Текст книги "Серебряный змей в корнях сосны – 2"

Смятение
Огни в дождливой ночи

С некоторых пор находиться в одном помещении с Мадокой стало попросту невыносимо. Казалось, все его мысли заполонило приближение обязательной для младших учеников церемонии Гаппай-но хи, а ведь он и без того приходил в восторг от одного упоминания будущего духовного оружия, а как сумел-таки выбиться из воспитанников в младшие ученики, только об этом и говорил, чем начал выводить из себя даже святую невинность – Сасаки Арату.

– Ты и без духовного оружия скоро сможешь распугивать всю нечисть вокруг одной только бесконечной болтовней, – не выдержал наконец Хизаши, когда частота упоминания Гаппай-но хи превысила все мыслимые и немыслимые пределы. Стремительно близилось время цветения сакуры, и Хизаши был скорее настроен на созерцание красоты, чем на выслушивание одной темы на разный манер. Тем более от Мадоки.

– Как будто ты не ждешь этого дня, – обиженно ответил Мадока, не представляя себе, насколько ошибается. – Это же… Это событие!

Хизаши спрятал тяжкий вздох в ладони и отвернулся. Этим ранним утром их ученический павильон отвечал за уборку, и все четверо его обитателя усердно подметали дорожки второй площадки горы Тэнсэй – места проживания адептов и наставников. Предрассветный холодок скоро обещал смениться приятным весенним теплом удзуки – месяца цветения сакуры, но пока прочие досыпали оставшееся до начала учебного дня время, приходилось терпеть зябкий ветерок, поглаживающий разомлевшую со сна кожу. Хизаши поёжился и остановился, опершись на метлу.

Минуло почти два месяца с их возвращения из сгоревшего замка Мори. Пережитые там волнения незаметно отошли в прошлое, сменившись утомительными буднями Дзисин с их суровыми тренировками, скучными лекциями и не всегда приятным соседством. Недолго их компания была у всех на слуху. Еще бы, они смогли воочию увидеть священное оружие, выкованное легендарным кузнецом, можно сказать, прикоснулись к чуду, только вот никто и не догадывался, насколько близко это чудо подтолкнуло Хизаши к провалу. Плечо еще ныло, особенно в час Быка, хотя от ожога остался лишь слабо различимый белесый след, под которым, к счастью, невозможно было разглядеть царапину от Тайма-но кэн[6]6
  Тайма-но кэн – священное оружие, которым невозможно ранить человека, но можно раз и навсегда изгнать злых духов, акума, ёкаев и даже демонов.


[Закрыть]. Поначалу Хизаши казалось, что Кента странно на него смотрит, но постепенно страх сошел на нет, и все вернулось на круги своя.

В том числе и это ненавистное утреннее дежурство.

– А все-таки, – Мадока Джун подобрался опасно близко и, поднимая пыль своей метлой, продолжил: – когда я получу меч, мне же надо его как-то назвать. Вот что ты скажешь, Мацумото? Как звучит лучше – Юрэцу или Кахо? Или, может, Тякудзицу?

И в ожидании уставился на Хизаши горящим взглядом, уже наверняка представляя себя на поле битвы с ордой демонов с мечом «Мудрость» в руках. Или «Решительность», или «Надежность». В любом случае, лишней скромностью Мадока не страдал, у него, по мнению Хизаши, даже необходимого минимума не наблюдалось, что уж говорить об излишке.

– Назови его Тосё[7]7
  Тосё – в переводе с японского означает «ничтожность».


[Закрыть], – с усмешкой посоветовал Хизаши.

Мадока насупил широкие брови, задумался, а потом едва не выронил метелку.

– Ты! Не смей надо мной издеваться! Сам-то как меч назовешь?

– А никак, – ответил Хизаши и лениво махнул метлой, ссыпая на только что очищенную Мадокой территорию ворох опавших за ночь белоснежных сливовых лепестков. – Нужен мне был ваш меч, ха.

Со стороны дальних павильонов показался Куматани. С подвязанными белым пояском рукавами кимоно он больше походил на работника идзакаи, чем на младшего ученика школы оммёдо. Немного раскрасневшись от усердия, он улыбнулся Хизаши.

– Вы закончили? Если да, давайте все вместе поможем Арате… – Его взгляд упал на мусор возле ног Мадоки. – Чем вы двое тут только занимались?

