Текст книги "Лекарство"

– Подойди и спроси. Ты же у меня уже взрослый.

Сайлас испуганно посмотрел на Андервуда, который занимался раскладыванием каких-то бумаг, а потом снова на мать. Но когда та утвердительно кивнула и аккуратно подтолкнула сына по направлению к мужчине со словами: «Иди-иди», он завел руки за спину и медленно стал подходить к столу профессора, низко опустив голову.

– Очень напоминает вас на ваших первых лабораторных, – хмыкнул Алан, обращая внимание на подошедшего ребенка.

– Мистер…, – Сайлас в поисках поддержки посмотрел на мать, которая вновь кивнула, сдерживая смех.

– Да? – Андервуд слегка наклонился вперед и слегка улыбнулся. У мальчика были большие карие глаза, как у Медеи. Но из-за страха казалось, что они стали еще больше. Сайлас замер с полуоткрытым ртом.

– Вы…

– Не бойся, – тихо произнес мужчина. – Что ты хочешь?

Мальчик сглотнул и прошептал:

– Мелки.

Андревуд по-доброму рассмеялся. У него не было своих детей, вопреки желанию, но ему нравилось то, как они себя ведут. В любом возрасте. И сейчас все еще напуганный Сайлас сильно позабавил мужчину.

Профессор отодвинул один из ящиков в столе и показал мальчику на упаковку с мелками. Сайлас улыбнулся и, забыв про все свои страхи, взял упаковку, пробормотал: «Спасибо» и поспешил к Медее, которая уже не пыталась сдержать смех. И, когда малыш уже собрался где-нибудь порисовать, обнаружилась еще одна проблема – он явно не дотягивался до доски. Все мечты порисовать мелками обрушились, а Сайлас был готов снова заплакать, но на это раз от досады.

Андервуд цокнул и, слегка закатав рукава рубашки, аккуратно пододвинул одну из парт прямо к стене:

– Молодой человек, прошу.

Мильтон всегда удивлялась, как Сайлас быстро привыкал к незнакомым людям. Но также она удивлялась, как же быстро этих незнакомых людей располагал к себе. Скажи она сейчас кому-нибудь, что Андервуд дал ему мелки и разрешил рисовать на доске, никто бы в жизни не поверил.

Мальчик подошел к профессору, и тот аккуратно поднял его и поставил на парту. Теперь ребенок дотягивался до доски, и его счастью не было предела. А Алан с легкой полуулыбкой смотрел на него и не отходил, чтобы Сайлас случайно не оступился и не упал.

– Не стоит его слишком баловать, – Медея подошла к ним. – Сайлас, ты в наглую используешь профессора.

– Не в наглую, он говорит «спасибо». И вообще, пусть рисует. Думаю, никто из нас не хочет, чтобы он плакал.

– Нам вообще-то уже пора, – женщина с улыбкой потрепала сына по волосам. – Пойдем собираться, малыш? А то профессору тоже нужно идти по делам.

– Мам, – Сайлас надул губы и повернулся. – Я только начал.

– Понимаю, но это ни на что не повлияет.

– Вы собирайтесь, а Сайлас пусть быстро дорисует.

Мильтон кивнула и пошла к рюкзаку сына, складывая в него разбросанные игрушки. Когда она закончила, Андервуд уже спустил мальчика с парты. Медея взяла сына за руку, посмотрела на мужчину и хотела что-то сказать, но он прервал ее:

– Пойдемте, я провожу вас.

Пока шли по коридору и спускались по лестнице, Медея и Алан тихо переговаривались, а Сайлас был сосредоточен на изредка проходящих мимо студентов и на коробке с мелками, которые до сих пор крепко сжимал в руке.

Перед университетом их уже ждала машина Сэма.

– Рада была увидеться, профессор.

– Взаимно, – Алан кивнул с легкой улыбкой. – Удачи.

Они уже практически подошли к машине, когда Мильтон заметила мелки в руке сына:

– А кто их будет возвращать, Сайлас?

Мальчик тяжело вздохнул и, развернувшись, побежал к Андервуду, который стоял на ступеньках возле входной двери университета:

– Извините, это ваше, – Сайлас застенчиво протянул ему коробочку, но мужчина отрицательно мотнул головой.

