Текст книги "Куриный Бог (сборник)"

– А если с ними совсем замириться?

– Как?

– Ну, я не знаю. Если бы они опять загоняли в сети рыбу. Я знаю, так раньше было, деда говорил. – Ей было лестно, что господин герцог беседует с ней, как со взрослой. А она было начала думать о нем плохо. Что он не рад ей. А он просто тревожится за свой народ.

– Не знаю, – устало сказал герцог, – конечно, это было бы очень кстати. Но рыбаки ненавидят тюленей. Я не могу гарантировать морскому народу безопасность, а это уже… – Он резко рубанул ладонью, словно отмахнулся.

У Эльки сжалось сердце. Это и значит быть герцогом, подумала она, знать то, чего не знает никто другой. Не перерезать ленточки, не именовать корабли, не красоваться в дальновизоре… С опасностью для жизни кружить на аэроплане над снежными пропастями, над страшными ледяными великанами. Принимать решения. Ждать катастрофы.

– Что мне надо делать? – спросила она тихо.

– А?

Герцог смотрел в окно. Элька тоже посмотрела – по дорожке к стоящему у ворот экипажу шла женщина с девочкой. Лицо у господина герцога на миг стало беззащитным, каким-то очень домашним, но он тут же спохватился и вернул прежний сухой тон.

– Ничего. Отвечать на вопросы. Иногда выезжать со мной в представительские поездки. Позировать светописцам. Улыбаться… Я понимаю, Калеб немножко грубоват. Я пришлю тебе компаньонку, чтобы научила тебя манерам и немножко… пообтесала. Ну и тебе будет не так скучно. Что еще?

– Не запирайте меня больше на ключ, – попросила Элька.

– Хорошо. Не буду. Иди, Эля. Скоро начнется пресс-конференция, тебе надо к ней подготовиться. Я тоже должен на ней присутствовать, но у меня еще много дел.

Она молча кивнула, встала, шурша платьем, и направилась к двери.

– У тебя красивое имя, – сказал герцог ей вслед. – Откуда?

Она обернулась:

– Когда мамка меня рожала, как раз пустили электростанцию. И в гостинице зажглись первые лампочки. Вот мамка и…

Он больше ничего не спрашивал, и Элька закрыла за собой дверь.

* * *

Оказалось, что позировать для светописцев не так уж и приятно: сидишь под яркими лампами неподвижно, пока по шее стекают струйки пота. А перерезать ленточку по случаю открытия новой городской гошпитали тоже небольшое удовольствие: туфли натирают, туго стянутая талия не дает вздохнуть. Неужели все эти нарядные дамы, что точно рыбки плавали в линзе дальновизора, чувствовали себя так же? В «Модной женщине» ничего про это не говорилось. Правда, когда Элька спросила ласковую, прямо сахарную компаньонку, можно ли ей почитать новый выпуск «Модной женщины», та удивилась: «Что почитать, золотко?» Оказывается, она и не слышала о таком журнале.

Компаньонка учила Эльку, что́ надо отвечать на тот или иной вопрос и как держать себя за столом, – оказывается, это гораздо сложнее, чем Элька думала. Но когда Элька попросила принести в комнаты печатную машину, компаньонка опять удивилась: «Зачем тебе, деточка?» Элька все-таки настояла и теперь два часа в день лупила по клавишам под диктовку компаньонки, а потом исправляла ошибки, которых было так много, что Элька даже поинтересовалась, нельзя ли ей хотя бы сюда приводить учителей. Стыдно дочке герцога, пускай и незаконной, ходить неученой. Но компаньонка уклончиво ответила: «С осени, ласточка».

Элька была и ласточкой, и золотком, и лапушкой, но ей порой так хотелось услышать мамино «Горе ты мое!». Утешало лишь то, что в далеком поселке мама с близняшками смотрят в дальновизоре на нее, Эльку, и думают, что ей, Эльке, тут хорошо живется.

Элька теперь понимала, что господин герцог вовсе не рад тому, что она нашлась, а, скорее, наоборот, и держит ее при себе, чтобы она не наделала каких-то глупостей, а вовсе не потому, что любит ее. По крайней мере, он с ней честен, думала Элька, а это уже хорошо.

