Текст книги "Скрытая бухта"

Он твердо был намерен жениться на Саре, как и объявил Хане в тот день. Сара – милая девушка и любит его. С ней он чувствовал себя спокойным, укрытым от невзгод. Может, в этом и состоит настоящая любовь – найти тихую гавань для растревоженного сердца.

Смерть придет, и у нее будут твои глаза.

Чезаре Павезе (1908–1950), итальянский писатель и поэт

Хана промаялась без сна всю ночь. Это опять началось. Ее припадки вернулись, а с ними вернулся и ужас. Сколько душ, сколько тел она оставила после себя? Первым был Игнасио Чакон. Он унизил ее, предал – и потому заслужил, правда? Но за ним последовали и другие, жизнь которых обрывалась, когда они становились помехой.

Однако, когда умер ее второй супруг, сеньор Мухика, к Хане возвратилась ясность сознания и она поняла, что ею руководят не амбиции и даже не страх перед нищетой, а беспримесное зло, управлявшее ею. Это осознание пришло к ней не только из-за смерти второго мужа, но после долгих и мучительных раздумий, после борьбы с той яростью, что переполняла ее. Несколько месяцев она пребывала в глубочайшей депрессии, размышляла, кто же она такая, на что тратит свою жизнь и что это за неумолимая злобная сущность сопровождает ее с детства. Она решила отстраниться от всего и всех, от семьи, сосредоточиться на работе, заново изобрести саму себя – новую личность, с которой она могла бы жить без этого гложущего чувства вины. Она пыталась облегчить груз, что лежал на душе, устраивая благотворительные аукционы и ужины, покровительствуя местным художникам, помогая женским организациям, жертвуя деньги на парки, субсидируя местный детский приют. Это была новая Хана – одинокая вдова, с головой погрузившаяся в работу и заботы о маленькой дочери.

Но когда на вилле “Марина” нашли младенца, демон вернулся, чтобы снова завладеть ею, чтобы снова подтолкнуть ее к действиям, – для злобного божества это было частью ее сути, естеством, могущественным и неукротимым.

Зря она позвонила. Может, все сложилось бы точно так же и без ее звонка, но ведь она позвонила – в момент отчаяния, поддавшись панике. После этого действовал уже не человек – эта злая сущность попросту не могла быть человеком. И она никогда не остановится. Разве что сама Хана прекратит существовать.

Она встала и накинула халат поверх ночной рубашки, ей хотелось еще раз встретить рассвет. Стояла тишина. Хана положила на ночной столик короткую записку, подготовленную накануне вечером. Взяла из сейфа все необходимое, медленно проковыляла из спальни, с трудом спустилась на первый этаж. Она испытала удовольствие, проделав это все сама, без помощницы, словно непослушный ребенок, и подумала, что только в раннем детстве, когда еще были живы мать и младший брат, она в последний раз чувствовала себя дома. Эти воспоминания не были оттенены грустью – они были ее прибежищем, ее скрытой бухтой, местом, где ее никто никогда не предавал.

Босиком она дошла до двери Дома герцога, открыла и побрела к выходу. Небо было ясным, и день точно будет чудесным. Мокрая трава под ногами давала почувствовать себя живой и бодрой, куда сильнее, чем за все последние месяцы. Она вышла за железные ворота, закрыла их за собой, не оглянувшись. Пересекла узкую заасфальтированную дорожку и вошла в парк, где был установлен памятник маркизу де Комильяс. Миновала главную аллею, песчаную, усыпанную сосновыми иголками. Прошла еще немного, даже не взглянув на помпезный памятник, и села на деревянную скамью, обращенную к кладбищу Комильяса. Справа от скамьи на скромном постаменте возвышался массивный каменный крест.

Она с наслаждением смотрела на открывающиеся виды: внизу простирались поля, а дальше – бесконечное, живое, вечное море. Там, внизу, под защитой потрясающей красоты ангела, охранявшего кладбище, спал Луис. Ее Луис. Может, она его идеализировала, но лишь память о нем озаряла ее существование. Воспоминание о другой жизни, которой не случилось – то ли по ее собственной воле, то ли по воле демона, неотступно следовавшего за ней. После той встречи в Убиарко, когда они попрощались навсегда, их дороги пересекались едва ли с полдюжины раз, хотя жили они в одном городе. Глядя на Луиса при тех редких встречах, она так и не смогла понять, обрел ли он счастье, но, по крайней мере, ей казалось, что он обрел покой и совесть у него чиста. Это немало. Он умер почти десять лет назад, и когда Хана об этом узнала, она вдруг почувствовала себя самой несчастной вдовой во всем мире – безутешной, бесприютной, неспособной раскрыть истинную причину своей ненависти к жизни и к смерти.

С тех пор она много раз тайно навещала его, сидя вот так, на этой скамейке, – не вызывая подозрений, не плодя сплетни, не спускаясь на само кладбище. Ей так хотелось присоединиться к нему, спастись от демона, с которым не умела совладать. Хана вынула из кармана таблетку цианистого калия, которую хранила столько лет. Она надеялась, что таблетка подействует. В послевоенные годы она участвовала в охоте на нацистов, в ее арсенале была целая коллекция ядов, оружия и секретных документов. Она прожила неплохую жизнь, пусть и очень одинокую. От самого авантюрного периода в жизни, когда они охотились на немцев в Южной Америке, у нее сохранились некоторые привычки: никогда не садиться спиной к двери, а в отеле всегда просить номер на первом этаже – на случай, если придется бежать. Сколько же у нее было разных маний, у этой сумасшедшей старушенции, уставшей от мира, что равнодушно продолжит вращаться, мгновенно позабыв о ней.

Хана подумала о дочери. Поймет ли та ее письмо? Как бы то ни было, Клара сможет жить своей жизнью. Она также оставила коротенькую записку на ночном столике, в которой изложила свою последнюю волю, – ее приводила в ужас сама мысль о том, что ее скрюченное тело может попасть на анатомический стол для вскрытий. Она просто хотела обрести покой и похоронить демона вместе с собой.

Она вспомнила Оливера. Едва тот вошел, она чуть было не лишилась чувств. Как можно не увидеть столь очевидное доказательство?

Она вновь взглянула на каменного ангела, с такого расстояния его черты были плохо различимы, но она знала их наизусть. Безмозглые туристы, начитавшиеся путеводителей, называли его Ангелом-хранителем, который якобы охраняет тех, кто дремлет у его ног, под защитой его раскинутых крыльев. Но она-то знала, что это совсем другой ангел – Аваддон, Ангел смерти, он вышел из бездны, чтобы вершить суд над теми, кто избрал ложный путь, и забрать их в свое царство. Она подумала, что на самом деле никогда не причиняла зла намеренно, и на секунду засомневалась, который из двух ангелов придет за ней – хранитель или губитель, воплощение дьявола. Улыбнулась, принимая худший из вариантов, и отогнала ужас, на миг сдавивший ей грудь. Забормотала, будто странную последнюю молитву, слова, прочитанные ею в последней книге Нового Завета, Откровении: Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны. Царем над собою она имела ангела бездны; имя ему по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион[18]18
  Откровение, 9:1, 9:12. Русский синодальный перевод.


[Закрыть].

Больше времени она не теряла. Власть Аваддона над ее жизнью должна закончиться и умереть вместе с ней, потому что она знала, что демон связан с ее плотью, ее разумом, ее душой. С самого детства ее сопровождал не кто иной, как ангел бездны. Она знала, что смерть будет практически мгновенной. Проглотила таблетку и улыбнулась. Она готова. Ангел повернулся и посмотрел на нее. Рассек воздух каменными крыльями и пришел за ней. Такой величественный и пугающий. Это происходит на самом деле? Или это предсмертный бред? До Ханы донесся аромат фенхеля, растущего на склонах горы Масера-де-Кастийо, и она ощутила, что наконец-то возвратилась домой. Ангел обхватил ее своими огромными крыльями, и она не смогла понять, кто пришел за ней – ангел-хранитель или же Аваддон из бездны. Но тут нечто новое, какой-то свежий аромат, почти неуловимый, наполнил все ее тело, успокоил, и она перестала думать и перестала бояться, а мир вдруг обратился в тишину и мрак.

