Текст книги "Полуночный охотник"

Глава 8. Испорченный дом

– Правильно сделали, что позвали, – пробормотал нойда, оглядывая хозяйство кузнеца. – Самое время…

«Да кабы не поздно», – с некоторым изумлением отозвался равк из колотушки.

Усадьба кузнеца Креслава располагалась на отшибе. Место приятное, удобное: и река рядом, и лес, и деревня не сказать чтобы далеко. Перед просторным, крепким домом с многочисленными пристройками – большой яблоневый сад. Живи да радуйся. Но это только издалека…

Уже на подходе пахнуло густым запахом разрытой земли. Несло сырым, холодным, подтопленным погребом, где густо расползлась плесень. Над крышей дома будто вилась едва заметная серая дымка.

Когда нойда подошел к воротам, знаки тления стали зримыми. Гниль ползла по створкам, подтачивая и кроша серое дерево. Голые ветви яблонь, видневшихся за оградой, были укутаны белыми клочьями паутины.

Нойда даже на миг усомнился, туда ли пришел. Место казалось заброшенным годы назад…

Он принюхался и уловил слабый запах окалины, едва пробивавшийся сквозь земляной дух.

– Да, кузнец тут, похоже, живет, – пробормотал саами. – По крайней мере, жил… Значит, говорил, ничего особенного не происходит… Сам со всем справится…

«Живет, живет, – подтвердил Вархо. – Вон он, за калиткой с женой препирается. Пускать тебя не хочет…»

И в самом деле, за калиткой слышалась возня. Кто-то шепотом бранился. Затем калитка приоткрылась. Наружу выдвинулся недовольный, мрачный мужчина. Из-за его спины выглядывала взволнованная Елица.

Креслав раньше, по всему видать, был статен и могуч. Теперь же на нем будто отражались следы того разложения, которое затронуло все его хозяйство. Поредевшие волосы, раздувшееся пузо; лицо отекшее, под глазами мешки, как у горького пьяницы, – однако брагой не пахнет… Взгляд мутный, уставший… и злой.

Елица суетилась рядом, угодливо улыбаясь мужу, кланяясь нойде. Явно боясь, что кузнец встанет в дверях и не пустит лопаря во двор.

– Здравствуй, хозяин, – склонил голову нойда.

– Милости просим, – буркнул кузнец, – мимо нашего двора щей хлебать…

Он просверлил нойду неприязненным взглядом и чуть подвинулся, пропуская нежеланного гостя во двор.

– Толку с вас, бродячих шептунов… Только ради жены впускаю тебя. Третий день зудит, как муха, аж голова разболелась…

– Сюда, сюда, почтенный ведун, – затараторила кузнечиха, показывая нойде дорогу, пока муж не передумал. – Вот тут светелка девичья…

Внутри избы еще сильнее несло тленом, холодом, волглостью. Казалось, печь не топили несколько лет, и дом вовсе не жилой. Но нет – в избе было чисто, прибрано… И все же будто подернуто серой тенью. Нойде пришлось напомнить себе, что снаружи теплое лето, а не поздняя осень.

– Сюда… Тут она лежит…

У кузнецовой дочки была аж своя горенка, с узкой кроватью, застеленной бельем с обережными вышивками. Больная скрывалась за лоскутной занавеской. Мать отдернула ее, и лопарский колдун сразу понял, откуда в доме пахло землей.

Девка казалась еле живой. Если бы не чуть заметное дыхание, можно было бы подумать, что она умерла пару дней назад. Глаза обведены синими тенями. Русые волосы рассыпались по подушке вокруг заострившегося, мертвенно-бледного лица… Под одеялом, натянутым до подбородка, угадывалось исхудавшее тело.

– Зоряна, голубушка… – Мать склонилась над ней, погладила по щеке. – Как ты, ласточка моя?

Девица лежала, закатив глаза, не отвечая.

– Совсем плоха сегодня, – горестно прошептала мать. – Обычно хоть взглянет, голос подаст…

– Чуешь, лопарь? – угрюмо спросил кузнец из дверей. – Будто могилой несет…

– От живых так пахнуть не должно, – согласился нойда. – А дочь твоя еще жива. Давно ли болеет?

