Текст книги "Пара Ноя"

Мария Свешникова
Пара Ноя
Роман

Все персонажи и события, несмотря на очевидную связь с реальностью, являются полностью вымышленными. Упоминания религий и размышления героев о Боге являются выразительным средством, автор никак не хотел оскорбить сомнениями персонажей чувства верующих. Спасибо за понимание и приятного прочтения книги.

Ваша М.

* * *

© Мария Свешникова, текст, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Пролог

Август 99-го догорал как спичка, от которой прикуривали на ветру, но в округе подмосковного Татищево еще пышно зеленели пригорки и опушки.

Лохматые уши ирландского сеттера Остина то и дело вырисовывали в воздухе буквы греческого алфавита. Непривычная свобода, дарованная псу, привыкшему испражняться на городских клумбах, вмиг превратила его из послушного питомца в необузданного охотника; он клацал зубами, пытаясь ухватить стрекозу, и, яростно разыгрывая из себя альфа-самца, помечал каждое дерево.

Яне нравилось уезжать с дачи последней, чтобы допить лето до дна, не упустив ни капли с донышка. Так и сейчас, пока папа грузил вещи в кряхтящий и громогласно изрыгающий выхлопные газы старый «Фольксваген», Яна и ее мама, театральный критик Галина Ивановна совершали променад по окрестностям.

Галина Ивановна морально готовилась к открытию сезона и рейдам по премьерам и поднимала с земли первые кленовые листы, еще не прожженные осенью. Она любила использовать их вместо книжных закладок, собирая в библиотеке тайный гербарий. В отличие от Яны, мама обожала серое межсезонье, с удовольствием пила густой воздух и хорошо знала все его нотки. Любила, когда тротуары заполняют красочные зонты, доставать с антресолей фетровые шляпы и пригублять армянский коньяк, чтобы избавиться от озноба в антракте после промозглого акта в еще не прогретом дыханием зрителей зале.

Яна показала язык ветхому перекошенному домишке злой бабы Мани, которая чуть не всыпала плетей Сережке за попытку стащить розовощекое яблоко. А ветка-то свисала на улицу с забора, да и яблоки баба Маня своим беззубым ртом есть не могла. Прошмыгнув за угол штакетника, Яна и Галина Ивановна вышли к озеру, где еще в июне были утоплены шлепанцы; их было не жалко, ведь теперь можно ходить в лаковых сандалиях с бантиками. До осени они, конечно, не дожили, но завистью подружек Яна полакомилась всласть. Она вообще чувствовала, что это было последнее лето без пубертатных забот вроде месячных и лифчиков-нулевок, куда подкладываешь тайком вату.

Да и вообще девочке Яне оставалось жить несколько минут. Так, к слову.

Только собачье громкое дыхание сотрясало воздух. Мать и дочь не нарушали данного осеннему дню обета молчания. Эта мягкая блаженная тишина давно сбежала из городов, и предавать ее не хотелось. Конопатая божья коровка спикировала на рукав Яниной клетчатой рубашки. По привычке Яна начала раскачивать рукой, приговаривая считалочку «полети на небо, принеси нам хлеба». Нарядный дятел в красной шапочке приземлился на березу и разбавил тишину эклектичным битом. Яна рассматривала живность.

– Мам, – не сдержалась она, – а как Ной отбирал животных на свой корабль?

– Ничего себе вопросы, – удивилась атеистка до мозга костей Галина Ивановна, знавшая библейские притчи исключительно из культурных соображений. – Во-первых, не корабль, а ковчег. И взял каждой твари по паре, чтобы заселить Землю после потопа.

– Ты хочешь сказать, что божья коровка – тварь? – Яна перевела взгляд на руку и заметила, что за хлебом насекомое на небо так и не отправилось, а после вдруг задумалась вслух: – Люди – тоже, получается, твари, раз их с собой взяли?

– С точки зрения эволюции Дарвина – да. Но вообще так говорят про животных. Люди – божьи творения, и на ковчег Ноя взошли только самые чистые душой, которые должны заселить Землю, после того как потоп очистит мир от скверны.

– А если Ной ошибся и взял не тех? – вспомнила Яна свою соседку по парте Катьку, что дважды впутала ей в космы жвачку, чтобы поржать потом, наблюдая, как учительница тупыми ножницами выстригает клоки волос на глазах у всего класса. А еще подумала о клеще, который как-то впился ей близ промежности, после того как она посушила купальник на ивовом кусте.

