Текст книги "Дом мечтателей"

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Однажды утром в клинику позвонил Альберт Бенедиктович. Его очень интересовали дела сына.

– Понимаешь, – начал он рассказывать Надежде Константиновне, – я волнуюсь за него. Он со мной практически не разговаривает, я не знаю, что творится в его жизни, а тем более в голове.

Надежда Константиновна постаралась успокоить взволнованного отца.

– Со своей стороны я могу сказать, что Кеша внимательный и чуткий мальчик. Иногда он бывает чересчур восприимчив к рабочим вопросам, но с опытом это все притупляется. Он ответственно выполняет свою работу, у него нет излишней брезгливости к людям, и он с легкостью располагает к себе пациентов.

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Знаешь, в детстве Кеша был очень закрытым и впечатлительным ребенком, все принимал близко к сердцу и остро реагировал на любое вмешательство в его личное пространство. Я переживаю: что, если такая работа способна только усугубить его эмоциональное состояние? Может, я погорячился, подтолкнув сына к работе в клинике? А если он только внешне спокоен?

Надежда Константиновна поспешила заверить Альберта Бенедиктовича, что психика его сына способна не только отлично справляться с подобными рабочими моментами, но и проявлять профессиональную устойчивость и здравомыслие.

Успокоила эта новость Альберта Бенедиктовича или только больше встревожила – неизвестно, но в дела Кеши он старался больше не лезть.

***

В воздухе уже чувствовалось наступление весны. По тротуарам наперегонки с прохожими бежали первые ручейки. С крыш домов радостно захлопала капель, и по всему городу рассыпались желтые пятна первых весенних цветов. Никогда не встретишь на своем пути так много мимоз, как в самом начале марта. Их продают на каждом углу.

Лишь к ночи по-прежнему крепчал мороз и из последних сил цеплялся за обледенелые ветки деревьев, провода и носы прохожих. В одну из таких ночей луна выдалась особенно яркой. Она медленно ползла по небу, тем же маршрутом, что и тысячу лет назад. Сложно даже представить, сколько всего она видела. Но очевидно, что в тот самый момент, когда в одном из окон домов на улице Пролетарской посреди ночи загорелся свет, она была совсем рядом. И если бы луна могла говорить, она бы рассказала, как в тусклом свете прикроватной лампы увидела мужчину. Он судорожно открывал ящики тумбочек, перебирал их содержимое и, не находя того, что ищет, бросал все на пол. От тумбочек он двинулся к письменному столу. Папки с документами, тетради и журналы с шелестом летели на пол. «Где же…? Где же ты?» – повторял мужчина. Он кинулся к высокому шкафу, распахнул его верхние створки и, стоя на носочках, откидывал книги, магнитофонные кассеты, коллекции значков, теннисный мяч, пока ему на голову не посыпались фотографии. Они лежали на самом верху, вложенные отдельной стопкой в альбом. «Черт! Где же ты?» – выругался мужчина. Он сел на пол, потер ладонью вспотевший лоб и встретился взглядом с маленьким мальчиком, смотревшим на него со старой черно-белой фотографии. Мальчик сидел за столом, перед ним стоял торт с семью свечами. На голове его был колпак, который особенно нелепо сочетался с грустным выражением лица и отрешенным взглядом ребенка. «Да, дружище. Я понимаю, мало веселого в празднике, когда ты отмечаешь его один, – заговорил мужчина. – Я вот, пожалуй, тоже не стану никого приглашать. Нет, ты не подумай, у меня есть друзья, и работа есть, и даже девчонки, которые с удовольствием приняли бы мое приглашение. Я бы смог сделать отличный праздник, но не буду. Просто потому, что не хочу. Думаю, ты бы меня понял».

Мужчина встал, поставил на тумбочку фотографию и завалился на кровать. В окружении громоздкой мебели и разбросанного хлама он лежал, словно в старом сундуке, в котором так и не нашел, что искал.

***

– Иннокентий Альбертович, вы сегодня очень рано, – заметила уборщица, намывавшая полы у заднего входа в больницу.