– Оставь себе. Подарок.

На лице Сайласа появилась широкая улыбка, и, смело выкрикнув: «Спасибо», он побежал обратно к матери.

Когда машина наконец-то тронулась и поехала, последним, кого увидела Медея, перед тем как сосредоточить внимание на сообщения от сотрудника, был Андервуд, который махнул им рукой и закурил, выйдя за ворота университета.

***

– Мам, можно мультики? – Сайлас переложил свою пустую тарелку в раковину и умоляюще посмотрел на Медею.

Она что-то согласно промычала, читая отчет курьеров за день. Да, не все идеально, но хорошо. По крайней мере, никаких жалоб от клиентов нет.

Мальчик с улыбкой побежал в комнату, а Питер встал и закрыл за ним дверь, оставаясь наедине с Мильтон. Подойдя к ней ближе, мужчина наклонился и, забрав из рук телефон, отложил на подоконник, привлекая к себе все ее внимание.

– Медея, нам нужно поговорить, – Пирсон сел за стол и посмотрел ей в глаза, пытаясь найти в них хоть что-то, что могло бы изменить его решение. Но нет, он уже давно не видел в них ничего из того, что когда-то любил в ней так сильно, из-за чего был готов прощать абсолютно все. – Я хочу развод.

Часть II

Глава I

– Папа, мне больно, – маленький мальчик еле сдерживал слезы, прижимая к себе ушибленную руку. Он шел медленно, прихрамывая. – Пап!

– Все будет хорошо, – приглушенный мужской голос раздался совсем рядом, но мальчик не видел его обладателя. – Это пройдет.

– Пап…, – мальчик испуганно завертел головой, пытаясь найти отца, но того не было нигде видно. – Пап, мне очень больно…

– Алан, в следующий раз будь аккуратнее, – голос стал еще тише, будто отдалялся. – Кто же скатывается с горки на велосипеде, не научившись держать как следует руль?

– Пап, не уходи! – мальчик, не обращая внимание на боль в ноге, побежал вперед, но вокруг была лишь темнота. – Пап…

– Все будет хорошо, Алан, – голос стал совсем тихим. Он напоминал затихающее эхо, которое практически уже не было слышно. – Это обязательно пройдет.

Андервуд резко открыл глаза. Сердце билось как сумасшедшее, дышать было тяжело, и во рту пересохло. Он почувствовал, как из уголка глаза скатилась маленькая слеза, и, вытерев ее, сел, дотрагиваясь босыми ногами до прохладного пола.

В комнате было ужасно душно, но стоило только проснуться от тревожного сна, как легкая дрожь пробежалась по всему телу.

– Все в порядке? – Шэрон перевернулась и нежно провела ладонью по обнаженной спине Алана.

Андервуд несколько раз кивнул и, повернувшись, слабо улыбнулся. Шэрон была не из тех, кого можно легко обмануть, но он знал, что Пейдж не будет задавать лишних вопросов:

– Спи, тебе еще рано вставать, – наклонившись, Алан поцеловал ее.

– А ты?

– Я буду на кухне, – он улыбнулся. – Спи.

На кухне было практически также жарко, как и в спальне. Но солнечные лучи не попадали в эту часть дома напрямую, а потому здесь было куда терпимее.

Поставив вариться кофе, Алан закурил. Сейчас только шесть утра. По-хорошему, еще бы поспать пару часов перед заседанием в университете. Но от сна не осталось и следа. Тревожное чувство не желало покидать его, хотя сам сон он теперь мог вспомнить с трудом.

Андервуд привык доверять своим чувствам и ощущениям, потому что они, как правило, никогда его не обманывали. И сейчас, испытывая необъяснимую тревогу, он нервно расхаживал по кухне. Мужчина понимал, как он будет глупо выглядеть, стоя перед дверьми дома отца в половину седьмого утра с вопросом: «Все в порядке? А то мне сон один приснился…?». И не менее глупо он будет выглядеть, даже если просто позвонит в такую рань.

