Текст книги "Симфония белой ночи"

Симфония белой ночи
Поэтический сборник
Мария Ким

© Мария Ким, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Здравствуйте, дорогой читатель!

Вы держите в руках мою первую книгу. Я назвала её «Симфония белой ночи».

Санкт-Петербург – город, который меня бесконечно вдохновляет, город, который я люблю всем сердцем. Сама атмосфера города распологает к творчеству.

Моя «симфония», как и большинство произведений этого жанра, состоит из четырёх частей.

I Andante Maestoso con fuoko.

В эту часть я поместила свои самые серьёзные стихотворения. Эти стихи – моё восприятие каких-то истин и ценностей. Моё мировоззрение и восприятие тех или иных событий.

II Andantino.

В этом разделе Вы сможете прочитать самые лиричные из моих стихотворений. Вдохновляли меня на них природа, людские истории, мой несравненный город, в котором, наверное, невозможно не писать стихи.

III Scherzo.

Наверное многие уже из названия этого раздела поняли, что в нём можно будет прочитать юмористические стихотворения. Но именно в этом разделе Вас ждёт небольшой сюрприз. Это прозаическая зарисовка.

IV Finale.

В финале своего сборника я поместила стихотворения которые мной лично не поддаются классификации.

I Andante Maestoso
con fuoko

«Он горькую чашу Свою осушил…»

 
Он горькую чашу Свою осушил:
Ходил по земле этой бренной меж нами,
На древе распят был людскими грехами,
Воскрес, – тем любовь Свою миру явил.
 

 
Он не был ни в чём пред Отцом виноват,
Безгрешный, за нас принял страшные муки!
Водой не омыть свою душу, как руки
Умыл пред народом жестокий Пилат.
 

 
А люди своих проклиная детей,
Не ведали меры в безумье страстей.
Но время настанет – поймут преступленье!
 

 
Сын Божий взошел на Голгофу Свою…
И те, что кричали «Распни!» в исступленье,
Теперь со слезами «Dignare» поют.
 

«Мне ужас не знаком блокады…»

 
Мне ужас не знаком блокады
Да, я в то время не жила,
Но страшный грохот канонады,
Порой мне слышен сквозь года.
 

 
Мне чудятся людские стоны,
Мне видится людская боль,
Войны ужасные законы,
И занавесок черных смоль.
 

 
Вот чувствую я страшный холод,
Несчастных женщин скорбный плач…
И всюду смерть! И всюду голод!
О, он изысканный палач…
 

 
Как жутко мне, я задыхаюсь,
Меня теснят! Хочу бежать!
И вдруг… в кровати просыпаюсь,
Но слез от страха не унять…
 

 
Мне ужас не знаком блокады
Да, я в то время не жила,
Но страшный грохот канонады,
Порой мне слышен сквозь года.
 

К Родине

 
Я слишком люблю Россию,
Чтоб счастья иного желать,
Чем просто смотреть на осины,
И бездну небес целовать.
 

 
Смотреть в голубые озера,
Их воду студёную пить,
И слыша церквей перезвоны
За Родину Бога молить…
 

 
Чтоб среди жестокого мира
Стояла она словно храм:
Прекрасна, стройна и терпима,
К наветам и злым языкам.
 

 
Чтоб мудро она принимала
Всё то, что подносит судьба,
И Веры своей не теряла
Россия моя никогда!
 

 
А если война и насилье
В страну вдруг ворвутся мою,
То Землю, за счастье России,
Я кровью своей напою!
 

Рождественская

 
Тихий зимний вечер,
Звезды так горят.
В этой старой песне
Радость, свет царят.
Мир преобразился
Светом янтаря,
Что Христос родился
Вспомним же, друзья!
 

 
Вспомним для чего Он
Свыше к нам сошел,
И какой подарок
Нам оставил Он!
Что принес Он миру
Счастье, благодать,
Чтоб спасенья веру
Мы смогли познать.
 

