Текст книги "Последняя жертва"

– Глава 4 —

«Те, кто до сих пор больше всего любили человека, всегда причиняли ему наисильнейшую боль; подобно всем любящим, они требовали от него невозможного»

(Ф. Ницше)

После бурного вечера в компании Анны Сергеевны Андрею хотелось только одного – тишины. Тишины и одиночества. Он тихонько вышел в коридор отеля, потом спустился в парк-сад и сел на лавочке в самом центре. Перед глазами мелькали толстые пачки купюр, фишки и бокалы на столе, лица людей. Лица… Закрыв глаза, он увидел лицо девушки с голубыми испуганными глазами, в форме официантки. И тут он всё вспомнил. Вспомнил, как, обернувшись, увидел её перед собой на кухне. Он вспомнил свой последний вопрос и её последний ответ – это были последние слова, которые она смогла произнести в своей жизни.

– Извините, а где тут выход? Я… я потерялся, – задыхаясь, спросил её тогда Андрей.

– Пройдёте через «холодильник» и направо по лестнице. Это там, – указала она в соответствующем направлении.

Не успел он дойти до двери выхода, как сзади раздался пронзительный писклявый крик, а затем шаги: быстрые торопливые шаги – девушка чуть ли не бегом бежала к нему, видимо, в попытке остановить непрошеного убийцу. Андрей повернулся и в этот миг увидел, как девушка, поскользнувшись на пролитом супе, ударяется головой об стол. Прямиком об острый угол разделочного стола. В голубых глазах застыло дикое изумление, будто наличие этого стола она смогла ощутить лишь на грани собственной жизни и смерти.

– О… чёрт… – только и смог выдохнуть Андрей.

Он вспомнил, как, подойдя, дотронулся до тела ногой – она не двигалась, тогда он повернул её голову и увидел медленно расплывающуюся из-под затылка кровь. Тёплая кровь медленно заливала белоснежный пол.

«Она сказала холодильники… Так, значит, надо спрятать их. В холодильнике», – крутилось в голове.

Андрей поднял неподвижное тело девушки и понёс в соседнее помещение. Запах холода, мяса и замороженных овощей достиг его опьянённого сознания. Прислонив официантку спиной к стене, открыл первый попавшийся ящик, аккуратно положил внутрь девушку и заложил сверху замороженными продуктами.

Потом он быстрым шагом направился на кухню за другими телами, но, дойдя до первого несчастного, услышал чьи-то шаги и не раздумывая побежал обратно.

«Не успел! Всё, теперь точно пора уходить отсюда».

Проходя мимо холодного гроба официантки, Андрей не смог удержаться, чтобы не заглянуть внутрь. Любопытство было велико, но разум уже был не в состоянии адекватно воспринимать происходящее. И то, что увидели глаза, сохранилось в памяти лишь маленьким фрагментом из калейдоскопа событий, ярких, но почти нереальных.

Мёртвая девушка неподвижно лежала вперемешку с продуктами, одежда испачкалась в крови, а лёд начал медленно покрывать её тело. Официантка выглядела на удивление живо и ещё не успела сильно измениться после смерти. Лишь роговицы ясных голубых глаз заметно помутнели да кое-где начали выступать жёлто-бурые «пергаментные» пятна.

В последний раз взглянув на неё, он захлопнул крышку и побежал прочь.

Сейчас, сидя на лавочке, он рассматривал свои трясущиеся руки.

– Весёлая тогда ночка выдалась… – непонятно к кому обращаясь, пробурчал Андрей. – Блин, я же убил их! Я убил троих человек. Я один убил их троих, – шептал Андрей, глядя на соседнюю лавочку, и от этой мысли ему почему-то стало смешно. Какой-то нервный истерический смех начал закрадываться внутрь.

– Это не ты. И ты не виноват в их смерти, – знакомый шёпот прервал его размышления.

Надеясь хоть сейчас застать собеседника врасплох, Андрей резко обернулся. Но кроме него в парке никого не было.

– Разве? Разве это не я?

– Они же люди, – услышал он снова. Казалось, что слова Голоса были повсюду, куда ни повернись, – Андрей слышал их и в пространстве, и в своей голове. – Они бы всё равно умерли. Все люди умирают. И смерть каждого можно ускорить в своих интересах.

– Да, точно, они бы всё равно умерли… – глядя на небо, повторил Андрей. – Только, наверное, позже.