Выдохнув и налив себе наконец-то сварившейся кофе, Алан поразмыслил и решил, что самый лучший вариант немного прогуляться. Например, он может вполне удачно успеть в пекарню, где продаются любимые круассаны Шэрон, а потом также удачно успеть обратно домой к тому моменту, когда она проснется. Решив, что это отличный план, Андервуд тихо направился обратно в спальню, чтобы переодеться. Так и не тронутый кофе остался стоять на столе.

Улицы Лондона во всю кипели и жужжали, несмотря на еще раннее утро. Пока Алан неспешно шел по улицам в наушниках, его дважды чуть не сбили с ног. Но даже эта мелочь никак не повлияла на улучшающее настроение мужчины. Все-таки он любил июнь. Пусть порой было жарко, но этот месяц всегда ассоциировался с окончанием учебы (а теперь и с окончанием больших нагрузок на работе) и с поездками, которые отец раньше устраивал ему ко дню рождения.

Очередь за круассанами оказалась, на удивление, маленькой, что еще больше улучшило настроение Андервуда и окончательно отогнало последнюю тревогу после пробуждения. Иногда мужчина удивлялся сам себе, как из-за ничего не значащего пустяка он может себя накрутить. Нет, конечно, это никогда не казалось мелочью. В основном это проявлялось в отношении близких людей. И особенно остро – в отношении отца. Сложно не беспокоиться о единственном родителе, который уверенно приближается к восьмидесяти годам.

Уже дома, застегивая после душа рубашку, Андервуд и вовсе забыл об утренней тревоге, списав это все на простую духоту и легкое переживание перед заседанием кафедры. Сегодня ему нужно будет постараться выбить для двух нерадивых студентов еще один шанс на пересдачу. Не глупые ведь ребята, но почему-то привыкли попадать в разные неприятности.

– Ты сегодня допоздна? – Шэрон обняла мужчину со спины, проводя ладонями по груди, и с улыбкой посмотрела на него через отражение в зеркале.

Алан вздохнул и бросил быстрый взгляд на часы:

– Часов до четырех точно буду в университете. А потом надо заехать за отцом. У него сегодня плановый осмотр у врача.

– Как насчет того, чтобы после поужинать где-то? Мне тут Марли посоветовала один ресторан…

– Помнится, после того, как твоя Марли «посоветовала» нам один ресторан в прошлый раз, мы оставили там целое состояние за невкусную утку, – Андервуд с усмешкой посмотрел на Шэрон. – Может, в это раз мы обойдемся как-нибудь без ее советов?

– Признай уже, что она тебе просто не нравится, – Пейдж рассмеялась, делая шаг назад и подавая Алану пиджак.

– О да, я ее просто терпеть не могу, – он хитро прищурился, и быстро притянул в свои объятия Шэрон. – Если ты купишь вино и апельсины, я сам тебе приготовлю самую вкусную утку, которую ты только ела в своей жизни.

– Прямо-таки самую вкусную?

Но вместо какого-либо ответа Алан просто поцеловал Пейдж, ощущая на ее губах улыбку. Это было лучше всяких слов.

***

Тихо насвистывая какую-то из песен, которую услышал сегодня утром во время прогулки, Алан, не спеша, но довольно широким шагом шел по коридору университета. Стук каблуков ботинок эхом отдавался от стен, и даже тихий шелест и разговоры за закрытыми дверьми аудиторий не перекрывали этот строгий и четко выверенный звук шагов профессора.

Первым, кого заметил Андервуд, – была Офелия Нельсон, которая, непременно, тоже заметила его. Иначе чем можно было еще объяснить ее сдержанную, но хитрую ухмылку. Алан не успел никак на это отреагировать, как увидел открытую дверь своей аудитории. О, это женщина определенно знает, что он не любит, когда в его аудитории разрешают сидеть студентам. И это даже с учетом того, что весь инвентарь спрятан в небольшом кабинете, который прилегает к аудитории.

Подойдя ближе, мужчина довольно громко произнес, надеясь, что незаконный обитатель его кабинета тоже это услышит:

– Офелия, почему моя аудитория открыта? – он замер в метре от двери и с самым серьезным выражением лица, на которое только был способен, посмотрел на коллегу. Это была определенно самая хитрая из женщина, которых ему доводилось встречать в жизни.

