Текст книги "Книга предсказанных судеб"

11. Веселый виночерпий

Франция, Бургундия, графство Помар, 1499 г.

– Как вы сказали, мадам, звено в роковой цепи?

– Да-да, Жакино, именно так. И дальнейшие события стали тому подтверждением, злой рок будто преследовал нас. Но рассказ следует вести по порядку. Так вот, отпустив Татуш, которая спала по соседству, я прочла молитву Богородице и, едва коснувшись теплой постели, уснула. Однако сон мой был недолгим. Не более чем через час меня разбудили. У изголовья кровати стояла Татуш, легонько хлопая меня по руке. В свете пламени я увидела ее до смерти перепуганное лицо.

«Что случилось?» – спросила я.

«Миледи, происходит что-то неладное…» Она не успела договорить, потому что в тот же миг до нас долетел чей-то истошный вопль.

Он исходил издалека, но был до того страшен, что внутри у меня все похолодело. Так может кричать лишь приговоренный к казни! Задрожав как в лихорадке, я вскочила и уже хотела бежать к детским спальням, но няня остановила меня, заверив, что уже наведывалась к детям и у них все спокойно.

Через некоторое время ужасающие вопли стихли.

«Похоже, кричали в купальнях его милости…» – предположила Татуш.

Увы, любезные мои слушатели, я должна вам открыть, что купальни замка Рабюсси предназначались не столько для омовения, сколько для плотских утех с дурными женщинами. И граф, и кое-кто из его свиты нередко проводили там время, лицемерно именуемое «часом виночерпия». Купальни эти располагались в левом крыле замка, в двух просторных комнатах под покоями его милости.

Небольшие окна с витражным стеклом, объемные купели числом не менее пяти, жаровни, лежанки, по стенам шпалеры на фривольные сюжеты, машикуль[31]31
  Нечто вроде закрытого каменного балкона с небольшим окном, ранее используемое для оборонных целей.


[Закрыть] с отхожим местом – прибежище греха было обустроено с великим старанием. Заправлял купальнями особо приближенный графа, именовавший себя веселым виночерпием. Уже несколько лет я, прознав об истинном назначении графских купален, не посещала их, распорядившись устроить для себя отдельную.

И ты, дражайшая Элинор, не улыбайся, а хорошенько запомни на будущее, что женщине благородного происхождения не пристало ходить в подобные места, если она дорожит не только своей добродетелью, но и здоровьем. Забавного тут мало. Да будет вам известно, что язва, коросты, чесоточная парша, перелой[32]32
  Гонорея (устар.).


[Закрыть], гнойные вереды[33]33
  Фурункулы (устар.).


[Закрыть] и другие еще более тяжкие хворобы происходят от блуда в купальнях, где теплая вода служит для них прекрасным проводником. Так объяснял мне брат Микеле, весьма искушенный в медицине. Но вернусь к событиям той ночи.

«Понеже следом за пиром идет похмелье… – произнесла тогда мудрая Татуш, – но сдается мне, что в объятьях блудницы никто так голосить не станет».

Тем временем с главной лестницы до нас донеслись торопливые шаги. Приоткрыв дверь, мы увидели кузена Анри и нескольких слуг, сбегавших вниз. За ними также поспешал брат Микеле! Вот уж кого не ожидала я увидеть – известный своим добродетельным поведением, он прежде не проявлял интереса к купальням графа. Но подозрения мои тотчас развеяла няня:

«Видно, у них там кто-то захворал, коли так кричал, вот и послали за братом Микеле».

Татуш была права. По смерти старого нашего лекаря, почившего еще в начале осени, и в ожидании приезда нового эту обязанность в замке покамест справлял фра Микеле. Я уже упоминала об его способностях врачевателя. В монастыре в Умбрии, до того как перебраться к нам, он состоял учеником при монахе-травнике. И кое-какие настои, микстуры, отвары, втиранья привез с собой. По скромности не называя себя лекарем, он как-то раз весьма искусно вскрыл гнойник на ноге у графа, а кузену Анри ловко и без боли вырвал воспаленный зуб.

