Текст книги "Сиротки. Отцеубийцы"

– Впервые в жизни хинн дело говорит, гетман, – развеселился Рейнар. Но тут же пощечина, такая сильная, что Шарка почти ощутила ее на собственной щеке, заставила его замолчать.

– Заткнись, Латерфольт! – Терпение Хроуста закончилось. – Не тебе отдавать приказы! Не тебе, который все эти дни только и делал, что хныкал, как дитя, когда я в нем нуждался! Шарка!

Она вздрогнула, словно забыла о собственном существовании. Теперь на нее смотрели все: и дрожащий от ненависти и обиды Латерфольт, и Рейнар с разбитыми, но все еще ухмыляющимися губами, и Хроуст, который от гнева словно вырос, как великан, и ничего не понимающие Сиротки. Шарка обнаружила, что уже давно стоит на ногах, а вокруг нее уплотняются демоны.

– Шарка! – повторил Хроуст и сделал шаг в сторону, чтобы не загораживать пленника. – Убей герцога Рейнара!

– Что?

Он не повторил приказ, но по одному его виду она поняла, что ей не почудилось. Шарка мотнула головой, словно пытаясь сбросить с себя взгляд болотного цвета глаз Рейнара и взгляд Латерфольта, который впервые за пять дней смотрел на нее, а не сквозь нее.

Разве Хроуст не обещал, что больше ничего не попросит?

Латерфольт в два прыжка оказался прямо перед Шаркой и схватил ее за плечи:

– Давай, Шарка! Это суд, и он велит тебе казнить этого человека! Делай же!

Она слабо попыталась вырваться из его хватки, но руки, которые совсем недавно ласкали и оберегали ее, впивались все сильнее. Хроуст вмешался и разнял Латерфольта и Шарку, как отец дерущихся детей. Герцог в ошейнике снова рассмеялся неприятным сухим смехом…

Она вышла из-за спины Хроуста и встала напротив Рейнара. Тот умолк, но ухмылка так и не сошла с окровавленного рта. На мгновение она вдруг увидела лицо молодого Рейнара – того прекрасного длинноволосого вельможи с высокомерным прищуром из сна Свортека. Демоны стеклись к железному креслу, и в следующий миг оно утонуло в многорукой, многоголовой, бурлящей тьме. В ее копошении пропали очертания человека. Черный водоворот вился и вился вокруг пленника…

А затем замер и опять превратился в стаю демонов, припавших на передние лапы, как псы перед хозяином. Рейнар проступил из тьмы, бледный и испуганный, но живой и невредимый. Свора пожирала его взглядами жемчужных глаз, но ни одна лапа, ни одна пасть так и не коснулись герцога.

– Вот почему мы не убьем тебя, – произнес Хроуст, спокойный, как фокусник, который только что показал несложный трюк. – Может быть, ты сам уже давно сдался. Но у Свортека были на тебя планы, раз он передал тебе часть Дара.

– Свортек ничего мне не передавал, – выдохнул Рейнар. – Клянусь!

– Твои клятвы яйца выеденного не стоят, – выпалил Латерфольт.

– Выведите Рейнара, – распорядился Хроуст, не дожидаясь очередной перепалки. – Дайте ему новую рубашку. Никаких больше цепей и ошейников. Мы с вами увидимся на второй части суда, ваше величество.

Конвоиры отстегнули Рейнара от кресла и вывели из зала. Следом вышли, получив одобрение Хроуста, Сиротки, перешептываясь на ходу. Гетман уселся обратно на свой стул: старые ноги устали от долгого стояния. Латерфольт не спешил покидать зал, как и Шарка, которая вообще слабо представляла себе, что делать без их приказов.

– «Ваше величество»? – переспросил Латерфольт, едва двери за Сиротками захлопнулись. – Неужели это не сон, Ян? Ты правда хочешь сделать его королем?

– К нам сейчас стягиваются все, кого правление Редриха оставило ни с чем, – устало ответил Хроуст, вытирая пот из-под повязки на глазу. – Но это в основном крестьяне, отщепенцы и бывшие рабы. Нам нужны могущественные союзники. Редрих уже собирает силы…

– Рейнар однажды обманул меня ради короля, хотя в те времена еще не был таким жалким ублюдком и хотел мести! Что помешает ему обмануть тебя сейчас?

