Текст книги "Вендетта, или История одного отверженного"

Глава 10

Весь последующий день нам дул попутный ветер, и в Палермо мы прибыли за час до заката. Мы едва успели зайти в гавань, как небольшой отряд полицейских, или жандармов, вооруженных до зубов пистолетами и карабинами, поднялся на борт и командир предъявил нам документ, дающий полномочия обыскать бриг на предмет наличия на его борту Кармело Нери. Я слегка забеспокоился за безопасность моего друга капитана, но сам он вовсе не был встревожен: он улыбнулся и приветствовал вооруженных эмиссаров, как будто они были его лучшими друзьями.

«Откровенно говоря, мое мнение таково, – сказал он, открывая для них бутылку кьянти, – что злодей Кармело сейчас где-нибудь на Гаэте. Я бы не стал вам врать, зачем мне это? За его голову предлагается награда, а я вовсе не богат. Подумайте сами, я приложил бы все усилия, чтобы оказать помощь!»

Один из жандармов бросил на него подозрительный взгляд.

«Мы получили информацию, – начал он четким деловым тоном, – что Нери бежал с Гаэты два месяца назад при содействии некого Андреа Лучиани, владельца прибрежного брига „Лаура“, который курсирует с торговыми целями между Неаполем и Палермо. Вы – Андреа Лучиани, а этот бриг называется „Лаура“, в этом мы не ошибаемся, не так ли?»

«Как будто вы можете когда-нибудь ошибаться, сэр! – вскричал капитан с прежней веселостью, хлопая его по плечу. – Даже если у Святого Петра оказалось бы плохое настроение и он закрыл бы для вас небеса, то у вас хватило бы изобретательности, чтобы найти другой, лучший вход! Ах, Бог мой! Да, вы правы о моем имени и названии моего брига, но в других вещах, – здесь он поднял пальцы в выразительном жесте опровержения, – вы не правы, совсем не правы! – Он разразился веселым смехом. – Нет, не правы, но мы не будем ссориться из-за этого! Выпейте еще кьянти! Поиск бандитов так изнуряет жаждой. Наполняйте стаканы, друзья, не жалейте – еще двадцать бутылок стоит под лестницей!»

Офицеры невольно заулыбались, когда выпили предложенное вино, и самый молодой из них, подвижный, красивый парень, тоже развеселился вслед за капитаном, хотя он, очевидно, собирался заманить его в ловушку и выудить признание неожиданной показной небрежностью и дружелюбием своего поведения.

«Браво, Андреа! – воскликнул он. – Так давайте же будем добрыми друзьями! Кроме того, что за преступление в том, чтобы взять на борт одного пассажира? Несомненно, он заплатил вам лучше большинства торговцев!»

Но Андреа не был столь наивен, наоборот, он поднял руки и глаза с поразительным притворным выражением потрясения и испуга.

«Да простит вас Дева Мария и все святые! – воскликнул он набожно. – За то, что вы могли подумать, будто я, честнейший моряк, возьму хоть копейку у проклятого разбойника! Несчастья будут преследовать меня всю жизнь после этого! Нет, нет, это ошибка! Я ничего не знаю о Кармело Нери и надеюсь, что Господь избавит от встречи с ним!»

Он говорил с такой очевидной искренностью, что офицеры казались озадаченными, хотя это обстоятельство и не помешало им продолжить полный обыск брига. Разочарованные в своих ожиданиях, они расспрашивали всех подряд на борту, включая и меня, но, конечно, не добились удовлетворительных ответов. К счастью, они сочли мой костюм подобающим профессии и, хотя с интересом поглядывали на мои седые волосы, все же не нашли ничего подозрительного. После нескольких еще более эмоциональных поздравлений и любезностей со стороны капитана они удалились, полностью расстроенные и вполне убежденные, что полученная информация была так или иначе ошибочной. Как только они скрылись из поля зрения, веселый Андреа начал скакать по палубе, как ребенок на детской площадке, вызывающе прищелкивая пальцами.

«Черт возьми! – кричал он в экстазе. – Они скорее заставят священника выдать тайну исповеди, чем меня, честного Андреа Лучиани, предать человека, который дал мне хорошие сигары! Пусть они теперь едут обратно на Гаэту и вынюхивают там по всем углам! Ах, синьор! Настало время нам с вами проститься. Мне действительно жаль расставаться с вашей приятной компанией! Вы ведь не вините меня за то, что я помог бедному разбойнику, который доверился мне?»

«Только не я! – сердечно ответил я ему. – Наоборот, этим вы еще больше мне нравитесь. До свидания! А с этим, – здесь я вручил ему деньги за проезд, – примите мою благодарность. Я не забуду вашей доброты и, если когда-нибудь вам понадобится друг, найдите меня!»

«Но, – сказал он с наивным смешением любопытства и неловкости, – как же я это сделаю, если синьор не открыл мне своего имени?»

Я уже думал об этом прошлой ночью. Я знал, что мне потребуется новое имя, и принял решение присвоить фамилию одного школьного товарища – мальчика, к которому я был сердечно привязан в ранней юности и который затем утонул на моих глазах в воде Венецианского открытого плавательного бассейна. Так что я ответил на вопрос Андреа сразу же, без раздумий.

«Ищите графа Чезаре Олива, – сказал я. – Я вскоре возвращусь в Неаполь, и если я вам понадоблюсь, то там вы меня и найдете».

Сицилиец снял шляпу и сердечно отсалютовал мне.

«Я догадывался, что руки синьора графа принадлежат вовсе не коралловому рыбаку. О да! Я всегда узнаю джентльмена, если встречаю его, хотя про нас, сицилийцев, говорят, что все мы джентльмены. Это все хвастовство и – увы! – не каждый раз является правдой! До свидания, синьор. Я всегда к вашим услугам!»

Пожав его руку, я легко спрыгнул с брига на набережную.

«До свидания! – ответил я ему. – И тысячу раз спасибо!»

«Не за что, синьор, не за что!» И на том мы расстались, а он стоял все еще без шляпы на борту своего маленького корабля с добрым выражением на загорелом лице, как будто на нем отражался солнечный луч. Добродушный веселый мужик! Его понятия о добре и зле были странно перемешаны, и все же его обман был намного лучше многих истин, открываемых нам нашими сердечными друзьями. И можно быть уверенным, что Великий Ангел-Летописец отлично видит разницу между спасительной ложью и убивающей правдой и соответственно отмеряет каждому награду или проклятие небес.

Моей первой задачей в Палермо было приобретение одежды самых лучших тканей и выделки, подходящей джентльмену. Я объяснил портному, к которому зашел с этой целью, что присоединился к одному празднику коралловых рыбаков ради развлечения и на время одолжил их костюм. Он с готовностью поверил в мою историю, так как я заказал у него сразу несколько костюмов, назвавшись графом Чезаре Олива и дав адрес лучшего отеля в городе. Он обслужил меня с подобострастным смирением и предоставил в мое распоряжение заднюю комнату, где я сменил свой рыбацкий наряд на платье богатого господина, купленное готовым здесь же и неплохо сидевшее на мне. Таким образом приведя себя в порядок, я арендовал комнаты в лучшей гостинице Палермо на несколько недель. Недель, заполненных для меня тщательными приготовлениями к делу жестокого возмездия, которое ждало впереди. Одной из важнейших забот было надежное размещение имеющихся у меня денег. Я отыскал лучшего банкира в Палермо и, представившись вымышленным именем, заявил, что недавно возвратился на Сицилию после нескольких лет отсутствия. Он доброжелательно принял меня, хотя и был поражен той огромной суммой, что у меня имелась, но оказался достаточно предприимчивым, чтобы все устроить для безопасного хранения средств, включая и драгоценные камни; кое-какие из них своими необычайными размерами и блеском привели его в полное восхищение. Видя это, я настоял на его согласии принять отличный изумруд и два больших бриллианта и порекомендовал заказать подходящую оправу для собственного использования. Пораженный моей щедростью он вначале отказывался, но в конце концов его природная страсть к обладанию редкими камнями победила, и он взял их, осыпая меня благодарностями. А я в свою очередь был крайне доволен тем, что приобрел своей драгоценной взяткой такое искреннее расположение, что он даже забыл – или не счел нужным – спросить о моих личных данных, что в моем положении могло бы вызвать крайние затруднения, если бы я вообще смог таковые предоставить.

Когда эта сделка была полностью завершена, я стал раздумывать о том, как замаскироваться настолько надежно, чтобы никто не смог заметить даже малейшего сходства с прежним Фабио Романи ни в моем виде, ни в голосе, ни в манерах. Я всегда носил усы, которые поседели вместе с моими волосами. Теперь я отпустил бороду, которая тоже оказалась белой. Но в контрасте с этими возрастными признаками мое лицо снова начало поправляться и помолодело; мои глаза, всегда большие и темные, вновь обрели былой блеск и несколько бунтарский взгляд, который, как мне казалось, мог выдать меня тем, кто знал меня до смерти. Да, они выражали то, что должно было быть забыто и о чем нужно молчать. Что же мне было делать с этими моими предательским глазами?

Я подумал и скоро принял решение. Не было ничего проще, чем симулировать плохое зрение – зрение человека, ослепленного жарой и ярким светом южного солнца – я буду носить очки с затемненными стеклами. И я купил их, как только эта идея пришла мне в голову, и в одиночестве в своей комнате перед зеркалом я проверил их эффект. Я остался доволен: они прекрасно выполняли свою задачу. В очках, с белыми волосами и бородой я выглядел, как неплохо сохранившийся пятидесятилетний мужчина, чьим единственным физическим недостатком было плохое зрение.

Следующим пунктом моего преображения был голос. Я обладал от природы особенно мягким голосом и быстрым, но все же четким выговором, и подобно всем итальянцам у меня была привычка сопровождать слова выразительной жестикуляцией. Я принялся тренироваться, словно актер перед выдающейся ролью. Я выработал резкие интонации и говорил теперь неторопливо и неприветливо, иногда с несколько злым сарказмом, тщательно избегая малейших движений рук или головы во время речи.

Это давалось мне чрезвычайно трудно и тренировки заняли кучу времени. В качестве модели для подражания я использовал одного англичанина средних лет, который остановился в том же самом отеле и чья накрахмаленная флегматичность не расслаблялась ни на минуту.

Он был человеком-айсбергом крайне значительного вида с оттенком почтенной мрачности, которая свойственна всем британцам, пребывающим в чужой стране. Я скопировал его манеры максимально достоверно: я держал рот на замке с тем же оттенком страха прослыть непосвященным упрямцем; я ходил с такой же прямой спиной; я рассматривал пейзажи с тем же превосходным презрением. Я понял, что преуспел в своих упражнениях, когда подслушал слова официанта обо мне, обращенные к его другу: «Белый медведь!».

Я сделал и еще кое-что. Я написал учтивую записку главному редактору самой популярной газеты, выходившей в Неаполе, – газеты, которую, как я знал, всегда читали на Вилле Романи – и, приложив пятьдесят франков, попросил добавить лично для меня одну статью в следующий выпуск. Эта статья заключалось в общих чертах в следующем:

«Синьор граф Чезаре Олива, благородный дворянин, проживший многие годы за границей, как нам стало известно, только что возвратился назад, унаследовав сказочное богатство, и в скором времени собирается прибыть в Неаполь, где и намеревается поселиться в будущем. Лидеры здешнего общества будут, несомненно, приветствовать с энтузиазмом столь выдающееся прибавление к блестящим кругам, на кои распространяется их влияние».

Редактор пошел мне навстречу и поместил в газету то, что я ему отправил слово в слово. Он послал мне экземпляр газеты с этой статьей и «тысячу самых добрых пожеланий», но скромно умолчал о пятидесяти франках, так что я уверен, что он с невыразимой радостью их прикарманил. Пошли я ему в два раза больше, и он провозгласил бы меня королем или тайным императором. Редакторы газет претендуют на звание благородных мужчин; возможно, так оно и есть в Англии, но в Италии они готовы на все ради денег. Бедняги! Как можно винить их, учитывая то, как мало они зарабатывают своими ограниченными тиражами! Фактически я вовсе не уверен, что хоть кто-то из редакторов английских газет был способен принять взятку, если только очень большую и предложенную с должной деликатностью. Есть, конечно, один или два журнала в Лондоне, которые не отказались бы опубликовать малозначительную плохо написанную статью, если им за это уплатят тысячу фунтов вперед.

В последний день моего пребывания в Палермо я сидел, откинувшись на мягком кресле у окна курительной комнаты отеля, наблюдая за мерцающими водами залива. Было почти восемь часов вечера, и хотя великолепные цвета заката все еще держались на небе, но с моря уже задувал прохладный бриз, предупреждая о близившейся морозной ночи. Характер, в роль которого я вжился, а именно, несколько резкого и циничного человека, который повидал жизнь и не любил ее, постепенно с ежечасной практикой стал почти второй моей натурой. Я уже действительно начинал испытывать некоторые затруднения при попытке вернуться к легкому беспечному состоянию моей прошлой личности.

Я познавал искусство быть грубым до тех пор, пока я действительно не стал груб. Мне предстояло сыграть главную роль в драматическом спектакле, и я прекрасно заучил свою часть сценария. Я сидел, тихонько пыхтя сигарой и ни о чем конкретном не думая, потому что я покончил со всеми раздумьями, как только мои планы стали продвигаться вперед, и всю свою энергию я теперь устремил исключительно на действия. Внезапно меня удивил громкий нарастающий шум от криков большой толпы, бегущей вперед, как расплескивающийся поток. Я высунулся из окна, но ничего не увидел и лишь гадал о том, что же мог означать этот гул, когда взволнованный официант распахнул дверь курительной и объявил, затаив дыхание:

«Кармело Нери, синьор! Кармело Нери! Его взяли, беднягу! Они наконец-то взяли его!»

Хоть я и был также взволнован этим событием, как и официант, но все же я не мог показать своего интереса. Я ни на секунду не забывал о том характере, который изображал, поэтому, медленно достав сигару изо рта, я просто сказал:

«Они схватили великого мошенника. Мои поздравления Властям! Где же этот парень?»

«На главной площади! – мальчишка нетерпеливо повернулся. – Если синьор прогуляется за поворот, то увидит Кармело, связанного и закованного. Да помилует его Бог! Толпа народа вокруг жужжит, словно улей! Я тоже пойду туда – не могу пропустить зрелище на тысячу франков!»

И он убежал, предвосхищая созерцание бандита, словно ребенок, идущий на свою первую ярмарку. Я надел свою шляпу и спокойно зашагал к сцене всеобщего волнения. Передо мной предстала довольно живописная картина. Площадь представляла собой черное море нетерпеливых голов и беспокойно жестикулирующих фигур, а центр этой волнующейся, бормочущей толпы был занят небольшой группой расставленных жандармов с обнаженными мечами, блестящими в бледном вечернем свете, при этом и люди, и лошади были неподвижны, как бронзовые статуи. Они остановились напротив главного участка Карабиньери, где старший офицер спешился, чтобы сделать официальный доклад касательно подробностей поимки, прежде чем последует судебный процесс.

Между этими вооруженными бдительными стражами находился печально известный Нери с ногами, привязанными к крепкому мулу, и руками, туго связанными за спиной и закованными в цепи, столь же темный и жестокий, как горная гроза. Его голова была непокрыта, густые волосы, длинные и неопрятные, свисали спутанными лохмотьями на плечи, его тяжелые большие усы и борода были столь черными и густыми, что почти скрывали грубые и неуступчивые черты его лица. Я мог видеть тигриный блеск его острых белых зубов, когда он кусал и грыз нижнюю губу в бессильной ярости и отчаянии, а его глаза, как пляшущий огонь, сверкали яростной свирепостью из-под косматых бровей. Он весь был огромным тяжелым человеком, широким и мускулистым. Его две руки, связанные и закованные за спиной, были похожи на огромные молотки, способные свалить человека замертво с одного удара. Весь его вид в целом казался отталкивающим и ужасным, ни капли раскаяния в нем не наблюдалось, и даже его кажущаяся сила духа на деле была простой бравадой, показной храбростью, которую первая же неделя каторжных работ выжмет из него так же легко, как выжимается сок из зрелой виноградины. Нери носил неописуемый костюм из многоцветной ткани, собранной в складки, которые вызвали бы восхищение любого художника. Его небрежно опоясывал искрящийся алый пояс. Его мускулистые руки были голы до плеча, расстегнутый жилет демонстрировал сильную загорелую шею и грудь, вздымавшуюся со скрытым гневом и страхом, бушевавшим внутри. Его темную мрачную фигуру отметил любопытный световой эффект небес: проплывала длинная широкая полоса темно-красных облаков, как будто бог солнца пролил вниз кубок рубинового вина да так и оставил его струиться вдоль гладкой синей поверхности пола. Глубокие отсветы горели красным светом на нетерпеливых человеческих лицах, заполнивших все вокруг и повернутых с удивлением и болезненным восхищением в сторону печально известного убийцы и вора, чье имя годами наводило ужас на всю Сицилию. Я протискивался через толпу, чтобы лучше все видеть, и в это время внезапное дикое движение связанного Нери заставило жандармов скрестить мечи перед его глазами в знак предупреждения. Бандит хрипло засмеялся.

«Ради Бога! – пробормотал он. – Неужели вы думаете, что связанный по рукам и ногам человек может умчаться как олень? Я пойман в ловушку – я знаю это! Но скажите ему, – и он указал на какого-то человека в толпе кивком головы, – скажите ему, чтобы он подошел ближе – у меня есть сообщение для него».

Жандармы переглянулись, затем посмотрели в бурлящую толпу вокруг в замешательстве – они не понимали.

Кармело, не тратя больше пустых слов на них, вытянулся вертикально, как только мог в своем напряженном и связанном положении, и закричал вслух:

«Луиджи Бискарди! Капитан! О, вы что, думали, что я не заметил вас! Боже! Я узнаю вас даже в аду! Подойдите, у меня есть нечто особое для вас!»

При звуке его сильного резкого голоса испуганная тишина накрыла гомонящую толпу. Внезапно в одном месте началось движение, поскольку люди освобождали дорогу молодому человеку, чтобы тот мог протиснуться через их ряды. Это был высокий, довольно красивый парень с бледным лицом и холодными насмешливыми глазами. Он был одет со скрупулезной тщательностью и опрятностью в униформу Берсальера и пробирался вперед с легкой смелостью привилегированного денди. Он приблизился к бандиту и заговорил небрежно с дразнящей играющей улыбкой в уголках рта.

«Итак! – сказал он. – Вы наконец попались, Кармело! Вы меня звали – и вот я здесь. Чего вы от меня хотите, мошенник?»

Нери произнес свирепое проклятие сквозь зубы и на мгновение стал похож на дикое животное, готовое к прыжку.

«Вы меня предали, – сказал он жестоким, но приглушенным голосом, – вы следовали за мной и выследили меня! Тереза обо всем мне рассказала. Да, теперь она принадлежит вам – вы добились своего. Идите и возьмите ее – она вас ждет, заставьте ее говорить, как сильно она вас любит, если сможете!»

Какая-то насмешка и одновременно угроза во взгляде бандита заметно поразила молодого офицера, поскольку он воскликнул торопливо:

«Что вы хотите сказать, негодяй? Вы же не – о Боже! Вы же не убили ее?!»

Кармело разразился громким диким смехом.

«Она сама убила себя! – вскричал он в исступлении. – Ха, ха, я знал, что вы содрогнетесь от этого! Она схватила мой нож и нанесла себе удар! Да, чтобы не видеть ваше лживое бледное лицо снова, чтобы не чувствовать ваших проклятых прикосновений! Найдите ее – она лежит мертвая и улыбающаяся там, в горах, и ее последний поцелуй был для меня! Для меня! Вам ясно?! Теперь идите! Дьявол вас побери!»

Жандармы вновь угрожающе сомкнули мечи, и разбойник вернулся в состояние своего угрюмого напускного безразличия, подавив гнев. Но человек, с которым он говорил, стоял пораженный и находился, казалось, на грани обморока: его бледное лицо побелело еще больше, он механически двинулся прочь меж любопытных зевак ни жив, ни мертв. Очевидно, он получил неожиданный удар – глубокую рану, которая не скоро заживет.

Я подошел к ближнему жандарму и сунул пять франков ему в руку.

«Могу я перекинуться парой слов с арестантом?» – спросил я небрежно. Офицер заколебался.

«Только одна минута, синьор. Поторопитесь».

Я обратился к разбойнику тихим и чистым голосом:

«Нет ли у вас сообщения и для некого Андреа Лучиани? Я его друг».

Он взглянул на меня, и темная улыбка исказила его черты.

«Андреа – отличный парень. Передайте ему, что Тереза мертва. А я – хуже, чем мертв. Он поймет, что это не я убил ее. Я бы не смог! Она зарезалась, прежде чем я успел остановить ее руку. Но так даже лучше».

«Она предпочла умереть, чем стать собственностью другого мужчины?» – спросил я.

Кармело Нери согласно кивнул. Или мои глаза обманывали меня, или у этого покинутого злодея блеснули слезы в глубине злых глаз.

