Текст книги "Пара Ноя"

– Я не шучу, – сдержанно отрикошетила Яна.

– Ян, не поверишь, и я не шучу, что если ты это сделала и я по этапу пойду, то ты вместе со мной паровозом, до двенадцати лет колонии, если что. И то если мы до этой колонии с тобой дотянем.

– Иди к черту, я тебя предупредила. – Яна повесила трубку, сползла на ступеньку моста и заскулила, как раненый зверь. Это был абсолютный максимум спокойствия и хладнокровия, который она могла проявить, и теперь эмоции вырывались из нее звериным воем. Все нутро раздирало на лоскуты, будто кто-то ножом изрезал боксерскую грушу. Яне казалось, что из вспоротой грудины торчит рыхлый поролон.

Едва попадая по буквам, она попросила Крис скинуть контакт ее двоюродного брата, адвоката по уголовным делам. Дождавшись ответа, достала из сумки шариковую ручку и вывела номер на тысячной купюре, которая нашлась на дне сумки. Хрен с ними, с чипсами. И с холодной колой хрен.

Уже готовая выключить телефон, который приносил ей в последнее время больше плохих новостей, чем хороших, она вдруг получила видеосообщение от Никиты в секретном чате. Даже Янина богатая фантазия не могла сгенерировать, что за видео он мог записать после такого колкого и едкого разговора.

Открывать или оставить непрочитанным? Любопытство на пару с беспокойством заели бы Яну, если бы она выключила телефон, не глядя. Палец ткнул на оповещение вверху экрана. Видео на пятнадцать секунд.

Когда-то Яна решила забрать с дачи семейный портрет, Галина Ивановна окрестила ее салопницей, что таким мещанским полотном украшать дом негоже особам, претендующим на тонкий вкус, которым зарабатывают на жизнь. Картину написал по фото известный в узких кругах художник Галине Ивановне на юбилей, но та сочла ее безвкусной и отправила храниться на чердак. Для Яны же это было последнее воспоминание из счастливого детства, с докавказско-овчарочных времен, когда жгут, соединяющий их с матерью, разорвался, потому она забрала картину в их с Никитой семейную жизнь и, несмотря на то что портрет не вписывался в интерьер, повесила на самое видное место. Остин тогда только поселился в их мире, и Яна держала его на руках, мама с папой сидели на диване рядом с ней. Эта фотография была сделана случайно: тетя Яны, готовившаяся к переезду в Чикаго, после очередного куска «Киевского» торта зарядила пленку и сделала кадр на память. И Остин там хорошо вышел: жизнерадостный, с высунутым языком и подростковым лукавым взглядом, полным самобытных надежд.

Первые пять секунд на видео картина висела на стене, как и всегда, больше ничего не происходило. Пока знакомая рука с обручальным кольцом не поднесла зажигалку к лицу Яны, нервозно чиркнула и принялась водить пламенем по скулам десятилетней девочки, не касаясь щек. После же языки пламени начали вылизывать холст, глаза девочки растекались гарью в пустоты, кожа лица покрылась пузырями, которые лопались и потрескивали, масляная краска шипела и расплывалась, уродуя сначала хрупкую девочку с хрустальным взглядом, а потом и Остина.

Следующее сообщение: «Если ты не хочешь испытать это в реальности, верни ноутбук и уезжай из страны».

Дрожащими руками Яна швырнула телефон на асфальт, он отскочил к самому краю моста и практически завис над Яузой. Прикрыв рот руками, она в ужасе смотрела на экран с застывшей картинкой изуродованного портрета. Вскоре и видео, и сообщение были удалены.

Потом он опять будет утверждать, что она сумасшедшая. Как говорил последний год, водя ее к психотерапевту как на работу.

