Текст книги "Мирт. Холмы Каледонии"

Сколько они с Ортансом ни пытались запустить парогенератор и наполнить оболочку дирижабля, мягкий каркас не желал надуваться равномерно. Несколько раз они раздвигали крышу, чтобы позволить дирижаблю взмыть в воздух, но это неизменно приводило к деформации оболочки и быстрой посадке. Еще ни разу им не удалось даже вывести дирижабль целиком из овина, в самой высокой точке подъема гондола касалась крыши.

Чтобы преодолеть силу гравитации и совершить полет на довольно длительное расстояние – Габриэль бросил взгляд на карту на стене, где флажками был отмечен маршрут от Лунденбурха до Эденесбурха, – необходимо, чтобы давление пара внутри распределялось равномерно. Выходило, что нынешняя оболочка просто не справляется со своей задачей.

Мистер Мирт вскочил. Ну конечно! Все это время они с Ортансом сражались с последствиями, хотя надо было – с причиной!

Мистер Мирт отбросил перо на стол, опустился на колени, пачкая брюки о земляной пол овина, и потянул к себе охапку чертежей, ранее столь безрассудно отвергнутых. Развернул один, другой, третий – пока не нашел тот, в котором отчаянно нуждался сейчас.

И прямо на полу начал чертить поверх, приговаривая под нос:

– Если возьмем мягкий каучук… И прикрепим его сюда, сюда и еще вот сюда… А потом растянем… препятствует деформации… Объем увеличится до 14 процентов и при этом… предохранители…

Перо черкало по чертежу, и вот уже цельная оболочка дирижабля была разделена на три части, между которыми мистер Мирт вписывал что-то дрожащей от возбуждения рукой.

– Гениально! Так даже при сильном давлении форма будет держать в натянутом состоянии… – Он откинул голову назад и крикнул, обращаясь к машине: – Вот видишь! Если что-то не работает, это надо просто разобрать и собрать! Дай нам пару дней, дружище, и ты взлетишь выше любого орла!

Скрип двери мистер Мирт расслышал не сразу. Поглощенный своим открытием, он старался зафиксировать все моменты, чтобы потом не пришлось заново копаться в памяти, объясняя Ортансу технические нюансы. Потому явление высокого сухощавого человека в зеленом сюртуке, с копной каштановых волос и крупным носом, с большой сумкой через плечо застало его врасплох.

– Мистер Габриэль Мирт! – в голосе незнакомца звучала преувеличенная восторженность, а на протянутой для рукопожатия руке не хватало перчатки. – Как же я счастлив! Наконец-то представилась возможность познакомиться лично!

Габриэль моргнул.

– Прошу прощения? – уточнил он, осознавая всю смехотворную неловкость ситуации – он почти лежит на полу, уткнувшись носом в бумаги, а незнакомец делает вид, что не видит в этом ничего особенного.

– Я мистер Эван Уотерс, корреспондент газеты «Вести Тамессы»! Мы с вами встречались на благотворительном вечере, устроенном мистером Леннорманом в поддержку художников. Я тогда расспрашивал вас о вашем новом изобретении, но вы посоветовали мне подойти попозже.

– И что же, по-вашему, это «попозже» уже наступило? – вот теперь Габриэль смутно вспомнил этого человека.

Один из тех назойливых репортеров, которые шагу не дадут ступить, пока не позволишь им зафиксировать все твои слова и мысли. Мистер Мирт репортеров на дух не переносил.

– Конечно наступило, – согласился мистер Уотерс. – Я же пришел!

– М-да, аргумент, – пробормотал себе под нос мистер Мирт, поднимаясь наконец с пола.

Его перчатки – грубые и подходящие для работы с перемазанными машинным маслом тросами – лежали на краю стола и не подходили для джентльмена, но, пожимая влажную ладонь мистера Уотерса, Габриэль пожалел, что пренебрег ими. Незаметно вытереть ладонь о сюртук мешало полученное при королевском дворе воспитание.

– Так что вы хотели? – так вежливо, как только мог, поинтересовался он.

Мистер Уотерс обошел его со спины и без спроса сел на стул, закинув ногу на ногу.

– Итак, мистер Мирт, когда вы намерены поднять вашу летающую махину в воздух и совершить историческое путешествие? – спросил он.