– Да с прошлой осени… Как листья опали, начала чахнуть, и все хуже и хуже…

– А что случилось осенью?

Мать задернула занавеску и тихо сказала:

– Ее жених бросил.

– Не жених, – буркнул отец. – Так, женихался тут один… Был у нас в деревне парень, Витко его звали, – колоброд, пустомеля, гудошник… Задурил девке голову. Она в него втрескалась по уши. Уже и приданое из сундука потащила – а он сбежал со скоморохами.

– Вот она и заболела от горя, – подтвердила мать.

Нойда покачал головой.

«Чушь какая-то», – думалось ему.

Он задумчиво поглядел в сторону лоскутной занавески. Нет, Вархо прав – надо восстанавливать силы, добывать новый бубен и призывать новых сайво. Даже ведь не послать никого вперед себя на разведку…

«Вархо! – мысленно призвал он. – Ты один у меня остался. Помогай».

«С чем помогать, с исцелением? – отозвался упырь. – Это уж точно не ко мне! Вот навести порчу я мог когда-то…»

«На кой мне твоя помощь в исцелении, – вздохнул нойда. – Лечить я пока не собираюсь… Так ты ведешь меня в Нижний мир или нет?»

«Я, в Нижний мир? Ты помнишь, кто меня там подкарауливает?

«Все, кого ты загубил?»

«Да нет, жена!»

«От Хильи я тебя, так и быть, укрою. Ты готов?»

«Куда ж я денусь…»

Нойда велел девкиным родителям выйти, а сам встал перед постелью больной. Вытянул над ней руки ладонями вниз, закрыл глаза. Железная птица на груди сразу начала нагреваться. Однако нойда умышленно не обращался к ней.

Он помнил, что сказала о дивной птице Матушка-Рысь. Ее дело – искать пути в мире богов и при необходимости помогать шаману сражаться.

А нойда просто хотел узнать, чем больна девица.

Кузнец с женой, выглядывая из-за косяка, со страхом смотрели, как двигаются губы лопаря, как светлица наполняется звуками чужих заклинаний… Как лицо колдуна высыхает и сморщивается, будто листья на яблонях. Вот был молодой, полный сил мужчина… А теперь пожилой саами, потрепанный тяжкой жизнью… А теперь изможденный старец…

Наконец нойда глубоко вздохнул и открыл глаза. Ладони его дрожали, в груди кололо. Не то чтобы пришлось совершить нечто сложное, но ему пришлось спускаться в весьма неприятные места…

– Она ничем не больна, – произнес он, переведя дух.

– Да как же? – разом заговорили родители. – А вот это все…

– Это не болезнь… Почему-то у вашей дочки нет никакой защиты от духов Нижнего мира. Обычно до живых им не так-то просто добраться. А вашу девку они видят – и пьют из нее жизнь. Ее будто затягивает за Кромку… И весь ваш дом вместе с ней. Вы сами-то еще ничем не хвораете?

Кузнечиха помотала головой. Муж промолчал. Нойда бросил взгляд на его отекшее лицо и сказал:

– Очень похоже на порчу.

– А я говорила! – всплеснула руками Елица. – С осени твержу, что Зоряну сглазили, а он меня не слушает! Лопарь, скорее найди того, кто это сделал!

Нойда сдвинул шапку со лба, вытер пот.

– Это так быстро не делается… Дочка с постели встает?

– Раньше вставала…

– Следите за ней. Что она ест… С кем разговаривает… Куда ходит… Какие бусы носит… Есть множество способов навести порчу. Через вещь, через наговор, да хоть через взгляд…

– Если бы у нас тут жил колдун, я бы знал, – недовольно сказал кузнец. – Чтобы целый дом испортить, о-го-го какая сила нужна!

– И что, раньше в ваших краях такого не бывало? – спросил нойда.

Оба супруга решительно помотали головами.

