Текст книги "«Мягкая сила» в мировой политике"

Особенности “жесткой” и “мягкой” силы и их ресурсы, по Наю, представлены на рис. 1.2.

Рис. 1.2. Соотнесенность ресурсов “жесткой” и “мягкой” силы

Оценивая издержки и последствия упрощенного понимания силы, Най приходит к выводу (который вряд ли разделяют многие политики в разных странах), что в тех случаях, когда люди определяют силу как синоним имеющихся ресурсов, они иногда сталкиваются с таким парадоксом: те, кто в наибольшей степени наделен силой, не всегда добиваются желаемых результатов. Он приводит наглядный пример: с точки зрения ресурсов США были несоизмеримо сильнее Вьетнама, но войну с ним они проиграли. И другой пример: США не сумели предотвратить трагические события 11 сентября 2001 г., несмотря на геополитический статус единственной супердержавы в мире.

Распределение силовых ресурсов в современных геополитических условиях Най соотносит с повесткой дня мировой политики, похожей на шахматную игру, которая ведется на трех уровнях, причем победителем может стать лишь тот, кто делает ходы не только горизонтально, но и вертикально. Верхний уровень – классические межгосударственные военные ресурсы, обладание которыми формирует понятие однополярности. На средней “доске” межгосударственных экономических отношений распределение власти уже многополярно. А на нижней “доске” транснациональных проблем находятся терроризм, международная преступность, изменение климата, распространение инфекционных заболеваний – здесь сила широко и хаотически распределяется между государственными и негосударственными акторами. В современном международном контексте вывод Ная приобретает политико-стратегическое значение: многие политические лидеры всё еще полностью фокусируются на военных активах и классических военных решениях, то есть на верхней “доске”: «Они ошибаются, принимая необходимое за достаточное. Они – игроки одномерного уровня в трехмерной игре. В долгосрочной перспективе это путь к поражению, поскольку достижение благоприятных результатов на нижней транснациональной “доске” требует использования мягкой силы»[58]58
  Nye J. S. Jr. Soft Power. The Means to Success in World Politics. P. 5.


[Закрыть]. Здесь явно имеются в виду те американские политики самого высокого ранга, кто, актуализируя геополитическую максиму президента США вековой давности Теодора Рузвельта, призывает: “Говори мягко, но держи большую дубинку в руке”.

Конкретные практические последствия использования “мягкой силы” Дж. Най увязывает, в частности, с причинами распада СССР, объясняя его тем, что советская культура не генерировала достаточных ресурсов “мягкой силы” и из-за закрытости советской системы и постоянных усилий “исключить” буржуазное влияние. Советский Союз уступил в битве за массовую культуру[59]59
  See ibid. P. 74.


[Закрыть]. Другой пример, который он приводит, относится к падению Берлинской стены в 1989 г., “бреши в которой были пробиты западным телевидением и западными кинофильмами: молоты и бульдозеры не сработали бы без трансляции в течение долгих лет имиджевой привлекательности поп-культуры Запада, подточившей стену раньше, чем она рухнула”[60]60
  Ibid. P. 49.


[Закрыть].

Некоторые авторы, исследуя формат соотнесенности “мягкой” и “жесткой” силы, указывают на «пространственные асимметрии внутри самих концепций “силы”: разные “силы” будут преобладать на различных пространствах, во взаимоотношениях между различными государствами, какие-то государства в отношениях друг с другом будут преимущественно полагаться на инструменты “мягкой силы”, для других отношения в духе “жесткой силы” будут по-прежнему более эффективными… Более того… одно и то же государство будет играть в разные игры на разных пространствах, прежде всего в отношении баланса “жестких” и “мягких” инструментов – достаточно сравнить политику США в отношении, к примеру, стран Евросоюза и их политику в отношении Ирака и Сирии»[61]61
  Бусыгина И. М., Окунев И. Ю. Пространственное распределение силы и стратегии государства или что и как объясняет геополитика // Полис. 2014. № 2. С. 114.


[Закрыть].

Особый интерес в условиях санкционного давления на нашу страну представляет подход Ная к проблеме соотнесенности мягкой силы и санкций. Здесь ученый и политик категоричен: “Общим для всех санкций является манипулирование экономическими операциями в политических целях”[62]62
  Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 133.