 
Как благодарить мне,
Мой Господь, Тебя?
Ладана и смирны
Не имею я.
Мой Спаситель вечный,
Иисус Христос,
В благодарность сердце
Я тебе принес!
 

«В стенах старинного собора…»

(Моей дорогой скрипке)

 
В стенах старинного собора
(Органа трубы мчатся ввысь)
Ты малахитом соль-минора
За мою душу помолись…
 

 
В мерцанье на иконах лунном
Я, выплакав последний вздох,
Услышу ли твой голос струнный
Под сенью райских лепестков?
 

 
Со мной в небесную обитель
Твой нежный голос перейдёт?
Он был мой ангел, мой хранитель
Среди несчастий и невзгод.
 

 
А ты была мне другом верным,
Моя певучая звезда,
Как каравелла, в море скверны
Ты оставалась неизменной
И к счастию меня несла.
 

Послание Украине

 
Проснись, опомнись, Украина!
Тебе Европа не сестра!
С Россией ты в веках едина,
С Россией на века близка!
 

 
Один народ, одно дыханье
И Родина у нас одна…
В беде мы до конца стояли,
К победе шли к руке рука.
 

 
И что теперь? Враждою к братьям,
Враждой к себе, ты ль так горишь?
Ты ль эти страшные проклятья
В безумье дьявольском кричишь?!
 

 
Нет! Не поверю никогда я!
Не сломлен твой казацкий дух!
Восстань с Россией против стаи
Врагов твоих. Ведь с нами Бог!
 

 
В единстве братском наша сила!
И вот тогда по всей Земле
«Еще не вмерла Украина»
Пусть повторят народы все!
 

Ещё одно послание Украине

 
В крови и злости утопая,
Забыв и Бога, и любовь,
Своих детей ты убиваешь,
О, Украина, вновь и вновь…
 

 
За звоном серебра гоняясь,
Свободу потеряла ты,
А ненависть не отпуская —
Лишилась прежней красоты:
 

 
Там, где луга цвели под небом,
Теперь несчастья и война!
Поля, что засевали хлебом,
Погибших знают имена…
 

 
Мне больно, больно, Украина!
Тебя любила я всегда!
Твои широкие равнины
И хутора, и города!
 

 
Народа твоего веселый,
Находчивый и смелый нрав!
Теперь же… в некоторых селах
Остался только пепла прах…
 

 
Очнись скорей! Скорей опомнись!
Оковы опиума скинь!
И окровавленную повесть,
Как наваждение отринь!
 

 
У Бога попроси прощенья!
У сыновей и дочерей!
А я, желаю омовенья
И мира… всей земле твоей!
 

II Andantino

«Ночь музыкой сошла на город дивный…»

 
Ночь музыкой сошла на город дивный,
Дыханьем ангела его укрыв.
И мирно спит в прозрачной дымке Зимний,
Волненья дня прошедшего забыв.
 

 
И слышится мне херувимов пенье,
Что нарушая эту тишину,
На город шлет свое благословенье —
Открыв ему небесную страну.
 

 
На Петербург торжественно нисходит
Святая красота, святой страны,
По улицам она туманом бродит,
Возносит к Богу невские мосты.
 
 
И в горнем хоре – стройном и чудесном
Я новые всё слышу голоса:
Поют дворцы, поют дома на Невском,
И площади поют, и Летний сад.
 

 
И оттого мой город несравненный,
Как бригантина сквозь века плывёт,
Что так он каждой ночью неизменно
В бессмертном хоре ангелов поёт.
 

Старинный романс

 
Как мне душно, как сладостно хочется мне
В небе облаком белым растаять,
И слезами дождя на прекрасной Земле
Своё сердце и чувства оставить.
 

 
Как мне душно, как сладостно хочется мне
С морем синею речкою слиться,
И течением быстрым забыть о тебе
Ты, чей образ ночами мне снится.
 

