Текст книги "Соляной столп"

Мария Николаева
Соляной столп
Лирические стихи

Если бы обессилев

 
Если бы обессилев
Разжала холодные пальцы,
Я б долго летела вниз.
И глядя на серые скалы,
Скользящие тихо по небу,
Я верила б в нашу вечность.
И только упав на камни
В последние свои мысли
Едва уместить сумела б
Внезапное удивленье:
«Скажи, почему мне больно?»
Скажи, почему цепляюсь
Руками за сгнивший дерн,
Нависший над тишиною?
Сама я уже не знаю,
Что держит меня над нею.
Сама я уже не верю
Ни в прочность сухой травы,
Ни в крепость ее корней,
Ни в силу сыпучей земли.
…Но и в тишину не верю…
И чуть подтянувшись к краю,
Я вижу: там ходят люди,
Ногами пыль поднимая.
И мне она ест глаза.
Но я не умею плакать
И не умею звать.
 

(Без даты)

Стекло запотело?

«Ах ты, ночь…»

(Сергей Есенин)

 
Стекло запотело?
Небо мутнеет?
Гаснут мои глаза?
      Как нестерпимо желты эти стены!
      Холоден скользкий пол.
Кто-то здесь есть?
Что он сказал?
Как он сюда вошел?
 
 
В Бога не верю,
истин не знаю.
Что от меня – ему?
      Снова беспамятство – черная яма.
      Жарок тяжелый лоб.
Кто-то здесь есть!
Как Вас зовут?
Кто Вы?
 
 
Скажите – кто?
 

(Без даты)

Последний год (1988 = 16 лет)

Устанешь страдать

 
Устанешь страдать –
      непременно отчаешься.
Уйдешь в облака –
      на всю жизнь потеряешься,
Закроешь, забудешь, сотрешь.
Да что же ты мечешься,
      что же ты маешься,
Будто конца ее ждешь.
 
 
Нет-нет –
      это прошлое светится в памяти.
Нет –
      это слова ужасающей давности, –
Уйди, отвернись, отмахнись.
Да что же ты плачешь,
      чего ж ты метаешься,
Что же ты падаешь вниз?
 
 
Привыкни к глазам
      умоляюще-ласковым
И к голосу,
      льющему песни напрасные.
Уймись, успокойся, сдержись.
Так что же ты медлишь
      к порогу направиться?
Что же ты хочешь? – скажи.
 

(8 янв. 1988)

Что с тобой стало от рукоплесканий?

 
Что с тобой стало от рукоплесканий?
Выжить посмела на плахе сцены.
 
 
Но видела – только один и смог
Из теплого зала – в озноб дорог,
 
 
Но слышала – в спину того, кто ушел:
«Ветер холодный, укройся плащом».
 
 
Молча откланялась,
Ночью – отплакала.
 

(4 фев. 1988)

Плакала музыке в такт

 
Плакала музыке в такт
Все у меня не так,
Все у меня не то
В этот тяжелый год.
      Руки с колен – ко сну,
      А чистоту на суд:
      Пела заре не в тон
      И не о том, не о том.
Падала на кровать:
Только бы спать, спать.
Душно от горьких книг,
Все не о том и в них.
      Шепотом тихим в дверь:
      «Солнцу не верь, не верь,
      День для тебя – чужой,
      Свет по тебе – ножом».
В форточку свежий снег.
Письма пишу не те,
Да и не тем, не тем,
А те, кто нужен – где?
      Дымная пустота.
      Все у меня не так,
      Все у меня не то
      В этот последний год.
 

(18 фев. 1988)

От нашей кормы

 
От нашей кормы
До последней корчмы –
Вода.
      От этой зимы
      До счастливой весны –
      Года.
От жалкой свечи
Голубые лучи –
Ручьи.
      До последней ночи
      Миллионы кончин
      Других.
 

(20 фев. 1988)

Отними меня у зимы

 
Отними меня у зимы
Обними меня – и усни.
 
 
А наутро студеные сны
Незакрытым окном объясни.
 