Глава 6

Прежде нарядный и ухоженный, город вдруг показался Яне мрачным Готэм-сити. Впервые в жизни она заприметила в центре Москвы крысиный писк, облезлую краску особняков, что ошметками падала наземь. Водосточные трубы кренились в сторону, как Пизанская башня. Подрагивали окна коммуналок на первых этажах от децибелов склок. Чтобы отвлечься от истерзанного портрета, Яна принялась считать, сколько тонких ручейков мочи стекало по тротуарам. Всматриваться, как омерзительно летают пластиковые пакеты – в «Красоте по-американски» это выглядело эстетично, а на деле – зловонный примитивизм. Потные лбы с широкими порами продавщиц морщились от необходимости отвлекаться от просмотра видео в тик-токе. Яна наконец набрела на круглосуточный продуктовый, где смела половину прилавка с чипсами и купила курево разных сортов. В неловких попытках прикурить сигарету она удалилась в арку, уворачиваясь от ветра, и увидела, как возле входа в подвальный бар сальный паренек с выкрашенной в поросячий цвет челкой лапал вдрызг пьяную девицу, перманентно пытавшуюся вытянуть его ловкую пятерню из-под своей смятой юбки. Яна даже подумала вмешаться, но стоило ей поставить пакет с чипсами и сделать несколько шагов в сторону парочки, как она заметила, что лицо девицы начало расплываться в довольной ухмылке. Она начала постанывать, изгибая лебединую шею, пока его сужающийся к кончику язык не проник ей в ухо.

В какой-то момент их взгляды зацепились друг за друга, девица сразу распрямила плечи, сдула с лица взлохмаченную прядь и театрально принялась посасывать собственные пальцы с куцыми остатками черного лака, засовывая их практически в глотку. Парень же наконец расчехлил упаковку с презервативами, прислонил свою избранницу на вечер к обкусанному временем фасаду хлипкого флигеля и резко, без прелюдий вошел на полную глубину. Видимо, еще при первых фрикциях девица шепнула ему про наблюдающую незнакомку, и тот вдруг остановился и нелепой пантомимой предложил Яне присоединиться. На секунду-другую замешкавшись, она потупила взгляд и, забыв пакет с провиантом в арке, стыдливо засеменила прочь.

У нее никогда не было эротической фантазии быть изнасилованной, пусть и собственным мужем в понуром дворе, но и предосудительного она в подобных игрищах тоже не видела. Все, что нравится двоим и не вредит третьим, имеет право на существование. Кто она такая, чтобы судить?

Кроме самой себя. За неоправданное доверие. И Никиты. За подрыв доверия фугасным снарядом измен.

Вернувшись наконец в безопасный сумрак коридоров клиники, Яна отдышалась. За ней никто не гнался, однако чувствовала она себя как после погони. Некоторые хищники тихо подкрадываются на мягких лапах и сразу впиваются в горло, другим же нужно всласть погонять по саванне парнокопытное, чтобы то начало спотыкаться, путаться, одержимое гормоном страха.

Нужно было успокоиться, но суточную дозу седативного она уже получила. Может, хоть чая выпить? Яна не могла понять уже, отчего именно дрожит: от разговора с Никитой или потому что замерзла как цуцик. Вопреки сейсмическому спокойствию, почва снова ускользала из-под ног.

Яна порыскала в ящиках скрипучей тумбочки: неужели не могли положить пару пакетиков чая и пачку печенья «Юбилейное»? Тщетно. В пакете от Коли тоже не было ничего, что можно съесть или выпить. Только сейчас она поняла, что за весь день и маковой росинки во рту не было. Придется идти на разведку. Должен же кто-то дежурить в больнице.

Стояла тишина, будто ночью на кладбище. Только из-за одной двери доносился какой-то звук, и то если вплотную приставить ухо. Кажется, там кто-то слушал лекцию нейрофизиолога Черниговской, исследующей строение мозга. Вот бы ей Яну с Никитой как подопытных крыс. Определить, кто первый начал сходить с ума. Подружить ретивый гипофиз с бренным телом. Распутать нейронные цепи и отпустить разум из чертогов памяти.

Яна постучала. Через пару секунд звуки растворились, и кто-то зашаркал в сторону двери.

– Доброй ночи. Что случилось? – немолодой сонный мужчина в хлопковых спортивных штанах и накинутом на плечи белом халате выглянул из мрачного чрева комнаты, как моллюск из раковины. Брюки из полушерстяной ткани и клетчатая рубашка с измятым воротом висели на стуле, диван был разложен. Уверенный, что никаких форс-мажоров ночью не предвидится, дежурный психиатр готовился отойти ко сну.