[Закрыть]. И далее, не менее однозначно: “Главной целью санкций является изменение поведения, сдерживание и смена режима в другой стране”[63]63
  Там же. С. 137.


[Закрыть]. Откровеннее не скажешь.

О том, сколь важное внешнеполитическое значение придается руководством США санкционным вопросам, свидетельствует тот факт, что в 2013 г. в Государственном департаменте создана специализированная структура, призванная координировать санкционные режимы США: до этого управление ими было рассредоточено по различным министерствам и ведомствам.

“Санкционные” суждения Дж. Ная в контексте “мягкой силы” появились, похоже, не случайно. Они имеют свою геополитическую предысторию, доктринальную базу которой американское руководство заложило фактически сразу после окончания Второй мировой войны. В директиве Совета национальной безопасности США от 18 августа 1948 г. № 20/1 под названием “Цели США в отношении России”, рассекреченной лишь 30 лет спустя, говорилось, что при государственном планировании, ныне, до возникновения войны, следует определить цели, достижимые как во время мира, так и во время войны, “сократив до минимума разрыв между ними”. Целевые установки формулировались четко, со всей политической определенностью: в корне изменить теорию и практику международных отношений, которых придерживается правительство Советского Союза, с тем чтобы он был слабым в политическом, военном и психологическом отношениях по сравнению с внешними силами, находящимися вне пределов его контроля.

При этом особо оговаривалась необходимость добиться его “значительной экономической зависимости от внешнего мира” на условиях, которые должны быть “подчеркнуто тяжелыми и унизительными для коммунистического режима”. Таким образом, преемственность и развитие – в осовремененном виде – санкционной доктрины США по-прежнему в значительной степени определяют уровень и качество американо-российских межгосударственных отношений.

Это наглядно проявилось в ходе событий на Украине, интернационализации украинского кризиса и подготовки санкций против России. Сенсационным по своей необычной откровенности стало заявление государственного секретаря США Дж. Керри в августе 2015 г.: “Нам и так непросто убеждать Европу давить на Россию из-за Украины”[64]64
  Цит. по: Комсомольская правда. 2015. 19 авг.


[Закрыть].

Най приводит весьма красноречивую статистику, согласно которой всего за пять лет, с 1996 по 2001 г., США в одиночку применили 85 новых санкций, что дало повод некоторым острословам иронизировать, что США применяли санкции против половины человечества. Санкции общего характера, считает он, приносят страдания лишь бедным слоям населения, не затрагивая сколько-нибудь серьезно жизненные интересы тех, кто реально принимает решения. Распространение санкций, дававших ограниченные результаты в 90-х гг. прошлого столетия, привело к попыткам разработать “умные санкции”, которые действовали бы против элит, а не населения. Главное здесь – их предупредительная роль. Рассматривая ее с точки зрения “мягкой силы”, Най подчеркивает, что сигнал предупреждения может нанести реальный ущерб объекту. И прогностические оценки санкционного потенциала он тесно увязывает с ее ресурсными возможностями: “Санкции, по-видимому, останутся главным инструментом силы в XXI веке, несмотря на их неоднозначность, благодаря их ценности в плане предупреждения и мягкой силы, а также благодаря тому, что они часто бывают единственным сравнительно дешевым вариантом политики”[65]65
  Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 139–140.


[Закрыть].

Най выделяет следующие причинно-следственные модели “мягкой силы” (рис. 1.3):

Рис. 1.3. “Мягкая сила”: причинно-следственные модели

С практико-политической точки зрения особо важным является вопрос о пределах эффективности “мягкой силы”. В политических кругах Запада отношение к ней отнюдь не однозначное. Это признает и сам Дж. Най: «Даже те, кто считает, что “мягкая сила” может помочь в достижении целей внешней политики, зачастую недооценивают трудности ее включения в национальную стратегию в качестве эффективного средства. “Мягкая сила” может оказаться более совершенным инструментом, менее рискованным выбором, чем экономическая или военная власть, но зачастую ее трудно использовать, легко утратить и затратно восстановить»[66]66
  Foreword by Joseph S. Nye Jr. Portland Soft Power 30. Monocle, Soft Power Survey 2014–2015. P. 6.