– Да, что-то не спалось.

– Это все полнолуние, я тоже плохо сплю в такие дни.

Кеша поднялся в кабинет, заварил себе кофе и открыл расписание на день. Планерка, два сеанса терапии до обеда и один после. Плюс обучение от Надежды Константиновны. «Ясно, день будет насыщенный, это хорошо», – подумал он.

Раздался телефонный звонок. Иннокентий поднял трубку и услышал знакомое щебетание Любочки.

– Алло! О, Кеша, как хорошо, что я тебя застала. Я хотела сказать, что сегодня ровно в час дня жду тебя в столовой. Отказы не принимаются. У меня есть к тебе дело.

– Хорошо, я приду.

– Отлично, тогда до встречи.

Ближе к обеду он так увлекся пациентом, что перестал следить за временем, лишь взбунтовавшийся желудок напомнил Иннокентию взглянуть на часы и поспешить в столовую. Поскольку совместные обеды с Любой не были редкостью, Кеша даже не подозревал, что в столовой его ждет сюрприз. Как только он вошел, то сразу увидел толпу своих коллег, которая во главе с Надеждой Константиновной в один голос завопила: «С днем рождения!» – и так целых три раза, а потом все наперебой кинулись целовать и обнимать именинника. Лицо Кеши попыталось выразить удивление и радость, дабы скрыть чувство зудящего дискомфорта от оказанного внимания.

– А ты хитрец! Думал, тебе удастся притаиться в такой день… – теребя Иннокентия за плечо, сказал один из врачей.

Прозвучала поздравительная речь, и Надежда Константиновна настоятельно попросила всех не задерживаться.

– Работа не ждет! Доедаем пирожные, и вперед к станку, – произнесла она с улыбкой.

Народ не спеша начал разбредаться, лишь Люба не сдвинулась с места. Оголив зубы в восторженной улыбке, она с замиранием смотрела на Кешу. Он понял, чего она ждет.

– Люба! – громко произнес Иннокентий. – Что-то мне подсказывает, что именно тебя я должен благодарить за такой трогательный сюрприз.

– Ну, я практически ничего не сделала… – отводя взгляд и игриво покачивая ногой, ответила девушка. – Так, только купила пирожные и напомнила Надежде Константиновне, что у нас сегодня имеется именинник.

– Все равно спасибо! Не часто для меня устраивают сюрпризы. Как я могу тебя отблагодарить?

– Нет, что ты! Не надо ничего! Сегодня же ТВОЙ день рождения. А, кстати, я чуть не забыла про подарок. – Она достала маленькую коробочку, перевязанную алой лентой.

– Мадам, вы не перестаете меня удивлять. – Кеша открыл коробку. – О, да это же билеты в кино!

– Премьера, – радостно сказала Люба.

– Тогда я осмелюсь пригласить вас на ужин после просмотра фильма. Как вам такая идея, Любовь Сергеевна?

– Я согласна!

– Ура, тогда мы идем в кино, а после ужинаем в самом лучшем ресторане.

Завершив свою смену, Иннокентий направился домой. Нужно было еще привести себя в порядок перед встречей с Любой.

В последний момент перед самым выходом он услышал звонок телефона. После нескольких секунд раздумий – взять трубку или нет – он все-таки вернулся и ответил.

– Да!

– Алло, сынок!

– Привет, мам.

– С днем рождения тебя, родной.

– Спасибо.

– Будь счастлив и помни, что ты всегда можешь на меня положиться. Я очень тебя люблю. Дядя Григорий тоже передает тебе привет и поздравления.

– Спасибо. Ему тоже привет.

– Как твои дела, Кеша? Как работа?

– Все хорошо мам, спокойно. Работа вроде получается, пока никто не жаловался на меня.

– Ну и славно. Когда ты приедешь к нам в гости? Мы ждем тебя в любое время.

– Я не знаю. Отпуск у меня только через месяц.

– Можешь прилететь на выходные.