 
Мороз моих рук,
Озноб моих губ,
Сердца снежный стук
За веселье вьюг,
За холодный ветер прими.
 

(22 фев. 1988)

Спокойна. Как снег, как вечер

 
Спокойна. Как снег, как вечер.
Как старого неба сталь,
Как шулер колоду мечет,
Партнеру кидая шваль.
Как светская дама при встрече.
Как тусклый слепой кинжал.
Продолжить ли этот перечень?
Как царский зеркальный зал.
Как мертвых людей глаза.
 

(25 фев. 1988)

Не о жалости

 
Не о жалости.
Просто холодно
от усталости.
И от гордости
кровью солоно.
Только мало мне
прежней черствости:
все, что дорого,
будет проклято,
перечеркнуто
от бессилия.
От всесилия –
жизнь, и только-то.
А душа кричит, –
будто больно ей,
что я стала злей
и расчетливей.
 

(25 фев. 1988)

Вернулась измученной тенью

 
Вернулась измученной тенью
И притворилась сказкой.
Застыла ночная темень
В глазах иступленной лаской.
На тонких руках дождинки
Дрожат золоченым светом.
К ногам обреченно никнут
Туманы сырого лета.
Бесшумной совой взлетают
Ресницы от дуновенья.
Молитв неизбежных стаи
Качаются на коленях.
Иконы в рассветной дымке
Добры, по святому кротки,
А палец от перстня стынет
И нервно изломан ноготь.
Вернулась из старой песни,
Взошла сквозняком залетным
По тонким дощечкам лестниц,
Ведущих на колокольню.
Задумчиво отзвонила
Прощальную панихиду
И так невзначай ступила
За розовый край гранита.
 

(8 марта 1988)

Мне сегодня все знать

 
Мне сегодня все знать
Как от Господа – из первых рук.
Сколько будет у людей зла –
Столько будет у меня мук.
 
 
      Мне сегодня все сны
      Забывать, едва открыв глаза.
      Сколько б ни было огня в них –
      Столько не было любви в нас.
 

(21 марта 1988)

Тюрьма моя крепкая, темная, душная

 
Тюрьма моя крепкая, темная, душная
Звякни ключом в дверях.
Я не сама постригалась в послушницы –
Выпусти же меня!
 
 
Кричала, звала, вырывалась – вырвалась.
Кончился страшный сон.
В какую небесную музыку выльется
Прошлый кандальный звон?
 
 
Я больше не пленница, не затворница.
Это последний день.
Пусть же теперь сторожа мои молятся
Серому камню стен.
 

(22 марта 1988)

Если есть в тебе силы, – слушай

 
Если есть в тебе силы, – слушай.
Я сегодня скажу тебе правду.
Я твою уже мертвую душу
Напою еще худшей отравой.
У меня есть четыре глаза,
Я увидел в твоем окне
Свет цветов из разбитой вазы
И больной силуэт на стене.
Я пришел потому, что знаю:
У таких заготовлен яд.
Слушай. Я тебе прочитаю
Две страницы из книги Правд.
У твоей любви сероглазой
В эту ночь, только час назад
Помешался от боли разум
И она свой дом подожгла.
На измятой постели сидела,
Тускло глядя перед собой,
Лишь ладони ее не сгорели,
Исцелованные тобой.
Я принес тебе эти руки.
Ты очнешься – они у ног.
Только ими мертвящий кубок
Подноси.
 

(8 апр. 1988)

Мне больно от твоей обыкновенности

 
Мне больно от твоей обыкновенности
Обыденности обывательского взгляда,
Что не гожусь на жгут или хоть перевязь
Горячего немого кровепада,
Что жизнь мне даже ран твоих не вверила,
И что еще больней – что их не надо.
 

(11 апр. 1988)

Я спросила: «Вы потерялись?»

 
Я спросила: «Вы потерялись?»
А он рассмеялся тихо
И что-то сказал устало,
Так, что никто не услышал.
И света мне стало мало –
Я вышла под звездный дождь.
Смотрю: он опять со мною,
Едва шевельнул губами:
«Я верил, что ты придешь…»
Ах, он ничего не понял!
Хлестала без состраданья:
«Нет-нет, ты напрасно ждешь,
И я с тобой не останусь.»
 