Нойда, впрочем, заметил, как метнулся в сторону взгляд кузнечихи.

Поняв, что здесь ему больше ничего не скажут, саами засобирался на выход.

Как нойда и ожидал, Елица догнала его за калиткой. Предложила проводить до реки, оказать почет… И сразу выдала:

– Тут такое дело, колдун… Я при муже не хотела… У нас в семье была бабка-ведунья, свекровка моя бывшая, а по мне – вредная ведьма. Однажды она обиделась на меня, заговорила лягушачью кость и сунула под порог. И я начала чахнуть… не так, конечно, как дочка, но прыщами обметало, волосы полезли… К счастью, ту кость быстро нашли…

– А кто нашел?

– Муж. Он ведь сам вещий. Споткнулся раз на пороге, покраснел от гнева да как рявкнет: «Убери! И чтобы в семье больше не ворожить!»

– И что она?

– Поворчала да убрала. Мать все-таки. Говорю, вредная была…

– А где сейчас та бабка?

– Умерла, давно уже… Долго прожила, старая кочерыжка…

– Не прошлой ли осенью ушла? – прищурился нойда.

– Нет, года три назад… Думаешь, это бабка нас с того света достает? – Женщина замахала руками. – Да нет, ну что ты! Она только меня терпеть не могла… А мужа моего и внучку любила без памяти.

– А где ваша бабка-ведунья похоронена? Покажешь?

Женщина замешкалась с ответом. Идти на жальник ей не хотелось.

– Далеко больно, – проворчала она.

– Речь о твоей дочке, – напомнил нойда. – Ей ведь недолго осталось. Она, кажется, довольно сильна… Но ничто живое не сможет долго выстоять, когда так широко распахнуты ворота Нижнего мира. Всякое дыхание увядает на этом мертвом ветру… Пока Зоряна прикрывает собой всех вас. Отец уже начал сдавать. Сперва помрет девка, а следом твой муж – причем очень быстро… И наконец, ты – сирая, вдовая. Если раньше соседи вас всех не сожгут вместе с домом…

– Пойдем, лопарь, – с тяжким вздохом сказала женщина. – Пошли, покажу, где бабка наша упокоилась. Ты, главное, дочку спаси! Она ведь единственная у нас. Мы-то мечтали, как замуж ее выдадим, внуков дождёмся, а тут…

* * *

– Ну что скажу…

Нойда сидел у костра, отдыхая душой и телом. За рекой неспешно, будто красуясь, заходило солнце. Звенели комары, с луга накатывал аромат цветов. Все вокруг дышало распускающейся, яркой и щедрой жизнью.

Совершенно не хотелось вспоминать пропахший кладбищенским тленом дом кузнеца…

«Не хочется, но надо, – вздыхая, думал нойда. – Иначе какой из меня целитель?»

Он взял в руки колотушку, повертел ее и спросил:

– Вархо, что думаешь?

«Кузнец что-то скрывает, – тут же отозвался равк, словно только и ждал, когда его спросят. – Дочь не лечит. Недоволен, что жена тебя позвала. Что там на самом деле с ее женихом, тоже неясно…»

– После прогулки на жальник я вернулся и поговорил с кузнецом, – сказал нойда. – Ничего нового тот не сказал… Зато я теперь знаю, почему он на дух не переносил дочкиного хахаля. Сперва-то его в доме даже привечали. Кузнец подумывал взять его в примаки, сделать своим унотом, всему обучить… А этот Витко оказался пустым человеком: лентяем, болтуном, гулякой… Только на гудке играл да песни пел. Не захотел работать, даже зная, что когда-нибудь получит в наследство кузницу… И перед свадьбой сбежал.

«Гм, гм… Звучит гладко. И все равно непонятно, почему кузнец тебя в дом пускать не хотел. Вроде умный мужик, сам видит, что дочь на пороге смерти… А то и чего похуже… Там, похоже, дело в бабке».

– Тоже так подумал. Был сегодня на жальнике.

«И что?»