– Да, хорошо. Я подумаю. Мам, вообще-то я спешу, меня ждут.

– Хорошо-хорошо. Беги, родной. Целую тебя.

– Целую. Пока.

Вероника Павловна повесила трубку, но в ее голове еще какое-то время звучал голос сына. Сейчас, когда все страсти ее бурной жизни поутихли, со сценой было покончено, а свободного времени оставалась уйма, она самозабвенно посвящала себя переживаниям о Кеше. «Бедный мой мальчик, как его отец только допустил, чтобы наш сын работал в психиатрической больнице, неужели Альберт не смог подыскать для него более престижное место?» – возмущалась Вероника Павловна.

Кеша заехал за Любой на такси. В кино они смотрели американскую комедию. Люба смеялась во весь голос. И на каждый шутке она искала ответный взгляд Иннокентия.

– Фильм просто бомба! – восклицала она после. – Я так рада, что сходила на него именно с тобой. Ты совершенно не такой, как все эти твердолобые парни, которые не понимают нормальных шуток.

– Ага, спасибо, – смущенно ответил Иннокентий.

– И ресторан такой красивый, я никогда не была в подобных местах.

– У тебя еще все впереди.

– Правда? Ты действительно так думаешь?

– Конечно! Ты молода и прекрасна. Ты сможешь многого добиться.

Люба хихикнула и предложила выпить за именинника.

– Мне кажется, или ты какой-то грустный сегодня?

– Просто не выспался. Сегодня всю ночь снился странный сон.

– Что за сон? Можешь рассказать?

– В нем нет ничего секретного. Я просто весь сон что-то искал, не помню уже что, но суть не в этом, когда утром я проснулся, то увидел, что все вещи в комнате перевернуты. Книги, журналы, содержимое шкафа… – все было на полу.

– Ого! То есть ты хочешь сказать, что ходил во сне?

– Я не знаю. Я думал, что сплю, но оказывается, я искал по-настоящему. Знаешь, было такое чувство, что я совсем близко и вот-вот найду…

– И совсем не помнишь, что искал?

– Нет, не помню.

– Может, это как-то связано с твоим днем рождения? Что-то вроде знака.

– Какого знака?

– Может, тебе нужно что-то поменять в жизни?

– Я так не думаю. Не люблю перемены.

– А такое бывало раньше?

– Ходил ли я во сне?

– Да. Может, ты и до этого брал вещи, переставлял их? Слушай! – громко воскликнула Люба. – А если ты искал то, что спрятал тоже во сне?

Иннокентий засмеялся.

– Ну ты и фантазерка, Любовь Сергеевна! Давай лучше выпьем.

– За тебя! Желаю, чтобы ты нашел все, что искал!

– Спасибо.

***

Уже неделю Самуил Петрович почти не вставал с постели, он был совсем плох. Но в это утро он попросил санитара вымыть и побрить его, а Иннокентию сообщил, что сегодня к нему должны прийти.

– Кто-то из ваших родственников?

– Нет, по личному делу. Я бы хотел попросить, чтобы с часу до двух дня меня не тревожили. Передайте, пожалуйста, что я пообедаю позже.

Ровно в час дня в палату Самуила Петровича вошла женщина средних лет с короткой стрижкой и мраморно холодным выражением лица.

Позже Иннокентий получил сообщение, что его просят срочно пройти все в ту же двадцать шестую палату.

Кеша быстрым шагом направился в отделение для особых пациентов. По понятным причинам он бывал там чаще, чем в других. В самом дальнем крыле располагалось отделение для буйных, посередине – проходили лечение больные с психическими расстройствами, не склонные к агрессии, а самым небольшим было наркологическое крыло, где и располагалась двадцать шестая палата.

Кеша вошел и увидел Самуила Петровича, неподвижно лежавшего в своей постели. Его белое лицо покрывали мелкие капли пота, он еле дышал и с трудом открывал глаза. Молодой врач взял висевшее на спинке кровати полотенце и аккуратно протер лоб мужчины. Затем смочил водой краешек махровой салфетки и приложил ее несколько раз к его губам.