[Закрыть].

Естественно, что и диапазон мнений в научно-экспертной среде варьируется весьма широко: от утверждения, что в век информационных технологий и когнитивных войн ее возможности “становятся поистине неограниченными” до сдержанных, скептических и весьма критических оценок, а некоторые оппоненты, например во Франции, отождествляя “мягкую силу” с вялым влиянием, даже настаивают на том, что наступил “конец легенды” и “кончина концепта” стала реальностью (Пьер Герлен).

При прогностическом осмыслении коридора возможностей практического использования “мягкой силы” было бы ошибочным абстрагироваться от факторов, определяющих в будущем ее эффективность и стратегическую перспективность. На экспертном уровне подчеркивается, что “мягкая сила” изменяет наше представление о природе конфликта. Но ее невозможно количественно подсчитать, она не является в строгом смысле слова одной из возможных больших стратегий. «“Мягкая сила” часто основывается на переоценке влияния на мотивацию других стран, правительство не может в полной мере ею распоряжается, она основывается на совокупности действия всего государства и общества на другие государства и общества. Ни “мягкая”, ни “жесткая” сила не смогут применяться по отдельности, потребуется более взвешенный подход при использовании ресурсов страны во внешней политике»[67]67
  Косоруков А. А. Россия в мировой политике, 2025–2030: проблемы прогнозирования // Политическая наука. 2012. № 4. С. 132.


[Закрыть].

Весьма характерно название доклада “Мягкая сила – палка о двух концах”, опубликованного на основе анализа эффективности “мягкой силы” в Институте исследований развивающихся рынков Московской школы управления СКОЛКОВО. Отмечая несомненную пользу “мягкой силы”, которую используют государства для укрепления своих международных позиций, авторы аналитического проекта отмечают, что она может “не только помочь государству, но и навредить ему”, особенно если ее наращивание отодвигает на второй план наращивание столь же необходимой силы “жесткой”. Уважение со стороны других держав может помочь сгладить некоторые проблемы, но “иногда приводит к чрезмерной самоуверенности”. В подтверждение этого и других схожих выводов в исследовании приводится пример Украины, причем еще до Майдана. Несмотря на то, что украинская “мягкая сила” была направлена вовне с целью представить имидж страны как моста между Западом и Востоком, ни одному из сменявшихся руководителей государства не удалось трансформировать это в осязаемые внутренние успехи. Анализ украинской ситуации позволил авторам исследования в обобщенном виде констатировать, что инвестиции в “мягкую силу”, как и любые другие инвестиции, могут привести как к прибыли, так и к убыткам[68]68
  См.: Майкл Б., Хатвелл К., Нуреев Б. “Мягкая сила” – палка о двух концах? // BRICS Business Magazine [Электронный ресурс]. URL: http:// bricsmagazine.com/ru/articles/myagkaya-sila-palka-o-dvuh-kontsah


[Закрыть].

Все большее распространение в политологическом сообществе получает критическая точка зрения, предостерегающая против “гипертрофированной переоценки” роли “мягкой силы” в международных отношениях. Так, три ограничителя, против которых она “бессильна”, выделяет А. Фененко:

Первый – геополитический. Малые и средние страны всегда будут опасаться большой и сильной страны. В лучшем случае их элиты будут искать противовес ее культурному и идеологическому влиянию со стороны других великих держав, в худшем – просто отвергать культурную политику сильного соседа, видя в ней новую форму империализма. Явно неслучайно, что наиболее жесткая русофобия присуща странам Восточной Европы, а наиболее жесткий антиамериканизм – странам Латинской Америки.

Второй – исторический. Вражда между некоторыми народами имеет настолько давние корни, что покончить с ней посредством “мягкой силы” вряд ли возможно. “Мягкая сила” невозможна там, где идентичность страны выстраивается на основе ненависти к другой стране или ее народу.

Третий – культурологический. Разные народы и общества по-разному оценивают свою роль в истории. Соответственно, для каждой страны характерна своя способность усваивать чужую “мягкую силу”.