– Если Митровицы перейдут на нашу сторону, Редриху конец.

– Я всегда видел королем тебя, Ян Хроуст! Ты – Король Обездоленных… Нет, к черту королей! Ты, наверное, забыл, почему нас назвали Сиротками, когда ты якобы пал. А теперь ты готов отдать трон человеку, которого Редрих зовет своим сынком!

– Латерфольт.

Уже который раз за день имя Латерфольта было произнесено так, что тот послушно замолк.

– Даже если мы отдадим корону Рейнару после того, как свергнем Редриха, вечно он носить ее не сможет, – тихо произнес Хроуст. – И пусть Даром его не убить, он останется сломленным, слабым калекой.

Латерфольт угрюмо промолчал. Кажется, замысел гетмана ему не понравился, но он не нашел возражений. Кинув короткий взгляд Шарке, он протянул было ей руку, но тут же резко отдернул ее и выбежал из зала.

Вторая часть суда состоялась на площади, где пять дней назад Шарка и Рейнар сошлись в схватке. До сих пор Шарка старалась обходить это место стороной, боясь, что оно снова вернет ее к тем событиям. Но сейчас здесь была тьма народу, а на краю площади выстроили деревянный помост – и ей в голову вдруг пришло другое воспоминание. Она как будто перенеслась в тот день, с которого все началось: день весенней ярмарки в Тхоршице, которую она разнесла, не оставив камня на камне. Удивительно, как давно она не вспоминала, как разорвала на мелкие кусочки Пригожу и как умоляла капитана конной полиции отпустить ее с миром, еще не зная, чем обернется его отказ…

В толпе она вдруг увидела Дэйна в сопровождении Тарры. Раньше оба оставались в Таворе – Латерфольт слишком дорожил своим советником, чтобы пустить его на битву, – но теперь вместе с остальным войском Хроуста приехали в Козий Град. Статный и гордый Дэйн уже был совсем не похож на прежнего тощего заморыша, да и сама она, в новом зеленом платье, под руку с героем непокоренной Бракадии, слабо напоминала испуганную шлюху… Но пусть ей снова бросали под ноги цветы и выкрикивали ее имя, как боевой клич, гордости и счастья Шарка больше не испытывала.

Дэйн взошел на помост вслед за Хроустом и сестрой, и его первый поклон и приветствие были адресованы, конечно, гетману. Для него даже приготовили отдельное низкое кресло слева от Хроуста, чтобы мальчику было удобнее в него забраться. Позади расселись шестеро военачальников, а чуть поодаль в передней части помоста пустовало еще одно кресло – наверное, для Латерфольта, которого Шарка так и не нашла глазами в толпе.

Люди столпились по краям площади, чтобы оставить ее центр и противоположную помосту часть незанятой. Там располагалась небольшая терраса с колоннами. Когда народ застыл и умолк, конвой вывел группу людей и привязал их к колоннам. Восьмеро пленных изнывали на солнце, израненные и избитые, ожидая своей участи. На грудь каждому нацепили знамя – но не черного грифона Бракадии, а герб панов Хасгута, изображающий меч и корону.

Снова казнь, мрачно думала Шарка, вжимаясь в кресло, пока народ взывал к ней и к Хроусту. Правда, на сей раз она не палач, а свидетель – но облегчения эта мысль не приносила. Шарку даже удивило, когда ей сообщили, что в казни она участвовать не будет: ей казалось, что теперь Хроуст начнет использовать Дар при каждом удобном случае. Но, кажется, гетман был намерен сдержать данное ей слово.

Восьмеро стрелков, вооруженных луками, вышли на площадь и выстроились у помоста, глядя на Хроуста. Среди них были командир стрелков Петлич и Латерфольт. Егермейстер надел хиннский плащ, расшитый узорами его народа, тот самый, в котором привел Хроуста в Тавор. Тот самый, по которому так небрежно прошел к Шарке, сгорая от желания и нежности… Сейчас его взгляд был холоден и резок и не потеплел, когда скользнул по Шарке.