– Ничего. Бабка упокоилась с миром, кости ее на месте, курган не разрыт, никаких следов волшбы нет. Я попытался позвать ее дух, однако он, похоже, ушел вверх по Древу ждать перерождения…

«Ты понимаешь, что это значит?»

– Конечно. Старая ведьма перед смертью передала дар – вот этой внучке, Зоряне, – и спокойно ушла.

«Не складывается. Бабка ушла три года назад, а внучка только прошлой осенью заболела».

– Ну и что? Бабка могла передать ей дар когда угодно. А пригодился он Зоряне тогда лишь, когда ее веселый гудошник покинул.

«А, я заметил! Заметил! Не так девка больна, чтобы молчать. И глаза закатывала, якобы от слабости, чтобы ты ее обмершей счел и ни о чем не расспрашивал!»

Нойда кивнул, подтверждая, что тоже все это видел.

«Что же, получается, девку бросил жених, и она от горя или из мести решила свести в могилу и себя, и семьян? Зачем? Влюбленные, вестимо, все с придурью, но чтобы настолько…»

– Все, – тихо сказал нойда. – Иди, Вархо. Не могу больше.

«Чего не можешь?»

– Ничего…

Нойда опрокинулся на спину – да так и остался лежать, глядя в ночное синее небо. Он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Даже моргать было тяжело.

«Проклятый дом… Не надо было мне там ворожить… У меня в груди теперь такая же калитка в Нижний мир…»

Рядом раздались еле слышные шаги… Кто-то осторожно коснулся плеча саами… А потом словно теплая волна живительной силы прокатилась по всему его телу.

– Уйди, зараза! – оттолкнул он руку Лишнего.

– Тебя высосали до дна, – робко проговорил тот. – Дозволь помочь…

– Это еще не до дна! – Нойда с кряхтеньем сел. – Где там дно, еще никто не видал, даже я сам…

– Больно смотреть на тебя! – Голос Лишнего дрогнул. – А я легко помогу…

– Но ты ведь отдаешь мне собственные силы, – резко ответил нойда. – Сам себе сокращаешь жизнь!

– Ну и что? Кому нужна моя жизнь?

– Мне! – отрезал нойда. – Все, уйди. Еще раз тронешь – руку отсушу!

Лишний с горечью взглянул на хозяина и печально ушел спать.

Глава 9. Свадебное дерево

– Хозяин! Вставай!

Нойда открыл глаза. Ночи стояли теплые, и он спал прямо под открытым небом. До рассвета было еще далеко, луга серебрились в свете полной луны, над рекой стоял туман. Из тумана доносился плеск воды и отчетливое поскрипывание кожаных уключин.

«Кузнечиха, – подал голос Вархо. – сама гребет. Ишь, как шустро! Видно, что-то срочное…»

Вскоре из тумана выплыла лодка, ткнулась в берег.

Женщина быстро устремилась вверх по крутому берегу, всхлипывая на ходу.

– Что? – спросил нойда, вставая.

– Зорянка ушла! – выдохнула Елица. – Я думала, спит. Ходила тихо, потревожить боялась… Отужинали с мужем и подмастерьями, спать легли… А у дочки все тишина… Я думаю, дай проверю, все ли ладно… А ее нет!

– Точно сама ушла? – с сомнением спросил нойда, вспоминая изможденный вид девицы.

– Сама, сама. Забрала с поварни остатки пирога и крошки вокруг кровати разбросала…

– Крошки… – с расстановкой повторил нойда. – Знаешь ли, зачем?

– Нет…

– Это откуп духам. Бабка небось научила?

«Девка-то у нас колдунья, как мы и предполагали», – заметил Вархо.

«Да я это сразу понял, не лезь, – отмахнулся нойда. – Вопрос – что она затевает? Зачем открывает путь духам Нижнего мира? Тут ведь крошками пирога не отделаешься…»

«Я думаю, она кого-то вызвала оттуда, – заметил Вархо. – Чтобы отомстить жениху. Будь я брошенной девкой – точно бы так поступил! Вызвала, да не совладала, и теперь этот призванный ее вместе с семейством жрёт понемногу…»

– Ведун, слышишь меня? Пойдем скорее, – тормошила его Елица. – Боюсь я за дочку!