Отсюда вывод: эти ограничения позволяют обозначить пределы успешного применения “мягкой силы”, которая представляет собой “инструмент не переубеждения врагов, а борьбы за колеблющихся, попытка привлечь их на свою сторону”[69]69
  Фененко А. Реальность и мифы “мягкой силы” [Электронный ресурс] // РСМД. 2016. 27 янв. URL: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=7167#top-content


[Закрыть].

Против упрощенного понимания механизма эффективности “мягкой силы” выступает Ал. Громыко, который акцентирует внимание на то, что, например, в культуре и науке в какой-либо стране может быть много достижений, но если государство не будет целенаправленно и осмысленно доносить информацию о них и о возможностях пользоваться ими представителям других народов, то эти достижения не превратятся в “мягкую силу”. Как и наоборот, “достижения в одной стране могут стать востребованными в другой, но не принести никаких благ первой”[70]70
  Громыко Ал. А. Русский язык и культура в политике “мягкой силы” России // Доклады Института Европы… № 292: Большая Европа в глобальном мире: новые вызовы – новые решения / Под ред. Ал. А. Громыко. М., 2013. С. 9–10.


[Закрыть].

Есть, впрочем, еще более жесткая, “ограничительная” оценка возможностей и потенциала “мягкой силы”, призывающая “понимать пределы ее использования, ее, так сказать, субстанциальную несамостоятельность и сугубую технологичность”[71]71
  Соловей В. Д. Бренд “Россия” // Полис. 2009. № 4. С. 169.


[Закрыть].

“Европейским парадоксом” назвал ситуацию с “мягкой силой” в ЕС политолог Ф. Лукьянов. Его логика рассуждений такова: теперь Евросоюз и во внутренней, и во внешней политике опирается на “мягкую силу”, а ее основа – повсюду продвигаемый имидж самой гуманной и справедливой демократической общности, всеобщего образца и магнита. “Но как сочетать этот основополагающий имидж с риском того, что применение демократических процедур внутри союза попросту его разрушит?”[72]72
  Лукьянов Ф. Европейский парадокс: что мешает ЕС развиваться [Электронный ресурс] // Россия в глобальной политике. 2015. 15 сент. URL: http://globalaffairs.ru/redcol/Evropeiskii-paradoks-chto-meshaet-ES-razvivatsya-17682


[Закрыть].

Известный политолог Г. Бовт увязывает определенный кризис “мягкой силы” с деятельностью НКО на межгосударственном уровне, считая, что “помогающие” работают на процесс, а не на результат. Суть проблемы, по его мнению, определяют критически мыслящие американские эксперты, которые резюмируют: вместо того, чтобы постулировать “Мы здесь для того, чтобы показать вам, как вы должны измениться, чтобы присоединиться к нам”, нужно просто спрашивать: “Чем мы можем вам помочь?”[73]73
  Бовт Г. Агенты уходят домой [Электронный ресурс]: Георгий Бовт о кризисе “мягкой силы” // Россия в глобальной политике. 2015. 3 авг. URL: http://www.globalaffairs.ru/global-processes/Agenty-ukhodyat-domoi-17612


[Закрыть].

О разбросе оценочных позиций можно судить, в частности, по такому наглядному примеру: на опубликованную автором этих строк статью в “Независимой газете” под взвешенным, как казалось, заголовком «Свет и тени “мягкой силы”»[74]74
  Неймарк М. Свет и тени “мягкой силы” // Независимая газета. 2013. 8 апр.


[Закрыть], учитывающим концептуальную суть и логику первоисточника, не замедлила ответная реакция в виде публикации в той же газете, название которой отражает иное, строго однозначное понимание проблемы – «Светлые горизонты “мягкой силы”»[75]75
  Малашенко А. Светлые горизонты “мягкой силы” // Независимая газета. 2013. 23 апр.


[Закрыть].

Но опять обратимся к первоисточнику. Уже в книге Ная 2004 г. целый раздел назван весьма символично: «Пределы “мягкой силы”». И в книге 2011 г. он неоднократно предупреждает о необходимости не преувеличивать воздействие “мягкой силы” в мировой политике, аргументируя это тем, что возникают некоторые ситуации, в которых “мягкая сила” дает очень небольшие рычаги воздействия. В оценке конкретных возможностей и потенциала ее использования в США и КНР он исходит из того, что “как для китайской, так и для американской мягкой силы есть свои пределы”[76]76
  Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 160.


