Текст книги "Концерт в криминальной оправе"

Загадка пистолета

I.

Если вы москвич и хорошо знаете столицу, то без труда представите себе один из переулков старого Арбата. И дома этих переулков, надежные, построенные из крупного кирпича, сработанные, кажется, на века. В одном из таких домов в трехкомнатной квартире на четвертом этаже жила семья Федора Спиридоновича Серова. Глава семьи после демобилизации работал в каком-то министерстве, его жена, Антонина Анатольевна, вела прием неподалеку в районной стоматологической поликлинике, а сын Игорь учился в шестом классе. У мальчика была отдельная комната, окно которой выходило в крошечный дворик, казавшийся островком среди окружающих его каменных громад.

То апрельское утро началось как обычно. Серов вышел из дома около семи часов, на работу ему было к восьми, ехать предстояло около часа. Спустя минут сорок, ушла Антонина Анатольевна. В кухне на столе она оставила сыну завтрак и записку: «Игорек, не забудь вымыть посуду. Купи хлеб и молоко. Целую, мама». Игорь еще спал. Учился он во вторую смену, и родители по утрам обычно не будили сына, успевавшего сделать часть уроков с вечера.

Первой с работы возвращалась Антонина Анатольевна. Но в этот день, задержавшись в магазине неподалеку от дома, она увидела на улице мужа, стоявшего у табачного киоска. В подъезд они вошли вместе. Открывая дверь английским ключом, Федор Спиридонович недовольно покачал головой:

– Опять Игорь забыл закрыть нижний замок, да и этот заперт только на один оборот.

– Он, видимо, спешил, вот и убежал, захлопнув дверь, – отозвалась Антонина Анатольевна, проходя на кухню. – Завтрак съел, а до обеда так и не дотронулся.

В квартире было тихо. Федор Спиридонович, устроившись в кресле, просматривал свежие газеты. Жена хлопотала, на кухне, готовя ужин. Дверь в комнату Игоря была полуоткрыта. Оттуда доносилась музыка, и Федор Спиридонович подумал, что сын забыл выключить радиоприемник. Войдя в комнату, он неожиданно, в полосе света, падающего из коридора, увидел сына – тот сидел за письменным столом в странной, неестественной позе. Не окликая Игоря, Федор Спиридонович включил свет и замер. Мальчик почти полулежал, грудью навалившись на стол. Одежда и пол вокруг него были в крови…

Полчаса спустя к Серовым прибыла оперативная группа: следователь прокуратуры, эксперт-криминалист, сотрудники уголовного розыска. Еще через десять минут подъехал дежурный судебно-медицинский эксперт, один из старейших судебных медиков Москвы Юрий Владимирович Рудик.

Теперь во всех комнатах квартиры Серовых горел свет. Федор Спиридонович, безучастный к происходящему, оцепенев, сидел у окна, устремив неподвижный взгляд на темный прямоугольник за широкой венецианской рамой. Голос следователя заставил его вздрогнуть.

– Скажите, Серов, у вас имелось огнестрельное оружие?

Федор Спиридонович, не вставая со стула, ответил: – С войны у меня сохранился трофейный пистолет марки «Зауэр». Именное оружие. Подарил его мне перед самой демобилизацией на прощальном вечере наш комдив в 1946 году. Пистолет заперт у меня в столе. Была тогда такая мода…

Он прошел в кабинет и, достав из кармана ключи, открыл нижний ящик большого двухтумбового стола. Там лежали какие-то бумаги, пачка пожелтевших, вероятно, фронтовых фотографий и совсем новая темно-коричневая кобура. Пистолета в ней не было. Схватив кобуру и убедившись, что она пуста, Федор Спиридонович начал лихорадочно выдвигать один за другим ящики стола. На пол полетели пачки бумаг, старые газеты, записные книжки, фотографии…

Следователь прокуратуры, невысокий худощавый мужчина лет сорока, прислонившись к стене, грустно смотрел на борьбу хозяина с его реликвиями, потом тихо сказал:

– Когда в последний раз вы видели у себя в столе пистолет?