– Ты прекрасно знаешь, что Медея и Андрес сегодня выступают спикерами на конференции. Так будь добр – сложи эти факты.

Андревуд хотел что-то добавить, например, что она могла бы с тем же успехом предоставить им кафедру, свой личный кабинет или множество других аудиторий, но Нельсон опередила его:

– Не нарывайся, Алан.

– Кто? Я? Как смею…, – Андревуд дернул уголком губ в ухмылке, заметив, что Офелия тихо усмехнулась и направилась дальше по своим делам.

Никто из знакомых и других коллег не смог бы сказать, что Андервуд и Нельсон дружат. В какой-то степени странно вообще представить дружбу между людьми, которых разделяет двадцать лет. Они не ходили вместе в бар и в кино. Никогда вместе не выбирались на какой-то пикник или не садились в кафе обсуждать последние сплетни про своих знакомых и знакомых их знакомых. Но при этом ни Алан, ни Офелия никогда не ставили под сомнение, что их отношения – самая настоящая дружба.

Нельсон стала для Андервуда главной опорой, когда десять лет назад он решил остаться преподавать. И, хоть она не имела никакого отношения к его предмету и его кафедре, Алан знал – к ней всегда можно обратиться за помощью и советом. Именно она приучила еще молодого профессора к строгости и дисциплине, из-за чего многие студенты были недовольны. Но и благодаря трудам этой женщины Андервуд заработал себе отличную репутацию профессора, к которому прислушивались, несмотря на молодой возраст, и к которому студенты, привыкнув к его стилю преподавания и поведению, обращались за помощью.

Но не только мужчина получил что-то от их общения. Офелия была гордой женщиной и никогда бы не призналась, что в университете порой бывает одиноко. Она бы слукавила, заявив, что совсем не с кем не общается. Но чаще это напоминало притворство, которым награждали друг друга жители Англии в позапрошлом веке: «Как прошли выходные?», «Как ваша супруга?», «В самом деле? Последний раз я была в Париже еще ребенком…» и так по кругу. С Аланом все было по-другому. Своей молодостью и энергией, даже с учетом того, что разница между ними была двадцать лет, он будто омолаживал и ее. Сама Нельсон не заметила, как стала чаще улыбаться и шутить. С возрастом она даже подумала, что растеряла весь свой юмор и сарказм, но присутствие молодого Андервуда убедило ее в обратном. Наверное, в нем она изредка видела своего сына, с которым так и не удалось найти общий язык. Теперь же ее общение с родным ребенком ничем не отличалось от этих приторных речей с коллегами, когда она созванивалась с ним поздними вечерами из-за разницы часовых поясов.

С Аланом было легко с самого начала, и Офелии было жаль, что он в свое время не выбрал ее факультет. С другой стороны – оно и к лучшему. Ради диалога они оба с завидным постоянством находили темы для обсуждения, которые не касались работы, потому что в химии Нельсон понимала ровным счетом столько же, сколько Андервуд понимал в теории экономики. А это практически равнялось нулю.

Андервуд переступил порог аудитории и с грохотом положил папку с бумагами на стол:

– Ну, добрый день, – он тихо усмехнулся и, сняв пиджак, аккуратно развесил его на спинку стула.

Сегодня он, увы, не был готов к встрече с бывшими студентами. Ему и правда было интересно, как сложилась их жизнь после выпуска, поэтому в глубине души мужчине было жаль, что уделить разговору он сможет не более часа.

Медея встала, отпуская руку немного успокоившегося сына, и нервно улыбнулась:

– Здравствуйте, профессор. Профессор Нельсон нам разрешила…

Он поднял руку, останавливая ее:

– Мне уже все объяснили, – Алан сделал шаг в сторону, стараясь посмотреть на задумавшегося Сайласа, который безрезультатно прятался за матерью. – Что же у вас такое стряслось, молодой человек, что вы плакали?

Андервуд с улыбкой наблюдал, как мальчик сначала испуганно посмотрел на мать, а затем показал ему свою поцарапанную ладошку, на которой виднелись следы мела. Алан был полностью очарован Сайласом. Вопреки собственному желанию, ему так редко доводилось пересекаться и как-то взаимодействовать с детьми, что он чувствовал себя непривычно неловко. Казалось, что единственное, на что он сейчас способен, это просто стоять и улыбаться, глядя на него.

