Текст книги "У Персидской границы"

Глава шестая

Каждый вечер Рахиль ходила на речку за гусями. Рахиль вышла из сада попа, закрыла за собой калитку и залюбовалась горами, один конец которых убегал в Муганскую степь, а другой огромной глыбой нависал над Каспием. Рахили очень захотелось подняться на вершину самой высокой горы, вдохнуть живительную силу лесной прохлады и с высоты птичьего полёта осмотреть округу. Лес она любила с детства, но дикие горы она видела впервые. Они неудержимо тянули её к себе. Эта жажда появилась в её сердце в тот день, когда она впервые увидела их издали. Теперь они таинственно манили её своей дикой красотой, завораживая взгляд и сердце. И ничто не могло погасить её сердечный жар. Такою уж она была: если любила, то любила пламенно, самозабвенно, любила всем своим сердцем и душой, вплоть до последней клеточки. Выросшая в лесу, Рахиль очень страдала, что не могла пойти туда, что вынуждена была смотреть на лес и горы лишь издали. Женщинам запрещалось ходить в лес, потому что татары очень часто их крали. Однажды Рахиль попросила своего хозяина, чтобы он взял её с собой в лес за дровами, но он ответил, что баб в лес брать нельзя.

– Почему? – спросила Рахиль.

– Потому что баба из лесу не вернётся. Татары из-за неё и мужиков перестреляют и её украдут. Они же дикари. Натешатся над бабой и выкинут в лесу волкам на растерзание. Или увезут в Персию и продадут в рабство.

– А мужчин не трогают?

– Всякое случается. Бывает, что и нападают, – ответил поп.

Незаметно Рахиль подошла к тропинке, сбегающей по крутому склону к реке, и стала спускаться вниз. Тропинка вилась среди густых зарослей ежевики. Рахиль приостановилась, чтобы сломать колючую ветку, закрывавшую ей путь, и услышала шипение у самых ног. Она посмотрела под ноги и увидела змею, которая лежала под кустом и шипела. Рахиль отошла назад, подняла с земли камешек и бросила его в змею. Змея тут же спрятала свою голову в кусты. Рахиль с минуту постояла на одном месте и в надежде, что змея уползла, вновь пошла по тропинке к реке. Но как только она подошла к тому самому месту, змея снова выползла и зашипела.

– И чего тебе нужно от меня, красавица? Может, пропустишь? У меня ведь дел невпроворот, а ты заставляешь меня стоять здесь, трястись от страха и думать, как бы ты не бросилась на меня. А ну, уползай быстро, – мирно произнесла Рахиль.

Рахиль остановилась и змея остановилась. Рахиль сделала шаг назад – и змея поползла. Рахиль остановилась снова. Остановилась и змея.

– Ты, что, решила поиграть со мной? – робко произнесла Рахиль.

Змея впилась глазами в неподвижную Рахиль и тоже замерла.

– Я ведь не лягушка и гипнозом своим не притянешь меня. А ну-ка быстро уползай, – сердито крикнула Рахиль и зашуршала ветками ежевики.

Гадюка нехотя развернулась и с шипением уползла в кусты. Рахиль пробежала змеиный участок и пошла дальше.

Река в том месте была неглубокой: Рахиль сняла с ног свои берёзовые лапти, взяла их в руку и, приподняв юбку вошла в воду чтобы выгнать гусей на берег. Выгоняя гусей из воды, она стала их пересчитывать. Но, досчитав до семидесяти, она сбилась в счёте и решила пересчитать их дома.

Гуси вылезли из воды, загоготали наперебой, на бегу взмахнули крыльями и побежали домой по знакомой тропинке.

Рахиль вышла из реки, опустила юбку, затем обула свои лапти и пошла следом за гусями. Тропинка от берега реки шла через камыш. Вдруг она услышала сильный шорох в камышах с левой стороны. Рахиль повернула голову и увидела двух мужчин, вылезающих из камышей. На вид одному из них было лет восемнадцать, другому не больше двадцати. Оба были среднего роста и плотного телосложения.

Взглянув на них, Рахиль сразу же решила, что они братья. Об этом сами за себя говорили их курносые носы, яркие голубые глаза и прямые русые волосы. Они решительно вышли из кустов и преградили ей дорогу.

От Рахили не ускользнуло, что вид у них был воинственный.