Ночь вселяет особые ожидания.

Жаклин Кэри (1964)

Закат выдался особенно сценический. Оливера не было дома – он пошел прогуляться по тропинке, ведущей от виллы к маяку Суансеса, стоявшему на самом краю этого небольшого полуострова, рядом со старинными береговыми укреплениями Эль-Торко. Проведя вечер в библиотеке в надежде найти отголоски прошлого, Оливер наткнулся на информацию о том, что на маяке в гражданскую войну проводились расстрелы, а тела сбрасывали со скалы. Интересно, как далеко может зайти человек в своей жестокости? Понимая, что прогулка займет от силы минут десять, Оливер шагал медленно, радуясь, что сбежал от толпы криминалистов, наводнивших хижину. Там фотографировали каждый квадратный сантиметр, засыпали всю террасу порошком и елозили по нему щетками, чтобы снять отпечатки следов человека, который пытался запугать Оливера, облив его жилище бензином. Поскольку поджога не произошло, было ясно, что задумывалось это не как покушение, а как предупреждение.

Спасибо хоть к полудню журналисты от него отстали. Он недоумевал, как они так быстро узнали о случившемся на вилле “Марина”, притом что о самоубийстве сеньоры Онгайо, произошедшем на рассвете, слух разлетелся только через несколько часов. После того как одному из журналистов поступил звонок с сообщением о трагическом решении легендарной Ханы Онгайо, репортеры поразительно быстро растворились, едва удосужившись кивнуть на прощанье, попрыгали в свои машины и умчались в направлении Комильяса. Оливер предположил, что первые полосы местных газет, за неимением других новостей, на следующий день будут пестреть заголовками о проклятии “ангела виллы «Марины»” и о торжественном прощании с “королевой анчоусов” – успешной бизнес-леди и щедрой благотворительницей. Оливеру понравилась сеньора Онгайо, и ему было жаль ее. Разумеется, она могла оказаться убийцей, но он предпочел не спешить с выводами. Лейтенант Редондо еще не подъехала. Утром она перезвонила ему буквально через несколько минут, сообщила о трагическом происшествии в Комильясе и сказала, что ей нужно поехать на место самоубийства. Вместо себя Валентина отправила на виллу “Марина” капрала Камарго.

За спиной у Оливера остался отель “Замок Суансеса”, действительно построенный в виде настоящего замка на утесе перед Пляжем безумцев. По мощеной дорожке, отделенной от обрыва лишь невысокой деревянной оградой, Оливер подошел к самому краю и посмотрел вниз, где десятки серферов боролись с волнами, а еще больше сидели на песке и слушали инструкторов. Потом перевел взгляд на море – какое же оно мощное и необъятное. Слева от места, где он стоял, море опоясывал вытянутый подобием рукава кусок каменистой суши, заканчивавшийся у мыса Бальота. Оливер сел на деревянную скамью, чтобы полюбоваться величественным пейзажем. Позади скамьи кто-то установил интересную модернистскую статую, нечто среднее между роботом и человеком да Винчи, – тело чуть отклонено назад, руки раскинуты в стороны. Статуя словно отдавалась соленому ветру, палящему солнцу и этой бесконечной морской лазури. Человек, отдавший душу мгновению.

На каменном постаменте статуи были выбиты строки с заголовком “Душа побережья”:

 
Море, земля и воздух сливаются
Воедино, бесконечно стремясь друг к другу.
Каждая из волн – тысяча объятий,
Несокрушимая сила и ласковая подруга.
 