 
Вот теперь распахнула я настежь окно,
Охватил меня жар летней ночи,
Закружило мне голову, словно вино,
Пенье звёзд, что нам счастье пророчит.
 

 
И вдруг заревом дивным почудилось мне,
Что я нежно любима тобою,
Что все чувства и мысли, и сны о тебе
Не остались мечтою пустою.
 

 
И возможно ль, что где-нибудь также сейчас
Ты стоишь, тишину обнимая,
И на эту звезду, что взошла лишь для нас,
Смотришь, в сердце любви не скрывая?
 

 
Милый друг, боль скорее мою заглуши,
Не терзай меня больше молчаньем,
Слёзы горести ты поскорей осуши,
Нежным, трепетным, страстным признаньем!
 

 
И тогда на любовь отвечая твою,
Я сольюсь с тобой в призрачном вальсе,
И тебе о любви я своей напою
В сладкозвучно щемящем романсе…
 

«Я таю, словно первый снег…»

 
Я таю, словно первый снег,
Который так чудесно тонок,
И пусть мне только двадцать лет,
Но я узнала в жизни много…
Мечты, счастливые мечты!
Звездой вы долго мне сияли,
И ваши легкие следы
В душе моей навек остались.
Больших надежд моих волна,
О скалы жизни ты разбилась.
И в длинных косах седина
Уж инеем засеребрилась.
Весны моей последний луч
Уже мелькнул на небосводе.
Останься ж в памяти! И будь
Благословен в своем уходе…
 

«Пригласите меня поскорее на вальс…»

 
Пригласите меня поскорее на вальс,
Закружите под музыку осени желтой,
Я из листьев кленовых возьму себе шаль,
Мы помчимся по улице краскою стертой.
 

 
В рябь каналов и рек опустился туман,
Но я образ Ваш в нём ещё лучше узнаю.
В танце мы заскользим по холодным ветрам,
В сырость вечера ноги свои погружая.
 

 
Мелкий дождь концертмейстером станет для нас,
В парке буйствует осень огни зажигая.
Пригласите меня на свой призрачный вальс…
Петербург! Пригласите меня, умоляю!
 

«Я тебе принесла белоснежную розу…»

 
Я тебе принесла белоснежную розу,
А бутон её полон был слёз.
Не понять никому мою горькую прозу,
Мою жизнь из мечтаний и грёз.
 

 
А когда ты мой скромный подарок увидишь,
Улыбнёшься быть может слегка?
Я тебе отдаю всю себя… ты ведь видишь?
Вот и сердце моё, и рука…
 

 
Пусть меня не поймут, ухмыльнувшись жестоко,
Мне, поверь, не до них, лишь бы мог ты узнать,
Как мне больно, как страшно и как одиноко,
У твоей могилы стоять.
 

«Нет, я не верю в то, что тебя нет!»

 
Нет, я не верю в то, что тебя нет!
Я слышу в музыке твоей любви завет,
Ты для меня живой, мой вечный гений,
И в тысяче безумных сновидений
Не чувствую меж нами сотни лет.
 

 
Что ты ушёл, твердят мне разум и года,
С улыбкой люди скажут иногда:
« – Когда ты бросишь свои детские мечты?
Живым его ты не встречала никогда!..»
А для меня и жизнь, и мир весь – ты!
 

 
Пусть говорят: « – Живым живое на Земле»,
Пускай смеются и не верят мне,
Я к тебе верность в сердце сохраню,
И сквозь преграды и века кричу тебе:
Чем дальше ты, тем я сильней люблю!
 

Баркарола

 
Как мирно дышит ночь,
Безмерна тишина,
И как прозрачно светлы небеса…
И мне не превозмочь
Всё, чем душа полна.
Как верит мое сердце в чудеса.
 

 
Рассвет не прерывай
Счастливый этот час,
Венчания сердец в ночной тиши.
И этот светлый Рай,
И счастие для нас,
Прервать своим приходом не спеши!
 

