Текст книги "Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918"

Муж вернулся очень расстроенным и взвинченным. Что касается меня, я была глубоко потрясена всем происшедшим и к тому же раздосадована тем, что приходится оставаться в Монте-Карло на неопределенное время. Увы, мои предчувствия полностью оправдались. Муж тут же уехал в Болье, чтобы переговорить с генералом Куропаткиным, получившим такое же извещение, предлагавшее ему не уезжать с Ривьеры, поскольку поручик X. был частым гостем в его доме. Генерал немедленно телеграфировал императору, сообщая об этой ужасной новости, и ввел его в курс дел, здесь происходивших.

Несколько дней спустя муж узнал у полицейского инспектора детали преступления, так как поручик X. полностью в нем признался. Находясь в Монте-Карло без денег и увидев у М.у. в ночь преступления весьма крупную сумму, поручик замыслил ограбить этого человека. Ему удалось заранее проникнуть в спальню своей жертвы, взобравшись на крышу и спрыгнув оттуда на балкон. Потом он спрятался под туалетный столик, на котором было длинное покрывало. Из этого укрытия он увидел, как в комнату вошел М.у. и положил свою «кучу денег» в сейф. Мысль о физическом насилии в голову ему еще не пришла, но, когда зажегся свет, он подумал, что М.у. его обнаружил и узнал. И вот тогда, считая, что пропал, поручик X. набросился на хозяина…

И все-таки он ошибался, потому что М.у. никогда не обращал внимания на людей вокруг себя в игровом зале. Затем поручик X. взломал своей мощной тростью сейф и забрал все находившиеся там деньги. Оставив свою жертву лежащей без сознания на паркете, он удрал через то же окно, через которое и проник, и поспешил назад в Hotel de Londres, где снимал номер. Примерно в шесть часов утра он пошел к аптекарю и перевязал у него руку, заявив, что его покусала собака. Он попытался добраться до итальянской границы, но потерпел неудачу, и вот тогда он решился уехать в Париж, где, поскольку никто его не знал, рассчитывал найти убежище. Он был арестован, как только поезд остановился на перроне вокзала в Париже. Несколько дней спустя его фотография была послана М.у. для опознания, и они как будто оказались лицом к лицу; М.у. сразу же узнал в нем молодого человека, напавшего на него в ту ночь. Так что потух последний луч надежды, и в любой момент можно было ожидать фатальной развязки.

Она наступила быстрее, чем кто-либо ожидал. Поручик X., потеряв всякую надежду, уговорил какого-то посетителя достать ему яду. Это было сделано, и яд передали ему во время очередного свидания. Смерть X. была ужасна. Перед кончиной он попросил привести священника и умер как истинный христианин, полностью признавшись и горько сожалея о совершенном преступлении.

После сообщения о его смерти у меня стало тяжело на душе: кто знает, что могло привести его к этому преступлению? Говорят, что он был очень несчастлив в жизни. Мой деверь был у него в тюрьме за несколько дней до смерти, тогда поручик выглядел очень болезненно. На похоронах присутствовали только мой деверь и какой-то их товарищ.

Эта трагедия произвела на нас с мужем очень большое впечатление, и мы в самом деле были рады уехать из Монте-Карло, места, вызывавшего так много неприятных воспоминаний.

Летом 1896 года после коронации государя родители моего мужа пережили очень крупную семейную неприятность. Речь идет о тайном браке между их самым младшим сыном Владимиром и знаменитой актрисой Лидией Яворской – вопреки недвусмысленному нежеланию семьи. В то время он был очень симпатичным юношей двадцати лет и много моложе своей нареченной; но любовь слепа, а он был страстно влюблен в нее и не осознавал ни совершаемой ошибки, ни того, как это повлияет на его будущую карьеру. Он был морским офицером в гвардейском экипаже (шефом которого была вдовствующая императрица) на вахте на борту личной яхты его величества «Полярная звезда». Яхте было приказано отвезти ее в Копенгаген, где ее величество обычно проводила лето.

Мой свекор, состоявший в ее свите и всегда сопровождавший венценосную особу, был очень рад иметь своего сына под присмотром. До него уже дошли слухи об этих запутанных обстоятельствах. Им надлежало немедленно отплывать, и фактически они уже покинули порт, когда он спохватился своего сына. К его огромному удивлению, ему сообщили, что Владимир не прибыл на судно, но передал, что задерживается из-за болезни. Еще больше удивившись, отец воскликнул: «Какой болезни? Еще вчера, когда я с ним виделся, он отлично себя чувствовал. Что-то слишком быстро!» Мой свекор очень встревожился и тут же послал телеграмму императорскому врачу, доктору Хиршу, который уже несколько лет был его личным медиком, с просьбой выяснить, что случилось.