(22 апр. 1988)

Простила. Простила?

 
Простила. Простила?
Зачем? И кому?
Простила, простила,
Тоску отпустила,
Все стало постылым –
Да разве поймут
Зачем отступила?
Как окна пустые,
Простила, простила.
Перила витые,
Ступени литые
Руками гасила –
И больше не жгут.
И больше не ждут
Глаза золотые,
Веселые, злые
С отчаянной силой
Последних минут.
Простила. Простила.
 

(3 мая 1988)

Снова, снова одна

 
Снова, снова одна
Снова потеряна кем-то,
Словно доверена светом
Самому дну пустоты:
      Это мои следы
      Вьются в поисках боли,
Это моя доля –
Не вымолив, оставлять,
      Это моя страсть –
      Верить чужим людям,
Это со мной будет –
Злая тоска в зрачках,
      Это мой страх –
      Вечер последней веры.
Снова, снова двери,
Снова захлопнуты ветром,
Словно закрытые кем-то
Навсегда, навсегда.
 

29 июня 1988 г

Отречение

 

1.

Во что ты веришь?
Что для тебя – главное?
Закрытые плотно двери?
Не греющий рук огонь?
Часов течение плавное?
Вечно спокойный сон?
 
 
Что ты теперь имеешь
Самое дорогое?
Чистые светлые стены?
Теплой постели блажь?
 
 
Мне ничего другого
Ты никогда не дашь…
 
 
А этого – мне не нужно.
 
 

2.

Разве же все, что было
Будет со мной опять?
Будто мне надо знать
То, что она говорила,
Глядя в твои глаза?…
Мне это знать нельзя!
 
 
Пусть она тебе – безвинная – колдует.
Я сама тебя – застывшая – отправлю.
 
 
Разве ж важно: было? будет?
Я устала. Отрекаюсь.
 
 

3.

Надежное пока,
смыкающее губы постоянство
Непрочно, как жалка
Беспалая рука,
в беспамятстве сжимающая пальцы…
 
 
А я легка…
 
 
Я не умею падать
и опускаться.
Мне – только плакать.
Мне – страх остаться
совсем одной:
Ужели заслужила?
 
 
Темно.
 
 

4.

Так ждут конца света – с трепетом,
С бормотаньем молитвы.
 
 
Покорную встречу вечности
Благословлю торопливо.
 
 
Глупо перечить вечеру,
Счастья молить – тоскливо…
 
 
Я от него отказалась…
 
 
Жду зимы, чтоб замерзнуть,
А потом весны – чтоб растаять…
 
 
От всего отрекаюсь.
 

(Июнь 1988)

Безвременье (1988–1990)

Неодолимо тактами музыки рваться

 
Неодолимо тактами музыки рваться
На звуки призывов неосторожных,
Все опрометчивее смеяться
Над самой красивой ложью.
 
 
Расчесться, не каясь, колени не пачкая
Пылью лестничных ковриков…
И, не вскрывая, складывать пачками
Письма с упреками строгими.
 

(11 сент. 1988)

Ломкость голых веток

 
Ломкость голых веток
Как лучей света –
      В стекле лужи,
      Да в глазах друга,
            не слушающего.
 
 
Смерзшихся листьев хруст –
Шепот под шагом: «Пусть!»
 

(11 сент. 1988)

Луч преломился в стекле

 
Луч преломился в стекле
косо упал в глаза –
и стали глаза светлей.
 
 
Лохматый терьер лизал
сладкую акварель:
слюна текла как слеза
с портретов смешных людей
и капала на паркет.
 
 
В окне отражался рассвет;
пес улыбался, глуп.
 
 
Отмыла от пальцев цвет
недорисованных губ.
Грим придуманных лиц
вдруг показался груб, –
но было уже не до них.
 

