Текст книги "Большая книга ужасов – 90"

Труба шевелилась. Из глубины глухо колотили по железу и шуршали. На пол с шелестом сыпалась облезлая краска, в луче показалась вторая рука. На запястье в Ленкину ногу толщиной напряглась мышца. Оно вылезало.

Ленка охнула: кажется, на крик уже не хватало голоса. Там, откуда, выходит звук, истерически колотилось сердце. Ленка опять попыталась вскочить, оперлась на больную руку: нет! Боль свалила на пол, шибанула в голову и глаза, серый подвальный мир поплыл, на этот раз от слёз. Пальцы вцепились в ногу.

Щиколотку сдавило, как будто перетянули стальным тросом. Новые слёзы брызнули, капнув чёрным на серый запылённый пол. Нет. Ленка помнит Мышку, помнит, как долго, как оглушительно… Нет! Надо достать оружие! Она упёрлась свободной ногой, взмахнула руками, снимая рюкзак. Рывок получился сильный, рюкзак шмякнулся на пол и брызнул стеклом. В нос ударил запах бензина… Сойдёт!

Внутренний голос заикнулся, что в рюкзаке блокнот для эскизов, паспорт и еще какая-то важная бумажка, о которой нелепо вспоминать здесь и сейчас. По животу мазнул бетонный пол, тварь притянула её к себе за ногу. Зажигалка! Ленка легко выдёрнула её из заднего кармана, чиркнула у самого рюкзака, пропитанного горючим… Даже искры нет. Зажигалку она потихоньку стащила у отца, проверила, конечно, но и тогда она зажглась не с первого раза. Ленка зачиркала ещё и ещё, но раздавались только тупые щелчки, говорящие, что всё.

Ленка оттолкнулась свободной ногой, попыталась уйти в кувырок. Больно шаркнула головой об пол, по ноге скользнули когти, врезаясь маленькой болью, в свете телефона мелькнуло совершенно спокойное лицо Серёги.

Они так и стояли, один за другим, с отрешёнными физиономиями, и не спешили на помощь. Замерли, как Настя тогда. Как Серёга. Они… Тварь потянула за ногу, Ленка завопила, и откуда-то взялся голос. Одна! Она теперь одна!

Нет уж! Ленка схватила первое, что попалось под руку: мягонькое, тёплое – сойдёт, – и запульнула в Серёгу. Оно летело бесконечно долго, разворачивая в воздухе маленькие лапки, руля голым хвостом. Крыса! Прекрасно. Что такое крыса, когда ты бороздишь носом грязный пол, пока чудовище утаскивает тебя к себе. Ленка схватила вторую (кажется, получила по пальцам острыми зубками, но кого это волновало!). Щиколотку пронзила настоящая боль. Ленка швырнула крысу – и попала.

Серёга вздрогнул, как будто разбудили, глянул на Ленку, моргнул и полез в рюкзак. Он копался там миллион лет. Ногу как будто дробили на тысячу маленьких осколков, Ленка отбрыкивалась вслепую, боясь обернуться. Где-то в темноте запоздало завопил Ваня.

Огонь вспыхнул перед самым лицом, промелькнул и звонко разбился где-то под трубами. На секунду ослабла хватка, Ленка бы не успела сама, но её выдёрнули рывком, подтолкнули за спину. Она влетела в Настю, повисла на ней, вцепившись в плечи одной рукой. Второй как будто не было, только боль, растущая из шеи.

– Проснись! – Ленка вопила это, наверное, чтобы проснуться самой, чтобы прийти в себя, помочь Серёге, а потом бежать! Настя моргнула и осовело глянула Ленке за спину:

– Он здесь?

– Да! – Ваня лихорадочно копался в рюкзаке, не сводя глаз с этого. Достал бутылку, чиркнул зажигалкой…

Оглушительный вой, вопль, как будто хором вопят от боли тысячи людей, мужчин, женщин, все голоса сливались в один, разносились эхом по подвалу, полыхали заревом, освещая высокие тени на стенах. Перед лицом промелькнуло пламя: Ваня кинул свою бутылку, и звон её утонул в этом вопле, и с ним крысиный писк. По ногам пробежали маленькие лапки, одни, другие, Ленка уже не смотрела, не считала, только отстранённо подумала: «Крысы спасаются».

