел в нее, загоняя свой «инструмент» все глубже и глубже. О Хофре Санчия больше не думала, поднимаясь к вершине блаженства.

* * *

В тот вечер Папа и его дети обедали поздно на берегу Серебряного озера. На деревьях висели цветные фонари, вдоль воды на высоких деревянных подставках стояли факелы. Мяса убитых на охоте зверей хватило, чтобы накормить всю свиту Папы. То, что осталось, отвезли беднякам соседних деревень. После банкета их развлекали жонглеры и музыканты, а потом Хуан и Санчия поднялись из-за стола и спели дуэтом.

Чезаре, сидевший рядом с Лукрецией, удивился, когда это они успели так здорово спеться. Мужу Санчии их пение так понравилось, что он аплодировал едва ли не громче всех. «Неужели он действительно так глуп?» – не мог не спросить себя Чезаре.

Папа Александр любил хорошую беседу никак не меньше охоты, еды и красивых женщин. Когда же актеры начали разыгрывать сценки, Александр прочитал лекцию своим детям. Так уж получилось, что один из актеров решился прочитать довольно смелый диалог, в котором страждущий бедняк спрашивает милосердного Бога, почему тот чинит козни даже тем, кто стремится во всем следовать Его законам? Почему насылает на род человеческий наводнения, пожары, эпидемии? Почему допускает страдания невинных детей? Почему дозволяет человеку, созданному по Его образу и подобию, грабить, мучить, убивать своих братьев и сестер во Христе?

Александр принял вызов. Поскольку находился он среди друзей, не стал обращаться к Библии, чтобы обосновать свою позицию.

– Если бы Бог пообещал, что человек с легкостью, без страданий попадет на небеса, что творилось бы на земле? Небеса перестали бы быть заветной целью. Каков побудительный мотив для того, чтобы подвергать испытанию искренность и веру человека? Без Чистилища нет и Рая. И что можно тогда ждать от человека? Чего он только не напридумывает, чтобы извести себе подобных. Полученное без страданий ценности не имеет. Легкодостижимое никому не нужно. Человек станет шулером, играющим в игру жизни подпиленными костями и краплеными картами. Он будет ничем не лучше животных, которых мы разводим и выращиваем. Без преград, которые мы называем неудачами, Рай не доставит нам никакого удовольствия. Так что неудачи эти – доказательство любви Бога к человечеству. А в том, что люди творят друг с другом, мы не можем винить Господа. Винить мы должны только себя и за грехи наши пребывать в чистилище.

– Отец, – спросила Лукреция, которую в семье больше всех волновали вопросы веры и добра, – но что есть зло?

– Власть – это зло, дитя мое, – ответил Александр. – И наш долг – вытравить жажду власти из сердец и голов людей. Святой церкви это под силу. Но в обществе мы никогда не сможем вытравить власть общества. Поэтому нам не изгнать зла из мира, в котором мы живем. Цивилизованное общество всегда будет несправедливым, жестоким по отношению к простому человеку. Разве что через пятьсот лет люди не будут убивать и грабить друг друга. Но уверенности в этом у меня нет!

Прежде чем продолжить, он посмотрел на Чезаре и Хуана.

– Но в основе общества заложена необходимость того, что король должен иметь право вешать и сжигать подданных, чтобы подчинять их своей воле, ради сохранения в людях веры в Бога и страну, в которой они живут. Ибо человечество по природе своей неподатливо, а некоторых демонов святой водой не прогнать.

Александр поднял стакан и провозгласил тост:

– За святую мать-церковь и за нашу семью. За наше процветание, за успехи в распространении слова Божьего по всему миру.

Все подняли чаши и закричали: «За Папу Александра! Пусть Господь благословит его здоровьем, счастьем и мудростью Соломона и других философов!»

Вскоре все разошлись по домикам у озера, над каждым из которых реял флаг с атакующим красным быком. Факелы на деревянных стойках освещали берег и спокойную водную гладь.

* * *

Хофре, дуясь, бродил в одиночестве по отведенному ему и Санчии домику. В этот вечер она с ним не вернулась. Когда во время представления он подошел к ней и попросил составить ему компанию, Санчия лишь фыркнула и отмахнулась. Злость багрянцем выкрасила его щеки, жгла глаза.