Текст книги "Внутренняя речь в структуре художественного текста"

Наряду с внутренним монологом и кратким реплицированием существует еще одна форма протекания внутренней речи в сознании индивидуума – внутренний диалог, получающий в лингвистической литературе разную интерпретацию в зависимости от исходных позиций того или иного автора. В большинстве работ внутренний диалог рассматривается как дифференциальная модификация внутреннего монолога [57; 80; 137]. При этом наблюдается значительное разнообразие терминов, обозначающих данное языковое явление: фиктивный диалог, аутодиалог, диалогизированный монолог, Traumdialog, imaginares Gesprach и т. д. Естественность этой формы интраперсонального общения не вызывает сомнений. Принципиальный спор возникает по поводу признания данного феномена именно диалогом. Опираясь на многочисленные определения диалога, с одной стороны, и проанализировав фрагменты разговора индивидуума с самим собой, а также с отсутствующим или вымышленным собеседником, с другой стороны, мы пришли к выводу о том, что детальный анализ внутреннего диалога позволяет рассматривать его как особую самостоятельную форму существования внутренней речи, обладающую собственной структурой, семантикой и коммуникативной природой.

Внутренний диалог представляет собой последовательность диалогически взаимосвязанных высказываний, порождаемых индивидуумом и непосредственно воспринимаемых им в процессе интраперсонального общения.

Данные многочисленных психологических экспериментов однозначно указывают на то, что в процессе совместного решения мыслительных задач выделяются точно такие же фрагменты, как и при их индивидуальном решении. В результате анализа устной и письменной речи обнаружилось, что различие между речью одного человека и типичной беседой двух людей обусловлено чаще всего лишь акустическими особенностями голоса. Они практически неразличимы. Следовательно, вопрос о том, является ли внутренний диалог подлинным диалогом, не должен зависеть от его наиболее распространенного определения как разговора двух или нескольких лиц. Напротив, это определение диалога должно учитывать также существование внутреннего диалога как особой формы общения человека с самим собой. Признак «количество говорящих», таким образом, не может считаться абсолютно релевантным при различении монолога и диалога. Против него свидетельствует и наличие процессов монологизации и диалогизации речевого общения, в результате которых между «чистым» монологом и «чистым» диалогом возникают многочисленные промежуточные формы, например, «ложный диалог», образованный чередующимися монологами, или диалогизированный монолог, в ходе которого речь одного участника практически неотличима от общения двух людей.

В плане исследования внутреннего диалога как особой формы субъект-субъектного взаимодействия гипотеза о том, что диалогичность/монологичность не связана исключительно с количеством участвующих в общении, имеет принципиальное значение. Она позволяет предположить, что диалогичность определяется не наличием двух или нескольких реальных, фактических собеседников, а другим, более существенным моментом. Эта гипотеза, выдвинутая М. М. Бахтиным, была обоснована им в лингво-философских трудах «Проблемы поэтики Достоевского» и «Эстетика словесного творчества». В течение всей жизни Бахтин разрабатывал теорию диалога, стремясь охватить его лингвистические, философские и психологические аспекты. Но именно пристальное внимание к общению человека с самим собой, к внутреннему диалогу отличает ее от других теорий диалога.

Основу теории Бахтина составляет положение о диалогической природе сознания и самой человеческой жизни. Диалогические отношения, пишет он, «явление гораздо более широкое, чем отношения между репликами композиционно выраженного диалога, это почти универсальное явление, пронизывающее всю человеческую речь и все отношения и проявления человеческой жизни, вообще все, что имеет смысл и значение» [21, с. 49]. Диалогические отношения – предмет металингвистики. Но в то же время их нельзя оторвать от области слова, т. е. от языка как конкретного целостного явления. Язык живет только в диалогическом общении пользующихся им. Диалогическое общение и есть, согласно М. М. Бахтину, подлинная сфера жизни человека.