 
И свисты соловья,
И всплеск речной волны,
И аромат сирени из садов,
Влекут к тебе меня,
В последний день весны,
Влекут ко мне тебя, моя любовь!
 

 
Мы счастливы с тобой,
И бесконечно мы,
Как в первый день, друг в друга влюблены.
И в этот час ночной,
В последний день весны,
Друг в друге, как в воде, отраженны.
 

III Scherzo

О Бахе, бухе и лабухе

 
Однажды мой чуткий и трепетный сон
Прервал громогласный орган:
Одетый в коричнево-красный камзол
Под звуки вошел Иоганн.
 

 
Мне руку пожав, он прошел вдоль окна,
И сел к фортепиано на стул.
А там на пюпитре стоял ХТК —
(Я фугу учил и заснул).
 

 
Я молча со страхом глядел на него,
А он улыбнулся слегка.
Да только в улыбке и взгляде его
Мне виделись грусть и тоска.
 

 
Со вздохом мой гость свою боль не тая,
Сказал мне: «Не бойтесь, мой друг!
Божественной волей, призревшей меня
На Землю спустился мой дух.
 

 
Доверья Его не посмею предать —
Я здесь лишь до нового дня!
И Вам поскорее хочу передать
Всё то, что волнует меня.
 

 
Там, в горней стране, нет страданий и гроз,
Там нет разрушений и тьмы.
Я счастлив там… Но не сдержаться от слёз —
Что ж сделали с музыкой вы?!
 

 
Вы, все, кто искусство всей жизни моей
Несет в этот мир сквозь года?
Вы в спорах охвачены злобой своей
Кипит между вами вражда.
 

 
И каждый стремится себя показать,
Что истину знает лишь он.
А все остальные не в праве понять
Тот смысл, что несёт вам минор?!
 

 
Глубинные тайны вы ищете все,
В штрихах соревнуетесь вы.
А в музыке просто, ведь в ней, как во мне —
Основано всё на любви.
 

 
Любви к человечеству, к Богу, к Земле,
К искусству и к жизни любви!
Писал я, чтоб солнца восход на заре
Слепые в ней видеть могли.
 

 
Писал я, чтоб зимней холодной порой
Дыханье весны пробуждать.
И летнее солнце с зеленой листвой
В ноябрьский день обвенчать.»
 

 
Так Бах говорил мне, и ночь пронеслась, —
Зарделась на небе заря…
Мой гость в её блеске как дым растворясь,
С надеждой смотрел на меня.
 

 
И праведный гнев охватил вдруг меня —
Забыл я про сон и покой.
Да что же такое творится, друзья?
Нам музыка стала враждой???
 

 
Она в утешение послана нам…
И что происходит теперь?
Теперь норовит каждый сам. Каждый сам!
Себя выставлять для людей…
 

 
Профессор, свой опыт на стул взгромоздив,
Коньяк облизнул на губах —
Промолвит студенту, стакан опустив:
«Ну, милый мой, это не Бах»
 

 
А после раскинется мыслью своей,
До Канта и Маркса дойдет.
Запутавшись вдруг в лабиринте идей, —
Студента морально добьёт.
 

 
А бедный студент побелеет как мел
И Баху проклятье пошлёт.
Профессору что? Он сказал, как умел, —
Умеет ведь он хорошо!
 

 
И два скрипача – в прошлом были друзья!
Теперь же про это забыв,
Поносят друг друга, смычок теребя,
На «соль-диез» «ля» приспустив.
 

 
Но Музыка, Музыка где же теперь?..
Закутавшись в серую шаль,
Она, за собою закрыв тихо дверь,
(Никто ей не скажет «Прощай!»)
 

 
По улице старой без спешки пройдёт.
Хоть кто-то хватился б её!
Метель навсегда её след заметёт,
И «Реквием» ей запоёт.
 

 
Покамест не поздно, очнитесь скорей,
Друзья-музыканты мои.
И музыку мира, на счастье людей,
Сыграйте же вместо войны!
 