Правда, он часто брал ее с собой, а значит, вовсе не стыдился. Например, только вчера она была с ним на большом приеме в Мусеуме. Элька думала, что ученые – это важные бородатые старики в очках, но ученые были молодыми, видными и смотрели заискивающе. Ничего про ледяных великанов, против Элькиных ожиданий, не говорилось, а говорилось про деньги на строительство нового корпуса Мусеума, на повышение окладов для тех, кто занимается важными для народного хозяйства исследованиями, и о прочих скучных вещах. По окончании приема Элька все-таки спросила герцога, почему ни слова не было сказано о ледяных великанах. Господин герцог ответил, что такие вещи обсуждаются с глазу на глаз и что руководство Мусеума потом нанесет ему отдельный, приватный визит. Элька хотела бы знать, что там будет говориться, во время этого приватного визита, но уже понимала, что ей ничего не расскажут… Государственные дела, как любила повторять ласковая компаньонка, не твоя забота, лапушка.

Но сегодня, зашнуровывая на Эльке корсет (ох и неловко в нем было поначалу!), компаньонка даже не сказала, ради кого Эльке пришлось выпрямлять спину и задерживать дыхание. Она только поспешно и торопливо помогла ей причесаться и повела длинным коридором. Солнечный свет, падающий из высоких окон, выстлал красноватые плашки паркета густыми охристыми квадратами.

В парадной зале, где по стенам висели морские карты и старые картины, все больше темные портреты незнакомых людей, за длинным столом уже сидели несколько человек. Элька узнала министра рыболовства и рыбной промышленности, министра морского транспорта и министра иностранных дел (Элька не раз видела их светописные портреты в газетах), сидящих бок о бок на толстых бархатных стульях, и Калеба с блокнотом за маленьким столиком в углу. Остальных она не встречала, хотя их лица были ей смутно знакомы, тоже по газетным светописным рисункам. Господин герцог в официальной черной паре и с золотым медальоном, который он надевал только в торжественных случаях, сидел во главе стола, но когда Элька, сопровождаемая компаньонкой, вошла, встал, приблизился к ней и усадил рядом с собой. Такого не случалось еще ни разу: сидевшие за столом тоже удивились и перешептывались, склонив друг к другу головы и искоса поглядывая на Эльку.

– Не понимаю, – герцог нервно двигал туда-сюда стакан с водой, – в первый раз за сто лет… Я предпочел бы решать этот вопрос без тебя. Но они требуют твоего присутствия…

– Кто? – шепотом спросила Элька, подбирая шумное платье.

Но господин герцог только вздохнул и ничего не ответил.

Со своего места во главе стола Эльке было видно, что несколько кресел стоят пустые, а на столе перед ними – яркие синие флажки на палочках.

– Идут, идут, – сказал громко министр морского транспорта, и все как-то зашуршали, зашептались, хотя с виду оставались все такими же неподвижными и важными.

Элька вытянула шею – в широко распахнутые, белые с золотом двери вошли высокие люди в черных и синих суконных камзолах, похожих на те, в которых красовались важные господа на темных настенных портретах. Коротко склонив головы, они расселись за столом на местах, обозначенных синими флажками. Один из них сел за пустой столик в углу напротив Калеба и достал папку, переплетенную в рыбью кожу.

– Кто это? – спросила Элька теперь уже у сидящего с ней рядом министра рыбной промышленности.

– Тюлени, – сказал тот тоже шепотом и нервно дернул шеей.

Элька вытаращила глаза. На тюленей гости не походили. То есть увидь она их на улице… Нет, конечно, что-то было немного странное, как бы нечеловеческое в их спокойных, чуть навыкате, карих глазах, но господин министр иностранных дел, например, вообще напоминал старую черепаху – и ничего.

Один из новоприбывших показался Эльке смутно знакомым. Темноволосый и широкоплечий, с гладкими белыми руками, он сидел рядом со старым седым тюленем, грудь которого украшала тяжелая серебряная цепь с тускло светящейся, как бы розоватой жемчужиной. Элька никогда не видела таких больших жемчужин, даже в коллекции Мусеума, куда их водил ректор. Заметив Элькин заинтересованный взгляд, седовласый снял с себя через голову украшение, встал и с поклоном подал его Эльке. Краем уха она услышала, как министр морского транспорта судорожно втянул в себя воздух.