Хизаши закатил глаза, а Джун принялся ябедничать, то и дело срываясь на обсуждение всем надоевшей темы.

– Как ты назовешь свой меч, Кента? – спросил он, пока тот без лишних слов устранял наведенный ими беспорядок.

Куматани пожал плечами и смахнул со лба прилипшую прядку.

– Не знаю. Как-нибудь несложно.

– То есть ты правда еще не придумал? – ужаснулся Мадока. – Совсем?

– Придумаю на месте, – простодушно ответил Кента. А Хизаши обратил внимание, что во время неизменных разговоров о грядущей церемонии он никогда не высказывался определенно. Радуется ли он скорому получению меча или нет, лишь старание, с которым он относился к занятиям с Сакурадой-сенсэем, говорили о том, что он, по крайней мере, хочет быть достойным носить свое духовное оружие. И его успехи даже строгого учителя заставляли расщедриться на похвалу.

После утренней уборки территории все адепты отправлялись на тренировку, чтобы подготовиться к дневным нагрузкам. Хизаши был слишком ленив для такого, но приходилось переступать через себя ради маски примерного ученика, которой он скрывал свою сущность вот уже больше полугода. Тело легко отзывалось на привычные действия: растягивалось, разминая мышцы, вставало в нужные стойки, перетекая из одной в другую с гибкостью змеи. Надлежало при этом поддерживать циркуляцию ки в себе, и самым важным упражнением с утра было гармония и равновесие. Хизаши, стоя на одной ноге со сложенными перед грудью ладонями, порой с трудом подавлял веселье, искоса поглядывая на попытки Мадоки удержать свое массивное, крепко сбитое тело. Видно было, как тяжело проходит в нем поток ки, постоянно нарушаемый его нервным дерганьем.

А вот Кента легко и надолго замирал с закрытыми глазами, и пусть его поток слаб – он надежен, как тонкий лесной ручеек, упорно текущий по извилистому руслу к полноводной реке. Поза Куматани была правильной, хоть и лишенной изящества, как, например, у Сасаки, но незыблемой. И Хизаши уже не раз после возвращения из замка Мори ловил себя на пугающей, холодной, как горные ветра, мысли, что однажды эта скрытая сила окрепнет и обернется против Хизаши.

Без меча и уверенности Кента был лишь забавным мальчишкой, иногда нелепым и смешным, иногда серьезным и до странного… мудрым? Хизаши не понимал его, но начинал думать, что та их встреча у камня в Лисьем лесу не была такой уж случайной.

Закончив заниматься, юноши отправились умываться перед завтраком. Хизаши со вздохом погрузил руки в ледяную воду. Конечно, она придавала его лицу живой румянец, но он бы предпочел оставаться бледным, чем подвергаться этой ежедневной пытке.

Проходя мимо, Мадока злорадно ткнул его локтем в бок.

– Хороша водичка, да? – спросил он и, хохоча, пошел в трапезную.

– Он не со зла, – успокоил Кента.

– Еще бы, – съязвил Хизаши, – для злого умысла он слишком тупой.

– Так ты же сам его и подначиваешь вечно.

– Я? Поспрашивай обо мне учителей, они заверят, что я идеален.

Куматани ответил ему странной улыбкой.

– Это меня и беспокоит, Хизаши-кун.

Хизаши не нравилось, когда Кента говорил подобные вещи, будто видел его насквозь. Ему вообще не стоило совать свой нос в чужие дела.

– Ты говоришь как старик Ниихара, – отшутился Хизаши. – Это пугает. Не делай так больше.

Куматани ничего не ответил.

В обеденном зале было оживленно, похоже, чем ближе становился день церемонии Гаппай-но хи, тем большее число учеников заражалось от Мадоки восторженным нетерпением. Никто ничего толком не знал. Сэмпаи[8]8
  Сэмпай – дословно «товарищ, стоящий впереди», человек, у которого больше опыта в той или иной сфере. В данном контексте – ученик, который проучился дольше, то есть старший ученик.


[Закрыть] неохотно делились историями о своем опыте, да и что говорить – в Дзисин иерархия между воспитанниками, младшими и старшими учениками и самими учителями была почти что священной. Тем страннее выглядел Морикава-сэнсэй, читавший им по дороге стихи.

К слову о Морикаве.

Говорят, после ранения он покинул Дзисин и восстанавливался в горном монастыре и к церемонии обещал вернуться. Узнали ученики об этом от Сакурады-сэнсэя, обычно молчаливого, если дело не касалось Морикавы.

