Текст книги "Магия Терри Пратчетта. Биография творца Плоского мира"
Автор книги: Марк Берроуз
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 7
«Цвет волшебства»
К 1979 году, когда работа над «Стратой» подходила к концу, Терри стало очевидно, что его отношения с Bath Evening Chronicle подходят к концу. Рианна росла, и им было все труднее решать семейные финансовые проблемы на зарплату заместителя редактора газеты. Жизнь в Chron изменилась. Пата Уира сменил бывший редактор отдела новостей Морис Бордман, беспокойный и более требовательный, чем его предшественник. Мартин Уэйнрайт отправился на север, чтобы занять новую должность в Брэдфорде, а Питер Фиппс перестал быть заместителем редактора, и все это изменило ситуацию в офисе. После пяти счастливых лет наступило время перемен. Дополнительной мотивацией к уходу послужило ощущение, что еще немного – и он превратится в одного из тех немолодых сотрудников, которых периодически видел в издательстве, бывших заместителей редакторов и журналистов, для которых Chron стал всей жизнью. В своей книге 1993 года «К оружию! К оружию!» Терри напишет о капитане Ваймсе, раздумывающем о том, чтобы покинуть Городскую стражу, но он опасается превратиться в живого призрака, возвращающегося на свое рабочее место, потому что не знает, куда еще можно пойти. Последний гвоздь в гроб забил старый друг Терри Тони Буш, с которым они, начиная с 1971 года, не раз работали вместе. Тони согласился занять место в Press Association.
«Терри нравилось чувство товарищества, – объяснил Буш. – Я ушел в Press Association, и он ощутил некоторую подавленность. Мы были друзьями и получали много удовольствия от общения. Он часто говорил: “Теперь уже никогда не будет, как прежде”».
Как и многие другие журналисты, стремящиеся к спокойной и лучше оплачиваемой жизни, Пратчетт решил изучить возможности, которые предлагали связи с общественностью. Он подал документы на работу в юго-западном офисе Центрального управления по производству электроэнергии (ЦУПЭ) с весьма привлекательным жалованьем в тринадцать тысяч фунтов в год. Друзей-журналистов выбор Терри сбил с толку. Мартин Уэйнрайт сказал, что это «казалось не жизнью, а сущей каторгой». Тони Буш согласился: «Работа в связях с общественностью совсем не подходит Терри, – сказал он. – Меня невероятно удивило его решение. Связи с общественностью? Он был таким независимым, ярким человеком, и я не мог представить, чтобы он стал писать пресс-релизы для правящих кругов». Оба подозревали, что Пратчетта интересовали не только дополнительные деньги, но и более легкая работа, которая оставит ему больше времени для писательского труда.
«Ему будут платить очень приличные деньги и не придется постоянно думать о работе, – сказал Буш. – Я даже могу представить, как он быстро заканчивает пресс-релизы, а потом достает блокнот и начинает заполнять его идеями для новой книги».
Терри начал работать в ЦУПЭ в 1979 году, навсегда покинув Bath Chronicle, расставание с которым получилось не слишком приятным, как он сказал во время интервью Western Daily Press в 1996 году, «ведь меня уволили в третий раз»[103]103
Пратчетта уволили с работы всего один раз за всю его жизнь. Забавно, что это была Western Daily Press. (Примеч. авт.)
[Закрыть]. Терри проработал в Бристоле семь лет – дольше он нигде не задерживался в течение всей своей жизни – и со временем даже стал старшим пресс-секретарем, заняв последнюю настоящую должность в своей жизни.
В описании этого периода карьеры Пратчетта часто допускают небольшую ошибку, утверждая, что он работал в «атомной индустрии» или «пресс-секретарем при атомной электростанции». Его также неправильно называли ученым или инженером. На самом деле Пратчетт являлся прикованным к письменному столу гражданским служащим, работавшим на правительство. ЦУПЭ, национализированная организация, подзаряжала[104]104
Извините. (Примеч. авт.)
[Закрыть] национальные нужды страны. ЦУПЭ представляло собой больше, чем просто учреждение атомной энергетики, хотя и обеспечило самый взрывной[105]105
И за это тоже. (Примеч. авт.)