«Что им нужно от меня?» – забеспокоилась Рахиль и решила обойти незнакомцев стороной, углубляясь в камыш.

Но они преградили ей дорогу и там.

– Что вам нужно? – остановившись, спросила Рахиль.

Младший брат посмотрел на старшего брата, предоставляя ему слово. А тот стоял и нервно мял в руках сорванную под ногами мяту.

Я тороплюсь. Разрешите мне пройти, – сказала Рахиль и вновь попыталась обойти их.

– Стой! Мы давно уж поджидаем тебя, – произнёс старший брат Исай и вновь преградил ей дорогу.

– Что вам нужно от меня? – ещё раз спросила Рахиль.

– Нам нужно, чтобы ты отстала от Иванова Данила, – сказал Исай.

– Вы братья Верочки Кремнёвой? – спросила Рахиль.

– Догадливая ты, – произнёс, наконец, младший брат Гаврил.

– Не трудно догадаться, – ответила Рахиль.

– Так вот, если ты такая догадливая, то отстань от Данила и не становись на нашем пути, – сказал старший и посмотрел ей прямо в глаза для устрашения.

– Чего ты к нему прилипла? Тебе что, мужиков в селе мало? – с досадой произнёс младший.

– Я к нему не прилипала, – ответила Рахиль.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил старший.

– Только лишь то, что сказала, – ответила Рахиль.

– Вот что, баба, не ходи кругами, а говори всё прямо, как есть, – сказал старший.

– Я и говорю всё прямо, – ответила Рахиль.

– Говорить-то говоришь, только не договариваешь. Смотри, предупреждать больше не будем. Не сойдёшь с дороги – пожалеешь. И не дай бог, мы узнаем, что о нашем разговоре ты сказала Данилу, – произнёс старший.

– Это угроза? – спросила Рахиль и посмотрела ему в глаза.

– Предупреждение, – тихо, оглядываясь по сторонам, произнёс Исай.

Рахиль тоже посмотрела по сторонам. Ей показалось, что кто-то крадучись прошёл мимо и скрылся в крутом речном обрыве. От младшего брата Гаврила это не ускользнуло, и он резко дёрнул Исая за руку. Но Исая это подзадорило ещё сильнее и он, злобно оскалив зубы, произнёс:

– Не забывай, что ты чужая тут. Я в один миг могу выгнать тебя из села вместе с твоим семейством.

Неприятное чувство стало одолевать Рахиль, и она тихо произнесла:

– За что? Мы никому не сделали ничего дурного.

– Не сделали? А я скажу, что сделали. Скажу бабам, что видал, как твоя бабушка ночью ходила по улицам и бросала в их дворы куски свинины собакам. А ведь все знають, что твоя бабушка отказалась принять нашу веру. А почему отказалась? Что ты на это скажешь? Молчишь? Не знаешь что сказать? А я знаю. Чтобы богохульствовать и поганить село свининой. Вот что я бабам скажу. Да наши бабы за это не только выгонють вас из села, но и ни одного волоса на голове не оставють, – сказал Исай.

– А божьей кары не боишься? – строго произнесла Рахиль и смело посмотрела в глаза Исая.

Рахиль заметила, как он вздрогнул, услышав её слова, и как вздрогнула верхняя часть его губы. Он хотел сказать что-то ещё, но губы его задёргалась в нервном тике. Неожиданно он махнул рукой и тут же скрылся в камышах.

Гаврил всё это время растерянно смотрел то на Рахиль, то на Исая. А когда его брат неожиданно скрылся в камышах, он с удивлением произнёс:

– Чего это он? Хорошо. Поговорим в следующий раз.

Он быстро развернулся и пошёл за братом.

– Стойте! – громко крикнула ему Рахиль.

Гаврил остановился и с удивлением посмотрел на Рахиль.

– Не оставляйте своего брата одного.

– Это почему? – недоверчиво спросил он.

– Ваш брат болен. Неужели вы сами этого не видите? – с сочувствием произнесла Рахиль.

Гаврил ничего на это ей не ответил и пошёл дальше.

– Ты чего так быстро ушёл? – сердито спросил он, догнав Исая.

– Отстань, – недовольно ответил старший брат.

– Как это отстань? Ты весь день ходил за мной, уговаривал, натравлял меня на бабу, а сам развернулся и убёг, оставив меня с ней.

– Отстань. Сказал же тебе.

– Нет уж, братец, скажи мне, чего это ты как ошпаренный убёг?