М. М. Бахтин полагает, что диалогические отношения возможны не только между относительно целыми высказываниями, но диалогический подход возможен и к любой значащей части высказывания, даже к отдельному слову, если оно воспринимается не как безличное слово языка, а как представитель чужого высказывания, т. е. если мы слышим в нем чужой голос. Поэтому диалогические отношения могут проникать внутрь высказывания, даже внутрь отдельного слова, если в нем диалогически сталкиваются два голоса [Ibid. 211–214].

Такое слово автор называет двухголосым и включает его в свою «абстрактную классификацию языка» наряду с одноголосым и объектным словом. Двухголосое слово характеризуется установкой на чужое, равноценное слово, реакцией на него. Чужое слово может включаться в речь говорящего или воздействовать на нее извне. Тенденция к внутренней диалогизации приводит к распадению двухголосого слова на два слова. В результате обратной тенденции происходит полное слияние голосов и возникает одноголосое слово, «прямое, непосредственно направленное на свой предмет слово», имеющее единственный смысловой контекст. Таким образом, диалогические отношения возможны и к своему собственному высказыванию в целом, и к отдельным его частям, и к отдельному слову в нем, если мы как-то отделяем себя от них, говорим с внутренней оговоркой, занимаем дистанцию по отношению к ним, как бы ограничиваем или раздваиваем свое авторство. Но ослабление или разрушение монологического контекста происходит лишь тогда, когда сходятся два равно и прямо направленных на предмет высказывания. Два равно и прямо направленных на предмет слова не могут оказаться рядом в пределах одного контекста, не скрестившись диалогически, все равно, будут ли они друг друга подтверждать или взаимно дополнять, или, наоборот, друг другу противоречить, или находиться в каких-либо иных диалогических отношениях [Ibid. 219].

Диалогические отношения, по мнению М. М. Бахтина, глубоко своеобразны и не могут быть сведены ни к логическим, ни к психологическим, ни к лингвистическим, ни к механическим или каким-либо другим природным отношениям. Наиболее наглядным и простым видом диалогических отношений являются отношения между репликами реального диалога (житейская беседа, научная дискуссия, политический спор). Но диалогические отношения отнюдь не совпадают с отношениями между репликами реального диалога. Они гораздо шире, разнообразнее и сложнее. Два высказывания, отдаленные друг от друга и во времени и в пространстве, ничего не знающие друг о друге, при смысловом сопоставлении обнаруживают диалогические отношения, если между ними есть хоть какая-нибудь смысловая конвергенция (хотя бы частичная общность темы, точки зрения и т. д.). Нельзя понимать диалогические отношения упрощенно и односторонне, сводя их к противоречию, борьбе, спору, несогласию. Согласие – одна из важнейших форм диалогических отношений, богатое разновидностями и оттенками. Два высказывания, тождественные во всех отношениях, если это действительно два высказывания, принадлежащие разным голосам, а не одно, связаны диалогическими отношениями согласия [22, с. 331–332].

