Текст книги "Вниз по кроличьей норе"

13

Вот то, во что я верила…

Пока это всего лишь первая часть… поскольку, честно говоря, очень многое надо практически пережить заново, и я просто не могу заставить себя слишком долго об этом думать. Должна сразу предупредить: кое-что может показаться вам несколько сумбурным, но это лишь потому, что у меня у самой сумбур в голове, и я не готова поклясться, что способна с идеальной точностью воспроизвести, как и когда все происходило. Правда, я еще раз переговорила с различными свидетелями (мамой и папой, Софи, Энди и т. д.) – чтобы, как у нас выражаются, «сверить показания», где это только возможно, – и попыталась привести в порядок хронологию.

Как, впрочем, и в случае с любым делом, над которым я работала в полиции – если не считать того, что в данном деле я оказалась главным подозреваемым.

ПТСР проявляется далеко не сразу. То есть я не вышла из той квартиры в Майл-Энд, гавкая по-собачьи. Я помылась, переоделась и дала показания. Вернулась домой и просто свернулась калачиком на диване, а потом пару дней прорыдала у Софи на плече. Но никак не могла заснуть, и у меня начались панические атаки[46]46
  Паническая атака – острый приступ тревоги и страха с целым набором физиологических проявлений: учащенным сердцебиением, одышкой, нарушением двигательных функций и т. д., причем обычно эндогенный – случившийся, что называется, «на ровном месте». Непрофессионалы нередко употребляют этот термин и по отношению к приступам паники, вызванным вполне понятной причиной.


[Закрыть]. Клянусь, в те дни чуть ли не у каждого Тома, Дика или Гарри они были, спасались от них обычно чашкой горячего чайку с печеньем, но я чертовски быстро поняла, что никакое дыхание в бумажный пакет[47]47
  Подручный способ борьбы с эндогенными паническими атаками (за счет снижения содержания кислорода во вдыхаемом воздухе).


[Закрыть] не приведет меня в норму.

Озноб, головокружение или мысли о том, что сейчас я обосрусь.

Постоянные мурашки по всему телу.

Проливной пот и чувство, будто я вот-вот отдам концы от удушья.

Мой врач довольно быстро посадил меня на прозак[48]48
  Прозак (флуоксетин) – один из самых распространенных и недорогих антидепрессантов.


[Закрыть] (тогда я впервые и лишилась невинности с селективными ингибиторами обратного захвата серотонина, с которыми меня в дальнейшем связали долгие и сложные во всех смыслах отношения), и мой начальник и его начальник оба отнеслись к этому с большим пониманием. «Ты прошла через ужасное испытание, Лис. Отдохни немного, – оплачиваемый отпуск по болезни, круто! – и давай посмотрим, сумеешь ли ты через пару недель вернуться к работе».

За парой недель последовала еще пара, потом еще, но не думаю, что они действительно понимали, насколько плохо обстоят дела, пока я вновь не понадобилась, когда дело того говнюка, который зарезал Джонно, наконец не передали в суд.

Понимаете, я и вправду не против таблеток, но большого удовольствия они не доставляют, и довольно быстро я выяснила, что бутылочка красного вина и пара-тройка косячков каждый вечер делают свое дело ничуть не хуже. Так что, продолжая усиленно закидываться таблетками, я начала массово закупаться в «Оддбинзе»[49]49
  «Оддбинз» (англ. Oddbins) – британская сеть винных магазинов.


[Закрыть] и ежедневно навещать торговую точку Билли. А иногда и дважды в день. Причем чувствовала себя просто замечательно, если честно, – мне нет смысла что-то приукрашивать. Паники и страха до усрачки как не бывало, и наконец я более или менее успокоилась. Пока на собственном опыте не узнала, что значит выражение «потерять голову».