– Остин! – крикнула Галина Ивановна, потерявшая собаку из вида и не желавшая разглагольствовать на философские темы.

Остин выпрыгнул из колючих зарослей, собрав на себя репейники, словно ордена за отвагу, но казался напуганным. Причина опущенного хвоста и тяжелого дыхания ирландского сеттера нашлась быстро. Рык аидовых псов! Хриплый и клокочущий, словно извергающийся вулкан, он обрушился на беззащитный и пустынный берег озера. В ста метрах располагался заброшенный после кризиса 98-го недостроенный коттеджный поселок: кирпичные коробки без крыш, окон и дверей, стены, исписанные поклонниками Цоя и «Алисы». Рабочих еще по весне вывезли из сгорбленных бараков, а собак, охранявших строительные инструменты, бросили.

Пара лохматых кавказских овчарок со свалявшейся в войлок шерстью и огромная дворняга с разорванным ухом возникли словно из пустоты. Действовали псы как настоящая ОПГ: заходили с трех сторон сразу, окружали и давили авторитетом. Не лаяли, как мелкие шавки, а уверенно рычали. Дворняга, лидер банды, подошел близко к Яне, которая стояла неподвижно, как фонарный столб. Он обнюхивал ее с разных сторон, не переставая порыкивать, пока не понял, что в кармане шорт скрывается полиэтиленовый пакет с сухим собачьим кормом, который всегда брали на прогулку, чтобы приманивать Остина, если тот вдруг заиграется. Яна прикрыла рукой карман, боясь, что дворняга вцепится зубами, но та лишь попыталась своим языком протиснуться к провианту.

За эти несколько секунд мама успела схватить Остина за ошейник и попятилась назад к воде, поглаживая писклявого задиру, чтобы он не раззадоривал мохнатых людоедов. Отступление не продвинулось далеко. Сзади было озерцо, и беглецы уже стояли в воде.

Псы не шли к озеру, боялись воды. Девочка заглянула в глаза монстру с лишаем и шрамами, потом – второму, с беспомощно болтающимся ухом. Морды были совсем тощими, и даже сквозь грязные заросли шерсти было заметно, что кожа обвисла, совсем как старушечьи животы и груди с витиеватым узором варикоза.

Яна сунула руку в обслюнявленный карман. Надо использовать корм, чтобы отвлечь исчадий ада и дать возможность уйти маме с ушастым забиякой. Потная ладошка с лакомством потянулась к черной пасти. В то же мгновение рык оборвался. Послышалось чавканье.

– Рукава закатай. Рубашку из Чехословакии дядя Миша привозил, порвут ведь зубищами. В чем в школу ходить будешь? – Мама с питомцем пятились вдоль заросшего тростником берега в сторону деревни.

Вслед за лидером к трапезе присоединились прихлебалы овчарки. Девочку не покидала мысль, что ее рука вот-вот сгинет в пропасти одной из глоток. Шершавые языки скользили по детской коже, сплетаясь в один клубок, словно змеи в своем зимнем логове.

Когда в пакете осталась последняя горсточка спасения, мама с Остином на поводке превратились в точку на горизонте. Мозг Яны судорожно соображал, как бы растянуть остаток корма до следующего лета, когда на стройку вернутся рабочие и заберут псов.

Во рту пересохло. С исчезновением в бездонной зубастой мясорубке последнего кусочка пропало и чувство безопасности. Ненасытные твари не помнили добра и в ту же секунду готовы были продолжить трапезу уже телом крепко сложенной девочки. Корм не утолил голода, а только разбудил его. Оставалось лишь одно.

Во втором кармане были какие-то крошки. Собрав их в кулак, Яна запустила руку в пустой пакет и выбросила его содержимое далеко вперед. Крохи разлетелись, пакет плавно, как перышко, опустился на траву. Перевозбужденные бродяги заметались по сторонам, искали корм и исследовали пустой пакет, исторгая брызги скользкой слюны.

Яна помнила: никогда нельзя оборачиваться спиной к тому, кто может тебя ранить.

Девочка умело воспользовалась смутой во вражеских рядах: бросилась в спасительные мутные воды озерца. «Ну вот, еще и кроссовки угробила. Мама отругает», – с досадой пронеслось в голове. Импортную обувь точно не спасти после медленного, долгого маневрирования по грязному илистому дну.

Прошло двадцать с лишним лет, но ни один психоаналитик не смог нащупать эту гнойную рану и содрать с нее корочку. Яна не могла понять, за что презирает тихую солнечную погоду, почему ей милее ураган или снежная буря и что за шершавые языки мерзко облизывают ее сердце.