Меж тем крики из купальни то затихали, то возобновлялись.

А мы с няней, коль скоро помощи от нас не ждали, сочли благоразумным не выходить из покоев и подождать до утра. А уж утром расспросить обо всем толком. Но оказалось, что исполнить задуманное непросто.

Супруг мой, зашедший в мои покои, пребывал в самом дурном расположении духа и не пожелал отвечать: «Избавьте меня, мадам, от вашего любопытства. У меня и без того достаточно хлопот!»

На кухне, куда по надобности наведывалась Татуш, среди слуг, как головы гидры, множились слухи, но никто ничего в точности не знал.

И лишь фра Микеле, которого я встретила чуть позже в часовне, рассказал мне о ночном происшествии во всех подробностях.

– Не секрет, миледи, что люди умирают в мученьях, – отвечая на мой вопрос, сказал он, – и на своем веку я перевидал много такого, о чем без дрожи не могу вспомнить. Но то, что произошло минувшей ночью, заставило ужаснуться даже меня. Умер виночерпий его милости. И конец его был поистине страшен. Когда я пришел в купальни, он был еще жив, но бился в судорогах. Спасти несчастного я бы не смог при всем моем желании. От боли он катался по полу и кричал, но крик его более походил на звериное рычание – в непрерывных судорогах тело его извивалось, а изо рта шла кровавая пена. От нее по комнате распространилось жуткое зловоние. Чтобы хоть как-то утишить его страдания, я велел поместить несчастного в одну из купелей. Иногда холодная вода оказывает спасительное действие. В самом деле, на короткое время боль его немного утихла. Мне, однако, не стоит входить более в подробности, ибо они не для женских ушей. Так или иначе, конец виночерпия был предрешен, никакое противоядие не спасло бы несчастного, а лишь продлило бы его мучения.

– Вы сказали «противоядие»? Стало быть, вы полагаете, что виночерпию подсыпали яд? – спросила я.

– О да, без сомнения. Такая внезапная мучительная смерть может быть вызвана только ядом.

– Ах, Боже милостивый! Но ведь перед трапезой мажордом, как обычно, проверил посуду и снял пробу со всех блюд на столе, включая соль. Вы, должно быть, знаете, что он использует весьма надежное средство – рог единорога. Малейшая отрава, и он тотчас меняет свой цвет. А если так, то куда, по-вашему, ее подсыпали? И когда?

– Полагаю, что яд подсыпали в напиток, который подносили в купальнях, – сказал фра Микеле, переходя на шепот, так как поблизости скрипнула дверь. – А вот какой именно яд использовали – я не знаю. Мне известны лишь немногие из них: цикута, кантаридин, сублимат, мышьяковидная кислота. Но действие их отлично от того, что я видел нынче ночью, они убивают иначе. Надеюсь, мне удастся еще раз осмотреть тело несчастного, которое слуги снесли покамест в старый ледник. Тогда, быть может, я смогу ответить вам точнее.

– Я пойду туда с вами, – недолго думая, заявила я.

– Но это неподходящее место для вашей светлости… – попытался протестовать монах, однако, видя мою решимость, с неохотой согласился. – И еще кое-что… если позволите, мадам. От одного из баронов, неотлучно находившегося в купальнях, мне стало известно, что колики у виночерпия случились сразу после того, как он испил из кувшина графа.

– Боже милостивый! – встревожилась я. – Вы говорите о кувшине с пассетом?[34]34
  Возбуждающий любовный напиток, приготовляемый на основе вина с добавлением специй.


[Закрыть] Не так ли?

– Именно. Но умоляю вас, тише! Осторожность нам сейчас не помешает.

– Насколько я знаю, пассет для мужа виночерпий всегда готовил сам, собственноручно, и в его обязанности входило также снимать пробу с любого напитка, предназначавшегося графу.

– Именно.

– Не хотите ли вы сказать, что он сам подсыпал яд в пассет, а затем по своей воле или по ошибке его же и выпил?

– Нет, миледи. Я предполагаю, что кто-то другой отравил напиток, полагая, что пробу с него уже сняли. Этот кто-то рассчитывал, что пассет должен выпить ваш супруг.