Короче, про тот суд…

Я была ключевым свидетелем обвинения, естественно, но все стало совсем по-другому, когда два детектива-констебля, работающих над этим делом, заглянули ко мне в преддверии моего появления на суде. Без всяких затей и даже совершенно неофициально, поскольку им не разрешалось «наставлять» свидетелей, и надо было обговорить лишь пару вопросов, которыми меня могла озадачить защита. Закон подлости – я была в самом разгаре очередной вечерней попойки, когда они появились, так что им понадобилась лишь пара минут, чтобы «когда ты там окажешься» превратилось в «ни под каким, блин, видом». Какое там встать за свидетельскую трибуну – я едва ли была способна просто встать, так что было по-быстрому решено, что я вообще не буду давать показания в суде.

Я была этим совершенно раздавлена, поскольку хотела быть там ради Джонно.

Я хорошо знала обоих этих детективов, но при том, как они смотрели на меня, пока я орала на них, это выглядело так, будто мы не были знакомы вообще.

Под конец это уже не имело особого значения – что тут единственный хороший момент, – поскольку мерзавец все равно получил по заслугам. У них были мои первоначальные показания, монтажный резак с его отпечатками пальцев и запачканная кровью одежда, от которой этот дебил даже не сообразил избавиться.

Ну а дальше последовала всякая официальная мутота с полицейским профсоюзом и всем прочим. Все вроде бы сочувственно охали и ахали, но это было не то поведение, которое ожидается от сотрудника Столичной полиции – вне зависимости от того, через что этому сотруднику довелось пройти, – и, будучи постоянно не в форме, чтобы вернуться на службу, я постепенно исчерпала все ресурсы, предоставляющие мне хоть какую-то свободу выбора. Регулярно продлеваемый оплачиваемый отпуск по болезни превратился в «увольнение по медицинским показаниям», и пусть даже у них хватило чувства такта не замести меня за хранение, мне ясно дали понять, что на самом-то деле лишь оказывают мне любезность, и лучше бы я оказала им встречную любезность тем, что не стану поднимать шум.

Служебное удостоверение пришлось тихо-мирно сдать.

Тогда это был вполне разумный ход, полагаю, а увольнение по медицинским показаниям означает, что я получаю небольшую пенсию, которая мне далеко не лишняя, но сейчас воспоминания обо всем этом меня только бесят. Равно как и отсутствие внимания или понимания. Да, у меня были проблемы с алкоголем и употреблением слишком большого количества ганджи поверх всех этих таблеток. Как будто и всего этого оказалось недостаточно (хотя более чем достаточно для моих так называемых друзей): как раз примерно в то время я еще и начала верить в кое-какие вещи, которые и привели меня со временем к милосердным щедротам отделения «Флит» – куда менее милосердным способом принудительной госпитализации.

Впрочем, лучше отложим-ка эту заковыристую тему до следующего раза…

Хотя мне следует отметить, что и в плане личной жизни я тогда тоже пустилась во все тяжкие. До того момента – в смысле, до гибели Джонно, – у меня была пара довольно длительных отношений, и раз я даже была обручена, но после, как только бухло и травка начали оказывать свое волшебное действие, я решила натурально отпустить тормоза и добавить до кучи ко всему еще и секс с кем ни попадя.

Вполне объяснимо, как думаете?

Смутно припоминается бессчетное множество диких ночей, проведенных в клубах и барах, и столько же жалких утренних пробуждений в одной постели с каким-нибудь очередным утырком, когда я клялась себе, что никогда в жизни так больше не поступлю. Знаете ведь, что такое «синдром койота»? Это когда просыпаешься в обнимку с каким-нибудь незнакомым типом и скорее отгрызешь свою собственную руку, чем двинешь ею, рискуя его разбудить. Мне это очень хорошо знакомо. По-моему, я западала на строчку «Приветик, дамочки!» не раз и не два в те времена, хотя обычно именно я и была тем, кто ищет быстрого перепихона.

Самое паршивое, что я так и не могу припомнить собственно секса.

Ни единой секундочки.

