Текст книги "…или – Долгий путь к бесконечности. Невероятные приключения её Прозерпины. Повесть"

…или – Долгий путь к бесконечности
Невероятные приключения её Прозерпины. Повесть
Марита Мовина-Майорова

Редактор Авторская редакция

Иллюстратор М. Мовина-Майорова

Дизайнер обложки Рисунок для обложки выполнен автором повести – Маритой Мовиной-Майоровой

© Марита Мовина-Майорова, 2023

© М. Мовина-Майорова, иллюстрации, 2023

© Рисунок для обложки выполнен автором повести – Маритой Мовиной-Майоровой, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-6956-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

…ЕЙ СНИЛСЯ СОН… ОНА О НЁМ

МЕЧТАЛА

…ЕЙ СНИЛЯ СОН… ОНА ЕГО

ЖДАЛА

ЕЙ СНИЛЯ ОН… – ОНА ПРЕКРАСНО

ЗНАЛА

ОН СТАНЕТ ЯВЬЮ – ЭТОТ

ЧУДНЫЙ СОН…

≈≈≈

…Ей снился он.

Они лежали в кровати. Он, привстав на локоть, наклонился, чтобы поцеловать её. В это же мгновение между ними оказалась девочка лет десяти. Он отстранился. И она сказала: «В первый раз ты заметил во мне женщину».

Ей не нужен был его поцелуй, и девочка ей не помешала. Важнее было, что он в ней наконец увидел женщину…

…Ей снился он.

Он стоял у окна и что-то быстро говорил по-русски. Кажется, даже какие-то прибаутки. И она, глядя на него с нежностью и одобрением, сказала: «Смотри, ещё не прошло и года, а как хорошо ты научился говорить по-русски».

Она гордилась его успехами, на которые он не обращал внимания…

…Ей снился он.

Его не было, он куда-то ушёл. И оставил их ребёнка в соседней комнате. Она вошла туда и увидела, что большая корзина, в которой спал их малыш, стоит на самом краю кровати и наклонилась. «Боже мой! как он мог так оставить его? ещё чуть-чуть и корзина упала бы!..»

…Ей снился он.

К дому подъехала машина, остановилась. И уехала. Он поднимался по лестнице. И вошёл.

«Как долго тебя не было! Я скучала», – сказала она, прижавшись к нему. Он никак не реагировал на её прикосновение, и лицо его было каким-то очень взрослым и серым. Он показался ей больным.

«Ты пил?» – спросила она.

«Только сок», – быстро ответил он и отстранил её от себя движением всего тела, проходя в комнату.

«Если я так открыто буду показывать ему свои чувства, он начнёт этим пользоваться против меня, чаще задерживаясь, и, не приходя домой. А в Италии я буду совсем одна. Мне будет очень тяжело одиночество. Надо научиться не показывать ему свои чувства».

Она посмотрела ему в спину и увидела, что у неё на глазах обыкновенная белая рубашка, в которую он был одет, превращается в длинную, до колен, рубашку с закрытым воротом.

«Как странно он одет, – подумала она, – сразу видно, что он не здешний. ЧУЖОЙ»…

***

Он не снился ей никогда. Ни тогда, когда они встречались, ни тогда, когда она месяцами ждала свиданий. В России. В Дании. В Италии. Ни тогда, когда они расстались. Все эти годы.

Она открыла глаза. Только что она «посмотрела» «фильм». О мужчине и женщине. Казалось, этот фильм никак не относился к её жизни. Фильм закончился. Но она знала этого мужчину и была той женщиной.

Неужели он был в её жизни? Этот юноша.

«Как глубоко, однако, я похоронила его и все воспоминания о нем». И прямо тут же, уже в реальной жизни, наяву, она попыталась вызвать хоть какие-то воспоминания или эмоции. Пусто. Никаких образов. Только имя – Витторио.

Да было ли это на самом деле?! Все стёрто из памяти.

Она встала и подошла к зеркалу. Приоткрыла все ещё по-девичьи пухлые губы. И увидела щербинку сломанного переднего зуба. Да. Это было в её жизни. Он – был. Все было.