Алан знал, как разговаривать со студентами, знал как вести беседы с подростками, когда те приходили на свои первые университетские встречи, но абсолютно не знал, как общаться с трехлетним мальчишкой, который перестал плакать минуту назад.

Но на удивление самого профессора, все как-то получилось само собой. Он был уверен, что в этом заслуги самого Сайласа было ничуть не меньше, особенно когда мальчик, набравшись храбрости, попросил мелки, а потом отбросив все стеснение, поднял руки вверх, чтобы Андервуд поставил его на парту.

И хоть эта встреча была довольно дружелюбной, от самого себя Алан не смог скрыть легкой грусти, когда смотрел на уезжающую машину. Он выдохнул сигаретный дым, который ощущался давно привычной горечью во рту.

Медленно шагая по внутреннему университетскому двору, мужчина изредка пинал какие-то мелкие камушки, которыми была усыпана дорожка. Ему было тридцать девять лет, и, если есть возраст, в котором он уже был готов создать свою семью, то он уже давно наступил. Впервые он задумался об этом, когда прожил с Шэрон пять лет. Но то ли она не была готова к следующему шагу, то ли он зря понадеялся, что Пейдж изменит свою позицию, которую четко обозначила еще в самом начале отношений. Так или иначе небольшое кольцо, которое Андервуд предложил надеть ей на безымянный палец пару лет назад, спокойно теперь дожидалось своего часа в прикроватной тумбочке. Алан надеялся, что когда-нибудь, когда он решит снова обсудить эту тему с Шэрон, она согласится стать его женой. И, еле заметно улыбнувшись, мужчина не нашел ни одной причины, почему этого не сделать сегодня.

Истлевшая сигарета отправилась в урну, после чего Алан быстро поднялся по лестнице и направился на заседание. Остаточная грусть немного стихла, и на замену ей пришла надежда. Андервуд понимал, что не стоит рассчитывать на заветное «да», но ничего не мог с собой поделать, раз за разом прокручивая в голове то вечернее развитие ужина, которое он бы желал увидеть.

***

– Рассказывай, куда полетите с Шэрон этим летом? – Кадмус, отец Алана, слегка наклонился вперед. В его голосе с каждым днем все отчетливее слышалась хрипотца, и от этого Андервуду младшему порой было сложно разобрать, что именно говорит папа.

– Думали на счет Греции, – мужчина неуверенно поерзал на стуле.

Алан никогда не любил больницы, и вряд ли бы нашелся человек, который их любит. И хоть сейчас не он был под прицелом зоркого глаза врача, все равно чувствовал себя неуютно.

– Я там был всего один раз, – Кадмус задумчиво посмотрел в стену, словно погружаясь в какое-то воспоминание, но потом мотнул головой и снова перевел взгляд на сына.

Алан никак не мог привыкнуть к тому, как выглядит отец. Если бы он не видел фотографии, то не заметил особой разницы между отцом пятилетней давности и нынешним. Но, увы, фотографии в доме родителя висели на видном месте, и каждый раз взгляд Андервуда младшего невольно падал на них.

За эти несколько лет отец сильно постарел. Некогда крупный обаятельный мужчина теперь напоминал тень себя прошлого. Он осунулся и сильно похудел. Кожа стала более дряхлой и приобрела немного желтоватый оттенок.

Но больше всего Алана тревожило дыхание отца. Сиплость голоса и хрипоту он мог списать на возраст и на его «стаж» курения, но частый непрекращающийся кашель, который явно усилился в последнее время, вызывал беспокойство.

– И как тебе?

Кадмус хрипло усмехнулся, с легким прищуром глядя на сына:

– Море красивое, остальное не понравилось. Вот если бы можно было отправиться в античную Грецию…

Договорить он не успел – его позвали в кабинет. Опершись на трость, которую Кадмус, как казалось Алану, использовал больше для стиля, чем из-за острой необходимости, пожилой мужчина зашел за доктором.