Пока мама обращалась в удаляющуюся точку…

Глава 1

Двадцать три года спустя

Утро протискивалось в затуманенную вчерашним сигаретным дымом комнату сквозь расщелины тяжелых штор. Случившееся накануне чудилось Яне кислотным трипом или вырезанной сценой из низкопробного фильма с рыхлой драматургией. Вареный хлопок простыней казался рогожей. Тело – засаленным карнавальным костюмом, прилипшим к коже. С трудом отлепив голову от подушки, обслюнявленную во сне, совсем как в детстве, она разлепила глаза. Нащупала телефон, что рубил фламбергом тишину на резкие звуки.

– Тварь, ты вообще понимаешь, че натворила? В какое дерьмо вляпалась? – От металлического голоса Никиты веяло могильным холодом.

Странно, муж всегда шутливо называл ее Оленем, когда же она успела стать тварью? Да, не Олененком, а Оленем. Так исторически сложилось. Но из его уст звучало мило.

– Кто… – Яна прокашлялась и прочистила горло. – Кто вляпался? – Она осмотрелась: открытые дверцы шкафа оголяли пустые полки, где прежде лежали Никитины вещи.

– Ты! Ты украла банковских данных на триста лямов! Я к тебе уже отправил особистов за ноутбуком.

– А у меня его нет, – выпалила она речитативом, пытаясь представить, кого берут в службу безопасности банков. Явно не неудавшихся длиннопалых скрипачей и рохлей математиков. Судорожно озираясь, она пыталась вспомнить, куда вчера положила злосчастный ноутбук и не выкинула ли его с четвертого этажа на эмоциях.

– В смысле? – рассвирепел Никита. – И, кстати, где Керуак?

– Я отдала ноутбук, – понизила Яна голос до контральто, когда нащупала под кроватью металлический корпус лэптопа. – Какой еще Керуак?

– Который Джек. Книга Керуака, блин, на полке у меня стояла! Старое издание, которое на «eBay» еле выцепил.

– На хрена она тебе? Ты ж даже не читаешь на английском. Взял кто-то почитать, не помню!

– Сука! Ты все вещи мои раздала? Ладно, а ноут ты, дура, кому сбагрила? Вконец шизанулась? – Он никогда так с ней не разговаривал, не то что голос не повышал, а даже нецензурную брань заглатывал, прежде чем она успевала слететь с его языка.

Вопросы и воспоминания смешались в углеродном пепле. Ядерный гриб дыбился над ее персональной Хиросимой. Прежде румяный брак покрывался трупными пятнами.

Яна бросила трубку и отшвырнула телефон в другой конец кровати. Раздавались звонки, мобильный вибрировал, ползал и извивался по одеялу гюрзой. Потом замер. И вновь прошипел. Напоминанием «измерить температуру». Яна покосилась на блокнот с графиком своей базальной температуры и метнула градусник, практически живший в ее заднем проходе последние месяцы, в стену. За окном стояла гробовая тишина, как будто ее замуровали в склепе. В фильмах такая бывает перед выстрелом.

Надо бежать. Бежать из-под обстрела. Бежать от собственного мужа. Просто бежать. В голове разрывались бризантные снаряды один за одним, пока она натягивала майку наизнанку и джинсы с пятном от вчерашнего вина и соображала, как бы скорее покинуть квартиру, пока ее не повязали. Кто она такая? Простой художник по костюмам в небольшой мастерской. Она из статей УК знала только одну – № 157, за неуплату алиментов, и то потому, что ее часто называла лучшая подруга и партнер по мастерской Крис, которая бодалась с бывшим мужем за содержание своей дочери, крестницы Яны.

В те считаные минуты, за которые Яна собралась, память порциями выдала похмельные воспоминания вчерашнего вечера.

Она не пила почти полгода, с тех пор как они с Никитой решили завести ребенка. Вот почему казалось, что она выхлебала галлон виски, а не всего лишь бутылку «Киндзмараули», привезенную из Грузии как сувенир. Правда, почти залпом.

Сначала, как на негативе фотопленки, проявилась Крис, их встреча в самобытной кофейне возле дома, обсуждение лекал костюмов для нового театрального проекта, что прислали конструкторы. Составление сметы. Неряшливый чванливый официант протискивался между столиками, недовольный суммой чаевых. Долговязый усатый хмырь, изучающий десерты на прилавке, столкнувшийся с гарсоном. Пролитый кофе на клавиатуру. Растерянная Крис, расшатывающая погасшие кнопки своего ноутбука в попытках реанимировать железяку. Как Яну осенило, что дома лежит покрытый пылью, как известью, старый компьютер мужа. Шарканье артритной соседки, что они пытались обогнать на лестнице. Дом. Вбитый по памяти пароль. Так эшелон отправился в ад.