– Здравствуйте. Чайку не найдется? – Яна протянула одноразовый стаканчик.

– С бергамотом пойдет? – мужчина шагнул обратно в свое убежище и щелкнул кнопкой на чайнике. – А вы из какой палаты?

– Не знаю, не смотрела. Вот там повернуть, и первая дверь. – Яна жестом показала, откуда явилась.

– А, двадцать третья, наверное. Это вас вчера привезли с гипертонией и тревожным расстройством?

Яна кивнула.

– Может, зайдете? Мне тоже чаю надо выпить, – врач потянулся и сладко и заразительно зевнул во всю ширь.

Яна воровато юркнула в кабинет к дежурному психиатру. Письменный стол был пуст, зато на диване царил необузданный хаос: здесь и сбившееся одеяло, и потертый временем ноутбук, и клубок проводов, и несессер, откуда выпала старая, еще советских времен, пилочка для ногтей. В тусклом свете ночника все это напоминало каптерку кладовщика, а не кабинет врача. Но так даже уютнее. Пластиковый стакан быстро улетел в мусорное ведро, а в двух высоких кружках наливался балтийским янтарем чай. Яна дрожащей рукой попыталась взяться за чашку, но поняла, что одной не справится, взялась двумя ладонями, обожглась и отдернула их, ругнувшись.

– Ну-ну, осторожнее. Ожогового отделения в нашей психушке нету.

– Это же не психушка, как мне сказали. Или…

– Да шучу я, ну что вы к словам цепляетесь! – доктор добродушно рассмеялся. – А вам капельницу не ставили? Что вы так трясетесь?

Яна отразила вопрос ледяным взглядом, снова схватила кружку с будто дымящимся горячим чаем. Пальцы не слушались, она едва донесла до рта, чтобы не расплескать. Жадно отхлебнула, и в желудок быстро упало приятное тепло.

– Так, – усадил ее врач на диван, разгребая попутно гору хлама, – а теперь дышим на восемь счетов, через нос вдыхаем, через рот выдыхаем. – На третьем круге Яна поняла, что сердце замедлило бег и уже не билось как у марафонца на финишной прямой, на пятом почувствовала, как теплеют ладони, а к десятому уже могла внятно изъясняться. Всю дорогу от Яузской набережной до клиники ее не покидал вопрос, который она наконец смогла озвучить специалисту. Слова рождали эхо.

– Скажите, а человек может измениться за один день? Ну вот вчера это любящий и заботливый муж, а сегодня он присылает видео, где выжигает глаза на моем детском портрете и угрожает закопать. Как так? – Яна была уверена, что подобные метаморфозы случаются в дешевых сериалах на федеральных каналах, но никак не в жизни обычных людей.

– Ну, это зависит от того, что случилось за этот день, мозг – штука нейропластичная. – Врач почесал переносицу со следом от очков в тонкой оправе и внимательно смотрел на ночную пациентку, устроившись в кресле за столом напротив нее.

– Узнала то, что знать не должна была. Измены, сомнительные финансовые схемы. Сначала думала, что первые угрозы – просто из-за состояния аффекта, но нет – он и сейчас хочет, чтобы я убралась из страны или вовсе сгинула в водах Москвы-реки. Представляете, винит меня в том, что я разрушила семью, узнав правду! То есть не он виноват, что изменил мне дюжину раз, а я…

– Мне сложно говорить, не видя человека и не зная детально анамнеза, но вообще похоже на психопатию. Неадекватно воспринимает действительность, подменяет понятия. Если он неосознанно это делает, то это психопат, тут какое-то расстройство личности. Возможно, нарциссическое. Такие люди склонны врать, обманывать и абсолютно не испытывать чувства вины, уверенные в своей безусловной правоте. А стресс от обличения просто спровоцировал обострение, – предположил врач. – Сколько вы прожили вместе?