Доктор Хирш для выяснения обстоятельств вначале отправился в дом моего свекра, и вышедший на стук в дверь привратник сообщил, что князь Владимир чувствует себя вполне нормально и что он распорядился все свои вещи перевезти на новую квартиру. Предыдущим днем он женился на мадам Яворской. Ошеломленный этой новостью, доктор поспешил в наш дом, где мы устраивали званый обед. Он прислал срочную записку моему мужу, что хочет немедленно видеть его по важному личному делу. Толи понял, что это что-то очень серьезное, иначе доктор не стал бы беспокоить нас посреди званого обеда. Он отсутствовал пять минут, когда прислал за мной. И он, и доктор выглядели смятенными и оцепеневшими.

«Как ты думаешь, что случилось? – спросил меня муж – Валя женился на этой Яворской». – «Боже мой! – воскликнула я. – Что же станет со стариками? Ведь это просто катастрофа!»

Мои мысли тут же обратились к родителям моего мужа. Я знала, как потрясены и расстроены будут они, а доктор Хирш чуть ли не заламывал себе руки.

«Как перенесет это ваша бедная матушка? – произнес он. – Она сейчас в деревне, здоровье ее ослаблено, и ей не следует об этом говорить, или я опасаюсь последствий для ее больного сердца».

«Хуже всего то, – рассудительно заметил мой муж, – что Валя покинул корабль без разрешения, что, как все мы знаем, равносильно дезертирству. Нет сомнения, эта глупая эскапада разрушит его морскую карьеру. Подумать только, – добавил он, – что мальчишка, которым родители так гордились, принесет им столько неприятностей!»

Я никогда не видела своего мужа в таком подавленном состоянии.

«Ладно, – произнес он наконец. – Тут мы бессильны. Остается дождаться, что скажет император, когда узнает обо всем этом».

Император был неприятно удивлен, когда мой муж пересказал ему обстоятельства дела. Муж добавил: «Я должен просить прощения у вашего величества за причиненное беспокойство, но брат сказал мне, что Яворская еще не развелась со своим нынешним мужем. По моему мнению, едва ли этот брак может считаться законным».

Император сказал, что пошлет за главой Синода и обсудит этот вопрос с ним, и попросил мужа позвонить великому князю Алексею, главнокомандующему флотом.

Великий князь уже получил официальное извещение о происшествии и объяснил моему мужу, что, поскольку мой деверь (будучи несовершеннолетним) женился без разрешения своего командира, он подлежит аресту за дезертирство, но добавил: «Поскольку я испытываю глубокое уважение к вашей семье, это дело следует замять, но он должен немедленно оставить службу, так как согласно правилам гвардейского экипажа ему не дозволяется жениться на актрисе».

Спустя несколько дней император известил моего мужа, что в соответствии с обрядами православной церкви этот брак считается законным, делом свершенным.

Мадам Яворская виртуозно владела своей профессией, и ее часто сравнивали с Дузе. Она была превосходна в ролях героинь Ростана, особенно в «Принцессе Грезе», и была хорошо известна в Лондоне, где пользовалась огромным успехом.

Через несколько лет семья простила моего деверя, но мадам Яворская так никогда и не была принята в эту семью.

Во время войны они по взаимному согласию разошлись. Он женился на другой актрисе, с которой был очень счастлив и имел двоих детей.

Третий муж мадам Яворской был господин Джон Полок. Она умерла в Брайтоне в прошлом году. Многие считали, что это я умерла, и так часто справлялись об этом, что моя дочь была шокирована.

Глава 6
Императорская семья. – Визиты к царю германского кайзера и французского президента. – Рождественская елка. – Визиты в Вогезы, Англию и Шотландию

В 1897 году наш император принимал с визитами коронованных особ или представителей различных европейских держав. Первым был старый император Австрии Франц-Иосиф, который, несмотря на свои годы, сохранял очень воинственный вид и вызывал во мне симпатию. Когда меня представили ему, он сказал: «Я не стану спрашивать ни кто ваш муж, ни кто был его отцом. Я слишком стар! Я только спрошу, кто был его дедушкой». Когда я ответила, что это князь Анатоль Барятинский-старший, он произнес: «О да, я хорошо его помню. Он умер в Вене».