Мистер Мирт пожал плечами:

– Пока еще не знаю. Дирижабль – очень сложное изобретение, требующее точных расчетов. В каком-то смысле намного сложнее паровой машины: ведь он полетит по воздуху, словно гигантская птица. Пока я не буду убежден в его полной готовности и не проведу пару тестовых полетов, я не смогу объявить о…

– Ну вы можете сказать хотя бы примерно? – перебил его мистер Уотерс. – Мне надо внести в расписание!

Это было вопиюще невежливо с его стороны, и Габриэль, довольно редко сталкивающийся с грубостью, не сразу нашелся с ответом.

– Простите, что именно вам надо внести в расписание? – осторожно уточнил он.

– Полет на вашем дири… дижре… Дерижабеле, вот что! – мистер Уотерс махнул рукой в сторону упомянутого аппарата. – Как представитель главной лунденбурхской газеты «Вести Тамессы», я отправлюсь вместе с вами и зафиксирую для истории каждое мгновение первого в мире полета!

Мистер Мирт зашелся кашлем. С трудом придя в себя, он все-таки смог выдохнуть сквозь стиснутые зубы:

– При всем уважении… мистер Уотерс… Я не планировал брать с собой в полет никого постороннего!

– Вот как? – Мистер Уотерс сощурился и подался вперед всем телом: – А кого вы планируете брать в сопровождающие?

– Мисс Эконит, – ответил мистер Мирт, и по широкой ухмылке мистера Уотерса понял, что попался.

– И вы считаете, что кто-то допустит, чтобы молодая незамужняя девушка находилась наедине с холостым джентльменом на высоте… На какую высоту поднимается ваша лодка?

– Две тысячи футов, – машинально подсказал Габриэль.

– Две тысячи футов! – возмущенно всплеснул руками мистер Уотерс. – И мисс Эконит, конечно, даже не подумает о том, чтобы взять с собой компаньонку. Подумайте о репутации девушки, вы, эгоистичный болван! Я отправлюсь с вами, чтобы свидетельствовать, что честь Амелии Эконит не пострадала!

– Но… – попытался было вставить слово мистер Мирт, но мистер Уотерс был непреклонен:

– И вы же не хотите, чтобы я написал хоть слово, порочащее ее имя.

Мистер Мирт устало посмотрел на мистера Уотерса. Этот энергичный человек производил впечатление напористого упрямца, который во что бы то ни стало пойдет до конца.

И ведь на самом деле предстоящий полет вдвоем действительно может опорочить честь мисс Амелии. Если посмотреть на дело под таким углом… мистер Мирт не собирался этого допускать.

Он сказал:

– Однако с нами еще летит мистер Ортанс, механик.

Мистер Уотерс только отмахнулся:

– Еще лучше! Он не джентльмен! Вы только подумайте, какие пойдут разговоры!

Мистер Мирт сдался:

– Будь по-вашему.

Уотерс довольно рассмеялся:

– Вот так бы сразу! Этот материал станет легендарным! В вас верит весь Лунденбурх, мистер Мирт! Все Бриттские острова! С вашей стороны было бы крайне опрометчиво подвести их!

С этими словами мистер Уотерс встал со стула, похлопал Габриэля по плечу и бодрой, слегка нервической, походкой направился к выходу из ангара.

– Так вы решили когда? – бросил он через плечо.

– В июне, – ответил ошарашенный напором этого человека мистер Мирт. – К Лите.

– К Лите так к Лите, вот так сразу бы и сказали, – довольно улыбнулся мистер Уотерс. – Мой шеф будет доволен. Удачи вам в тестовых полетах. Я очень надеюсь, что эта штука не рухнет и не перевернется, пока на борту буду находиться я.

Мистер Мирт запустил руку в волосы, путаясь пальцами в кудрявых каштановых прядях, и смотрел в спину мистеру Уотерсу до тех пор, пока тот не скрылся за дверью.

– Да-а-а, – протянул он. – Дела…

ИЗ ДНЕВНИКА ЮЙ ЦЗИЯНЯ

Лунденбурх, апрель 18** года

Удивительно, насколько мистер Мирт – неугомонный человек. Что еще более удивительно – то, как он увлекает за собой всех нас.