– Святые угодники! Значит, яд предназначался моему супругу? – Страшная догадка сама сорвалась у меня с языка.

– Я не утверждаю… – Монах подошел ко мне ближе.

– Позвольте узнать в таком случае, кто в прошедшую ночь составлял компанию графу. Быть может, обычное общество купальщиков дополнили новые персоны? – последовал мой вопрос.

– Да, наряду с дамами я заметил двух высокородных господ из числа гостей, имен их я, увы, не знаю. Присутствовали также и вчерашний поэт по имени Вийон, и кузен Анри… Простите, миледи, что рассказ мой неутешителен, но все же я принужден указать на еще одно обстоятельство: смерть веселого виночерпия, как вы знаете, уже вторая по счету. Вчера утром жертвой убийц явился молодой Гальгано.

– Но та смерть совсем другое дело. Между ними нет связи.

– Как знать… Они оба состояли в свите графа, верно ему служили. Навряд ли найдется кто-то, кто бы пользовался у его милости большим доверием.

В этот момент разговор наш пришлось прервать, так как в часовню вошел кузен Анри.

– Я вас искал, милейшая Алиэнора. А вы, оказывается, здесь, и не одна… – произнес он с улыбкой. – Будь я на месте моего брата, то непременно мучился бы ревностью, видя, как много времени вы проводите в обществе мужчины.

– В обществе монаха, – исправила его я. – Так зачем вы меня искали?

Анри многозначительно посмотрел на фра Микеле, который тотчас, извинившись, вышел. Чтобы не оставаться наедине с кузеном, я намеренно окликнула сынишку, гулявшего с няней во внутреннем дворе подле часовни. И тому были причины.

Не прошло и десяти дней с тех пор, как он приехал к нам в Помар, и за это время супруг мой, прежде почти не замечавший моего присутствия, стал изводить меня ревностью. И виной тому был отнюдь не ученый монах! А сам кузен Анри, и его глупые комплименты, и братские лобызания, которыми он немало докучал мне. Чувствуя, что за признаниями в братской любви стоит нечто другое, я старалась избегать общества родственника.

«Вот же принесла его нелегкая! – нередко повторяла мне Татуш – она Анри недолюбливала. – И что ему не сиделось в Пьемонте! Его слуга рассказывал, что при дворе у тамошнего герцога мессир Анри в большом почете, ходит в бархате да парче, имеет хорошее содержание».

И вот тогда, в часовне, ощутив неловкость от его нескромного взгляда, я, как только к нам подбежал Роллан, предложила выйти прогуляться. На дворе, не в пример обычному декабрьскому дню, было тепло и светило солнце. Кроме нас с Анри, Роллана и его няни хорошая погода расположила к прогулке еще нескольких благородных дам из числа гостей. Наслаждаясь зимним солнцем, мы, приятно беседуя, проследовали к Лебяжьему ручью. Из разговора я узнала, что наши гостьи готовятся к отъезду – они ссылались на какие-то неотложные дела. Оценив их деликатность, я догадалась, что, скорее всего, их напугали события прошедшей ночи. По счастью, Анри не заводил об этом разговора в присутствии дам, не вспоминали о них и за ужином. Трапеза была недолгой. Выказав должное радушие гостям, число коих заметно сократилось, я вернулась к себе, решив скоротать время за чтением Помарского часослова. А сын, дочурка и няня Татуш составляли мне в этом приятную компанию.

В ту пору, о которой я веду речь, часослов выглядел не так, как теперь. Фра Микеле лишь трудился над ним. Иллюминаций[35]35
  Иллюстрации.


[Закрыть] же в нем не было вовсе, потому что два художника из Брюгге, нанятые графом для исполнения рисунков, приехали к нам после Рождества. – Пожилая дама прервала рассказ и велела слуге принести еще дров.