Диалогические отношения, таким образом, гораздо шире диалогической речи в узком смысле, поскольку и «внутри» внешне монологического речевого произведения могут существовать диалогические отношения. Это становится очевидным, если мы от понятий традиционного синтаксиса перейдем к категориям синтаксиса парадигматического. Сравнение монологической и диалогической форм речи, согласно теории уровневого членения сегментного состав языка, происходит на сегментном уровне языка, лежащем выше уровня предложения – на «супрапропозематическом» уровне. Именно на этом уровне мы рассматриваем монологические и диалогические последовательности предложений, которые различаются, прежде всего, коммуникативной направленностью их составляющих. «Монологическая последовательность однонаправлена, исходя от одного говорящего к его слушателю или слушателям. Диалогическая последовательность двунаправлена, ее компоненты, состоящие из одного или нескольких предложений, произносятся собеседниками по очереди, как бы навстречу друг другу» [31, с. 116]. Но внешняя форма представления связанной последовательности предложений в виде монолога или диалога не всегда является ее однозначной характеристикой. Только внутренняя характеристика речевой последовательности позволяет отнести ее к диалогической либо монологической форме речи. В качестве такой характеристики рассматривается тип синтаксической связи между предложениями, которые объединяются в речевые последовательности средствами обширной языковой системы «надфразовых», т. е. сверхпредложенческих связей [33, с. 193]. Эта система связей выходит за рамки «внутреннего» синтаксиса, образуя «супрасинтаксис» – сверхпропозиционный синтаксис. Первичный этап деления связей на надфразовом уровне – разбиение их на две основные рубрики – встречные (оккурсивные), соответствующие диалогической последовательности предложений, и присоединительные (кумулятивные), соответствующие монологической последовательности предложений [Ibid. 195]. Реплики диалога – отрезки речи говорящих, последовательно накапливаемые друг за другом в ходе развивающегося общения, объединяются в тематически-цельные диалогические единства – оккурсемы. Оккурсема является непосредственно выделимой, семантико-тематической целостной единицей диалогической речи, а простейшим ее типом служит элементарный диалог, состоящий из двух реплик – высказываний говорящих, непосредственно обращающихся друг к другу. Соответственно, единица монологической речи, представляющая собой группу предложений, называется кумулемой. При этом следует учесть, что диалогическое единство может быть выявлено не только в подлинной двусторонней коммуникации, но и в монологической речи, а кумулятивная связь, в свою очередь, выявляется не только в истинном монологе, но и в составе диалогической последовательности, где оба ряда высказываний соединяются в одно, обращенное к единому адресату [33, с. 5]. Сама встречная направленность предложений диалога с точки зрения их внутренней структуры обеспечивается, во-первых, специальными личностными формами обращения к собеседнику (местоимения, формы глагола, синтаксические конструкции обращения), во-вторых, широкой синтаксической категорией коммуникативной установки, которая своими формами (специфические формы-стимулы к ответной речевой реакции и специфические формы-сигналы ответной речевой реакции) обслуживает диалогическое языковое общение [27, с. 196].

Признавая тот факт, что семантическая структура диалога является результатом речетворчества как минимум двух сторон, мы неизбежно сталкиваемся с вопросом: кто (или что) является вторым участником речевого общения в процессе внутреннего диалога. Согласно теории так называемых «смысловых позиций», разработанной Г. М. Кучинским [93], внутри одного субъекта должны быть выделены такие образования, которые являлись бы взаимодействующими сторонами его аутокоммуникации и одновременно были бы сравнимы с субъектом по функциям, выполняемым в диалоге. Такие стороны во внутреннем диалоге субъекта – воспроизводимые им смысловые позиции, которых должно быть, по крайней мере, две. Под смысловой позицией понимается нечто, противостоящее личности в качестве предмета ее познавательной или иной активности. Смысловая позиция объединяет представление субъекта о предмете его непосредственной деятельности, о других предметах как потенциальных направлениях деятельности, представление субъекта о себе, своих целях, потребностях, интенциях, о других субъектах.

Поскольку речь всегда выражает смысловую позицию говорящего по поводу темы разговора, в наше исследование мы вводим термин речевая позиция. В процессе межличностного общения речевые позиции принадлежат различным индивидуумам, во внутреннем диалоге они выражаются одним и тем же индивидуумом. Психологической основой данного процесса является способность индивидуума воспроизводить чужую речь в собственной, а также реагировать на свою речь как на чужую. Умение диалогически воспроизводить чужую речь, включать ее в свой внутренний диалог является не просто механическим воспроизведением чужого текста, а пониманием и воспроизведением смысловых позиций, выраженных в речи других людей. Параллельно протекает и обратный процесс: процесс отчуждения некоторой части собственной речи, процесс развернутых речевых реакций на свою речь, реакций аналогичных тем, которые выражаются при общении с другим человеком. Описанные выше способности и дают возможность индивидууму не только участвовать в диалоге, но и порождать его самостоятельно, в пределах своего сознания.