Я всегда считал себя человеком спокойным и рациональным. Для ханьской культуры неприемлемы непродуманные порывы. Для дипломата – вдвойне. Впрочем, один такой непродуманный порыв уже стоил мне части тела и впоследствии привел к тому, что мы имеем сейчас (не могу не возвращаться мысленно в тот день, закрываю глаза – и вижу две фигуры, схлестнувшиеся в драке на крыше пылающей неуправляемой паровой машины).

Я надеялся, что хоть немного покоя после всего случившегося мне светит. Но нет! То, как мистер Мирт заражает своей увлеченностью всех вокруг, как я уже говорил, удивительно. И в мое сердце он тоже пробрался. Не могу не думать, каково это – взлететь над землей.

Признаться, мне страшно. Я не хочу лететь с ним, я предпочту быть свидетелем с земли. Но сама идея вдохновляет меня.

Я говорю, что не хочу этого полета, потому что боюсь высоты.

Чушь. Я военный, тренированный лучшими ханьскими спецслужбами. То, что я не приемлю насилия, не значит, что я не делал ничего для своего совершенствования.

Но я не хочу признаваться, что причина в другом – в моей руке.

Джон сделал все, что было в его силах. Он блистательный мастер, лучший в мире за пределами Империи Хань. Он чудом добыл детали, позволившие заменить поврежденные протезы, и я могу действовать обеими руками как раньше.

Но даже он ничего не может сделать с постоянной болью, терзающей меня. Я не подаю виду, не говорю ничего, ни единым вздохом не даю понять ему, что что-то не так: мне не хотелось бы ранить его. Он в самом деле совершил все, что мог. Никто не смог бы сделать для меня больше.

И сейчас он с таким восторгом мечтает о том дне, когда дирижабль оторвется от земли и поднимется в небо!

Но…

Я знаю, что буду лишь обузой в этом полете.

Глава 3. Неочевидные перспективы

Джон Ортанс сидел в любимом кресле и смазывал инструменты. Давняя привычка, выработанная им еще в те годы, когда он, юный и неопытный, работал в небольшой мастерской в Улье помощником механика, помогала привести мысли в порядок. В этом и заключался секрет вдумчивого спокойствия, внушающего доверие всем без исключения его клиентам. При этом инструменты всегда находились в идеальном состоянии. Объемный кожаный саквояж, в котором они хранились, уже порядком повидал жизнь – на углах черная кожа вся пошла кракелюрными трещинами и на углах вытерлась практически до белизны. Однако Ортанс не променял бы свой старый саквояж на новый, даже самый удобный и дорогой. В шутку он иногда называл его отражением собственного жизненного пути. И хотя сам Ортанс выглядел вполне молодо, и, встав на ноги и обретя собственное дело, сумел привести в порядок и лицо, и бороду, и дела, саквояж отражал перенесенные в прошлом невзгоды за него. И инструменты Джон давно мог позволить себе новые, но предпочитал те, что есть, – за каждым бережно оберегаемым гаечным ключом или отверткой тянулась целая история.

Отнюдь не в последнюю очередь благодаря этим инструментам по железнодорожным путям, тянущимся из Лунденбурха в столицу Каледонии, мчатся теперь паровые машины, позволяя зажиточным гражданам экономить до двух суток в дороге.

– Но нет, паровая машина это теперь слишком просто, – пробормотал Ортанс себе под нос.

Мистер Мирт потерял интерес к паровой машине почти сразу же, как загорелся новой идеей. И Ортанса с собой утащил. Теперь в ангаре Ортанс проводил гораздо больше времени, чем в собственной мастерской. Некоторые его постоянные клиенты были не в восторге от такого положения дел, но авторитет мистера Мирта после запуска паровой машины (и не в последнюю очередь после спасения членов Парламента от переполненного жаждой мести Джеймса Блюбелла) взлетел так высоко, что недовольство выливалось разве что в едва слышный ропот или просьбы украдкой заранее присмотреть местечко в расписании, на всякий случай, нет-нет, пока ничего не сломалось, а вдруг вот дядюшкины часы, в них, знаете ли, что-то похрустывает, когда стрелка подходит к семи…

Ортанс только головой качал. Кому-то шел навстречу, кому-то – если не получалось – обещал небольшую скидку, не желая совсем уж терять наработанную годами клиентуру. Но в голове зудела и не утихала мысль, что никто из этих довольно обеспеченных джентльменов не смог принести ему столько денег и работы, сколько один глубоко увлеченный подменыш фаэ.