– Тот повар что-то хотел сделать с тобой, и ты был вынужден защищаться.

– Да, точно. Ты прав, это всё он, тот странный Макс виноват. Это он начал.

– А тот второй? Он вообще хотел тебя убить, верно? Значит, твоей вины в том, что произошло, нет.

– А официантка? С ней что? Она вроде ничего была… – усмехнулся Андрей. – Была.

– А что официантка? С ней вообще всё просто. Несчастный случай. Она поскользнулась на супе и ударилась головой об стол – это был несчастный случай.

– Да, ты прав, Голос. Я не виноват, я её не трогал. Я был жертвой: на меня напали, и я защищался – это была самооборона. А что мне делать дальше? Что будет теперь? Что будет со мной?

Но ответа Андрей не дождался. Он уже привык, что Голос появлялся, когда сам этого хотел, и так же сам исчезал, очень часто оставляя последний вопрос без ответа.

Андрей прошёлся от одной лавочки до другой. И вдруг неожиданно для себя осознал, что так, наверное, и называется прозрение: когда в полной тишине в уставший от непрерывных размышлений мозг закрадывается одна единственно верная мысль. Она, как яркая вспышка, пронзает предыдущие размышления, затмевая их собой. Этой «вспышкой» было резкое осознание того, что срочно, незамедлительно необходимо приобрести пистолет.

Не успев довести до завершения, до целостного грандиозного финала свои разрозненные мысли, Андрей различил иной, совершенно чуждый этой атмосфере звук.

Звук полицейской сирены заставил его вздрогнуть. За воротами отеля Андрей увидел, как на другой стороне улицы сотрудники ГИБДД остановили какого-то типа в белом «Мерседесе» с инвалидным значком на лобовом стекле. Точнее, остановили его не сотрудники, а столб, который напополам разбил бампер дорогой машины. Машина всмятку, её хозяин тоже. Лишь инвалидный значок, поблёскивая в лучах фонарей, сохранял оптимизм. Один сотрудник что-то настойчиво объяснял мужчине, второй – проверял предоставленные на проверку документы. Водитель очень старался притвориться адекватным, но у него получалось плохо. То есть никак не получалось. Его постоянно шатало из стороны в сторону, он облокачивался то на свою машину, то на гибэдэдэшную; то резко начинал дёргать руками или головой, то мог крикнуть что-то невнятное, а потом замолкнуть на долгие пять минут (на большее его уже не хватало). Мужчина пытался игнорировать вопросы сотрудников, отвечая лишь на некоторые. Зато очень активно задавал свои. В общем, чем всё закончится, и так было ясно.

Рассматривая гибэдэдэшников и их машину, Андрей вдруг вспомнил один странный эпизод откуда-то из прошлого, далёкого прошлого, настолько далёкого, что уже не казалось Андрею родным. Сине-белая машина настоящего пробудила образ её двойника в прошлом.

 
                                        * * *
 

Сине-красная мигалка на машине ГИБДД – отчим вернулся домой. С тех пор как папа ушёл на небо, как сказала мама, эта мигалка стала привычным предвестником появления отчима. Он был сотрудником дорожно-постовой службы. И вот вскоре форма с надписью «ДПС» покорно займёт своё место в шкафу.

С Валерой – так звали отчима – Андрей почти не общался, да и вообще старался лишний раз не пересекаться. Зато с отчимом хорошо уживался его брат Дима. Он был постарше Андрея, и это отчиму нравилось больше, потому что его он не воспринимал как вечно мешающуюся под ногами «малявку».

Мама работала на двух работах, изо всех сил стараясь обеспечить семью и выплатить долги за квартиру. Брат Дима тоже ещё был школьником, и на работу брать его никто не хотел. А отчим после ухода папы лишь делал вид, что его заменяет, по факту активно создавая проблемы и себе, и матери Андрея, и банкам. Валера где только ни пытался работать, но хватало его ненадолго, слишком уж много было от него проблем. Из-за своих косяков отчим менял работу буквально уже через неделю, никто не хотел иметь с ним дело. И вот по просьбе мамы её брат устроил (хоть и с большим усилием) отчима в ГИБДД. И удивительно: здесь он держался уже полтора месяца – это действительно был прогресс.