Серёга опять толкнул её в спину:

– Бежим! – И они побежали. В воздухе воняло бензином и палёной кожей, светло было, как будто врубили сотню оранжевых ламп, и дым. Дым догонял. Крысы спасались по трубам, лезли под ноги, Ленка уже не разбирала, куда бежит.

– За что? – Голос был человеческий. Тот голос. Ленка бежала, не чуя больной руки, кашляла, видя перед глазами только крыс и лямку Серёгиного рюкзака. И всё-таки обернулась.

Далеко позади, уже очень далеко, за пеленой дыма, ревущий столб пламени среди покарёженных труб упирался в потолок. Он выл, как тысячи людей сразу, он танцевал, обжигая жаром Ленке лицо, хотя далеко же, далеко, а кажется – рядом. Старик стоял спиной к ним, прямо перед этим живым костром. Стоял и смотрел, как смотрят люди на свой горящий дом, не в силах уже ничего сделать, и оторваться тоже не в силах. Ленка не поняла, откуда она это взяла, при чём здесь дом вообще, но тоже притормозила.

– Бежим! – Настя дёрнула за больную руку. Ленка взвыла, но побежала.

Эпилог

– Ты мне так все грибы распугаешь! – Настя срезала толстенный белый и погрозила им Серёге, но тот не слышал. Он расставил пустые консервные банки на поваленном дереве и от души палил из новенькой пневматической винтовки. Банки разлетались с металлическим брякотком, у Серёги уже хорошо получалось. Давно надо было заняться биатлоном.

– Он их подстрелит убегающими. – Ваня возился у мангала, отгоняя от сырых шашлыков толстого щенка лабрадора. Специально брал другую породу. Чтобы не такую кусачую. – А нет – так мяса много.

Отмечали Ленкину победу. Её фотки убитой заброшки покорили если не мир, то пару миллионов человек точно. Конкурс был какой-то навороченный, с кучей профессионалов, она сама не ожидала, что выиграет, послала снимки наудачу и вот…

Конечно, это Настя придумала пойти в лес, не сообразив, что с шашлыками много грибов не соберёшь, не будешь же с мангалом бегать, как дурочка, от дерева к дереву. Но на этой поляне ей повезло: тут и там торчали весёлые бурые шляпки. И вроде сухая поляна, не по-осеннему сухая, по всем законам природы здесь не должно расти ничего приличного! Чудеса. Чудеса случаются, теперь-то она это знала.

…Все фантики, подаренные стариком, куда-то исчезли после того пожара. Настя искала-искала… Не чтобы найти, чтобы убедиться, что их больше нет. Это казалось таким удивительным и одновременно таким правильным: нет больше чудовища – нет старика, нет старика – нет фантиков.

Территория старой фабрики выгорела почти полностью. Сухая трава по пояс, много бумажного мусора, и дождь не спас. Новостройки достаточно далеко, народу ещё не много живёт, да и день рабочий. Мало народу, мало свидетелей, пожарных вызвали поздно, когда совсем уже всё дымом заволокло. Вот и выгорела.

Странного старика в белом халате больше никто не видел.

Проклятое место

Глава I
Место, где ты живёшь

Темнота давила на мозги. Пыльные полоски света, проникающие сквозь дырявую крышу, только ещё больше слепили. Киря медленно шёл по хлипкому полу: доски под ногами пошатывались и скрипели. Глазам было больно от этой полосатой темноты: тонкие лучики света на полу, а вокруг чёрный мрак. Под ногами валялись ошмётки пакли, гвозди, комки грязи с отпечатками подошв и собачьих лап. Домик давно растащили: когда-то здесь была и мебель, и отделка, а сейчас только голый сруб да мусор на полу. В маленьких окошках с огрызками подоконников даже не было стёкол.

– Могила, – громко прошептал Васёк. Он посветил фонариком на мохнатые от пакли стены, и в луче мелькнул крысиный хвост. – Видал, какая здоровая! Что она здесь жрёт, интересно? Доски, что ли? С гвоздями!

– Не болтай, – буркнул Киря. – Живёт она здесь. Тепло, тихо, людей нет. А питаться к соседям ходит. К тебе, например.

– Подавится! У меня Феня крысоловка! На днях вот такую тварь на крыльцо притащила. – Васёк широко развёл руками, как рыбак, хвастаясь пойманной рыбой. – Надо будет – и твоего пса задерёт!