– Чудная она дюжа. Прямо за сердце ухватила.

– Ну и чё теперча?

– Не знаю, – ответил старший брат, ожесточённо раздвигая встречный камыш, – Данил мужик упёртый. Оглобли на шею ему не накинешь, отбрыкнётся. Да и ей палец в рот не положи, по локоть оттяпает.

– А то нет, наговорил мне, мол, давай, Гаврил, постращаем маленько бабу, и всё хозяйство Данила наше будя.

– Ну, будя тебе. Разве я думал, что всё так обернётся?

– Правильно люди говорят – на чужой каравай рот не разевай.

– Ну, всё, цыц. Нечего раньше времени панихиду петь, – ответил старший, раздвигая встречный камыш.

Восемь лет тому назад разбойник Сафар работал у Кремнёвых пастухом. Однажды его выследил главарь банды Алихан и приказал ему пригнать весь скот Кремнёвых к лесу. В противном случае обещал убить двух его младших братьев и забрать в плен сестру. Сафар поклялся Аллахом, что сделает всё так, как просил Алихан, и обещал всю жизнь служить ему верой и правдой, лишь бы только он не тронул его родных.

С тех пор Сафар беспрекословно выполнял все приказы Алихана и со временем добился его благодушного расположения, став правой рукой. Теперь встречу с Алиханом он считал подарком судьбы, так как в своём бедном доме кроме старого осла, коровы и нескольких кур он ничего не видел. А после того, как волки разорвали его отца, отбивавшего от волков корову, семья лишилась и коровы. Вот тогда-то он и пошёл в село Привольное работать пастухом. Теперь у Сафара был целый табун коней, отара овец и прочая живность.

Братья Кремнёвы шли через камыш и проклинали Сафара, который вынудил их пойти на грязный поступок, не соответствующий их мировоззрению. В глубине души они оставались верующими людьми и были убеждены, что за каждый дурной поступок человек понесёт наказание.

За восемь лет, прошедших со времени кражи скота, они так и не смогли разбогатеть. Помощь, оказанная сельчанами, не пошла им на пользу. Овцы и лошади подохли от напавшего на них поноса. Одна корова не разродилась и пала вместе с не родившимся телёночком, а другая сдохла от укуса змеи. Скот размножался плохо и торговать было нечем. Продавали они только зерно. Работников не нанимали и всю работу в поле и дома выполняли сами. Потому-то они и хотели, чтобы их младшая сестра Вера вышла замуж за Иванова Данила, который был единственным наследником огромного состояния. Зная бедственное положение Кремнёвых, родители Данила заранее отказались от приданого Верочки. А внезапно появившаяся в жизни Данила Рахиль в корне разрушала их планы. И от безысходности они решили припугнуть Рахиль. Но что из этого выйдет, они не знали.

– А что если она всё-таки осмелится и скажет Данилу, что мы стращали её? – сказал младший.

– Не пойдёть она против нас.

– Почему?

– Побоится, что людей натравим, и люди из села их выгонють.

– А если она деду Якову скажеть? Он ведь горой за неё стоить. А кто против попа пойдёть? Кому веры больше, ему или нам? Вот тогда мы действительно греха не оберёмся. А как батя узнаеть, так сразу в сарай нас сведёть.

– Если чё, скажем, что и видать не видали и слыхать не слыхали.

– И ты думаешь, что батя нам поверить?

– А кому он должен поверить, ей что ли?

– Нет, брат, грешно перед Богом врать. Не хочу я грех на душу брать. Я уж лучше покаюсь, если чё.

– Ты чё? Хочешь, чтобы люди нас смех подняли?

– Будь, как будеть, но Бога гневить я не стану.

– Не нравишься ты мне. Так и норовишь супротив меня пойти.

– Не супротив тебя я иду. А по вере, по совести жить хочу.

– А разве я не по вере живу? – произнёс старший, со злостью обламывая встречный камыш.

– Исай, давай выйдем на дорогу, тут недалеко, прямиком метров пять через камыш.

– Не хочу на люди выходить. Видишь, как взмок я?

– А ну-ка, подожди, – сказал младший.

Старший остановился.

– Ты и в самом деле взмок весь. Глянь, у тебя и рубаха вся мокрая, хоть бери да выжимай. Чего это тебя так пот прошиб?

– А то не знаешь? Вон сколько сразу навалилось на меня. Ты знаешь, как тошно мне слухыть, када батя вздыхаеть по ночам? Лучше он взял бы хлыст, да отстегал хорошенько меня по голому заду за мою непутёвость, может, тада и легче стало бы нам обеим.

– Хватить казнить себя. Хуже всего, када человек сам себя казнить.

– Опротивело мне за эти восемь лет на задворках жить. Ты думаешь, я не знаю, почему дядя Иван не принял моих сватов?

– Ты сам виноват, не надо было в самый разгар жатвы сватов засылать.

– Это только отговорка. А на самом деле он зятька себе богаче приглядел.

– Это не могёть быть!

– Значить могёть. Прибежала ко мне нынче ночью Маруся вся в слезах и говорить, что отец её замуж за Ивана Кулеша выдаёть. А сама вся трясётся, ды всё меня целуеть.

– Да ты чё? А почему ты мине ничего не сказал об этом?

– Не мог, всю ночь на вышке пролежал. Глаз не сомкнул. Всё о Марусе думал. Любим мы друг друга.

– А чё мать её, тётя Сара, говорить?

– Жалееть она Марусю. Уговариваеть дядю Ивана, чтоб не выдавал он Марусю за Ивана Кулеша. Хочеть, чтобы она за меня вышла, а он ни в какую не соглашается. Никак тётя Сара перешибить его не могёть. Маруся говорить, что дюже Кулеша он стал привечать.

– Интересно, почему это он так ополчился против тебя?

– Хочеть, чтобы Маруся в полном достатке жила. А у нас хозяйство хреновое. Вот потому и бьюсь я, чтобы Верочку за Данила замуж выдать, да за счёт её хозяйство выправить. Если бы не это, разве я стал бы бабу стращать?

– Наладится наше хозяйство.

– Када? Вон Огончиха вдовой с тремя детьми осталась, а ты погляди какое хозяйство у неё крепкое.

– На то она и Огончиха. У неё горить всё в руках. Она любого мужика за пояс заткнёть. Да она пока на речку за гусями сходить, по дороге носок дитю свяжеть.

– И всё равно она баба. А мы трое мужиков и в холостую жилы рвём.

– Ничего, с голоду не пухнем.

– Не могу я глядеть, как мимо нашего дома табуны коней скачуть. Как увижу табун коней, которых пастух гонить, так чую, будто он не коней, а меня по сердцу кнутом хлещеть. Мол, на вот тебе, на, не уберёг свой скот, а теперь получай да кайся. И один удар хлеще прежнего по сердцу бьёть. А сердце так и рвётся из груди.

– Исай, хватить бичевать себя. Знатьё б такое дело, разве ты бросил бы скот?

– Нет, брат, ты меня не утешай. Это я во всём виноват. Я видал, как Сафар погнал к лесу скот и грешным делом подумал, что там трава сочней и спокойно домой пошёл квасу попить. А он, оказывается, заранее с разбойниками договорился и весь наш скот к ним угнал.

– А я, брат, по-иному мыслю. Я думаю, что это Бог тебе мнение дал, потому ты ушёл. В противном случае Сафар убил бы тебя, а скот всё равно угнал бы. Так что хватить бичевать себя. Родители ни разу не попрекнули тебя. Они рады, что ты жив остался.

– Не нужна мне такая жизнь. Я хочу жить так, как раньше жил.

– А я довольствуюсь тем, что есть, и думаю, что бабу мы напрасно стращали. Нутром чую, что не доведёть тебя бичевание до добра.

– Иди ты… – со злостью произнёс Исай и быстрее пошёл через камыш.

– Исай, погоди! Ты куда пошёл? Там колодец, – крикнул Гаврил.

Исай молча пошёл дальше.

– Исай, правее возьми, – крикнул ему брат.

Он хотел оттолкнуть его в сторону, но не успел… Исай на его глазах провалился в илистый колодец, и трясина стала медленно его засасывать.

– Исай, руки дай, – кричал Гаврил, протягивая свои руки брату в колодец.

Исай, изо всех сил упираясь в скользкие стены колодца, слегка приподнялся, и Гаврил схватил его за руки. Но руки Исая оказались скользкими от грязи и пота, и он снова сорвался в глубину колодца. Тогда Гаврил снял со своего пояса верёвку, связал с двух сторон узлы и один конец бросил брату. Тот поймал узел верёвки, но продолжал висеть на прежнем уровне, а через минуту стал медленно погружаться вглубь колодца и тянуть за собой младшего брата, так как был тяжелее его, а у младшего не хватало сил, чтобы вытянуть его. Младший весь напрягся.