Федор Спиридонович устало опустился на стул.

– Точно затрудняюсь сказать… Пожалуй, в феврале. Двадцать третьего вечером ко мне зашли друзья. Расчувствовался я, полез в ящик за фотографиями. Пистолет был на месте.

Осмотр тела показал, что у Игоря имеется слепое огнестрельное ранение левой половины шеи с повреждением крупных сосудов. Оружия в комнате обнаружить не удалось, между тем, судя по направлению потеков крови, эксперт полностью исключил вероятность того, что мальчик мог двигаться после ранения. Стол, за которым он сидел, немного отстоял от стены, на нем были разложены учебники, лежал полураскрытый портфель. Окно в комнате находилось справа от стола, стекла его были целы, форточки закрыты, а рамы аккуратно обклеены бумагой. Сантиметрах в двадцати от левой ножки стула на полу лежало расколовшееся пополам карманное зеркальце, размером чуть больше коробки из-под сигарет. Пистолета Федора Спиридоновича ни в комнате Игоря, ни вообще в квартире Серовых отыскать не удалось.

К полудню следующего дня стали известны результаты судебно-медицинского вскрытия. Его производили два судебных медика – Юрию Владимировичу помогал его молодой коллега. Экспертам долго не удавалось найти пулю, хотя направление раневого канала, было им приблизительно известно. Входное огнестрельное отверстие, круглая дырочка диаметром около шести миллиметров, располагалось на левой половине шеи. Налет копоти и внедрение порошинок в кожу свидетельствовали, что выстрел был сделан с близкой дистанции. Отсутствие выходного отверстия позволяло предполагать, что пуля находится в теле мальчика.

Рудик в сложных случаях работал обстоятельно и неторопливо, пожалуй, даже слишком медленно. Так иногда казалось не только следователям, но и его коллегам. В тот день, лишь через два часа после начала вскрытия, он наконец уверенно сказал:

– Вероятно, мы встретились с внутренним рикошетом. Пуля ударилась о кость и изменила направление. Придется сделать рентгенограммы черепа и верхнего отдела грудной клетки.

Пока готовили к работе рентгеновский аппарат, Рудик сел, положив полуобнаженные руки в перчатках на спинку стула, на несколько минут расслабился.

– Присядьте, Гена, и вы, – сказал он помощнику. – Поиски пули в теле могут быть очень долгими. Вот вам два примера, давних, как сама судебная медицина, и свежих одновременно. Вчера перед сном, готовясь к сегодняшнему вскрытию, я просмотрел кое-какую литературу об огнестрельных повреждениях. Один иностранец, кажется итальянец Гануто, еще в двадцатых годах описал случай, когда пуля, выстрелянная из пистолета, отрикошетировав от черепа, закончила свой путь в левой почке! Представляет интерес и сообщение профессора Эйдлина, одного из наших авторитетных судебных медиков. Извозчик, пишет профессор, был убит выстрелом в затылок. Ранение было слепым. Эксперт в поисках пули исследовал ткани головы и кости черепа, но безрезультатно. Тогда он предположил, что снаряд вышел через широко открытый рот, – и такое случалось в нашей практике. Но другой врач, более опытный, обнаружил пулю, выпущенную из револьвера системы «наган», под кожей кончика носа. Впрочем, снимки уже готовы.

Юрий Владимирович подошел к окну и начал просматривать рентгенограммы.

– Вот это фокус! – воскликнул он. – Взгляните-ка, друзья. Кажется она где-то у позвоночника, на уровне шейных позвонков.

Действительно, минут десять спустя, разрезав сзади кожу шеи, Рудик извлек пулю и передал ее следователю, которого давно ждала машина.

Следователь Григорий Иванович Большаков сжал в руке флакончик из-под пенициллина, в котором перекатывался маленький, слегка сплющенный кусочек металла. Криминалисты были заранее предупреждены о необходимости срочного исследования пули, с целью определения ее калибра и марки оружия. Работа эта заняла у них немного времени. Измерив диаметр пули и сравнив его со стандартными образцами, эксперты пришли к заключению, что она выпущена из немецкого пистолета «Зауэр», калибра. 6,35 мм.