На порог мистера Мирта Ортанса привела нужда, а вот остался он уже по своей воле, совершенно влюбившись в то, с какой легкостью Ортанс подчинял себе и металл, и железо, и камень. А мыслил Мирт совершенно не как человек – и даже объяснить это кровью фаэ не получалось, ведь он всю жизнь провел с людьми и никогда не был в Холмах. Да и кто знает, что там, в Холмах, происходит?

Мистер Мирт думает о людях, о том, как облегчить им рутину, сделать жизнь проще, приятнее и интереснее, и при этом ставит перед собой задачи совершенно невероятные, иногда вопреки здравому смыслу.

Дирижабль…

Ортанс усмехнулся. Когда он впервые услышал эту идею, он просто не поверил в ее реальность. Оказавшись лицом к лицу с первыми чертежами, только покачал головой. А потом обнаружил себя в ангаре с гогглами на глазах и сварочным аппаратом в руке на высоте четырех метров от земли на страховочном тросе – и окончательно убедился, что безумие заразно. Особенно безумие мистера Мирта.

Последний смазанный ключ как раз лег обратно в саквояж, когда на лестнице раздались шаги.

– Сегодня вы поздно, – отметил Ортанс, не поднимая головы – он тщательно складывал тряпки и масленки. – Плохие сны?

– На самом деле я проснулся давно, – сказал Цзиянь, подходя ближе. – Просто задумался, глядя в окно.

Кресло напротив, где он обычно сидел, сейчас было завалено какими-то деталями, с которыми Ортанс честно хотел успеть разобраться за утро, но отвлекся. Он поднялся, подхватил их все разом за рогожку, на которую складывал, и перенес на пол. Цзиянь благодарно кивнул и сел, сложив руки на коленях.

– Завтрак? – Ортанс, не дожидаясь ответа, перебрался через завалы вокруг кресел к маленькой кухоньке. В том, чтобы совмещать мастерскую и жилое помещение, были как свои плюсы, так и минусы. Цзиянь улыбнулся – эту картину он наблюдал каждое утро. Джон Ортанс против быта. Ортанс всегда знал, где лежат его инструменты или какие-то нужные детали, но ежедневно проигрывал поискам сковороды для скрембла.

Цзиянь пару раз пытался взять дело в свои руки и приготовить ужин, но Ортанс после пил холодную воду, пытался дышать и говорил, что ничего не имеет против ханьской культуры, столь дорогой сердцу его друга, но есть настолько острую и специфическую еду он совершенно не готов. Цзиянь безропотно согласился: готовка никогда не была его сильной стороной. Поэтому он оставил за собой право угощать Ортанса лучшим ханьским чаем, а Джон в свою очередь талантливо собирал на ужин фиш-энд-чипс и воскресное жаркое.

Тем более Цзиянь все равно был на редкость неприхотлив в еде.

Они позавтракали. Ортанс в самом начале их совместного проживания ввел железное правило – не говорить за едой ни о каких делах. Поэтому победу над скремблом праздновали в тишине, изредка обмениваясь впечатлениями о погоде. Но так как ни один из них сегодня еще не был на улице, приходилось обсуждать погоду как глобальное препятствие, одно из тех, что грозило встать на пути величайшего замысла мистера Мирта и причастных.

– Если продолжатся такие ветра с северо-запада, взлететь будет проблематично, – заметил Цзиянь, разливая по чашкам зеленый чай. – Разве что дирижабль будет достаточно управляем, находясь в воздухе.

– Мы работаем над этим! – ответил Ортанс. – Сначала Габриэль хотел построить воздушный шар – более простую модель, он даже создал тестовый вариант. Но это показалось ему слишком простым, вы же знаете его, друг мой. Но дирижабль – гораздо более сложная конструкция, и для управления им нужны два пилота – один держит заданный курс, а второй наблюдает за углом тангажа[1]1
  Угол тангажа – угол между продольной осью летательного аппарата и горизонтом.


[Закрыть] и с помощью штурвала выравнивает курс. Нужен довольно сильный ветер, чтобы помешать его полету. Даже целый ураган.