На его руках и шее от натуги вздулись вены, лицо покраснело. Он тянул верёвку изо всех сил.

От чрезмерной натуги из его горла стали вырываться хриплые звуки. Руки Гаврила всё ниже и ниже стали опускаться в колодец вслед за братом. Старший брат из последних сил упирался о скользкие стены колодца, но ноги скользили и проваливались всё ниже и ниже.

Наконец младший брат понял, что он не в силах оказать помощь своему брату и с его губ сорвался протяжный стон. Руки его затряслись, и он с трудом удерживал верёвку. Гаврил посмотрел в сторону и увидел толстый корень, выступающий из земли.

– Брат, чуть приподнимись, помоги мне, – крикнул Гаврил в колодец.

Исай снова упёрся ногами в стены колодца, слегка освободив верёвку. Этого времени Гаврилу хватило, чтобы просунуть узел верёвки между землёй и корнем и затянуть верёвку вокруг корня.

Тогда, не выпуская из рук привязанную верёвку, он громко крикнул:

– Э-ге…гей! Люди, есть кто-нибудь? Помогите. Тонем.

От сильного напряжения корень надломился и затрещал.

– Помогите…е! – снова крикнул Гаврил.

Неожиданно кусты зашуршали, и из гущи камышей вышел Данил.

– Данил, помоги, – с надеждой крикнул Гаврил.

– Что случилось?

– Исай тонет.

Данил подошёл к колодцу, взял из рук младшего верёвку и громко крикнул в колодец:

– Исай, держись крепче, сейчас мы тебя вытянем.

Тот с надеждой взглянул на Данила и впился руками в узел верёвки.

– Гаврил, ты берись за узел, а я чуть пониже. Верёвка под узлом начала перетираться – может оборваться, – сказал Данил.

Затем он слегка наклонился, перехватил верёвку ещё ниже.

– Тяни, – крикнул он и медленно стал вытягивать верёвку из колодца.

Исай вылез из ямы в грязи по самую грудь.

– Далековато вы забрели. По чужим местам опасно ходить, да ещё через камыш, – сказал Данил, осматривая братьев пронизывающим взглядом.

– А ты как оказался тут? – спросил младший.

– Случайно, Бог привёл, – ответил Данил.

Братья рассеяно переглянулись.

– А я думаю, кто это наших баб тут пугает? Оказывается, это братья Кремнёвы. Вы уж аккуратней будьте, а то и до греха можно дойти, – с намёком произнёс Данил.

– Ты о чём это? – спросил старший, не глядя на Данила.

– Всё о том же, – ответил Данил.

Братья сконфужено посмотрели друг на друга.

– Ну ладно, будьте здоровы и ходите по проторенным дорожкам, – сказал Данил и пошёл в камыши.

– Данил, спасибо за помощь. Один бы я точно его не вытянул, – с благодарностью произнёс младший.

– Спасибо тебе, Данил, по гроб жизни буду должником твоим, – с виноватым видом произнёс Исай и, опустив глаза, стал обтирать о траву ил со своих ног.

Как только Данил скрылся в камышах, младший уверенно произнёс:

– Он всё уже знаеть. Говорил тебе, что это напрасная затея, так нет же, потянул меня за собой, а теперь вот бери и расхлёбывайся сам, – недовольно произнёс младший.

– Иди ты… – произнёс старший и быстро пошёл к реке.

Войдя в воду, на ходу он смыл с себя весь ил и пошёл дальше к колодцу с питьевой водой.

Теперь ему стало ещё тяжелей. Одна неудача цеплялась к другой и катилась, как ком с горы, ломая его дух, но он не хотел признаться в этом даже самому себе.

К колодцу он шёл будто пьяный, покачиваясь из стороны в сторону. Подойдя к колодцу, он схватил со сруба колодца ведро, привязанное к верёвке, и бросил его в колодец.

Рычаг бешено закрутился и заскрипел, сбрасывая ведро в воду.

– Ты что – совсем??? Ты что делаешь? Ты же ведро в колодец сорвёшь, – подбегая к колодцу, крикнул удивлённый брат.

– Уйди, – злобно прошептал Исай.