– Говорят, в юности они были неразлучны, – проглотив рис, почти не жуя, поделился информацией Мадока. – Хотя кто бы стал дружить с Сакурадой-сэнсэем?

Арата быстро огляделся по сторонам – не прислушивается ли кто-нибудь – и сказал:

– Противоположности притягиваются.

– Как Мацумото и Кента-кун?

Повисла неловкая пауза, и Куматани произнес:

– Не очень хорошо обсуждать жизнь учителей. Давайте доедим и после занятия по кэндзюцу[9]9
  Кэндзюцу – древнее японское боевое искусство владения мечом. В переводе с японского означает «искусство меча».


[Закрыть] помедитируем в свободное время.

– Еще чего, – фыркнул Мадока. – В свободное время я лучше вздремну.

– Я с тобой помедитирую, Кента-кун, – сказал Сасаки.

У Хизаши вдруг разболелась голова, делая его еще раздражительнее, чем обычно, и чтобы не швырнуть тарелку с овощами в лицо пустомеле-Джуну, он покрепче сжал палочки для еды.

Впрочем, на него никто не обращал внимания, а когда в зал вошла компания Нобуты, то все без исключения младшие ученики втянули головы, желая стать незаметными. Этот болван, как довольно быстро выяснилось, донимал не только Кенту, которого считал деревенщиной, и Сасаки, всячески высмеивая его слишком хрупкую, немного женственную красоту и физическую слабость, но и находил повод испортить настроение всякому, кто попадался на его пути.

Увы, он не так давно перешел в категорию старших учеников, а значит, считал себя вправе задирать нос.

– Если он что-то тебе скажет… – набычившись, прошептал Мадока, которого вообще никто не рискнул бы задирать, не то что Нобута.

– Все в порядке, – заверил Куматани и, сложив палочки, направился к выходу. Только вот спина выдавала его напряжение – и точно. Только он поравнялся с занимавшими места за столом юношами, как кто-то подставил ему подножку.

– Ай-я! – оскалился Нобута. – Осторожнее надо быть, деревенщина!

Куматани выпрямился и, не обернувшись, пошел дальше. Такого обидчики не ждали. По кивку Нобуты один из парней вскочил и потянулся к плечу Кенты, чтобы остановить, но тот ловко увернулся и поймал его взгляд. Хизаши все прекрасно видел и понял, почему прихвостень Нобуты вдруг передумал устраивать скандал.

– Так их, – обрадовался Мадока и повернулся к Арате. – Идем скорее, хочу узнать, как Кента-кун этого добился. Мне нужна его техника убийственного взгляда.

Арата не особо радостно согласился и выбрался из-за стола. Хизаши продолжал хранить молчание, и все же ему тоже было любопытно, что в Куматани успело настолько измениться, раз это стало заметно не только ему, но и окружающим?

Он закончил есть и без спешки направился следом за товарищами.

На улице вовсю светило весеннее солнце, мягко и ласково дул чуть прохладный ветер с вершины горы, и первые распустившиеся бутоны сакуры радовали взор бело-розовыми крупными цветками. Хизаши втянул носом запах апрельской чистоты и свежести. Дни становились теплее, и больше не нужно было кутаться в шерстяное хаори и прятать пальцы в рукавах. Улыбка тронула губы, и именно в этот момент Куматани вздумалось обернуться.

– Так в чем секрет? – донимал его Мадока, а Куматани смотрел на Хизаши сквозь завесу рассыпавшейся челки так, будто пытался запомнить, и это порождало внутри неприятное чувство тревоги.

– Да, Кента, – подхватил он тогда, подходя ближе, – в чем секрет? Признаться, я ждал, что ты снова начнешь извиняться. Что? Неужели больше не считаешь себя недостойным?

– Эй, за словами следи, – встрял Мадока, но Кента перебил его:

– Я долго думал над тем, что ты тогда мне сказал, Хизаши-кун.

– О чем ты?

– То, что ты произнес в замке Мори после пропажи Морикавы-сэнсэя. «Никогда этого не приму», – сказал ты. Это было совсем не похоже на Мацумото Хизаши, какого все знают. Те слова запали мне в сердце, и я долго не мог понять, что они во мне пробуждают. И вот, кажется, понял.