– Что я должна делать? – растерянно спросила Элька герцога.

– Прими, – ответил тот сквозь зубы.

Элька встала и сделала книксен. На сей раз книксен получился без малейшей запинки.

– Я… благодарю вас, – сказала она вежливо, – но это… право, слишком роскошный подарок. Я могу… пожертвовать его Мусеуму?

– Нет, – седовласый улыбнулся и качнул головой, – это личный дар, который вы не вправе передавать кому-либо. Добавлю, что все, что я слышал о вашей красоте и доброте, скорее преуменьшено, нежели преувеличено.

Говорил он в точности как одевался – слегка старомодно, и это ему шло.

– У вас вырос прекрасный цветок, – он обернулся к герцогу и слегка поклонился, – и мы рады возможности напомнить вам о древнем договоре.

Раздался глухой звук: это министр морского транспорта уронил свой стакан с целебной водой, и тот, покатившись по столу и оставив за собой мокрую дорожку, упал на ковер, но не разбился, а встал, опрокинувшись вверх дном, точно детский куличик в песочнице.

Остальные молчали и не двигались. Министр морского транспорта, морщась и отряхиваясь, щелкнул пальцами Калебу, чтобы тот поднес салфетку.

Герцог откашлялся.

– Договор не возобновлялся несколько поколений, – сказал он наконец непривычно тонким голосом.

– Тем больше резона возобновить его, – ответил седой, – для вас и для нас. Мы осведомлены о ваших проблемах.

– Вы и есть наша проблема, – сказал министр рыбной промышленности и рыболовства. – Известно же…

– Помолчи, Хенрик, – сухо осадил его герцог. – Продолжайте, сударь…

– При условиях соблюдения договора мы гарантируем сотрудничество в двухсотмильной зоне согласно квоте улова, распространяющееся на все плавсредства с государственной лицензией от малых рыболовных ботов до средних рыболовных траулеров включительно, а также безопасность личным индивидуальным плавстредствам размером, не превышающим…

– И ваша выгода здесь? – подсказал министр иностранных дел.

– Никакой, – покачал головой седовласый, вежливо улыбаясь, – но мы рассудили, что вражда между подданными вашей светлости и морским народом несколько затянулась и никому не идет на пользу. Быть может, дальнейшее сотрудничество…

– Это для нас большая честь, – герцог овладел собой и теперь говорил обычным своим голосом, – я был бы счастлив возобновить сотрудничество с морским народом.

– Еще бы, – пробормотал сквозь зубы министр рыбной промышленности.

– Мы отлично осведомлены, что уловы падают, – продолжал седой. – К тому же морские пути сейчас небезопасны, и вы об этом знаете не хуже нас.

Герцог сделал неопределенное движение ладонью.

– Мы могли бы обеспечить проводников для торговых судов и охрану прибрежных поселений. Как видите…

– С правом селиться на нашей земле, я полагаю? – кисло уточнил герцог.

– Мы бы рады, – покачал головой его собеседник, – но ваши подданные не слишком нас любят, и это не исправить монаршими указами. Поэтому сейчас я предпочел бы не выдвигать подобного условия – это предотвратит дипломатические осложнения, не так ли?

– Древний договор… – Герцог откашлялся. – Древний договор… это же отжившая, устаревшая традиция. В век пара и электричества нужны более прочные гарантии. Экономические. Этот вопрос можно было бы…

– Мы настаиваем на древнем договоре, – мягкость и улыбка седого были лишь маской, за которой скрывалась твердость камня, – в противном случае о сотрудничестве не может быть и речи. Это необходимое условие. – Он вновь обернулся к Эльке, и та поняла, что он, непонятно почему, все-таки ей симпатичен. – Я должен пояснить, о чем идет речь, сударыня Электра, – сказал он мягко. – Древний договор предусматривает символический брак между нашими двумя народами. Как бы суша и море вступают в супружеские отношения ради мира и процветания своих подданных. Но символический брак должен подкрепляться браком отпрысков монарших семей. У его светлости две дочери, одна еще не вошла в возраст, к тому же, как мы знаем, хрупкого здоровья, другая же в расцвете сил и красоты. – Он встал и поклонился Эльке. – В свою очередь, отпрыск нашего правящего клана…

Тюлень, который сидел рядом с седовласым, тоже встал и поклонился, и Элька поняла, где его видела.