Он яростно набросился на рычаг и начал быстро вытягивая ведро из колодца.

Вытащив из колодца ведро воды, он тут же окатил себя с головы до ног холодной водой и застучал зубами.

– Я гляжу, ты уже совсем сдурел, – произнёс младший, выхватывая из его рук ведро.

– Я щас дам сдурел… сдурел. Ты чё забыл, что со старшим братом разговариваешь? – стуча зубами, произнёс Исай.

– Я-то не забыл, только ты сильно ерундить стал. Погляди на себя, жара, дышать нечем, а ты дрожишь и трясешься весь как в лихорадке.

Тут к колодцу подошла одна баба с двумя вёдрами на коромысле. Она с любопытством стала рассматривать братьев Кремнёвых. Не желая иметь свидетелей, братья отошли от колодца и пошли домой.

Рахиль торопливо стала подниматься вверх по склону, не желая, чтобы её догнал Данил.

Хозяйство у попа Якова было большое. Даже при всём своём старании и проворности Рахиль едва справлялась с возложенной на неё работой.

– Рахиль, управишься с печкой, начнём из виноградного сока душаб варить, – сказал поп Рахили, вытаскивающей из печи хлеб.

– С печью я управилась, – ответила она.

– Тогда я сейчас вынесу котёл из подвала – начнём виноград срезать, – сказал поп.

– Подождите, дядя Яков, мне нужно ещё бельё развесить.

– Ничего, развешивай, я подожду, – сказал поп и сел за стол под тутовое дерево.

А когда она развесила на верёвку последний рушник, поп сказал:

– Рахиль, присядь, отдохни немного.

Она села за стол на другой конец скамейки.

– Рахиль, от работы дюже устаёшь? – заботливо спросил поп.

– Всякое бывает.

– Молодец ты, Рахиль, всегда правду говоришь. Душой никогда не кривишь. За это я очень уважаю тебя. Тяжело тебе нынче, я это знаю. Летом и в начале осени у наших баб работы много. Щас душаб наварим и начнём виноград на вино срезать. А там всё по мелочам останется: тыквы с бахчей собрать, арбузы, какие остались, помидоры и капусту. Для капусты и помидор бочки вычистил, кипятком ошпарил – вон там, под навесом, стоят.

Рахиль посмотрела на бочки, на которые показал поп.

– Это столько помидор и капусты вы солите на зиму? – удивленно спросила Рахиль.

Довольный поп улыбнулся и сказал:

– Раньше, когда мы с Сарой были моложе, в два раза больше капусты солили, а зимой возили на базар и бочками сдавали лавочнику.

– А с тыквами что будете делать? Их там так много!

– Что делать? Кушать зимой. В этом году урожай на тыкву хороший, ешь – не хочу.

– А разве можно съесть столько тыквы?

– Рахиль, ты об этом не переживай: едоков у меня много. Бывалыч моя Сара столько пирогов с тыквой и сухофруктами напекёть, что не только нам с работниками хватало, но ещё и казакам в казарму возили. А ещё к нам в село часто побирушки приходють. Если увидишь, что к воротам подошли, не спрашивай у нас дозволения, а что попадёт тебе на глаза из харчей, то и выноси им: людям нельзя в куске хлеба отказывать. Мы и чужим людям помогаем, если они просють нас о помощи.

– Вы и нам помогли. Я очень благодарна вам за это.

– Рахиль, вас Бог привёл – его и благодари.

В это время бабушка Рахили собирала с навеса, предназначенного для сушки фруктов, высушенные под солнцем сливы и складывала их в мешок.

Поп посмотрел на старуху, сокрушённо покачал головой и задумчиво произнёс:

– Рахиль, я всё о твоей бабушке думаю и сожалею, что она нашу веру не приняла. Старая она уже, не дай Бог умрёть. Как хоронить её будем? По какому закону? Ума не приложу.

– Дядя Яков, мне даже страшно подумать об этом… Не представляю, как мы с Диворой будем жить без неё.

– Оно верно, Рахиль, пусть себе живёть. Только не по нашему желанию законы писаны. На всё воля Божья. Сколько Бог отмерил земной жизни человеку – столько и проживёть он. А земле предать умершего человека надо по Божьему закону, как положено, с отпеванием.