– Надеюсь, обойдется без ураганов… – Цзиянь вздрогнул.

Сама мысль о том, что малоуправляемое судно на огромной высоте столкнется со стихией, вызывала тревогу.

И он все больше утверждался в своем решении, о котором намеревался наконец с Ортансом поговорить.

– Джон, послушайте, – начал он после того, как с завтраком было покончено и посуду убрали обратно в шкаф. – Я хотел поговорить с вами. Серьезно поговорить. Это… насчет полета.

– Да, конечно. – Ортанс вмиг собрался.

Он ненавидел такое выражение лица друга – оно означало, что он снова нашел себе проблем там, где не стоило. Это был особенный талант Юй Цзияня – влезать в неприятности, и Ортанс заранее приготовился к самому худшему.

– Я не думаю, что мне стоит присоединяться к вам на борту дирижабля, – торопливо, на одном дыхании выпалил Цзиянь.

От волнения его ханьский акцент усилился, и Ортанс разобрал от силы половину слов.

– Повторите?

Цзиянь глубоко вздохнул и выдохнул, возвращая себе самообладание.

– Я не уверен, что мне стоит лететь. С вами.

– Но почему? – Ортанс поднял брови. – Если мне не изменяет память и чутье – а они, поверьте, верны мне как никогда, – еще недавно вы были столь же очарованы идеей полета, как и я?

– Верно, – Цзиянь склонил голову к плечу и обхватил руками колено: живые пальцы поверх механических. – Но это сложное устройство. И непростой полет – ведь мистеру Мирту мало сделать круг над городом, он сразу вознамерился долететь до Эденесбурха…

– Ну вы же знаете, это его любимый пункт назначения. Да и если что-то пойдет не так, мы сможем вернуться на поезде. Паровая машина ходит по расписанию.

– Это предусмотрительно, – Цзиянь чуть улыбнулся. – Но в полете не должно быть балласта. Вот к чему я веду.

– Простите, друг мой. – Ортанс выпрямился в кресле и нахмурился: – Мне показалось или вы только что назвали балластом… себя?

– По всему выходит, что так, – Цзиянь посмотрел в сторону. – Видите ли, я не уверен в себе как в пилоте. Да и зачем бы пускать меня к штурвалу? Мисс Эконит вместе с мистером Миртом справятся прекрасно. А я лишь буду создавать лишние проблемы, и в случае чего…

– Ваша рука, – сощурился Ортанс. – Так?

Цзиянь вздохнул. Иногда проницательность друга казалась ему совершенно излишней. Он предпочел бы остановиться на том моменте, в котором его присутствие в гондоле дирижабля не имеет функциональной необходимости. Наивно было надеяться…

– Дайте я посмотрю, – Ортанс потянулся к нему через кресло, задев чашки. Чай расплескался на деревянную столешницу, но он даже не обратил внимания.

Цзиянь инстинктивно прижал руку к груди.

– Не надо, – натянуто улыбнулся он. – Все в порядке…

– Я вижу, как в порядке, – столик уехал в сторону, и Ортанс опустился на колени перед креслом, доставая из кармана монокль.

– Я не…

– Дайте взглянуть. И не вздумайте щадить мои чувства. Вы же не станете скрывать от хирурга, что шрам от зашитой им раны воспалился?

По лицу Цзияня он понял ответ – этот будет.

– Я не знаю, что у вас за порядки в вашей Ханьской империи, – пробормотал Ортанс. – Но здесь Британия, и тут у пациентов нет тайн от врачей. А я ваш врач – считайте так, если вам будет легче.

– Вы мой друг, – мягко ответил Цзиянь. – И я знаю, что вы делаете все, что в ваших силах, для меня. Просто иногда сил… недостаточно.

Он ослабил шейный платок и расстегнул пуговицы на жилете. Для него было привычно раздеваться перед Ортансом – так врач снимает одежду перед пациентом. К тому же в Хань намного легче относились к телу, чем в чопорной Британии, где стремились закрыть чехлами даже ножки рояля. Ортансу было сложнее – он всегда начинал осмотр с какой-то долей смущения, которую Цзиянь предпочитал не замечать.

Он высвободил механическую руку из рукава рубашки и позволил Ортансу оценить проблему.