[Закрыть] аспект карьеры Терри. Однако жизнь в ЦУПЭ оказалась не такой спокойной, как рассчитывал Пратчетт. Да, ему приходилось заметно меньше перемещаться, его доход повысился, он получил доступ в плавательный бассейн, но ему приходилось решать бесконечные мелкие бюрократические проблемы гражданской службы, пытаясь одновременно погасить набиравшую в прессе силу истерию вокруг вопроса об атомной энергии.
В марте 1979 года, за несколько недель до того, как Пратчетт начал работать в ЦУПЭ, на ядерном реакторе на АЭС Три-Майл-Айленд в Пенсильвании произошла авария, в результате – утечка радиации, и властям пришлось провести эвакуацию из региона ста сорока тысяч человек. История вызвала интерес во всем мире, у многих возникли вопросы относительно безопасности ядерной энергии. Британская пресса сфокусировалась на увеличении ядерного вектора развития в Великобритании, встал вопрос об утилизации токсичных отходов; а также возможных проблемах с ядерными реакторами и рисках для всеобщей безопасности, одновременно начался рост движения за сохранение окружающей среды и против атомной энергии. Именно в такой напряженный момент Терри Пратчетт стал пресс-секретарем, отвечавшим за три юго-западных атомных электростанции.
Поначалу его роль была сравнительно простой; обзоры прессы, звонки журналистам, редкая связь с Power News, промышленной газетой ЦУПЭ (со временем он станет ее редактором). Однако гражданская служба приносила и разочарования. Национализированное производство по своей природе пронизано влиянием профсоюзов, и ЦУПЭ не было исключением. Строгие правила профсоюза означали, что все материалы должны печатать машинистки из офиса, что раздражало Пратчетта, ведь он превосходно делал это вслепую, едва ли не лучше всех в газете. Он печатал свои пресс-релизы, отсылал их машинисткам и ждал, когда они напечатают их снова. Он постоянно жаловался, в результате чего вышло соответствующее распоряжение, и ему разрешили работать самостоятельно.
Несмотря на серьезность отрасли, атомная индустрия обеспечила Терри множеством анекдотов в стиле «вы-просто-не-поверите», которые он регулярно рассказывал много лет. Одной из любимых была история о посетителе, который, как оказалось, принес на станцию радиоактивный материал. Этот человек в качестве хобби занимался восстановлением оборудования военной авиации и нашел старый высотомер со светящимся в темноте циферблатом – для этого использовали радий. Ему в руки попал слегка радиоактивный материал, заставивший заработать счетчик Гейгера, предназначенный для того, чтобы помешать вынести из здания станции радиоактивные материалы – но сейчас он включился на входе.
Терри приходилось тратить много времени на то, чтобы уменьшить риски, которые старательно раздувала пресса. Однажды железнодорожный вагон, перевозивший радиоактивные материалы, сошел с рельсов на сортировочной станции, не причинив никакого вреда. Однако британский протокол железнодорожных аварий, а также инструкции по работе с радиоактивными веществами, требовали принятия целого ряда экстренных мер, что привело к появлению множества съемочных бригад и серьезной панике.
Еще одна запоминающаяся история случилась на атомной электростанции Хинкли-Пойнт, расположенной на побережье, в Уэстон-Сьюпер-Мэр. Станция находилась рядом с захоронением железного века, которое все называли «курган пикси». Во время строительства станции рабочие шутили: если что-то пошло не так, виноваты «пикси», а когда работы закончились, подарили менеджеру садового гнома «пикси». Прошли годы, и персонал станции стал странным образом суеверным из-за этого гнома. Ситуация обострилась, когда кто-то переместил его из привычного места в кабинет с наградами. В ту же ночь внезапный ливневый паводок затопил и вывел из строя два реактора, после чего гнома быстро нашли и вернули на прежнее место.
Тут же поползли слухи о «пикси» на атомной станции, и в течение следующих недель ЦУПЭ получало письма со всего мира, в которых спрашивали о феях и эльфах. Терри, к своему удивлению, обнаружил, что многие разумные, здравомыслящие инженеры и ученые не готовы с уверенностью утверждать, что проклятие пикси не имеет отношения к реальности. В его задачу входило тщательно отслеживать интервью персонала и не допустить, чтобы станция стала предметом насмешек.