(21 сент. 1988)

Хризантемы руки опустили

 
Хризантемы руки опустили
От окна тянуло темнотой
К белым лепесткам и бледным листьям.
Стебли в вазе оголенно стыли
И вода к утру покрылась льдом.
 
 
Пожелтевшие цветы смеялись
Вместе с мутным солнцем за окном,
Лепестки на книгу отрясали,
Словно пену, взбитую волной.
 
 
Лед растаял, руки поднялися,
Чтоб поправить локоны со сна…
… Значит, это вовсе не приснилось?
Даже осень кончилась у нас.
 

(2 окт. 1988)

Сегодня на меня глядят внимательно

 
Сегодня на меня глядят внимательно
Светлейшая – она познала НОЧЬ!
А я всю ночь на краешке кровати
Качала его маленькую дочь.
 
 
Сегодня сострадают мне завистливо:
Нежнейшая – она познала БОЛЬ!
А я к своей всю боль его причислила
К ладошке детской прижимаясь лбом.
 

(31 окт. 1988)

Небо ноет, стынет и стонет

 
Небо ноет, стынет и стонет
Под гипсом немых облаков…
      В теплой хате с дощатого пола
      Оттираю кроличью кровь…
 
 
Ветер в узкой трубе колдует,
Студит оттепель бледных снов…
      Муж в нарядных стихах рифмует
      Эту кровь и нашу любовь…
 

(5 нояб. 1988)

Если скрипка еще не умеет петь

 
Если скрипка еще не умеет петь
то касанье смычка – не звук,
как бы он не томился по красоте
под нажимом неверных рук.
 
 
Если голос ее обступил оркестр,
то касанье смычка – не крик.
Пусть никто не посмеет подняться с мест,
кто же бросится на пол вкривь?
 

(2 дек. 1988)

В старой мебели не отражается свет

Михаилу Бейдеману, узнику Петропавловской крепости времен Царской России

 
В старой мебели не отражается свет
и хрустит как листва пересохший паркет,
и нелепо согнулась на стыке двух стен
тень от тела, познавшего тлен.
 
 
Как пронзающий солнце полуденный шпиль
ваши руки звонки от цепей и тонки…
Их изломанный гнев над безумным лицом…
Это ветки стегают стекло.
 
 
За волною волну посылает прибой
будто слышно Неву за гранитом и льдом…
Просто каждая капля ночного окна
так для слуха резка и трудна.
 
 
Это вы. Я для Вас зажигаю свечу.
Это вы. Я от Вас зажигаю мечту.
 

(17 янв. 1989)

Цирк

 
А обруч, прирученным львам опалявший хвосты,
надел как венец, положенный всем святым.
      И под смех разноцветного клоуна
      позировал для иконы.
 
 
Художников и маляров – под купол набился зал.
      Биноклем закрыв свои
            его живые глаза
      приближали жадно как женские плечи.
 
 
Любопытство сродни любострастью и плети.
 

(23-25 янв. 1989)

Кариатида тяжесть приняла

 
Кариатида тяжесть приняла
покусывая мраморные губы
под глыбой наклоненного угла,
обтесанного грубо.
 
 
Под глыбой наклоненного угла
высокий лоб сжимался год от года.
Глаза, раскрошенные ветром, унесла
вода с надтреснутого свода.
 
 
Проросший мох на выбоинах скул
состарил, обезличил на забвенье,
но по привычке не бросала купол,
сгибая утомленные колени,
покусывая мраморные губы.
 

(25 фев. 1989)

За голову руки закинув

 
За голову руки закинув
и ногу отставив на шаг,
чуть-чуть Пантеон поддержала
на белых точеных локтях.
 
 
И вполоборота прогнувшись,
под портик подставив ладони,
коленом холодным коснулась
плиты в основанье колонны.
 
 
По-прежнему вскинула локоть.
Едва оглянулась назад, –
но каменный сглаженный локон
скользнул от виска на глаза…
 

(25 фев. 1989)

Танцовщица Тальони
(Ринальдо Ринальди)

 
Стеклянный снег на ледяном стекле.
Тень танцовщицы по стене
проносит от угла к углу
венок, ловя холодный луч,
такой же мраморный, как ствол
колонны с кроной белых волн,
бегущих бликами от люстр
под сводами. Хрустально пуст
звенящий пол из белых плит.
И танец тени в мрамор влит.
 