Затем хлынула потоком следующая порция воспоминаний. Открытый мессенджер на экране. Потные и липкие переписки мужа в телеграме с проститутками и девушками из приложения для поиска одноразового секса Pure. Даже поленился удалить, сука. Крис, нервно дефлорирующая бутылку вина и молча удаляющаяся в гардеробную собирать вещи паскудного предателя. Яна скрупулезно вчитывалась в то, как Никита начинал переговоры о жестком анальном сексе и пощечинах, даже не представившись. На согласовании номера в одном из BDSM-отелей города она залпом осушила первый бокал. Казалось, что она переходит железнодорожное полотно и ее сбивает взявшийся из ниоткуда поезд. И вот теперь она, лежа на горячих рельсах, пытается поднять голову, чтобы не пропустить пригородную электричку.

Дальше случилась драка. Экспромтом. В рысьем прыжке Яна выхватила у мужа ключи и вытолкала за дверь. Перетягивание ручки в его попытках пробраться в дом. Крис, бросающая в Никиту вазу, словно ручную гранату, и пытающаяся закрыть входную дверь. Фейерверк из мужской одежды на лестничной клетке.

А открытый портал в ад изрыгал новые вводные. И теперь на изувеченное обездвиженное тело на рельсах несся товарняк. Яна начала смотреть секретные чаты не только с женскими аватарками. А там просьба к сотруднику банка за деньги ускорить рассмотрение ипотеки на апартаменты в высотке делового центра за 80 млн рублей, странные: «Костя, ну мы можем вывод ускорить? Сербы скоро головы начнут рубить», и дальше «Отправил», и десять смайликов в виде лимона. Что-то про скупку коллекционных золотых монет с изображением Георгия Победоносца. Это точно не могло быть описанием простых банковских операций, которые Никита проводил в рамках своей должности. Бокал уже стоял на полу, пока вино лилось прямо из горла в пересохший рот.

Бесконечные биткоины, эфир, монеро, сорта кошельков, названия европейских бирж, через которые осуществить вывод, банковские реквизиты, где Яна разобрала только слово «Белград».

Потом доступ к мессенджеру резко закрыли, и стало понятно, что следы заметают. Яна на автомате захлопнула крышку, чтобы отрубить компьютер от сети, пока хоть что-то на ноутбуке осталось. И как ее пьяному мозгу хватило ума вовремя это сделать?

Хотя какая, к черту, разница.

Яна отключилась на диване в гостиной с сигаретой в зубах, об этом свидетельствовал небольшой ожог на подбородке. Что-то вроде метки – это было взаправду, не привиделось, не почудилось. Большой взрыв ее вселенной. О нем часто спорили родители на кухне, Яне нравилось подслушивать их разговоры о космосе. Представлять все в виде 3D-модели в голове. Холод и гул мрачного Плутона, бурные потоки венерианской лавы, щербатый лик Луны, ссохшиеся до камня русла рек на Марсе и музыку, что транслировали кольца Сатурна до транснептуновых тел.

И вот сейчас она прочувствовала ту пустоту и разреженность среды, которая существовала до первичного нуклеосинтеза. В одну ночь она обратилась в расширенное на бесконечность ничто, пытающееся обрести форму.

Зашнуровывая сикось-накось кроссовки, Яна перебирала в уме близких, к кому можно бежать прямо сейчас. К Крис или к родителям – не вариант, там ее первым делом будут искать. К приятелям и коллегам по театральным делам? Вряд ли они что-нибудь поймут в ее спутанных рассказах. Она и сама не понимала. Пролистав всю телефонную книгу, так никого и не нашла. И тут вспомнила единственный номер, который может ей помочь. Но он находился в списке заблокированных.

Надо вытащить нужный телефон и отключить айфон к хренам. Ручка отказывалась выписывать цифры на вспотевшей ладони. Чуть ли не вырезав заветные десять цифр на бледной коже, Яна схватила ноутбук, бросила в сумку паспорта и заначку наличных и выбежала из квартиры.