Композиторская комедия

(Одноактная зарисовка)

Действующие лица:

Судья – Иоганн Себастьян Бах

Прокурор – Цезарь Антонович Кюи

Адвокат – Петр Ильич Чайковский

Секретарь – Клара Шуман

Подсудимые:

Давид Виртуозян – скрипач, любящий в музыке только себя.

Сергей Козлетонов – тенор, который постоянно киксует и безбожно фальшивит.

Денис Маэстрец – пианист, слишком вольно интерпретирующий великие произведения.

Великие композиторы всех времен и народов.

Большой Зал Филармонии. На сцене перед органом стоит судейский стол. Справа и слева от него расположены рабочие места адвоката и прокурора. Чуть поодаль разместили стол секретаря. У края сцены скамья подсудимых. В зале сидят композиторы. Ради них убрали обычные стулья и поставили в ряд большие вольтеровские кресла.

Пианист сидит с серьезным выражением лица, видно, что он слегка напуган, но при этом испытывает большое почтение к людям, сидящим в зале.

Тенор глядит по сторонам и улыбается, он до конца не понимает, что происходит, ему льстит, что столько людей собралось ради него.

Скрипач лишь высокомерно поглядывает вокруг.

В зале стоит гул, композиторы переговариваются, смеются, что-то напевают. Кюи и Чайковский, каждый на своем месте разбирают какие-то бумаги.

Из-за кулис появляется Клара и свойственным немцам медным голосом произносит:

– Встать, суд идет!

В зале наступает тишина, которую не замедлил нарушить скрежет царапающих паркет кресел.

Появляется Бах и степенно идет к своему месту, по залу проносится вздох восхищения.

Клара:

– Прошу садиться.

Снова скрежет кресел, композиторы усаживаются. Но тут же вскакивает Кюи:

– Я требую строжайшего наказания для всех, для всех!

Бах:

– Я люблю порядок. Давайте будем последовательны, не будем обсуждать всех сразу. Для начала рассмотри дело скрипача, затем вокалиста, ну и под конец пианиста.

Кюи:

– Тогда предлагаю лишить всех званий и дипломов Виртуозяна и сослать его в Сибирь!

Бах:

– Молодой человек! Это все, что Вы хотите сказать суду? Я же попросил Вас быть последовательным!

Кюи:

– Да Вы же знаете, как он играет!!! Он презирает музыку, гонится лишь за славой. Он плюёт нам всем в партитуры! В его игре отсутствует музыка!

В зале Прокофьев шепчет сидящему рядом Мясковскому:

– А еще музыка отсутствует в музыке Кюи.

Оба начинают хихикать.

Клара вскакивает с места и оглушает зал:

– Что происходит?! Тишина!

Кюи продолжает:

– Он абсолютно не уважает авторский замысел. Даже Ваш концерт, Пётр Ильич, (который я ненавижу, но все же) Даже Ваш концерт, Вы слышали, как он его играет? Кого Вы защищаете?

Чайковский, услыхав свое имя приподнимается, садится, снова поднимается, краснеет и заикаясь говорит:

– Ну… он его играет… А ведь это абсолютно бездарная музыка… Я жалею, что написал его…

В зале становится очень шумно. Кто-то разводит руками, кто-то схватился за голову, кто-то обреченно вздыхает.

Клара гневно мечет немые молнии.

Римский-Корсаков встаёт и пытается жестом успокоить всех. Затем примирительно говорит:

– Ну наш дорогой Пётр Ильич в своем репертуаре.

Тут вскакивает Шостакович:

– Да кто вообще догадался назначить адвокатом Чайковского?!

Раздаётся голос Стравинского:

– Но у него ведь есть юридическое образование!

Шостакович:

– И что? Я вот футболом серьёзно увлекаюсь, но не прошусь же во вратари «Зенита», хотя… может быть и стоило бы. А то инвалиды одни, только позорятся…

Все заинтересовано посмотрели на Д.Д.