– Ну-ну. Сегодня привести или завтра?

Глаза уже привыкли к полумраку, и Киря потихоньку рассматривал комнату. Брёвна, пакля, доски. В углу – куча пустых пакетов и скомканных газет, наверное, крысы натащили для гнезда. На полу среди мелкого мусора – кокнутая тарелка с цветочками и следы, следы. Собачьи и человеческие.

– Вась, а кто-то сюда ходит!

– Десятый класс тут вечерами пасётся, больше некому! Неужто они проглядят такую хату?! Вроде недалеко, а на отшибе, никто не мешает. Печка вон ещё целая, грейся – не хочу…

Киря слушал и пинал здоровенный висячий замок на крышке подпола. Кому пришло в голову запирать подпол на такой замок? А главное, он был не ржавый, не старый. Дужка вон отполирована, блестит… И петли! Петли у дверцы смазаны, Киря ткнул пальцем и тут же испачкался.

Интересно, что там? Клад? Труп? Да ну, скорее всего, просто закрыли от десятиклассников. Участковый дядя Миша приехал и закрыл. Дом тоже когда-то был заколочен, но кто-то ведь оторвал доски. Десятиклассники, да. А в подпол замок срывать поленились, они не любопытные.

От волнения Киря нарезал круги вокруг загадочной дверцы, даже прыгал, пробуя на прочность гнилые доски.

– Васёк! Нигде ломика не видишь?

– Что? – Васёк подошёл и оценил: – Хочешь отведать огурчиков двадцатилетней выдержки? А что, умно: в школу долго не пойдёшь!

– Глупый! Неужели самому не интересно?

Васёк кивнул и, хлопнув дверью, побежал искать, чем бы сковырнуть замок. Киря остался бродить по дому. Слазил за печку – может, кочерга найдётся вместо ломика? Нашёл пакет из-под чипсов и пустую бутылку: похоже, Васёк был прав насчёт десятиклассников.

От тишины звенело в ушах. Васёк на улице не подавал признаков жизни – домой, что ли, побежал за ломиком? А совсем рядом по полу зацокали когти.

Киря поднял голову. Собака. Погреться зашла. Грязно-рыжая, с порванной губой. Ничья. Видно, что ничья. На боках жирок, а в глазах растерянность и ужас. У домашних таких глаз не бывает. Собака стояла на пороге и молча скалилась порванной губой.

– Заходи, грейся, – кивнул ей Киря. Собака попятилась и оскалилась ещё больше. На загривке её вздыбился колтун с бордовыми ошмётками болячки.

– Да не бойся ты так, я не кореец! – Киря жалел бездомных собак. Была в этом какая-то чудовищная глупость: собака – и вдруг бездомная. Что ей без дома-то делать, что сторожить?

Киря чуть отступил, показывая, что нападать не собирается. Псина подпрыгнула на четырёх лапах и залилась лаем. Она лаяла громко, надрывно, она звала своих.

В темноте дверного проёма зашевелились разномастные пушистые спины. Одна. Две. Три… Не местные. Всех деревенских собак Киря знал: стоит выехать на велике, они тут как тут, выскакивают из дворов, спешат облаять. Нет, эти чужие.

Рыжая псина скакнула в комнату с громким лаем, и за ней ворвалась целая свора. Собаки мгновенно окружили Кирю, лая наперебой, хвастаясь блестящими в полумраке клыками. Самый крупный, чёрный пес, должно быть вожак, чуть привстал на задних лапах и гавкнул прямо в лицо. Киря хотел присесть, будто поднимает камень, но побоялся: слишком близко к лицу маячили клыки. И с собой ни палки, ни камешка нет. Ногой он попробовал дотянуться до осколка тарелки на полу… Чёрный пёс щёлкнул зубами у самой щиколотки. На резиновом сапоге остались две неглубокие дырочки: ещё чуть-чуть, и прокусил бы.

Киря отдёрнул ногу и потихоньку попятился к двери. Чёрный танцевал на задних ногах и щёлкал зубами около рукава. Совсем дикие псины. Порвут. И откуда их столько… Киря рявкнул, и собаки на секунду притихли, но тут же опять залились лаем. Выход был уже близко. Киря пятился, собаки лаяли и бросались. Перед самым лицом мелькнула пасть чёрной псины, Киря отпихнул её и рванул прочь. Чьи-то зубы вцепились в рукав – оглушительно треснула ткань, обнажив белую вату. Киря перемахнул через порог, влетел в соседнюю комнату и захлопнул за собой дверь.