Глаза Кенты в солнечном свете, проникающем через ветви декоративных вишен и слив, высаженных между жилыми павильонами, казались совсем зелеными, яркими и невероятно глубокими.

– Ты забиваешь себе голову ерундой, – Хизаши попробовал обратить все в шутку, однако не вышло. Не с Кентой.

– И я вдруг подумал, – продолжил он как ни в чем не бывало, – что если даже ты готов бороться вместо меня, так почему я опускаю руки? Я собираюсь стать оммёдзи и экзорцистом с вами. Чего бы мне это ни стоило.

Мадока застыл, ошарашенный откровением, будто священной истиной. Арата мягко улыбался и казалось, что для него все было очевидно с самого начала, а вот Хизаши… Хизаши не знал, как правильно отреагировать на то, что буквально поспособствовал чьему-то просветлению.

Стал вдруг для кого-то причиной идти вперед.

И поэтому он рассмеялся.

– Какая проникновенная речь! Жаль, Морикава-сэнсэй не слышал, ему бы понравилось.

Куматани остался серьезен, а потом, вмиг расслабившись и став прежним собой, потеребил бусы, сегодня обвязанные в два оборота вокруг левого запястья.

– Я рад, что сказал это. Простите, что так внезапно.

– Это было очень красиво и смело, Кента-кун, – похвалил Сасаки.

– Настоящий самурай, – добавил Мадока, от души хлопнув его по спине. Кента невольно шагнул вперед, и его лицо озарилось теплой счастливой улыбкой. Кажется, Хизаши не видел ее много месяцев, наверное, с самой осени. И он удивился тому, что вообще думает о чем-то столь незначительном. В какой момент это вдруг стало для него важным?

Хизаши не тронулся с места, глядя в спину удаляющимся товарищам. В душе проснулась непривычная ревность – расстояние между ними увеличивалось, и Хизаши ни с того ни с сего почувствовал себя лишним. Он зашипел сквозь зубы, напугав проходившего мимо воспитанника с горой свитков до самого подбородка, выдохнул и пошел в другую сторону. Вместо занятия у Сакурады он лучше помедитирует тихо где-нибудь на солнце, ему это сейчас нужнее бессмысленного махания деревянным мечом.

Так он и поступил. Спрятался вдали от жилых построек, в кружевной тени деревьев, и отключился от мира. Его тело сделалось легким, невесомым, а мысли потеряли четкость. И внутри самого себя Хизаши снова стал гибкой серебристо-белой змейкой, не подчиняющейся глупым человеческим законам. Так он и сидел, пока солнце не прошло зенит, а урок у Сакурады-сэнсэя успел дважды смениться другими занятиями. Лучи перестали скользить по лицу шершавым горячим языком, и Хизаши открыл глаза. Напротив него, отражая позу, сидел Морикава-сэнсэй.

– У… учитель?

Морикава медленно поднял веки, и его рассеянный взгляд сфокусировался на Хизаши.

– Мацумото-кун. Надеюсь, я не помешал твоей медитации, ведь ради нее ты заставил своих друзей придумывать тебе оправдания, – произнес Морикава. – Впрочем, Сакурада-сэнсэй не из тех, кого устроит причина прогула меньшая, чем смерть. Но я вижу, хвала богам, ты в полном порядке.

– Я неважно себя чувствовал, поэтому решил позаниматься рэйки[10]10
  Рэйки – в контексте данной книги: техника медитации для исцеления.


[Закрыть] в одиночестве, – легко солгал Хизаши, глядя учителю в глаза.

– Верно, ты на голову опережаешь других своих сверстников, – кивнул Морикава. – Однако после возвращения из замка лорда Киномото ты ведешь себя необычно. Необычно для Мацумото Хизаши. Скажи мне, ведь я твой учитель. Что с тобой творится?

Хизаши охватил страх, потом гнев, а потом он спокойно возразил:

– Со мной ровным счетом ничего не творится. Мы все немного волнуемся из-за Гаппай-но хи.

– Разве? Я не помню, чтобы ты когда-то по своей воле прикасался к мечу, даже бамбуковому.

– Не все готовы открыто выражать свои чувства, как это делаете вы, – протянул Хизаши, уже с трудом скрывая недовольные нотки. Морикава выводил его из себя назойливыми попытками изображать заботливого наставника, тогда как всем было очевидно: ему бы самому такой не помешал. Хизаши знал, что может убить его, даже не прибегая к скрытой силе ёкая. Понимал ли это сам Морикава? Едва ли. Он был похож на взрослую версию Куматани, и Хизаши очень постарался не думать о том, что именно это заставляло его видеть в учителе только плохое.