(7 апр. 1989 г.)

Капитель

 
Капитель
в завитках человеческих тел:
лица смяты,
ноги стерты, грязны и святы.
Предел – слово
под сколотой ветром бровью –
взгляд с колоннады,
толкающий вглубь полого ада.
 
 
Мне, недотроге,
мнятся касания мокрой дороги.
 

(7 апр. 1989)

Осиротевшая тоска

 
Осиротевшая тоска
(бесплотная, коль я исчезла)
осуждена меня искать
(я спряталась за спинку кресла).
 
 
Бездумное мое дитя
(бездомное, коль я пропала)
обречено меня кричать
(я в старом кресле засыпала).
 

(11 июня 1989)

От «фигур в белом»
(Графика Алины Раппопорт)

 
В прорехе ворота трепет жалобы.
Причуда, порыв рукава.
 
 
Темный, скомканный плед (или плащ?).
Меня ль приведет не во сне дождя…
 
 
Ленивое утро портьерой сковано.
Утро сухих цветов.
 
 
Двери, вестимо, напротив окна,
выводят на длинную тень…
 

(11 нояб. 1989)

Глаза-мотыльки

 
Глаза-мотыльки
в твои угольки колотились…
Но днем не бывает таких.
 
 
Соло. Неразделенный дождь –
взаимная светскость
и безответная дрожь.
 

(29 нояб. 1989)

Владеть как владеют тенью

 
Владеть как владеют тенью
      ветреной и слепой,
ее неотступным телом –
      мнительною душой.
 
 
Снижается голос на руку.
      Так больно хотеть и ждать.
Смежаются пальцы от муки,
      воскрещенной пропадать.
 

(4 дек. 1989)

Ты станешь повторяться как закат

 
Ты станешь повторяться как закат
с размытыми далекими глазами, –
их окнами и крыльями касались.
 
 
Ты станешь неизбежен, как закат
лохматыми еловыми ночами, –
они над ним смыкались и качались.
 
 
Ты станешь однотонным как закат,
когда его уже не замечают.
 

(13 дек. 1989)

Мольберт
(словами сбоку портрета)

 
Из меня уходят люди, изменяя меня.
 
 
Понять ли как мог жить?
 
 
– Я хотел тебе ночь нарисовать. Нарисовать?
Кистью свечи он перечеркнул мой мольберт. Распластанный мир полыхнул, покоробился и замер черным.
 
 
Глаза нашлись в темноте.
 
 
Припав к окну Ваших глаз, я вглядываюсь из этой маленькой комнаты в бесконечный дождь. Так же опять слущиваются ветром тучи, и не унять. Вас не увести под крышу, не накинуть плащ на влажные плечи. Даже не постоять с Вами молча под этим дождем.
 
 
Стекла страшные: их сперва не видно, а потом они звенят.
 
 
Ваш мир за вздохнувшим окном: ночь, дождь.
 

(23 дек. 1989)

Размякнут пряничные крыши

 
Размякнут пряничные крыши
размокнут окон леденцы,
печатный город сдавит в нишах
комки узорных сладких птиц.
 
 
Глазурь польется на картонку
кругами лакомой фаты.
На разоренную коробку
уронят головы цветы.
 

(30 дек. 1989)

Бросали все и искали все

 
Бросали все и искали все
В угоду – краденный, крашенный город,
где некто, себя растревожив, канет.
 
 
Руки (для рук же) – недолгий воск:
скоро сомнется, развеется скоро,
неловко, укромно стает…
 
 
Бросали все и искали все:
руки (для рук же) – недолгий воск:
 
 
В угоду – краденный, крашенный город
скоро сомнется, развеется скоро.
 
 
Некто, себя растревожив, канет,
неловко, укромно стает…
 

(30 дек. 1989)

Оплавляясь себе под ноги

 
Может быть, другие дороги
не кончаются зеркалами.
 