– Я и сама стала задумываться над этим. Мне очень тяжело думать, что мы с бабушкой стали разной веры. Раньше мы были с нею как единое целое. Вера немного разделила нас, хотя я люблю её ещё сильнее, чем любила раньше. Она была для меня всем: бабушка воспитала меня вместо мамы, она у меня такая умница.

– Я это сразу понял, – улыбнулся поп.

– Мою бабушку всю жизнь преследовали, обвиняя в колдовстве, – робко произнесла Рахиль и с волнением посмотрела в глаза попа.

Ей было очень важно услышать его мнение.

С минуту он сидел молча, устремив свой взгляд в знойное небо, а затем произнёс:

– Рахиль, ты уже говорила об этом в молельном доме, когда принимала нашу веру. Твоё раскаяние было от души. А если раскаяние от души, то Господь прощаеть грешника и снимаеть с него все грехи. Только впредь не греши. А твою бабушку я пытаюсь понять и Бог мне в этом помогаеть.

– И что вы поняли? – с беспокойством произнесла Рахиль.

– Что я понял? По моему разумению Бог дал твоей бабушке великий дар лечить людей – вот что я понял. Ибо нечистый творить зло на земле, и только Бог направляеть человека на добрые дела и поступки. Я каждый день благодарю Бога за то, что он послал мне твою бабушку, которая помогла не только моему внуку, но и моей Саре – благодаря Богу и твоей бабушке она стала ходить. А как быстро она казака от прыщей избавила! Разве это не от Бога? Рахиль, твоя бабушка проложила свой путь к Господу благими делами. Это, конечно, плохо, если человек не посещаеть молельный дом и таким образом не служить Богу, но, с другой стороны, если человек не творить зло и совершаеть только добрые дела, то тоже служить Богу.

– Спасибо вам, дядя Яков, вы сняли тяжкий груз с моей души. Теперь я спокойна за свою бабушку. Она никогда никому не причиняла зла, люди обвиняли её из-за непонимания.

– Рахиль, я всё это понял, иначе вас не оставили бы в селе. До меня вы работали у моего свата, и если он заметил бы в вас что-нибудь дурное, то никада не посоветовал бы мне взять вас в дом. Твоя бабушка помогает людям по велению своего сердца, Бог всё это видит и ценит очень высоко. Он для всех един и не важно, какой веры человек, – главное, чтобы была душа чиста, потому что Бог смотрит только на душу человеческую. Рахиль, а ты видишь, как люди стали тянуться к ней? Как только захворають – так к ней идуть, а она ведь никому не отказываеть и копейки ни с кого не берёть.

– Она не может брать, потому что находится на полном вашем обеспечении. Тем более вы предоставили в её распоряжение все продукты пчеловодства. Дядя Яков, вы даже не представляете, каким богатым человеком сейчас она себя чувствует! Даже пчелиный помор собирает и складывает в баночки – всё применяет для лечения людей.

– Молодец она… не только людей, но и скот лечит, – ответил поп.

В это время к столу подбежал породистый петух. Он вскочил на конец лавки, которая стояла с другой стороны стола, воинственно захлопал крыльями и закричал во всё горло:

– Ку-ка-ре-ку…у.

– Кыш, – крикнул поп на петуха и махнул рукой в его сторону.

Но петух, проигнорировав жест хозяина, снова захлопал крыльями и закричал ещё громче:

– Ку-ка-ре-ку…у!

– Кыш, – снова крикнул поп и, схватив длинную камышовую палку, стоявшую возле тутового дерева, побежал за петухом, отгоняя его от стола.

Петух обежал весь двор и снова прибежал к столу.

– Ты глянь на него. Опять прибег. Вот настырный какой. А ну, иди отсюда. Везде он успевает: и с петухами подраться, и за курами поухаживать, и людей повеселить.

– Ха, ха, ха, – засмеялась Рахиль.

– Рахиль, ты чего смеёшься? – спросил поп.

– Я вспомнила, как этот петух на Сафара напал.

– Он у меня такой: если кто-то не понравится – замучает, так и будет прыгать на человека, пока в закуток не загоню. Жил тут у меня один казак – так этот петух замучил его: как только выйдет утром казак по нужде – так петух прыг на него сзади и давай клевать в голову. А самое интересное, что казак никада не видал, откуда петух выбегал. Вроде бы идёт казак, по сторонам смотрит, оглядывается – нет петуха… и вдруууг – прыг ему на плечи и давай клевать.