После работы отчим почти всегда шёл в бар, откуда приползал под утро пьяный в хлам и, вальяжно похрапывая, засыпал на диване в зале, а частенько не доползал даже до него. И утром, опаздывая на работу, шумно собирался под крики мамы.

Зато у Андрея была Дора, аквариумная рыбка-телескоп. Мама подарила её на десятый день рождения Андрея. Вообще, Андрей хотел двух рыбок, но вторую купили прямо у него на глазах, поэтому осталась только Дора. Вскоре мама купила аквариум побольше и других рыбок – «подружек» Доры. Но Дора так и осталась самой любимой из всех.

С появлением Доры Андрей больше всего боялся, что Дима будет пытаться её у него отнять, но брату рыбы были не интересны, он выпрашивал у мамы щенка.

У Доры были большие чёрные глаза, смешно выпученные по бокам чешуйчатой головы. Эти глаза делали её особенной. А ещё Дора умела слушать. Не так, как другие рыбки, нет. Когда Андрей подходил к аквариуму и начинал что-то говорить, Дора всегда оказывалась напротив мальчика, медленно плавая кругами. Андрей за это считал её самой умной и потому только ей рассказывал все свои секреты, все события из школы или дома, всё, что думал о ком-то или о чём-то. Единственное, что ему не нравилось, так это то, что Дора молчала. Больше всего на свете в такие моменты Андрей хотел, чтобы она заговорила, чтобы произнесла хоть слово, но Дора всегда молчала.

И вот в один зимний вечер, когда мама ушла в ночную смену, а брат пошёл к друзьям, Андрей услышал резкое громыхание в дверь. Отчим обычно не стучал так громко, он сразу чуть ли не с пинка отворял дверь и заваливался внутрь. Но всё-таки сейчас это был он.

– Я пришёл!

– Привет, – тихо произнёс Андрей из-за угла комнаты.

Отчим был пьян. Это было понятно и по его манере речи, и по едкому запаху табака и алкоголя.

Ввалившись мешком на кухню, небрежно скинув ботинки, Валера достал два стакана и налил до краёв белой жидкости.

– На, Андрюха, пей, – Валера протянул ему стакан.

– Мне такое нельзя, мне только десять.

– Так большой уже, почти Димку догнал! – радостно воскликнул Валера и всучил ему стакан.

Андрей понюхал, поморщился и поставил стакан на стол.

– Не хочешь – не надо. Не надо тебе, возьму я, – и одним большим глотком Валера допил белую жидкость и шумно выдохнул. – Ух, хорошо пошла!

Андрей молча стоял рядом.

– Слушай, Андрей, а ты в чудеса веришь?

– Не знаю, а когда тебе было как мне, ты верил?

Отчим задумался.

– Папка всегда говорил, что чудес не бывает, а я вот верил, что бывают. И надо же, маму твою встретил – ну не чудо ли, а?

– Не знаю, наверное. А я вот не помню, что говорил мой папа про чудеса. Я и папу почти не помню, только на фотографиях.

– Да ты не переживай, папка твой вернётся, погуляет по миру и вернётся, – хохотнул отчим.

– Давно что-то гуляет, – глядя в глаза отчиму, проговорил мальчик. – А если не вернётся?

– Да ну тебя! – Валера хлопнул в ладоши и сделал ещё один глоток. – А давай-ка мы с тобой поиграем в игру-сказку?

– Это как же? – не понял мальчик.

Валера отпил ещё и произнёс:

– А вот так. Папа твой ушёл очень давно, так?

– Так.

– Хочешь, чтобы он вернулся?

– А как же? Очень хочу! – обрадовался Андрей.

– Тогда вот что. Поймай свою Дору в кружку или кастрюлю и тащи её сюда.

Андрей изумлённо вытаращился на Валеру:

– Дору? В кастрюлю? А зачем?

– Ну как же? Глупый ты, не знаешь, что ли, что Дора у тебя особенная. Не просто же так у неё эта физиономия лупоглазая приделана: эти глаза огромные ей нужны, чтобы в космос смотреть и из него желания людей вытаскивать и направлять их в мир.

– Моя Дора – волшебная?

– Ну конечно же! Но чтобы она желание выполнила, ты должен выполнить её желание.

Андрей задумался. Какое может быть желание у домашней рыбки, которая к тому же всегда молчит? Как тут понять, чего хочет рыба?

– А какое у Доры желание?