Дверь держалась на одной петле, и коробка отставала. Закрыть плотно не получилось, остался зазор толщиной в руку. Псины наперебой просовывали туда морды и лаяли, оглушительно лаяли, напирали на дверь так, что она шаталась. Киря навалился, подёргал древний шпингалет (тоже на одном винтике) и всё-таки защёлкнул его. Теперь зазор остался с другой стороны, там, где не было дверной петли. Собакам туда не пролезть, а Кире надо сматываться. И где гуляет Васёк?!

В комнате были окна без рам и стёкол – так даже лучше. Проще вылезти. Киря шагнул к ним – и нога провалилась. У самой двери пол был раздолбан: дыра с бахромой обломанных досок, да такая, что можно пролезть.

Внутри темно. Киря достал фонарик, посветил. Подпол и подпол. Сруб, доски, земля. Собаки лаяли, с грохотом расшатывая дверь, – сматываться надо! Но Киря взял фонарик в зубы и зачем-то нырнул в дыру.

Снизу дом выглядел ещё более уныло. Сруб кое-где подгнил, под ногами было полно мелкого мусора. Киря прополз несколько шагов и замер.

В луч фонарика попалась чашка. Чашка и чашка: с цветочком, с ржавой каёмкой давно испарившегося чая, с блюдечком. Она стояла на импровизированном столике из доски, брошенной на два пенька. Доску аккуратно закрывала давно вылинявшая клеёнка. Там же была тарелка с ложкой, мытые, аж блестят. Здесь кто-то живёт? Здесь?!

В углу зашевелилась гора тряпья. Киря вскрикнул, направил фонарик… Крыса. Деловая: вылезла на бывший рукав чьего-то ватника и стала умываться. Не боится. Киря зашарил фонарем по стенам.

Подпол как подпол. Нормальные люди в таких банки хранят и картошку. А здесь был столик с клеёнкой, чашка, недоеденный крысами удлинитель и мятый плакат группы «Смайлики» на стене. Плакат Кирю потряс. Нет, сам плакат ничего особенного: подростки с гитарами. Но в том, что он висел здесь, под полом, прибитый маленькими проржавевшими гвоздиками, была неумолимая правда: здесь кто-то жил. Нет, не десятиклассники. Они не слушают такое. У Кириной матери есть ещё пленочные кассеты с записями этой группы. Говорит, любила в школе. Кирю пыталась подсадить ещё в прошлом году, но песенки показались ему слишком детскими. Какие уж тут десятиклассники!

Кружку, допустим, просто могли забыть. Отец вон тоже ходит по дому с вечнозелёной кружкой чая и забывает её в самых неожиданных местах. Потом ищет, ругается.

Удлинитель в подполе тоже у многих есть, чтобы лампочку включать, и даже столик с клеёнкой ерунда – мало ли какие у кого подставки для банок! А плакат – это плакат. У Кири тоже висят плакаты в комнате над столом, где он делает уроки, сидит в Интернете. Где рубится в стрелялки… Плакат отмечает место, где проходит твоя жизнь. В подполе.

Киря ковырнул улыбающуюся физиономию парня, и ржавые гвоздики посыпались под ноги мелкой дробью. Плакат чинно спланировал на сапоги. По ногам пробежал холодок, Киря вздрогнул и отфутболил плакат в угол крысе. Парень с гитарой улыбался. Крыса цапнула бумагу и шумно, пятясь рывками, стала затаскивать в гору тряпья. «Смайлики» шуршали, и хозяин их не шёл из головы. Мальчишка или девчонка? Сколько ему лет теперь, если жив? Он здесь прятался или его здесь заперли? Судя по дыре в полу и замку на крышке подпола…

На досках чернели крошечные точки-шрамы от гвоздиков. А между досок торчал кусок ветоши. Тайник за плакатом? Киря вцепился в тряпку и рванул на себя. Что-то тяжёленькое и плоское. Книга? Тетрадь?

– Кир, ты тут? – Над головой с грохотом открылась дверь, шмякнулся на пол отлетевший шпингалет и затопали-затопали сапоги. Киря выдёрнул находку, затолкал под куртку (если книга, то здоровенная) и крикнул:

– Внизу! Тут такая дырень в полу, зря за ломом бегал!