А затем на помост вывели последнего гостя, и Латерфольт скривился, даже не пытаясь скрыть презрение. Рейнара нарядили в легкий доспех грифоньего всадника, смыли с него кровь и подстригли бороду. Особой величавости ему это не придало, хотя герцог сохранял невозмутимый вид, словно все происходящее его никак не касалось. Он занял свое место, и Шарка услышала, как тихо звякнули цепи, хотя с ее места трудно было рассмотреть, как именно его приковали к креслу.

Хроуст поднялся и указал булавой-кулаком на пленных:

– Вы – верные люди своего короля, – сказал он, перебивая громовым голосом шепотки и шум. – Я предлагал вам мир под своим стягом, но вы его не приняли. Поэтому теперь все, что я могу вам дать, – это достойная смерть.

Он отдал честь сердцем стрелкам; те вынули из колчанов стрелы и положили на тетивы.

– Рейнар, – тихо позвал Хроуст. Герцог покосился на него, не повернув головы. – Ты все еще можешь спасти своих людей. Не сегодня, так завтра.

Рейнар молчал.

Латерфольт первым натянул свой лук, еще ни в кого не целясь, но не отводя взгляда от Хроуста. С такого расстояния ему, должно быть, не было слышно, что сказал гетман герцогу, но его лицо снова исказилось оскалом, обнажив крепкие зубы. Лук взлетел в воздух, и стрела затрепетала на тетиве, целясь прямо в голову Рейнару. По толпе прошел судорожный вздох. Хроуст снова вскочил, у Шарки перехватило дыхание… Но в следующий миг Латерфольт резко развернулся, и стрела, выпущенная со всей силы, вонзилась в череп пленному у центральной колонны.

Несчастный, наверное, даже не успел понять, что произошло, когда голова его свесилась на грудь, а тело обмякло на веревках, сползая вниз. Никто не проронил ни звука. Латерфольт опустил лук, а затем, издав вдруг полный злости короткий вой, от которого содрогнулись все до единого, швырнул оружие себе под ноги и выбежал с площади, исчезнув в толпе.

Нужно поговорить с ним, думала Шарка, бесцельно шатаясь по коридорам уснувшей крепости и накинув на голову капюшон, чтобы не привлекать внимания ночных стражей. Просто поговорить, без мольб, угроз и искусных речей, на которые она и сама, безграмотная простолюдинка, была не способна. Они разучились говорить и слышать. Но он, возможно, еще может…

Ночь была единственным временем, когда Шарка была предоставлена сама себе. В это время военачальники не требовали ее присутствия, а раненые – ее заботы, Хроуст не таскал ее за собой, Морра… Морру она не видела со дня штурма. Дэйн забывал о ее существовании, Латерфольт после своей выходки снова исчез, а она не стремилась его искать. Если бы был только шанс встретить того любящего и жизнерадостного Латерфольта, имевшего доброе слово и утешение для всех, игравшего с ее волосами и украдкой срывавшего с ее губ поцелуй… Но Шарка чувствовала, что тот Латерфольт пока подавлен новым – чужим, гневным и упрямым.

Поэтому ей так нужно было поговорить с ним. С единственным, кто хотел лишь ее смерти и, возможно, носил в себе разгадку плана Свортека.

С Рейнаром.

Но хотя герцог больше не был пленником, Шарка сомневалась, что ее к нему пустят. И даже если это произойдет, что стоит ему завершить свою миссию и убить ее голыми руками? Ведь Дар рядом с ним бессилен. Что может девчонка против крепкого воина, пусть и искалеченного, но сумевшего тяжело ранить закаленного в боях егермейстера?

Она прошла мимо кухни, где суетились повара, уже готовившие завтрак на утро, и вдруг застыла как вкопанная. Среди кроликов, кур и дичи на одном из столов синела пятнистая маленькая тушка. Безжизненные ножки, оканчивающиеся золотыми копытцами, свесились со стола, норовя увлечь за собой тело. Поваренок заметил это, метнулся ко столу и переложил тушку. Подернутые пеленой глаза овво – священного зверя хиннов, способного исцелять болезни и замедлять старость, как говорил Латерфольт, – обвиняюще уставились на нее.