Следует отметить, что для этого вида общения характерна определенная редуцированность, свернутость речи. Сжатость и краткость высказываний достигается за счет максимального использования уже произнесенного текста, к которому и пристраиваются новые высказывания. Происходит постоянное обращение к другим высказываниям – предыдущим и последующим. В. С. Библер пишет по этому поводу: «Говорить нечто самому себе и спорить с самим собой – это не то, что спорить с другим… В разговоре с самим собою многое понятно без слов, о многом можно и нужно умолчать, бесконечная «линия» вывода заменяется «точкой», началом рассуждений… Продолжать – только время тратить» [26, с. 71].

Предельная сжатость речевых реакций в ходе внутреннего диалога объясняется своеобразной «прозрачностью», «проницаемостью» участвующих в нем речевых позиций друг для друга. Одна речевая позиция не может преднамеренно вводить в заблуждение другую, т. е. нельзя думать одно и, скрывая это, говорить себе другое. Так как человек сам строит свой внутренний диалог и участвует в нем, то все, что задумано и обрело речевую форму, становится известно всем речевым позициям, отражено в них. Человек не может сознательно сфальшивить во внутреннем диалоге. Он может вложить в уста «оппонента» нужные слова, но будет знать, что это его собственные слова. Человек может прекратить внутренний диалог, но будет знать, что сказано не все. Ведь каждой речевой позиции известно и то, что уже сказано, и то, что только задумано. Поэтому в интраперсональном общении нет недосказанного.

Важной особенностью внутреннего диалога как формы интраперсонального общения является тот факт, что все участвующие в нем речевые позиции (как минимум две) связаны друг с другом, включены в единую смысловую структуру. Все речевые позиции суть разные понимания одного и того же предмета, разные отношения к нему, представления о нем. Их взаимосвязь проявляется в их согласованности, взаимозависимости, т. е. речевые позиции личности никогда не будут автономны в пределах ее сознания, поскольку возникают в ходе единого речемыслительного процесса. Однако и самой личности неизвестен содержательный исход ее внутреннего диалога. Индивидуум не знает заранее, что в нем произойдет в следующий момент, какие возникнут новые вопросы, возражения, замечания, чем он завершится и на какой речевой позиции он останется в результате этого коммуникативного акта.

Таким образом, внутренний диалог представляет собой воспроизведение индивидуумом в собственной речи различных речевых позиций, определенным образом взаимодействующих между собой. Различные формы этого взаимодействия обусловливают разные типы внутреннего диалога, среди которых можно выделить с точки зрения формальной представленности реплик явный внутренний диалог и скрытый внутренний диалог.

Явный внутренний диалог предполагает, что в речи индивидуума прямо и непосредственно (т. е. в форме диалогических высказываний) выражены две или более речевые позиции. Он представляет собой не что иное, как последовательность порождаемых индивидуумом содержательно взаимосвязанных и диалогически соотнесенных высказываний, воспринимаемых только им и определенным образом на него влияющих. Явный внутренний диалог, полностью реализуемый в произносимой внутренней речи, может быть и озвученным (размышление вслух) и не озвученным. Например, в приведенном ниже фрагменте текста отчетливо различаются два голоса в сознании героини: тот, что подает исходную реплику, выражает ее нерешительность, страх перед будущей жизнью в огромном и враждебном мире, где неоткуда ждать помощи и поддержки. Другая речевая позиция принадлежит голосу более решительному, отражающему стремление героини найти выход из положения любой ценой. Структурно данный внутренний диалог представляет собой цепь вопросно-ответных диалогических единств; на основании ответов героиня и принимает, в конце концов, нужное решение.

It was a chilly night; I covered my shoulders with a shawl, and then I proceeded to think again with all my might.

"What do I want? A new place, in a new house, amongst new faces, under new circumstances. I want this because it is of no use wanting anything better. How do people do to get a new place? They apply to friends, I suppose. I have no friends. There are many others who have no friends, who must look about for themselves and be their own helpers; and what is their resource?

I could not tell: nothing answered me. I then ordered my brain to find a response, and quickly. … as I lay down it came quietly and naturally to my mind: "Those who want situations advertise: you must advertise in the – shire Herald".