Оливеру хотелось быть таким же свободным. Какое счастье пусть даже ненадолго снова почувствовать себя как тогда, в детстве, когда они с Гильермо играли в пиратов в своей скрытой бухте, названия которой он не помнил. Там, где их переполняла лишь беззаботная радость, а мир был понятным и надежным. Но скрытая бухта была всего лишь воспоминанием, географическим и временным ориентиром счастья, с тех пор он давно уже научился держаться всегда настороже, а радость сменилась гневом. Почему его мать должна была так глупо погибнуть? Куда, черт возьми, подевался Гильермо? Его брат, конечно, чокнутый, но это его брат, и он ему нужен. Оливеру хотелось хотя бы узнать, где Гильермо и что с ним, чтобы перестать мучиться неизвестностью. Он хотел, чтобы мир снова стал простым и надежным местом. Почему с Анной это случилось? Какой в том был смысл? И какого черта этот крошечный скелет вдруг возник на вилле “Марина”? И те погибшие мужчины… а теперь еще и сеньора Онгайо наложила на себя руки. От чего или от кого она пыталась бежать?

Он вспомнил, как утром нашел записку, прибитую к столбу террасы. Может ли он знать того, кто рискнул угрожать ему на пороге его собственного дома? Оливер подумал, что есть такие глубинные страхи, к встрече с которыми невозможно подготовиться, и сейчас его тревожила эта внезапная собственная уязвимость. Его все еще преследовала вонь бензина, на рассвете казавшаяся лишь легким эфирным дуновением, но оно нарастало, сгущалось, пока наконец до него не дошло. Сначала он был уверен, что запах ему чудится – откуда бензину взяться в саду? Потом закралось сомнение. Может, эта вонь бензоколонки и в самом деле доносится из сада? Из его сада. Мозг сомневался, но рука уже решительно легла на дверную ручку. Первое впечатление было странным: все на своих местах, но будто что-то не так. Запах буквально сбивал с ног. И обшитая деревом терраса выглядела каким-то темным чуланом. Что за?.. Первым делом он подумал про хулиганов, каких-нибудь пьяных подростков, которые после попойки отправились на пляж, чтобы продолжить веселье, а его хижина с пляжа может произвести впечатление заброшенной. Но ни похабных надписей, ни пустых бутылок, ни вони мочи… Только бензин. Это вовсе не шутка. Но… что это? Медленно и осторожно он пересек террасу. Записка, белый листок, пришпиленный маленьким пластиковым ножиком, трепетал на ветру. Сначала это показалось ему чуть ли не забавным, сразу вспомнились комиксы о приключениях ковбоев, которые он читал в детстве. Там к деревьям прибивали записки с портретами грабителей, за которых назначалась награда. Но детские воспоминания тут же поблекли. Террасу его дома облили бензином. И оставили записку. Что там написано? Издалека не разобрать, нож воткнут точно в центр листка. Он шагнул ближе, прищурился. Записка его не слишком напугала. Если этот сюрприз оставил убийца, то он не особо постарался, чтобы выглядело устрашающе. Но нервы уже напряглись, холодок пробежал по спине – а что, если убийца или тот, кто пытается его напугать, все еще здесь? Он спустился в сад и внимательно осмотрел дом, заметных повреждений вроде нет, если не считать потемневших от бензина террасы и одной из стен. Обошел дом раз, другой. Поднялся на виллу “Марина” и не заметил там ничего странного. Скоро придут рабочие. Он решил вернуться к себе и позвонить Валентине Редондо, а до ее приезда лучше ничего не трогать. Возвращаясь в хижину, он испытывал смесь страха, тревоги, внезапной беспомощности и ярости. И разозлился на себя за свою растерянность. Что вообще движет человеком? И возможно ли познать его истинную сущность? Разве что в самые суровые времена – когда война, голод и настоящие, а не выдуманные страдания. Вот этот маяк, неподалеку от которого он сейчас сидит, хранит память о невероятных зверствах войны. Можно ли скрыть зло? Можно ли подавить в себе ад?

– Какая красота. Могу я присесть?

Оливер вынырнул из своих мыслей и обернулся. Валентина Редондо смотрела на него с усталой улыбкой.

– Да, разумеется.