– О! Я припоминаю, что будет дальше, – подтолкнув соседа локтем, сказал Жакино. – Будет очень страшно! Когда вы и брат Микеле спустились в старый ледник…

– Возможно. Только вам, любезный внук, не пристало раздавать тычки и сидеть развалясь, подобно ремесленнику на постоялом дворе. А кроме того, вы уж простите мои замечания, но от розовой воды, которой вы сегодня так обильно себя окатили, хуже чем от курильницы с ладаном у меня из глаз бьет слеза. Не могли бы вы, месье, сделать шаг назад…

12. Визит к матери

Франция, г. Помар. Наши дни

– Месье, прошу, сделайте несколько шагов назад, если вы не намерены отравить меня вашим одеколоном. Простите, я не запомнила, как вас зовут. – Брезгливо поморщившись, Аньес отвела взгляд от незнакомца и обернулась к сыну: – Это что-то новое – обсуждать финансовые вопросы в присутствии посторонних, – или я ошибаюсь? Мне казалось, что прежде твои просьбы о материальной помощи не сопровождались публичным аутодафе.

– C’ est alors de la Berezina…[36]36
  Полный провал. (фр.). – Это французское выражение происходит от русского названия реки Березина, при форсировании которой наполеоновские войска потерпели окончательное поражение.


[Закрыть] – прошептал Филипп и замолчал.

По большому счету, он вовсе не рассчитывал на теплый материнский прием и менее всего на немедленный результат от встречи с ней. Наивно было полагать, что Аньес сразу поддастся его уговорам. Он предполагал, он знал, наверное, что разговор предстоит тяжелейший, но попробовать стоило. Rien ‘a faire.[37]37
  Делать нечего. Ничего другого не остается. (фр.).


[Закрыть] И где-то глубоко, в самом потаенном уголке его души, все же теплилась последняя надежда. Филипп также полагал, что, явившись к ней со спутником, несколько собьет мать с толку. И она выслушает его, пусть не сразу, неохотно, с едкими замечаниями, но выслушает… А уж он постарается, чтоб история прозвучала. Он расскажет ей о своем отчаянном положении, о разрушенной жизни, он сумеет… и тогда мать, возможно, проникнется его болью, испугается, сердце ее смягчится, и она уступит. Так уже бывало, и не раз.

Но сегодня блеснуть ораторским искусством Филиппу не пришлось – Аньес не стала его слушать.

А когда в разговор попытался вступить приехавший вместе с сыном незнакомец сомнительного вида, который к тому же скверно и с сильным акцентом говорил по-французски, графиня, обдав просителей холодом, просто поднялась со своего кресла, давая понять, что беседа окончена.

– К счастью, я не имею к этому более никакого отношения, – сказала она и, улыбнувшись, прибавила: – Думаю, тебе и твоему висельнику уже пора.

Висельник не обиделся – в лексическом минимуме у него не имелось такого слова – и вышел.

Филипп медлил. Он как будто еще не осознал, отказывался поверить в то, что на этот раз ничего не добьется от матери, что она больше не даст ему денег. На короткий миг в нем проснулось чувство стыда, но не потому, что он унижался и просил, а потому что ему отказали.

«Хорошо, что Железного Шарля нет рядом, – Филипп почему-то вспомнил о Сорделе, – иначе сцена получилась бы еще более унизительной. Железный Шарль… с его тупой собачьей преданностью… Нелепый привратник, лакей, приемыш».

Одно упоминание о материном воспитаннике вызывало у Филиппа нервную дрожь, почему-то в своей сегодняшней неудаче он винил именно его. Вспомнилась их давняя ссора, произошедшая лет двадцать с лишним назад после похорон отца. Аньес в это время была в Париже, в тот раз она согласилась ему помочь и, продав квартиру на рю де Варэн, погасила долг сына. Тогда Сорделе едва не ударил его. «Я тебя уничтожу! Я тебя уничтожу, если ты снова заставишь ее страдать!» – прошипел он, глядя в глаза Филиппу, и замахнулся. Но не ударил.

«Подумать только, какая многозначительность! Как любит наш Шарль все эти эффектные театральные жесты!»

Очнувшись от мыслей, Филипп услышал голос матери:

– Как жаль, что после взятия Бастилии мы лишены возможности вершить суд на своей земле!