[Закрыть]. Итогом его размышлений по этому вопросу стал вывод о том, что “мягкая сила может обращаться как во благо, так и использоваться в деструктивных целях”, который он повторяет в другом месте с опасением, что она “может быть применена с плохими намерениями и вызвать ужасные последствия”. Он формулирует положение, которое звучит как политическое предупреждение: выкручивание мозгов отнюдь не лучше выкручивания рук.

В современных условиях, когда терроризм всё откровеннее проявляется как форма “приватизации войны”, исламские экстремисты, восхваляя ислам VII в., очень умело используют “мягкую силу” интернета XXI в. Най сравнивает терроризм с театром, который борется за зрителя, и в качестве примера приводит шокирующее видео боевика “Аль-Каиды” Абу Мусаба аз-Заркави, отрезающего голову американцу в Ираке, которое скачивалось в интернете миллионы раз и провоцировало проведение подобных акций другими террористическими группировками.

Примечательно, что сегодняшнюю борьбу с экстремистским исламским терроризмом Най рассматривает не как столкновение цивилизаций, а скорее как гражданскую войну внутри самого исламского мира, констатируя, что радикальное меньшинство использует насилие для насаждения упрощенного и идеологизированного варианта своей религии среди основной массы мусульман, придерживающейся более разнообразных взглядов.

В свете этих опасений и предупреждений так ли уж неожиданной и парадоксально новой выглядит сегодня постановка вопроса о “мягкой силе” исламского радикализма, получившей название “гуманитарный джихад”, которую используют те, кто одновременно организуют и направляют террористическую деятельность боевиков “Исламского государства”, изощряющихся в жесточайших пытках и варварских убийствах ни в чем не повинных людей? Речь идет, во-первых, о расширении идеологического обоснования и ценностно-психологической мотивированности радикального исламизма, об обосновании вероучительном, в основе которого лежит “защита (освобождение) исламских земель”, к которым относят значительную часть Европы и всю Америку. Здесь умело подпитывается убежденность многих мусульман в том, что именно им, а не Колумбу, принадлежит заслуга первооткрытия Америки. Утверждается, например, что написание названия американского штата Калифорния (по-английски California) должно выглядеть иначе – Kaliphornia, от слова Kaliph, – как подтверждение первородства халифата на американской земле. Во-вторых, это “мягкое”, явочным порядком, введение шариатских норм и правил поведения во многих городах Европы. В-третьих, это создание пропагандистско-рекрутинговых центров, которые занимаются вербовкой не только боевиков, но и гражданских специалистов для “Исламского государства”. При этом всё больший масштаб приобретает пропагандистская работа, ставящая целью переселение в ИГ целых семей с детьми. В-четвертых, в “мягких” рамках “гуманитарного джихада” в специальных школах и центрах ведется подготовка “львят Халифата” в возрасте от 5 до 14 лет, численность которых только в иракском Мосуле, контролируемом ИГ, достигает 4 тысяч. И, наконец, в-пятых, это использование миграционного кризиса в Европе для отвлечения европейских сил и ресурсов от борьбы с ИГ[77]77
  См.: Игнатенко А. Гуманитарный джихад. В хаосе миграционных потоков в Европу есть система // Независимая газета. 2015. 11 сент.


[Закрыть].

Особенности взаимосвязи внутренней и внешней политики – один из важнейших факторов, определяющих параметры и эффективность “мягкой силы”. Их органическая сопряженность и взаимодополняемость находятся постоянно в фокусе внимания Ная. Он фиксирует внимание на том, что внутренняя или внешняя политика, если она лицемерна, высокомерна, безразлична к мнению других стран или людей либо базируется на узком подходе, учитывающем только национальные интересы, может подорвать “мягкую силу”: «В любой демократии “собака” внутренней политики часто слишком велика, чтобы ею управлял “хвост” внешней политики, но, когда мы игнорируем связи между “хвостом” и самой “собакой”, наше очевидное лицемерие слишком дорого обходится нашей “мягкой силе”»[78]78
  Nye J. S. Jr. Soft Power. The Means to Success in World Politics. P. 143–144.