И внезапно – как всегда, она увидела его со спины снова, в белой длинной рубашке! Но это была не рубашка. Это была ряса священника. Он – священник! как и во всех предыдущих жизнях. Их встречи происходили в монастырях, базиликах. И она была девочкой.

Вот, оказывается, как можно заглянуть в прошлые жизни – через сон. Конечно! Как часто в своих снах мы видим людей, которых как будто никогда не встречали в реальной жизни! Вот и она так глубоко похоронила воспоминания о нем, потому что помнить – слишком больно, – что, когда этот юноша пришёл к ней во сне сейчас, и будет приходить в следующих жизнях, она не узнает его. Она не будет знать, что это – Витторио, её любовь, не состоявшееся чудо счастья соединения. Она не будет знать этого, пока они ни встретятся где-то там, в будущих жизнях, и Господь ни даст им возможность вновь соединиться, вновь, ещё раз проверяя их чувства на прочность. А боль утрат так велика, что уже и в этой жизни, пришедший к ней во сне любимый, показался пришельцем из НЕбытия.

Она просто знает, что это Витторио. Но в этой её жизни его уже нет.

…Она ещё раз посмотрела на сломанный в Италии зуб и подумала с лёгкой ироничной усмешкой над собой:

«А что? Это был бы неплохой любовный роман. С путешествием по жизням».

***

…Прозерпина – это было её первое имя. О котором никто не знал. Эта далёкая планета, которую периодически то находили, то теряли астрологи. О ней было столько споров и гипотез! Эта планета ускользала и появлялась. Когда хотела. Она была сама по себе. Ей не нужен был никто. Но она будоражила умы.

В её женском воображении это буквосочетание – ПРОЗЕРПИНА – рождало звон хрусталя и чистоту прозрачности. Неземной. Хрупкость тоненьких льдинок. И жёсткость стальной конструкции. Девушка – мечта и женщина – воительница. И все это не просто недосягаемо. Это – непознаваемо. Не зря же, время от времени, учёные «открывали» очередную планету, давали ей имя, но спустя время оказывалось, что это снова и есть та самая неуловимая «Прозерпина».

Вот эту неуловимую Прозерпину она и пыталась постичь в себе.

Женская судьба – одна из загадок Вселенной. Слабый пол, друг человека, вторая половина – как только в нашем мире ни называют женщину мужчины. Этим они пытаются обезопасить себя. От женщин. Но, боже мой! Как же они не могут жить без нас! Они – сильные и крепкие на вид, но – чувствующие себя в глубине души брошенными маленькими детьми, нуждающимися до последнего своего дыхания на этой Земле в ласковой маминой улыбке и ободряющем слове. Как много выиграли бы они и много больше могли бы они дать человечеству, если бы позволяли этим чистым желаниям проявляться. Тогда они могли бы быть по-настоящему сильными!

Но они не позволяют себе этого.

И на это у них уходит много сил.

И потому женщины рядом с ними должны быть сильными. Чтобы позволять мужчинам питать иллюзию, что это они – женщины – слабый пол.

Как странно Мир переродился! А может, он всегда был таким.

И потому ей, Прозерпине, надо было быть Прозерпиной.

ЗАГАДКОЙ…

Мягкий, завораживающий и словно куда-то зовущий голос, умолк.

Обнажённая женщина, с необычным темно-бронзовым загаром, лежавшая поперёк широкой двуспальной кровати, покрытой золотистым шёлковым покрывалом, и лениво ловившая блики солнца на своей обнажённой руке от колыхавшихся в потоке летнего ветерка золотистых шёлковых штор, неторопливо поднялась и, подойдя к приёмнику, повернула ручку выключателя – дальше было неинтересно.

Она и так услышала, и узнала всё.

∞

Вступление

РОССИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Конец 90-х.

На чудо она больше не надеялась. В чудеса она больше не верила. Чуда она уже не ждала. Она поняла: чудес не бывает. Жизнь кромсала все её надежды и мечты. Жизнь кромсала все это в клочья. Удар за ударом. Боль за болью. Сплошной чередой по нисходящей спирали – вниз. Однако она не чувствовала больше себя загнанной в угол. Нет. Загнанной в угол она себя больше не чувствовала. Но что-то сломалось в ней. Скорее, не сломалось, а, наоборот, восстановилось. Непримиримость какая-то, что ли? желание не сдаваться? Временами она ощущала себя окаменевшей до неприличия. Такое состояние души было ей незнакомо. Но это новое состояние давало ей возможность жить без слез и истерик, и это очень устраивало её, потому что так жить было не больно.