Осталось дело за малым, дождаться когда врач вновь подтвердит, что все в порядке, зайти за очередной порцией лекарств, потом купить отцу пакет продуктов, которых точно хватит на пару дней, и отправиться домой готовить ужин для Шэрон.

Андервуд с легкой полуулыбкой сидел в пустом прохладном коридоре больницы, когда отец, явно чем-то недовольный, вышел из кабинета. У Кадмуса никогда не было привычки ворчать, но Андервуду младшему было достаточно одного взгляда на отца, чтобы понять, что ему что-то не нравится. Мужчина нахмурился и встал:

– Что-то не так?

– Он хочет с тобой поговорить, – Кадмус недобро оглянулся через плечо на приоткрытую дверь кабинета. – Слушай, мне кажется, это какой-то шарлатан.

– Пап, – Алан устало выдохнул, застегивая пиджак на одну пуговицу. – Мы уже это обсуждали. Он – отличный специалист, к которому мы теперь вынуждены регулярно ходить, потому что кто-то, не буду показывать пальцем, переболел пневмонией в апреле.

Кадмус тихо усмехнулся. Его всегда забавляло, когда Алан пытался вести себя как взрослый мужчина и выговаривал отцу что и как следует делать. Нет, Андервуд старший знал, что все слова, сказанные сыном, верные. Он бы и сам так сказал своему отцу в аналогичной ситуации. Но все равно не мог воспринимать это серьезно, видя в Алане до сих пор своего маленького мальчика.

– Хоть это и я тебе вбил в голову, что хорошие услуги должны стоить дорого, но это шарлатанство чистой воды, – Кадмус закашлялся и сел. – Давай иди и слушай какой я негодяй, и что я выкуриваю по пачке в день.

– Ты выкуриваешь по пачке в день? – Алан цокнул, слегка надавливая на ручку двери кабинета врача. – Мы же договаривались…

– Да, но это было давно. С возрастом растут потребности.

– По-моему, в твоем возрасте они должны уже немного снижаться, – Андервуду младшему порой казалось, что отец так и не вышел из подросткового возраста.

– А вы грубиян, молодой человек, – Кадмус ухмыльнулся. – Иди-иди, и не смей ему говорить, что в дни глубокой старческой депрессии я выкуриваю полторы пачки.

– Пап…

Пожилой мужчина хрипло засмеялся, но через пару секунд смех перерос в кашель. Он пару раз махнул на Алана, призывая того поторопиться, прикладывая ко рту платок.

– За поворотом есть кулер, попей, – Алан зашел в кабинет, плотно закрывая за собой дверь.

Каждый раз, переступая порог владений врача, что-то внутри Алана сжималось и холодело. Ему не нравились эти приватные разговоры, потому что рано или поздно они приводят к чему-то крайне негативному. Вот и сейчас врач указал ему на соседний стул, выключил свет и включил негатоскоп.

– Вот это снимки, которые мы сделали после того, как ваш отец оправился от перенесенной болезни, – мистер Майер сразу перешел к делу. – Видите это небольшое затемнение? Это нормальное последствие перенесенной пневмонии. Но ненормально слышать в этом месте сейчас хрипы – вот здесь и здесь, – врач обвел небольшой указкой две области.

– Так, и…, – Алан развел руками. – Что с этим делать? Я, к сожалению, ничего в этом не понимаю.

Мистер Майер внимательно посмотрел на него, а затем вернулся за рабочий стол, включив основной свет в кабинете:

– Я настоятельно рекомендую пойти на КТ легких. Мы посмотрим их в срезе, чтобы лучше понять природу хрипов.

Алан кивнул, забирая распечатанное направление:

– Вы предполагаете какое-то конкретное заболевание?

Мистер Майер отрицательно мотнул головой:

– Мистер Андервуд, врач – это не тот, кто будет что-то предполагать. Как только вы отведете отца на КТ, и придут результаты, я изучу их, и тогда мы решим, что будет дальше.

– Но вы можете сказать, это что-то серьезное? – во рту пересохло, и Алан почувствовал, что ему сейчас стакан прохладной воды не менее необходим, чем отцу несколько минут назад. – Это обязательно?