– Четыре года в браке, год до этого, – ужаснулась Яна, пытаясь высчитать, сколько ночей она провела рядом с психически нездоровым человеком, не осознавая, что находится в логове эмоционального оборотня. То, что она считала крепостью, оказалось даже не карточным домиком, а настоящим минным полем, на котором она чудом не подорвалась за четыре года. Не зря на уроках информатики столько играла в «сапера».

– И что, за это время никаких тревожных звоночков не было? – с любопытством поинтересовался врач.

– В смысле? – допытывалась Яна, что можно считать тревожным звоночком. Сообщение от Маши Тин Сити?

– Ну должны были быть и другие стрессовые ситуации, в которых он мог проявить свою неадекватность. Например, безразличие к чужой боли или откровенная жестокость.

Яна перебирала воспоминания, как костюмы во время ревизии – отодвигая вешалку за вешалкой, – пока не вспомнила их поездку в Грецию. Нужно было обновить шенгенские визы, и они отправились в недорогой тур в Халкидики, чтобы без пересадок в Афинах и на острова. Конечно, Яна грезила потусоваться на Миконосе, но на осень была запланирована свадьба, и разбрасываться деньгами не время.

Они вернулись с ужина в небольшом уютном городке Неос-Мармарас в отель на последней лодке. Объявили штормовое предупреждение, однако море еще контролировало амплитуду волн. Яне захотелось выпить мохито в баре возле пирса, а Никите – посмотреть на приближение грозы с другой стороны огромного сетевого отеля. Когда ветер начал опрокидывать салфетницы и пустые бокалы, волны ярились, а лодки разной степени пафоса застучали друг о друга, Яна заторопилась в сторону отеля. Они с Никитой зашли с разных сторон. Он стоял возле стойки ресепшена, а она направилась к лифту.

Ураган ворвался стремительно, как отряд группы «Альфа» в захваченный террористами концертный зал. Сквозь огромные пятиметровые стеклянные двери виднелось, как земля дыбится и исторгает из себя деревья с ветвистыми корнями, как лежаки кружатся в макабре и улетают в бассейн. Достаточно быстро погас свет, дети с обгоревшими носами заволновались, а постояльцы столпились у лифта. Спустя еще несколько секунд стеклянный купол над фойе рухнул на пол тысячей осколков, полилась вода, а вслед за этим порыв ветра вынес те самые двери по центру холла, которые разлетелись колкими стекляшками в разные стороны, и началась паника. Яна оказалась замкнута в центре толпы, а Никита к ней так и не побежал – стоял и смотрел. Обезличенно и без всяких эмоций. Даже когда она поскользнулась и упала, он продолжил стоять, обездвиженный и безразличный. Заливаясь спустя час в номере пойлом из мини-бара, она спросила, почему он не ринулся к ней. На что Никита абсолютно равнодушно ответил, что видел, что она находится в безопасности, все просчитал своим расчетливым мозгом. А как же человечность? А как же порезы, пусть неглубокие, от стекла? Она изрядно налакалась, чтобы уснуть, и даже смешала с алкоголем снотворное. Сердце стучало дятлом по грудной клетке. Да, тревога вошла в нее внутривенно еще тогда, в Халкидиках, просто спала, как вирус обыкновенного герпеса, до сообщения от Маши Тин Сити.

Яна поведала врачу эту историю, до этого она ее замалчивала. Даже подругам не рассказывала, частично потому, что согласна была с Никитой, а по большей части потому, что испытывала испанский стыд за его поступок.

– Он не извинялся потом, наутро?

– Нет, ушел на разведку, изучать местность и фотографировать последствия буйства стихии, – с некоторой горечью в голосе ответила Яна.

– Он склонен был обесценивать твои эмоции? – докапывался, как оказалось, доктор наук, медик с тридцатилетним стажем судмедэксперта.

– Сложно сказать. В чем-то он меня поддерживал, помог поверить в себя, включился в бизнес-процессы, укрывал меня одеялом посреди ночи, но где-то отмахивался. Меня всегда раздражало, что он кладет телефон экраном вниз, не добавляет в друзья в фейсбуке, считает мою ревность паранойей. Не давал прикасаться к своим вещам – если я протирала стол после ужина и брала его мобильный, чтобы переложить, то он мог больно схватить меня за запястье. Постоянно говорил, что я накручиваю себя. Что мои предчувствия – игры больного разума. А два дня назад оказалось, что я была права.