Для писателя, и еще в большей степени юмориста, опыт был бесценным. Наблюдения за мелкой бюрократией и упрямой приверженностью правилам, с полным отказом от здравого смысла, позволили ему пройти ускоренный курс по изучению человеческой природы. Пратчетт часто повторял, что хотел бы написать книгу, однако оставил эту идею после того, как прочитал изданную в 1984 году книгу его друга Дэвида Лэнгфорда «Прохудившийся аппарат» (The Leaky Establishment), основанную на его собственных впечатлениях от работы в атомной индустрии[106]106
Пратчетт написал предисловие для нового издания романа, опубликованного в 2001 году, в котором отругал Лэнгфорда за то, что тот опередил его с этой идеей. (Примеч. авт.)
[Закрыть].
По мере того как ответственность Терри росла, его работу сопровождало все больше стрессовых ситуаций. Он привык, что его могли разбудить звонком посреди ночи запаниковавшие инженеры или журналисты из отдела новостей Western Daily Press или Bath Evening Chronicle, чтобы сообщить о какой-то случившейся ночью ерунде и на один шаг опередить конкурентов, как только начнутся восстановительные работы. В его обязанности входило убеждать всех в том, что атомный Армагеддон в районе Бристоля маловероятен, и, в конце концов, Пратчетт, который десять лет назад отказался от работы журналиста на передних рубежах, чтобы избежать такой жизни, понял, что ему стало трудно выдерживать напряжение. Джеральд Уокер вспоминает телефонный разговор, который произошел примерно в это время:
«Он позвонил однажды вечером и сказал, что хотел бы вернуться в Bath Evening Chronicle. Однако его не устраивало жалованье менее тринадцати тысяч фунтов в год. На следующий день я поговорил с редактором Морисом Бордманом, и тот отказал Пратчетту, заявив, что столь высокая ставка разрушит финансовую структуру газеты. Вечером я позвонил Терри и сообщил о решении редактора. Он сказал: “Очень жаль, теперь мне придется писать больше романов”. Быть может, именно в этот момент и возникла идея цикла о Плоском мире».
Уокер ошибся. Работа над Плоским миром уже была в самом разгаре летом 1981 года, когда «Страта» заняла свое место на полках магазинов. Надо сказать, что благодаря работе в ЦУПЭ Пратчетт стал быстрее писать свои романы. Между публикациями «Страты» и его следующей работы «Цвет волшебства» прошло всего два года, что стало самым маленьким промежутком времени между книгами Пратчетта до этого момента.
В точности как «Страта», уходящая корнями в «Темную сторону солнца», следующая книга берет свое начало со страниц «Страты». Когда Пратчетт закончил, он написал Колину Смайту, что Плоский мир все еще имеет огромный потенциал. Мысли об имеющей форму диска прото-Земле напомнили Пратчетту о старом индейском мифе, который он прочитал в книге по астрономии, когда был еще совсем маленьким, – плоский мир движется на спинах четырех гигантских слонов, а те балансируют на спине громадной черепахи. Он уже упоминал о таком мире в «Страте». Смехотворность концепции показалась Пратчетту особенно привлекательной. В том, что он когда-то воспринял ее всерьез, имелось нечто абсурдное. Но почему бы и нет? Если ты ни в чем до конца не уверен, плоский мир на черепахе столь же реален, как и любой другой. Размышления об этих идеях в «Мире-Кольце» Нивена привели Пратчетта после нескольких мысленных ходов к собственному новому миру.
Мысль о том, чтобы взять абсурдную идею и отнестись к ней с полной серьезностью, вошла в настоящий резонанс с другими, давно появившимися в его подсознании. В конце семидесятых и начале восьмидесятых начался бум героической фантастики, изменение тенденции, которое началось с «Властелина колец» Толкина в конце пятидесятых. Роберт И. Говард написал романы о Конане, также оказавшие большое влияние на жанр, как и истории Майкла Муркока об Элрике. Они помогли популяризировать образ грубого, жестокого и меланхоличного воина, путешествующего по Земле.
Как на дрожжах росли многотомные серии, в которых рассказывались запутанные истории со сложными сюжетами и прошлым, многие из них сделали объем «Властелина колец» похожим на «Очень голодную гусеницу» (The Very Hungry Caterpillar)[107]107
Детская книжка с картинками американского писателя Эрика Карла. Вышла в 1969 году, впоследствии многократно переиздавалась. (Примеч. пер.)