– Я бы не рекомендовал вам ходить на свидания в таком виде, Самуил Петрович.

– О, вы все шутите, Иннокентий Альбертович. Ко мне на свидание теперь может прийти только одна дама, и что-то мне подсказывает, что вид ее куда страшнее моего.

– Ну, это мы еще посмотрим.

Мужчина громко захрипел и закашлялся.

– Так, сегодня вам не стоит утруждать себя разговорами, – сказал Иннокентий, – лежите, отдыхайте, и никаких свиданий со страшненькими дамами.

– Постойте, Иннокентий Альбертович, – Самуил Петрович изо всех сил сжал руку Кеши. – У меня есть к вам просьба.

– У меня нет сигарет, а вот палату я вам, пожалуй, проветрю.

Иннокентий встал, чтобы открыть окно.

– Нет, сигареты мне уже не помогут.

– Что ж, я вас слушаю, – скрестив руке на груди и внимательно всматриваясь в лицо больного, ответил Кеша.

– Откройте верхний ящик тумбочки, там сверху лежат кое-какие документы. Можете их достать, пожалуйста?

Кеша открыл ящик и достал папку с бумагами.

– Сегодня у меня был нотариус, – с полминуты Самуил Петрович молчал, а затем продолжил: – Я составил завещание. Оно на мою дочь.

– У вас есть дочь?

– Да. Она родилась, когда я был еще двадцатилетним пацаном. Мы с ее матерью не смогли поладить. Я ушел. Первое время часто их навещал, а потом стал все реже появляться. Дочь с трудом меня узнавала. И, в конце концов, моя бывшая жена завела себе другого мужика, а меня попросили не приходить. Я даже в какой-то степени выдохнул с облечением тогда. Не стал настаивать на встречах с дочерью. Зажил своей обычной жизнью.

– И вы ее больше никогда не видели?

– Видел пять лет назад. Нашел их адрес, приехал, но дочь даже и слушать меня не стала. Я не виню ее за это. Кто я такой, чтобы вот так объявляться? Что я хотел? В общем, больше я не делал попыток сблизиться, просто каждый месяц стал на этот адрес высылать деньги. Я завещал ей все, что у меня есть, и хотел бы вас попросить, Иннокентий Альбертович, передать ей мое завещание. Адрес там внутри.

– Может, вы сами это сделаете? Еще ведь не поздно.

– Нет. Я не хочу утруждать ее встречей. Тем более я не хочу, чтобы она видела меня таким. Пожалуйста, передайте ей эти документы. Там еще есть чек, он ваш.

– Мой? Но зачем?

– Считайте, что я заплатил вам за эту услугу. Мне будет приятно, если вы им воспользуетесь. Правда.

– Самуил Петрович, я обязательно найду вашу дочь и все ей передам. И не потому, что вы заплатили мне за это.

– Я знаю.

– Если вы не против, я еще зайду к вам сегодня вечером.

Иннокентий забрал завещание и ушел.

Вечером Самуилу Петровичу стало еще хуже. Он уже не мог разговаривать, только постанывал в горячке. Его дыхание становилось все медленнее и прерывистее, а к утру прекратилось совсем.

Закрывая глаза искаженному болезнью и образом жизни телу, Кеша так и не смог понять, хороший перед ним человек или плохой. В эту секунду подобные определения казались ненужными, не значащими ровным счетом ничего. «А может, и нет их, плохих и хороших, и ты, Петрович, был прав: мы как банка, набитая всеми возможными качествами, скверными и не очень. И что достал, то и определяет тебя в каждый момент времени. Прощай! Было приятно пообщаться».

***

«Колочева Аврора Викторовна…» – несколько раз повторил Иннокентий, постукивая пальцами по папке с завещанием. Он решил долго не ждать и после работы направиться по указанному адресу.