– Андрюха, ну ты же неглупый. Вот подумай. Дора твоя всю жизнь живёт в аквариуме, в тесном аквариуме с другими рыбами. Она никогда не видела моря или океана, не знала тёплой солёной воды, не видела кораллов и миллионов других разноцветных рыбок. Дора всю свою жизнь живёт здесь как в тюрьме, каждый день глядит на тебя своими большими глазами да вымаливает о помощи.

Действительно, может, поэтому-то Дора и смотрит на Андрея всегда так пристально? Хочет что-то сказать, но не может, а он вместо того, чтобы помочь, рассказывает глупые истории о школе, брате и других не интересных ей делах. Рассказывает о жизни, маня неведомой ей свободой.

– Вот подумай: если бы ты всю свою жизнь жил взаперти, чего бы хотел больше всего на свете?

– Увидеть мир за стеклом, – прошептал Андрей.

Поймав Дору в большую кружку, Андрей принёс рыбку к отчиму на кухню.

При тусклом свете кухонных ламп её чешуя отливала синевой, иссиня-чёрная рыбка с серебристым металлическим отливом. А большие глаза казались невероятно грустными.

– И как же мне загадать желание?

– Для начала ты должен пообещать, что даруешь Доре свободу.

– А как? Ведь тут поблизости нет моря?

Отчим забрал у Андрея кружку с рыбкой и направился в ванную комнату. Андрей побежал следом.

– Через водосток.

Недоумённо поглядывая на грязный унитаз, Андрей начинал понемногу радоваться, что Дора не умеет говорить. Наверняка возмущения у рыбы было бы много.

– Ты ведь знаешь, что сточные воды идут в подземные моря и озёра. Они есть под каждым городом. Выпусти рыбку в унитаз, там есть вода. Вода принесёт её в озеро или море, если Доре повезёт. В среднем такие рыбки живут десять – пятнадцать лет. Вот когда Доре исполнится пятнадцать, тогда твоё желание сбудется.

– А почему именно пятнадцать?

– Потому, что пятнадцать – волшебная цифра. Волшебная!

Андрей поднёс рыбку к унитазу, наблюдая за её хаотичным круговым плаваньем.

– А желание точно сбудется?

– Ты не веришь Доре?

«Доре верю. Ей-то я уже точно всегда верю, Дора у меня умная, она не подведёт, не бросит. И Дора обязательно сделает так, чтобы папа вернулся домой».

– Верю, – сказал мальчик вслух, глядя на рыбку.

– Теперь загадай ей своё желание и пообещай, что отпустишь на волю.

Андрей зажмурился, поднеся кружку ко лбу, начал нашёптывать рыбке своё желание.

– Готово!

– Теперь отпускай. Быстрее, пока ещё действует её волшебство.

– Пока, Дора. Удачи тебе в море и… – Андрей даже не успел договорить, как Валера выхватил у него кружку и спустил Дору в унитаз.

Последнее, что запомнил десятилетний Андрей в тот вечер, – это грязный унитаз, шумный поток воды и Дора, беспомощно барахтающаяся кверху брюхом с вытаращенными грустными глазами.

– Ай хорошо пошла! Как поплыла, а? Видал, как поплыла?

И нервный отрывистый смех отчима вперемешку с громким кашлем, который вскоре сменился жутким храпом, доносящимся из кухни.

По прошествии нескольких лет Андрей понял, что подземными морями и озёрами Валера называл канализации под городами. И оттуда Дора уж точно никогда не вернётся. Как и папа. Он теперь был там же, где и Дора, где все должны быть счастливы. Только рыбка попала «в море», а папа ушёл «на небо». И их время уже прошло. Андрей понимал это, но смерть Доры отчиму так и не простил. И знал, что не простит никогда.

– Глава 5 —

«Все они хотят достичь трона: безумие их в том – будто счастье восседало бы на троне! Часто грязь восседает на троне, – а часто и трон на грязи»

(Ф. Ницше)

– Как думаешь, Анна Сергеевна скоро умрёт?

– Не знаю даже. Врачи говорили в прошлом году, что ей жить осталось недолго из-за того, что у неё обнаружили туберкулёз. Но, как видишь, прошёл год, а она ещё жива и выглядит лучше, чем раньше.

– Старая карга никак не хочет умирать. А наследство? Что с ним будет?

– А что с ним сделается-то? Умрёт же она когда-то, тогда и поделим.

– А если не мы? Если она на другого кого перепишет?