Визит императора Франца-Иосифа ничем особенным не был отмечен. Больше можно рассказать о следующем визите – приезде кайзера Вильгельма II, которого сопровождали супруга, принц Генрих Прусский (чья жена была сестрой царицы) и большая свита. Император приветствовал гостей в Кронштадтской крепости, где стала на якорь германская императорская яхта «Hohenzollern». Из Кронштадта вся группа проследовала в Петергоф, наш русский Версаль, летнюю резиденцию императора.

Был один курьезный факт, вызывавший определенные толки в то время (учитывая германское происхождение нашей императрицы): многие в царском окружении носили немецкие имена, хотя говорить по-немецки не могли; в это же время в свите Вильгельма II был некто по имени Белов, имевший русскую родословную.

На следующий день после прибытия германского кайзера в Петергофе гостям был дан грандиозный обед, на который были приглашены и мы с мужем. Перед обедом нас представили венценосным супругам. В этот раз я впервые увидела их обоих так близко. Кайзер был взволнован, много жестикулировал и казался самодовольным и самоуверенным. Он вспомнил, что встречал нескольких членов семьи Барятинских, включая фельдмаршала. Я рассказала ему, как, будучи ребенком пяти лет и после смерти отца живя в Висбадене у моих дяди и тети, я видела, как император Александр II и кайзер Вильгельм I проезжали через город в ландо. Во втором экипаже сидели знаменитый граф Бисмарк и брат моей бабушки генерал-адъютант князь Суворов. Мой маленький брат был так рад, что выкрикнул: «Дедушка! Дедушка!» Император Александр II повернулся в его сторону и улыбнулся, а потом сказал моему дедушке:

«Почему этот мальчик не в школе?» В результате того отдали в Пажеский корпус.

Германская императрица показалась нам добросердечной и мягкой женщиной, но ее представления об этикете были слишком резко выраженными, как это докажет случай, который будет вскоре описан.

После обеда в Петергофе был устроен великолепный и уникальный спектакль. Это изумительное место, известное своими каскадами фонтанов и прекрасным видом на море. В парке были пруды, посреди которых возвышались многочисленные островки, покрытые живописными руинами и павильонами. Некоторые из деревьев и растений были доставлены сюда из тропиков и цвели здесь, как на своей родной земле. Острова были соединены друг с другом и с сушей мостами. На главном острове по этому случаю была построена сцена, декорации для которой создала сама природа. Над водой на цепях висело огромное зеркало, так что возникала иллюзия, что балет происходит на самом озере. Знаменитая балерина Кшесинская как будто скользила по воде. Зрелище было очаровательное и восхитительное, и каждый, кому была дана привилегия созерцать это, приходил в восторг.

На следующее после этого представления утро наш государь организовал для кайзера и его супруги поездку в Красное Село. Перед ним и его высокими гостями прошли строем войска, а среди них – два полка, почетным командиром которых был сам кайзер. Вечером в маленьком императорском театре было дано представление – оперетта Оффенбаха «Великая герцогиня Геролыптейнская». В ней один из персонажей – старик, который не может ни двигаться, ни говорить, если его не заведут ключом. Это напоминало пародию на старого канцлера Гогенлоэ, который сидел и дремал в первом ряду в партере.

Актеры говорили на ломаном русском, с немецким акцентом, как и принято в спектакле. Хотя это не было намеренным проявлением неуважения, все же пьеса вряд ли была уместна в данном случае. Хуже того, мадемуазель Муге, французская балерина, выдала экспромт, танцуя рискованное па-де-де в чересчур короткой юбке. Германская императрица поднялась со своего места, сделала знак своей фрейлине и покинула театр. Наша государыня была вынуждена последовать за ней, и занавес резко опустился. Тогда этот случай вызвал в Германии большой скандал, и германские газеты ему уделили очень много места. Промах был допущен неким полковником Крыловым, который временно руководил театром и не сумел предвидеть, как неверно может быть понят спектакль. Главнокомандующему, великому князю Владимиру пришлось приносить извинения за личный недосмотр.