Дом, в котором жила дочь Самуила Петровича, оказался старой четырехэтажной «сталинкой» с разбитыми окнами в подъезде и жуткой вонью. Поднимаясь наверх, Кеша внимательно смотрел на номера квартир. «Восемь… восемь… где же ты, восьмая?» – тихо повторял он. На третьем этаже на одной из деревянных дверей виднелась выведенная мелом цифра восемь. Количество звонков около нее подсказывало, что квартира коммунальная. Иннокентий нажал на один из них два раза, и через полминуты послышались шаркающие шаги. Дверь открыла полная женщина лет пятидесяти, в засаленном халате с сигаретой в руке.

– Что надо? – спросила она.

– Скажите, Колочева Аврора Викторовна здесь проживает?

– Эй, Витек! – закричала женщина. – Тут твою дочурку разыскивают.

– Ты забыла? У меня нет больше дочери! – ответил из соседней комнаты явно не трезвый мужской голос.

– А почем мне знать, есть или нет? Была же! – крикнула в ответ женщина.

– Кто ее разыскивает?

– Выйди и узнай! Я к тебе в секретари не нанималась.

Шаркающей походкой она скрывалась в длинном, загроможденном старой мебелью и сохнущим бельем коридоре.

– Что вы от меня хотите? – спросил показавшийся в проходе мужчина.

– Я ищу Колочеву Аврору Викторовну, – повторил Иннокентий.

– А зачем она вам?

– По личному делу.

– Я не знаю, где она, и знать не хочу, она сбежала отсюда еще пару лет назад.

– Сбежала? А где ее мать?

– Моя жена умерла.

– А может, вы знаете того, кто сможет мне помочь найти Аврору?

– Я никого не знаю. Если хотите, можете забрать весь хлам, который она оставила. – Мужчина указал рукой на комнату. – Эта девка всегда делала все что вздумается. Возомнила себя королевой, а я ходи, спотыкайся о ее каракули.

– Ладно, извините. Всего доброго.

– До свидания.

Дверь захлопнулась. Кеша еще несколько секунд постоял на лестничной клетке и направился вниз.

– Эй, мужчина! – вдруг послышался тихий женский голос.

Иннокентий обернулся. Из дверей напротив восьмой квартиры показалась маленькая женская голова.

– Да-да, я к вам обращаюсь. Это же вы разыскивали Аврору?

– Да. Я ищу ее. Вы знаете, где она может находиться?

Иннокентий не спеша подошел к двери. Старушка посмотрела по сторонам и пригласила его войти.

– Не люблю, когда соседи знают больше, чем следовало. А зачем вам Аврора?

– Меня попросили передать ей кое-что очень важное.

– А-а-а, ну, заходите, не стойте на пороге. Молодые люди в моем доме не частые гости. Чаю хотите?

– Не откажусь.

– Тогда пройдемте на кухню. Звать-то вас как?

– Меня Иннокентий, а вас?

– Интересное имя… Меня Антонина Андреевна зовут.

Старушка поставила на плиту чайник и достала из кухонного шкафа вазу с печеньем.

– Так вы друг Авроры или кто?

– Нет, мы незнакомы. Но я знаю одного человека, кому небезразлична ее судьба, и он попросил меня передать кое-что лично ей в руки.

– Я знала всех людей, кому была небезразлична ее судьба. И все они уже мертвы.

– Вы имеете в виду мать Авроры?

– Да. И ее бабушку. Больше до девочки дела никому не было.

– А я говорю об ее отце. О настоящем, кровном отце. Он, к сожалению, уже тоже мертв.

– Я никогда не видела ее настоящего отца. Но мать Авроры рассказывала мне, что он с концами пропал, когда дочке не было и трех лет.

– Вы знаете, где она может быть?

– Насколько я поняла, она переехала в Испанию, а куда именно, я не знаю.

– В Испанию? Ого… А может, вы знаете кого-то из ее друзей?

– Я? Шутите, что ли? Если б она кого-то и приводила, то вряд ли бы стала знакомить со мной. Хотя Аврора ко мне хорошо относилась, здоровалась всегда, интересовалась моим самочувствием. Я дружила с ее бабушкой. Ну так, знаете, по-соседски. Они переехали сюда, когда девочке было лет пять. Сняли комнату в коммуналке и жили там вчетвером. Аврора, ее мать с мужем и бабушка. Тяжело им, конечно, пришлось. Виктор – прохиндей еще тот. Перебивался с работы на работу. Мать Авроры вкалывала, чтобы их всех прокормить, к тому же бабушка болела, всегда лекарства нужны были. А девочка талантливая оказалась. По крайней мере, так говорили ее преподаватели. Рисовала Аврора хорошо. Ее даже в художественную школу взяли. Бабушка тогда продала все свои украшения, чтобы внучка смогла купить краски, мольберт и все необходимое. – Антонина Андреевна разлила по кружкам чай. – Хорошие были женщины, знаете, приятные такие.

– А что случилось с матерью Авроры?

– Ее машина сбила, случайно. Ужасная трагедия! Молодая здоровая женщина, – прихлебывая, говорила она, – бабушка их тогда не смогла оправиться от горя и слегла совсем. Еще полгода промучилась и отправилась вслед за дочерью. А Аврора осталась одна с Виктором этим. У них никогда не складывались отношения.

– Да, грустная история, – сказал Иннокентий. – А откуда вы знаете, что девушка сейчас в Испании?

– Я знаю, что она давно мечтала туда попасть. Как-то раз к ним в школу на выставку приехал один испанский художник, у него еще на родине своя школа рисования была. Не знаю как, но он заметил работы нашей Авроры и сказал ей, что был бы рад видеть ее среди своих учеников. Она так загорелась этой идеей тогда, что ни спать, ни есть не могла. Насколько я знаю, ее даже в школе стали дразнить, мол, «испанка» наша. Это случилось еще за несколько лет до смерти матери. Авроре тогда было лет шестнадцать. А когда я ее последний раз видела, она мне так и сказала: «Антонина Андреевна, прощайте, я уезжаю». В ее голосе звучало столько надежды, и в тоже время он был тверд и непоколебим. С одним чемоданом уехала.

– Так вы не спросили, куда она уезжает?

– А зачем? Я и так все поняла, по глазам. В Испанию она уехала, говорю же вам.

– Ладно, Антонина Андреевна, спасибо вам за чай, мне пора.

– Вам спасибо, что составили старушке компанию.

Антонина Андреевна проводила Иннокентия и на прощание добавила:

– Когда найдете Аврору, передавайте ей привет.

– Хорошо, – уже на ступеньках ответил Кеша. И почувствовал, что он обязательно ее найдет, может, не сразу, но найдет.

***

Дома Иннокентий еще долго размышлял о случившемся. Он лежал в своей постели, подкидывал вверх теннисный мяч и больше не ощущал уверенности ни в чем.

«Как мне ее найти? – думал он. – Зачем я вообще дал это обещание? Но если я не найду Аврору, то юристам уж точно не будет дела до ее поисков. Так она может никогда и не узнать о завещании. Что же делать? Эти деньги наверняка ей нужны. Бедняжка осталась совсем одна. Если я хочу узнать, где она находится, то стоит вернуться в ту квартиру и покопаться в ее вещах. Точно! Так и сделаю! А там будь что будет».

На следующий день у Кеши был выходной, поэтому он с утра снова отправился туда, где еще пару лет назад жила Аврора. Дверь открыл ее отчим.

– Опять вы? – удивился мужчина.

– Да, я бы хотел забрать вещи вашей дочери. Вы мне их вчера предлагали, – напомнил Иннокентий.

– А, вы за этим. Ну, проходите. Вторая комната слева.

Мужчина чувствовал себя явно не лучшим образом. Его одолевало сильное похмелье.

– Вон в том углу. – Указал он. – Можете все забирать. Только я сомневаюсь, что там есть что-то ценное.

Виктор сел на кровать и закурил сигарету.

– Хорошо, спасибо, – ответил Иннокентий.