[Закрыть]. Некоторые были великолепными и яркими, например «Хроники Томаса Ковенанта» (The Chronicles of Thomas Covenant) Стивена Дональдсона, трилогия Терри Брукса «Шаннара» (Shannara) и очень популярные «Всадники Перна» (Dragonriders of Pern) Энн Маккефри. В других сериях персонажи и язык, если не сюжеты и темы, были более приземленными. В 1982 году Дэвид Эддингс опубликовал первый роман своей невероятно успешной серии «Белгариада» (Belgariad), которая будет состоять из двенадцати книг. В том же году вышла книга «Чародей» (Magician) Раймонда Э. Фейста, первая из цикла о «Войне врат». Оба писателя внесли современные интонации в свои истории, которые, по сути, были стары как горы. В обеих сериях нищий сирота узнает, что у него есть талант к магии и его ждет великая судьба. Два года спустя франшиза «Колесо времени» (Wheel of Time) Роберта Джордана началась с «Ока мира» (The Eye of the World), захватывающей и оригинальной истории… нищего сироты, который узнает, что у него талант к магии и его ждет великая судьба. Со временем сага займет четырнадцать томов. В кинематографе фильм «Звездные войны» определил новый язык современного блокбастера с историей – ну, после первых сцен с космическими кораблями и дроидами – о нищем сироте, который узнает о том, что у него талант к магии и его ждет великая судьба. Иногда возникало ощущение, что существует только один сюжет.
Все это происходило на фоне стремительно растущей популярности Dungeons & Dragons («Подземелья и драконы»), ролевой игры, в которой персонажи и существа переходят из мира Толкина в универсальный фэнтезийный мир. Игроков ведет мастер подземелий и ставит перед ними задачи, бросая кубик со множеством граней.
Пратчетт знал, что такое Dungeons & Dragons, играл с друзьями и часто сам выступал в роли мастера подземелий. Игра его восхищала, и он считал ее совершенно новым видом искусства: способом сделать вымысел интерактивным, превратив повествование в состязание. Среди хорошо знакомых горгон, огров и магических заклинаний он создавал собственных персонажей и места действия – в том числе туалеты, чего, вероятно, у других мастеров подземелий не бывало. Одно из его изобретений называлось «Сундук» – идея возникла после того, как он увидел, как американка сражалась с огромным непокорным чемоданом на колесах.
Это был старый дорожный сундук с сотней маленьких ножек, в котором игроки могли хранить бесконечное количество оружия или сокровищ. Пратчетт добавил условие: сундук будет идти в ту сторону, куда его направили, до тех пор, пока его не остановят и не повернут. Кроме того, он подчиняется только девяти командам из десяти. Игроки неизменно забывали это правило до того момента, как им требовалось достать солнце-меч, чтобы прикончить демона пятого уровня, но тут Пратчетт радостно сообщал им, что Сундук ушел несколько часов назад – после того, как они забыли ему сказать, что следует делать. А если они не забывали дать нужные инструкции, всегда оставался вариант, что он откажется выдать нужный предмет.
Dungeons & Dragons появились в США в начале семидесятых, а к концу десятилетия в них играли уже по всему миру. Их популярность привела к увеличению интереса к фэнтези и стала консолидирующей силой субкультуры фэндома НФ. Они также утвердили стереотипы и конвенты фэнтези в воображении людей, создав заранее изготовленный набор клише, которые, в свою очередь, превратились в трафаретные романы в мягкой обложке и комиксы самого разного качества. Фэнтези пожирало себя и превратилось в огромный бизнес.
Чем больше Пратчетт наблюдал за растущей популярностью плохого фэнтези, которое напоминало очередное воспроизведение Толкина, тем больше ему хотелось над ним посмеяться. «Темная сторона солнца» и «Страта» использовали идеи твердой научной фантастики, но все же не превратились в пародии. Пратчетт решил, что на этот раз пойдет дальше. Впервые за карьеру романиста он мог постоянно придумывать шутки и написать нечто очень смешное.
Он не был первым, кто посмеялся над самодовольным и чрезмерно серьезным лицом фэнтезийных условностей. Студенты Гарварда Генри Берд и Дуглас Кенни в 1969 году опубликовали пародию под названием «Пластилин колец» (Bored of the Rings)[108]108
Также издавался на русском под названием «Тошнит от колец» (2002 год). (Примеч. пер.)