– Я заглянула в дом, но капрал Камарго сообщил, что вы пошли прогуляться, ну я и не смогла устоять перед соблазном немного проветрить голову и размять ноги… День сегодня выдался длинный, сеньор Гордон.

– Да уж, могу себе представить, только, пожалуйста, не зовите меня сеньором Гордоном. Сразу чувствую себя стариком. Давайте на “ты”. У меня тоже был тяжелый день.

Валентина кивнула:

– Сожалею о случившемся, Оливер.

– И я. Но мне куда больше жаль сеньору Онгайо. Это правда самоубийство?

– Да, похоже на то. Она оставила короткую прощальную записку без адресата.

Валентина прикрыла глаза и припомнила содержание записки: “Я хочу обрести наконец покой. И пусть ни моя дочь, ни кто-либо еще меня не вскрывает и не зашивает мое тело, которое охладеет по моему собственному решению. Моя последняя воля – не трогайте мое тело, дайте ему покоиться с миром. Хана Онгайо”.

– По крайней мере, умерла она быстро, – сказала Валентина, открыв глаза и посмотрев на морской горизонт.

– Но как?..

– Вполне возможно, приняла цианид. У нее в сейфе был целый запас. Дочь сеньоры Онгайо – судмедэксперт, по прибытии в Комильяс она сразу установила признаки отравления. Все кажется довольно очевидным, так что ее дочь, с согласия судьи, решила соблюсти последнюю волю матери и не проводить вскрытие.

– Ее дочь судмедэксперт? Так… Я хочу сказать, вы знакомы?

– Да, – коротко ответила Валентина.

Было очень тяжело видеть Клару Мухику рыдающей у тела матери, совершенно раздавленную, считавшую себя ответственной за эту смерть. Возможно, боль ее была особенно острой от того, что в прощальной записке, до нелепости короткой по контрасту с такой долгой жизнью, не нашлось ни единого ласкового слова для единственной дочери, единственной ее наследницы. Клара почти не общалась с матерью, но, похоже, очень любила ее. Возможно, они обе позволили недопониманию разделить их, забыли о главном – о неумолимости времени. Валентине ничего не оставалось, кроме как воспользоваться ситуацией и устроить Кларе допрос, в ходе которого выяснилось то, о чем можно было догадаться с самого начала: ее назвали в честь тетки, Клары Фернандес. Судя по всему, Кларины мать и тетя были очень близки, но тетка умерла вскоре после рождения племянницы. Мать никогда о ней не рассказывала, а когда Клара приставала к ней с расспросами, замыкалась в себе, отделываясь общими фразами. Клара даже не знала, где похоронена сестра матери. Валентине показалось, что подруга была с ней честна и рассказала все, что знала. Искренне обняв Клару, она передала ее мужу, и Лукас прижал жену к себе, будто пытался защитить от горя. Следователи осмотрели дом и заручились разрешением Мухики на необходимые меры, так что в обозримом будущем можно обойтись без судебных ордеров на обыск и прочих формальностей. Но никакой ценной информации обнаружить не удалось, никаких намеков на то, что сеньору Онгайо могли убить. Все, что у них имелось, – коротенькая прощальная записка, и почерк не оставлял сомнений в авторстве. Переговорив с судьей Талаверой, которого каждая новая деталь в этом деле приводила в еще большее замешательство, Валентина уехала из Комильяса, а Ривейро остался опрашивать прислугу. Могла ли Хана Онгайо быть убийцей или же она была достойной пожилой сеньорой? Какую правду скрывали ее потухшие зеленые глаза?

Оливер, увидев, что Валентина задумалась, вернулся к своему происшествию:

– Думаешь, тот, кто облил хижину бензином, и убийца – один и тот же человек?

– Не знаю. Имейте в виду… то есть имей в виду, что некоторые мои коллеги подозревают, что ты сам облил дом бензином и оставил записку, чтобы сбить нас со следа, – сказала Валентина.

– Я?! Вы издеваетесь? – возмутился Оливер. – Да ты представляешь, во что мне обойдутся дополнительные работы? Хорошо хоть страховка покрывает оба строения… Теперь я, оказывается, под подозрением? – Оливер рассердился всерьез.