'How? I know nothing about advertising."

Replies rose smooth and prompt now…

"You must enclose the advertisement and the money to pay for it under a cover directed to the editor of the Herald. You must put it into the post at Lowton. Answer must be addressed to J. E. at the post office there. You can go and inquire if any are come, and act accordingly."

This scheme I went over twice, thrice; it was then digested in my mind: I had it in a clear, practical form: I felt satisfied and fell asleep [12, p. 118].

Речевые позиции, участвующие в этом внутреннем диалоге, не были антагонистами: общая цель заставляла их искать наиболее подходящее для всех сторон решение. Поэтому в итоге внутреннего диалога, который мы можем назвать диалогом-согласием, героиня обрела спокойное, умиротворенное состояние и смогла заснуть.

Но если мы рассмотрим еще один внутренний диалог того же персонажа, мы увидим, что речевые позиции, участвующие в нем, находятся в жестком конфликте друг с другом. О подобной ситуации говорят, что человек буквально «разрывается на части», будучи не в силах принять однозначного решения.

Some time in the afternoon I raised my head, and looking round and seeing the western sun gilding the sign of its decline on the wall, I asked, "What am I to do?"

But the answer my mind gave – "Leave Thornfield at once" – was so prompt, so dread, that I stopped my ears. I said I could not bear such words now. "That I am not Edward Rochester' s wife is the least part of my woe," I alleged; "that I have awakened out of most glorious dreams, and found them all void and vain, is a horror I could bear and master; but that I must leave him decidedly, instantly, entirely, is intolerable. I cannot do it".

But, then a voice within me averred that I could do it, and foretold that I should do it. I wrestled with my own resolution: I wanted to be weak that I might avoid the awful passage of further suffering I saw laid out for me; and Conscience, turned tyrant, held Passion by the throat, told her she had yet but dipped her dainty feet in the slough, and swore that with that arm of iron he would thrust her down to unsounded depths of agony.

"Let me be torn away, then!" I cried. "Let another help me!"

"No; you should tear yourself away, none shall help you: you shall yourself pluck out your right eye; yourself cut off your right hand: your heart shall be the victim, and you the priest to transfix it."

I rose up suddenly, terror-struck at the silence which so awful a voice filled [Ibid. 325].

Автор четко указывает в данном фрагменте текста, кому принадлежат голоса, звучащие в сознании героини. Сама же она ассоциирует себя исключительно с той речевой позицией, которая воплощает ее любовь к мистеру Рочестеру (Passion), и пытается противостоять голосу рассудка (Conscience), настаивающему на немедленной разлуке с любимым. Эта речевая позиция настолько чужда героине, что воспринимается ей как совершенно обособленный голос, который пугает ее как некое ужасное существо.

Скрытый внутренний диалог есть такой акт интраперсонального общения, в котором одна речевая позиция выражена в произносимой внутренней речи, а другая – в представленной. В художественных произведениях (по которым мы только и можем судить об этой форме интраперсонального общения) реплики, отражающие вторую речевую позицию, частично или полностью пропущены, но могут быть легко восстановлены по особенностям наличных реплик. Такие внутренние диалоги типичны в ситуациях принятия решения, а также в процессе творчества. Следует отметить, что в художественных произведениях мы в основном встречаем именно этот тип внутреннего диалога, с частично скрытыми репликами, поскольку авторы в большинстве своем не считают нужным (или возможным) расписывать этот акт интраперсонального общения по голосам. Например, следующие фрагменты текста, взятые из романа О. Хаксли «Желтый Кром», представляют собой репрезентацию «мук творчества» героя – молодого поэта, размышления которого оформлены в виде аутодиалога.

He was overcome by the beauty of those deeply embayed combs, scooped in the flanks of the ridge beneath him. Curves, curves: he repeated the word slowly, trying as he did so to find some term in which to give expression to his appreciation. Curves – no, that was inadequate. What was the word to describe the curves of those little valleys? They were as fine as the lines of a human body, they were informed with subtlety of art.