– Вы знаете такой старый американский фильм «Газлайтинг»?

Яна отрицательно покачала головой.

– Там мужчина, аферист, пытается с помощью газовых ламп свести жену с ума, чтобы заполучить все плюшки. Собственно говоря, оттуда и взялся психологический термин «газлайтинг». Вам сейчас кажется, что моральное насилие началось сутки назад. Но нет, оно началось еще там, в Греции, когда тебя начали убеждать: то, что ты чувствуешь, – неистинно. – Врач перешел на «ты» и пытался достаточно мягко обозначить, что Яна – жертва морального насилия, а сама история началась намного раньше, чем она открыла ящик Пандоры.

– Он это делал специально? – ужаснулась Яна и приняла самую закрытую из возможных поз, скрестив не только ноги, но и руки.

– Не думаю. Люди с расстройством личности, в частности с нарциссическим, обычно действуют по наитию, пытаясь сделать того, чью любовь они любят, удобными для себя.

– Чью любовь они любят? – переспросила Яна.

– Любить сами они не умеют. Ровно в тот момент, когда жертва, назовем это так, перестает проявлять к нему нужные чувства, ее значимость становится равна нулю. И дальше нарциссы либо уходят, либо мстят, пытаясь уничтожить.

– И что мне делать?

– Сократить общение до минимума и как можно скорее развестись, – врач вынес вердикт и поднялся убирать кружки, чем показал, что пора бы и честь знать. – Вот еще что, – поймал он Яну в двери. – Не вздумайте его лечить и спасать. Спасайтесь сами, – зачем-то снова перешел он на «вы». – Знаете, есть такая форма казни, когда внутрь человека сажают росток бамбука, а он парень быстрый и вскоре пронизывает все органы, и человек мучительно умирает. Думайте о том, что ваша любовь к мужу – бамбуковое семя и чем скорее вы его из себя извлечете, тем меньше увечий себе нанесете, – витийствовал корифей медицинских наук напоследок.

Яна вдруг подумала, что инвалиды сердца так и становятся гениями ума.

* * *

А может, и не было никакой любви? Если она так запросто отдалась первому встречному. И сколько бы Яна ни ждала ощущения, что содеянное есть акт возмездия, оно так и не соизволило явиться к шапочному разбору. Скабрезный намек исходил от нее, она представляла собой инициатора, первопричину. В то время как с Никитой всегда была ответным импульсом.

Разговор с психиатром подействовал отрезвляюще. Нелюбовь вообще освобождает от спутанных плющом рук, которые только для вида приросли друг к другу. Размыкает душные объятия.

Наутро, после непродолжительного сна, Яна разомкнула глаза в новой реальности – теперь без тремора, но в абсолютном вакууме. Солнце жжет льды Гренландии, ученые расшифровывают геном человека и мастерят синтетическую ДНК, искусственный интеллект обыгрывает мыслителей в го, а Яна постигает реальность. И ей пришлось собраться с мужеством, чтобы проговорить с собой, что теперь представляет собой ее жизнь. Она скатилась на самую нижнюю ступеньку пирамиды Маслоу и оказалась на уровне человека прямоходящего, вынужденного временно просто выживать. И это стало главной задачей. Планы, цели, мечты, списки желаний, которые она писала убористым почерком в обитом бархатом блокноте, – все показалось ей бутафорским, надуманным, лишним. Вернуться бы в нормальную жизнь, она бы ценила каждый пролитый бокал мерло на светлый ковер и не чертыхалась, согбенно посыпая пятно солью, не уворачивалась от слюнявых бульдогов, встреченных во дворе, а тискала их до поросячьего визга, состригла ногти под корень, вызвала настройщика и музицировала на старом бабушкином пианино, вставала с рассветом и цедила утро, находясь в моменте, а не в мыслеформах. Но она все время бежала в будущее. И, видимо, эта привычка бежать привела к тому, что теперь вопреки желанию ей нужно стремглав нестись от прошлого. И этот забег, в отличие от Никитиного, может не ограничиться заявленными на старте 42 километрами.

