Текст книги "Учебник по лексикологии"

Более того, сравнение примеров из дефиниций 1 и 2 свидетельствует о том, что слово to обладает общими семантическими чертами во всех вариантах. Сравним was starved to death и left him to starve; throw it to me и to get there is the priority. Важнейшим общим элементом значения to во всех приводимых примерах является выражение целенаправленного характера обозначаемого отношения. При этом характер целенаправленности зависит от типа отношения: letter to a friend (объект – объект), letter to send (объект – изменение), send to him (изменение – объект), need to send (изменение – изменение), equal to the occasion (свойство – объект) и др. В отношении «объект – объект» to конкретизирует целенаправленную природу отношения как функцию объекта в определенной ситуации. Объект, который включается предлогом to в отношение целенаправленности к другому объекту, становится средством конкретизации функциональной природы объекта, с которым он связан в определенной ситуативной модели. Letter to a friend; that is nothing to me; consolation to the child и т. д. Конкретизация осуществляется как выражение особого отношения между двумя объектами, при котором второй объект определяет назначение первого объекта в ситуативной модели. В случае «объект – изменение» изменение, обозначаемое глаголом, выражает долженствование по отношению к объекту: это то, что должно быть сделано – books to read; letter to send; things to go. Отношение «изменение – объект» конкретизирует значение to как направленность действия на объект – went to Paris, talk to him, led to a sharp decrease. «Изменение – изменение» определяет значение to как выражение цели того действия или состояния, которое обозначено глаголом, предшествующим предлогу: plans to revive; need to go; have to see; am to write; has come to rely on something. Этот список можно продолжить.

Основной вывод, который можно сделать по поводу структуры значения слов, обеспечивающих обозначение определенных отношений между элементами внутри ситуативных моделей, состоит в том, что и они основывают свое значение на интегральной категории, которая определяет характер соотнесенности элементов ситуации с точки зрения их обусловленности функциональной природой человеческого опыта. Для предлога to такой интегральной категорией служит целенаправленность как важнейшая составляющая человеческого опыта в систематизации отношений человека со своим окружением. Родовая категория предлога обеспечивает этому слову все различные виды отношений, в которых целенаправленность может проявляться. В рассмотренных примерах это типы целесообразного взаимодействия «изменение – объект», «объект – объект» и т. д. Совокупность интегральной и родовой категорий представляет все множество ЛСВ предлога to.

Следует отметить, что категориальная природа предлогов и союзов также не имеет последовательного и подробного описания. Углубление сведений о семантической природе данных знаков может вскрыть принципы формирования системных связей в словесных моделях опыта.

3.2 Производные значения. Метонимия как способ их существования

Рассматривая вариативность слова table в предыдущем параграфе, мы пришли к выводу, что дефиниции 1, 2, 5, 6а, 7, 8, 9 и 10 представляют собой основные ЛСВ данного слова. Иначе говоря, мы увидели, что это варианты одной и той же категориальной схемы (одного и того же объекта), дифференцированной по ряду признаков в зависимости от той сферы опыта, в которой данное слово реализует свою интегральную категорию. Все основные ЛСВ слова находятся в отношении функциональной аналогии и являются результатом процесса метафоризации человеческой потребности, которая получает выражение в переносе характеристик потребности на определенный элемент ситуативной модели. Рассмотрим дефиниции 3, 4, 6 b и 11, которые демонстрируют закономерности, ранее нами не рассмотренные.

Дефиниция 3 в The Concise Oxford представлена как два варианта:

3 a food provided in a household (keeps a good table). b a group seated at table for dinner etc.

Мы видим, что ни одна из данных дефиниций не соответствует категориальной схеме, выделенной нами при рассмотрении основных вариантов значения table. 3 a и b не являются конкретизацией категориальной модели объекта «a flat surface serving a specified purpose». Вместе с тем, в данных дефинициях легко просматривается их соотнесенность со сферой опыта, обозначенной в дефиниции 1: a piece of furniture with a flat top and one or more legs, providing a level surface for eating, writing, or working at, playing games on, etc. Оба варианта дефиниции 3 обозначают элементы ситуативной модели «человеческое жилье», наиболее категориально близкие к объекту table – предмету мебели. Как предмет мебели table в своей категориальной структуре предполагает соотнесенность с человеком, выступая в качестве условия оптимального осуществления определенных функций (eating, writing, or working at, playing games on, etc.), а также с объектами, составляющими содержание данных функций (eating – food). Дефиниции 3 показывают нам, что слово table в данной ситуации опыта может обозначать не только объект, смоделированный на основе выделенной нами интегральной категории, но и другие функционально смежные с ним объекты в ситуативных моделях, относящихся к данной сфере опыта. Такими объектами являются food и people. Перенос на данные объекты слова table предполагает выявление в их структуре обязательной связи с ЛСВ table – a piece of furniture. Такой перенос значения по смежности называется метонимией. Образованные с помощью метонимии ЛСВ являются производными по отношению к table – a piece of furniture. Это значит, что они представляют собой значения, содержательность которых категориально обусловлена данным основным вариантом значения. Природа и характер метонимического переноса являются функционально обусловленными. Мы видим, что люди и еда способны обозначаться знаком table в ситуациях, связанных с функциями table как предмета мебели: еда может обозначаться table, когда подразумеваются все блюда, которые могут быть предложены; люди обозначаются словом table, когда важно подчеркнуть коллективный характер их деятельности, связанной с использованием стола как предмета мебели.

Такой же метонимический перенос значения проявляется и в дефиниции 11: (prec. by the) Bridge the dummy hand. Здесь очевидна связь с дефиницией 1 – table as a piece of furniture for playing games on. The table в игре в бридж обозначает раскрытие карт игроком (the dummy hand). И в данном случае мы имеем дело с функционально обусловленным переносом знака с одного элемента определенной словесной модели опыта на другой: со стола, за которым идет игра на игрока, совершающего определенное действие, или на определенный ход в игре.

Метонимические производные варианты значения table также связаны с дефиницией 6a: a slab of wood or stone etc. for bearing an inscription. Это дефиниции 6b и 4.

6b: matter inscribed on this (a slab of wood or stone etc.)

4: a a set of facts or figures systematically displayed, esp. in columns (a table of contents). b matter contained in this. c = multiplication table.

В данных дефинициях осуществляется перенос знака table с обозначения плоской поверхности для передачи информации с помощью изображения на ней знаков на обозначение самой информации. Появление дефиниции 4a обусловлено функциональной аналогией знаков на поверхности бумаги с изображением знаков на табличках. Очевидна метонимическая природа данных производных ЛСВ, обусловленных основным ЛСВ 6a.

Выявленная закономерность категориальной природы производных ЛСВ является универсальной и характерна для многих существительных, обладающих полисемией. Так, слово beauty способно обозначать не только качество объекта в определенных сферах опыта (the beauty of a song, etc.), как мы это видели в предыдущем параграфе. Оно может быть перенесено и на сам объект в том случае, если его наиболее значимой характеристикой является именно соответствие определенному идеалу: she is a real beauty может обозначать не только женщину, но и целый ряд объектов от ядерной ракеты до скаковой лошади в ситуациях оценки их соответствия определенному идеалу. Производная природа данных ЛСВ слова beauty состоит в метонимическом характере образования значений такого рода: сам объект моделируется как его основное качество на основании их категориальной близости (смежности).

Еще один пример производного ЛСВ, убедительно демонстрирующего метонимическую природу данных вариантов значения – это слово hand, обозначающее людей, основная функциональная характеристика которых моделируется как способность выполнять ручную работу: all hands aboard! Словарная дефиниция данного ЛСВ следующая: a person as a source of manual labour esp. in a factory, on a farm, on board ship. Данная дефиниция в The Concise Oxford хорошо выявляет метонимическую связь между hand как знаком, который обозначает способность человека воздействовать на свое окружение и изменять его, в частности, с помощью руки, и данным вариантом. Данная связь актуальна для сфер опыта, в которых человек важен, прежде, как единица, осуществляющая функции, закрепленные в категориальной структуре одного из основных вариантов значения hand (a skill, esp. in something practical).

И в данном случае производное значение является результатом метонимического переноса одного объекта на другой в определенных ситуативных моделях. Оно четко связано с определенным основным значением и представляет собой категориальное моделирование одного объекта (a person) по функциональной смежности с другим – в данном случае a skill in something performed by hand.

Производные значения также выявляются и среди глаголов – знаков, обозначающих изменения как динамический аспект опыта. Рассматривая полисемию слова climb, мы выделили дефиницию 5 slope upwards как производную, отличную по своей категориальной структуре от основных ЛСВ данного слова. Мы выявили основную категориальную схему изменения, обозначаемого словом climb, как трудное движение к более значимому положению. Дефиниция 5 не соответствует данной категориальной схеме. The path was climbing up the steep slope не обозначает трудное продвижение вверх по тропинке. Здесь мы имеем дело с переносом категориальных характеристик изменения на смежный элемент в моделях опыта, характеризующих передвижение в физическом пространстве, а именно на место, в котором осуществляется передвижение. При таком переносе climb обозначает не само изменение, а условия для данного изменения, определяемые свойствами объекта, обозначающего место движения. Такое употребление climb возможно при моделировании оценки человеком условий для движения и является метонимическим переносом интегральной категории глагола с объекта, осуществляющего движение, на объект, обозначающий место движения. При этом сама природа интегральной категории остается неизменной, выступая в качестве условия, обеспечивающего саму возможность подобного использования слова для обозначения какого-то элемента ситуации, функционально смежного с одним из основных ЛСВ.

Итак, все рассмотренные нами производные ЛСВ обладают метонимической природой и указывают на возможность словесных знаков, обозначающих объекты и изменения, «передвигаться» внутри ситуативных моделей опыта на основе функциональной смежности определенных, особо значимых для конкретных моделей элементов опыта.

Следует отметить, что знаки низшего уровня категориальной иерархии, обозначающие свойства объектов и изменений, а также отношения между элементами моделей опыта (прилагательные, наречия, предлоги, местоимения и др.) не образуют метонимических производных значений. Это связано со спецификой их категориальной структуры. Они не способны к переносу выражаемых ими категорий на базе функциональной смежности. Дело в том, что эти категории четко фиксируют подчиненный статус данных словесных знаков в ситуативных моделях, определяя их функции не как структурирование основных элементов ситуаций опыта, а как обозначение определенных свойств или отношений между элементами, структурируемыми с помощью знаков объектов и изменений, в первую очередь, существительных и глаголов. Семантическая функция данных слов не предполагает возможности изменения их роли в словесных моделях, подобно тому, как это осуществляют существительные и глаголы на основании функциональной смежности, задаваемой природой формирующих их категорий (table: стол – люди – еда).

3.3 Денотативная теория и полисемия

В денотативно-референциальной традиции явление полисемии слова получает иную трактовку. В соответствии с представлением об отражательной природе соотнесения понятие-слово-предмет, эта исследовательская традиция предполагает наличие у слова одного прямого значения, центром которого является денотат – т. е. отраженный в сознании объект, существующий во внешней действительности как таковой. Все остальные значения слова рассматриваются как производные от этого основного варианта.

Например, в «Лексикологии современного английского языка», рассматривая явление полисемии, И. В. Арнольд приводит в качестве примера глагол run. Следует сразу указать на то, что глагол run обладает развитой полисемией – в словаре Concise Oxford приводится 13 значений для непереходного глагола, 5 для переходного и отдельно перечисляются значения run в сочетании с наречиями типа across и over. Словарь Webster’s New World перечисляет 32 значения для непереходного глагола, 26 для переходного и, опять же, отдельно перечисляет значения в сочетании с наречиями. Выше, однако, уже говорилось, что принципы выделения ЛСВ могут быть спорными.

И. В. Арнольд строит свои рассуждения на примере четырех ЛСВ. Первый ЛСВ, приводимый как в словаре Concise Oxford так и в словаре Webster’s New World, под номером 1, она называет «основным» и определяет его как “to go by moving the legs quickly” (Арнольд 1986: 51). В соответствии с логикой денотативно-референциального подхода к значению, она трактует употребление глагола run в таких сочетаниях как “The bus runs between Taunton and London” (ЛСВ 10 в WNW – “to go, as on a schedule; ply between two points [a bus that runs between Chicago and Detroit]”), “It makes the blood run cold” (ЛСВ 14 в WNW – “to move continuously or incessantly: often used figuratively [his tongue ran on and on]” и “The car runs on petrol” (ЛСВ 16 в WNW – to function or operate with or as with parts that revolve, slide, etc. [a machine that is running]”) как производные от исходного ЛСВ 1.

Значения run в сочетаниях типа “a bus that runs between Chicago and Detroit” она предлагает называть «расширенными» (extended), а в сочетаниях типа “It makes the blood run cold” – «иносказательными» (figurative). Однако и те, и другие явно описываются как производные. И. В. Арнольд утверждает, что в обоих выше указанных значениях семы on foot и quickly оказываются «подавленными». Таким образом, ЛСВ run без этих семантических признаков представляются результатом «подавления» каких-то признаков исходного варианта, т. е. по сути вторичными образованиями. Характер производности значения run в сочетаниях “The car runs on petrol” и “On the other side of the stream the bank ran up steeply” автор учебника не комментирует.

Механизмами образования новых ЛСВ одного слова в денотативно-референциальной традиции также считаются метафора и метонимия. Однако метафора трактуется не как источник значения в принципе, а как перенос наименования одного объекта на другой на основании сходства (Арнольд 1986: 65). Под метонимией же понимается перенос наименования с одного объекта на другой по принципу смежности.

Следуя логике денотативно-референциальной традиции, мы должны были бы рассматривать перечисленные здесь ЛСВ 10, 14, и 16 слова run как производные по принципу сходства от ЛСВ 1. Точно так же мы должны были бы трактовать и такие ЛСВ слова run как 4 to go, move, grow, etc. easily and freely, without hindrance or restraint; 7 a) to take part in a contest or race *b) to be a candidate in an election; 11 to go or pass lightly and rapidly [his eyes ran over the page]; 12 to be current, circulate [a rumor running through the town]; 17 to recur or return to the mind; 18 to flow [a running stream]; 19 to melt and flow [the wax ran]; 25 a) to continue in effect or force [a law running for twenty years] b) to continue to occur; recur [talent runs in the family]; 31 to be or continue at a specified size, price, amount, etc. [apples running four to the pound].

Мы перечислили только некоторые из ЛСВ, приводимых словарем Webster’s New World для непереходного варианта глагола run. Даже приведенных примеров достаточно для того, чтобы убедиться в сложности систематизации ЛСВ при попытке рассматривать их как результат сравнения всех обозначаемых им изменений с ЛСВ 1. Составляющие, которые в соответствии с теорией денотативного ядра должны быть «основными» для ЛСВ 1, встречаются в сравнительно небольшом количестве других вариантов: 5 to go away rapidly; flee; 8 to finish a contest or race in the specified position [to run last] – WNW; 2 (Cricket). (start to) traverse the length of pitch to score run; 4 go or travel hurriedly, precipitately, briefly, etc. – Concise Oxford.

Если мы действительно будем считать ЛСВ 1 за «исходный» вариант, а все остальные ЛСВ как производные, в первую очередь переносы «по сходству», то механизмы этих переносов будут представлять для нас трудноразрешимую исследовательскую загадку. Почему в сочетании “a rumour running through town”, rumour сравнивается именно с бегущим человеком, а не с текущей водой? И почему вообще встречаются сочетания типа “a running stream”, если есть слово flow? Тем более загадочными представляются сочетания типа “apples running four to the pound”. И. В. Арнольд дает следующее обобщение своему анализу полисемии глагола run: “though there is no single semantic component common to all the lexico-semantic variants of the verb run, every variant has something in common with at least one of the others” (Арнольд 1986: 51). Это утверждение, по сути, противоречит основному методологическому положению референциально-денотативной теории, в соответствии с которой у полисемантичного слова есть один основной вариант. Более того, представление метафорического механизма, лежащего в основании полисемии слова, как элементарного умозрительного сравнения между объектами ради выявления сходства, не позволяет нам объяснить единство категориальной структуры слова, которая позволяет ему оставаться самим собой во всех своих вариантах.

По всей вероятности большинство ЛСВ глагола run связаны интегральной схемой “an ability to be engaged in a forceful, cyclical, high speed, directional process”. Данная схема определяет сущность изменения как ощущение четкой направленности к цели, интенсивности происходящего и, одновременно, возможности восприятия стадийности происходящего. Это может быть как регулярная вычленимость элементов изменения (перемена опорной ноги); равномерность изменения в отношении к дискретным временным отрезкам (“running stream”, “a law running for twenty years”, “talent runs in the family” “a fence running through the woods”), регулярная квантифицируемость изменяющегося объекта по отношению к другой единице измерения (“apples running four to the pound”, “a repertoire running from tragedy to comedy”) и т. д.

Такие же значения как “On the other side of the stream the bank ran up steeply” явно являются производными по метонимическому принципу. Он предполагает метонимическое перенесение знака, обозначающего свойства передвижения по ровной поверхности, таких как равномерность и постоянство, на характеристику возможностей для такого движения, предоставляемых каким-либо объектом в структуре ситуации (the bank). И. В. Арнольд говорит об отсутствии в этом значении сем «быстро» и «перебирая ногами». Однако можно предполагать, что подобные контексты являются метонимическим расширением именно ЛСВ1, то есть этот вариант служит примером функционально-смежного переноса знака в рамках одной и той же ситуации, как это мы подробно рассматривали с случае с climb.

Еще один производный ЛСВ приводится в Webster’s New World по номером 21: «to be wet or covered with a flow [eyes running with tears]». В данном случае основным ЛСВ, послужившим основой метонимического расширения, является ЛСВ 18 “to flow [a running stream]”. Таким образом, ЛСВ 1 не является единственным источником метонимических расширений в системе полисемии глагола run.

В целом, выделение ЛСВ 1 как единственного основного значения глагола run представляется не оправданным как в синхроническом, так и в диахроническом плане. Во-первых, как мы видели, возникают сложности с объяснением системности закрепления всех перечисленных ЛСВ за одной лексической единицей, если мы считаем, что сема “перебирая ногами” является основообразующей. Во-вторых, словари отмечают большое количество ЛСВ, связанных с изменениями, вовлекающими жидкости и сыпучие тела. Решить, какие ЛСВ «первичнее» в материальном плане – связанные с перебиранием ногами или с перемещением жидкости – совсем не так просто. В диахроническом же плане словарь Webster’s New World приводит этимологическую справку, в соответствии с которой глагол run и в древнеанглийском имел значения “flow” и “run”, а индоевропейскому корню, к которому возводится происхождение этого глагола, приписывается гораздо более общее значение, связанное с обоими указанными вариантами, – “to set in motion, excite”.

Точно так же, говоря о полисемии слова beautiful, невозможно установить, что «денотативнее»: гармоничные черты человеческого лица, строение фигуры, форма и цвет фрукта или движения и упитанность животного. В связи с этим рассуждением, однако, представляется необходимым вспомнить об антропоцентрической сущности полисемии, которую мы рассмотрели выше. Все рассмотренные нами случаи полисемии у разных слов показывают, что психофизиологический опыт человека является исходной семантической матрицей, через призму которой человек категоризирует мир.

Однако нужно осторожно относиться к формулировке этого принципа. Психофизиологический опыт человека не является вещью в себе, относительно которой человек занимает позицию стороннего наблюдателя. Психофизиологический опыт возникает в процессе контактов человека с окружением. Человек при этом не выделяет свое тело и его элементы как самодостаточный эталон для умозрительных сравнений, а формирует образные языковые матрицы удовлетворения своих психофизиологических потребностей, которые определяют для него ряды функциональных подобий и соотношений.

Основа формирования этих рядов, будь они представлены в словесной полисемии или в более сложных языковых комплексах, должна исследоваться лингво-антропологическими методами. Попытки выявить ее путем установления формально-логического сходства между явлениями человеческой физиологии (например, действием run), которые рассматриваются как атомарные факты, и какими-либо другими явлениями материального мира или абстрактными представлениями, часто оказываются непродуктивными.

В этом отношении показательно, что при денотативно-референциальном подходе полисемия трактуется как нечто из ряда вон выходящее даже тогда, когда за исходное «прямое» значение слова принимается такой ЛСВ, который обозначает некоторое явление человеческой физиологии или социальные отношения в человеческом обществе.

Например, в одной из своих статей И. В. Арнольд рассматривает метафорический механизм образования новых значений и модификацию категориального состава ЛСВ как «парадокс» на следующем основании: «хотя распределение сем в составе значения ЛСВ всегда иерархично и классема является главной семой, она же наиболее подвижна, т. е. в случае переносных значений ЛСВ одного слова отличаются именно классемами, а семантическое единство слова сохраняется за счет итеративности сем, которая с иерархическим местом семы не коррелирует» (Арнольд 1999а: 118).

В качестве одного из примеров такого «парадокса» исследовательница приводит слово host: «Так, host при исходном варианте «хозяин, в несколько более специализированном – тот, кто обеспечивает жильем», с 1970 года употребляется в технике в значении «ЭВМ, одновременно обслуживающая несколько потребителей по нескольким каналам»» (Арнольд 1999а: 119–120). Под «классемой» в данном случае понимаются категории, относящие соответствующие значения слова host к различным сферам опыта: социальные отношения и компьютерная техника.

Однако, если понимать принцип антропоморфизма как способность человека проецировать свои потребности в различных сферах опыта на основании образной аналогии, то ничего «парадоксального» в подвижности тех категорий, которые И. В. Арнольд называет «классемами» не наблюдается. Она пишет: «Сохраняется идея источника обеспечения, но классема, тематическая сема и некоторые дифференциальные семы меняются» (Арнольд 1999а: 120). Но «идея источника обеспечения» является отнюдь не подчиненной, это часть интегральной категориальной схемы, объединяющей все ЛСВ слова host.

Словарь Webster’s New World приводит 6 ЛСВ для слова host. Все они являются основными, поскольку реализуют единую интегральную категорию “a source of comfort <nourishment, warmth, etc.> for incoming outsiders”: 1 one who entertains guests either at home or elsewhere; 2 a person who keeps an inn or hotel; innkeeper; a country or area that provides place and services for a competition or event [the city will be host to the Olympics]; 4 a) any organism on or in which a parasitic organism lives for nourishment or protection b) an individual, esp. an embryo, into which a graft is inserted; 5 Comput. the main or central computer in a network; 6 Radio, TV the person who conducts a program that features informal conversation, interviews, etc.

Замечательно, что среди шести перечисленных ЛСВ можно наблюдать целую шкалу «одушевленности» обозначемых объектов: “a person”, “any organism”, “an embryo”, “a computer”. При этом любой из этих объектов выполняет идентичные функции в структуре различных словесных ситуаций, которые очевидно связаны с потребностями человека, что позволяет представить закономерности, далекие от непосредственных привычных для человека действий как бы «очеловеченными». В этой связи любопытно отметить значение 4а. Совершенно очевидно, что такое словоупотребление возможно только в научной речи, где паразитический организм оказывается в центре интереса исследователя и исследователю необходимо четко сформулировать характер отношения этого организма к среде. Вряд ли семейный врач придет к больному и скажет ему: * “An influenza virus has found a host in you”.

В заключение разговора о подходе к полисемии с точки зрения денотативно-референциальной методологии следует отметить, что явлении полисемии часто трактуется как одно из доказательств «асимметрии плана выражения и плана содержания» в языке. Так, С. Д. Кацнельсон пишет: «Разумеется, совмещение нескольких лексических значений в одном слове не проходит бесследно для самих значений, которые нередко осложняются при этом добавочными стилистическими оттенками и требуют особых ситуативных или контекстуальных условий для своего обнаружения. Специфические обстоятельства, сопутствующие полисемии, не снимают, однако, самого факта сосуществования многих значений «под крышей» единого слова» (Кацнельсон 2002: 131).

При таком взгляде на полисемию отрицается содержательное единство структуры ЛСВ, недаром С. Д. Кацнельсон протестует против попыток выявить семантическую основу единства словесного значения: «Говоря о лексических значениях мы имеем в виду не надуманные «общие значения», искусственно конструируемые некоторыми языковедами для каждого слова, а реальные значения, которых в слове может быть – и обыкновенно бывает – более одного» (Кацнельсон 2002: 131).

Как показывают современные исследования, эта позиция некорректна. ЛСВ одного слова всегда образуют систему, обозначая объект, изменение, свойство объекта одного типа. Даже исследования, проводившиеся в рамках денотативной методологии, выявили типические структуры ЛСВ у различного рода лексем (Арнольд 1999б). Таким образом, полисемия как таковая не является аргументом в пользу несоответствия между планом выражения и планом содержания в языке.