IV. Заговор

С каждым днем к крепости стягивалось все больше людей. Вслед за отребьем, нищими, бродячими артистами и бывшими разбойниками стали приезжать мелкие дворяне. Морра не знала их историй, не знала их лично – сама она вращалась в куда более высоких кругах. Но Кирш, которого так и оставили надзирать за баронессой, временами отпускал замечания, из которых складывалась общая картина.

Редриха подвела не верность людей Хроусту и Хойе и даже не смерть Свортека. Налоги, которые он так и не снизил после войны, несмотря на все обещания, толкали людей под флаг с рогатым жуком ничуть не хуже речей о братстве. Сколько бы напыщенные гетманы Хроуста ни писали своих дурацких писем, вовсе не они приводили людей в этот лагерь, теперь уже более внушительный, чем Тавор.

Морра все пыталась выведать, что там с новым королем. То, что Хроуст воспользуется Рейнаром, было ясно как день – но вот воодушевит ли такая кандидатура народ? Кирш легко раскололся, со вкусом описывая, как Рейнар каялся в своих грехах:

– Надо признать, он хотя бы честен, – хохотал он, раскинувшись на простынях, разгоряченный и еще более шумный, чем обычно. – Обожаю этот момент! Слушай, слушай: самоубийца, еретик, торчок, изменник, убийца генерала, любитель черных ходов, бесплодный…

От слов его стало неожиданно мерзко, мерзее, чем то, как она добыла у него эти сведения. К удивлению Морры, даже после ее истерики в ратуше Хроуст оставил ее при себе. Сейчас, когда гетман был занят, собирая силы, они больше не ужинали вместе, хотя он все еще регулярно осведомлялся у нее, что ему сулят звезды. В его отсутствие Морру под свое крыло взял Кирш, и ей не составило никакого труда подобраться к нему так близко, как только может подобраться прекрасная и умная дева к похотливому солдафону, пусть даже он гетман, советник и прочая, и прочая.

– Вы говорили с ним?

– Он отказывается говорить с кем-либо. Утверждает, что его верность Редриху вечна, бла-бла-бла. И что о замысле Свортека он все равно ничего не знает.

– Что же делать, если Митровицы не объединятся с нами?

– С нами? – Рыжие брови подскочили. – Ты-то, кошечка, уже определилась со своей стороной?

– Давно определилась. Моя сторона – сверху, – отозвалась Морра, забираясь на его живот. Кирш облизнулся, вытянул руку, пытаясь поймать ее груди, но Морра шлепнула его по длинным кривым пальцам. – Ну, скажи: кто будет у нас новый король? Одноглазый, узкоглазый или безрукий?

– Сироткам не нужен король. Это было решено, когда тебя еще на свете не было. Короли вырождаются, и твой Рейнар – прямое тому подтверждение. Мы сражаемся за вольное братс…

– Да-да-да, – нетерпеливо перебила Морра и, подавшись корпусом вперед, надавила Киршу на шею. Тот восторженно захрипел и умолк: то был один из немногих способов его заткнуть. – Почему бы тогда не убить Рейнара, раз он бесполезен? Не из жалости же? Зачем Хроуст его держит?

Хватка на горле Кирша ослабла.

– Ну, видать, у Свортека были на него свои планы, раз он передал ему Дар Щита, или как он там называется? Но мерзавец молчит. Наверное, надеется, что про него забудут. А что, кошечка…

Кирш наконец добрался до ее груди, и она не стала его останавливать. Голос гетмана мало-помалу превращался в маловразумительное воркование:

– Ты хотела бы сама отомстить ему за то, что так и не стала герцогиней Митровиц? Почему тебя это так волнует?

– Потому что вы ничего не умеете, – едва слышно прошептала Морра, но Кирш ее уже не слышал.

Добыча информации была долгой, унизительной, но с каждым днем Морре открывалось все больше. Тут и там по всей Бракадии вспыхивали восстания – совсем как тридцать три года назад, когда ее самой, как верно подметил рыжий, еще на свете не было. Но все же баронесса помнила свое детство до того, как бабка Бликса забрала ее (тогда еще Тлапку) в Верхозим, захолустье в горной долине, где жила от силы сотня человек. Она помнила, как по дороге над сожженными деревнями и поместьями дворян поднимались черные столбы дыма, как приходили к Бликсе за исцелением люди, искалеченные в боях. Помнила королевство в постоянном движении: перемещающиеся армии, преследователи и преследуемые, мучители с обеих сторон и те, кто лишился всего. Помнила всех, хоть даже ее красноречия не хватило бы, чтобы описать холодную пустоту в глазах…