– Я этого не говорила, но мы не исключаем никакие варианты. У тебя есть алиби на время убийства Давида Бьесго и на то время, когда произошло покушение на Хуана Рамона Бальесту, но в случае с Педро Саласом алиби нет. И вся эта цепочка событий началась с твоим приездом в Суансес, Оливер.

– Не совсем. Все началось, когда на вилле “Марина” нашли детский скелет и об этом сообщили газеты, – возразил он. – Да мне надо было быть самым хитроумным убийцей в истории. Кстати, если ты вдруг забыла, это я вам помог выяснить про Тлалока.

– Я помню. И я не сказала, что подозреваю тебя. Я сказала, что мы не исключаем никакие варианты.

– Это одно и то же.

– Вовсе нет. Тебя я психопатом не считаю, а я уверена, что мы имеем дело с психопатом. Хладнокровные и продуманные убийства, выбор жертв. Он будто пытается убрать все костяшки с поля, словно повинуясь какой-то фатальной необходимости. Его отличает полное отсутствие моральных принципов и брезгливости. Например, в случае Давида Бьесго убийца был рядом, когда тот пил смертоносный травяной сбор. Он знал, что скоро яд подействует и Давид умрет.

– Врача отравили травяным сбором? – удивился Оливер. – Ты говорила, что он был отравлен, но, знаешь, травяной сбор – это как-то совсем уж сюрреалистично.

– Да, реальность порой превосходит самую изощренную фантазию, а уж в нашем деле тем более.

– Допустим, а откуда ты знаешь, что я не сумасшедший? Я могу притворяться кроткой овечкой, вести тонкую игру, скрывать безумные планы под маской нормальности.

– Вполне можешь. Да, вполне, но, во-первых, речь не о сумасшедшем, а о психопате. А во-вторых, у тебя алиби на время одного из убийств и на время покушения. У тебя, возможно, есть сообщник, но я доверюсь своей интуиции, твоему алиби и отсутствию у тебя очевидных мотивов для убийств. Но пока расследование не закончено, имей в виду, что мы внимательно наблюдаем за тобой.

– Да хоть круглосуточную охрану приставьте, я только рад буду. Оказали бы огромную услугу, отвадили всяких мародеров шастать ко мне с бензином по ночам и писать любовные записки.

– “Вали к себе домой, англичашка” не очень похоже на любовную записку, – улыбнулась Валентина.

– Это первый шаг. Скоро меня позовут на свидание, – рассмеялся Оливер, но тут же снова сделался серьезным. – Вы что-нибудь обнаружили?

– Боюсь, пока ничего. Разве что следы указывают на то, что этот тип пробрался снизу, со стороны пляжа, потому тебе стоит всегда запирать заднюю дверь. И нож, и записку, и образец бензина отдадут на экспертизу. Наши ребята осматривают все мусорные баки поблизости в поисках емкости из-под бензина. А ты ничего не слышал?

– Нет, ничего. Заснул часов в двенадцать, а в половине восьмого, когда варил кофе, почувствовал сильный запах бензина, хотя окна были закрыты. Открыл дверь – и влип в эту гадость, а потом увидел записку.

– Ясно. Я же тебя просила быть осторожней. Еще раз повторяю: тебе нужно запирать все входы на территорию поместья. Может, даже установить сигнализацию.

– Нет. Я отказываюсь жить в страхе. Если этот сумасшедший снова объявится, я буду наготове.

– Почему ты думаешь, что это мужчина?

– Что?

– Ты сказал “сумасшедший”. Это ведь может быть сумасшедшая, женщина. К тому же я тебе говорила, что мы имеем дело не с помешанным, а с психопатом.

– А это не одно и то же?

– Нет, абсолютно. Психопаты – почти что нормальные люди, различают добро и зло, но они полностью лишены эмпатии, а кроме того хладнокровнее, решительнее, уравновешеннее и спокойнее, чем обычный человек.

– М-да, и чьи это мысли, доктора Фрейда? Потому что такой человек как раз и является безумным.