[Закрыть], в которой изрядно повеселились, изучая самые забавные элементы произведения Толкина. Пратчетт являлся поклонником книги и чувствовал, что можно куда изящнее выставить на всеобщее обозрение глупость жанра. Юмор в «Пластилине колец» основывался на раздувании невероятной серьезности тона Толкина, но что, если подойти к пародии с другой стороны? Что произойдет, если взять нечто, по сути, невероятно смешное, такое, как фэнтезийный мир, и отнестись к нему серьезно? Как отреагируют обычные люди? Например, Арагорн занял трон Гондора – что это будет означать для обычного человека с улицы? Должны ли побежденные орки искать себе работу? Пратчетт хотел создать мир, где избитые сюжетные ходы фэнтези ведут к реальным последствиям, хотел ворваться в привычные схемы жанра, чтобы сделать их забавными, но с реалистичными персонажами и ситуациями, считая, что противопоставление обыденного и фантастического вызовет у читателя смех. К тому же этот результат будет достигнут почти как побочный продукт, когда он поставит узнаваемых главных героев в самый центр повествования. Плоский мир на спине морской черепахи – если отнестись к нему достаточно серьезно – идеальное место действия.
Пратчетт уже не в первый раз наносит удар, высмеивая наиболее нелепые элементы историй, обнажая их с помощью истинно британского педантичного реализма. В 1978 году он вел очень смешную колонку в Bath Chronicle, направленную против феномена «Звездных войн». Раскрученный фильм наконец появился в поле его зрения, и Пратчетту хватило проницательности, чтобы понять, из-за чего поднялся весь этот шум. Он отреагировал моментально: написал серию докладных записок Галактическому императору от имени старшего сотрудника по кадровым вопросам «Звезды Смерти» с жалобами на роботов, занимающих должности людей, а также обезличенность гигантских лазеров, способных уничтожать планеты, и что в столовой слишком часто подают чернослив, а кофейный автомат плохо работает. Такой подход очень походил на генеральную репетицию перед следующей книгой[109]109
И предвосхитил знаменитую пародийную столовую «Звезды Смерти» Эдварда Иззарда более чем на десять лет. (Примеч. авт.)
[Закрыть].
И раз уж Пратчетт хотел высмеять максимальное количество клише – а в его распоряжении имелся целый мир, – у него возник замысел написать серию отдельных, но связанных между собой историй. Несмотря на возражения редактора St Martin’s Press Лесли Покелла, Колину Смайту понравилась идея, и он подписал контракт на книгу коротких рассказов под названием «Цвет волшебства», первую, где действие происходит в так называемом Плоском мире, стоящем на спине черепахи.
Книга состояла из четырех повестей: «Цвет волшебства», «Пришествие восьми», «Притяжение Черва» и «У самого края» – в каждой рассказывалось о деяниях неудачливого волшебника Ринсвинда и наивного туриста Двацветка в приключениях меча и магии, что позволило Пратчетту спародировать все, начиная от Dungeons & Dragons до оккультных ужасов Г.Ф. Лавкрафта и благородных говорящих драконов из серии «Перн» (Pern) Энн Маккефри.
Пратчетт нашел полностью устроивший его стиль. В центре историй находится мир фэнтези, который он хорошо знал и любил, но написанный с неизменным чувством юмора, в равных долях наполненного весельем, острой сатирой и невероятно ехидными каламбурами. Эту книгу написал тот, кто все детство провел, взахлеб читая, с одной стороны, книгу «1066 и все это», журналы Punch и Mad, а с другой – «Властелина колец», Роберта И. Говарда и в буквальном смысле все книги с изображенным на обложке драконом. В Плоском мире Пратчетту наконец удалось их объединить. Он знатно повеселился, позволив своим шуткам пройтись по всему спектру, от тщательно построенных структур и падений на задницу до тонкой игры слов, понятной только хорошо подготовленному читателю.
Уже на первых страницах «Цвета волшебства» можно отыскать множество приводящих в замешательство шуток. «В далеком и далеко не новом комплекте измерений, – начинает он первое предложение в первой повести, «Цвет волшебства», – в том крыле космоса, которое никогда не предназначалось для полета…»[110]110
Перевод И. Кравцовой под редакцией А. Жикаренцева.
[Закрыть] Пратчетту потребовалось всего двадцать слов[111]111
Разумеется, речь про оригинал. (Примеч. пер.)
[Закрыть], чтобы выдать свой первый каламбур. И сразу же последовала теория, утверждающая, что жизнь на земле есть результат совокупления двух черепах размером с целые миры, названных «большим взрывом». Это огромный, верещащий резиновый цыпленок каламбуров, который должен вызвать такой громкий стон у всех, кроме самых строгих читателей, что он оставляет в тени другой, гораздо более тонкий, расположенный несколькими строками ранее, где говорится, что альтернативный Большой взрыв – это черепаха, просто продолжающая двигаться неизменно вперед, «размеренно продвигаться в никуда».