II.

Но куда делся пистолет? На этот вопрос ответа не было. Марка его оказалась слишком редкой, чтобы допустить возможность использования другого, подобного ему. Нет, стреляли именно из того пистолета, который непостижимым образом исчез из стола Серова. Следствие зашло в тупик. Что же в действительности случилось с Игорем? Несчастный случай? Самоубийство? Или самое страшное – коварно задуманное преступление? Исходя из реальной обстановки, трудно было исключить возможность любой из трех версий.

Большинство лиц, ведущих расследование, полагало, что Игорь убит. В случае нечаянного выстрела или самоубийства пистолет обязательно должен был остаться в комнате, рассуждали они. В пользу этой версии свидетельствовали объективные факты. Так, судебно-медицинская экспертиза полностью исключала возможность мальчика, после такого ранения передвигаться и совершать какие-либо самостоятельные действия, например, спрятать или выбросить пистолет. Да и сама поза Игоря за столом указывала, что после выстрела он не успел даже встать со стула.

«Но если Игорь был убит, значит, в квартире кроме него находился неизвестный, который и забрал с собой оружие», – возражали оппоненты.

Между тем, ни малейших следов, подтверждающих это предположение, обнаружено не было. В частности, на предметах обстановки не найдено ни одного постороннего отпечатка пальца. Опрос соседей и жильцов соседних домов тоже не дал результатов: большинство людей находилось на работе, выстрела никто не слышал. Да и понятно, рядом с домом велась какая-то стройка, шум и грохот беспокоили жильцов с утра до конца рабочего дня.

Значит, самоубийство? Но, что могло толкнуть тринадцатилетнего мальчишку на такой поступок? Семья у Серовых была дружной, почти образцовой. Сын очень любил отца, гордился его боевым прошлым, нередко помогал матери, что среди ребят его возраста встречается не так уж часто. Родители утверждали, что утром, когда они уходили на работу, мальчик еще спал. С вечера Игорь был абсолютно спокоен. Придя из школы, играл около часа в хоккей, потом с 8 до 10 делал уроки. Никому не звонил.

Хорошего мнения о мальчике были и преподаватели. Дисциплинирован, исполнителен, один из лучших учеников в классе. Учительница литературы, классный руководитель 6-го «Б», сказала следователю:

– Золотой мальчишка. Но… крайне впечатлителен. Правда, скрывает это от всех. В их среде это не в почете. Мечтатель и фантазер. Очень любит литературу и историю, великолепно рисует. Да, что говорить, особых хлопот у нас с ним никогда не было.

Прошло два дня, но следствие не продвинулось ни на шаг. Комната Игоря была опечатана. И тут следователь решил еще раз осмотреть место происшествия. Он пригласил с собой Рудика, эксперта-криминалиста. Втроем они молча вошли в уже знакомый старый дом.

В комнате все оставалось на своих местах. Она была большой и светлой, хотя в ней имелось лишь одно окно. Стены, выкрашенные краской приятного салатового цвета, делали ее еще просторнее. Стол, два стула, в углу кресло-кровать – мебель, входившая тогда в моду. Над столом портрет Игоря в металлической рамке – любительская фотография, сделанная, вероятно, отцом. Напротив портрета, но пониже его, на противоположной стене кнопкой приколот к стене чистый листок бумаги из ученической тетради в клетку. Лишь, бросающееся в глаза, бледно-коричневое круглое пятно на блестящей поверхности паркета, свидетельствовало о недавней драме.

Скрупулезно, словно впервые, метр за метром они начали повторный осмотр. Особенно тщательно – окно и подоконник. Переплеты рам обклеены пожелтевшей к весне бумагой, которая покрывала даже обе задвижки – наружную и внутреннюю. Форточки закрыты. Балкона в квартире Серовых вообще не было.