Со дня штурма Морра не встречалась ни с Латерфольтом, ни с Шаркой, ни тем более с Фубаром. Кирш таскал ее с собой везде, как собачонку, и она ловила на себе и на нем завистливые взгляды остальных, кому такого роскошного трофея не досталось. Кирш хвастался своей властью: наверняка весь Козий Град уже знал с его слов каждую пядь ее тела, но ее это не заботило. Пусть себе бахвалится днем – главное, что ночью его болтливость, потливость и тупые шуточки окупались с лихвой.

Так она узнала, что Шарка замкнулась в себе и проводит все время с Таррой, который учит ее читать, писать, носить доспех и обращаться с оружием. Морра даже ощутила прилив гордости, который немедленно принялась в себе давить. «Ну, не все же ноги раздвигать», – думала она, словно сама не занималась ровно тем же, и снова коготь злости впивался в нее, как липкие пальцы Кирша.

Еще она узнала – над этим пришлось немало поработать, – что Хроуст послал гонцов не только во все города Бракадии, но также в Аллурию и Волайну. Эти новости оставили Морру в растерянности и раздосадовали самого Кирша.

– Аллурия и Волайна? – глупо переспросила она. – Наши давние враги?

Рябое лицо Кирша сморщилось, как засохшее яблоко.

– Все… изменилось.

– Да неужели? Ты, кажется, забыл, что я провела у трона столько же лет, сколько ты под копытом у Хроуста! Ничего не изменилось. Вы… Мы можем слишком дорого за это заплатить.

– Тоже мне, советница нашлась. – Кирш, мрачнее тучи, подскочил с подушек и принялся нервно наливать себе пиво. Неизвестно, что задевало его больше: слова Морры или собственные мысли.

– Ты же гетман Хроуста! Почему ты ничего не сказал?

– Я говорил. Но Хроуст считает, что людей, которые присоединяются к нему, все еще слишком мало. А пока недонаследник играет в молчанку и Митровицы все еще на стороне Редриха, это – единственный выход. И вообще, какого хера мы это обсуждаем? Ты что, возомнила, что, раз я тебя трахаю, можешь давать мне советы? Забыла, как после битвы, где ты даже не участвовала, тебя вывернуло наизнанку?

– Как грубо, Кирш! – Морра напустила на себя обиженный вид, продолжая судорожно соображать. – Я думала, я для тебя значу больше, чем простая шлюха. Ты даже не представляешь себе, сколько людей при дворе руку бы отдали на отсечение за половину того, что я сделала для тебя!

– Болтай, болтай, – неуверенно отозвался он.

Морра думала, что уже привыкла к ощущению полного поражения. Оно не проходило с тех пор, когда проклятый хинн поднялся из-под светящейся руки Шарки как новенький. С тех пор, как сама Шарка, которую она каким-то немыслимым способом вернула из забытья, не бросила ей ни единого взгляда, а Рейнар попался в лапы Хроуста, хотя должен был отправиться на тот свет. Но сейчас провал обрел иной масштаб: уже не ее маленькая жизнь, а судьба целого королевства, ее королевства, с ее владениями и местом, которое она так долго себе добывала, висела на волоске.

Кирш, по-прежнему притихший, допил пиво, задул свечи и улегся рядом с ней. Неужели этот болван – удивительно, каких тупиц держит при себе Хроуст! – осознал, что теперь может легко лишиться языка? И что это значит для самой Морры? Кому ее отдадут теперь – мрачному Петличу, из которого уж точно и слова не вытянуть?

Она подобралась поближе и уткнулась подбородком в плечо, покрытое шрамами, оставленными давным-давно плетью на рудниках.

– Кирш, – мягко прошептала она. – Послушай… Я не хочу давать советов, но у меня есть идея. Просто выслушай…

– Посиди остынь, баронесса!

– Да пошел ты на хер! Какие мы нежные! Неудивительно, что вы понятия не имеете, что делать дальше, если ранить вас может и баба!