Это всего лишь шутка, если вам неизвестна альтернативная Большому взрыву, так называемая «Теория стационарной Вселенной»[112]112
В интервью Пратчетт утверждал, что не пользуется каламбурами так часто, как думают люди, что демонстрирует либо нетипичное отсутствие самосознания, либо хитрую попытку введения в заблуждение. (Примеч. авт.)
[Закрыть]. А еще через страницу возникает прямая пародия на классический цикл Фрица Лейбера о Фафхрде и Сером Мышелове. Наш главный герой представляется словами «отвали», всех богов он называет «сволочами», и нам выдается игра слов с идеей семнадцатого века о «невидимом колледже»[113]113
Избыточно грандиозное имя для группы ученых, которые были друзьями и регулярно помогали друг другу. (Примеч. авт.)
[Закрыть] и школой волшебников в «Незримом университете». Количество острот могло ошеломить, если бы не ровный шаг прозы Пратчетта, позволявший ему проводить шутки через нашу оборону, а затем двигаться дальше, пока мы не отвлеклись.
Кроме того, очень быстро появляется еще одна фишка Пратчетта: примечания[114]114
Вроде этого. (Примеч. авт.)
[Закрыть], механизм, который он использует почти во всех последующих романах и рассказах. Примечания обычно ассоциируют с научными изданиями, но сравнительно часто они встречаются в фэнтези и научной фантастике, чтобы объяснять мелкие подробности, не разрушая течения повествования. На первый взгляд Пратчетт поступает так же, используя примечания как хранилище для дополнительных шуток и ремарок.
Впрочем, нередко у него были и совсем противоположные намерения. Пратчетт обращается к примечаниям в первую очередь для того, чтобы они прерывали повествование, в точности как артист разговорного жанра использует паузы и меняет манеру речи. Примечание заставляет взгляд читателя скользить к концу страницы и обратно, нарушает ритм и застает врасплох. Примечания есть устройство времени. Формулу, которую Пратчетт демонстрирует в «Цвете волшебства», имитировали многие[115]115
Нет, это просто уважение, совсем другое дело. (Примеч. авт.)
[Закрыть], но этот аспект часто остается без внимания. Причиной успеха «Цвета волшебства» являются не просто шутки, сноски или заигрывания автора с формой. Они лишь обеспечивают развлекательный фон. Роман был самым демонстративно шутовским из всех, что он написал прежде, но четвертая книга стала важной вехой: Терри Пратчетт начал по-настоящему понимать своих персонажей.
Сюжет книги достаточно прост, что автор признавал и сам: «Цвет волшебства» – это история странной пары, нелепого, циничного и трусливого волшебника Ринсвинда, выступающего в роли проводника наивного и доверчивого туриста по имени Двацветок. Вдвоем они отправляются в путешествие по землям Плоского мира, чтобы… ну, положим, цель у них отсутствует. Здесь нет никакого макгаффина. Никакого эпического поиска, или великой любви, или создания чего-то. Сюжет вторичен. Пратчетт говорил, что первые романы Плоского мира, по существу, оставались бессюжетными: фабула служила лишь поводом для шуток и сносок. Верил он в это сам или нет, мы можем лишь предполагать, но в его словах ощущается излишняя пренебрежительность. Да, сюжет остается вторичным, но для персонажей, а не шуток.
Ринсвинд – первый действительно удачный главный герой Пратчетта[116]116
Удачный, как литературный герой, вот о чем идет речь. Ну а как волшебник, он жалкий неудачник. (Примеч. авт.)