(Дж. Родари)

 
Оплавляясь себе под ноги
отраженьями и тенями:
«Может быть и не все дороги
опаляются зеркалами».
 
 
Оплывая на все пороги
Одиночеством и следами:
«Может быть, другие дороги
не кончаются зеркалами».
 

(30 дек. 1989)

Выманил из кресла, выменял на крест

«Ревность по доме Твоем снедает меня».

(Евангелие от Иоанна)

 
Выманил из кресла, выменял на крест
Осязанье крепа тело эхом ест.
 
 
Вымарал из дома, правя пустоту.
Бог неизреченный – предвкушенье пут.
 
 
Вымолил падучую, рвущую вину.
Близкому, певучему сопричастен дню.
 
 
И накликал ревность, острую как жест,
выгоревшим креслом выпрошенный крест.
 

(24 фев. 1990)

Канун Прощеного Воскресенья

Осень пришла и раздела

«Но Он, прошедши посреди их, удалился».

(Евангелие от Луки)

 
Осень пришла и раздела
посмотреть: не Он ли в миру…
От разлада вещей до раздела
недосказан обман поутру.
 
 
Транжирю Тебя и пустею.
Боль уютно, зло залегла.
Сокровенным теплом потеют
отпечатки Его – зеркала.
 
 
В тягость всем дорогое тело.
В самом деле, время зеркал.
Осень пришла и раздела –
посмотреть: не Он ли пропал.
 

(25 фев. 1990)

Прощеное Воскресенье

Саркофаг изнутри

 
Саркофаг изнутри
Из умершего люди его
уходят не дальше своих же мраморных фигур.
 
 
Саркофаг снаружи:
умершему люди его
только по камню себя вернут.
 

(16 апр. 1990)

Людно во мне и лютня

 
Людно во мне и лютня
/Лютня им не слышна.
Пусто во мне для лютни./
 
 
Вмешивается в меня
глохнущий мир Бетховена,
выслушанный до дна.
 
 
Рана меня. И рано.
/Рано итог меня.
Мир без меня – подранок,
подрамник без полотна./
 

(3 мая 1990)

Тебя окрестили людьми

 
Тебя окрестили людьми
 
 
Каждый – возможность распятья
и будущий вкус кутьи.
 
 
Ты будешь терпеть запястья.
 
 
Ты будешь любить.
 

(5 мая 1990)

Мы об одном

 
Мы об одном
когда от нас стемнело:
как отпускает стянутое тело
за скудные свои пределы
в пробелы смутных стен.
 

(8 мая 1990)

На синий шар нанесена душа

 
На синий шар нанесена душа
(как белый гость).
Шар надувается.
 
 
      (Приходит гость, дыша,
      как дышится в него;
      и близится щека из белых пор,
      и белый пот.)
 
 
Сквозь этот шар синее и мудрей
игрушки смотрят на ручных зверей.
 

(11 мая 1990)

(В сторону – )

 
«Любить нелюбимых,
любимых беречь от себя,
от глаз нестерпимых,
потупясь, хранить
дающихся сгибом стебля
слому».
 

(21 мая 1990)

От самых глаз

 
От самых глаз
начинаются норы в сырую почву
(В глубине стерегут и боятся.)
 
 
Кукушонок на лбу растет из серых птенцов.
(Неуместно-крупным крылом
скоро себя столкнет в лес над норами.)
 
 
Будешь,
раз будишь в себе птиц и зверей.
(Пусть охотятся друг на друга в густых цветах.)
Страх – это их внезапные встречи
(с сытым концом).
 

(26 мая 1990)

Продолжаю себя до всех

 
Продолжаю себя до всех
Истолкуют меня: «ветвится».
(Если себя не прятать).
 

(1 июня 1990)

Вспомнил меня

 
Вспомнил меня
Сронил меня с губ.
Никто тебя не услышал.
Не повторить меня.
 