– Я видела, как он это делает. Сафар так испугался, что за ружьём хотел бежать.

– Не любит наш петух чужих мужиков, так и норовит показать, что он единственный хозяин в этом дворе.

– Красивый, породистый петух – очень он мне нравится, – улыбнулась Рахиль.

– Потому я и терплю все его безобразия, а то я давно бы уже зарезал его на холодец.

Рахиль оторвала взгляд от петуха и посмотрела на улицу – к воротам попа подходила пожилая женщина в тёмной одежде.

– Дядя Яков, к нам кто-то идёт.

– Кто? – спросил хозяин и тоже посмотрел на улицу.

– Женщина в чадре и с нею парень.

– Абдулла? Не может быть! – неуверенно произнёс поп и пошёл к воротам.

– Здравствуй, хозяин, – робко произнёс Абдулла.

– Здравствуй, Абдулла, ты чего пришёл? – строго произнёс поп.

– Хозяин, я не виноват. В лесу на меня напала банда Алихана и отняла у меня ружьё и коня. Алихан хотел, чтобы я убил тебя и твоего внука. Я сказал, что не могу убивать. Тогда он назвал меня трусом и сказал, что вместо меня пойдёт Сафар – он смелый человек и может хорошо работать. В Сафаре я узнал своего бывшего соседа. Когда я сказал об этом бабушке, она ответила, что это действительно был он. Раньше Сафар работал пастухом в селе Привольном и угнал хозяйский скот, а сразу после этого пропал, и больше никто ни разу не видел его в ауле, – сказал Абдулла.

– Яков, клянусь Аллахом, мой внук не виноват, – тихим голосом произнесла бабушка Абдуллы.

– И чё вы теперча хочите от меня? – спросил поп.

– Чтобы ты взял моего внука на работу, – сказала женщина.

– Хорошо, я возьму его, – немного подумав, ответил поп.

– Спасибо тебе, Яков, только ты не разрешай Абдулле ходить домой – боюсь я, что его снова поймают турки. Лучше в базарный день я сама буду приходить к нему. В базарный день из нашего аула много людей сюда приходит, с ними и я буду приходить, – сказала женщина.

– Приходи, когда захочешь, – ответил поп.

– Спасибо тебе, Яков. Ты хороший человек. Аллах не оставит тебя, – произнесла женщина и, смахивая выступившие слезы, быстро пошла на базар к своим землякам.

– Абдулла, сейчас поешь и будешь виноград срезать. Начнёшь с конца сада, – сказал поп.

– Хорошо, хозяин, – ответил Абдулла и пошёл к столу.

Рахиль накормила Абдуллу, и он ушёл работать.

– Теперь месяц можно жить спокойно, – сказал поп.

– Вы так думаете? А вдруг разбойники снова нападут на скот?

– Не нападут: скоро у них начнётся священный пост Рамазан. Каждый мусульманин свято чтит его и постится целый месяц.

– И все эти разбойники целый месяц будут поститься? – с удивлением произнесла Рахиль.

– Конечно, будут: по их закону очищение души происходит только у того человека, который постится целый месяц, – сказал поп.

– Хозяин, куда выложить виноград? – издали крикнул Абдулла, выходя из сада с двумя вёдрами винограда.

– Неси под навес, – сказал хозяин и пошёл в подвал за котлом.

Абдулла шёл и с вызывающей улыбкой на губах смотрел на Рахиль. Она посмотрела на него и от неожиданности вскрикнула. Из расстёгнутой рубахи Абдуллы выползал уж, обвивая ему шею.

– Абдулла, убери, – недовольно произнесла Рахиль.

– Не бойся, Рахиль, это уж, я его в саду поймал.

– Ой! – испугано крикнула Дивора и спряталась за мать.

Рахиль молча посмотрела на Абдуллу.

– Всё, Рахиль, больше не принесу, – слегка обмякнув от её взгляда, тихо сказал Абдулла.

Рахиль всё могла сказать взглядом, не торопясь, спокойно: просто посмотрит молча – и всё… Человек сразу поймёт, что она хотела ему сказать: если хвалила, её глаза так нежно ласкали и излучали столько доброго тепла, что ради одного только взгляда можно было не только горы свернуть, но и неожиданно для себя стать немного лучше, чище, добрее… А если поступок был плохим, посмотрит строго, и до того стыдно станет от её взгляда – хоть сквозь землю провались.