Ортанс что-то проворчал сквозь зубы по-гэльски – не иначе как помянул Малый народец, хотя они тут точно были ни при чем. Просто Цзиянь счел, что Ортанс и так сделал для него слишком много, и не жаловался, а Ортанс, увлеченный проектированием дирижабля, не настаивал на регулярных осмотрах.

Как выяснилось, зря.

– М-да… – Ортанс провел кончиком большого пальца по воспалившемуся шраму в том месте, где металл спаивался с человеческой кожей. – Нехорошо. Сильно болит?

– Бывает…

– Цзиянь!

– Правда же, бывает. Иногда сильно – например, в дождь. Иногда вообще не замечаю…

– Да уж, с учетом того, что дожди в оставленном богиней Дану Лунденбурхе льют едва ли не каждую неделю, это внушает оптимизм, – ухмыльнулся Ортанс, взяв себя в руки. – Дайте осмотрю все остальное.

Цзиянь послушался, снимая рубашку совсем.

Удивительно, но металл на животе и в глазу совсем не доставлял неприятностей. То ли потому, что в этих частях тела постоянное напряжение было меньше, чем в руке, то ли по иной причине, но швы были чистые, и металл не поддался коррозии – в отличие, опять же, от руки. Хотя всю биомеханику на Цзияне Ортанс менял одновременно, и материалы, доставшиеся им с таким трудом, прибыли напрямую из Хань.

– Загадочно, – пробормотал Ортанс. – С учетом того, что все ваши механические детали так или иначе скрыты от непогоды под одеждой и шляпой, а ванну вы принимаете со всей возможной аккуратностью, я бы сказал, что проблема именно в том, что это ваша активная рука. Постоянное трение ускоряет износ материалов. Боюсь, я оказался вовсе не так хорош в биомеханике, как мы оба с вами надеялись.

– Бросьте, Джон! – Цзиянь накрыл его руку своей. – Если бы не вы, я бы уже давно развалился на части, в буквальном смысле слова. Только благодаря вам я держусь и в порядке. А это… Ерунда, право слово. Даже ханьские врачи не давали мне никаких гарантий, что все срастется идеально.

– И все же я… – Ортанс закусил губу. – Я не хочу, чтобы вам было больно. Я попробую найти способ, чтобы ослабить боль и не усугубить ситуацию. Вряд ли вы хотите, чтобы вам по третьему разу пересобирали руку – особенно без гарантии результата.

– Она вполне работает! – закивал Цзиянь. – Вы же видите, я пользуюсь столовыми приборами, могу завязать платок и даже управлять конем…

– Вот о последнем лучше все-таки пока забыть. Как ваш врач, я предписываю вам полный покой.

– И мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я не могу полететь с вами. Моя рука… Я буду только обузой. Не смогу удержать тросы, если понадобится, даже не справлюсь со штурвалом. А лишний человек в гондоле – балласт.

– Подумайте еще, Цзиянь… Вы знаете, мне бы хотелось… И мистеру Мирту с мисс Эконит тоже. В конце концов, мы же одна команда, были ею и остаемся.

– Вам все равно нужен будет человек, который поможет перерезать красную ленточку, а потом сумеет успокоить возбужденную толпу оставленных на земле зрителей, – улыбнулся Цзиянь. – Это то, с чем я справлюсь намного лучше. Но… Могу я вас попросить?

– Конечно, друг мой. Все, что угодно.

– Не так уж много: не говорите, пожалуйста, Мирту истинную причину моего отказа. Я знаю, это отвлечет его и заставит переживать по столь не заслуживающей внимания мелочи. У него доброе сердце. Я не мог дольше скрывать от вас, своего врача, в этом вы правы. Но мистер Мирт должен думать сейчас только о деле.

Ортанс кивнул:

– Да. Я понимаю.

– Я не заслужил настолько понимающего друга.

– Цзиянь…

Их разговор прервал торопливый стук в дверь.

Ортанс направился впустить неожиданного гостя, пока Цзиянь торопливо приводил в порядок одежду. Благо на подвижность и ловкость механических пальцев воспалившиеся швы у плеча никак не влияли.

Так что когда мистер Мирт, чрезмерно взволнованный, влетел в комнату, Юй Цзиянь выглядел так, как и подобает джентльмену, встречающему утренних гостей.