– Может, тебе просто стоит почаще улыбаться друзьям?

От досады Хизаши сильнее стиснул зубы. А Морикава смотрел с ласковым беспокойством, и пламя ярости – от того странной и даже пугающей, что вызвана была столь незначительной причиной – разгоралось все сильнее.

И тут, как спасение свыше, совсем рядом послышались возбужденные голоса.

– Смотрите! Это же Морикава-сэнсэй!

– Сэнсэй!

Захрустели ветки, пропуская прущего напролом Мадоку. За ним, прячась за широкой спиной, шел Сасаки, Кента замыкал. И вся эта компания заполнила крохотную полянку шумом дыхания, запахами и эмоциями, которых Хизаши, разумеется, не видел, но которые будто сделали воздух душным и плотным. Захотелось нырнуть в траву и ускользнуть прочь.

– Когда вы вернулись, учитель? – спросил Сасаки, усаживаясь рядом. – Мы очень переживали.

– Нам рассказали про Гаппай-но хи! – перебил его Мадока. – Правда, что мы сами сможем выбрать себе ёкая для меча? Серьезно? Дадите пару советов?

Куматани сел рядом с Хизаши, достаточно близко из-за тесноты поляны, но не нарушая личного пространства. Его взгляд был обращен на учителя.

– Значит, я приехал вовремя, – рассмеялся Морикава. – Не хотелось бы пропустить такое важное событие в жизни своих учеников.

Хизаши покосился на Кенту, и тот, почувствовав, повернулся к нему и пояснил:

– Ниихара-сэнсэй объявил дату первого этапа будущей церемонии обретения меча. Мы не стали прерывать твое уединение.

– Мы будем ловить себе ёкаев! – снова встрял Мадока. – Каких захотим!

Хизаши потер пальцем вмиг разнывшийся висок. Морикава поймал его непонимающий взгляд и сказал:

– Похоже, Мацумото-кун выбрал не самое подходящее время, чтобы «приболеть». Давайте сделаем так, – он переложил на колени ножны со своим мечом, – я покажу вам кое-что, а после отвечу на вопросы.

Он положил ладонь на рукоять катаны, уперся большим пальцем и на один сун[11]11
  Сун – историческая мера длины, равная примерно 3,03 см.


[Закрыть] обнажил блестящий металл. Мадока едва не прильнул к нему носом, такая от него исходила волна горячего интереса. Хизаши лишь мазнул по клинку равнодушным взглядом и тут почувствовал, как внутри что-то отозвалось, будто на голос знакомого. Хизаши вновь всмотрелся в меч и тогда понял – тот был живым. Не просто наполненным энергией ки и потому прозванным духовным оружием. Духовное – потому что имеет душу.

– Не может быть… – выдохнул он раньше всех, и Морикава вернул меч обратно в ножны. – Это…

– Это то, о чем не принято распространяться в нашем кругу, – пояснил учитель. – Потому-то вы и не догадывались, в чем заключается истинная цель Гаппай-но хи. Вам не просто раздадут личные мечи, ваше первое оружие экзорциста, но помогут наполнить силой, которая потом пригодится в работе.

– В вашем мече ёкай, – будто не веря до конца, произнес Хизаши. Его настолько устрашала эта мысль, что он не удержал лицо, и на нем проступила гримаса отвращения. Досадная оплошность.

– Это обязательно? – спросил Куматани, переводя внимание на себя.

– Несомненно. Ведь духовное оружие стало непременным атрибутом оммёдзи более двух веков назад. Исключения бывали, но эти случаи уникальны, и мы не станем их сейчас рассматривать.

– Неужели кто-то мог по своей воле отказаться от такого? – не поверил Мадока. – Духовное оружие – это здорово. Я слышал, что в других школах у экзорцистов не только мечи, но даже луки и копья. И в них тоже заключены ёкаи?

Морикава кивнул.

– Верно. Обычно альтернативное оружие предпочитают школы поменьше.

– И правильно. Мечи – вот истинная гордость мужчины!

– Но как же так вышло, что никто не проговорился за столько времени? – спросил Сасаки. Его отношение к новости было Хизаши не понятно, а вот вопрос оказался здравым. – Получается, есть какой-то запрет?