После отъезда венценосной четы император со своей обычной добротой утешил великого князя Владимира и актеров, посетив представление той же самой пьесы, на этот раз в одиночку, и не нашел при этом ничего шокирующего! Конечно, он хотел положить конец этому инциденту.

Позднее трагический случай произошел с мадемуазель Муге. Она путешествовала в одном экипаже с князем Витгенштейном и еще одним господином, и последний был очень груб по отношению к ней. Князь Витгенштейн вмешался и встал на ее сторону, что привело к дуэли, на которой несчастный князь был убит. В то время я вместе с мужем находилась в Гамбурге, куда мы приехали тем утром. К моему огромному удивлению, я прочла в «New York Herald» сообщение: «Потрясающая сенсация: Витгенштейн убит князем Барятинским на дуэли из-за мадемуазель Муге!» Этот слух, естественно, был немедленно опровергнут. Но любопытно, что какая-то сравнительно неизвестная женщина стала причиной такой трагедии.

После германских императорских гостей приехал президент Французской Республики г-н Феликс Фор, в чью честь был дан большой обед, а после него – гала-концерт в театре Петергофа. Программа театрального представления была не очень тщательно продумана, поскольку были даны две пьесы на русском – в котором президент не знал ни слова, – а потом балет, хотя он и был восхитителен. Во время начала представления с места, где я сидела, мне плохо было видно императорскую ложу и президента Фора, которого, очевидно, тянуло ко сну (похоже, переход морем в Кронштадт был не очень приятным). Император и императрица изо всех сил старались не дать ему уснуть, но голова его то и дело кивала. Было так смешно, что я не сдержала улыбку, а потом просто открыто рассмеялась. Мой муж как флигель-адъютант был при императоре и находился позади него, а потом сделал мне выговор.

Во время визита президента произошел забавный эпизод. В его честь был устроен смотр войск в Красном Селе. Когда я приехала на плац, то услышала, как в публике обсуждали, появится ли сам принц Луи Наполеон, чтобы приветствовать французского президента. Принц, как, вероятно, знают мои читатели, был братом принца Виктора Наполеона, бонапартистского претендента на французский трон и мужа принцессы Клементины, дочери Леопольда, короля бельгийцев. В то время принц Луи командовал гвардейскими уланами, полком, чьим шефом была императрица Александра Федоровна. Поэтому его обязанностью было пройти во главе уланов. Что же он будет делать, когда дойдет до места, где надо отдавать салют, перед глазами французского президента? Ранее было замечено, что он извинился за отсутствие на смотре перед кайзером.

Принц скоро рассеял все сомнения. «Я – офицер, командующий российскими войсками, – заявил он, – и мой долг требует, чтобы я приветствовал президента Французской Республики. Я поступлю, как поступил бы любой другой русский офицер». Поэтому он, как и положено, салютовал президенту – поступок с его стороны, которым многие восхищались. На нем был орден Почетного легиона, унаследованный им от Наполеона III, двоюродного брата его отца.

Я живо припоминаю еще один маленький инцидент, который произошел с принцем Луи Наполеоном в Красном Селе. Мы с мужем были в театре, а после представления отправились на ужин к великому князю Владимиру и его супруге, где среди гостей был и принц Луи. После ужина они вдвоем с мужем вышли на балкон, а так как становилось поздно, я пошла позвать мужа. К моему удивлению, я застала их за ожесточенным спором, и оба держались за одну шпагу, не отпуская, и каждый настаивал, что эта шпага – его, что он признал ее по изображению волка, выгравированному на рукоятке, датируемой временами Генриха I, короля Франции и Польши.

Я поняла, что они оба все более возбуждаются, сочла за лучшее оставить их одних и послала мужу записку о том, что жду его. Посыльный взял записку и тут же вручил мужу его шпагу, оставленную им в карете и позабытую там. Естественно, мой муж был очень смущен и стал приносить бесконечные извинения. Они сравнили обе шпаги и обнаружили, что они были точная копия одна другой. Оказалось, что оба получили их в качестве подарка от одного и того же лица, брата моего мужа, который служил офицером в том же полку, что и принц Луи на Кавказе. Впоследствии мы часто смеялись над этим маленьким эпизодом.

Красное Село, о котором я уже говорила, находится примерно в двадцати пяти милях от Санкт-Петербурга. Там располагался гвардейский лагерь, куда войска обычно перебазировались в конце мая или начале июня. У каждого пехотного полка был свой палаточный лагерь, а офицеры размещались в казармах. Кавалерийские полки расквартировывались в окружающих деревнях, а офицеры устраивались на постой в крестьянских домах. Однако некоторые из офицеров строили для себя небольшие избушки.

Император чаще всего приезжал в лагеря в июле. Его домом здесь был маленький дворец, построенный Екатериной П. В день своего приезда император, как правило, проезжал по лагерю в сопровождении многочисленных великих князей и блестящей свиты, а за ними следовала императрица в открытой карете, запряженной цугом. Очень вдохновляло зрелище того, как сердечно, с энтузиазмом войска приветствовали своего императора.

В семь часов начинали играть оркестры, а потом солдатские обязанности на сегодняшний день заканчивались. В лагерях был небольшой театр, который почти каждый вечер посещали император и его свита, а также и другие офицеры. Среди танцоров были и некоторые знаменитости: Павлова, Кшесинская, Карсавина и Нижинский. Довольно часто можно было здесь увидеть членов дипломатического корпуса.

В том же самом, 1897 году за несколько дней до Рождества нас пригласили по телефону на обед и на рождественскую елку на 24 декабря к великой княгине Марии Павловне. Утром того дня ее сын, великий князь Борис, позвонил нам и сказал, что нам будет лучше прийти раньше на четверть часа, поскольку император и императрица собирались почтить семейный праздник своим августейшим присутствием. Обед прошел совершенно свободно, без формальностей, и на нем было очень мало людей: только великие князь и княгиня, четверо их детей (великие князья Кирилл, Борис и Андрей и великая княжна Елена), которые все хорошо выглядели и были просто очаровательны. Также там были князь и княгиня Васильчиковы и немногие другие лица двора великого князя Владимира.

Их величества прибыли точно в восемь часов. Тогда я впервые имела честь разговаривать с ними. Обед прошел очень оживленно, император все время беседовал с великой княгиней, сидевшей рядом с ним, но императрица, по своему обычаю, говорила очень мало, потому что была исключительно застенчива. Она была очень красива, но все же не так, как ее сестра Елизавета. На ней было желтое платье, и так как она прибегала к румянам по малейшему поводу, мне подумалось, что этот цвет ей не так идет, как белый, который она часто носила.

Через несколько минут после обеда двери широко распахнулись, и посреди комнаты появилась высокая рождественская елка, вся сверкающая и покрытая, как обычно, множеством блестящих игрушек, хлопушек и т. д., и т. д. Император подошел к елке и взял хлопушку. Вручив ее мне, он велел подойти к императрице, сидевшей в дальнем конце зала, и заставить ее дернуть за ниточку вместе со мной, «потому что она не выносит грохота этих штук», – сказал он. Я ответила: «Я не осмеливаюсь, ваше величество; я боюсь, императрица рассердится на меня». – «Не бойтесь, княгиня! – сказал он. – Она поймет, откуда это идет». Я заметила, что императрица в этот момент наблюдала за нами и улыбалась, так что я скромно подошла к ней, чувствуя жуткий страх, но она лишь ответила: «Я знаю, вас послал император» – и храбро дернула за хлопушку. И тут подошел император и сказал: «Браво!»

Через несколько минут он попросил принести лестницу и, когда ее установили, сказал моему мужу: «Толи, заберись наверх и достань мне самые большие хлопушки, которые, как вижу, развешаны на самой верхушке елки». Пока мой муж был на лестнице, его величество крепко ее держал. Потом, увидев, что к форме моего супруга кто-то прикрепил длинный красный хвост, он сделал мне знак ничего не говорить, как будто это он сам сделал это. В течение вечера у меня состоялся получасовой приятный тет-а-тет с императрицей, когда, оказавшись наедине со мной, она почувствовала себя свободнее, не так скованно и сдержанно, и все время говорила со мной о своей маленькой дочери Ольге и о том, как интересно наблюдать шаг за шагом развитие ребенка – маленькой великой княжне в ту пору было только два года, – и о том, как счастлив император, когда у него выпадает свободное время и он может поиграть с малышкой. Я рассказала ей, какой несчастной чувствую себя оттого, что не имею детей, и как это для меня печально. «Все поправится», – сказала она. А потом подошел император с огромной хлопушкой и, протягивая ее императрице, сказал: «Будь храброй!» И бедная императрица, закрыв глаза и слегка отвернувшись, потянула за ниточку вместе с императором.