Кирш захлопнул решетку со всей силы, так, что остальные решетки в темнице зазвенели, и Морра с размаху упала на нары. Тяжелый топот затих, скрипнули замки, и воцарилась тишина.

В темницах, которые в первые дни после штурма были переполнены защитниками крепости, теперь было посвободнее, а в том крыле, куда определили ее, и вовсе пусто. Здесь располагалось всего четыре темницы. Пусть они были перекрыты не дверями, а толстыми решетками, чтобы надзирать за пленными было проще, и сам вход в крыло запирался на пять замков на железных дверях, все же эти камеры предназначались высокородным пленникам. Чистые простыни и даже подушка на нарах выглядели комично, словно нелепое извинение. Ведро для отправления нужды было отделено деревянной перегородкой, а над ним висел пучок душистых трав. Немыслимая щедрость!

Морра обернулась, пытаясь рассмотреть пленника в камере напротив. Хотя в темнице царила прохлада, она ощутила, как на лице выступила нервная испарина. Затхлый воздух, пахнущий мочой и плесенью, вдруг обзавелся новой нотой: ноздрей Морры коснулся пряный дым. Сердце забилось в висках, пока она осторожно подбиралась к решетке, словно боясь, что спугнет пленника и тот просочится сквозь стены.

Рейнар сидел на нарах, прислонившись спиной к стене. В зубах его была зажата трубка, из которой и выходил тонкими струйками дым мадеммы. Рейнар не смотрел на Морру: он растирал по предплечью мазь, ту же, которой белобрысая сучка Латерфольта лечила раны Морры от стрел.

Как завороженная, Морра наблюдала, как пальцы втирают мазь в рубцы – и старые, побелевшие, и новые, относительно свежие, – как Рейнар морщится, словно ему противно прикасаться к собственной руке. До чего же он постарел. Там, в Хасгуте, они старались не пересекаться, если того не требовали придворные обязанности. Встречаясь в коридорах, молча расходились в разные стороны. Морра стремилась как можно меньше находиться в обществе Рейнара – не потому, что боялась (под крылом Свортека она не боялась никого), но потому, что не хотела видеть, как мед его глаз превращается в тусклую ржавчину и как поникают с годами некогда гордые плечи.

– Тебя-то за что?

Она не сразу поняла, что обращаются к ней: голос Рейнара был тих, как шуршание ткани по камню.

– Назвала Латерфольта пиздоглазым, – ответила она как бы нехотя.

Рейнар хмыкнул.

– Говорят, все никак не отойдет после твоего удара, – продолжила Морра.

«Просто продолжай говорить, пока голос не окрепнет».

– Злобный стал, страшный… Уже не горланит, как дурак.

– Пусть скажет спасибо. Если бы я хотел, он бы так и подох там, на плацу.

– Ты слишком добр.

Рейнар не ответил. Раны наконец были обработаны, руки свободны. Он глубоко затянулся и исчез в клубах дыма.

– Я думала, у тебя, как у важного пленника, камера получше.

– Обычно да. Но сегодня внезапно решили сменить мне постель и вытравить клопов, вот и посадили пока здесь. Такая забота!

– Откуда у тебя мадемма?

«Разговори его, пока он в настроении! Как удачно, что у него есть любимая дурь – уж не Кирш ли постарался?»

– Все хотят дружить с королем. Я попросил, и они принесли. Может, еще чего сделают. Как думаешь, велеть доставить сюда моего оруженосца?

Шутит… Хороший знак! Но это была не шутка: уже в следующей фразе в голосе Рейнара дрогнула тревога. Никто бы не заметил этой единственной высокой ноты, но Морра расслышала бы ее и сквозь залпы ружей.

– Интересно, как он там, в этом проклятом Хасгуте, куда я его притащил? Жив ли?

– Я думаю, жив и здоров, – осторожно ответила она. – Он умнее, чем кажется, и все так же хранит ваш маленький секрет.

– Если бы я только мог как-то сообщить ему, чтобы он убирался подальше от Хасгута… Это единственное, что меня заботит.

– Думаю, ему помогут догадаться, что пора бежать.

Отлично, теперь нужно думать, как подобраться к Фубару и заставить его свалить из проклятого Козьего Града! Но если это заставит Рейнара стряхнуть оцепенение, то нужно попробовать.