(4 июля 1990)

Темное Царство (1990–1992)

Отделима

 
Отделима
как икона от имени иконописца.
Ты безвестен,
первым поверивший мною в Бога.
 
 
Отдалима,
как икона от времени иконописца.
Светлым концом нарастает вдали дорога.
 
 
Одолима,
как икона, сожженная иконописцем
ради нового лика, стоящего ближе к Богу.
 

(8 июля 1990)

Сибирь. Сургут

Август кончается

 
Август кончается
Сказочник будет заботлив ночами
и скоро состарится.
 
 
Бессонный ребенок сладкие пальцы
сожмет на его рукаве,
боясь и уснуть, и разжать.
(Так жалко его терять.)
Светает до света.
(Глаза к темноте привыкают.)
В ладошке твоей опять
растаявшая конфета.
 

(2 сент. 1990)

* * *

 
– Но тогда я буду уже не с тобой.
– Но перечитывать свои стихи?..
 

(20 сент. 1990)

На Земле и ныне нелюбим

 
Мы не будем любимы –
нас нет на Земле.
 

(Ладо)

 
На Земле и ныне нелюбим
 
 
Тень Себя, далекого до света
и в Себя уже невозвратим.
 
 
Ветру свет сквозь тень Его и стынь
жертвует лицо Его и веру.
 

(10 окт. 1990)

Ты и утро – руки в молитве

 
Ты и утро – руки в молитве
темно-белые руки старца,
белых крыльев пустая старица.
…………………………………
И ложится утро на посох,
и тобой уходящий крестится.
 

(11 дек. 1990)

Падают каменьями колени

А ты хочешь, чтобы за твою любовь тебе чем-то заплатили?

 
Падают каменьями колени
Только Бог не мешает себя любить
/ни встречать в слезах, ни просить побыть/
не боится любви, как каменьев.
 
 
Только Бог не желеет собой платить,
как огонь собой – за поленья
                  только.
/Что я невольно сделаю с Богом?/
 

(7 янв. 1991)

Старая серебряная крыса

 
Старая серебряная крыса
и маленький скрипач в сыром снегу.
 
 
В плотные туманные кулисы
светлой пылью наметает звук
с синей скрипки низкий дряхлый ветер…
 
 
Открытые закрытые глаза.
Как шарф размотанный, разметанные руки.
Их спящие летящие рисунки…
 
 
Скрипач и крыса нарисованы на свете.
 

(26 янв. 1991)

Пятна тепла от пальцев

 
Пятна тепла от пальцев
и пролежни от лучей
(тусклых, скупых постояльцев)
на гаснущем лбу точней.
 
 
Теперь мне тихо и твердо –
столпа соляного след
во взгляде безлюдно-мертвом,
как бывший автопортрет.
 

(7 апр. 1991)

Вкус ладони, локтя, плеча

 
Вкус ладони, локтя, плеча
глоток за глотком ослабнет,
и ты уснешь, бормоча
о незакрытых ставнях,
 
 
а вещь об утре, свеча,
как зеркало под платком
притихнет, не завенчав
и не развенчав твой сон.
 

(7 апр. 1991)

Как вы живете невечно?

 
Как вы живете невечно?
– Так же, как и без нас…
Мастером дел заплечных;
на обух облокотясь…
 
 
Застелет глаз обокравший
вуаль из недолгих лиц.
От редкого слова – кашель
(поймет, наклоняясь, принц).
 

(9 апр. 1991)

В потемках

 
В потемках
возилась с ветошью света –
старой одеждой ребенка:
свет на локтях так тонок
истерт между телом и тенью…
 
 
…правила сон о тебе,
как войну о богатой стране
      /до точных сравнений-смертей,
      до верной измены/
у стен ее.
 

(15 апр. 1991)

Был старик очень ветхий одеждой

 
Был старик очень ветхий одеждой
нитки сыпались с каждого жеста.
 
 
Люди сохнут всей красной глиной:
был старик всегда очень пыльный.
 
 
Где он часто сидел подолгу,
жизнь вокруг покрывалась пленкой.
 