За работой незаметно пролетели два часа. Пока следователь беседовал в соседней комнате с безучастным ко всему Федором Спиридоновичем, а криминалист обрабатывал особым составом окно, стены и полированную поверхность мебели, надеясь найти отпечатки пальцев, Юрий Владимирович на какое-то время оказался не у дел. Мешать ему не хотелось, и, когда среди учебников на столе он заметил томик Пушкина, то, открыв его, углубился в чтение…

Это были «Повести Белкина». Он почти дочитал до конца «Метель», когда его отвлек от книги голос следователя:

– Юрий Владимирович, пожалуй, на сегодня хватит. Машину я уже вызвал. Спустимся вниз, дождемся на свежем воздухе…

Час спустя, Рудик был у себя дома, почти на другом конце Москвы. После ужина он, порывшись в библиотеке, нашел «Повести Белкина» и с наслаждением продолжил прерванное чтение. Юрий Владимирович окончил «Метель», перечитал «Станционного смотрителя». «Пушкина нельзя читать долго и помногу, – подумал он, – иначе теряется ощущение прекрасных, похожих на музыку, строк, их удивительная гармония, свежесть и строгая красота классической прозы. Еще «Выстрел». – Он полистал книгу, всего несколько страниц…

Уже само начало этой пушкинской вещи вызвало у Рудика необъяснимое волнение. Ему показалось, что название новеллы и даже дух ее в какой-то степени ассоциируются с делом, которым он занимался вот уже третий день. Он провел рукой по влажному лбу, прошелся по комнате.

«Вот наваждение, так ведь всю ночь не уснешь». – Заставив себя успокоиться, он дочитал «Выстрел» до конца. Потом просмотрел еще раз, обратив внимание на некоторые места:

«…Главное упражнение его (Сильвио – М.Ф.) состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все истончены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные…»

Юрий Владимирович перевернул пару страниц.

«В картинах я не знаток, но одна привлекала мое внимание. Она изображала какой-то вид из Швейцарии; но поразила меня в ней не живопись, а то, что картина была прострелена двумя пулям, всаженными одна на другую.

– Вот хороший выстрел, – сказал я, обращаясь к графу.

– Да, – отвечал он, – выстрел очень замечательный. А хорошо ли вы стреляете? – продолжал он.

– Изрядно, – отвечал я, обрадовавшись, что разговор коснулся наконец предмета, мне близкого. – В тридцати шагах промаху в карту не дам, разумеется, из знакомых пистолетов.

– Право? – сказала графиня, с видом большой внимательности, – а ты, мой друг, попадешь ли в карту на тридцати шагах?

– Когда-нибудь, – отвечал граф, – мы попробуем. В свое время я стрелял не худо: но вот уже четыре года, как я не брал в руки пистолета.

– О, – заметил я, – в таком случае бьюсь об заклад, что ваше сиятельство не попадете в карту и в двадцати шагах: пистолет требует ежедневного упражнения. Это я знаю на опыте…»

Остановившись на этом месте, Юрий Владимирович заставил себя вспомнить комнату Игоря. Фотографическая точность памяти, свойственная, впрочем, многим людям его профессии, позволила представить комнату так ясно, словно он там находился. Рудик закрыл глаза – так было удобнее думать и вспоминать. Вот окно, слева от него стол, за которым сидел мальчик. В левом углу – кресло-кровать, у этой же стены еще один стул и две полки с книгами. На полу ничего, кроме разбитого зеркала и следов крови… Над столом портрет Игоря, на противоположной стене – абсолютно чистый листок бумаги в клетку…

Листок бумаги в клетку из школьной тетради. Приколот так, что находится за спиной у сидящего и наспех – всего одной кнопкой. Если мальчик хотел здесь что-то написать, удобнее было бы повесить листок перед глазами. Но если человек за столом возьмет в руки зеркало…

Рудик открыл глаза, потом опять закрыл их, проверяя себя. Если сидящий возьмет в руки зеркало, он обязательно увидит в нем отражение листка…

Догадка внезапно обожгла его. Листок бумаги, вырванный из тетради, – это…, это мишень! Мальчишка целился в нее, держа в левой руке зеркало, в правой – пистолет, как бы стреляя назад, через плечо.