Вокруг стало очень тихо. Даже Калеб перестал скрипеть своим самописцем.

– Я что? – сказала она, глядя в пол. – Это как отец. Как он скажет, так и будет.

– А я думал, это все сказки! – Кто-то из незнакомых Эльке персон хлопнул себя по колену. – Надо же…

На него зашикали.

– Речь идет не только о благополучии моей дочери, – герцог говорил медленно, подбирая слова, – но и о благополучии государства. Вы же понимаете, судари мои, что былые времена, когда все решалось единолично по монаршему слову, давно ушли в прошлое. Старые традиции и обряды тоже уходят…

– Разве? – спросил седой, холодно улыбаясь. Между ним и герцогом было что-то, чего Элька не поняла, – как бы электрическая дуга, которую ей показывали ученые Мусеума.

– Я должен думать… сразу о многом, – сказал герцог; в падающем беспощадном дневном свете Эльке были видны резкие сероватые морщины и красные прожилки на белках его глаз. – Это… неотъемлемо от моего положения. Поэтому…

– Мы только приветствуем новые веяния. Обычай принимать решения, посоветовавшись с первыми лицами государства, безусловно, достоин уважения. Ваши министры просто обязаны сказать свое слово, как же иначе. Мы же с радостью подождем решения.

Седой встал, и все остальные тюлени встали, отодвигая стулья, и только ожидали его сигнала, чтобы направиться к выходу. Элькин тюлень смотрел на нее спокойно и печально, и все остальные тоже смотрели на нее. Элька вдруг почувствовала, что краснеет, а глаза от смущения наполняются слезами.

– Надеемся получить ответ завтра, – сказал седой, – дольше трех дней нам не отпущено пребывать на земле.

– Я знаю, – кивнул герцог.

– Не хотелось бы огорчать вашу светлость… – Седой направился к двери, и тюлени двинулись за ним. Уже у двери он на миг задержался и коротко поклонился на прощание. – Но отказ мы воспримем как оскорбление.

Как только дверь за ними закрылась, все сразу зашумели, словно только и ждали разрешения.

– Не может быть, чтобы никакой выгоды! Это… какая-то ловушка, ваша светлость. Я бы советовал… предпринять дополнительное расследование…

– Но сотрудничество… если они и впрямь согласятся… не хочу лишний раз повторять, ваша светлость, но с уловами просто катастрофа. Учитывая, что постоянные неурожаи....

– Хенрик прав, нам грозят голодные бунты. Это, по крайней мере…

– И безопасность морских дорог…

– В конце концов, она же не прямая наследница. Это может быть удачным альянсом, ваша светлость. Если подумать, это можно представить, как…

Они вновь смолкли, и Элька поняла, что все смотрят на нее, а она так и стояла, теребя цепочку с камнем. Камень был теплым на ощупь, словно живым.

– Вы что, считаете, что я так легко ею пожертвую? – спросил герцог, и Элька почувствовала, как у нее перехватывает горло. – Господа, моя дочь не разменная фигура в политических играх.

– А зря, – тихонько сказал похожий на черепаху министр иностранных дел.

– Помолчите, друг мой, – сухо проговорил герцог. – Ступай, Эля.

* * *

Растерянная Элька брела по коридору в сопровождении компаньонки. Отец не даст ее в обиду. А она, дурочка, думала, что он ни капельки ее не любит. Да, но… Если это хорошо для страны… Разве не для этого ее, Эльку, взяли во дворец? Чтобы она принесла пользу? Этот тюлень… он симпатичный. Или нет, наверное, он противный, от него пахнет рыбой, фу. Но они совсем как люди. Дед говорил, когда они оборачиваются, то и не отличишь. Элька то краснела, то бледнела. «В твоем возрасте мечтают не об отце, а о возлюбленном», – сказал ей тюлень, а Элька и не знает, мечтает она о возлюбленном или нет. Вот об отце она мечтала, и лучше было бы этой мечте не сбываться. Но ведь ее все равно рано или поздно выдадут замуж, так почему бы…

Задумавшись, она было свернула в боковой коридор, но компаньонка, ласково взяв ее за плечо, сказала: «Пойдем, лапушка», и Элька впервые осознала, какие мощные мышцы скрыты под пышными рукавами ее платья.