– Да на кого же? На постороннего человека с улицы, что ли?

– Да коли и так. Эта может. Кроме того, вон Андрей этот постоянно возле неё крутится: то ночует в её квартире, то она ему денег одалживает, а он, между прочим, ни разу долг до конца так и не выплатил. Да и нечем ему платить-то. Живёт не пойми как, побирается на чужие деньги, а Анна Сергеевна и рада. А ещё брат у него есть старший. Уже два претендента как минимум.

– Да что тебе до денег старухи-то? А к Андрею чего прицепилась? Бедный он, и всё тут. Нечего с него взять. А брат вообще неизвестно где, может, и нет его вовсе.

В комнате их было двое. Одна женщина постарше, Алёна Рафиковна, и дочь её Марина.

Алёна Рафиковна – жена покойного мецената Григория Сергеевича, брата Анны Сергеевны, – любила жить широко, роскошно, не жалея средств и не ограничивая себя любимую ни в чём. Её прельщали дорогие украшения и драгоценные камни, она любила украшать свои пухлые руки яркими кольцами с большими сверкающими бриллиантами. На шее всегда красовалась серебряная или золотая цепочка с искусно вплетённым в неё хрустальным кулоном. Выглядела Алёна Рафиковна моложе своих лет, ведь было достаточно средств, чтобы следить за собой. И не важно, что она ни пальца не приложила к их накоплению.

Марина, её дочь, была тоже мадам по-своему уникальная и гадкая: благодаря циничному и расчётливому характеру, доставшемуся от матери, она имела талант из любой ситуации украсть кусок своей выгоды. Жадность и жажда наживы, стремление обладать большими деньгами подталкивали её лезть вперёд к своим целям, нагло переступая через своих конкурентов. Марина, в отличие от матери, не особо любила тратить деньги на безделушки вроде ожерелий и колец с драгоценными камнями – она признавала ценность денег лишь тогда, когда они были вложены в недвижимость, в дорогую недвижимость. Работать она не хотела, да и зачем, если вот-вот помрёт родная бабка и нужно будет первой вцепиться в кусок наследства. Да не просто вцепиться как следует, а суметь вырвать его у других.

Несмотря на смерть Григория Сергеевича, жили они небедно, можно сказать, даже очень небедно. Муж Алёны некогда занимался благотворительностью, раздавал деньги обездоленным и безнадёжно больным людям, оплачивал им лечение и расходы семей. А те в свою очередь помогали ему в ответ: семьи излечившихся больных возвращали суммы денег, иногда вдвое больше подаренных, а государственная программа помощи социально обездоленным внесла имя Григория Сергеевича в список первых благотворителей области, с последующей выплатой государственных пособий. А потом Григорий Сергеевич умер, да и умер-то как нелепо, смешно даже – за обедом, подавившись куриным бульоном. Этак даже умудриться надо, не каждый-то сможет. А он вот смог. Действительно, уникальный человек, как говорила про него Анна Сергеевна. И рядом никого не было, все в разъездах были, вот и провёл он последние минуты жизни наедине с горячим бульоном и недопитым бокалом красного вина.

– Я слышала, что Анна Сергеевна к нам приехать должна скоро. То есть к нам в город.

– А я слышала, что она уже приехала. И развлекается на старости лет в игорных залах, да и не одна, а племянник, говорят, с ней.

– Андрей? Этот жалкий бездомный тоже с ней? А ты откуда знаешь?

– Да знакомый у меня есть один, – Алёна Рафиковна постучала пальцем по столу, раздумывая, стоит ли рассказывать Марине. Но потом всё же решила поделиться, всё-таки она была её дочерью. – Он игрок заядлый, вот рассказал сегодня, что вчера ночью в одно казино на ночь глядя приехала пожилая женщина царских кровей, богатая дворянка – как он её назвал. Играла пышно, деньги то направо, то налево сыпала, а рядом скромно сидел то ли немой, то ли больной племянник еёшний. По описанию несложно предположить, что это наша старая карга.

– Если она здесь, то почему нам ничего не сказала? Да и Андрей – тоже мне… Мог бы хоть в известность поставить, родня всё-таки.

– А он, может, и специально не сказал ничего. Видит, что конкуренции много: нас вон сколько, а бабка-то одна, и молчит. Не хочет, видно, делиться с нами, ластится к ней, чтобы она на него всё переписала, а нам ни шиша не досталось. Надо бы съездить к тётке твоей, навестить пора её.