В комнату вошла жена, но Рудик не заметил ее. Он подошел к телефону и набрал номер следователя.

– Григорий Иванович, извините за поздний звонок. Все думаю об арбатском деле. И пришла мне в голову такая мысль…

– Да и мне не спится, Юрий Владимирович. Вот поужинал, хотел почитать, но чтение что-то в голову не идет. А по телевизору ничего интересного.

– Григорий Иванович, помните листок бумаги, который висел на стене прямо напротив стола?

– Отлично помню. Листок в клетку. Приколот к стене одной кнопкой. Абсолютно чист, без каких-либо надписей. Я еще подумал: чего ради он тут висит? Но как-то не придал этому значения. Хотел спросить отца, но несчастному и так достается от наших вопросов…

– Ну, если вы запомнили листок, то представляете себе и разбитое зеркало на полу, рядом с левой ножкой стула.

– Зеркало я заметил сразу, как только мы впервые вошли в комнату. О нем записано в протоколе осмотра.

– А не могло ли быть так… – Рудик сделал паузу, переложил вспотевшую трубку в другую руку. – Мальчик сидит за столом, бумага у него за спиной. В левой руке он держит зеркало, в правой – заряженный пистолет. Он целится в листок, как в мишень, используя зеркало. При этом правая рука его сильно согнута в локтевом суставе, почти под прямым углом. При таком положении руки ствол пистолета находится всего в нескольких сантиметрах от шеи…

– Даже не знаю, что и сказать, Юрий Владимирович. Фантастическая идея! Как она вам пришла в голову?

– Я заметил на столе у Игоря «Повести Белкина». Вначале подумал, что книга рекомендована школьной программой. Есть там, однако, одна вещь… «Выстрел». Короткая превосходная новелла, занимательнейший сюжет. Но главное – она могла бы служить отличным руководством при тренировке в стрельбе из пистолета. Я попытался связать воедино зеркало и листок на стене…

– Но при вашем варианте пистолет обязательно должен остаться в комнате.

– Значит, в ней был кто-то еще кроме мальчика.

– Вот об этом я и думаю все время. По логике вещей, если мы имеем дело с самоубийством или несчастным случаем, оружию деваться некуда. Ведь ранение было смертельным.

– Да, смерть наступила спустя считанные секунды. После такого ранения не то что мальчик – и взрослый человек встать бы не успел.

– И встать бы не успел, – повторил следователь. – Юрий Владимирович, вы завтра с утра на работу?

– Буду у себя.

– А не встретиться ли нам еще раз у Серовых, прикинуть ваш вариант непосредственно на месте?

– Неплохая мысль. К девяти жду вас на Арбате.

– Спокойной ночи и спасибо, Юрий Владимирович. – На другом конце провода повесили трубку.

III.

…Следователь сел за стол, взял в руки зеркало, половинки которого были оклеены тонкой полоской лейкопластыря. Теперь предполагаемая мишень была у него за спиной. Левой рукой он поднял зеркало на уровень глаз, и Рудик, стоящий рядом, увидел, как в зеркале отчетливо отразился листок бумаги.

– Видно великолепно – сказал следователь. – Отсюда до стены около четырех метров, а листок как на ладони. – Он тронул блестящую поверхность указательным пальцем правой руки, которую согнул в локтевом суставе почти под прямым углом. – Действительно, при таком положении руки, если предположить, что она держит пистолет, от дула до места ранения на шее меньше пяти-шести сантиметров.

Он слегка повернул зеркало вправо и зажмурил глаза. В лицо следователю стремительно прыгнул солнечный зайчик. Произошло это настолько неожиданно, что он опустил зеркало и потер глаза.