Хотя голос Аньес звучал вполне обычно, Филипп заметил, как дрожат ее губы и как трудно ей дышать.

– Я благодарю Бога, что ты теперь не единственный, о ком мне надо заботиться.

– Рад за вас, матушка. – Филипп распахнул стеклянные двери и, пробормотав «до свидания», поспешно вышел из дома.

Возможно, он прибавил еще что-то вроде «прости» – впрочем, в последнее время извинения сыпались из него почти непроизвольно.

Графиня села в кресло и, откинувшись на спинку, прикрыла глаза рукой.

Почти бегом Филипп преодолел лужайку и, рванув дверь автомобиля, плюхнулся на пассажирское место.

– Зачем? Не понимаю, зачем вы… Кто вас просил влезать! – прошипел он в ярости. – Неужели нельзя было просто постоять молча! Вы все только испортили!

«Висельник» (это словечко так подходило ему, что Филипп мысленно именно так его и назвал), сидевший за рулем, с безмятежным видом достал пачку сигарет и закурил:

– Не надо так горячиться. Я ж хотел тебе помочь.

– Попрошу мне не «тыкать»! – сквозь зубы процедил Филипп.

– Ну, хорошо – вам, только это ничего не меняет.

– Помолчите хоть минуту!

И рой мыслей мгновенно закружил в голове Филиппа:

Мать сказала, что он теперь не единственный, о ком она будет заботиться, и он знает, кого она имела в виду. Действовать надо быстро. Времени совсем не осталось. Может, все-таки удастся получить отсрочку? Надо просто объяснить им, как он намерен действовать…

– Думаю, я нашел выход, – все больше и больше воодушевляясь своим планом, сказал Филипп.

Спутник его равнодушно пожал плечами:

– Решаю не я.

– Ладно, поехали, только прошу, откройте пошире окно. Здесь невозможно дышать. Чем вы себя окатили?

– А что? Дорогая вещь, между прочим… – откликнулся водитель и нажал педаль акселератора.

Мощный внедорожник, взметнув в воздух облако серебристой пыли, рванул вперед. Быстро набрав скорость, он пронесся по гаревой дороге через аллею и скрылся за поворотом. Пыль, поднятая джипом, еще не успела осесть, как в ворота въехал старый черный «Ситроен».

Спустя несколько минут перед домом с пакетами в руках показался Шарль. По-хозяйски оглядывая самшитовую изгородь, давно требующую стрижки, он прошел в торец дома к боковой двери, ведущей прямо на кухню.

Вечерние сумерки окутали сад. Воздух наполнился влагой. Последние неяркие лучи закатного солнца, пробежав по оконным стеклам, вспыхнули и погасли.

Шарль разобрал сумки с продуктами и прошел в комнаты. В доме царил полумрак, но свет нигде не горел. Он заглянул в гостиную и окликнул графиню. Обычно в это время она читала. Вот и сейчас она сидела в своем кресле, за спинкой которого едва угадывался ее хрупкий силуэт. На столике рядом с ней стоял нетронутый бокал с виски. Кусочки льда в нем полностью растворились. На другом столе перед диваном стояли еще два бокала, оба были пусты.

«Кто-то заходил? Доктор? Мадам Гренадье? О, тогда немудрено, что Аньес заснула… – Шарль остановился в нерешительности, не стал включать свет. – Может, стоит ее разбудить, она не любит спать на закате…»

В этот момент до него долетел тихий, сдавленный стон. Рывком Сорделе преодолел гостиную и склонился над пожилой дамой:

– Аньес! Что случилось? Что с вами?

Неловко привалившись к подлокотнику, графиня полулежала в кресле, судорожно прижимая к сердцу руки. Пальцы с побелевшими костяшками стискивали ткань блузки так, словно окоченели и не могут разжаться. В глазах ее застыла боль. Пожилая дама увидела Шарля, и ее искаженное в гримасе лицо пришло в движение, губы пошевелились. До Шарля донесся сиплый, чуть слышный шепот:

– Я знала, я знала… ты успеешь, мой мальчик…

– Укол, я сделаю вам укол. Не волнуйтесь, сию минуту, только схожу за коробкой… – быстро заговорил Шарль и собрался бежать за лекарствами.