– Вы будете узнавать все по мере необходимости, и да, это обязательно. Идите, мистер Андервуд, и не забудьте взять лекарства по рецепту, – он немного помолчал, а после добавил. – Вы замечали, что ваш отец кашляет всегда в платок, а затем быстро прячет его в нагрудный карман?

Алан нахмурился, ожидая дальнейшего развития мысли.

– Я могу ошибаться, но мне кажется, я видел небольшие кровяные следы.

– Может это…

– Мы не будем сейчас строить догадки, мистер Андервуд. Просто понаблюдайте за отцом и аккуратно поспрашивайте его о симптомах. Не болит ли у него случайно грудная клетка, и не стала ли одышка еще сильнее. Он категорически не желает со мной беседовать.

Алан кивнул и, быстро попрощавшись с врачом, вышел из кабинета.

Отец сидел в кресле как ни в чем не бывало и с усмешкой рассматривал какой-то журнал:

– Какую ерунду он наплел тебе в это раз? – не отвлекаясь от своего занятия, спросил Кадмус.

– Мы с тобой послезавтра едем на КТ легких, – Алан сел рядом, расстегивая верхние пуговицы рубашки. Сейчас было немного душно, несмотря на то, что прохлада коридора никуда не исчезла. – Мне кажется, ты что-то не договариваешь.

– Я? Да не может быть…, – пробурчал пожилой мужчина, убирая журнал обратно на небольшой столик и опираясь двумя руками на трость. – Пойдем?

– Нет, мы пойдем отсюда, когда ты отдашь мне свой платок и скажешь, что не так с твоей одышкой.

– Сынок, может мне еще и показать тебе переписку в телефоне? – он нервно усмехнулся, отводя глаза в сторону.

Кадмус никогда не признавался в этом даже себе, но Алан вырос в разы упрямее него. Мужчина знал, что эта черта характера сыну досталась от матери. Но такое признание бы означало, что он продолжает о ней думать постоянно, на протяжении всех этих тридцати восьми долгих лет. А Кадмус предпочитал этого не делать, поэтому убедил себя, что упрямство Алана это его личная черта, которую еще мальчиком он взрастил в себе сам.

– Знаешь что? А давай, – Алан требовательно протянул ладонь к отцу. – Я жду.

– Реально будешь читать переписку? Даже я такой ерундой не занимался…

– Перестань, мне нужен от тебя только платок. Мы отсюда никуда не уйдем, а без машины ты домой будешь добираться вечность.

– Вредный мальчишка, – пробормотал Кадмус и, достав из нагрудного кармана небольшой голубоватый платок, положил его на руку сыну. – Доволен?

Алан раскрыл его, не обращая внимания на легкую, едва заметную дрожь в руках:

– Я был бы куда более доволен, если не видел эти капельки кровь, – мужчина с грустью посмотрел на отца. – Пап…

– Только не надо тут…, – он взмахнул руками. – В этом нет ничего страшного. Такое случается со стариками-курильщиками. Тем более, если смотреть с расстояния метра, то и вовсе ничего не видно…

– Пап, почему ты вечно умалчиваешь о своих болезнях?

– Никогда такого не было, – притворно удивился мужчина.

– Было, – Алан встал и взял свою папку с бумагами. – Тебе напомнить в каком состоянии я нашел тебя дома, когда ты заболел пневмонией?

– Не надо, – буркнул Кадмус и встал с кресла вслед за сыном. Это было не самое приятное воспоминание, но сын прав. Он и правда тогда был в полуобморочном состоянии с высокой температурой и напрочь разряженным телефоном. – Это нормально, Алан. Такое с возрастом бывает. Мне практически восемьдесят…

– Нет, пап, не нормально, – он нервно провел по волосам, которые были стянуты в низкий хвост. – Так, ладно. Просто поехали, я отвезу тебя домой, а послезавтра на КТ, договорились?

– Как будто я смогу сбежать от вас, молодой человек.

***

Алан выключил духовку. Ароматы приготовленной утки разносились по всему дому, вызывая у мужчины легкую улыбку и приятное предвкушение вечера. Он поставил на стол бутылку красного вина, салат и несколько свечей, чтобы можно было приглушить свет на кухне до «романтического полумрака», как любила называть это Шэрон. Все было готово.