Рейнар снова замолчал. Пока он не курил, наслаждаясь волнами блаженства, Морра рассмотрела его получше, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы не дать разговору угаснуть. На шее герцога болтался крошечный мешочек на шнурке. Вот та деталь, какой она никогда не видела!

– Что у тебя на шее? – спросила Морра как можно дружелюбнее, но это оказалось ошибкой. Рейнар, который уже намеревался развалиться на нарах, тут же подобрался, сжал мешочек в кулаке и рявкнул:

– Что тебе надо?

– Ничего. Меня просто посадили сюда. Что тут еще делать, если не…

– Сиротки, конечно, идиоты, но не такие, чтобы случайно посадить тебя и меня в одну клетку! Решили подслушать, о чем мы будем трепаться, а? Кто тут, Кирш? Может быть, сам Хроуст?

– Рейнар, я ничего не…

– Неужели ты впервые в жизни определилась, за кого ты? Если это так и теперь ты прислуживаешь одноглазому, то я даже не удивлен! За эту пару месяцев случилось столько дерьма, что я уже устал удивляться.

– Я не…

– Можем поболтать, если тебе скучно. О погоде, например. Но если ты вправду решила встать на сторону Хроуста, то прошу, завали свое хлебало!

Когда в последний раз Рейнар так разговаривал с ней? Ту пару раз, что ему удалось прорваться к ней, пока Свортека не было рядом… При мысли о Свортеке Морра почувствовала, как тело против воли оттаскивает ее от решеток и сжимается, напрягается до последней мышцы, как в тот день в ратуше. Все это время – в постели Кирша, в одиночестве без него, в их комнате – она гнала от себя эти мысли, зная, что они могут с ней сотворить.

Но сейчас Свортек затмил Рейнара, который снова улегся на своих нарах, пуская в потолок аккуратные кольца дыма. Костистое лицо преследовало ее в тенях и неровностях камней, куда бы она ни посмотрела. Нужно отвлечься! Может, все это время она пыталась не разговорить Рейнара, но заткнуть чертового Свортека в своей голове?

– Рейн, – позвала она. Тот не отозвался. – Я никогда бы не подумала, что Редрих решится сделать это с Мархедором и бог знает с кем еще.

«Прекрасно, ты убежала от большой боли к чуть меньшей, но тоже пронзительной…»

Рейнар молчал.

– Не так Свортек желал разделить Дар между нами… Дело даже не в том, что это потребовало бы его собственной смерти. Но я ведь видела Мархедора и то, что с ним стало. Свортек бы не хотел этого…

«Да что ты вообще знаешь о том, чего он хотел? Отлично, вот они, слезы, уже душат! Разве ради этого ты с таким трудом завоевывала доверие Кирша, как последняя шлюха, хуже Шарки?» Но как бы Морра ни ругала себя, а слова лились и капали слезы, сквозь которые она успела заметить, как Рейнар опустился на пол у решетки.

– Теперь я вообще не понимаю, что он хотел! Мне казалось, что хотя бы к нам в Гильдии он не будет так жесток…

– Морра, почему ты плакала тогда?

– Из-за Мархедора.

– Нет. Не только.

– Все-то ты знаешь!

Злость всколыхнулась в Морре, и она кинулась к решетке, как если бы могла дотянуться до него, пнуть, избавить от этого его умения – даже сейчас! – чувствовать, когда она врет. Но Рейнар не сдвинулся с места, или слезы и дым не позволили ей этого увидеть.

Морра вздохнула. Злость отошла так же резко, как нахлынула, и вновь уступила скорби.

– Он врал. Все эти годы твердил, будто он последний кьенгар. Моя бабка, Бликса, – ты ведь помнишь? Она была целительницей. Не просто знахаркой какой-то, Рейн. Она исцеляла любые раны. Я думала, что тот синий огонь под ее руками мне почудился, что я просто выдумала его, когда была маленькой. Но Бликса исчезла, когда мне было десять, просто испарилась. Я всегда знала, что она не просто бросила меня, а, скорее всего, ее убили как ведьму. Но я даже представить себе не могла, кто именно ее убил и зачем…

Рейнар спрятал лицо в ладонях.