[Закрыть], который внес огромный вклад в успех «Цвета волшебства»; раздражение Ринсвинда от проклятого идиотизма вселенной пришло исключительно от его создателя. Годы спустя в интервью, которое Пратчетт дал Second Life в 2009 году, он рассказал поклонникам, что в глубине души из всех своих персонажей сильнее всего он связан с Ринсвиндом. Персонаж получился, потому что, в отличие от Снибрила, Дома Сабалоса и, в особенности, Кин Арад, Ринсвинд – неудачник, он самый обычный человек. Сталкиваясь с ужасающим насилием и угрозой смерти, большинство людей не бросаются благородно в схватку, а стараются убраться куда-нибудь подальше. Ринсвинд – это квинтэссенция центральной установки Пратчетта: относиться к фэнтезийному миру, как к самому обычному. Именно реалистичный взгляд Ринсвинда означает, что человек, не знающий метафор и традиций фэнтези, – тот, кто пропустит отсылки к Фрицу Лейберу, Энн Маккефри и Г.Ф. Лавкрафту, – может взять «Цвет волшебства» (и большинство книг, которые за ним последовали) и получить от них удовольствие. Ринсвинд работает, потому что он не Арагорн и не Гэндальф. Он (часто в буквальном смысле) тот парень из пивной[117]117
Ну ладно, Арагорн и Гэндальф много времени проводили в пивных, но вы никогда не встретили бы их в «Уэзерспунсе» в Нанитоне, ведь так? А Ринсвинда найдете за каждым вторым столиком, где он делает заказ из меню «Карри клаб». (Примеч. авт.)
[Закрыть]. Для своего упрямого героя Пратчетт до некоторой степени использовал персонаж Родни Троттера[118]118
Что поразительно, ведь Пратчетт утверждал, что у него нет телевизора. (Примеч. авт.)
[Закрыть], злополучного и унылого младшего брата из ситкома BBC «Дуракам везет» (Only Fools and Horses). По иронии судьбы, когда «Цвет волшебства» был адаптирован для телевидения, Ринсвинда сыграл Дэвид Джейсон, актер, исполнявший роль старшего брата Родни, Дель Боя.
Двацветок, неунывающий турист из Агатовой империи, прописан не так хорошо, как Ринсвинд, но прекрасно его оттеняет. Его злополучная доверчивая натура создает классический дуэт, динамика которой сразу вызывает в памяти любую другую знаменитую парочку – Владимир и Эстрагон, Лорел и Харди, Джей и Молчаливый Боб или Артур Дент и Форд Префект. Один постоянно закатывает глаза на второго. Именно это и двигает повествование вперед. А шутки здесь как вишенка на торте.
Последняя часть ключевых характеристик приходит в форме Сундука, взятого взаймы из игры Dungeons & Dragons, получившего одержимость убийствами и заброшенного прямо в Плоский мир. Матросский сундучок с сотней маленьких ножек, наряду c Великим A’Tуином, мировой черепахой, самый запоминающийся образ всей книги, и ему предстоит стать одним из бессмертных символов, во многом к неудовольствию его создателя, который чувствовал, что довольно быстро исчерпал все возможности персонажа, по сути, чемодана, который «не умеет держать себя в руках».
Конечно, многое в «Цвете волшебства» не всегда попадает в цель, и в более зрелом возрасте Пратчетт даже стеснялся книги и не раз повторял, что предпочитает «Страту», в которой хотя бы есть сюжет. «Цвет волшебства», бесспорно, слабая работа; она слишком короткая (в первом издании всего 204 страницы, половина от самого длинного романа Пратчетта, «Незримые академики»), а в ее основе лежит намеренно вторичный сюжет. Пратчетт повеселился за счет фэнтезийных метафор, к тому же явно получал удовольствие от написания безудержного фэнтези того рода, что всегда любил. Иногда он позволял себе слишком увлечься. Позднее персонажи Плоского мира получили имена Фред, Стэн и Тиффани, в то время как «Цвет волшебства» населяли такие герои, как Злорф, Хрун, Льесса и Друэлле. Они ели засахаренных морских ежей и пили вино из перебродивших «орехов вул», в то время как потом появятся кебаб и пинта Ухмельного особого.
Да и не все шутки получились удачными. Там есть слишком затянутая история про «отраженный шум, как будто подземные духи орут» – мучительная игра слов, связанная с «экономикой»[119]119
В оригинале «reflected-sound-as-of-underground-spirits». Reflected sound – это эхо (echo), а underground spirit – гном (gnome). В итоге получается «Echo-gnome-ics», что приводит нас к «экономике». (Примеч. пер.)