Они хранились на кухне, в нижнем ящике буфета. Доктор Базен велел их держать наготове – после прошлогоднего приступа Аньес стала жаловаться на сердце. Что ж, на девятом-то десятке… немудрено.

Но графиня жестом остановила его. Подавшись вперед, она с невероятным усилием оторвала правую руку от груди, показала куда-то наверх.

– Не ходи, не надо… – во взгляде ее была мольба.

Не привыкший с ней спорить, Шарль остановился в растерянности, не зная, что предпринять.

– Там, на чердаке, в чулане… сундук из Сан-Мало… под детскими вещами Филиппа… возьми, спаси, отвези малышу Денни, – с трудом договорила она, останавливаясь почти после каждого слова. В груди у нее что-то свистело и булькало.

– Да-да, разумеется, я все сделаю, не волнуйтесь, мам… – Он хотел сказать привычное «madame», но почему-то получилось «maman», он называл ее так в детстве, когда был еще совсем ребенком. – Только сначала я сделаю вам укол, а потом позвоню доктору Базену.

Через минуту Шарль вернулся, держа наготове шприц с лекарством. Склонившись над графиней, он взял ее за руку и уверенно принялся расстегивать манжет ее блузки. Рука Аньес была худой, морщинистой и… безжизненной. Сорделе понял, что опоздал.

13. Конференция охотников и охотоведов

Москва. Наши дни

Лысый, сильно вспотевший докладчик улыбнулся, пожелал всем собравшимся успехов и захлопнул папку. Прозвучали довольно жиденькие аплодисменты.

Это был последний, третий, день работы международной конференции охотников и охотоведов. Измученная публика стремительно покидала зал. Большая часть участников уже собралась в банкет-холле возле щедро накрытых столов с закуской и выпивкой. Члены оргкомитета во главе с господином председателем охотно позировали перед немногочисленными фотокамерами, по-военному выстраиваясь в шеренгу. На импровизированной сцене, услаждая слух собравшихся, играл струнный квартет.

Как и прочие участники, Ольга проработала на конференции три дня – переводила выступления французов и бельгийцев – и тоже порядком устала. На банкет сил совсем не осталось. Договорившись с напарницей, она намеревалась потихоньку улизнуть домой. Главное теперь – незаметно проскочить мимо любвеобильного председателя охотоведов, от которого все прошедшие дни ей в прямом смысле приходилось отбиваться. Выйдя в банкет-холл, она по стеночке прокралась к лестнице и уже занесла ногу над ступенькой, но тут – о ужас! – за спиной раздался знакомый голос:

– Madame Kolesnik? – Председатель так и не выучился произносить Ольгину фамилию Колесникова и удовлетворился сокращенной версией. – Vous êtes si pressée? Comme toujours?[38]38
  Вы, как всегда, торопитесь? (фр.).


[Закрыть]

– К сожалению, у меня сегодня не получится задержаться, я не хотела вас отвлекать от гостей, думала уйти по-английски, – с вымученной улыбкой произнесла Ольга.

Сообразив наконец, что его ухаживания пришлись некстати, охотовед решил обидеться:

– Я лишь хотел сообщить, что вас искал какой-то человек, как мне показалось, ваш знакомый, – холодно произнес он.

– Интересно, отчего же мой знакомый не позвонил мне по телефону?

– Вы, вероятно, скоро выясните это сами – он где-то здесь, – сказал председатель и, поджав губы, удалился.

Ольга пробежала взглядом по залу. Охотники и охотоведы с удовольствием налегали на закуску и выпивку. Сбиваясь в группы вокруг фуршетных столов, они оживленно беседовали, смеялись.

«Кто же меня тут искал? Может, это выдумка?» – подумала Ольга и спустилась в гардероб за плащом.

Там на банкетке у самого выхода сидел тот самый знакомый, о котором говорил охотовед и кого она меньше всего ожидала увидеть.