Он сразу обратил внимание на стопку холстов. Они стояли у стены друг за дружкой. Некоторые даже обрамляла рама. Рядом с холстами на полу стоял доверху набитый мешок, перевязанный белой лентой.

– Я отнесу это в машину? – спросил Иннокентий, указывая на картины.

– Да, конечно. И мешок не забудьте. Я бы все равно скоро это все сжег. Она не вернется, – тихо добавил отчим.

– Почему вы так уверены, что она не вернется?

– Я знаю эту девчонку, если уж она что-то задумала… Там за мешком еще коробка, ее тоже можете забрать.

– Хорошо.

Иннокентию пришлось дважды спуститься к машине, чтобы погрузить все вещи. Когда он в последний раз поднялся в квартиру, то поймал себя на мысли, что с трудом представляет, как здесь, в этой маленькой комнате, существовало столько людей. Ему стало немного не по себе, когда он посмотрел на ободранные обои, несколько переполненных пепельниц и грязную постель мужчины.

– Скажите, зачем вам весь этот хлам? – поинтересовался напоследок отчим.

– Я пока еще сам не решил, – ответил Кеша.

– Хм, странный вы, конечно.

– Возможно.

Иннокентий закрыл дверь и поспешил на улицу, чтобы сделать глоток свежего воздуха.

Дома он расставил картины по своей комнате. Сам сел на пол и внимательно по очереди вглядывался в каждый мазок, сделанный рукой незнакомой ему художницы. На холсте, стоящем у кровати, был изображен луг с сочными травами и желтыми одуванчиками, томящимися под ярким полуденным солнцем. Крупные цветки на длинных, стремящихся вверх стеблях совсем не походили на привычную нежную субстанцию, наоборот, это были жесткие устойчивые конструкции. Именно так одуванчики открываются взору маленького паучка, смотрящего на них снизу вверх. Хоть на картине и не было ни одного насекомого или животного, но с нее словно доносилось чье-то жужжание, стрекотание и пение.

На другой картине, что стояла у кресла, было изображено, как несколько мальчишек играют в мяч. Иннокентий узнал двор. Он закрыл глаза, мысленно поднялся в восьмую квартиру и выглянул из окна комнаты. «Да, – подумал он, – именно с этого окна ты видела то, что сейчас вижу перед собой я. Тот же угол, та же высота». Еще несколько работ с пейзажами стояли вдоль стены. Из них особенно выделялась картина, на которой был изображен один-единственный фонарь. Он отчаянно выталкивал своим светом тьму. Тусклое желтое пятно посреди темно-синей ночи. Фонарь светил так ярко и самозабвенно, как только мог.

С картины, стоящей у комода, на Иннокентия смотрела пожилая женщина. Ее седые волосы свисали чуть ниже плеч. Хлопковая ночная рубашка полностью оголяла руки, шею и немного грудь. Подробно была прорисована ее белая сморщенная кожа. Глаза женщины выражали спокойствие и усталость. Еще одна женщина любопытно следила за всем происходящим из дальнего угла комнаты. Иннокентий повернулся, чтобы рассмотреть ее внимательнее. И первое, что бросилось ему в глаза, – это копна кудрявых каштановых волос. Несколько локонов спадали ей прямо на лицо. У Кеши возникло секундное желание подойти и поправить непослушные пряди, но он тут же вспомнил, что это невозможно. Лицо девушки было немного повернуто вправо, что позволяло заметить четкую линию скул и острый подбородок. Глаза, словно два лунных диска, томились под черными густыми бровями. Свет, который они излучали, был таким же холодным и таинственным. Ее слегка приоткрытый рот добавлял портрету чувственности и кокетства, а тонкие губы лишали его любой пошлости. «Мадам, смею предположить, – вдруг заговорил Иннокентий, – вы и есть хозяйка данной галереи. На эту мысль меня натолкнуло ваше поразительное сходство с отцом, которого я видел лично. Кстати, о нем! Он вам кое-что передал и вы сделаете мне большую любезность, если дадите о себе знать любым доступным вам способом. Надеюсь, что в этом мешке, – сказав это, Иннокентий показал пальцем на мешок, лежавший на полу, – есть хоть что-то, что поможет мне вас разыскать. Знайте, это единственная причина, по которой мне придется его открыть и как следует изучить содержимое. Ибо другого способа вас найти я не вижу. Так что заранее прошу прощения. – Он приложил правую руку к груди и слегка поклонился. – А, и вот еще что! Я не сильно разбираюсь в живописи, но ваши картины определенно восхитительны. У вас есть свой стиль. И я заметил вашу любовь к импрессионистской технике нанесения красок. Надеюсь, когда-нибудь я смогу оценить и другие ваши работы».