Жандарм сделал мне знак, и я отошел. Почти в этот же момент появился командир небольшого отряда офицеров, размеренно позвякивая металлическими шпорами по каменной мостовой, он запрыгнул в седло и отдал команду – толпа расступилась в стороны, они пустили лошадей галопом, и через мгновение вся группа исчезла, увозя огромного хмурого бандита. Люди разделились на небольшие группы, взволнованно обсуждая случившееся, и постепенно разошлись по домам или возвратились к своим занятиям, таким образом, огромная площадь опустела быстрее, чем кто-либо мог вообразить. Я бесцельно бродил некоторое время, погрузившись в глубокую задумчивость. Пред моим мысленным взором была хрупкая верная Тереза, описанная таким образом капитаном-сицилийцем, которая лежала замертво на одиноких просторах Монтемаджорре с раной на груди, освободившей ее от всякой мужской любви и притязаний. Так значит, все же были в мире женщины, которые предпочли бы смерть измене? Странно! Очень странно! Должно быть, их нужно искать среди бедных женщин – таких как возлюбленная этого бандита. Холеная герцогиня в шелковых одеждах сочла бы кинжал вульгарным утешителем и скорее предпочла бы любовника, а еще лучше – нескольких любовников. Только грубые невежды предпочитают могилу позору – современное образование дает нам более мудрые инструкции и учит не быть слишком брезгливыми в таких пустяках, как нарушение данного слова или обещания. Время благословенного прогресса! Время постоянного движения вперед, когда яблоко греха так ловко замаскировано и столь красиво раскрашено, что мы можем фактически поставить его на фарфоровое блюдо и вручить друзьям, как ценный отборный плод добродетели, и никто не заметит мошенничества, которое мы совершаем, нет, мы ведь едва видим его и сами, настолько хороша подделка!

Во время бесцельного блуждания я обнаружил, что набрел на главный полицейский участок и, подчиняясь внезапному порыву любопытства, я в конце концов зашел внутрь здания, чтобы спросить о некоторых подробностях поимки Кармело Нери. Меня встретил красивый человек интеллигентного вида, который взглянул на мою карточку и приветствовал меня с учтивой любезностью.

«О да! – отвечал он на мой вопрос. – Нери создал нам кучу проблем. Но мы подозревали, что он уже покинул Гаэту, где до этого недолго скрывался. Несколько случайных слухов, собранных тут и там, направили нас на верный след».

«Он сразу сдался или оказал сопротивление?»

«Его взяли, как ягненка, синьор! Вот как все произошло. Один из наших людей последовал за женщиной, которая была с Нери – за некой Терезой – и проследил ее до одного местечка, узкого горного прохода, где она и скрылась. Он доложил об этом, и мы выслали вооруженный отряд. Эти люди в полночь пробрались попарно, захватив в кольцо предполагаемое место укрытия Нери. С первыми лучами солнца они набросились на него и взяли. Так случилось, что он не выказал удивления, а только спокойно сказал: „Я вас ждал!“. Он был найден сидящим у мертвого тела своей любимой – она лежала в крови, недавно зарезанная. Несомненно, это он ее убил, хоть и клянется в обратном, ложь так же естественна для него, как дыхание».

«А где же его сообщники? Я думал, что он был главарем крупной банды?»

«Так и было, синьор, и мы схватили троих самых главных из них всего две недели назад, но остальных и след простыл. Я полагаю, что Кармело сам распустил их по стране. Как бы там ни было, они уже не вместе, а такие ребята не представляют опасности по одиночке».

«И каков приговор Нери?» – спросил я.

«О, пожизненная каторга, конечно. Иной альтернативы нет».

Я поблагодарил своего осведомителя и покинул участок. Я был рад узнать эти подробности, так как сокровища, которые я обнаружил в своем семейном склепе, теперь всецело принадлежали мне одному. Не оставалось ни единого шанса на то, что хоть кто-то из банды Нери рискнет вернуться в Неаполь на их поиски. И с мрачной улыбкой я подумал о том, что если бы бандит узнал о моих злоключениях, то возможно даже обрадовался бы тому, что его спрятанные богатства послужат моим целям для воплощения гениального плана мести. Все трудности сами собой сглаживались передо мною, препятствия устранялись, и теперь мой путь был совершенно свободен, и каждый пустяковый случай становился очередным указательным столбом на прямом пути, который вел меня к желаемой развязке. Казалось, сам Бог был на моей стороне, как Он всегда стоит на стороне справедливости! Не думайте, что нечестивые могут обмануть Вечную Мудрость своими молитвами и регулярными походами в церковь с кроткими лицами и набожно сложенными ладонями. Моя жена могла молиться, она могла стоять на коленях, как прекрасная святая в тусклом мерцании священного алтаря, с бездонными глазами, обращенными к безупречному, бесконечно доброму Христу – и что с того! Каждое слово, которое она произносила, было богохульством, которому суждено возвратиться на нее проклятием. Молитва опасна для обманщиков, она – как преднамеренный прыжок на острие обнаженного меча. Благородного человека меч защищает, но труса, который выхватывает его, как подлое орудие смерти, – он просто убьет.