Может, это паранойя? Может, служба безопасности – это не так страшно? Вдруг ипотека – это просто какая-то внутренняя проверка работы сотрудников банка? А золотые монеты – вложение? Кто-то предложил выгодно прокрутить деньги, а Никита таких возможностей не упускал. Разум выдавал сотни безнадежных попыток успокоиться. Но инстинкт выживания визжал во все горло: «Беги!».

Какие банковские данные на триста миллионов? Какая ипотека за восемьдесят миллионов? Да, они жили в центре, в переулках Чистых прудов – снимали за символическую плату квартиру Яниной тети, застрявшей во время карантина в Америке, и копили стартовый взнос на скромный таунхаус. А тут Neva Towers, апартаменты под двести квадратных метров.

Вылетев из подъезда как конфетти из хлопушки, Яна судорожно соображала, как ей поскорее убраться отсюда. За шлагбаумом на выезде из двора остановилось такси, побитая жизнью и ухабами машина, со скотчем вместо стекла фары. Девушка рванула к ней, словно сдавала на оценку норматив по физкультуре.

– Поехали! Просто прямо! И быстрее! – Яна прыгнула на заднее сиденье и громко хлопнула дверью.

Водитель упирался и говорил, что у него заказ, что его оштрафуют. Яна пошарила в сумке и не глядя швырнула вперед деньги. Три тысячные купюры вспорхнули перед лицом водителя и упали ему на плечо и грудь.

Водитель ткнул пальцем в экран и отменил заказ. Машина, дребезжа и пыхтя, рванула с места. Вслед уезжающему такси растерянно махал мужчина с чемоданом. Пассажирка вжалась в сиденье и выглядывала из-за стекла, как аллигатор из воды.

– Куда едем-то?

– Пока просто прямо, я еще не знаю. И можно позвонить? Очень надо.

Водитель фыркнул и двумя руками принялся отцеплять телефон, служащий навигатором, от штатива, бросив при этом руль. Яна даже не испугалась возможной аварии, потому что весь дальнейший жизненный путь теперь казался дорогой в преисподнюю, а отправит ее туда халатный таксист или цербер службы безопасности, спущенный с поводка ее собственным мужем, – не все ли равно?

Последняя цифра номера на руке стерлась, но Яна помнила, с какой болью она бесконечно выводила эту чертову восьмерку. Невыносимо долгие гудки. А что, если не ответит?

– Слушаю! – сухим басом ответили на том конце линии.

– Коль, я в полной заднице. Скажи, где ты, я приеду, – выпалила она на одном дыхании, зажмурившись.

– Это вообще кто? – отрезвил ее ответ.

– А, блин, – посмотрела она на треснувшее стекло дешевого смартфона водителя, – это Яна.

– А еще детали будут?

– Да, блин, Коль, телка-терпила с дороги, сиськи ты мои в имплантах подозревал.

– А! Яна, – голос повеселел. – Про сиськи понял. С ними все норм. А с задницей что там? Все плохо?

– Настолько плохо, что могла бы тебя пригласить в СИЗО, а не на кофе.

– Ой, нет, я пас. В СИЗО койки жесткие. – Коля привык, что ему звонят по каждому чиху, будь то отмазать от лишения прав или без очереди поставить на учет.

– Тогда назначай место, я приеду прямо сейчас. Серьезно, капец как надо встретиться.

– Блин, Ян, тут дел – по самые гланды. Ну разве что ты передумала и дашь удостовериться… – начал он снова шутить про несоразмерную для ее комплекции грудь.

– Это срочно, Коля! Я правда влипла! Адрес давай! А дальше хоть пальпируй, как маммолог.

Таксист на каждом перекрестке махал руками, пытаясь добиться указаний по направлению движения, но Яна машинально показывала прямо.

– Вот всегда так, «я не такая, у меня муж», а потом звоните со своими задницами! – выдержал он мхатовскую паузу. – Хрен с тобой, приезжай, Баррикадная, 8Г.

– Баррикадная, 8Г, – эхом повторила Яна для водителя.

– Выходи минут через десять.

Город умывался дождем. Снежная колючесть зимы, растопленная апрельским солнцем, виднелась лишь в виде почерневших бугров снега в тенистых дворах. Броуновское движение машин на Садовом кольце все так же хаотично. Бас навигатора все так же сух. Шпили высоток на своих местах. Только Яна перешла в другой регистр.

За последние годы Яна отвыкла от тарантаек, в которых спали таксисты между сменами на задних сиденьях. И потому, устав пялиться на бездушные рекламные билборды, она открыла окно в надежде, что ее перестанет тошнить, и закрыла глаза. Воспоминания налетели как саранча на кукурузное поле.