– Я буквально ослеп на несколько секунд… – Он взглянул на окно, находившееся справа от него, через которое была видна крыша соседнего дома и голубое небо, ослепительно сияло утреннее апрельское солнце.

– Вот в эту секунду мог произойти выстрел, – сказал Рудик, быстро подходя к столу. – Поднимите-ка еще раз зеркало, Григорий Иванович, представьте на своем месте мальчика. Он целится в листок у себя за спиной. Зеркало держит в левой руке, заряженный пистолет – в правой. Несколько раз поднимает и опускает его, так прицеливаются все, у кого в руке оружие. На какое-то мгновение он поворачивает плоскость зеркала вправо, и луч солнца, отразившись от него, ударяет ему в глаза. Мальчик, на секунду ослепнув, теряет ориентировку, одновременно меняется и положение ствола пистолета. Он непроизвольно нажимает на курок…

– Что ж, в логике и наблюдательности вам не откажешь, Юрий Владимирович, – восхищенно сказал следователь. – Надо запросить сводку погоды на 19 апреля. Впрочем, больше для порядка, – добавил он, подойдя к окну. – Все это время стоят ясные, солнечные дни. Такой же была погода и несколько дней назад. А здесь – хорошая квартира, солнечная сторона…

В этот же день следователь опять встретился с Серовым. Отец Игоря вошел в кабинет, сев на предложенный стул, поднял на Григория Ивановича усталые, воспаленные глаза.

– Вернемся к нашему последнему разговору, Федор Спиридонович. Вы когда-нибудь показывали пистолет сыну?

– Пожалуй, раза два Игорь видел его. Несколько лет назад, сразу же после демобилизации. Тогда он был совсем малышом, в первом или во втором классе… Второй раз совсем недавно. Он участвовал в школьных соревнованиях по стрельбе из малокалиберной винтовки и занял первое место. Вечером гордо так сообщил об этом. Я обрадовался, расчувствовался, вспомнил войну. Тогда и показал ему пистолет. Было это в январе, во время школьных каникул.

– Подробно опишите марку пистолета, его внешний вид. Имелись ли к нему боеприпасы?

– Пистолет марки «Зауэр», немецкого производства. К нему имелся магазин с семью патронами. Щечки сделаны из дерева, на правой вырезана надпись: «Дорогому Феде на память от друзей. 1941–1946 г.».

– Стреляли вы из него?

– Всего один раз. Перед отъездом из части, на следующий день после прощального ужина. Пистолет был исправен, вычищен, разряжен и находился в кобуре. Магазин лежал отдельно.

Следователь закурил и, предложив сигарету Серову, прошелся по кабинету.

– Ну, а как вы сами относитесь к этому случаю? Я понимаю, тяжело об этом говорить, но истина нужна вам не меньше, чем следствию. Результаты судебно-медицинской и криминалистической экспертиз вам известны?

Серов кивнул:

– С себя я вину не снимаю. Теперь, когда Игоря нет, мне никакой суд не страшен. Но в одном уверен: сын не мог покончить с собой. В школе у него все складывалось хорошо, все его любили. До этого трижды проклятого дня, наша семья горя не знала.

– Выстрел произведен из вашего пистолета. Пуля, которую обнаружил эксперт, стандартного образца для пистолета «Зауэр», калибра 6,35 миллиметров.

– Куда исчез пистолет, не знаю. Я первый вошел в комнату Игоря и могу только поручиться, что его там не было. До вашего прихода все оставалось на своих местах. Но одна мысль не дает мне покоя: не был ли кто-то другой вместе с Игорем в его последние минуты?

– Вот это и нам необходимо выяснить. Скажите, Федор Спиридонович, кроме Игоря и вашей жены, знал ли кто-нибудь из ребят о том, что у вас хранится оружие?

– Я просил его об этом не распространяться. Впрочем, за то, что он никому не говорил, поручиться не могу. У сына было много друзей.

– Назовите самых близких.

Серов назвал следователю несколько фамилий, которые тот записал в протокол.