Galbe. That was a good word; but it was French. Le galbe evase de ses hanches: had one ever read a French novel in which this phrase didn't occur? …

But he really must find that word. Curves, curves … Dinted, dimpled, wimpled – his mind wandered down echoing corridors of assonance and alliteration ever farther and farther from the point.

Another fancy came to him, this time in metrical form.

"My soul is a thin white sheet of parchment stretched

Over a bubbling cauldron."

Bad, bad. But he liked the idea of something thin and distended being blown up from underneath.

"My soul is a thin tent of gut …"or better – "My soul is a pale, tenuous membrane …"

That was pleasing: a thin, tenuous membrane. It had the right anatomical quality. Tight blown, quivering in the blast of noisy life. It was time for him to descend from the serene empyrean to the actual vortex. He went down slowly. "My soul is a thin, tenuous membrane …" [38, p. 203–4]

Речевая позиция, критикующая «достижения» молодого поэта, представлена в этих фрагментах текста лишь частично; она заключена в репликах, общий смысл которых – отрицательный, выраженный как на лексическом, так и на морфологическом уровне (no, that was inadequate; bad, bad), сюда же отнесем и риторический вопрос, также содержащий скрытое отрицание. На самом деле отрицательных реплик должно быть гораздо больше, иначе герой не мучился бы так долго с подбором нужных слов. М. М. Бахтин назвал подобный внутренний диалог «скрытой полемикой», основу которой составляет внутренне-полемическое слово, произносимое с оглядкой на враждебное чужое слово [22, с. 228]. По мнению Бахтина, оно очень распространено как в жизненно-практической, так и литературной речи и имеет громадное стилеобразующее значение. В каждом стиле есть элемент внутренней полемики, различие лишь в степени и характере его.

Помимо приведенной выше классификации внутренних диалогов, которую мы условно назовем количественной, возможны и другие принципы их разделения на подтипы. Самым важным из них является, по нашему мнению, функциональный критерий, указывающий на функции, выполняемые внутренним диалогом в сознании индивидуума. Этот критерий теснейшим образом связан с такой характеристикой внутреннего диалога как адресат высказывания. Именно от типов адресата (примерная классификация которых представлена во второй главе настоящего исследования) зависит коммуникативное намерение индивидуума, реализуемое им в процессе внутреннего диалога.

Внутренний диалог индивидуума со своим вторым «Я», называемый аутодиалогом, или солилоквиумом (термин Августина Аврелия), является многофункциональной и, следовательно, наиболее важной формой интраперсонального общения индивидуума. Трудно переоценить важность аутодиалога в процессе познавательной и преобразовательной деятельности личности. Такой диалог неизбежно возникает в ходе решения какой-либо мыслительной задачи, в процессе творчества, в ходе философского размышления, т. е. непосредственно реализует познавательную (когнитивную) функцию интраперсонального общения.

Познавательная функция внутреннего диалога заключается, прежде всего, в том, что он является обязательным компонентом продуктивного мышления личности. Неразрывная связь между речевым и когнитивным развитием человека имеет своей основой взаимосвязь речи и мышления. В разделе 1.2. настоящей главы, посвященном внутренней речи как материальной основе интраперсонального общения, мы уже обращались к данной проблеме и пришли к выводу о том, что при перенесении понятий речь и мышление из области психологии в область художественной литературы их теснейшая связь становится еще более очевидной. Ведь для того чтобы представить идеальный процесс мышления (аккумуляцию, синтез и анализ фактов и явлений внешней действительности и внутренней среды индивидуума) в тексте ему нужно придать вербальное наполнение, выразить абстрактные мыслительные операции посредством речи, посредством аутодиалога.