В комнатах, когда компаньонка помогала ей переодеться (цепочку с жемчужным кулоном Элька положила на столик рядом с печатной машиной), Элька спросила:

– Ты что-нибудь знаешь о тюленях? Расскажи.

Компаньонка пожала могучими плечами:

– Не больше, чем ты, лапушка. Морской народ. Нелюди. Оборотни.

– А где они живут? Должны ведь они где-то жить?

– Они живут в море. Где же еще?

– А… откуда тогда… такие наряды и все остальное?

– С погибших кораблей, – сказала компаньонка авторитетно. – Раздевают мертвецов, сушат и складывают все в пещеры. Сундуки со дна морского, сокровища. Видела, все наряды старые? Это потому, что корабли утонули давно.

Элька поежилась. Вот и дед говорил, тюлени расплачиваются золотом с утонувших кораблей.

– А я слыхала, они когда-то спасали утопающих. И еще рассказывают про одного рыбака – как он взял в жены тюленью деву. Спрятал ее шкурку, и она не могла перекинуться обратно. И она жила с ним и родила ему детей. А потом ветер хлопнул дверью и шкурка упала с притолоки. Тюлениха натянула ее – и все…

– Это сказки, золотко. Никто не знает, чего они на самом деле хотят.

Компаньонка как бы невзначай потянула к себе подарок седого тюленя, но Элька сказала:

– Дай сюда. Это мне подарили.

– Как знаешь, лапушка, но я бы… Я потом отдам господину герцогу.

– Это не твое, – сказала Элька и забрала украшение.

Компаньонка решила не спорить. Она вообще была покладистая. Элька подумала, что начинает ее ненавидеть.

И эта цепь тоже с погибшего корабля? Она была тонкой работы, вся в цветах и листьях и сама по себе красивая, даже если не принимать во внимание жемчужину. А одно звено, самое крупное, явно служило замком, потому что его можно было развинтить на две половинки. Непонятно, зачем замок, если цепь и так свободно надевается через голову. Замок был внутри полым, вроде самопишущего карандаша, и в нем, свернутая в трубочку, лежала узкая бумажка, такая тоненькая, что выведенные на ней буквы просвечивали насквозь.

Элька оглянулась на компаньонку. Та вешала Элькино платье в гардероб и потому не могла видеть Эльку ни просто так, ни в зеркале. Тогда Элька осторожно вытащила бумажку и зажала ее между указательным и средним пальцами, а потом быстро завинтила замок, надела цепь на шею и, не торопясь, отправилась в умывальню. Там, усевшись на край розовой, точно морская раковина, ванны и пустив тоненькую струйку воды, чтобы шумело, она при свете электрического рожка развернула записку.

«Тебе здесь угрожает опасность, – шевеля губами, прочла она, – в соседнем с замко́м звене снотворное. Брось его в питье охранницы, а когда она заснет, выходи вечером в сад. Никому не говори».

Элька недоуменно покачала головой, разорвала записку на мелкие клочки и бросила в отхожее место. Потом осторожно развинтила соседнее с замком звено. Там лежала круглая таблетка величиной с ноготь. Элька спрятала ее в карман, торопливо вышла из умывальни и задумалась.

Может, это заговор, и ее, Эльку, хотят похитить? Чтобы, например, не дать ей выйти за тюленя и спасти страну. Но ведь эту цепь сам старый тюлень ей и передал. А он у них вроде главный. Значит, это какой-то важный секрет. Может, заговор против герцога? И тюлень как-то прознал об этом и хочет предупредить ее или самого герцога, но не может сказать прямо, потому что кругом враги?.. Или и правда опасность угрожает ей самой?

Компаньонка накрывала стол к ужину. Элька смотрела, как она расставляет чашки и подносы. До чего ж у нее могучая спина и сильные руки… Если бы она хоть иногда оставляла меня одну, подумала Элька, все было бы проще. Но она же не охранница, она просто компаньонка, нет?

И дождавшись, когда компаньонка отвернется, она бросила таблетку в носик красивого розового чайничка, расписанного цветами и птицами.

Элька уже привыкла к тому, что резиденция по вечерам пустынна и даже электрические рожки́ горят вполнакала. Вот и сейчас ей по дороге никто не попался. Крокусы давно отцвели и сирень тоже, а фигурно подрезанные живые изгороди буйно разрослись и скрывали от глаз скамейки под увитыми розами шпалерами и белые мраморные бассейны, в которые смотрелись белые мраморные женщины. Сумерки сгустились, и мраморные женщины казались призраками, тоскующими каждая в своем одиночестве. Теплый ветер дул с моря, и Элька подставила ему лицо, вдруг осознав, что впервые с тех пор, как ее доставили ко двору господина герцога, она прогуливается по аллеям одна.

– Но если… если все так, как ты говоришь, Эрик, они могут потребовать отдать им Лидушку.

– Это было бы не худшим выходом, знаешь. Она еще не вошла в возраст. Мы могли бы, по крайней мере, обещать. А потом, когда все наладится, расторгнуть договор. Тогда в их помощи уже не было бы нужды.

Элька затаила дыхание и остановилась. Они сидели по ту сторону живой изгороди на скамье. Скрытый в траве газовый рожок заставлял пылать белым огнем кромку светлого платья женщины.

– Я не отдам ее им, – сказала женщина тихо, – этим монстрам.

– Дорогая моя, они вовсе не монстры. Это все предрассудки суеверных рыбаков. Но нам не придется. Они не согласятся на замену. Они пришли за другой. За этой.

– Но почему, Эрик, почему?

– Приморский поселок. Наверняка были какие-то контакты. В таких поселках это иногда бывает, несмотря на тотальную вражду. Я так и думал, что-то случится – уж больно гладко все шло. Просто как подарок судьбы. Кто ж знал, что они вспомнят о древнем договоре?

– Эрик, но… А если ты им откажешь?

– Они возьмут нас измором, дорогая. Отгонят рыбные стада прочь от берегов. Впрочем, им даже и не придется. Мне выкрутят руки собственные министры, эти жирные бюргеры.

– Эрик… что же нам делать?

– Я и так сделал все, что мог. Больше того, что мог. Сделаю еще. Еще одно невозможное.

Элька по голосу поняла, что он поднимается со скамьи, и отступила в тень.

Отец и правда не хочет отдавать ее тюленям. Он мог говорить что угодно на людях (он называл это не ложью, а политической необходимостью), но вот наедине с супругой, уверенный, что никто их не слышит…

Но тюлени вовсе не монстры… Или монстры?

Быть герцогом – это знать то, чего не знают другие, подумала Элька. Что она, собственно, знает о тюленях? Только то, что она когда-то спасла одного из них?

Говорят, раненые, они теряют способность перекидываться. Вот он и не мог убежать. А теперь требует ее себе. Зачем она, Элька, ему нужна? У них что, своих девушек нет?

Говорят, тюленьи девы красивые…

Пустые скалистые острова, серые мокрые камни, заляпанные чаячьим пометом, сырые пещеры, где в кованых сундуках хранится одежда утопленников…

– Эля!

Она вздрогнула и отступила на шаг.

– Ты поверила мне. Хорошо.

– Не знаю, – сказала Элька, – просто… мне мало что говорят. А настоящая знать – это те, кто знает. Но как знать, кто говорит правду? Компаньонка говорит – вы монстры. И госпожа герцогиня тоже. А герцог говорит – нет… Просто я зачем-то вам понадобилась. Зачем?

– Ты изменилась, – сказал он.

– Я ведь дочь герцога. Я должна вести себя как подобает.

– Ты выросла. Твоя краса расцвела в одночасье. Я этого не ожидал. Я думал, мы заберем отсюда несчастную смешную девочку. И рад, что мне не придется кривить душой. Я введу тебя в дом с радостью и почетом.

– Зачем я вам нужна? – тихо спросила Элька.

Он пожал плечами. Темная фигура на фоне темных розовых кустов. Ветер качнул лепестками, и густой аромат роз окутал Эльку, как плащ.

– Знаешь, в чем самое главное отличие нашего народа от вашего?

– Вы оборотни, – сказала Элька, – и владеете магией.

– Мы никогда не забываем добра. Всегда воздаем за добро добром.

– Потому что я тебя спасла? Только поэтому? Вы готовы заключить мир между нашими народами?

– Да. Потому что это единственный способ спасти тебя.

Он наклонился к ней. Она на всякий случай осторожно потянула носом. Рыбой от него вовсе не пахло. Но от него тянуло жаром, словно от плиты в их гостиничной кухне, словно она дома и мама вот-вот войдет и скажет: «Опять замечталась, горе ты мое!» Вдруг захотелось прислониться к нему и закрыть глаза.

– Эля, – сказал он, – послушай. Мой дядя… а он глава очень большого клана, ну такой седой, ты видела… полагает, что герцог не откажет. Ведь мы предлагаем вашему народу мир и процветание. Мир и процветание, Эля. Безопасные торговые пути. Богатые уловы. Мы сознательно пошли на открытые переговоры со всей вашей верхушкой. Министры, Эля, очень практичные люди, и на самом деле, что бы ни твердили говорящие головы в дальновизорах, решения принимают они. Они, а вовсе не герцог. Он только представляет верховную власть, понимаешь?

– Но он – герцог? Самый главный?

– До какой-то степени. Эля, правитель его статуса – тот, кто возлагает на себя вину за беды страны. Тот, кто готов на жертву. Не в этом дело. Дядя полагает, что герцогу ничего не останется, как только согласиться на наши условия, но я в это не верю. Герцог умеет думать быстро. И я не знаю, каким будет следующий удар. Бежим сейчас, Эля.

Элька оглянулась. Резиденция была темной, только в кабинете герцога светилось окно. Он работал допоздна, как всегда.

– Если я убегу с вами сейчас, – сказала она тихо, – то кого он завтра выведет к вам в обмен на безопасные морские пути и рыболовные квоты? Ему будет нечем с вами меняться.

Тюлень вздохнул. Теплый ветер с моря кружил рядом, точно пес.

– Ты ему веришь?

– Он мой отец.

– В самом деле? Скажи, Эля, ты часто пишешь матери?

– Каждую неделю.

– И получаешь от нее письма?

– Да. Мне приносит их Калеб, секретарь.

– Эля, там, где она сейчас, не пишут писем. Мы успели увезти твоего деда, но ее – нет. Наши шпионы, к сожалению… не так оперативны, как ваши. Гостиница сгорела почти сразу после твоего отъезда, Эля. Подделать почерк и манеру письма не так трудно.

– Я… не верю, – тихо сказала Элька.

– Потому что я чужак?

– Потому что он – мой отец.

– Ты в этом уверена?

– Он сам сказал.

– Эля, он сказал тебе это потому, что любит свою дочь. Он воспользовался твоей выдумкой, чтобы…

Розовые кусты разом зашуршали, словно их ударили гигантской невидимой ладонью.

Далеко за черепичными крышами в темное небо поднялся столб пламени, потом опал, но низкие облака продолжали пульсировать красным.

В резиденции разом вспыхнули окна, и Элька услышала топот бегущих ног и крики.

– Это в порту, – в выпуклых глазах тюленя отразились багровые вспышки, – это… ох…

В порту надрывалась сирена, звук метался, отражаясь от поверхности воды и разбиваясь о стены пакгаузов.

– Он успел раньше, Эля. Он успел раньше!

Тюлень выпустил Эльку (а она и не заметила поначалу, что он схватил ее за плечи) и бросился к ограде.

– Барышня! – Калеб бежал по дорожке, топая ногами; гравий рассыпался в разные стороны под его ботинками. – Барышня, стойте!

Тюлень оглянулся. Элька увидела, что Калеб на ходу вытаскивает самострел и поднимает его двумя руками. Первый выстрел высек искры из ограды, второй ударил тюленя в плечо, но кровь была не видна на черном сюртуке. Он просто пошатнулся, потом бросился в сторону и исчез в кустах. Люди бегали вокруг, Эльку кто-то держал за руку, чужая рука была горячая и влажная, и ей было неприятно, потом она вдруг оказалась в своих комнатах, компаньонка куда-то исчезла, а Калеб сбросил ее печатную машину на пол и уселся за стол, закинув на него ноги.

– Что случилось?

Сирены по-прежнему выли, но уже тише, глуше, а беспорядочная суета, судя по топоту, сменилась деловой.

– Понятия не имею, барышня. Что-то взорвалось в порту. – Калеб достал из нагрудного кармана самописку и почесал ею ухо. – Его светлость сейчас туда поехали. А вы бы шли спать, а?

– Вон отсюда, – сказала Элька.

– Ну уж нет. – Калеб ухмыльнулся. – Терпите, барышня. Чем я хуже тюленя?

Элька отпрыгнула в дальний угол комнаты.

– Только тронь меня, урод!

– Папе пожалуетесь? – Калеб зевнул. – Не волнуйтесь, барышня, не трону. Папа не велел.

Элька пожала плечами и прошла мимо него в спальню.

– Не закрывайте дверь, барышня, – сказал Калеб вслед.

* * *

Герцог вернулся утром (Элька видела, как подъехал экипаж), но ее никто не вызывал, и ни о каких тюленях разговора больше не было. Элька какое-то время потыкала в клавиши печатной машины – клавиши западали, Калеб сломал ее, когда сбросил на пол со стола. Тогда Элька достала из коробки, перевязанной красной ленточкой, мамины письма.

Мама писала про разные дела, про пани Эльжбету, про почтмейстера, про здоровье деда, про то, что Аника уехал в столицу с одним из первых регулярных пароходов, и Элька не могла понять, что здесь не так. Ну вот, правда, мама обычно любила рассказывать про какую-нибудь новую фильму, а в письмах про это ничего не было. И она так радовалась Элькиным письмам. Свои письма Элька запечатывала и отдавала компаньонке, а та отправляла через секретарей герцога… или говорила, что отправляет?

Незнакомый человек прикатил столик с едой, Калеб взял себе отдельный поднос и сел в углу. Наверное, боялся, что у нее еще осталось снотворное.

Элька забралась с ногами в кресло и уставилась в окно.

– Что, аппетита нет, барышня?

– Калеб, – проговорила Элька задумчиво, – а ведь если со мной что-нибудь случится, с тебя спросят.

– Я здесь и сижу для того, чтобы с вами ничего не случилось, – сказал Калеб.

– Я хочу видеть герцога.

– Его светлость занят, – скучно сказал Калеб.

– Если он и правда мой отец, почему не хочет меня навестить? Почему держит под замком? Передай ему, что я хочу с ним поговорить. Как дочь с отцом.

Калеб пожал плечами, но отставил поднос и вышел из комнаты. Элька слышала, как он тихо разговаривает с кем-то за дверью.

Герцог пришел, когда тени в саду передвинулись. Вид у него был утомленный, красные прожилки в белках глаз обозначились ярче.

– Да, Эля? – Он сел в кресло и сгорбился. – Только быстрее, я всю ночь не спал.

– Пускай этот уйдет, – сказала Элька.

Герцог пожал плечами, но махнул ладонью Калебу, чтобы тот вышел.

– Ну вот. Что дальше?

– Что случилось в порту, сударь?

– Взорвался корабль тюленьих послов, – сказал герцог. – По давнему уложению им не разрешается селиться на земле, и они ночевали на своем корабле.

– Как… взорвался? Почему? Герцог опять пожал плечами:

– Тюленей не любят. Кто-то из разорившихся рыбных промышленников… капитанов списанных судов… кто-то, у кого они отняли заработок… порт охраняется, но кто-то ухитрился пронести взрывное устройство.

– Они погибли? – шепотом спросила Элька. Она вспомнила седого тюленя, его мягкую улыбку, твердый взгляд карих глаз. И вдруг подумала, что именно таким и рисовался ей когда-то господин герцог.