– Все они учились вместе, в одном классе. Часто бывал у нас и Борис Венедиктов из соседнего дома. С ним Игорь проучился до четвертого класса, потом у Бори обнаружились способности, и родители перевели его в математическую школу.

Пока следователь считал преждевременным говорить Серову о версии Рудика относительно обстоятельств выстрела в его квартире. Хотя он и судмедэксперт убедились в правильности своих предположений, предстояло еще выяснить самое главное – кто 19 апреля был в квартире вместе с Игорем? Логически все укладывалось в одну цепочку: листок – мишень на стене, разбитое зеркало на полу, окно справа, солнце и рана на шее. Не хватало самого последнего звена, без которого все предыдущие ничего не стоили, – ответа на вопрос, кто же взял пистолет?

IV.

Школа, где учился Игорь, находилась неподалеку от его дома. Большое четырехэтажное здание из белого кирпича, построенное в архитектурном стиле пятидесятых, со сложным орнаментом по фасаду и лепными карнизами, стояло в глубине двора. Следователь не хотел отрывать ребят от занятий. К тому же он полагал, что, беседуя с каждым по очереди в непринужденной обстановке, сумеет преодолеть их скованность, и они окажутся более откровенными, чем это могло бы быть в классе. С детьми он разговаривал в отдельной комнате, куда они заходили по одному. Опросить целый класс оказалось нелегким делом. В школе он пробыл долго, но ни на шаг не приблизился к цели. У Игоря действительно было немало друзей, многие бывали у него дома. Ребята и преподаватель физкультуры говорили, что он посещал стрелковую секцию, успешно выступал на соревнованиях. Однако, никто из мальчишек не знал, что в квартире Серовых имелось оружие. Когда Григорий Иванович просил ребят назвать тех, с кем дружил Игорь помимо школы, почти все назвали Бориса Венедиктова, который раньше учился в их классе.

Когда Григорий Иванович вышел из школы, время близилось к обеду. Все так же ярко светило апрельское солнце, и ему было приятно идти по почти сухому асфальту. Почувствовав голод, он перекусил в маленьком полуподвальном кафе. Потом прошел два квартала пешком. В знакомом дворе было тихо. Следователь взглянул на окна Серовых за плотными зеленоватыми шторами и, вздохнув, подошел к дому напротив. На квартирной доске у входа в крайний подъезд он нашел фамилию: «Венедиктов В. А., кв. 114».

– Вероятно, этаж третий или четвертый, – прикинул он, открывая дверь, когда мимо него, прыгая со ступеньки на ступеньку, промчалась девочка лет двенадцати в голубой вязаной шапочке. Григорий Иванович окликнул ее и спросил, где живут Венедиктовы.

– Борька-то? – отозвалась девочка. – Да с нами на одной площадке. Вам позвать его? – спросила она и, получив утвердительный ответ, умчалась наверх.

Минут через десять, едва взглянув на лицо спускавшегося по лестнице подростка, он подумал, что правильно поступил, решив не откладывать разговор с ним на завтра. Заметив незнакомого человека, мальчик покраснел, огляделся в растерянности, повернул, было назад, но Григорий Иванович сказал, что хочет поговорить с ним, и, увидев, что он одет, предложил ему спуститься вниз.

С явной неохотой Борис вышел со следователем из подъезда. Григорий Иванович решил еще раз воспользоваться квартирой Серова, благо ключ от нее был у него при себе, но, заметив, что Венедиктов не хочет туда идти, подошел к автомату и вызвал служебную автомашину. По дороге в прокуратуру, в кабинете следователя Борис держался настороженно. Григорий Иванович сознательно не спешил, решив дать мальчику возможность успокоиться. Он переложил бумаги на столе, потом запер часть из них в сейф. Сказал несколько слов секретарше, которая ушла и, вернувшись, положила на стол довольно толстую папку в бледно-коричневом блестящем переплете. Наконец, он повернулся к мальчику:

– Ну, Боря, давай знакомиться. Я полагаю, ты понимаешь, зачем я тебя сюда привез.