– Как найдём, где они остановились? – спросила у матери Марина.

– Знакомый мой говорил, что женщина та богатая была очень, значит, в отель дорогой поедет. Ты же знаешь её, она не любит на себе экономить, тем более сейчас, когда старая стала, – ищет места получше да покомфортнее.

 
                                        * * *
 

Спустя два часа они стояли напротив сияющих белых стен роскошного отеля и смотрели на хищных каменных кошек, охраняющих вход в богатую жизнь. Перед львами красовался большой ухоженный сад, зелень которого поражала своим многообразием. В центре на резной деревянной скамейке спал молодой человек. Завернувшись в пышное одеяло, явно вынесенное из отеля, сладко посапывал. Лавочка была ему маловата, ноги и голова никак не помещались, и он почти свалился с неё, но какая-то неведомая сила удерживала тело на импровизированной кровати. Порванный воротник дешёвого тёмного пиджака нелепо выглядывал из-под дорогого шёлка одеяла. И выглядело это весьма странно, контрастно: откуда у такого бедного человека, у которого нет денег даже на нормальную одежду, было в распоряжении шикарное одеяло и чудесное место, можно сказать, класса «суперлюкс» – в самом центре парка, перед отелем у всех на виду.

– Марина, смотри-ка. Кажется, это наш тип.

– Андрей, что ли? А как его отсюда до сих пор не выгнали?

Они подошли к человеку и стали рассматривать это спящее недоразумение.

– Смотри, как сладко спит. Украл одеяло и даже не шелохнётся. Спит себе и в ус не дует, удивительно, как ещё не свалился-то, – заметила Марина.

– Совести у человека нет, поэтому и спит крепко. Ничего не мешает, – также с усмешкой ответила ей Алёна Рафиковна.

– Дорогу мне! Несите в парк. Хочу деревья нюхать! А ну быстрее давай! А ты чего стоишь? Да, ты, глазастый, чего глазёнки выпучил? Выпадут, ладошку хоть подставь, а то того и гляди подбирать придётся.

Этот голос они не могли не узнать. Этот властный громкий, словно внезапный гром, голос мог поднять из могилы и самого чёрта. Хотя, наверное, даже он бы не решился связываться с этой бабулькой. А она выглядела очень даже бодро: уже с утра пораньше раздавала указания, куда её нести, как правильно должны ей открывать двери, где должны стоять телохранители и как им отвечать, когда она с ними разговаривает.

Анну Сергеевну вынесли, как царицу, на украденном из казино троне. В руках она крепко сжимала свою трость, без которой никуда не выходила последние два года. И дело было не в том, что она без неё плохо передвигалась, – нет, трость служила ей продолжением руки или вообще третьей рукой. Иногда, когда было скользко, она, конечно, на неё опиралась, но чаще использовала, чтобы указать на кого-то или что-то; чтобы ткнуть ей в непонравившегося человека или стукнуть по голове приглянувшегося. Вот и сейчас, восседая на стуле, она изредка постукивала между лопаток молодого юнца с худым лицом и необычайно большими для такого лица голубыми глазами. Он наверняка уже миллион раз пожалел, что встретил Анну Сергеевну и навязался к ней прислугой. Но парнишка ещё её плохо знал и не понимал, что может быть хуже, гораздо хуже.

– Ну куда ты прёшь! Что, угол не видишь, левее давай! Так… а теперь по диагонали вправо дай, – командовала Анна Сергеевна.

– Стоп! Поставьте меня прямо вон к лавке в центре – хочу посмотреть, что за зверь на ней обитает. Так, что это за спящая красавица тут у нас?

 
                                        * * *
 

Услышав в полуметре голос своей тётки, Андрей спросонья таки свалился с лавки. Плюхнувшись как мешок, закутанный в воздушный шёлк, на холодную землю, стал судорожно тереть глаза. Глаза никак не хотели открываться и видеть серый мир вокруг, хотелось закрыть их и спать, спать и больше не просыпаться. Разве что не просыпаться здесь, в этом мире. Тело казалось ватным и чужим, а одеяло таким тёплым и мягким.

Со всех сторон на Андрея смотрели аккуратно подстриженные кусты сада, а мелкая травка внизу игриво показывала миру переливавшиеся в лучах утреннего солнца капли росы.