[Закрыть], – и читателю требуется хорошенько пораскинуть мозгами, чтобы что-то понять, если это ему вообще удается. Позднее Пратчетт даже расшифровал шутку, а как скажет вам любой комик, если шутку нужно объяснять, значит, ее не стоило рассказывать. Одноразовая мистификация, связанная с появлением Двацветка, также вызывает сомнения; маленький турист носит очки, но из-за того, что повествование ведется от лица Ринсвинда, а очки неизвестны в городе Анк-Морпорк[120]120
Существуют разные теории о названии Анк-Морпорк. Пратчетт отрицал, что это отсылка в адрес вымышленного города Фрица Лейбера Ланхмар или что выбор слов (анк – древний египетский символ, а морпорк имеет отношение к болотным птицам) наделен каким-то смыслом, за исключением приятного звучания имен двух городов, которые объединила река, – так в Венгрии Буда и Пешт стали Будапештом. Однако Френсис Спаффорд в London Evening Standard замечает, что «морпорк» является обозначением «нелепой личности», таким образом, Анк-Морпорк можно рассматривать как «мистическую чушь». Загадочная деталь, о которой знал только Пратчетт. Впрочем, такое объяснение ничуть не лучше любого другого. (Примеч. авт.)
[Закрыть], он описывает Двацветка как человека, имеющего две пары глаз.
Многие читатели, а также иллюстраторы Плоского мира, Джош Кирби и Кирк Кангро, художники британских и эстонских обложек книг в мягких обложках, поняли описание Двацветка в буквальном смысле и решили, что у персонажа на самом деле четыре глаза. Некоторые фанаты так и не догадались, что Двацветок был нарисован неправильно, до его появления в «Интересных временах» (Interesting Times) в 1994 году, где была сделана более точная обложка. Так Пратчетт получил суровый урок – он переоценил свою аудиторию, больше он таких ошибок делать не собирался.
И все же теперь, сорок лет спустя, множество мелких придирок звучат немного высокомерно. Не может не радовать, что «Цвет волшебства» прекрасно читается, в особенности после «Страты» и «Темной стороны солнца», каждая из которых представляется несколько витиеватой, а временами запутанной. Проза Пратчетта затягивает в свой поток по мере того, как история галопом мчится вперед. Остроумно, легко воспринимается и, за возможным исключением «Автостопа по Галактике», сильно отличается от всего остального, что издано в то время; «Цвет волшебства» воистину стал переломным моментом в творчестве Пратчетта – первыми раскатами будущих сенсаций.
В Британии «Цвет волшебства» увидел свет 24 ноября 1983 года. Все 4500 экземпляров первого издания были напечатаны в США, чтобы снизить себестоимость, при этом ровно 506 книг предназначались для Великобритании, поскольку в начале восьмидесятых библиотечный рынок сократился. Первая история Плоского мира получила собственный знак отличия – она стала самым маленьким изданием на родине Пратчетта за всю его карьеру. Кроме того, книга оказалась единственной, которой в США смогли насладиться раньше, чем в Англии. По ошибке St Martin’s Press тираж отправили в американские магазины за несколько недель до начала продаж в Англии. Между тем выход книги в Великобритании, намеченный на 10 ноября, задержался почти на две недели, так как Смайта возмутила американская реклама, и он настоял, чтобы на книге была наклейка с положительными отзывами[121]121
Возможно, причина состояла в том, что там имелось предложение, в котором утверждалось, что заклинания Ринсвинда работали «только половину времени», в то время как всякий, кто читал книгу, знает, что заклинания Ринсвинда не работали от слова «совсем». (Примеч. авт.)
[Закрыть]. Оба издания иллюстрировал молодой художник Алан Смит, изобразивший Плоский мир на четырех слонах, а также стоического вида Великого А’Туина, плывущего в пространстве. В общем, обложка получилась исключительно удачной и привлекала внимание. В 2013 году Пратчетт сказал в интервью The Guardian, что «Цвет волшебства» в твердой обложке был распродан в первый же день. Даже по стандартам небылиц Пратчетта это смехотворное преувеличение. «Цвет волшебства» далеко не сразу обрел статус классики, и читатели не сметали роман с полок книжных магазинов. Смайт продал все 506 экземпляров в твердых обложках только спустя три года. Однако следует признать, что интерес к книге начал потихоньку расти. Рецензии носили положительный характер, и на фоне благоприятных отзывов о «Страте» началась реакция в более респектабельных изданиях, вроде The Scotsman («поразительное чувство юмора… невероятно забавно. Пратчетт действительно очень хорош») и в The Times. Хотя рецензия The Times состояла всего из тридцати двух слов, главное, что она была позитивной. Медленно, читатель за читателем, критик за критиком, фанат за фанатом, слава книги росла.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?