– Нет. Томографические исследования головного мозга психопатов выявили, что лобная доля у них менее активна, чем у остальных людей. Эта часть мозга отвечает за регуляцию и подавление насильственных действий.

– Отлично. Значит, будь моя лобная доля менее активна, это послужило бы оправданием для убийства Педро Саласа?

– Разумеется, нет, – терпеливо ответила Валентина. – Оправданий нет ни у кого, но у этого есть научные объяснения. У психопатов меньше серого вещества в области префронтальной коры, кроме того, в диагностике психопатии важнейшую роль играет миндалевидное тело – небольшая область мозга, величиной с арахис. Миндалевидное тело – бастион контроля над эмоциями, своего рода пульт управления. Оно отвечает за наши эмоциональные реакции, за наши чувства… у психопатов отсутствует часть этого спектра эмоций.

– Какая именно часть? – Оливер выглядел заинтересованным.

– Отвечающая за страх.

– Ух ты. По правде говоря, мне уже немного страшно. А у вас нет какого-нибудь теста на выявление психопатов?

Валентина рассмеялась.

– Конечно, есть. Но это не так просто. Этот, как ты его называешь, тест очень большой и сложный, состоит из трехсот вопросов и заданий. А еще можно изучить мозговые волны человека. Если простым языком, то у “нормальных” людей появляются тета-волны, когда мы засыпаем, медитируем или просто пребываем в расслабленном состоянии. А у психопатов эти же волны возникают в моменты большого возбуждения и напряжения – в стрессовых ситуациях они сохраняют полное спокойствие, в то время как у любого обычного человека мозг работал бы в режиме бета-волн, которые включаются в момент опасности.

– То есть, став свидетелем, например, ограбления, психопат останется спокоен настолько, что попросит принести ему попкорн, чтобы насладиться зрелищем.

– Это перебор, но в целом – да. Психопаты в среднем меньше подвержены тревожности, у них реже бывает депрессия, они эмоционально устойчивы. Но даже если твой мозг устроен так, что имеется предрасположенность к психопатии, это совершенно не означает, что ты автоматически становишься психопатом. Очень многое зависит от генетики, от семьи, от образования и даже от уровня интеллекта. А также от воли случая – выпадет ли возможность действовать.

– Теперь мне еще страшнее.

Валентина рассмеялась.

– Психопат вовсе не обязательно жесток. Он может быть бесстрашным, харизматичным, отчаянным, но жестоким. Или обаятельным и остроумным, но отстраненным. Например, Джон Кеннеди или Билл Клинтон – наглядные примеры такого рода психопатии. А знаешь, что для некоторых задач специально подбирают людей с высоким уровнем психопатии? В те же саперы.

Оливер во все глаза смотрел на Валентину.

– Значит, если мы вычеркнем милого симпатягу Оливера Гордона из списка подозреваемых, то нам останется расчетливый псих, истребляющий старичков и обливающий дома бензином? Можно спать спокойно. Так, а что делают психопаты, чтобы выжить и не попасться? У вас нет статистики или каких-нибудь исследований на эту тему?

– Ну, из того, что я знаю, у психопатов нет такой потребности в близости, как у других людей, и они, как ты выразился, “выживают”, постоянно перебираясь с места на место. Они довольно часто переезжают.

– Постоянно переезжают? Не слишком-то удобно, – покачал головой Оливер. – Но если психопат умен, то он ведь может просто создать для себя надежное убежище.

– Надежное убежище… – повторила Валентина раздумчиво. – Очень интересное замечание, Оливер.

– Клянусь, я не психопат и не убийца, в моем лице вы имеете незаинтересованного участника расследования. – И Оливер подмигнул ей.

Валентина улыбнулась.

– Замечательно, что ты так рвешься принять участие в расследовании, потому что я как раз хочу задать тебе несколько вопросов.

– Опять?

– Да. О тебе, твоей семье и работе. Извини, но нам нужно выстроить картину. Важна любая информация.

Оливер перевел взгляд на горизонт, за который уже опускалось солнце.