– Ты прав, Сасаки-кун, – ответил Морикава-сэнсэй. – Понимаете же, какое волнение может вызвать у простого человека то, что к нему в дом принесли ёкая, пусть и внутри меча? Поэтому вам тоже предстоит дать клятву, что знания, полученные в стенах школы, останутся при вас.

Дальше беседа пошла по кругу, в основном поддерживаемая Мадокой. Как это будет происходить? Когда? Где? Какой ёкай в мече учителя? У него была масса вопросов, которые не могли скрыть его радости. Все же Мадока Джун идеально подходил идеалам школы оммёдо и экзорцизма Дзисин. Возможно, единственный из всей их компании.

Поймав на себе одновременно взгляды учителя и Куматани, Хизаши опустил голову, невольно посмотрев на ножны, покрытые красным блестящим лаком, и на мгновение почудилось, будто кто-то из металлического плена Рендзё с тоской посмотрел на него в ответ.

В суете прошли дни. Разговоры ожидаемо стихли, и даже по вечерам в их жилом павильоне не было слышно настойчивых попыток вызнать, кто и как собирается называть свои мечи и кого в них заключать. И все вроде пришло в норму, только Хизаши мучило воспоминание о том первом чувстве, которое вызвал у него взгляд на катану Морикавы-сэнсэя.

Экзорцисты – зло. Хизаши частенько сталкивался с таким мнением своих собратьев, но лишь молча проползал мимо. Его экзорцисты не пугали, в конце концов, он же не совершал ничего дурного. За что бы его изгонять? У Хизаши была совсем другая цель, и он скользил к ней серебристой змейкой, не представляя, чем обернется эта мечта.

Экзорцисты – зло. И ощущая душу меча Рендзё, Хизаши не понимал, как не заметил этого сразу. Приблизился ли бы он тогда к воротам Дзисин той дождливой осенью?

Ответ – да. Иначе невозможно.

– Вот, держи.

Куматани передал ему стопку ветхих листов, сшитых в тонкие книжицы. В библиотеке Дзисин было сумрачно, поскольку она находилась в толще горы и не имела окон. Точнее сказать, это помещение являлось архивом, где хранили старые отчеты о выполненных заданиях. Самая дальняя его часть даже не освещалась, и приходилось держать при себе фонарик-тётин[12]12
  Тётин – традиционные японские переносные фонарики с ручкой наверху.


[Закрыть]. Кента пристроил длинную ручку между досок стеллажей, и бумажный шар слегка покачивался, и круг света от него скользил по полкам и окрашивал кончики волос Кенты в желтый.

– О, светлые ками! – вырвалось у Хизаши. – Это когда-нибудь закончится? Почему никто другой не займется этой ерундой?

– Это не ерунда, – возразил Кента, и уже не в первый раз. – Мы делаем важное дело, в будущем эти записи могут помочь другим экзорцистам.

– Готов поспорить, их перекладывает каждый новый набор учеников. Когда бы тут взяться беспорядку?

Но Кента уже раскрыл очередную тетрадь и, прислонившись к стене, углубился в чтение. В последнее время он читал как одержимый, все подряд, начиная со стихов и заканчивая, вот, старинными отчетами, наверняка заполненными такими же, как они, учениками. Хизаши отвернулся и спихнул стопку на полку, не особенно заботясь об аккуратности. Резкое движение покачнуло фонарик, и пламя внутри замерцало, играя тенями вокруг.

Кента поднял взгляд, как бы говоря: «Не устрой пожар, пожалуйста», и Хизаши закатил глаза. Пожары ему не нравились, и огонь первое время жизни в этом теле вызывал недоверие. Сейчас, правда, Хизаши уже не тот, что раньше, от человека и не отличишь. Взять, например, тонкие длинные пальцы, которыми он ловко переворачивал страницы книжицы. Очень удобная штука эти пальцы, Хизаши оценил их по достоинству. Кажется, это было буквально на днях, но сколько уже прошло? Три года? Для кого-то вроде Кенты – краткий эпизод, а для Хизаши – почти целая жизнь.