– Где ж я ее искать-то буду… – проворчал нойда, спускаясь к лодке. – Хотя так-то известно где…

* * *

Жальник был устроен к северу от деревни, за выгонами, почти на опушке огромного елового леса. Дорога петляла, огибая пологий, таинственно белеющий в сумраке холм. Луна светила так ярко, что идущие отбрасывали тени.

– Так ты думаешь, Зоряна ворожить на кладбище побежала? – Елица задыхалась от быстрой ходьбы, но все же не умолкала. – Ох, беда… Как бы люди не прознали… Вот, помню, свекровка моя раз пошла на жальник, какой-то травки там пособирать, которая только в полнолуние цветет, так ее чуть на вилы не подняли…

Нойда, утомленный болтовней женщины, молчал и только ускорял шаг. Он уже и без всяких сайво чувствовал, как в эту явно очень непростую ночь на чей-то беззвучный зов слетаются духи. Вьются над лесом, над березовой рощей на холме…

– Погоди! – вдруг остановился он. – Жальник же вроде бы дальше, в ложбине…

– Да.

– А на холме что за березняк?

– Так Девичья роща! Нынче там наверняка девки гадать собрались. Русальные ночи, да еще и полнолуние! Слышишь, поют?

Нойда прислушался и в самом деле уловил едва слышное слаженное пение, доносящееся со стороны холма.

– Эта роща у нас известная, туда и с соседних деревень приходят. Я сама туда в девичестве бегала… А все потому, что только у нас там растет свадебное дерево!

– Что за дерево такое?

– Когда-то семена березы и сосны легли рядом, вот и выросли из одной ямки два дерева, – охотно принялась объяснять Елица. – Стволами навеки сплелись, ветвями обнялись. Разделить их нельзя: одно дерево помрет – за ним и второе, связь нерушима… Нынче все девки, кто по парням сохнет, к тому дереву втихомолку крадутся, венки на него вешают…

«Вархо, ты выиграл свои три капли крови, – мысленно обратился к упырю нойда. – Всё-таки втравили меня в приворот!»

– Вот, помню, лет десять назад свекруха…

И Елица принялась рассказывать, как к бабке пришла за помощью девка – помоги-де парня присушить, страдаю-не-могу!

– …а бабка ей: «Нитку у него из рубашки вытащи, а лучше из портов, и все время под левой пяткой носи! Как будешь топтать, так и ему тяжко на душе будет…»

Под ногами чуть заметно дрогнула земля.

– Это еще что? – пробормотал нойда.

Пение вдалеке оборвалось… И тотчас сменилось пронзительными воплями.

– Батюшки-светы, это что?! – взвизгнула кузнечиха.

– Где тут тропа к вашему свадебному дереву? – процедил нойда.

Они как раз подошли к подножию холма, когда мимо них, тараща белые глаза, опрометью пронеслись растрепанные девки. Целая толпа вопящих девиц: волосы всклокочены, белые рубашки полощутся в темноте. Нойда едва успел увернуться, чтобы с ног не снесли.

– Может, не ходить нам, лопарь? – дрожащим голосом спросила Елица. – Неладно там…

Холм снова содрогнулся. Нойде показалось, что стая птиц взвилась в воздух и теперь носится над ним, подобно черному вихрю.

«Это не птицы, – сообразил он через мгновение. – Это здешние сайво мечутся… Кто-то их так взбаламутил… Кто-то открывает врата Нижнего мира! Да не открывает, а взламывает!»

Ничего не ответив женщине, нойда устремился наверх по петляющей среди берез тропе.

Почти на самой верхушке саами увидел кузнецову дочку. Она стояла напротив двух переплетенных меж собой деревьев – с разметанной по спине косой, в одной рубахе. Стояла прямо, твердо, ничуть не отвлекаясь на корчи земли и буйство духов в небе. Зоряна простирала перед собой руки и звучным, сильным голосом нараспев восклицала: