Текст книги "Флейта гамельнского крысолова"

Шумный, горластый, окруженный вооруженными вассалами, в день их судьбоносной встречи Уго фон Ливеншталь расположился за длинным столом придорожной харчевни и подкреплялся жареной бараниной, обильно заливая ее пивом. Увидев входящего в низкие двери Йозефа, он стукнул кружкой по столу и проревел:

– Ну, вот и добрый соперник пожаловал! Эй, рыцарь! Вызываю тебя на поединок! Я, барон фон Ливеншталь, желаю биться с тобой пешим или конным, на ручных мечах или мечах ножных! Выбирай оружие!

– Вы ошибаетесь, господин, – учтиво проговорил Йозеф. Высокий, статный, он и в самом деле производил впечатление благородного сеньора. – Я не рыцарь, и вы не можете со мной биться на равных.

– Кто же ты, кабан тебя дери? – вскинул брови развалившийся за столом гигант, рассматривая широкоплечую фигуру собеседника в добротных кожаных доспехах, которые пристало носить дворянину.

– Йозеф Крафт, начинающий медик, ваша светлость.

– Начинающий? – недоверчиво переспросил барон. – Как это понимать? Студиозус, что ли?

– Можно и так сказать, – уклончиво ответствовал юноша, снимая шляпу. – На доктора я так и не выучился, но в Святой земле, куда я направляюсь, мои скромные знания могут быть полезны.

– Ты держишь путь в Иерусалим, студиозус Йозеф Крафт? – Кружка ударила по дереву стола. – Вот так удача! Присоединяйся к моему отряду, личный врач мне не помешает!

Барон столкнул со скамейки сидевшего рядом сотрапезника из подручных и указал на освободившееся место.

– Присаживайся, Йозеф, поешь со мной, – требовательно проговорил рыцарь. – Соглашайся, не пожалеешь! Буду платить тебе золотом, и харчи за мой счет.

– Благодарю вас, ваша светлость, с радостью приму столь великодушное предложение, – склонил голову юноша, направляясь к столу.

Пока Йозеф вел приятную беседу с рыцарем, мальчишка-слуга деловито заносил в помещение его нехитрый скарб – переметные сумы с провиантом и набором лекарских инструментов. Тем же вечером барону потребовалась медицинская помощь. Йозеф терпеливо держал перед ним таз, стараясь не смотреть на содержимое желудка, с нечеловеческим рычанием изрыгаемое Уго, а затем заботливо поил обжору-рыцаря отваром целебных трав.

Путь до Иерусалима длился без малого три года, и в тех землях, по которым проходил отряд барона, множились погромы и разрушения. Харчи и предметы первой необходимости вассалы фон Ливеншталя без долгих разговоров отбирали у селян, и в первое время Йозеф отказывался есть ворованное. Но чем ближе они подходили к Иерусалиму и чем больше им на пути встречались отряды крестоносцев из самых разных земель, тем отчетливее лекарь видел, что разбой и грабеж – обычная практика и по-другому Христовы воины не мыслят своего существования. Где-то в глубине души Йозеф ликовал – ведь он был прав, когда отрекся от бога! Господь и в самом деле либо сошел с ума, либо умер, если попускает такую несправедливость!

Проделав долгий, полный трудностей и лишений путь, отряд Уго фон Ливеншталя осел в портовой Акре, местечке, где для многих крестоносцев так и осталась похороненной мечта о Святой земле. Расположенный на южной стороне полуострова залива Хайфы, город Акры являлся воротами в Иерусалим. На этот момент город занимали сарацины. Но было время, когда Иерусалим взяли крестоносцы. На месте снесенных мечетей и синагог христовы воины воздвигли церкви, практически полностью вырезав коренное население Иерусалима и разграбив дома горожан, чем вызвали жажду мести и иудеев, и мусульман.

Собрав войска, султан Саладияр, прибывший из Дамаска, ударил по городу, сломив осаду. На решающую битву крестоносцы взяли святыню – часть креста Господня, и сарацины, разбив неприятеля, завладели этой реликвией. Потеряв священный крест, крестоносцы были согласны на любые уступки, в том числе и на то, чтобы освободить Иерусалим, но с одним-единственным условием – пусть вернут их крест. Но коварный Саладияр тянул с возвращением, придерживая у себя христианскую святыню, как средство влияния на врага. И воинам Христовым ничего не оставалось, как со всей Европы стекаться к Иерусалиму, готовя новый Крестовый поход.

Именно в Акрах оседали все вновь прибывшие крестоносцы, разбивая лагеря на побережье в окрестностях города. Самые воинственные и жадные из вновь прибывших в ожидании сулящего немалые барыши похода на Иерусалим принимались враждовать с расположившимися по соседству рыцарями, захватывая их доспехи и лошадей. А самые дерзкие – даже нападали на торговые караваны. Немецкий барон был жаден и воинственен, и тут же передрался со всеми соседями, пополнив запасы оружия за их счет. Да и дерзости Уго фон Ливеншталю было не занимать, потому он и принялся грабить прибывающих в Акру путников – и иудеев, и мусульман.

Обещанную лекарю плату барон отдавал исправно, и на эти деньги Йозеф покупал невольников. Само собой, юных красоток барон оставлял себе. Крепких мужчин и здоровых женщин, пригодных для тяжелых работ, разбирали вассалы. Но Йозефа это мало печалило – его интересовали лишь иудеи преклонных лет, от которых лекарь надеялся научиться языку и постичь основы древних традиций. Еще студиозуса Крафта прельщали изредка попадающие в плен сарацинские лекари, знатоки своего мастерства, у которых крестоносцы опасались лечиться.

Чтобы избежать тяжелого невольничьего труда, старцы охотно шли за Йозефом, выторговывавшим для них кратковременную свободу, и делились своими секретами, показывая, как ампутировать раздробленную конечность, зашить вспоротый живот или снять пленку с невидящего глаза. Благо недужных в условиях непрекращающейся войны было хоть отбавляй. Но, несмотря на постоянно множащийся багаж знаний, юношу все же не оставляло чувство, будто он упускает что-то существенное, и Йозеф буквально бредил идеей отправиться в Исфахан, на обучение к Абу Гамеду.

Однако первый купленный им иудейский старец – по виду мудрец, оказался на редкость несговорчивым. Забившись в угол лекарской палатки, он дни напролет сидел на корточках и отказывался назвать свое имя и принимать пищу из рук Йозефа. Промучившись с ним, юноша отступил, решив попытать счастья с еще одним старцем.

Второй попавший к Йозефу иудей, по имени Исаак, охотно вызвался помочь, но, так как сам он прожил жизнь погонщика ослов и не был силен в иудейской грамоте, за два года непрестанных уроков смог выучить лекаря лишь разговорной речи и простейшим обрядам своего народа. Для грандиозных же замыслов Йозефа Крафта этого было явно недостаточно. И вот теперь в палатке дожидается только что купленный третий старец, вида образованного и благочестивого. Смотрит просительно, улыбается заискивающе, что внушает определенные надежды.

– Ваша правда, барон, – снимая с огня закипевший котелок, отозвался лекарь. – Провести время со знающими людьми зачастую бывает гораздо приятнее, чем с самыми прекрасными женщинами.

Скрывшись под гогот барона за пологом палатки, Йозеф разлил чай по четырем глиняным чашкам, придвинув одну из них безымянному гордецу, вторую – вновь приобретенному невольнику, третью торопливо взял Исаак, оставив последнюю чашку с душистым травяным настоем лекарю. Тем временем Йозеф достал из холщового мешка хлеб, разделил на четыре части и рядом положил на стол круг сыра, крупно порезав на ломти. Исаак жадно схватил хлеб, пристроил на него кусок сыра и принялся быстро есть. Но ни надменный старец, ни новенький к пище не притронулись.

На запястье только что купленного невольника Йозеф рассмотрел выбитую на пергаментной коже сизую пентаграмму и теперь недоумевал, что бы это могло означать. Обхватив ладонями глиняную чашку, обладатель пентаграммы склонил голову набок и тихо проговорил на идиш:

– Хозяин! Твой раб Исаак уверяет, что ты понимаешь по-нашему. Это хорошо.

– Вот как? Почему? – переставая жевать, удивился Йозеф.

– У нас мало времени. Ты точно меня понимаешь?

– Вполне, – кивнул юноша.

– Тогда слушай и не перебивай. Караван, который вы ограбили, следовал из Египта в Иерусалим к султану Саладияру. С нами была сестра султана Зарина. По нашей просьбе она везла Саладияру на хранение реликвию нашего братства – книгу «Доминатон». «Доминатон» спрятан в одежде моей дочери, Ривки. Ваши люди убили сестру султана как раз тогда, когда ее брат собирался передать крестоносцам крест Господень. С минуты на минуту печальная весть достигнет Иерусалима. Не сомневаюсь, что султан пойдет на Акры войной. Здесь мигом окажутся мамелюки и сравняют лагерь с землей. Я не могу допустить, чтобы Ривка погибла, а еще больше не могу допустить, чтобы «Доминатон» попал не в те руки.

– Доминатон? Это еще что?

– Книга книг. Труд учеников Пифагора, написанный мистиком Порфирием. Как последователи великого Учителя, мы чтим его заветы и называем себя «просвещенные».

В палатке раздалось громкое шипение, заглушившее чавканье Исаака, из угла блеснули злые черные глаза и гортанный голос несговорчивого иудея прокаркал:

– Отступник! Предатель веры отцов и своего народа! Ты служишь дьяволу! Я сразу узнал в тебе проклятого иллюмината, как только увидел мерзкий знак на твоей руке!

– Слепая вера затмила вам разум, ребе, – с достоинством ответствовал член братства, обернувшись к скрючившемуся на земле иссохшему старцу. – Вы правы лишь в одном – мой род и в самом деле вот уже много веков хранит сокровища человеческой мысли, открытые Пифагором. Если бы вы не были столь предвзяты, то заметили бы, что Пифагор – такой же пророк, как и Моисей.

– Чтоб ты скорее сдох, богохульник!

– Вы правы, ребе. Как это ни прискорбно, я так же, как и вы, умру гораздо скорее, чем собирался. Но я, согласно моей вере, вскоре вернусь на эту землю для новой жизни, в отличие от вас, святой отец. А вас, юноша, я прошу только об одном – спасите Ривку и «Доминатон».

– Кому передать книгу?

– Ривка знает. Мою дочь легко узнать по такому же знаку. – Старик вытянул руку, указывая на чернеющую на запястье пятиконечную звезду. – Что же вы сидите? С минуты на минуту здесь будут люди Саладияра!

– Она хотя бы красива, дочь твоя Ривка? – захихикал Исаак. – А то, может, хозяину не стоит из-за нее рисковать?

– Юноша ничем не рискует. Он просто по моему совету спасет свою жизнь. А заодно поможет моей дочери. Так сказать, в ответ на любезность оказывает любезность мне. Разве это не справедливо?

– Вполне справедливо! Я иду! – решился наконец Йозеф.

Он поднялся с циновки и выскользнул в темноту ночи. Вязкая духота окутала лекаря, багряные отблески догорающих костров вспыхивали и затухали на белых походных палатках, вставших лагерем внутри городской стены. Сбившись в группки, прикованные к столбам цепями невольники и невольницы спали прямо на песке. Перед шатром барона, выделявшегося среди других палаток размерами и пышностью, дожидаясь своей очереди, покорно сидела плотно сбившаяся стайка девушек под присмотром старой румынки, всей душой преданной немецкому рыцарю, некогда сохранившему старухе жизнь.

Лишь одна из невольниц, обхватив себя за плечи и положив голову на согнутые колени, держалась особняком. Йозеф подошел к девушке и взял за правую руку. Так и есть. Пентаграмма. В ответ на ее недоуменный взгляд лекарь ободряюще улыбнулся и торопливо устремился к плотно задернутому пологу шатра. Старуха подскочила к Йозефу и, не пуская, протестующе замахала руками, точно вспугнутая птица крыльями.

– Тише, Магаран, – успокаивающе заговорил Йозеф, приобнимая худое старушечье тело под льняной туникой и неназойливо отстраняя стражницу от дверей. – Или ты забыла, что наш хозяин получил ранение? Нужна ежевечерняя перевязка.

Лекарь решительно убрал старуху с дороги и, отдернув плотную ткань, шагнул в палатку фон Ливеншталя. В полумраке, освещенном светом жаровни, Йозеф увидел потную жирную спину рычащего на шкурах свиноподобного сюзерена, под которым тоненько всхлипывала хрупкая смуглая невольница. Йоган постоял у порога, затем кашлянул и проговорил:

– Ваше сиятельство, я проходил мимо и случайно обратил внимание. Одна из невольниц, кажется, на сносях… Не прикажете осмотреть ее, чтобы не возникло неожиданностей?

– Осматривай, черт тебя дери! – не прерываясь, рявкнул Уго фон Ливеншталь.

– Слушаюсь, ваше сиятельство, – выходя из палатки, пробормотал Йозеф, шагнул в темноту и оказался перед старухой.

– Барон распорядился осмотреть одну из невольниц, – сообщил он.

– Которую? – вскинулась Магаран, мелко семеня рядом с ним.

– Ту, которая производит впечатление беременной. Вот эту, – подхватывая Ривку за локоть и грубо поднимая с песка, откликнулся лекарь. И, заметив сомнение в черных глазах старухи, с напором проговорил: – Ты мне не веришь, Магаран? Тогда сама спроси у хозяина.

Старуха снова замахала сухими и темными, как ветки увядшего дерева, руками, поспешно вернувшись на свое место рядом с девушками. Ривка сопротивлялась, но лекарь настойчиво тащил ее по песку в сторону часовни святого Иоанна, высившейся на холме. При этом он то и дело поглядывал в сторону Иерусалима, ожидая и боясь увидеть в сгущающейся ночной темноте огни мамелюкских факелов. Ривка на ходу поддерживала живот, словно и в самом деле ждала ребенка. Поступь девушки была неуверенной, движения медленными и плавными, как будто она была полна до краев и опасалась себя расплескать.

В очередной раз оглянувшись на Вечный город, Йозеф в ужасе зажмурился. Черноту арабской ночи осветило зарево факелов, стремительно приближающееся к Акрам. Лекарь сжал руку девушки в своей ладони и, остановившись, склонился в темноте к ее лицу, стараясь рассмотреть глаза.

– Ривка, выньте же наконец книгу! Она у вас в юбках, я знаю! – резко сказал он на ее языке. – Из-за ее тяжести вы не можете быстро идти!

Ривка стояла, как громом пораженная, не двигаясь с места и не выполняя его просьбы.

– Берите в руки «Доминатон» и побежали к часовне, иначе нас убьют! – рявкнул Крафт, грозным окриком рассчитывая вывести иудейку из оцепенения. – Ваш отец просил спасти вас и книгу, а в часовне есть потайной ход!

Девушка посмотрела на приближающееся зарево огней, перевела взгляд на Йозефа и, перестав стесняться, вскинула юбки. Прежде, чем Йозеф успел благовоспитанно отвернуться, перед ним сверкнули в темноте стройные белые ножки, и на песок выпала оббитая медью инкунабула в переплете темной кожи. Недоверчиво поглядывая на Йозефа, девушка подхватила книгу с песка и со всех ног понеслась в сторону строения на холме, темнеющего острой крышей, увенчанной крестом. Буквально через пару минут они были в часовне, и Ривка, прижав к груди «Доминатон» и закрыв глаза, устало опустилась на скамью перед алтарем.

– Нам нельзя здесь находиться, сюда могут войти. – Йозеф потянул девушку за рукав. – Нужно уходить через подземный ход.

Про подземный ход лекарь узнал от тамплиера Виктора де Лиза, до недавнего времени водившего дружбу с бароном фон Ливеншталем. Как-то, перебрав вина, рыцарь-храмовник похвастался, что на случай осады Акров у тамплиеров готовы пути отступления. Достаточно лишь укрыться в часовне святого Иоанна и проникнуть под алтарь, откуда открывается подземный ход до самого моря.

Не замечая чересчур заинтересованных взглядов, храмовник вдруг перешел к откровениям, в которые, учитывая завистливый и жадный характер фон Ливеншталя, пускаться уж точно не стоило. Размякнув от вина и доброй еды, гость принялся рассказывать, что сопровождение христианских паломников до Святой земли и защита их от сарацинов – дельце весьма и весьма прибыльное, ибо не только хорошо оплачивается, но и сулит немалые барыши другого рода. Виктор де Лиз подмигнул, рассчитывая на понимание приятеля, и продолжал рассказ.

– По пути, – говорил он, – караваны с паломниками частенько пропадают, а поди, разберись, были тому причиной сарацины или не были?

Йозеф, присутствующий при беседе, отчетливо видел, что барон – далеко и сам не херувим – поражен вероломством тамплиера.

– Это что же получается? – взревел немец. – Тамплиеры грабят доверившихся им христиан? Мы нападаем только на иудеев и мусульман, а вы, защитнички, запускаете алчную лапу в мошну братьев наших во Христе?

Йозефу вспомнились разоренные села единоверцев на пути в Иерусалим, но, зная взрывной характер патрона, лекарь поостерегся напоминать об этом фон Ливеншталю. Тем более что, преисполнившись праведного гнева, барон уже схватился за оружие и вызвал храмовника на бой, пешим или конным, на ручных мечах или на ножных. И в первую же минуту дуэли заколол едва держащегося на ногах противника.

Любознательный лекарь уже на следующую ночь прогулялся к часовне и обследовал алтарь, и в самом деле обнаружив под ним запирающийся на нехитрый замок потайной ход. Теперь этот ход был как нельзя более кстати.

Йозеф заглянул в нишу алтаря, собираясь подковырнуть замок специально прихваченным для этого ланцетом, но дверная решетка оказалась открыта. Поддерживая Ривку под руку, Крафт все глубже и глубже спускался под землю, нащупывая ногами высеченные каменные крутые ступени и страшась оступиться в кромешной темноте. Вдруг Йозеф почувствовал, как шедшая рядом с ним девушка дернулась, и в следующий момент ее рука выскользнула из его ладони. Падая, Ривка пронзительно закричала, и на ее крик из глубины подземелья откликнулся низкий мужской голос, по-французски требовавший ответа на вопрос, что случилось.

Стараясь двигаться бесшумно, Йозеф сполз по ступеням до самого низа и, шаря вокруг себя руками, нащупал лежащую на каменном полу девушку. Рядом с Ривкой он нащупал острый кованый угол и упругий гладкий корешок «Доминатона». Вдали показался огонек. Сначала неяркий, свет постепенно приближался, и, наконец, привыкшие к темноте глаза юноши различили смутный силуэт несущего факел человека.

Сосчитав до десяти, врач справился с охватившей его паникой, и, зажимая Ривке ладонью рот, чтобы она не стонала, проворно втянул девушку в небольшое углубление под лестницей. Подхватив книгу, забрался в убежище и затаился рядом с пришедшей в себя иудейкой. Округлив глаза, она с ужасом смотрела на прошествовавшие мимо них две пары ног в сапогах и на развевающиеся белые плащи поднимающихся по лестнице тамплиеров.

– Вы зря беспокоились, брат. Должно быть, это звякнула опрокинутая ветром потухшая жаровня рядом с лестницей.

– Сквозняк, – подхватил второй. – Запирай не запирай выход у моря, все равно сквозь решетки гуляет ветер.

Скрипнула потайная дверца, ведущая под алтарь, лязгнул запирающийся замок, и все стихло.

– Вы как? – одними губами спросил Йозеф, пытаясь рассмотреть в темноте ее лицо.

– Голова болит, – поморщилась девушка. – И спина. Я, кажется, не чувствую ног.

– Вам лучше поспать.

– Лучше, – покорно согласилась Ривка. И тут же спохватилась: – Где «Доминатон»? У вас?

– Все в порядке, книга здесь.

Ривка тяжело откинулась на кирпичную кладку. Укрыв девушку своим плащом, медик присел у нее в ногах. Вдруг Ривка вздрогнула и прижала лежащую на полу книгу к себе.

– Мне необходимо как можно скорее передать «Доминатон» султану Саладияру. Вы мне поможете?

– Конечно. Но почему именно султану?

– Он сумеет сохранить «Доминатон», раз сумел навести порядок в храме Гроба Господня. Ни для кого не секрет, что ключи от храма хранятся в мусульманской семье Юдэх, а право отпирать и запирать двери храма этими ключами принадлежит другой мусульманской семье, Нуссейбэх. Отец подумал, что вместе с ключом от храма семья Юдэх могла бы хранить книгу книг.

– Ваш род не может хранить книгу сам? Что же в ней такого?

– Я не могу вам это открыть. Скажу только, что постигший мудрость ее станет самым великим человеком на земле.

– Что-то я ничего не слышал о столь мудрой книге.

– Никто не слышал. Знают только те, кто должен знать. Отец увез книгу из Египта с тем, чтобы отдать на хранение в Иерусалим, ибо султану Саладияру наша мудрость не нужна. Султан – не игрок. Он только счет ведет. И уж точно не станет вникать в то, что написано в какой-то старой книге.

Йозефу вдруг нестерпимо захотелось проникнуть в чужую тайну, и он требовательно проговорил:

– Расскажите, о чем книга! Или я сам прочту!

– Вам это не суждено – книга на древнегреческом. В наши дни мало кто помнит этот язык.

– Вы правы, Ривка, – не слишком уверенно проговорил лекарь.

Голос девушки становился все тише, переходя в сонное бормотание. Уже засыпая, Ривка улыбнулась и прошептала:

– Не забудьте, добрый юноша – вы обещали мне помочь.

Вскоре ее дыхание сделалось ровным, пульс замедлился и пришел в норму. Убедившись, что девушка заснула, Йозеф выбрался из-под лестницы и, придерживаясь за стену, двинулся вперед, на разведку. Дойдя до поворота, свернул за угол и увидел светлеющий полукруг выхода, забранный решеткой. На фоне полукруга лазоревого неба можно было различить темные конусы незажженных факелов, прикрепленные к стене.

Лекарь дошел до конца коридора, приблизился к опущенной решетке и, ухватившись за толстые прутья, попытался поднять. Одному справиться с преградой оказалось не под силу, и Йозеф двинулся в обратный путь, по дороге прихватив со стены один из факелов. Остановившись у поворота – места, где кончались рассветные отблески и начиналась тьма, Крафт вынул из укромного местечка в складках штанов трут и, чиркнув огнивом, запалил обугленную ветошь факела. Дальше он, неся перед собой источник света, следовал по освещенному проходу, прислушиваясь и держа направление на едва различимое в тишине сонное дыхание Ривки.

Приблизившись к лестнице, склонился и заботливо поправил съехавший на пол плащ, прикрывая ноги девушки. Только теперь он смог как следует ее рассмотреть. Ривка была красива. Очень красива. Возможно, в более подходящий момент Йозеф даже увлекся бы ею, но сейчас не красота иудейки привлекла внимание лекаря. Он рассматривал книгу книг. Воткнув факел в песчаный грунт, он протянул руку и поднял лежащий рядом с Ривкой «Доминатон». Скрестив ноги по-турецки, уселся поудобнее, откинул медную застежку, с трепетом открыл первую страницу и принялся читать. Древнегреческий он знал так же хорошо, как и латынь, ибо усердно занимался этими языками в университете, поэтому с увлечением принялся за вступление.

«Еще Геродот называл Пифагора величайшим эллинским мудрецом, – так начиналось повествование. – Однако не уступали мудрецу в учености и Пифагоровы ученики – философ Ямвлих, историк Диоген, а также я, отвергнутый учителем Порфирий. Во всем мы следовали заповедям учителя, но смерть его, ужасная и несвоевременная, показывает, что не всегда мудрейший был прав. Дабы составить представление о величайшем из мужей эллинских Пифагоре Самосском и его учении, надобно начать с самого его рождения.

Родился Пифагор в семье золотых дел мастера Мнесарха. Рождение ребенка предсказала дельфийская Пифия, сообщив счастливому отцу, что новорожденный принесет столько пользы и добра людям, сколько не приносил и не принесет в будущем никто другой. На радостях Мнесарх нарек младенца Пифагором – то есть «предсказанный Пифией». Отец хотел сделать сына наследником премудростей своего ремесла, но мальчик проявлял способности к высоким наукам, и Мнесарх отправил сына странствовать.

Пифагор встречался чуть ли не со всеми известными мудрецами нашей эпохи и впитал в себя все накопленное человечеством знание. Первый учитель его, Гермодамас, преподал ученику основы музыки, живописи и посвятил в тайны Природы, а потом направил продолжать обучение в Египет. На долгом пути в страну всемогущих жрецов юноша брал уроки астрологии, нумерологии, медицины и других наук. Затем прошел краткий курс обучения у сидонских жрецов.

Самосский правитель тиран Поликрит снабдил Пифагора рекомендательным письмом к своему союзнику фараону Амассису, благодаря чему ищущего знаний юношу допустили к обучению у мемфисской жреческой касты и посвятили в таинства, запретные для чужеземцев. Здесь Пифагор провел двадцать два года, пока Египет не завоевал персидский царь Камбиз. Пифагора увели в числе пленников в Вавилон, но и здесь, будучи плененным, он продолжил учебу у халдейских магов.

По истечении двенадцати лет царь Дарий возвратил пятидесятишестилетнему Пифагору свободу, и мудрец обосновался в греческой колонии Кротон, где, собрав группу аристократов, начал проповедовать теорию об «облагораживании невежественного народа, достигнуть коего, возможно, там, где власть принадлежит касте мудрых и знающих людей, которым народ повинуется в чем-то безоговорочно, как дети родителям, а в остальном сознательно, подчиняясь нравственному авторитету».

Пифагор и мы, его ученики, образовали подобие религиозного ордена, «братства посвященных просвещенных», состоящего из касты единомышленников, обожествляющих своего учителя. Наша деятельность носила тайный характер. Новых членов принимали по особому ритуалу, допуская к обучению только после строгого испытания – пятилетнего обета молчания. Мы, члены пифагорийского кружка, имеем специальный знак – пентаграмму, по которой узнаем друг друга. Каждый новый член дает клятву сохранять в тайне все, что происходит в школе, а также не рассказывать ничего о Пифагоре, которого мы, его последователи, признаем пророком.

Идея облагородить невежественный народ не оставляла учителя ни на минуту, и по инициативе Пифагора был создан аристократический правящий орган – «Совет трехсот», возглавляемый Учителем в течение двадцати пяти лет. Постепенно, вместе с распространением пифагорийских школ по соседним городам, распространялось и влияние «Совета трехсот».

«Совет» стал изменять законы в этих городах в соответствии с учением. Недовольство большинства, не желающего «безоговорочно подчиняться, как дети родителям», теориям «избранных просвещенных», вылилось в кровавый мятеж. Спасаясь от народного гнева, Пифагор вместе со своими учениками перебрался в соседний Таренте. Но и тут народ решительно восстал против тайной организации «избранных», и в возрасте восьмидесяти лет Пифагор погиб в уличной схватке.

И вот я, Порфирий, горюя об утрате Учителя, берусь за искоренение его ошибок. Основное заблуждение Пифагора заключается в том, что он верил в разум невежественной толпы, надеясь увлечь ее уговорами, в то время как следует без разговоров вести толпу за собой известным только мудрому путем. Инструменту, при помощи которого сие возможно, и посвящена данная книга».

На этом вступление заканчивалось. Йозеф перевернул страницу и с любопытством принялся за первую главу. Из этой главы следовало, что, согласно учению Пифагора о «Гармонии сфер», существует музыкально-математическое устройство космоса, берущее свое начало в халдейской, египетской и китайской традиции. Слышать музыку сфер был способен только Пифагор, остальные же смертные не различают ее, хотя ежесекундно находятся под ее воздействием. На основании учения пифагорийцев при помощи сложных математических расчетов мистиком Порфирием был изобретен совершенный музыкальный инструмент – доминатон, способный влиять на музыку сфер и изменять ее звучание, заставляя всякого обладателя души неосознанно следовать за инструментом.

Далее, во второй главе, были представлены рисунки и схемы, позволяющие создать доминатон любому образованному человеку, а в третьей главе книги книг Йозеф обнаружил сборник невм[3]3
  Знаки для записи музыкальных фраз, предшествовавшие нотам.


[Закрыть] для различных живых существ. Йозеф всмотрелся в сложную схему с подробными пояснениями под каждым рисунком, заглянул в самый конец инкунабулы, где пестрели закорючки передающих музыку знаков, и, вздрогнув от неожиданности, в страхе захлопнул книгу – наверху стукнула дверь, и по лестнице, сбегая, загремели чьи-то шаги.

Поспешно накрыв факел шляпой, лекарь затаился в темноте. Человек хоть и торопился, однако бежал так, будто был пьян. Факел в его руке скакал, как безумный. Миновав последнюю ступеньку, бежавший вдруг обмяк и, прижавшись спиной к стене, сполз вниз, уронив мерцающий факел рядом с собой. Стараясь не делать лишних движений, способных вызвать шум, Йозеф на четвереньках подобрался к упавшему и в слабых отблесках пламени увидел, что перед ним рыцарь-храмовник. Белый, с черным крестом плащ и дорогие, миланской работы доспехи были залиты кровью. Тугая струя, пульсируя, выбивалась из-под сарацинской стрелы, пробившей кадык. Несомненно, крестоносец был мертв, и в предсмертной судороге крепко сжимал в руке объемный мешок из черной холстины.

Наверху послышались взволнованные голоса, громко между собой переговаривающиеся по-французски, и у Йозефа была всего лишь пара секунд на принятие решения. Поколебавшись, лекарь снял с покойного тамплиера шлем, нахлобучив себе на голову, сдернул плащ и, с силой разжав закоченевшие пальцы, потянул на себя мешок, оказавшийся необыкновенно тяжелым. Поставил мешок себе в ноги, накинул на плечи белый плащ с крестом, и, не обращая внимания на то, что ткань в его руках липкая, влажная и оставляет на одежде кровавые следы, щелкнул пряжкой, застегивая.

Торопливо оттащил тело крестоносца под лестницу, привалив рядом с Ривкой, и потянулся за книгой, думая потом затоптать еле тлеющий факел покойника-француза и в темноте скрыться, но неожиданно для себя встретился глазами со страшным взглядом проснувшейся девушки. Иудейка все поняла, Йозеф это видел по ее трясущимся губам и жгучим, мечущим молнии глазам, готовым испепелить предателя.

– Оставьте книгу, – чуть слышно прошептала она, делая движение по направлению к «Доминатону», но полученные при падении травмы не позволили ей придвинуть к себе лежащий на земле тяжелый том.

Проворно затушив факел, юноша подхватил книгу книг и притих, дожидаясь, когда закончат спускаться перекликающиеся тамплиеры. Траекторию их движения лекарь отслеживал по мерцающему факелу в вытянутой руке впередиидущего храмовника. Ривка подползла вплотную к лекарю и, пыхтя, принялась вырывать книгу из рук. Был момент, когда Йозеф подумал, что все пропало. Что их возню вот-вот обнаружат. Не могут не обнаружить. И тогда смерть. Зажав Ривке рот, он навалился на девушку всем телом, и так лежал, прислушиваясь к взволнованным голосам французов.

Укусив за мякоть ладони, Ривка вывернулась из его цепкой хватки, набрав в грудь побольше воздуха и собираясь закричать. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Йозеф Крафт скользнул рукой вдоль голенища сапога и выдернул из подкладки остро заточенный ланцет. Не глядя, куда бьет, размахнулся и всадил лезвие медицинского ножа в податливую теплую мякоть, сладко пахнущую лавандой и кобыльим молоком. Он бил до тех пор, пока напружинившееся девичье тело под ним не обмякло, перестав вырываться и биться в конвульсиях. Полежав в тишине пару минут и понаблюдав за происходящим, Йозеф понял, что рыцарям-храмовникам ни до чего, кроме собственного спасения, дела нет и никто не станет интересоваться, кто он и что здесь делает.