Задумавшись, он отложил отчет и взял другой, заполненный, судя по уверенным росчеркам кисти, кем-то более опытным. Факты изложены грамотно и по делу, но не без некоторого изящества речи. Пока Куматани был занят, Хизаши от скуки пробежался взглядом по столбикам иероглифов. Деревня Токкай на северо-востоке от Нагойи, причина обращения в управление Дзисин – зарево синего огня на горе. Оммёдзи прибыли на место и обнаружили сожженные дома и кучу мертвых сельчан. Все были убиты там, где их настигла беда, – кто на пороге собственного жилища, кто возле колодца. Источник возгорания – маленькое святилище местного ками-защитника. И была еще одна странность – выжил один-единственный мальчик, лет двенадцати.

Хизаши из интереса решил посмотреть на дату и имя экзорциста под обложкой, но успел увидеть только знакомую фамилию – Ниихара, как вдруг пламя в фонаре погасло.

На мгновение темнота окутала все плотным одеялом, Хизаши от неожиданности выпустил книгу из рук, и она с мягким шелестом страниц упала на пол.

– Откуда сквозняк? – удивился во мраке голос Куматани. Испуганным он точно не был. – Подожди, не шевелись, я сейчас.

Вспыхнул простой огненный талисман – их всегда хватало в избытке даже у воспитанников, чтобы не тратить время на высекание огня, когда есть оммёдо. Бездымное красно-рыжее пламя выхватило из тьмы лицо Куматани.

– Помоги поджечь свечу, – попросил он, и Хизаши взялся за бумажный корпус фонаря. Вскоре хранилище библиотеки вновь освещалось трепетным уютным светом, а вот отчета под ногами у Хизаши уже не было.

– Ты ничего не убирал? – на всякий случай спросил он у Кенты, тот покачал головой.

– Ты что-то потерял?

– Ничего, – ответил Хизаши и принялся за работу, решив на время забыть о прочитанном, хватало и личных поводов поломать голову.

Отчеты сортировались по годам и тяжести случаев. Бывали такие, которые в действительности оказывались делом рук человека или вовсе домыслами невежественных крестьян. Другую категорию составляло большинство имеющихся отчетов – это случаи изгнания ёкаев и злых духов по всей империи. Не так уж и редко, похоже, происходили столкновения с демонами, настоящими, из подземного мира Ёми, но куда чаще – с мелкими демонами-акумами, в которых в том числе перерождались особо злые ёкаи. Это был своеобразный круговорот – люди умирали и перерождались в новых жизнях или не уходили дальше, а застревали в виде юрэев или злых духов. Последние рисковали рано или поздно превратиться в акум. Животные, совершенствуясь, становились ёкаями, а те, если повезет, могли стать ками, заслужив поклонение людей. Или пойти по пути зла, что случалось, увы, чаще и куда как проще.

Но имелась и такая категория отчетов, куда помещали тетради с делами странными, необъяснимыми, она была малочисленной, но окруженной зловещей аурой. Складировались такие отчеты отдельно от остальных, и младшим ученикам вроде Кенты с Хизаши путь туда был закрыт.

– Эй, если ты не собираешься работать, а только читать, мы отсюда и до ужина не выберемся, – проворчал Хизаши. Не то чтобы он особенно усердно трудился, но в пыли успел испачкаться.

Кента отозвался не сразу, будто не услышал, а потом отложил очередной отчет и серьезно спросил:

– Хизаши-кун, тебе не кажется странным, что мы будем изгонять зло с помощью другого зла?

– О чем ты?

– О церемонии Гаппай-но хи. Получается, заключая ёкаев в мечи, мы с их помощью будем потом изгонять им подобных. Ты не считаешь, что это как-то подл…

Хизаши молниеносно оказался рядом и зажал ему рот ладонью. И без того большие глаза Кенты стали еще больше и с тревогой смотрели на Хизаши поверх его пальцев.

– Будь осторожнее со словами, – посоветовал Хизаши. – Если рядом нет других людей, это не значит, что ты тут один.

Кента отстранил его ладонь и перевел дух.

– Конечно, я тут не один. Мы же с тобой вместе.

Интересно, подумалось Хизаши, он действительно не понимает, что может пострадать от подобных рассуждений?

– Тем более, – холодно произнес он. – Хватит быть таким наивным, тебе давно не десять лет. О тебе тут некому заботиться.

– Но ты уже заботишься обо мне, – легко возразил Кента.

И видят боги и демоны, он прав, и осознание его правоты больно укололо Хизаши, будто его уличили в чем-то мерзком и постыдном. Взмахнув рукавом, он так резко отвернулся, что едва снова не оставил их без света.

– Работай давай, – бросил он хмуро. – Я устал.

Темное хранилище наполнилось шелестом обложек, размеренным дыханием и потрескиванием свечного пламени в клетке бумажного фонаря, и только в груди у Хизаши стучал назойливый молоточек, унять который все никак не выходило.

Обманчивое спокойствие было нарушено на следующий день. Хизаши и Кента возвращались из хранилища после очередной порции обязательной работы, когда встретили Мадоку и Сасаки, и оба они на удивление были одинаково взбудоражены. Среди младших учеников, допущенных до Гаппай-но хи, объявили общий сбор после обеда. Все уроки до вечера отменили, чтобы юноши могли осмыслить услышанное, тем более что информация, которую Ниихара-сэнсэй вместе с Морикавой и Сакурадой донесли до них, и впрямь требовала тщательного обдумывания.

В додзё гулял теплый ветерок, проникающий сквозь открытый дверной проем, ученики числом в дюжину сидели на полу в сосредоточенном ожидании, и когда старый наставник опустился на свое место перед стягом с тремя У, как их называли между собой, а учителя помладше сели по обе стороны от него чуть поодаль, внимание юношей можно было резать ножом, таким оно стало плотным.

– Что ж, я рад видеть столь ярое нетерпение у молодежи, – кашлянув, произнес Ниихара-сэнсэй, взглядом старой хитрой лисы скользя по рядам учеников. – Да-а-а… Напоминает дни моей юности. Так не будем же тянуть? К третьему дню каждый из вас должен определиться, кто станет наполнением вашего будущего духовного оружия. Отнеситесь к выбору серьезно, ведь меч экзорциста это отражение его души. Будет ли он полон огня и ярости или же коварства и изворотливости? Хотите ли вы мощи или мудрости. Какие чувства вы хотите нести? Правильный выбор очень важен, но правильность его сможете определить только вы сами. Морикава-сэнсэй, прошу вас.

Морикава с почтением кивнул ему и обернулся к застывшим ученикам.

– Для начала хочу поздравить вас с наступлением поворотного момента, первого в вашей жизни оммёдзи. Ниихара-сэнсэй не зря обратил особое внимание на важность верного выбора. Не переоцените свои силы, но и не стоит принижать свои способности. Найдите баланс в себе, не рискуйте понапрасну и не гонитесь за целью, которая для вас недостижима. Помните главное – даже дзасики-вараси[13]13
  Дзасики-вараси – разновидность ёкая, домовой дух, считается, что дзасики-вараси приносят в дом удачу.


[Закрыть] в своем доме могут быть опаснее дзикининки[14]14
  Дзикининки – злой ёкай, пожирающий трупы людей.


[Закрыть], а слабый духом, пленив нурарихёна[15]15
  Нурарихён – могущественный ёкай с обманчивой внешностью, часто выглядит внешне добродушно, с удлиненной тыквообразной головой и старческим лицом.


[Закрыть], не сможет потом совладать с ним и неизбежно потерпит крах.

– Морикава-сэнсэй имеет в виду, – грубовато перебил его Сакурада, – что жадность и гордыня приведут вас в могилу. Выбирайте цель себе по силам, чтобы мне не пришлось вытаскивать вас из пасти они.

Морикава-сэнсэй смущенно кашлянул, а старик Ниихара одобрительно покачал головой.

– Все именно так, – подтвердил он. – Ёкаи есть везде, в воде, в лесах, горах, в небе и даже рядом с людьми. Мудро распорядитесь этой информацией и сообщите о своем решении Морикаве-сэнсэю не позднее завтрашнего вечера. Тогда же и получите инструкции и необходимые талисманы.

После этого Ниихара удалился вместе с Сакура-дой, а Морикава еще немного пообщался с учениками, пока не вдаваясь в детали. Два дня – приличный срок, чтобы все обдумать, впрочем, Хизаши и начинать не собирался. Он лишь с затаенным любопытством изучал лица соучеников, группами покидавших додзё. Прохождение этого этапа церемонии Гаппай-но хи не в одиночку не возбранялось, как раз наоборот, ведь так было куда безопаснее, но вот что удивительно: за порогом додзё Мадока вдруг ускорился и скрылся с глаз, Сасаки, извинившись, куда-то убежал, и только Кента задумчиво шел рядом, не делая попытки заговорить. Так и вернулись в свой павильон в неуютном молчании.