Она кусок за куском отрезала от себя своё прошлое.

Она отрезала эти куски больного гниющего прошлого от своей новой плоти и, отрезая каждый новый кусок, удивлялась: сколько боли и страданий приносил ей этот болтавшийся на живом её мясе, гнилой кусок; как много, оказывается, жизненных сил её уходило на стремление прилатать эту гнусность к своей здоровой плоти и как много, оказывается, было на ней этих мёртвых лохмотьев, которые она старалась приклеить, привязать, прирастить к себе, живой.

Она отрезала эти куски гнили один за другим. Не все сразу. Некоторые из них висели на живой плоти, и отрывать их надо было потихоньку, иначе грозило начаться кровотечение. Потому она какие-то из них отдирала постепенно, какие-то уже были совсем готовы – болтались на тоненьких ниточках воспоминаний; какие-то были сравнительно недавно отрезаны и выброшены догнивать.

Всю жизнь она была «сестрой скорой помощи» для всех. Без исключения. Только не для себя самой. А все те, кому она помогала или уже помогла, говорили, что она – сильная, и ей помощь не нужна – сама справится. И потому, даже когда она просила о помощи у тех, кому помогла, ей отказывали, а потом снова просили у неё помощи – и она снова помогала. Она не умела говорить «нет».

Теперь она начала учиться говорить это «нет».

А жизнь продолжала кромсать её надежды и мечты…

Прозерпина… Женщина-мечта. Призрак её жизни. Снова и снова возникал из бесконечности этот призрак, млечный след, дымка, эхо – Про-зер-п-и-и-на-а-а-а-а…

Она манила к себе. Звала, влекла, дурила голову.

Только сейчас она поняла: Прозерпина никогда не согласится на встречу. Все что ей нужно – это манить. Может, и она сама была такою? В чем же тогда смысл её жизни? Просто умереть? Уйти из жизни? Этой жизни. Складывалось такое впечатление, что ей, действительно, больше нечего здесь делать. Все, что бы она ни затевала, чего бы ни начинала, каких бы планов ни строила – все превращалось в прах! Вся её жизнь приходила во все больший и больший упадок. Теперь она это видела абсолютно ясно. Когда же это началось? С чего?

Витторио. Палермо. Рим. Копенгаген. Это был период расцвета её жизни, её самой. Перед тем как безвозвратно стать ничем. Неужели, это было всего лишь пять лет назад? Молодая женщина рядом с молодым человеком.

Через несколько дней ей исполнится сорок восемь. Она и сейчас продолжала быть молодой и красивой. Она, действительно, была молодой. Внешне. Но внутри неё постепенно что-то цементировалось. И от мужчин она отгородилась железобетонной стеной, которую они не видели, но чувствовали за километр: больше она никого не хотела знать, в свою жизнь больше не хотела впускать ни-ко-го.

И, похоже, от людей начинала отгораживаться все больше.

Она хотела остаться одна. По-настоящему – обрезав все нити соединения. А с новыми людьми, приходившими в её жизнь, она просто не соединялась.

∞

Пролог

РОССИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ.

Середина 90-х.

…Она увидела его первой. И, узнав, не узнала. Он оказался намного выше того парня, которого она встретила в Копенгагене. Он оказался намного старше. Он оказался намного мужественнее. Он искал её, но смотрел в другую сторону. Она поняла: он не узнал её. И она не узнала бы его, если бы здесь ещё был бы кто-то смуглый, кареглазый и черноволосый. Но такой здесь и сейчас был только этот парень. Значит, это был он. Она окликнула его по имени.

…Потом они ехали в рейсовом автобусе, переполненном, как всегда. Она видела, что он чувствует себя неуютно, зажатый между потными телами пассажиров. Стоял июнь. Только-только наступила долгожданная жара. Но все питерцы, опять же – как всегда, уже были недовольны этим. Питерцы, как она давно заметила, всегда были недовольны любой погодой. Видимо, поэтому, думала она, в этом городе была такая изменчивая погода.

Он почти не обращал на неё внимания. Теснота, жара, русская речь, картинки пейзажа за окном – вот чем был поглощён он. Казалось, что он приехал совсем не к ней. Что это совсем не он в течение полугода звонил ей каждый день из Копенгагена. Не он писал ей письма с признаниями в любви и с тоской от необходимости ждать так долго встречи с ней. Не он описывал ей своё восхищение перед ней и её телом.

И не он сделал ей предложение.

Она не мешала ему. И наблюдала за ним. И ждала, когда же он вспомнит о ней.

Так они добрались до гостиницы. После того, как был получен номер, и он, наконец, расслабился, поставив дорожную сумку в шкаф, и устроился в кресле, она тоже присела рядом с ним. И вот их взгляды встретились.

Она прочла в его глазах растерянность. И какое-то желание, скрытое этой растерянностью. Ей сразу стало не по себе, в этом гостиничном номере, рядом и наедине с этим парнем. Как будто прямо сейчас ей следовало начать снимать с себя одежду. Как будто только для этого он сюда и приехал.

Он сглотнул и отвёл глаза. А она, опытная зрелая женщина, почувствовала такое неудобство и растерянность, и одновременно – такое согласие с тем, что он предлагал прямо здесь и сейчас, что… Она быстро встала и хотела уже попрощаться «до завтра», как он тоже встал и сказал, неуверенно глядя ей в глаза:

– Я бы хотел посмотреть Невский, если можно…

– Сейчас? – удивилась она.

– Да. Если можно. Я хочу погулять с тобой.

Она внутренне облегчённо вздохнула и улыбнулась.

– Ну, почему же нельзя? Эта гостиница как раз и стоит на Невском. Мы можем пройти от неё прямо к Дворцовой площади. Хочешь посмотреть Дворцовую?

– Да-да! Очень хочу. Я так мечтал об этом! Извини, я никак не могу прийти в себя оттого, что я, наконец, в Санкт-Петербурге. Если бы ты знала, сколько мне пришлось преодолеть трудностей на пути сюда! Но я очень хотел. Я поставил себе цель. И вот я здесь.

Его словно прорвало. Глаза его засияли, черты лица разгладились, и она – она узнала его теперь! Вот, снова перед ней стоял он, тот любознательный жизнерадостный итальянец, тот юноша, догнавший её на лестнице ровно год назад в Копенгагене в Школе и восхищённо воскликнувший: «Ты знаешь, что ты прекрасна!?» Тот юноша, который буквально в последнюю минуту её пребывания в Копенгагене, почти насильно вырвал у неё Санкт-Петербургский адрес и телефон. Тот юноша, который забросал её письмами восхищения перед ней и сделавший ей предложение.

Тот юноша, которого она всё-таки решилась полюбить.

…Ветерок дул им в лицо. Тёплый июньский ветерок. Нева была спокойной. На её противоположной стороне гармонично являли себя постройки Университетской набережной. И на той, и на этой стороне по ней прогуливались в основном иностранцы. Они тоже радовались наступившему теплу. Зимний Дворец был великолепен: бело-зелено-золотой. И вдруг она вспомнила монументальные дворцы Копенгагена, их монолитность, серо-красную застылость и очень земную основательность. Она вспомнила их чёткие, строгие, грозные тёмные очертания на фоне ночного неба, сумеречность пространства, которое продолжало жить для неё даже днём, стоило попасть ей на площадь перед дворцом или во внутренний предел средневековых построек. Она вспомнила почти полное отсутствие роскоши в убранстве этих дворцов – только строгость форм, без каких-либо излишеств; розарии, украшавшие эти серо-красные стены, и вьюны, вьюны на крышах. Она посмотрела на блестевший в лучах заходящего солнца своим золотом Зимний глазами рациональных неторопливых иностранцев, глазами этого юноши, и увидела, как мал и провинциален её любимый Санкт-Петербург. И от этого полюбила его ещё больше.

А этот юноша, оказывается, ревнивец! Какими, однако, злыми глазами он посмотрел вслед вон тому иностранцу лет тридцати пяти, который слишком внимательно глянул на неё и улыбнулся ей, отстав даже от своей группки, потому что шёл и все время оборачивался на неё. Она перевела взгляд на юношу, и тот смутился, поняв, что с головой выдал себя.

– Ты ревнуешь.

Это была первая фраза, сказанная с момента их встречи в аэропорту, которая имела отношение к их взаимоотношениям. К их чувствам. И он ответил, с вызовом глядя ей в глаза:

– Да, ревную.

Трудно сказать, чего было больше в её отношении к этому открытию – веселья или грусти. Слишком юн был этот солнечный мальчик. Слишком зрелой и выпотрошенной жизнью была она. Его ревность, скорее, удивила её. Потому что слишком преданным было её сердце тому, кого она решалась полюбить. Если преданности может быть «слишком».

…Они вернулись в гостиницу и попрощались в вестибюле. До завтра.

Возвращаясь домой, она никак не могла уловить своё настроение, определить свои нынешние чувства к этому юноше. Она не могла вспомнить, о чём же они говорили. Хорошо только помнила, как всё время ей хотелось взять его за руку. Чтобы быть рука в руке. Глядя на них самих как бы со стороны, она видела возраст, который разделял их. Она ВИДЕЛА этот возраст. Она прикрывалась этим возрастом, как щитом, от него. И с помощью возраста она пыталась удержать этого юношу на расстоянии.

Сегодня ей это удалось.

…На следующий день была пасмурная, хотя и тёплая, погода. Она приехала в гостиницу и поднялась в лифте со звоночками на седьмой этаж. В этой гостинице останавливались по большей части только богатые иностранцы, потому дежурные на этажах были очень приветливы со всеми, кто появлялся в поле их видения.

Она беспрепятственно прошла к его номеру и постучала.

Дверь тут же распахнулась, и она увидела его, возбуждённого ожиданием. Всё в его облике выражало нетерпение и радость. Это был совсем другой юноша, молодой человек, совсем не тот, кого встретила она в аэропорту сутки назад. Сейчас всё его внимание было на ней, центром движения его души была она. И она это очень хорошо почувствовала. Сразу, едва взглянув на него.

Не показывая внешне чувств, овладевших ею, она прошла степенно вглубь комнаты и присела на краешек кресла.

– Куда пойдём? – спросила она. – Что ты хочешь посмотреть сегодня?

Он глядел на неё сияющими карими глазами и молчал. Но постепенно восторженная радость сменилась разочарованием: он не ожидал, видимо, такой холодности от неё. Она почувствовала неестественность своего поведения, и ей стало жаль его. Зачем изображать из себя гостеприимную хозяйку, озабоченную лишь культурно-развлекательной программой для гостя? К чему эта напыщенная холодность? Чего, в конце концов, она испугалась? Пылкости этого юноши? Или той бездны эмоций, куда обязательно унесёт её поток их отношений? А что он унесёт её в бездну, она не сомневалась: останавливаться на середине или посередине она не умела. Эта любовь, которую она себе разрешила, должна быть испита ею до конца. Иначе не стоило и разрешать. То, что любовь эта станет чем-то необыкновенным и ещё не испытанным ею в этой жизни, она знала наперёд. Потому так долго страшилась принять решение позволить себе полюбить этого юношу. Собственно, не ради же Санкт-Петербурга прилетел сюда этот молодой мужчина! Играть в женские игры типа «она бежит, он догоняет», или «а не слишком ли быстро я бегу?» она не умела. Вернее, не любила: они претили её открытой натуре. Тогда зачем весь этот фарс?! Расслабься. Ведь он не скрывает и никогда не скрывал от тебя своих чувств. Впервые в твоей жизни появился мужчина, который никого и ничего из себя не изображает. Так будь достойна его. Ты всегда мечтала о таких отношениях! Получи желаемое.

Примерно эти мысли разом пронеслись у неё в голове, пока она смотрела, как с его лица постепенно сходили радость и восторг. И она расслабилась.

– Ну что, пойдём куда-нибудь? Ты ведь хочешь посмотреть город? – спросила она, лукаво улыбнувшись.

Он мгновенно поймал перемену её настроения, и, тоже улыбнувшись, засветившимися вновь глазами, посмотрел ей прямо в глаза и серьёзно сказал:

– Я приехал к тебе.

Сердце её дрогнуло, и волна тепла растеклась по всему её телу: да, она не обманулась в этом мальчике и его чувствах к ней. Она не обманулась в том типе отношений, которые будут у них. Он был предельно непосредственен в своих проявлениях и того же хотел от неё. Она ощутила хрустальную чистоту его намерений. Какую-то первозданную непорочность его отношения к ней.

Она согласилась с его правилами игры. И никогда потом не была разочарована.

…Александро-Невская Лавра стояла прямо напротив гостиницы. Это был самый близкий архитектурный и исторический памятник. Его она и предложила посетить первым. Как только они вошли во двор Лавры, начал накрапывать дождик. Они прошли в Собор. Там царил тёплый полумрак, и толпились туристы. Она попыталась поводить его по Собору, но вскоре увидела, что ему совсем не интересно. Да и ей, собственно, удовольствия не доставляло бродить даже не столько по Храму, сколько между туристами.

Они вышли на улицу, и оба облегчённо вздохнули. И рассмеялись, поняв чувства друг друга. Дождик стал накрапывать сильнее, и слоняться по небольшому садику около Собора, делая вид, что все эти деревья интересуют их, было бы совершенно дурацким занятием. Под одним зонтиком, к тому же, им стало неловко. Он как-то завял сразу, сник и опустил голову. Старался не смотреть на неё. Невысказанное желание сделало его лицо бледным, а из-за природной смуглости оно стало пепельным. Он не мог скрыть своих чувств. Он хотел её. Это было очевидно.

Ну сколько же можно разыгрывать комедию?! Его естественность всё время упиралась в её манерность. А она, уже в который раз, спрашивала себя: «Что, так сразу лечь с ним в постель?» Но, глядя на его пепельное лицо и опущенные глаза, понимала, что ломает ненужную в данной ситуации и с этим человеком, комедию. В который уже раз инстинктивно увидела, что в этот раз всё в её жизни будет по-другому. Пора было решиться.

И она решилась.

Они вернулись в гостиницу. Поднялись в его номер. Молча.

Он закрыл дверь. Повернул ключ. Она сказала:

– Отвернись.

Разделась и легла в постель. Он стоял спиной к ней безропотно, не делая попыток обернуться. А она лежала и смотрела на его спину.

«Интересно, сколько времени он будет стоять таким образом? Что происходит? Он что – боится?»

Она позвала его по имени, и он мгновенно обернулся. И остался стоять. Только глаза его засияли ярким карим огнём.

– Иди ко мне, – прошептала она одними губами.

Он медленно подошёл к постели и встал на колени перед ней.

– Я люблю тебя. Больше жизни. Я мечтал о тебе с первого мгновения, когда увидел тебя. Ты – моя женщина. Только ты нужна мне в этой жизни. О! – любовь моя.

Он проговорил всё это очень медленно, глядя сияющими глазами в её глаза.

– Ты веришь мне?

Она не ответила. Она верила.

Она уже отдала ему свою душу. Что же жалеть о теле?

– Иди ко мне, – снова позвала она.

Он медленно наклонился…

Как описать восторг? Как описать гармонию? Как описать любовь?

Всё произошло так же, как с его письмами: не успев начать читать, уже подошла к концу с ощущением, что прикоснулась к чему-то восхитительному, но неуловимому. Не успев начаться, блаженство закончилось, оставив чувство чистоты и лёгкости. И желания не разъединяться. А часы говорили, что прошёл целый день. И что уже вечер. И что ей пора уходить.

Он умолял её остаться.

Но всё её существо требовало возможности побыть в одиночестве и осмыслить наконец что же произошло.

Она была ошеломлена. Вот и всё.

…А потом наступили сумасшедшие дни!

Думать? Размышлять? Анализировать? Ты что – с ума сошла? Третейский судья – рассудок, умолк навеки…

∞