«Так много зелёного вокруг. Как будто в больнице», – подумал Андрей.

Сад был поистине красивый и просторный. Но только мрачные серые мысли никак не давали покоя. Опять снилась авария. Огни на дороге. Мост. Река. Всё было так ярко, реально. И никак это всё не вязалось с красками вокруг. Воспоминания о прошлом вмиг разукрасили кусты и траву в пятьдесят оттенков серого, и сад стал таким же безликим фантомом, призраком, что таились в закоулках сознания много лет.

Андрей бросил короткий взгляд на тётку, потом на пригретое местечко на лавочке, подумал, не полежать ли ему ещё, и, может, она не заметит и уйдёт. Или, может, прикинуться мёртвым, и Анна Сергеевна, поиздевавшись немного, отстанет, ведь рано или поздно ей надоест смотреть на неподвижное тело. Хотя эта, конечно, своей тростью тыкать будет долго, проверяя степень неподвижности и терпения человека. На минуту Андрею показалось, что скамейка тоже не хочет с ним расставаться. Они провели целую ночь под открытым небом, резное дерево лавочки ещё помнило тепло его пьяного тела и звало продолжить прерванный сон.

– Ну что, племянничек, как спалось? – обратилась к нему Анна Сергеевна.

– Я… да в общем… – начал спросонья объясняться Андрей.

– Тётушка! Любимая! Я так рада тебя видеть! Как здоровье? – раздалось справа от Анны Сергеевны. Она обернулась, узнав знакомый лицемерно-писклявый голос Марины.

– А, и ты тут. Смотрю, никак не откинешься?

– Да что вы, тётушка, мне ещё жить и жить. Рано же ещё умирать.

– Умирать никогда не рано. Но не всем, – резко ответила ей Анна Сергеевна. – Зачем пожаловали? Занята я! Не до вас сейчас.

– Да мы только хотели повидаться с вами. А то в гости не заезжаете, не звоните, да и писем не пишете. А то вдруг случилось чего… – вступила в разговор Алёна Рафиковна.

– А вы и рады, если случится, – прервала пожилая женщина. – Ну, коли приехали, пойдём со мной, будете вещи мои носить, а то этот вон, дохлик который, не справляется один.

Марина искоса посмотрела на Андрея и спросила:

– А он что тут делает? Не лучше ли ему домой отправиться? По-моему, человек в таком жалком виде недостоин даже близко находиться с такой особой, как вы, Анна Сергеевна, и уж тем более присутствовать в таком солидном отеле.

– Этот мой. Со мной он, – спокойно ответила пожилая женщина за Андрея.

– Зачем же вы ему деньги даёте, если он не возвращает их, да ещё и пребывает тут за ваш счёт?! – не удержалась Алёна Рафиковна.

– Счёт – да, со всеми у меня свои счета, – как-то отстранённо, словно только для себя самой произнесла тётка.

– А мне можно тоже в долг? А, Анна Сергеевна? Чем я хуже Андрея? Уж я-то точно верну, у меня будут деньги, но не сейчас, позже, – с нескрываемой натянутой, искусственной улыбкой произнесла Марина.

Анна Сергеевна задумалась. Посмотрела на мать с дочерью холодно, странно. На миг в её живых зелёных глазах проскользнул злобный огонёк, но лишь на миг, поэтому его никто и не заметил.

– Андрюшка, принеси бумажник мой сверху, – попросила она племянника.

Андрей не успел даже сообразить после сна, что происходит, а тут от него уже что-то понадобилось. И почему тётка попросила именно его сбегать? Это было, с одной стороны, как унижение, ведь ему отдали приказ как прислуге, но с другой – проявление высшего уважения. Обычно Анна Сергеевна сама распоряжалась своим богатством и никого даже близко не подпускала к нему, а тут попросить соизволила.

Быстро сбегав в люкс Анны Сергеевны, племянник принёс её толстый кошелёк.

Сухими потрескавшимися пальцами пожилая женщина достала пластиковую карту с какой-то бумажкой и протянула Марине:

– Вот. Карта и код на листе. Не потеряй. Собирай все чеки из магазинов, хочу знать, сколько потратите. А теперь вон с глаз моих. Хочу смотреть на природу, – произнесла Анна Сергеевна Марине. Потом небрежно отвернулась и стала рассматривать одной ей видимые узоры на одинаково подстриженных квадратных кустарниках.