– А я и не нашёл! – довольно сообщил Васёк. – Батя задевал куда-то.

– Собак видел?

– Нет. А что, были?

– Да они тут, похоже, могилу стерегут. Лезь, что покажу.

– Хорош заливать-то! – За спиной шаркнула болоньевая куртка – Васёк лез под пол.

Киря шуганул крысу и отобрал плакат. Может, и не могила. Ляпнул, чтобы не думать о плохом одному. В дыре между брёвен возникла щекастая физиономия Васька, Киря с ходу сунул плакат ему под нос:

– Смотри! На стене висел!

– Погоди ты! – Васёк включил фонарь и уставился на плакат: – Ха! У меня дядька до сих пор их слушает! Дай отнесу ему, пусть порадуется старичок. – Он цапнул плакат из рук и поскрёб пальцем. – Грязненький…

– Он здесь висел на стене. Понимаешь?

– Висел? – Васёк шагнул вперёд и задел полой куртки чашку на блюдце. Чашка глухо шмякнулась о земляной пол, Васёк оглянулся, посмотрел, а повернулся уже с совсем другим лицом:

– Да не, Кирь, ерунда… – Он мямлил неуверенно и глядел под ноги. – Это десятиклассники, наверное.

– Десятиклассники слушают «Смайликов»?!

Васёк покачал головой:

– Правда бред. Может, от бывших хозяев остался?

– Не знаю, кто здесь раньше жил, но то, что плакат в подполе и чашка с тарелкой…

– Сектант! Конца света ждал! Они и не такое слушают!

– Тогда бы получше замуровался и запасы сделал. А вот заложник… Мальчишка вроде нас с тобой…

Васёк задумчиво ворошил ногой гору тряпья. Крыса забралась на самую вершину и шипела оттуда. Странно, что одна. Они обычно стаями ходят.

– Слушай, что ты прикопался к этому плакату?! – Что мы вообще здесь забыли? Ну залезли, ничего интересного. Можно идти.

Что ребята забыли в заброшенном доме на самом краю деревни, они и сами толком не знали. Виной всему были каникулы и электрический апокалипсис, который длился третью неделю. Что-то, никто не знает что, случилось на станции, и вся деревня осталась без света. Не горели лампочки в туалете, не работали Интернет и телевизор. Ребята и маялись от безделья. Они уже успели подраться с половиной школы, наколоть дров, наверное, всем наличествующим бабушкам, а Киря – ещё и перечитать половину школьной программы по литературе. Васька все каникулы звал его в поход в лес, осень выдалась тёплая. Но Кире было лень. Зато в заброшенный дом на краю деревни его вдруг потянуло со страшной силой. Как увидел, так и с ума сошёл, побежал на чужих ногах, таща упирающегося Ваську. Сто лет ходил мимо этого дома, было нелюбопытно, что там внутри. А сегодня загорелся. В старых домах всегда есть какая-то тайна. Вот они и нашли на свою голову. И всё из-за дурацкого электричества.

Нет, иногда электричество включали. На час или два в день. Тогда деревня вымирала: все бежали домой запускать стиральные машинки, сидеть в Интернете, да просто читать не при свечах – темнело уже рано. Сеть перегружалась, и свет опять вырубался. Так и жили третью неделю.

Киря откопал в кладовке ещё бабушкины толстенные свечи и жёг их на чердаке, читая или просто глядя в окно. Если кто-нибудь подходил, Киря целился в него из отцовской винтовки. Незаряженной, конечно, патроны мать от него спрятала давно и навсегда. В освещённом окне Кирю прекрасно было видно с улицы, и гости поначалу шарахались. А потом рассказывали матери, какого хулигана она вырастила. Мать орала, грозилась отобрать винтовку и гонялась за Кирей по дому, размахивая мокрым полотенцем. Так и коротали вечерок.

Из дома выбирались молча. Васёк с плакатом впереди, за ним – Киря. Он всё оглядывался, ища собак. Куда они испарились? Если бросались на Кирю в доме – значит, считают эту территорию своей. Тогда они должны быть где-то поблизости, просто зашухарились где-нибудь в огороде.

Находка, книга или тетрадь, топорщила куртку. Киря достал на ходу, развернул ветошь…

– Что это за гроб? У моей бабушки такой!