Сам мистер Мирт, правда, отнюдь не был похож на того, кто проводит утро за ленивыми визитами. Он был взлохмачен, воротник рубашки испачкан чернилами, на манжетах – следы масла и одет в ту одежду, в которой обычно находился в ангаре.

Цзиянь сделал из этого напрашивающийся вывод, что что-то произошло у дирижабля.

Ортанс тоже.

– Все в порядке? – спросил он, почти силой усаживая мистера Мирта в кресло – будучи взволнованным, тот отличался чрезмерной энергичностью.

– С дирижаблем? Пожалуй, что да! – мистер Мирт тряхнул кудрявой головой.

Волосы его отросли за последние полгода и теперь выбивались из ленты, как дикий виноград.

– Чай по-ханьски или по-бриттски? – быстро спросил Цзиянь, пока еще была возможность вставить хоть слово.

– По-бриттски, пожалуйста, – с чопорной осторожностью попросил мистер Мирт.

Ханьским чаям и еде он не доверял с предвзятостью истинного бритта, хоть и старался не подавать вида, не желая обидеть Цзияня. Цзиянь улыбнулся и отправился на поиски молока в то, что служило им с Ортансом подполом – достаточно холодное пространство прямо у порога. Возможно, когда-то оно служило Ортансу для других целей… Цзиянь не спрашивал. Это была не тема для обсуждения, как и знакомства Ортанса и его прошлое. Так как сам Цзиянь умалчивал о многом, это было справедливо.

Пока он ходил за молоком, Ортанс успел вскипятить на плитке чайник. Цзиянь передал ему молоко – пусть таким варварством, как бриттский способ заваривания чая, занимается бритт! Сам Цзиянь постоянно норовил зажмуриться при виде того, как ароматный черный чай льют прямо в молоко.

Но мистер Мирт, судя по всему, был совершенно доволен нарушением всех канонов чая (старик Лу Юй[2]2
  Лу Юй – создатель первого трактата о чае «Чайный канон».


[Закрыть] был бы в ужасе, если бы сошел на Землю из чертогов Небожителей). Взяв чашку, он сначала пригубил напиток, проверяя температуру, а затем сделал несколько медленных глотков.

Когда чашка опустела, а мистер Мирт успокоился настолько, чтобы продолжать беседу, Ортанс уселся в кресло напротив, а Цзиянь пристроился на подлокотнике.

– У меня сразу несколько новостей, – сказал мистер Мирт, запуская руку в волосы. – И я не знаю, с какой начать.

– Всегда лучше начинать по порядку, – подбодрил его Ортанс.

– И правда… Дело в том, что наш полет превращается в миссию, от которой зависят судьбы Бриттских островов.

– Даже так, – поднял бровь Цзиянь. – Что случилось?

– Я скажу вам, и знаю, что мне нет необходимости просить вас о молчании, но все-таки попрошу: дело государственной важности, – мистер Мирт понизил голос. – Чейсон Уолш болен, и он считает, что в Каледонии найдется лекарство для него.

– И что же это? – в голосе Ортанса послышался скепсис. – Вряд ли каледонский фермерский сидр?

– Один из легендарных артефактов фаэ! Поисками я займусь сам, конечно. Просто… Теперь все становится немного труднее, чем просто добраться до Эденесбурха и обратно.

– А когда у нас что-то было просто? – философски спросил Ортанс, припоминая историю первой паровой машины.

Мистер Мирт улыбнулся:

– Ну, что поделаешь! Значит, такова наша судьба!

– Но чтобы добраться хотя бы до Эденесбурха – не говоря уже о всяких легендарных местах, которые наверняка скрыты от посторонних глаз, и попасть туда совсем не так просто, как хотелось бы, – нужно хотя бы взлететь, – заметил Цзиянь. – А у нас пока с этим проблемы.

– Проблемы кончились! – торжественно сказал мистер Мирт и даже выпрямился. – И это – вторая новость. Но, наверное, самая важная. Джон, я все рассчитал. Он полетит! Теперь – совершенно точно, нам просто надо кое-что переделать в строении оболочки, и тогда все расчеты сойдутся. Мы сможем сделать тестовый подъем на небольшую высоту, и если все пройдет удачно, то объявим о дате полета во всех газетах! Кстати, о газетах…

– Постойте-постойте! – перебил Ортанс. – Вы смогли разобраться?