Но даже за этой улыбкой и вроде как хорошим настроением у Андервуда не получалось скрыть печаль во взгляде. Он не мог просто так взять и выбросить слова врача, увиденную на платке кровь и общий внешний вид отца. Но Алан все же постарался успокоиться. Нет смысла нервничать и переживать раньше времени. Может быть, это что-то существенное, но не настолько, чтобы бить в колокол тревоги. А если же это что-то плохое…

На этой мысли он замер на пути от духовки к столу с блюдом с уткой и овощами в руках. Думать об этом не хотелось, но мозг настойчиво подсовывал только одну фразу: «Вероятно, это наш последний спокойный и счастливый ужин».

– Алан, что за привычка готовить в рубашке? Мы ее потом в жизни не отстираем от соуса, – Шерон остановилась в дверях кухни, с улыбкой глядя на него. – Пахнет вкусно.

– Мы же вроде как в ресторане, – отстраненно произнес мужчина, продолжая свой путь к столу.

Она подошла ближе, помогая немного расчистить место для блюда:

– Тогда мне, наверное, тоже стоит одеться подобающе…

– Ты и так прекрасно выглядишь, садись.

Пожав плечами, Шэрон отодвинула стул и села, наблюдая, как Алан не спеша раскладывал еду по тарелкам:

– Ты врезался в доску? – весело спросила она, указывая на ворот его рубашки. – У тебя там следы от мела.

Андервуд усмехнулся, садясь напротив нее и беря в руки бутылку вина, чтобы разлить его по бокалам:

– Вероятно, это об меня так вытерли руки. Надо же, мы сегодня с отцом целый час просидели в больнице бок о бок, а он и слова не сказал.

– Зная твоего отца, он скорее тихо потешался над тобой, – Шэрон скрыла улыбку за бокалом вина. – И кто же осмелился вытереть руки о профессора?

Андервуд принялся неспешно отрезать небольшой кусочек от утки. Что же, нужная ему тема разговора всплыла сама собой. Приняв это за благой знак, он еле заметно улыбнулся:

– Сегодня одна из бывших студенток приходила на конференцию по бизнесу и взяла с собой сына. А ему очень захотелось порисовать мелками на доске.

– В твоей аудитории?

Он утвердительно кивнул, исподлобья наблюдая за Шэрон.

– И как же ты согласился на такую авантюру? Если даже студентам не разрешаешь бывать в аудитории во время твоего отсутствия.

– Мальчик попросил очень вежливо, надо сказать. И я не смог сказать ему «нет».

– Не знала, что ты любишь детей, чтобы делать для них исключения.

– Ты прекрасно это знаешь, Шэрон, – Алан отложил вилку и нож в сторону и накрыл ее ладонь своей. – И однажды мы с тобой уже это обсуждали.

Пейдж кивнула, отводя взгляд в сторону. О, она прекрасно помнила тот вечер, когда Алан сначала завел разговор о семье, а затем о детях и о браке. И он начал это обсуждать с ней даже с учетом того, что они договаривались в начале отношений никогда не поднимать такие темы.

***

2 года назад…

Андервуд, видимо, захотел что-то поменять в их жизни и опустился перед ней на одно колено.

Может быть, в какой-то другой вселенной Шэрон запрыгала бы от радости, но сейчас она сидела, не смея пошевелиться, и с широко раскрытыми глазами смотрела на любимого человека, который отказался от своих же слов, сказанных пять лет назад.

Все, что произошло после, она помнила уже не так четко. Сердце стучало так сильно, что мешало думать, а руки мелко тряслись. Пейдж не знала, на что рассчитывал Алан, делая ей предложение, но явно не на это. Она извинилась, встала и практически убежала в ванную, закрывая дверь на замок.

Вода, включенная в кране раковины, шумела, чтобы хоть как-то перекрыть этот назойливый стук в ушах. А Шэрон, прислонившись к двери, закрыла лицо руками. Впервые за время отношений с Аланом она плакала из-за него, но не потому что он как-то обидел ее или оскорбил. Мужчина, которого она любила, сделал ей предложение, но Пейдж не могла ответить на него так, как хотелось Андервуду.