– Там нашёл… – Васёк с любопытством наклонился над находкой, да Кире и самому было интересно, он таких не встречал. В руках он держал здоровенный старый ноутбук с клубком проводов и блоком питания.

– Сдох небось от сырости! – Авторитетно заявил Васёк. – Аккумулятор точно окислился, сам подумай!

– А вдруг нет? Может, железо ещё продать можно.

– Да кому нужен этот антиквариат!

Васёк, скорее всего, был прав, но Киря поспешно затолкал ноутбук за пазуху.

– Переберу дома, – с вызовом сказал он. – Всё равно делать нечего.

Глава II
Дневник американского шпиона

Всё-таки здорово идти вечером с фонарём по тёмной улице, где всё давно тебе знакомо. Неосвещённые дома чернеют в темноте, одинаковые на посторонний взгляд, а ты по силуэту, по запаху, по голосу цепной собаки узнаёшь, где чей.

Дом физички Ринпалны самый маленький в деревне и самый шумный. У неё трое детей и собак столько же, днём и ночью шум, лай. Электричества нет, а в окнах иллюминация, как на праздник, – свечи. Во дворе громыхают на ветру вертушки из пластиковых бутылок, а вот ещё и ветряные колокольчики повесили…

Дом школьного завхоза Коляна, напротив, велик и угрюм, как спящий медведь. Только в окне сараюхи – золотое пятнышко свечи.

У Васьки три старших брата, так у него не двор, а гараж: «Волга» целая, «Волга» наполовину разобранная, мотоциклов препарированных и на ходу несчитано. Васькин дом пахнет пирогами на всю улицу, и белая кошка патрулирует периметр, шипя на прохожих как сторожевая.

А Кирин дом самый обычный. Просто дом. Он выглядит так, как положено Кириному дому: крыльцо, терраса, вишня под окнами. Из-за веток за стеклом блестит огонёк свечи: отец сидит в своём кресле, читает газету. Рядом ещё одна фигура: мать с кроссвордом, и силуэт кота торчит на подоконнике.

Звякнула цепь, из будки вылез Пират, зевая и потягиваясь. Вильнул хвостом. Киря выпустил его на ночь и пошёл в дом.

Родители со своими газетами-кроссвордами ломали глаза с одной свечой. Киря достал вторую, зажёг, стало светлее. Мать кивнула, типа, «спасибо», но всё-таки поворчала:

– Зря свечи разбазариваешь. Мало осталось.

– В магазинах их уже нет, – поддержал отец. – Всё смели. И батарейки, и свечи. А это безобразие ещё неизвестно сколько продлится, – он кивнул за окно на слепой фонарный столб и уткнулся в свою газету.

– Да ладно вам!.. – Киря припрятал за спину трофейный ноутбук и попятился из комнаты.

Дома было тепло, хоть в трусах ходи: мать опять кипятила бельё на печке. Киря завернул на кухню, сцапал котлету со сковородки и полез к себе на чердак. У него там и комната, и мастерская, и кабинет, и склад боеприпасов: отцовская винтовка без патронов, самодельные ножи с резными ручками и куча петард, о которых никто не знает. На столе бардак, Киря смахнул его на диван: хорошо, когда всё рядом! Свечей, правда, осталось мало, а батарейки пока есть. Киря подвесил над столом карманный фонарь как лампочку и занялся ноутом.

Из клавиатуры вытряхнулась тонна крошек: белый хлеб, чёрный, крупинки соли… Вот так сидел человек, запертый в тёмном подполе, пялился в ноут и ел как все. Как будто всё в порядке.

– Может, он фээсбэшник был! – Киря сказал это громко и вслух, как будто себя подбадривал. – А детский плакатик – для прикрытия. Или шпион американский! Прятался такой у бабушки в подполе, гамбургеры свои жевал. А потом разъелся до двух центнеров, пробил с размаху дыру в полу и ушёл, только и видели! А технику забыл второпях. Или оставил сообщнику, но тот почему-то не пришёл…

Эта идея понравилась Кире, он перебирал ноут и в красках представлял, что такого секретного и важного там найдёт, когда наконец дадут электричество и можно будет пошарить в шпионских файликах!

Техника сохранилась на удивление хорошо. Ничего не окислилось в сыром подполе, ничего не отошло, а то Киря уже воображал, как будет нагревать паяльник в печке. Нет, не придётся, и слава богу. Он только разобрал ноутбук, сдул крошки, протёр куллер и собрал обратно. Включить бы скорее…

Электричество врубали обычно по вечерам, часиков в семь-восемь. Киря воткнул ноут в розетку и стал ждать. Погасил фонарик, чтобы не тратить батарейки. Где же ты, электричество, явись!

За окном вспыхнул уличный фонарь, на столе замигала невыключенная лампа. Старый ноут оживал. Он заводился с непривычным шумом и даже скрипом (плохо почистил куллер), а Киря от нетерпения приплясывал у стола:

– Давай уже врубайся!

Ноут грузился очень долго. На обои американский шпион поставил знакомый деревенский пейзаж: школа – его, Кирина, школа. Деревянная, одноэтажная, не похожая на городские. Вишни во дворе совсем маленькие, прутики ещё. А на фоне школы – физичка Ринпална, только молодая, и три пацана – Кирины ровесники. Ринпална стоит чуть в стороне и как будто их за что-то отчитывает, лицо у неё недовольное. А эти ржут! На дворе весна, травка из грязи пробивается, вишни-прутики выпускают первые листья. Вот тебе и американский шпион!

Киря защёлкал мышкой по папкам: игрушки, музыка, рефераты… Ноут точно принадлежал школьнику, возможно, даже кому-то из этих, с фотографии, – и чего Киря навоображал! Жил себе парень. Был у парня ноут, потом он его спрятал в подполе и плакатиком замаскировал. Зачем? А зачем у Кири за стеллажом тайничок с петардами? Чтобы мать не нашла. Значит, в ноуте что-то такое есть…

Текстовых файлов было мало, и все контрольные-рефераты. Но если бы, например, Киря что-то прятал, он бы назвал попротивнее и поскучнее, например «Реферат о ленточных червях», – кто ж по доброй воле полезет такое читать? Киря полез. Файл о ленточных червях был действительно про червей. И даже «Реферат по физике» не обманул. А вот вордовский файл с названием «Лес» оказался странным. Парень – хозяин ноута, то ли вёл дневник, то ли пробовал себя в роли писателя.

* * *

Иногда мне кажется, что ничего на самом деле не было, просто я сбрендил и мне мерещится всякая чушь. Но я прекрасно отдаю себе отчёт в происходящем и понимаю, как дошёл до жизни такой. Я помню день и час, когда всё началось, только боюсь, не сумею описать тот день, когда всё это закончится.

Это было в начале мая, когда снег уже сошёл, а лужи ещё не высохли. На майские праздники Ирина-физичка потащила наш класс в трёхдневный поход, обещая показать аномальную зону. Лично я не верил в это, а Толстый с Ломом вообще смеялись. На аномальную зону купились только девчонки: они всю дорогу перешёптывались и травили страшные истории, одна другой глупее. Про медведя-людоеда, который якобы жил прежде в нашем лесу. Говорили, убил кучу народу, а потом их всех нашли заваленными упавшими деревьями. Прямо в одном месте. Медведь же любит мясо с душком и сразу не ест: положит куда-нибудь и ждёт, пока не запахнет.

– Чего же он эту кучу народу не съел? – спрашиваю.

– Может, их было слишком много! Медведь просто не успевал подъедать всех, кого убил. Они ж территорию свою охраняют, медведи-то!

До аномальной зоны мы добрались под вечер. Уставшие, голодные, по уши в грязи, с одной мыслью: «Когда привал?», мы вышли на полянку, и сразу стало тихо. Птицы не пели. Три шага назад орали как резаные, извещая о наступлении вечера. А как мы вышли на полянку, так и всё – тишина. Ещё вокруг той полянки не было ни одного живого дерева. Сухостой – дрова для лесного пожара – окружал всю поляну рядов в пять-шесть. Как будто здесь специально распыляли яд, уничтожающий всё живое. Трава тоже не росла, хотя место солнечное. Вся поляна была покрыта только сухой грязью. Мрачноватое местечко.

Девчонки зашептались, но быстро притихли. Лом шепнул: «Кладбище!» – и мы с Толстым только закивали, это и правда было как кладбище. Только холмиков не хватало и памятников… Где-то в лесу прокричала большая птица, и опять наступила тишина.