Наверняка все это ужасно, но все же…

Нет, все это крайне омерзительно, и хотите верьте, хотите нет, но это та сторона моего довольно пестрого прошлого, которой я горжусь меньше всего. И наверняка из-за того, к чему привела одна из таких встреч. Вернее, к кому она привела.

Я даже не помню, где именно познакомилась с Энди, но то последующее утро оказалось не настолько мерзотным, как обычно, и он остался до полудня. Я немного рассказала ему о себе, но далеко не все. Он поведал мне о своей скучной работе в офисе, и помню, как испытала некоторую зависть. После этого мы виделись еще несколько раз и вдруг начали серьезно встречаться. Рестораны, кино, дурацкие открытки на День всех влюбленных…

Все отлично, все пучком.

Как это и должно быть, верно?

Он отлично представлял, во что вписывается, хочу сразу это подчеркнуть. Он знал. Господи, да как он мог не знать, при том-то моем состоянии?

Когда Энди предложил переехать к нему на квартиру, я не была убеждена, что это хорошая мысль, – определенно в отличие от Софи. Наверное, иметь соседку вроде меня было натуральным кошмаром, так что я не виню ее в том, что она всячески поддерживала эту идею.

– Новая жизнь, – говорила Софи. – Новые возможности.

Вспоминать теперь это довольно забавно, поскольку наконец-то я вижу, в каком отчаянном положении она пребывала.

– Это может оказаться как раз тем, что тебе сейчас нужно, Лис…

Вышло совсем не так, и вы уже наверняка догадались, что дела с «не-таким-чудесным-как-я-думала» Энди быстро полетели вверх тормашками – даже прежде чем я более или менее успела выгрузить все свое барахло из коробок, – но что конкретно при этом творилось, надо долго расписывать в красках, так что, пожалуй, придержу наиболее шокирующие подробности до очередного такого вот лирического отступления.

Про ножи, маски и больницу.

Про заговор с целью убить меня.

Вам наверняка не захочется это пропустить. Следите за следующими выпусками.

14

Где-то через полчаса после того, как я поговорила с Бэнкси, в дверь ко мне постучал Маркус. Я выкрикнула: «Отвали!», что вообще-то моя стандартная реакция, если честно, но меня просто разозлило, что Бэнкси с ходу отмел мою версию с фальшивой добровольной госпитализацией. Я все равно считала, что ее стоит разрабатывать.

Маркус постучал еще раз, но на сей раз не стал дожидаться ответа. Двери спален запираются, и у каждого из нас есть собственный ключ, однако большинство этим не заморачиваются, поскольку мы весь день мотаемся туда-сюда, а персоналу слишком часто приходится заглядывать к нам для проверок и по всяким медицинским надобностям. У каждого из нас в комнате имеется небольшой шкафчик с висячим замком – очень полезная вещь для всяких ценностей, поскольку телефоны и планшеты частенько уходят в никуда, но двери комнат обычно остаются незапертыми.

Войдя, Маркус присел на краешек кровати, словно мы с ним лучшие дружки.

– Опять в ППЗ, – сообщил он.

Наблюдение «в пределах поля зрения». Тоже мне удивил. Но настроения это не прибавило. Означает в точности то, что говорится в названии, – то есть кто-то из санитаров будет постоянно присматривать за мной двадцать четыре часа в сутки. Следить за мной за завтраком, обедом и ужином, сопровождать в туалет… Даже ночью кто-то будет обязательно сидеть сразу за моей приоткрытой дверью.

– Ну и ладно, – сказала я. – Как скажешь.

Маркус вроде как не спешил уходить – просто сидел, теребя свой бейджик, свисающий со слишком уж жизнерадостного вида шнурка всех цветов радуги.

– Просто стыд и позор, – наконец произнес он. – До сих пор ты и вправду хорошо себя вела.

– Недостаточно хорошо, чтобы отправить меня домой.

– Ну, все равно. Лучше обычного.

Маркус пытался проявить доброту, теперь я это понимаю. Говорил негромким голосом, как всегда буквально пропитанным заботой. Правда, это нисколько не умерило моего желания довести его до ручки и сделать остаток его дня таким же мерзким, как и у меня.