Шостакович:

– Ну это я так, к слову…

В общем, я предлагаю поменять адвоката!

Бах, который до этого молча наблюдал за происходящим в зале, оживился:

– И кого же Вы предлагаете?

С первого ряда вскакивает Бетховен:

– Я, я могу! И у меня сразу есть предложение – давайте обольём их зеленкой!

Шостакович, который уже осознал полный провал мероприятия, вкрадчиво говорит:

– Людвиг, Вы должны их защищать! И потом, что за бредовая идея с зеленкой?

Бетховен:

– Но так делали великие украинские революционеры в прошлом году, когда свергали власть коррупционеров!

Шостакович:

– Неужели Вы не знаете, что эти «великие революционеры» были куплены за вполне себе реальные деньги?

Бетховен с минуту с изумлением смотрит на Д.Д., краснеет от ярости:

– Что? Что???

Затем неизвестно откуда он достает мятые, исписанные нотные листы и с остервенением начинает зачеркивать какое-то название.

Брамс хохочет.

Клара, обрадовавшись образовавшейся паузе, кричит на него:

– Отставить смех! У нас серьезное заседание!

Мясковский шепчет Прокофьеву:

– Смотри, как раскричалась на любовничка, видимо Иоганнес сдаёт позиции.

Это слышит сидящий за ними Шуман, вспыхивая, он вскакивает и кричит:

– Клара, как ты могла?! Ты… я верил тебе!

Затем он обращается к Брамсу:

А ты, ты, Иуда, Брут!

Клара краснеет:

– Роберт, милый, ты о чем?

Шуман:

– Оооо, не притворяйся коварная, я все знаю, мне флейты и скрипки все рассказали, но нет, я не сержусь, прощай навек, дорогая!

Шуман выбегает из зала.

Клара бежит за ним:

– Роберт! Роберт скажи мне, что происходит?! Роберт, прости, это было случайно. Роберт! Роберт, не вздумай прыгать в Неву, там течение быстрое!

Все взглядом провожают эту сцену, Брамс, который оказался в весьма неловком положении, тоже поспешно покинул зал.

Бах поднимается с места и стучит молоточком:

– Друзья, теперь, когда мы лишились секретаря, я попрошу всех быть серьёзнее.

Пётр Ильич, есть ли свидетели со стороны защиты?

– Да, прошу пригласить Сергея Рахманинова.

Бах:

– На сцену суда приглашается Рахманинов Сергей Васильевич.

С правого ряда встает Рахманинов и волевым движением берет за руку сидящего рядом Скрябина, тот пытается вырваться, но Рахманинов настроен решительно:

– Все должны это услышать!

Скрябин:

– Но… такие вещи… их лучше не афишировать…

Рахманинов:

– Я Вас прошу!

Скрябину ничего не остается, как подняться на сцену. Он вздыхает и говорит:

– Я бы предпочел не говорить об этом, но вы сами видели, как Сергей настаивал…

Вчера… Вчера я был на спиритическом сеансе и мне пришло некое озарение…

Я видел кабинет. Большую комнату с роялем. Посреди нее стоял маленький мальчик с большими карими глазами. В руках у него скрипочка.

По классу ходил высокий, щуплый профессор и строгим, леденящим душу голосом, говорил:

– Мы должны все время бороться, выживать! Ты мужчина! Ты должен быть жестким! Скрипка, как женщина, ты должен быть грубым, чтоб она всегда была с тобой! Чтоб она превознесла тебя!

Мальчик стоял и хлопал широко открытыми, полными изумления глазами.

– Играй! – рявкнул учитель.

Мальчик заиграл. Мелодия, чистая и нежная, лилась, проникая в глубины человеческой души, даже не верилось, что ребенок способен так играть. Мне кажется, что даже каменные статуи заплакали бы услышав ее…

Но профессор лишь закричал:

– Что за нудную чушь ты опять принес?