– Боюсь, это невозможно.

– Почему это?

– Потому что я умираю с голоду и сначала мне требуется хотя бы приличный бутерброд. Так что если ты согласишься поужинать со мной, я расскажу тебе такую длинную и унылую историю, что ты мечтать начнешь о звонке от психопата.

– Прости, но пока идет следствие, у меня нет времени на ужины, тем более с человеком, замешанным в деле об убийствах, – дружелюбно, но твердо сказала Валентина. – К тому же мне еще надо вернуться в отдел, чтобы оформить отчет.

– Но тебе же все равно придется что-то съесть. Не волнуйся, это не свидание, а допрос, просто с горячей пищей. Обещаю не звать тебя на свидание, пока вы не поймаете психопата, контролирующего свои мозговые волны.

Он поднялся. Валентина смотрела на него с подозрением.

– Если ты не против, недалеко от вашего отдела есть кафе, мы как раз сможем там перекусить, а ты задашь мне свои вопросы. Идет?

Валентина вздохнула. Вообще-то она и вправду за весь день ничего не съела. Ладно, черт с ним, и в самом деле лучше беседа в неформальной обстановке, чем допрос в участке.

– Ладно. Как оно называется?

– “Эль Торто”. Кондитерская у супермаркета “Лупа”, возле мэрии.

– Я знаю это место. Договорились.

Через двадцать минут Оливер и Валентина встретились в полупустой кондитерской “Эль Торто”. Каждый подъехал туда на своей машине, и хотя это считалось официальной встречей, атмосфера была как нельзя более располагающей. Помещение с огромными окнами было оформлено в разных стилях, смесь всего подряд – индастриал, английская классика, ар-деко. У каждого стола – разные стулья. На полу и на стенах каждые два метра менялся узор керамической плитки и текстура. Негромкая музыка. Ностальгическая композиция “Глядя через плечо” группы Mike & The Mechanics. Оливер и Валентина заказали пиццу и горячие бутерброды.

– Кем ты работал в Лондоне? – Валентина достала блокнот и ручку.

– Преподавал испанский в Университетском колледже, там же, где и учился.

– И бросил эту работу, чтобы приехать сюда и начать бизнес с нуля? У тебя был временный контракт?

– Нет, постоянная позиция, но я решил уехать, причин было несколько. Я нуждался в переменах. Моя мать год как умерла, брат пропал, и о нем по-прежнему ничего не известно, а отец, недавно вышедший на пенсию, почти все время проводит в Шотландии с родственниками. В Лондоне меня ничто не держало.

– Но и в Кантабрии тоже. Было бы логичнее уехать в Шотландию, раз уж там у тебя семья. К тому же сомневаюсь, что у тебя совсем не было никаких привязок в Лондоне – друзей, девушки, коллег по работе…

Оливер улыбнулся:

– Иногда нужно в одиночестве искать свой путь, чтобы найти счастье и научиться жить с другими. Вообще-то через пару недель кое-кто из моей компании приедет в Суансес.

– Вот как? А они знают, что здесь произошло?

– Нет. Кстати, я приехал раньше времени не только для того, чтобы проверить, как движется ремонт, – надо сказать, даже без трупа работы было завались, – но и чтобы подготовить домик к приезду друзей.

– И только поэтому ты принял решение приехать раньше?

– Да. Мне было все равно, когда приезжать, поскольку учебный год в университете закончился две недели назад. Единственное неудобство было в том, что мне пришлось лететь до Бильбао вместо Сантандера, но дорога оттуда на машине занимает всего на час больше времени.

– То есть ты хочешь сказать, что просто взял и бросил стабильную работу ради авантюры с отельным бизнесом и языковыми курсами, как сообщил сержанту Ривейро во время первого опроса?

– Не такой уж и риск. Я взял годичный отпуск. Если бизнес не пойдет, то оставлю дом для летнего отпуска. Или даже продам. А если получится – может, перееду насовсем. Или вернусь в Лондон и доверю бизнес управляющему. Посмотрим, как сложится.