– А может, я просто дурила вам всем башку и вела себя так, как вы от меня ждали! – сказала я. – Говорила все правильные вещи. – Я постучала себя по голове. – Может, я по-прежнему всерьез долбанутая.

– Если дело в этом, то единственный человек, которому ты дуришь башку, – это ты сама, – отозвался он. – Послезавтра очередная оценка твоего состояния, так что посмотрим, как все сложится.

– Я в точности знаю, как все сложится! – огрызнулась я. – Вернее, скажем так – я знаю, что не сложится.

– Ты что, думаешь, мы не хотим отправить тебя домой?

Вид у него был такой, как будто он искренне имел это в виду, но, неотрывно глядя на него, я поймала себя на том, что размышляю о словах Тони насчет того, кто именно из медперсонала может быть этой его Тварью, и пусть даже сама эта мысль была дичайшей из всех, какие я только слышала, я просидела с полминуты, пытаясь представить, на что это было бы похоже, окажись все и в самом деле так.

– Мы хотим, чтобы все до единого пациенты в итоге отправились домой, – добавил Маркус.

Я попыталась изобразить улыбку.

– Ну что ж, насчет того, натурально я долбанутая или нет, то не берусь сказать, так это или нет – в смысле, твоя работа это выяснить.

– Это не так, – поспешно ответил Маркус. – Пожалуй, это все-таки работа доктора Бакши, или, по крайней мере, часть ее, а вот задача всех остальных из нас – следить, чтобы ничего с тобой не случилось.

– Ладно, по-любому… Я, может, и натурально долбанутая, но выглядишь-то долбанутым как раз ты. – Я подалась ближе и изучила его лицо. – У тебя такой вид, будто тебя пыльным мешком стукнули.

Маркус тихонько рассмеялся.

– Да просто жутко устал. Как и все мы.

– Нельзя так изнурять себя; надо малость тормознуть, старина. Рабочая неделя еще только началась, а ты уже вон какой…

– Мы не можем позволить себе роскошь тормознуть. Вдобавок ко всему Малайка сегодня приболела, дома сидит.

А я даже и не заметила, что ее нет в отделении.

– А замену из агентства так и не прислали.

– Бабла, видать, не хватает, – заметила я.

Он кивнул.

– У властей короткая память.

– Угу, я поняла, о чем ты. – Не так давно Маркус и тысячи тысяч таких, как он, были героями. Спасителями нации. А я была той, кто стоял возле своего дома вместе с остальными, хлопая им в ладоши[50]50
  26 марта 2020 г., в разгар первой волны эпидемии коронавируса, в Великобритании был проведен грандиозный флешмоб в поддержку врачей и медработников – люди в назначенный час вышли на улицы и аплодисментами выразили им свою признательность.


[Закрыть].

– Не аплодисменты нам тогда были нужны… – Маркус встал. – А деньги и приличное оборудование. Четверо санитаров умерли в этом отделении!

– Угу, – произнесла я. – Госфинансирование – это как раз то, на что обычно забивают. В Мете такая же фигня.

Он остановился в дверях.

– И вот еще что…

– Что?

– Вот как раз это-то и подсказывает мне, что говорить о твоем полном выздоровлении пока рановато. Ты тут говорила про полицию… – Маркус опять начал играться своим дурацким бейджиком. – Типа ты как опять на них работаешь.

– О’кей, а вот теперь действительно проваливай! – рявкнула я.

Он остался стоять.

– Зачем ты задавала Феми все эти вопросы?

– Не пойму, о чем ты.

– О пропавших лекарствах.

– Ты, наверное, и понятия не имеешь, как раскрываются преступления, так ведь? – Теперь я уже сидела на кровати на коленях, крепко сжимая в кулаках одеяло, а мой голос звучал куда громе, чем у него. – Ты наверняка думаешь, что все это связано исключительно с камерами видеонаблюдения, мобильниками и всей этой технической фигней? А на самом же деле совершенно неважно, сколько бы такого добра у тебя ни было, – преступления раскрываются только потому, что живые люди вроде меня задают вопросы! – Я сделала пару глубоких вдохов. – Одного из твоих пациентов убили – я не уверена, что ты это до конца сознаешь.

– То, что произошло с мистером Конноли, и вправду ужасно, – сказал Маркус. – Но у меня по-прежнему есть пациенты вроде тебя, о которых нужно заботиться и за которыми надо присматривать для их же собственного блага. – Он опять взялся за свой бейджик и поднял его повыше, словно я никогда его раньше не видела. – Это моя работа.

– Верно. А мне не нужно, чтобы ты объяснял мне, как мне выполнять мою работу, договорились?

– Это не твоя работа, Алиса.

Я все еще орала, когда он закрыл дверь.

После этого я немного пошвыряла свои подушки и одеяло по сторонам, сбросила матрас на пол – точно так же, это сделали Джордж с Маркусом вчера вечером, и перевернула кровать вверх ногами. А потом, когда окончательно запыхалась и вернула все на место, легла и лежала, пока наконец не почувствовала, что уже не хочу выбить кулаком оконное стекло.

Требовалось взять себя в руки, поскольку очень много чего предстояло сделать.

Завтра как следует всем этим займусь.

Предстояло переговорить с целой кучей народу, и в вопросах у меня недостатка не было.

15

Утром в четверг я проснулась в дерганом состоянии, зная, что если сейчас кто-нибудь заглянет сюда просто пожелать мне доброго утра, то я нанесу ему серьезные повреждения. Все, чего мне хотелось, – это царапаться и пинать что угодно и кого угодно. Не знаю, увеличили ли мне дозы лекарств, не ставя меня в известность, но через полчаса после того, как я приняла свою утреннюю порцию – с трудом перебарывая желание наброситься через прилавок окошка на Феми, – все качнулось совсем в другую сторону, и я просто тихо-мирно пошла в туалет и вышла оттуда, чувствуя себя так, будто бреду по колено в болоте.

Когда мимо прошла Донна, показалось, будто она бежит стометровку.

Я сразу поняла, что это утро пойдет псу под хвост. Толку от меня в тот момент было ноль, мотало меня вверх-вниз, как йо-йо, так что я опять завалилась в кровать.

Если все будет нормально, опросами можно будет заняться ближе к полудню.

Просто именно так иногда все и происходит.

* * *

Чуть позже, прежде чем я успела хоть с кем-то переговорить, из отделения выписалась Джамиля.

Когда такое происходит, никто не трубит в фанфары и не делает официальных объявлений по громкой связи, так что чаще всего людей просто отправляют домой или в какое-то другое место, а ты про это даже не в курсе. Их просто… больше здесь нет. Но кое-кто обсуждает это событие, когда ты в очередной раз вылезаешь из постели, так что когда эта счастливица наконец показалась в коридоре со своим чемоданом на колесиках, я и еще парочка других пациентов уже стояли возле тамбура, чтобы посмотреть, как она уходит.

Моему расследованию это ничуть не пошло на пользу, естественно. Число людей, с кем требовалось поговорить, уменьшилось на одного человека – я лишилась одного из свидетелей, находившихся в отделении, когда убили Кевина, хотя Педикюрша никогда не стояла в моем списке подозреваемых на одном из первых мест. Я просто не могла представить, как она тайком проскальзывает в комнату Кевина, быстро потирает себе ноги, а потом прихлопывает его физиономию подушкой. Как я уже говорила, особых усилий при этом не требуется, но Джамиля была слишком уж… эфемерная. Сомневаюсь, чтобы она сумела задушить даже мышь.

Когда Джамиля уже стояла в тамбуре, обмениваясь рукопожатиями с санитарами, мы все разом сняли обувь и помахали ей босыми пятками. Это была идея Люси. Джамиля улыбнулась и кивнула, но не думаю, что она оценила шутку.

– Ставлю на две недели, – объявил Ильяс. – Две недели, и она вернется.

После того, как Джамиля окончательно ушла, я спряталась в туалете и немного поплакала.

Правда, по себе, а не по ней.

* * *

Да, было бы просто замечательно захватить пустое «многопрофильное помещение» и использовать его в качестве импровизированной допросной, как поступил Седдон, но поскольку нигде больше не нашлось ничего даже отдаленно подходящего, мне пришлось малость раскинуть мозгами. Использовать то, что подвернулось под руку. Вдобавок, теперь, когда персонал начал проявлять ко мне повышенное внимание, мне по-любому не хотелось устраивать из задуманного спектакль с песнями и плясками.

Нужно было действовать по-тихому, оставаться незаметной.

Ни в одном из этих дел я никогда не была особо сильна.

После обеда я приметила, что Тварь, Ходунок и Большой Гей Боб все еще сидят в столовой, так что подсела к ним. Разумеется, одна из санитарок – Миа, так уж вышло – увязалась за мной.

Усевшись, пару минут я просто послушала. Незаметно…

– Какой длины этот коридор? – спрашивал Тони у Донны.

Та покачала головой – типа, не знаю.

– Сколько бы там ни было, наверняка за день ты проходишь многие мили, так ведь? Ты, должно быть, в чертовски отличной форме.

Приподняв футболку, Донна ущипнула себя за живот, пытаясь сжать максимум миллиметр жирка между пальцами.

– Надо это убрать, – отозвалась она, отводя взгляд. – Это отвратительно.

Тони ухватил себя за свое куда более объемистое пузо.

– Пожалуй, надо последовать твоему примеру… Начать приводить себя в форму. Тварь скоро придет за мной, я это чувствую.

Когда Тони принялся уже не знаю в который раз повествовать Донне про своего призрачного врага, я бочком придвинулась к Бобу и подалась к нему всем телом.

– Как все тогда прошло с полицией? – Я украдкой бросила взгляд через стол, но, к счастью, Миа расположилась в нескольких столах от нас и не обращала на меня ни малейшего внимания.

Боб медленно кивнул.

– Та, что брала образцы, – вполне себе ничего, насколько я могу судить. Я оставил ей свой телефончик.

– Что ты им рассказал?

– В смысле?

– Типа, ты там был, когда это произошло?

– Когда что произошло?

– Когда убили Кевина. – Я ткнула его кулаком в руку. Вообще-то собиралась игриво, но я заметила, как он поморщился.

– Не помню. – Боб подмигнул мне. – Так им и сказал.

– Так-так…

– Поскольку у меня был плохой день, и я просто не смог ничего припомнить.

– То есть сейчас можешь?

Опять кивки, на сей раз с несколько бо́льшим энтузиазмом.

– Да, я смотрел телик.

– Ладно…

Он тогда явно торчал в коридоре, когда я вышла из своей комнаты, направляясь в столовую. Там было еще несколько человек – Донна, Люси и Ильяс, для начала, – и я уже знала, что они мне, скорее всего, расскажут.

– Я хотел переключить канал, – продолжал Боб, – но Лорен воспротивилась. По другому был фильм с Гвинет Пэлтроу[51]51
  Гвинет Пэлтроу (р. 1978) – американская актриса кино и телевидения, певица и писательница, известная своим экстравагантным поведением и пристрастием к запретным темам.


[Закрыть], а она из тех, кто постоянно говорит про свою жопу, так что я хотел посмотреть. Хотя Лорен мне не дала. Помню, как сидел там, глядя в затылок ее тупой башки и размышляя, как хорошо было бы ей как следует вмазать.

– А ты не слышал, чтобы кто-то что-нибудь говорил про Кевина? В смысле, что-нибудь плохое… перед тем, как это произошло?

Боб пожал плечами.

– Здесь ведь всегда кто-то с кем-нибудь срётся, точно? Единственно, я знаю, что Лорен терпеть его не могла.

– А она не говорила почему?

– Он просто действовал ей на нервы, по-моему. – Боб понизил голос. – Они как-то раз спорили возле тамбура, и я слышал, как она обозвала его двуличным мелким альфонсом… что-то типа того. Сама ведь знаешь, что абсолютно все люди действуют Лорен на нервы, разве не так?

Я заметила, как Тони встал, чтобы налить себе стакан воды из кувшина возле раздаточного окошка. Поднялась, чтобы тоже налить себе водички.

– Забавное сейчас время, правда? Странная атмосфера, не находишь?

– Да вроде все как обычно, – отозвался Тони.

– Не, в смысле, конкретно сейчас. После того, что случилось с Кевином.

Он заглотил сразу половину стакана, после чего уставился на меня.

– Наверное.

– Тебе, видно, сейчас тяжело.

– С чего это?

– После той драки и всего прочего. В смысле, если б вы с ним успели помириться до того, как…

– Это месилово вышло не из-за меня, – встрепенулся Тони. – Полиция на следующий день меня этим попрекала, а я объяснил им, что я тут ни при чем.

– Хотя со стороны выглядело так, что еще как при чем.

– Херня! Там уже все началось, когда я вошел. Я пытался их разнять, кто-то мне врезал… даже сейчас уже и не упомню, кто именно… Я просто защищался.

Тони уже начал немного заводиться, так что я проверила, не смотрит ли Миа, но она с головой ушла в какой-то разговор с Джорджем.

– Что мне, просто стоять и смотреть, как меня мутузят?!

– Верно, – согласилась я. Трудно воспринимать всерьез хоть что-то, исходящее от мужика, который искренне верит, что некая дьявольская сущность способна обернуться почтовой открыткой, но определенно казалось, что Тони говорит правду. Я ощутила укол вины из-за того, что сказала тогда Седдону.

– Так с чего там все началось?

– Точно не знаю. – Тони допил воду и внимательно изучил пустой стакан, словно на дне его могло что-то таиться. – Люси сказала мне, что считает, будто Кевин и Шон что-то там не поделили и все вышло из-под контроля.

– Да ну?

– Любимые бранятся – только тешатся.

Надо будет пообщаться на этот счет с Люси… Лично я никогда не видела, чтобы Кевин с Шоном хоть слова друг против друга сказали, так что если драка началась именно по этой причине, то было бы интересно выяснить, из-за чего между этими двумя вышел спор.

– Хотя это было забавно.

– Что именно?

Он ткнул мне пальцем в плечо.

– Ты. Когда ты взгромоздилась на стул и произнесла свою пламенную речь.

Внезапно чувства вины как не бывало. Я уже почти решила немедля позвонить Седдону, рассказать ему, что у меня есть новая информация, и утопить Тони еще глубже. Сказать Седдону, что тот сознался или еще чего.

– Глас закона, хе-хе!

Потому что я и есть глас закона – не так, что ли?!

Они это отрицали, но неважно. Большинство людей здесь слишком обдолбаны лекарствами, чтобы помнить, что и кому они говорили бо́льшую часть времени, не говоря уже о том, что делали. Многие из них даже думают, что не должны находиться здесь, боже ты мой!

Теперь Тони уже откровенно ржал – это глухое «хр-хр» раздражало и в лучшие времена, а прямо тогда мне захотелось врезать стаканом прямо ему по кумполу. Он тыкал в меня пальцем и орал, чтобы все в помещении оценили юмор ситуации.

– «Я – офицер полиции»… помните? – Тони взвыл, пытаясь передразнить меня. – «Я – офицер полиции!»

Теперь я обратила внимание, что вместе со всеми остальными на меня смотрит и Миа, и, решив, что выдоила из Тони столько информации, насколько вообще могла рассчитывать, быстро направилась к дверям. Донна тоже двигалась к выходу, настроенная вновь выйти на свою обычную дистанцию, так что я проследовала за ней в коридор, догнала и на ходу пристроилась к ней.