– Да, я нашел ошибку, – нетерпеливо повторил мистер Мирт. – Мы завтра же начнем исправлять ее! Встретимся в ангаре рано утром, я все расскажу! Так вот, о газетах…

– А что с ними? – Цзиянь склонил голову к плечу.

– Журналисты! – воскликнул мистер Мирт с таким отчаянием, словно это слово значило «катастрофа». Впрочем, дальнейшие события показали, что так оно и было.

– Журналисты?

– Да! Точнее, один журналист, Уотер, или Соутер, или как-то так, он проник в ангар и заявил, что намерен во что бы то ни стало сопровождать нас в полете!

Ортанс и Цзиянь удивленно переглянулись.

– Разве не предполагалось, что репортеры будут на земле у красной ленты? – поинтересовался Ортанс, не любивший всю репортерскую братию без разбора.

– Конечно, так и предполагалось, – вздохнул мистер Мирт. – Но этот оказался особенно настырным. Узнал, где стоит ангар, проник внутрь и застал меня врасплох. Хуже всего то, что я не смогу ему отказать.

– Но почему? – не понимал Ортанс.

Вместо мистера Мирта ответил Цзиянь:

– Как мне видится ситуация, все дело в том, что он, на нашу беду, репортер «Вестей Тамессы». И здесь есть нюанс.

Мистер Мирт кивнул:

– Эта газета всегда поддерживала мои изобретения, да и в целом, по сути – глас народа. Если оттолкнуть журналиста… Поверьте, публике это не понравится. Мистер… Уотерс, вспомнил… Поставил меня в патовую ситуацию. К тому же он угрожал мне.

– Угрожал вам? Мистер Мирт, это…

– Джон, я понимаю ваш порыв, но он был прав, заявив, что мисс Амелия окажется в окружении мужчин совсем без присмотра. Это мы знаем, что безопасны для ее чести и что мисс Амелия может за себя постоять. Но оскорбленный репортер может перечеркнуть ее репутацию одним росчерком пера. Вспомните, как легко молва убила ее отца.

– Но ведь этот репортер… Он тоже мужчина, верно? – Цзиянь моргнул. – Разве его присутствие не усугубит ситуацию?

– О, поверьте, мой дорогой, никто в здравом уме не станет воспринимать репортеров как мужчин! – ухмыльнулся Ортанс. – Но публика будет уверена, что мисс Эконит находится под строжайшим наблюдением самого бдительного и честного человека Британии. Я правильно понимаю?

С губ мистера Мирта сорвался вздох.

– Да, все так. Боюсь, нам придется взять с собой этот балласт и надеяться, что он окажется достаточно полезен в пути… И, по крайней мере, не принесет никому вреда.

– Кстати, о балласте, – пробормотал Цзиянь. – Мистер Мирт, вы сильно расстроитесь, если я скажу, что не полечу?

– Что? – вскинулся мистер Мирт. – Друг мой, но… Почему?

– Я боюсь высоты, – с невинным видом сказал Цзиянь. – Признаюсь честно, она мне противопоказана. В Хань во время паломничества я не мог подняться к горному храму, чтобы не закружилась голова.

– Но почему вы раньше не сказали? – растерянно спросил Габриэль.

– Я думал, я справлюсь, – Цзияню даже не пришлось покривить душой при этих словах. – Но после того, как я стал плохо спать… Я решил, что так будет лучше.

– Вот как… А вы, Джон?

– Возможно, с учетом нового члена экипажа, так некстати навязавшегося нам, мне лучше будет остаться с Цзиянем.

Цзиянь бросил на него ошарашенный взгляд. Об этом разговора не шло!

Мистер Мирт задумчиво кивнул:

– Давай сначала пересчитаем вместимость гондолы с учетом Поупа… А потом вы примете окончательное решение? На борту нужен механик…

– И он будет, вы берете с собой мисс Амелию! Она и так принимает значительно меньше участия в проекте, чем ей хотелось бы, – а все из-за ее обязанностей в «Обществе суфражисток»! Она будет только рада официально стать вторым пилотом. Ей, в конце концов, не привыкать!