Они сидели напротив друг друга. Но Венедиктов не смотрел следователю в глаза, устремив взгляд в сторону.

– Говорят, ты дружил с Игорем Серовым?

– Да.

– Учились вместе?

– Четыре класса.

– Ты бывал у Серовых?

– Иногда.

– 19 апреля, в первую половину дня, ты виделся с Игорем?

Григорий Иванович ожидал услышать отрицательный ответ и был готов к этому, хотя еще на лестнице понял, что Венедиктов что-то скрывает. Но и для него, как гром среди ясного неба, прозвучал ответ Бориса:

– Да…

Он встал и зажег свет. Странно, но ему вдруг показалось, что в светлом кабинете днем стало темно. Потом взглянул на мальчика и, налив из графина воду, пододвинул к нему стакан.

– Выпей-ка, успокойся и рассказывай подробнее.

Борис, до сих пор отвечавший следователю короткими однозначными фразами, вдруг начал говорить. Он рассказывал даже, пожалуй, излишне подробно, но Григорий Иванович не перебивал его. Вероятно, несколько дней одиночества, молчания и страха после случившегося, явились слишком тяжким испытанием для тринадцатилетнего мальчишки.

– Девятнадцатого, часов около одиннадцати, Игорь позвонил мне. Спросил, сделал ли я уроки. Потом говорит – давай заходи ко мне, покажу одну вещь. Дома он прошел в соседнюю комнату, к столу Федора Спиридоновича и открыл нижний ящик. Там лежали какие-то бумаги, фотографии и кобура, в которой были пистолет и магазин с патронами. Пистолет и патроны Игорь вытащил, ящик запер, и мы пошли обратно в его комнату. Я спросил, откуда у них пистолет. Он ответил, что отец привез с фронта. Действительно, сбоку на рукоятке была дощечка с надписью. Потом Игорь сказал, что он ходит в стрелковую секцию и, чтобы выработать твердость руки, тренируется, целясь из пистолета. Тренировкой, говорил он, можно добиться многого. Есть у Александра Сергеевича Пушкина рассказ «Выстрел», так там написано, что пистолет требует «ежедневного упражнения». На столе у Игоря лежала книга Пушкина «Повести Белкина», он показал мне это место. Мы немного поцелились, кто во что, и я сказал, что мне пора домой.

– Погоди, – говорит Игорь, – сейчас покажу тебе самый сложный способ стрельбы, который еще прошлым летом видел в цирке. Стреляют назад, глядя в зеркало.

Он приколол кнопкой к стене листок бумаги, нашел зеркало и сел за стол. Потом взял пистолет, вставил магазин, передернул затвор. Зеркало он держал в левой руке, а пистолет в правой. Листок находился у него за спиной, Игорь смотрел на него в зеркало. Он несколько раз поднимал и опускал согнутую правую руку, в которой держал пистолет, повернутый стволом назад. Я стоял сбоку от Игоря и смотрел. Вдруг что-то блеснуло, и раздался выстрел. Я подумал, что Игорь пошутил, но, взглянув на него, увидел на шее кровь, которая заливала рубашку. Тогда, испугавшись, я схватил с пола пистолет, гильзу, лежавшую рядом, и выбежал из комнаты…

– Ты кому-нибудь рассказал об этом?

– Нет. Я очень испугался, даже в школу не пошел. Несколько часов бродил по Москве, а к вечеру увидел во дворе милицейские машины и из разговоров узнал, что Игорь погиб.

– Где же сейчас находится пистолет?

– Когда выбежал из подъезда, пистолет был у меня в руках. Мне хотелось поскорее избавиться от него, и я засунул его в ящик с песком, который стоит в нашем дворе. Наверное, он и сейчас там.

Большаков вышел из кабинета и, отпуская Венедиктова домой, взглянул на часы. Рабочий день близился к концу. Он подумал, что еще успеет позвонить Рудику. Юрий Владимирович оказался у себя, за пистолетом на Арбат они поехали вместе…