Иннокентий встал, поднял мешок и потянул за ленту. Первой ему под руку попалась деревянная шкатулка, набитая дешевой бижутерией. Затем последовали книги, тетради и рамка с черно-белой фотографией, на которой маленькая девочка держала за руку женщину. Кеша взглянул на картину в углу и снова на фотографию. «Видимо, я не ошибся», – подумал он. Затем его рука опять потянулась в мешок и достала какой-то увесистый сверток. Распаковав его, Иннокентий увидел бережно сложенные вещи: три платья, шерстяная юбка, два свитера и шелковая блузка. «Да-а-а, – произнес он, – думаю, что вещи, за которыми не планируют возвращаться, так аккуратно не упаковывают». Из мешка он достал еще складное зеркало, пустой тюбик из-под духов, мягкую игрушку в виде зайца и одни зимние сапоги. Из всего списка содержимого надежда оставалась только на тетради. «Надеюсь, ты оставила в них свой новый адрес или хотя бы телефон», – перелистывая страницу за страницей, думал Кеша. Но кроме карандашных зарисовок и коротких надписей в них не нашлось ничего ценного. «Что же мне с тобой делать? – вновь обратился он к картине. – Кто-то же должен знать, где ты».

Кеша взял куртку и уехал в бар. Сыграв пять партий в бильярд и выпив три кружки пива, он вспомнил, что завтра на работу. Картины и вещи Авроры так и продолжали неподвижно лежать в его комнате. Иннокентию не хотелось ничего убирать, будто все они являются частью огромного ребуса, и, если их переместить, начнется еще большая путаница.

Дома в своей постели Кеша долго ворочался и не мог уснуть. Он перекидывал одеяло то на одну сторону кровати, то на другую, пока не ощутил ужасную духоту. Его шея и лоб покрылись мелкими каплями пота. Наконец он резко встал, открыл окно и закурил сигарету. В полумраке Иннокентий потянулся к письменному столу, пытаясь нащупать рукой пепельницу, и с грохотом обо что-то спотыкнулся. «Коро-о-обка, – протяжно сказал он и включил свет, – в тебя-то мы еще не заглядывали».

Коробка была наглухо перемотана скотчем. Кеше понадобился канцелярский нож, чтобы вскрыть ее без повреждений.

«Так-так, что у нас здесь, – пробормотал он, – тюбики с засохшей краской, старые кисти и… О, не может быть! Это похоже на письма».

Пачка писем лежала на дне коробки, завернутая в несколько слоев газеты. На всех конвертах был указан один и тот же обратный адрес.

«Я же не могу их прочесть? – спросил сам себя Иннокентий. – А вдруг там есть что-то, указывающее на местонахождение Авроры? Я бы тогда смог не только рассказать ей про завещание, но и отдать вещи. Наверняка, они ей дороги, как память. Да-а-а, ну и задачку вы мне задали, Самуил Петрович!»

Кеша почесал затылок и еще раз взглянул на обратный адрес: «Кажется, я знаю это место. Городок, откуда пришли письма, километрах в двухстах отсюда. Ладно, была не была! Все только ради дела.

Иннокентий достал первое письмо, затем второе, третье… на пятом сложил все обратно. Дочитывать до конца смысла не было, все и так стало понятно.