С этими словами он так толкнул мальчика, что скрипка вылетела у него из рук и с глухим стоном упала на пол…

Скрябин кончил рассказ. В зале повисло молчание. Все с большим сочуствием посмотрели на Виртуозяна. Он сидел и не замечал, как по его лицу катились слезы, первые слезы за много лет. Он не плакал с того самого урока, когда в нем насильно задавили самые светлые и искренние чувства.

Тишину прервал голос Баха:

– Я считаю, что услышенного нами достаточно, чтобы снять все обвинения с Виртуозяна. Идите с миром, юноша. И я желаю Вам отныне самых светлых чувств и переживаний.

Виртуозян встает, подходит к Баху, долго и пристально смотрит на него, затем крепко жмет ему руку и быстрым шагом уходит.

Бах:

– Следующее дело Козлетонова Сергея.

Тенор, услышав свое имя, вскакивает и широко улыбаясь начинает кланяться и посылать в зал воздушные поцелуи.

Прокофьев с Мясковским начинают давиться от смеха, Бетховен отпускает нецензурную шуточку.

Поднимается Кюи и спокойно говорит:

– Я предлагаю снять с него все обвинения.

Зал с изумлением смотрит на Кюи, а он продолжает:

– Здесь уже ничего не поделать…

Вдруг из зала раздается красивый мужской голос:

– Но позвольте! Я готов поспорить, что не пройдет и года занятий, как этот юноша будет лучшим тенором в Петербурге.

Говорящим оказывается никто иной, как Михаил Глинка.

– Я давеча закончил интересный труд о природе пения. И мне нужен ученик, которые сможет показать ценность моего труда на деле. И я готов взять Сергея под свое крыло.

Зал начинает восторженно аплодировать мужеству Глинки, а он с новоиспеченным учеником входит за кулисы, вкрадчиво объясняя ему, что вообще происходит.

Бах, обращается к Маэстрецу:

– Денис, хотите ли Вы сказать нам что-нибудь?

Пианист встает:

– Я с большим почтением отношусь к каждому из вас. Я ценю ваш вклад в музыку, но… я музыкант. Я тоже хочу творить. Я не раскаиваюсь в том, что делаю, хотя и прошу прощения, если это сильно задело кого-то.

Бах:

– Некто, пожелавший остаться анонимным, заявил, что Вы «чудовищно аранжировали Моцарта». Что Вы можете сказать об этом?

Денис:

– Я не знаю, что мне говорить…

Поднимается Чайковский:

– А давайте мы спросим у самого Моцарта.

В зале все начинают переглядываться, в поисках великого австрийца.

Вдруг, хлопает дверь, по проходу бежит маленький человек. Парик сбился набок, жабо смялось из-за быстрого бега. Человек легко вскакивает на сцену. Это Моцарт. Сходу он выкрикивает:

– Я не сильно опоздал?

Бах не выдерживает и начинает смеяться. Вместе с ним, смеется весь зал, включая и самого Моцарта. Когда все успокаиваются, Моцарта быстро посвящают в суть дела.

Он подходит к Денису и с задорной улыбкой говорит:

– А сыграйте-ка, что Вы там сделали?

Пианист нерешительно подходит к роялю. Садится за него. Выждав минуту он играет тему из 11ой сонаты Моцарта.

Играет очень красиво и изящно. Вот он подходит к первой вариации… и вдруг вместо нее пошли импровизации.

Кто-то в зале гневно вздыхает, кто-то изумленно охает, Моцарт же заливается заразительным смехом. Сквозь слезы хохота он говорит:

– Это лучшее, что я слышал… Денис, Вы превзошли меня. Мне это невероятно нравится! Как забавно! Как остроумно!

Моцарт продолжает хохотать, Денис войдя во вкус играет виртуознее и интереснее, все время импровизируя.

Другие композиторы начинают смеяться вместе с Моцартом.

Бах:

– Однако ж в музыке суды существовать не могут.