– Когда Шарка исцелила хинна, я все поняла. Свортек похитил у Бликсы Дар, который предназначался мне. Свортек, которому я… Он отнял единственного моего родного человека, единственного, кого я любила!

До Морры вдруг дошло, что и кому она говорит, и она прикусила язык. Но Рейнар пропустил все мимо ушей – или не придал значения? Откуда ей было знать, как изменились он и его сердце за эти годы?

– В той битве, где погибли Римрил и Лотто, – внезапно заговорил Рейнар, – мы привезли Свортека на грифонах в осажденную крепость Отарак. Он был тяжело ранен и не мог биться. Мы откинули аллурийцев. Он зашел в крепость. И вышел оттуда сильнее, чем когда-либо, а затем…

– Я знаю, – перебила Морра, – я помню. Думаю, все эти годы он держал бабку при себе. А в тот день ему нужен был Дар, и он…

– Не продолжай.

– А ты еще спрашиваешь, на стороне ли я Хроуста! Разве тут можно быть на чьей-то стороне? Разве им не плевать на нас всех? Даже Свортеку?

Слова закончились. Все, что она хотела выведать для Кирша – согласится ли Рейнар принять корону, призовет ли Митровицы на войну, откуда у него Дар Щита, – теперь потеряло всякий смысл. Пленники молчали, каждый прижавшись к своей решетке: она – в слезах, он – в дыму.

– И все же у него был план для нас, – произнес Рейнар, – хотя я понятия не имею какой. Я уже говорил и клялся, что не знаю, откуда у меня Дар и как Свортек мне его передал. Но я уверен, что он не просто так дал Латерфольту Нить, а мне Щит. Если бы я только знал…

«Довольно! Хоть что-то ты можешь сделать, и сейчас – тот самый момент!»

Морра подняла голову и мутным взглядом уставилась на него:

– Рейн, помнишь… тот день в Митровицах, когда мы с тобой… в том лесу… когда я просила тебя кричать, как грифон, и Такеш к нам прилетел и…

Он усмехнулся, но усмешка придала ему несчастный, жалкий вид.

– Ты серьезно? После всего сказанного ты решила поиздеваться?

– Нет-нет-нет! – Морра спешила и задыхалась. – Помнишь, что я тебе рассказывала до этого? Про Свортека и память… – Она не могла говорить открыто, но Рейнар не дурак, далеко не дурак, он должен догадаться! – Помнишь ведь?

Медленно, целую вечность, Рейнар хмурился, пока до него сквозь дым мадеммы доходил ее замысел. Давай же, давай!

– Помню, – наконец пробормотал он. – Ты хочешь сделать это так?

– Да, я могла бы…

– Хватит!

Резкий окрик заставил их вздрогнуть. Решетка дальней камеры распахнулась, и оттуда вылетел Латерфольт. Рейнар отполз в угол – как раз за мгновение до того, как хинн полоснул по прутьям кинжалом, вызвав скрежет, от которого зубы сводило. Морра успела поймать разочарование на лице герцога, хотя и ее саму появление Латерфольта ошарашило: об этом они с Киршем не договаривались.

– Рейн! Я не знала, что он здесь, клянусь!

– О чем вы договаривались? Что за «тот день в Митровицах»?

– Не твое дело! Просто счастливое воспоминание.

– Будь ты проклята, Морра! Ты обещала, что уговоришь его, а на деле снова плетешь свои интриги! – рычал Латерфольт, грубо выволакивая Морру из камеры. – Который раз мы решаем тебе довериться и который раз ты предаешь наше доверие! Но этот случай был последним!

Он обернулся напоследок, встретившись взглядом с Рейнаром, который тем временем набивал трубку.

– Вы созданы друг для друга, – презрительно процедил Латерфольт. – Сладкая парочка предателей! Ты заслужил все, что она с тобой сделала. А ты заслуживаешь то, что имеешь сейчас!

– А ты заслуживаешь только трахать наивных девчонок! – заорала Морра, но Латерфольт встряхнул ее, явно едва сдерживаясь, чтобы не ударить. Егермейстер словно вырос и перестал походить на бородатого мальчишку. Сейчас Латерфольт стал настоящим свирепым хинном, какие наводнили Бракадию три века назад, предавая все на своем пути огню и мечу.