Ирина оценила наши обалдевшие рожи и спросила:

– Ну как? Я эту поляну ещё в том году нашла. Главное: прошла мимо, ничего не заметила. А дома перебирала фотографии, смотрю: ух ты! Необычное место, правда?

– Про сухостой леснику сказали? – спросил практичный Толстый.

– В том-то и дело, Саша! Знаешь, что ответил лесник? «Нельзя, – говорит, – здесь сухостой убирать, молодые деревья дальше гибнуть начнут!» Круг видите? Овал? – Поляна была окружена сухими деревьями. – Вот прежде он был уже. И тоже стояли сухие деревья. Их убрали – засохли следующие. Те убрали – на другой год ещё ряд деревьев засох. И всегда вокруг этой поляны сухостой. Она и поляной-то не всегда была…

– Это всё вам лесник рассказал? – не поверил Лом.

– Ты сейчас сам у него спросишь. Мы у него ночуем, я договорилась.

Я так подробно всё описываю, потому что меня знобит, даже пальцы. И ещё когда вспоминаешь, время летит быстрее и на душе легче.

До лесника мы шкандыбали ещё с полчаса. Лично я устал как собака, даже ноги натёр, чего со мной в походах уже давно не бывало. Девчонки ворчали, что Ирина просто придумала эту аномальную зону, чтобы нас отвлечь от усталости, и я был с ними согласен: ну сухостой, ну птицы молчат – в лесу всякое бывает!

К землянке мы подошли уже в темноте, спотыкаясь и подсвечивая фонариками лица снизу, чтобы медведь боялся. Просто одурели от усталости. Ввалились в землянку всем табором: какая же она тесная! Буржуйка, кровать, сундук, большой стеллаж с барахлом занимали почти всё место. Если мы все уляжемся на полу вповалку – не поместимся. Чем Ирина думала? За столом сидел лесник и поглядывал хитро, как Дед Мороз на детском утреннике.

– Здравствуйте, ребятишки!

Мы захихикали. Наверное, не я один подумал про Деда Мороза. Лесника я знал: раз в месяц или чуть реже он появлялся в магазине, чтобы набрать полный рюкзак крупы, сигарет и чем там ещё затариваются лесники. К магазину он подъезжал на лошади – а на чём ещё по лесу ездить? Мы, деревенские, лошадь только и видели, что его, дядь Сашину, больше у нас лошадей никто не держит.

Ирина тут же развила бурную деятельность: посадила девчонок чистить картошку, нас троих отправила за водой с напутствием: «Сбегаете и ставьте снаружи палатку, здесь мы все не поместимся». Толстый пытался протестовать: ему хотелось спать в тепле и уюте, но у Ирины разговор короткий: выгнала, пригрозив, что в следующий раз вообще не возьмёт.

Мы спустились к ручейку, светя фонариками. Ноги в сапогах ныли, в лицо бросалась первая весенняя мошкара. Сразу за ручейком росли низенькие молодые сосны, должно быть, дядя Саша только насадил. И сквозь них было прекрасно видно ту аномальную поляну.

Сухие стволы серебрились и блестели в темноте. Голые ветки тянулись в небо костлявыми пальцами.

– Жутковато, а? – толкнул меня Толстый. Я засмотрелся – и чуть не упал в ручей. Взмахнул руками, уцепился за Толстого и устоял.

– Да вон как он испугался! – поддел Лом, и мне пришлось срочно ему врезать, чтобы помалкивал. Лом, конечно, не стоял столбом, врезал в ответ, Толстый, понятно, полез разнимать…

Нас прервал крик. Жуткий, с хрипом, я ни на секунду не подумал, что это Ирина или кто-то из девчонок. Да и доносился он не со стороны землянки.

Я отпустил Лома, наступил в ручей и стал вглядываться сквозь сосны в аномальную поляну. Лом направил туда свой фонарище-прожектор – бьёт на полдеревни, только у него такой есть. Освещённые мёртвые стволы теперь казались чёрными. Ветки не шевелились на ветру, никакого движения на поляне тоже не было.

– Точно оттуда кричали? – спросил Толстый.

Мы синхронно кивнули в ответ.

– Я слышал, если потревожить покойника, он издаёт страшный крик.

– А-А-А-А-А! – Я кинулся на Толстого и с удовольствием уронил его в ручей.

– До утра же не высохнем! Ирина ни свет ни заря опять погонит. Я не хочу полдня ходить в мокрых штанах!