Глава 7

Еще до завтрака и утренней капельницы Яна позвонила с Колиного кнопочного телефона брату Кристины, адвокату по уголовке: Владимир со своим партнером, профи по делам разводов, обещал заехать ближе к вечеру и обсудить дело конфиденциально и спокойно. Обозначил, что необходимо наметить стратегию по двум направлениям сразу: юридической безопасности и разводу – если брак решено будет не спасать. Как можно даже подумать о том, чтобы спасать дымящиеся в постапокалиптическом тумане руины, Яна не понимала. Выжженные поля не поливают.

Вообще Владимир являлся фигурой мифической, его Крис упоминала только в сложных рабочих моментах, используя морфологическую конструкцию «Если будет совсем жопа, позвоним Володе». По иным причинам они не созванивались, даже для дежурных поздравлений с праздниками.

Поела Яна с аппетитом, прямо в палате. Здесь не мучили пациентов липкими кашами, похожими на раствор для шпаклевки, а подавали вполне человеческий завтрак: омлет с овощами, тост и печенье с травяным чаем. Несмотря на нормализовавшееся давление и относительно спокойные нервы, Яне все же поставили утреннюю капельницу для закрепления результата.

Чтобы убавить громкость мыслей, она решила прогуляться по больнице и заодно посмотреть, что за место стало ее обителью и что за люди попадают сюда. Коридоры были почти столь же пустынны и молчаливы, как и ночью. Можно ли вторгаться в палаты или нарушать покой в таких учреждениях нельзя? К счастью, дверь одной из палат елозила на петлях от сквозняка, и из-за нее даже доносился какой-то шум. Яна осторожно подкралась на цыпочках и прислушалась: в комнате кто-то шуршал пакетами и бормотал под нос неизвестную песенку, похожую на детскую колыбельную. Язык напоминал немецкий, но крайне отдаленно.

– Прошу прощения… – Яна постучалась и сразу распахнула приоткрытую дверь. – Не помешаю?

– Да, заходите! – Пожилой мужчина в полосатой пижаме с забавно торчащими из ушей желтовато-серыми волосами распаковывал одежду и еду из пакетов. – Вы не медсестра? А то ягодицу после укола так тянет, – сетовал он.

– Нет, – с улыбкой указала Яна на енота, изображенного на ее пижаме. – Я тут лечусь.

– А вы от чего тут лечитесь? Понимаю, я, старый инсультник, – рассмеялся дедок. – Пряник хотите? – дефлорировал он пакет со снедью.

– Нет, спасибо. Я вот ищу почитать чего-нибудь. – Яна решила проигнорировать вопрос о причинах ее местонахождения в клинике. – Может, какие книги или хоть журнал есть?

– А чего не залипаешь в телефоне, как вся нормальная молодежь? – не отвлекаясь от разбора провианта, полюбопытствовал пациент, приходящий в себя после кровоизлияния в мозг.

– Да вот сломался, – Яна решила соврать и не исповедоваться, дабы не напрягать и без того уставшие сосуды пожилого человека.

– Ты знаешь, у меня для тебя плохие новости. Из почитать – только Тора. Жена положила со словами: «Вот, старый хрыч, не веровал, за то тебя и шандарахнуло». Но дальше главы «Берешит» о сотворении мира не продвинулся, вырубает, как только читаю фразу «И было хорошо». А что там дальше плохо было, не хочу знать, – шутил дед, паясничая.

Яна плохо разбиралась в истории религий и, что Тора – это Ветхий завет, узнала уже в институте на лекции. Да и к Евангелию никогда не прикасалась, ее больше завораживали анимистические культы, особенно после киноэкспедиции на Алтай, где она общалась с шорцами. Ей нравилось думать, что душа есть во всем живом, будь то вековой дуб или бродячий кот, попавший под машину. А не только в человеке, который по факту тварь похлеще гиены, и возвышать человеческую душу над совершенной дикой природой Яна не считала для себя возможным.