Вспомним в связи с этим высказывание Платона о том, что мышление есть диалог, который «душа ведет с самой собою о том, что наблюдает», или определение логического рассуждения как спора с самим собой, воспроизводящего внутренние черты настоящего спора. Ученик Сократа Антисфен Афинский считал аутодиалог главной предпосылкой для становления мыслителя. На вопрос о том, что ему дала философия, он ответил: «Умение беседовать с самим собой». Л. Фейербах писал по этому поводу: «Для доказательства необходимы два лица: мыслитель раздваивается при доказательстве, он сам себе противоречит, и лишь когда мысль испытала и преодолела это противоречие с самим собой, она оказывается доказанной. Доказывать значит оспаривать… Диалектика не есть монолог умозрения с самим собой, но диалог умозрения с опытом. Мыслитель лишь постольку диалектик, поскольку он – противник самого себя. Усомниться в самом себе – высшее искусство и сила…» И далее: «Истинная диалектика не есть монолог одинокого мыслителя с самим собой, это диалог между Я и Ты… Истина заключается лишь в единении Я с Ты» [143, с 73, 203].

В. С. Библер рассуждает об этом предмете в своей книге «Мышление как творчество» следующим образом: «Кажется само собой разумеющимся, что когда мыслитель обращается к самому себе, то Собеседник ссыхается в Двойника, а разговор с Двойником – это, конечно же, не диалог, а банальный монолог. Как же иначе? Когда я нечто объясняю самому себе, то объяснение вообще представляется абсурдом. Что «ему» объяснять, ведь «он» и так знает все, что знаю я, ведь он и есть я. В обращении к самому себе я обращаюсь к «ничто» и просто-напросто логически последовательно развиваю свою мысль… В логике не может быть «Я» и alter ego. Где-то в подсознании – другое дело. Там есть какое-то «второе Я», могущее знать то, что не знает «Я» сознательное, но зато и я ничего путного не знаю (и не могу знать) о существовании мифического «второго Я». В сфере доказательства, в сфере умозрения мне известно лишь то, что мне известно, а диалог с самим собой тождественен монологу. Иное дело, если предположить, что в самой логике, в светлом поле сознания может существовать «Я» знающее и «Я» не знающее, «Я» понимающее и «Я» не понимающее (мою собственную логику), «Я» мыслящее по определенной логике и «Я» обосновывающее и критикующее эту логику (выходящее за ее пределы). Тогда имеет смысл диалог с самим собой. Тогда такой диалог и выступает логической формой диалога «Я» с «Ты» [26, с. 67–69]. Так примерно можно себе представить возможную жизнь диалогического разума.

Таким образом, познавательная (когнитивная) функция аутодиалога охватывает коррекцию изначального, присущего субъекту понимания; структурирование, развертывание, логизацию, актуализацию включенных в диалог точек зрения субъекта; создание условий, предпосылок для синтеза этих точек зрения; а также рефлексию индивидуума над собственной деятельностью.

Очевидно, что интеллектуальные операции не поддаются непосредственному наблюдению. В отличие от поведения, ментальные действия не даны субъекту еще и в «ощущениях». Чтобы установить, какие именно мыслительные операции субъект выполняет, он должен предпринять особые умственные усилия – осознанную рефлексию, т. е. субъект сам осознает и потому эксплицирует логические шаги своего рассуждения. Каждый логический шаг в рассуждении – это как бы ответ на некоторый предшествующий вопрос. Он или предопределен логикой предшествующего рассуждения или введен в сам текст, «встроен в сюжет». Подобная авторефлексия выражается посредством ментальных перформативов – высказываний, произнесение которых равносильно выполнению самой мыслительной операции в ходе рассуждения. Среди глаголов, способных формировать ментальные перформативные высказывания, наиболее характерными являются иллокутивные глаголы (собственно перформативы) – to add, to admit, to agree, to comment, to mention, to say, to object, ментальные глаголы – to think, to sum up, to analyse, to resume, to remind, to consider, перцептивные глаголы – to see, to imagine, to demonstrate, фазисные глаголы – to begin, to proceed, to conclude, to wind up и т. д. В ходе авторефлексии ментальные перформативы идентифицируют и квалифицируют составляющие ее ментальные операции, чем снимают возможную смысловую неопределенность текста.