(20 апр. 1991)

Наряду-слепцу поводырь от подворья

Александру II (Федору Кузьмичу)

 
Наряду-слепцу поводырь от подворья
запекшийся пояс-позыв.
Прошлого не было скоро.
 
 
Редко доносятся слабые люди,
пустотами царство изрыв.
Прошлого больше не будет.
 
 
Снятый слепец в их глазах убывает?
и спав, ничего не открыв.
Прошлого и не бывает.
 

(18 мая 1991)

Пауза после тебя

 
Пауза после тебя
тяжелая, как ребенок.
Время имени дальше встречи.
 
 
Дорога лица станет вещей,
встречной, недолгой…
 
 
Время имени дальше дороги
о неважном и понемногу…
 

(31 мая 1991)

Остров Валаам

В головне монастырской печи

 
В головне монастырской печи
начинается новый послушник
протаиной в прежнем, жаром набухшем.
 
 
Прерывна зеркальность углей,
раскрывшихся и вернувших.
 

(4 июня 1991)

О-в Валаам. Монастырь

С нескрываемым скажешь холстом

«Я хотел нарисовать место, где его нет».

(Ван Гог о Гогене)

 
С нескрываемым скажешь холстом
натюрморт: желтый стул и потухшая трубка.
 
 
С полотна тускловатые струпья
отсыхают мазок за мазком.
 

(26 сент. 1991)

В груди и издалека

Богоматерь Успения (икона)

 
В груди и издалека
Кажется – на руках,
младенец… младенцы спят,
в землях чужих не бедствуют!
 
 
Так дальше себя, Себя
тоской по его детству.
 

(14 окт. 1991)

Сырая оболочка матери

 
Сырая оболочка матери
распавшаяся на младенце,
лежит неубранною скатертью,
вся в крошках хлебца.
 
 
Лицо, протравленное мукою
до свет лучащего кристалла,
подергивает первой скукою
забота: как запеленала?
 

(3 нояб. 1991)

В толще слоеных живых витражей

 
В толще слоеных живых витражей
пласт из неровных цветных зеркал
со сценой ссоры двух ворожей
нарушен мутным клубком зрачка.
 
 
Отраженья смотрятся сквозь себя,
по лекалам ссоры кроясь и рвясь.
Взгляд грубой нитью в двойных сетях
зрачок разматывает, катясь.
 

(6 нояб. 1991)

Распавшийся ангел себя напряг

 
Распавшийся ангел себя напряг
под тенью крыльев отлета.
В тугом тряпичном теле набряк
страх тягот горба и плода.
 
 
(Обмылок оборотня ослаб
под сетью присохшей пены.
Все тело книзу тянул, сосал
страх перед насущным тленом.)
 

(28 нояб. 1991)

Под внутреннюю тень руки в лице

 
Под внутреннюю тень руки в лице
обратным светом сведена лампада:
держать себя в слепце.
 
 
(Колтун движения лица внутри руки
раздерган повтореньями разлада:
сознать себя таким.)
 

(12 дек. 1991)

В зеркальном пару дыханья

 
В зеркальном пару дыханья
отогревать – терять…
 
 
Вновь, по иным, обретать
по мере его замиранья.
 
 
И долго над ним не дышать.
 
 
Старуха со слепой сестрой
почти соснилась
и кормила
ее размякшей кожурой.
Та подола сестры держалась,
непрочно возмещая свет.
Меж сближенных морщин их скрался
прорехой дымный силуэт.
 

(28 янв. 1992)

Музыка – время Баха в повторах

 
Музыка – время Баха в повторах
и перекрытиях времени-музыки Баха
пахотой воздух храма на хорах
переплетает.
Сумрака света проткет,
канвой в полотняных наборах
насквозь одевая.
 

(28 янв. 1992)

Садовником выйдешь из дерева

 
Садовником выйдешь из дерева
в сад.
Сдержит пустую листву
дупло, переросшее дерево
в сад.
 

(27 апр. 1992)

Два времени, живущие друг друга

 
Два времени, живущие друг друга
одним лицом, не ближе, чем никто.
 

(Май 1992)