Воспоминания об этом восхитительном вечере до сих пор живы в моем сердце, запечатлены в моей памяти. И когда я пишу эти строки, я отчетливо вижу рождественскую елку, опять слышу голос государя и шум хлопушек; и я благодарна Провидению, что мне было дозволено так близко видеть императора и иметь возможность оценить его простоту, доброту и любезность. Как неотразимо было очарование его манер! Начать с того, что голос его имел низкое, четкое и приятное звучание; глаза его имели особенно мягкое выражение, а когда он улыбался, они вспыхивали и тоже улыбались. Они были зеркалом его души, души чистой и благородной. Все, кто с ним соприкасался, подпадали под воздействие его шарма и обожали его.

Через два дня после праздника у великого князя Владимира моя тетушка, княжна Мария Барятинская, бывшая фрейлиной, позвонила мне и сказала, что меня хочет видеть императрица. Поэтому после завтрака я поехала к ней и оставалась у нее долгое время. Вместе с ней была ее маленькая Ольга, которая, увидев меня, спросила на английском: «Ты кто?» И я ответила: «Я княгиня Барятинская!» – «О, но ты не можешь быть ею! – возразила она. – У нас уже есть одна!» Тогда императрица объяснила ей: «Ты знаешь Толи Барятинского (так император представил ей моего мужа, и с тех пор она стала звать его «Толи Барятинский). А это, – продолжила императрица, – его жена, Мария». Маленькая дама оглядела меня с огромным удивлением, а потом, прижавшись к матери, поправила туфельки, которые, как я заметила, были новыми. «Это новые туфли», – сказала она. «Они тебе нравятся?» – произнесла я на английском. Императрица улыбнулась – она, похоже, сияла, когда ее маленькая дочь была рядом с ней.

Когда я уходила, она мне сказала: «Вы все еще очень молоды, и я уверена, впереди вас ждет огромное счастье». Она произнесла это так ласково и с таким добрым выражением, а потом поднялась и поцеловала меня, и маленькая великая княжна сделала то же самое. При самом моем уходе императрица сказала: «Я с минуты на минуту жду императора, он возвращается из Санкт-Петербурга» – и чувствовалось, что она ожидала его приезда с огромным нетерпением. Такова была моя первая беседа с ее величеством; подобно лучистому видению из прошлого, я берегу память о ней как один из самых драгоценных сувениров.

Поскольку я постоянно чувствовала себя плохо, а иногда и всерьез болела, я решила весной 1898 года посоветоваться со своим личным медиком, знаменитым профессором Робиным, как мне лечиться. Он рекомендовал мне съездить в Пломбьер, курорт с минеральными водами в Вогезах, чьи источники, как предполагалось, должны быть очень эффективными в таких случаях, как мой. Но он забыл добавить, что это место исключительно примитивно и скучно до невыносимости. Однако мы без промедления отправились с мужем в эти незнакомые места и остановились в «Гранд-отель», лучшей в то время гостинице, у которой было определенное преимущество в том, что мы имели минеральные ванны под собственной крышей.

Пломбьер расположен в очень живописном месте, там проложено много дорожек для пешеходных прогулок и поездок в карете, округа покрыта лесом, отличный парк. Недалеко от гостиницы находилось обшарпанное казино, в котором было всего лишь несколько комнат. Над дверью в одну из них было написано «Читальня», а в подтверждение ее литературных претензий там имелся один номер какой-то иллюстрированной газеты в унылой обложке. Даже никакого ресторана, и когда однажды я осмелилась попросить стакан минеральной воды, поскольку испытывала жажду, в ответ услышала, что в этом заведении, носящем высокое название «казино», такого рода вещей не держат.

Гостиница была наполовину пуста; лишь несколько стариков, инвалидов, жертв подагры или желудочных заболеваний – так как воды Пломбьера действительно ценны в таких случаях, – составляли нам компанию. Самым последним приехал герцог Шартрский, брат графа Парижского (который уже много лет жил в изгнании в Англии) и внук покойного короля Луи-Филиппа. Я очень забавно познакомилась с герцогом. Я только что вышла из отеля, собираясь на прогулку, и увидела, как мой верный пес Мум, сассекский спаниель, как сумасшедший роется в цветочной клумбе в саду у гостиницы и уже вырвал несколько цветков.