Трудно сказать, когда именно Яна начала высматривать Бога или божий промысел в обыденности. Но последние годы она яро мечтала осторожно прильнуть к какой-то из религий, чтобы обрести смысл, отличный от банального продолжения рода и биологически заложенных программ. А тут, через сгорбленного деда, пытающегося заигрывать и шутить, он к ней пришел. Сам. Бог.

– Можно? – удивила она престарелого пациента своей готовностью взять Тору.

– Да бери тогда, вот он, кирпич знаний. – Дед, прихрамывая, подошел к Яне и передал толстенную книгу, которую для вида пару раз притянул к плечу, будто разминаясь с гантелей. – Пряники точно не возьмешь?

– Спасибо, мне духовной пищи до вечера хватит. Вам что-нибудь нужно? – из вежливости поинтересовалась она.

– Покоя. Отсыплешь? – не унимался иронизировать лопоухий пациент.

– У самой дефицит.

Яна раздвинула шторы, впуская в палату хрустальные отблески весны, и устроилась на кровати. Читать полулежа всегда было ее любимым занятием в выходные, выключить разум и занырнуть в чужие непохожие жизни. Открыла огромную книгу, повертев ее в руках и с трудом поняв, что она непривычного формата, открывается с конца и листать ее нужно в другом направлении. Начала читать с самого начала: был свет и было хорошо. Но дальше что-то, как и положено истории, пошло не так, и в Эдемском саду исходные люди откровенно напортачили. Впервые Яна читала религиозное писание с позиции сюжета, а не мудрости. Есть же точка «А», в которой все в благости. И есть точка «Б», в которой непонятно как все оказались. Даже ветхозаветные притчи плохо объясняли, с какого ляду все перешли к грехопадению, как бы вроде наученные проказами Адама и Евы. Ну камон, сколько можно танцевать на граблях? Так все хорошо начиналось.

«И растлилась Земля пред Всесильным, и наполнилась Земля злодеянием. И увидел Всесильный Землю, что вот: растлилась она, ибо извратила всякая плоть путь свой на Земле» – с этих слов стало по-настоящему интересно.

Глава про вселенский потоп полностью иллюстрировала Янину жизнь.

«И сказал Всесильный Ноаху: „Конец всякой плоти настал предо мною, ибо вся Земля наполнилась насилием от них, и вот я истреблю их с Землею. Сделай себе ковчег из дерева Гофер…“» – Яна сразу вычислила, что Ноах – это Ной, который еще в детстве взбудоражил ее гораздо больше всех ветхозаветных персонажей. Вроде как, если бы не Ной, кирдык – нас бы не было. Практически марвеловский супергерой, спасший мир от конца света, а точнее, избранных. Почему-то она скорее видела в сказаниях комиксы, чем образы с иллюстраций Гюстава Доре. Ну хоть так.

Дождь наигрывал фугу ре минор на кровельном железе технической постройки под окнами. Яна смотрела на отрепья облаков, которые небо выжимало на город, как половую тряпку, и пыталась рассортировать воспоминания по папкам, чтобы, систематизировав их, вычленить тот момент, когда она начала возводить декорации Содома и Гоморры в своей жизни.