Видя, какое опустошение он наносит, я стала кричать ему во весь голос: «Мум! Мум!», но, увы, мои призывы были напрасны. Разозлившись на него, я кричала, пока не охрипла, и в это время позади меня кто-то произнес: «Не стоит так напрягаться, мадам, если хотите отпугнуть собаку; это бесполезно, она вас не послушает. Я ее позову». Господин свистнул, и пес тут же подбежал к нему и лег клубком у его ног. Представьте себе мое оцепенение. А потом он сказал: «Эта собака – копия вашей. Я сам сегодня утром принял вашу за свою. Его зовут Дэш. Позвольте, мадам, представиться – де Шартр. Полагаю, имею удовольствие беседовать с княгиней Барятинской? Я хорошо знаю генерала Барятинского и часто с ним встречаюсь в Копенгагене, когда приезжаю в гости к своей дочери, княгине, супруге Вольдемара Датского». – «А я – невестка генерала, князя Барятинского, монсеньор», – ответила я.

После обеда в ресторане я познакомила с ним моего мужа, и мы часто встречались с герцогом в оставшееся время нашего пребывания в Пломбьере. Это был человек исключительно приятных манер, притягательная личность, настоящий гран-сеньор старой школы; всегда вежливый и дружелюбный, большой эрудит, к тому же говорил на чистом французском, без какого-либо современного жаргона. У него всегда было что рассказать помимо прочего о своих родственниках, а особенно о герцоге д'Омале и его военных подвигах и о том, как он отличился в Тонкине.

Герцог Шартрский был человеком высокого роста, с привлекательной внешностью, приятным лицом, глазами небесно-голубого цвета, какие редко увидишь. Сын его, принц Анри Орлеанский, столь известный своими путешествиями по Африке, стал тем, кто им наследовал. У него было две дочери, одна из которых, принцесса Мария, умерла несколько лет назад; она была замужем за принцем Вольдемаром Датским, братом королевы Александры и вдовствующей императрицы Российской. Она была настоящей художницей и создала много эскизов для фарфора, который изготавливался на заводе в Копенгагене. Другая дочь была очень красива и была замужем за полковником Мак Магоном, герцогом Магента, сыном знаменитого маршала. В то время у него был чин полковника и он жил недалеко от Пломбьера в Люневиле.

После возвращения в Россию я переписывалась с герцогом де Шартром и получила от него много приятных писем. Но, увы, этого восхитительного человека уже больше нет, и все, что у меня осталось, – это самые драгоценные и нежные воспоминания о нем. Его племянница – королева Амелия Португальская.

На следующий день после инцидента с моей собакой я увидела афиши, приклеенные к стенам казино, в которых сообщалось, что «в конце недели знаменитая труппа артистов театра из Парижа даст ряд представлений в Пломбьере». И вот, наконец эта «знаменитая парижская труппа» приехала. В зале казино была сооружена сцена, и я могу припомнить эту сцену до деталей. Спектакль назывался «Хозяин из Форжа» и был инсценировкой популярного романа Жоржа Онэ. Актер, игравший роль герцога, не знал ни единого слова из своей роли, и мы то и дело в течение всей пьесы совершенно отчетливо слышали суфлера. Может, все это было бы не так плохо, если б он был хотя бы прилично одет, но его одежда была слишком засалена, особенно рубашка. Иногда, чтобы скрыть незнание роли, он ревел, как лев в клетке. Заглавную женскую роль жены хозяина Форжа играла очень плотная, неуклюжая и совершенно некрасивая женщина.

Поскольку герцог де Шартр и мы сами были гостями вечера, для нас были приготовлены три очень старых и грязных позолоченных стула; но едва я села, как мой стул опрокинулся с ужасным треском, так как одна из его ножек была в плачевном состоянии. В тот момент моя собака ринулась в зал, громко лая от радости, что отыскала меня. Шум был настолько велик, что актеры перестали играть и приняли живейшее участие в этом происшествии, которое, осмелюсь сказать, было весьма смешным для посторонних наблюдателей, но я не находила его таким уж забавным, скорее, я чувствовала себя определенно неловко. Многие протянули руки, чтобы помочь мне подняться, и каждый встревоженно спрашивал, не поранилась ли я. Пока я сражалась со своими оборками, мой верный пес добавил свою лепту к всеобщему развлечению, с размаху запрыгнув мне на колени, так что я с трудом удерживалась от хохота в оставшееся до конца пьесы время.