Возможно, тогда, когда на одной из тусовок, после финального дня съемок сериала о порноактерах, они устроили развратный междусобойчик прямо в съемочном павильоне, где набирали тягучий красный брусничный ликер в рот так, чтобы стекало по подбородку, каплями ягодной крови орошая ключицы, и после вливали в себя пенящееся игристое из горла. Липкие, сладкие, пьяные, сначала все просто касались друг друга в разговорах, позже скромный с виду ассистент продюсера в отутюженных сужающихся книзу брюках-галифе предложил понюхать запрещенные в стране попперсы – пары капель для сексуального возбуждения, купленные в секс-шопе в Восточной Европе. Эффект был скорее расслабляющий, нежели обостряющий чувствительность эрогенных зон, но расслабление дало свои плоды – а именно проявило спрятанное в недрах нейронных связей озорство. Когда осталась лишь творческая команда, в ход пошли старые школьные игры: «бутылочка» и «правда или действие», где все как один выбирали лезть на рожон делом, а не словом. Так, например, Яне выпало на спор поцеловаться с Крис. Сначала – в губы, чуть позже – с языками. Когда липкие от шампанского руки коснулись голых ягодиц одного из актеров, Яна поняла, что пора и честь знать. Они ретировались вместе с Крис и десантировались на диване в гостиной, уговаривая Никиту продолжить с ними банкет. Но тот отправил их в душ, смывать с себя липкое послевкусие ночи, и на то, что они направились в ванную комнату вместе, а не по очереди, не обратил внимания. Лишь позже, услышав через щелку двери заливистый девичий хохот, протиснулся внутрь, чтобы сложить мозаику из кусков женских тел, просвечивающих сквозь запотевшее стекло душевой. Яна предложила ему присоединиться, Крис подхватила ее пьяную браваду. Никита дождался, пока их гостья накинет полотенце и отправится шуровать в баре в поисках джина, включил воду на полную мощность, чтобы максимально заинтимить беседу с женой:

– Ян, так не бывает, что мы сейчас устроим тройничок, а дальше ты с ней будешь нормально работать, а я с тобой – нормально жить, – взывал он если не к здравому рассудку, то хотя бы к трезвой оценке ситуации, что было несколько проблематично в текущих условиях.

– А по-моему, вполне честно. Мы как бы изменяем друг другу и при этом остаемся честны. Что-то вроде новых впечатлений. – Яна крутилась юлой возле зеркала, пытаясь оттереть ватным спонжем «глаза панды».

– Ты уверена, что, увидев меня с другой женщиной, тем более с твоей подругой, ты будешь окей с этим? Окей, норм, в поряде. А не вынесешь мне все мозги? – Никита уселся на унитаз, закрыв его крышкой, и продолжал вести беседу в спокойных тонах.

– Уверена. Тут все свои. – Яна задрала ногу и поставила пятку на край раковины, чтобы побрить голени.

– А что, если я ее не хочу? – Они столкнулись взглядами в зеркале.

– Ну, тогда можешь участвовать в этом через меня. – Сменила позицию ног игривая жена.

– Зачем тебе это? – серьезничал он.

– Задолбала статика, хочу динамики. В браке без детей всем капец как скучно. Неужели тебе нет?

– Я знаю способы, как себя развеселить. И для этого мне необязательно лезть в трусы к лучшим друзьям, – бил он словами наотмашь.

– А меня ты давно веселил? Сколько я тебя прошу: ну давай займемся сексом в туалете бара, снимем номер, ну хоть отшлепай меня по-человечески.

– Ян, разговор закончен. Идите спать. Обе. Я лягу на диване.

– То есть ты не присоединишься? Даже просто посмотреть? Ну там, подрочить, может…

Когда они вышли из ванной, Крис уже выдавала рулады храпа, лежа на диване, прикрывая бутылкой джина выскользнувшую из полотенца грудь.

– Я, между прочим, тебе сегодня сохранил ценные кадры. Ну и избавил от мук совести. – Никита укрыл Крис вязаным пледом.

– Как насчет секса с открытой дверью? – поманила Яна его пальцем из дверей спальни.

– Женщина, иди спать!

Яна относилась к тому невротическому типу женщин, чей сон под алкогольным опьянением чуток и тревожен. От настырного шуршания пододеяльника она проснулась – Никита мастурбировал. Дверь в гостиную была открыта. Яна давилась сушняком, но не шевелилась, потому что не хотела знать, что он в этот момент себе представляет. А еще кого и в каких комбинациях. От перемены мест слагаемых некоторые суммы все же меняются. Так или иначе, но они все втроем тогда перешли черту. И в мыслях согрешили.

«Ибо я раскаялся, что создал их».

Яна читала, как праведный Ноах следует слову Божьему, как гибнет все живое, согбенное, слабое, истерзанное собственными пороками, от колдовства до эротических мытарств. Черновик человека с кучей помарок и недочетов уходил под воду. Ритуальное омовение планеты. Конец первого акта.