[Закрыть].

Не пройдет и десятилетия, как он вновь зафиксирует: “Великие державы стремятся использовать культуру и свою национальную идею для создания мягкой силы, чтобы улучшать свой имидж, однако не всегда бывает легко всё это продать, особенно когда слова и идеи не совпадают с внутренними реалиями”[79]79
  Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 161.


[Закрыть]. Эти констатации логично вписываются в его размышления о ключевых вопросах взаимосвязи внешней и внутренней политики с точки зрения достижения целей на мировой арене и внутренних сдерживающих факторов для мобилизации нужных ресурсов.

Най описывает положение дел в разных странах и сравнивает с нашей страной. По его оценке, в плане “мягкой силы”, несмотря на привлекательность российской культуры, присутствие России в мире незначительно.

Эффективность “мягкой силы” зависит от множества факторов. В некоторых исследованиях предпринимаются попытки систематизировать типы воздействия “мягкой силы” на окружающий мир и конкретизировать – по шкале приоритетов – условия, характер, потенциал и ареал ее применения:

– экономические (или иные) успехи страны возбуждают к себе интерес в обществах стран – объектов ее “мягкой силы”;

– в стране-объекте возникает потребность в изучении модели развития страны, в основе которой лежит ее культура;

– распространение получают различные элементы культуры страны-субъекта, формируется обширный информационный фон в ее отношении;

– происходит изменение восприятия имиджа страны-субъекта обществом страны-объекта (как правило, в сторону улучшения);

– складываются условия для максимизации “мягкой силы”

страны-субъекта.

Отсюда – вывод, проливающий свет на пределы эффективности “мягкой силы”: в конечном счете она может оказывать влияние на функционирование государства как института. Но это влияние опосредованно, поскольку его субъектом является общество государства-объекта. Таким образом, считается, что “мягкая сила” не может выступать сама по себе в качестве эффективного средства (прямого воздействия) на государство как актора мировой политики. Многие эксперты сходятся на том, что ее распространение, как правило, связано не столько с целенаправленной политикой государства-субъекта, сколько с косвенным влиянием объективных и субъективных условий и результатов развития его общественной системы, с экономическими и политическими успехами, их очевидностью и привлекательностью для обществ стран-объектов данного влияния[80]80
  См.: Михневич С. В. Фактор “мягкой силы” в процессах институционализации международных отношений // Вестник международных организаций. 2015. № 4. С. 100.


[Закрыть].

Разброс оценок эффективности “мягкой силы” варьируется в самом широком диапазоне: от гипертрофированно завышенных до неоправданно минимизированных. Особенно наглядно этот разброс наблюдается при использовании сугубо количественных показателей, когда количественный критерий ставится во главу угла измерений столь многослойного феномена. Поэтому в усложняющихся – по нарастающей – геополитических условиях всё более насущной становится потребность в объективной, насколько это возможно, оценке эффективности “мягкой силы”.

На экспертном уровне справедливо подчеркивается, что такие количественные измерения имеют слишком большую погрешность, основаны на значительном числе допущений и упрощений, а главное – находятся в прямой зависимости от критериев, выбранных для оценки эффективности “мягкой силы”, которые зачастую отражают те или иные идеологизированные и политизированные позиции. Исследователи, осознающие всю условность и относительность математических индексов, предлагают иную оценочную шкалу, основанную на сравнении “мягкой силы” различных акторов в глобальном и региональном измерениях. Речь идет об оценке экономического, политического и культурного влияния рассматриваемого государства в мире и регионе. Экономическое влияние предлагается рассматривать сквозь призму внешней инвестиционной деятельности, программ помощи развитию, популярности пропагандируемой экономической модели. Политическое влияние – с позиций уровня и характера отношений с другими странами мира или конкретного региона, международного имиджа данного государства с точки зрения реализуемой им внешнеполитической стратегии и тактики, а также уровня и интенсивности участия в деятельности международных и региональных организаций. Культурное же влияние – на основании анализа реализуемой публичной дипломатии. Но и при этом оговаривается, что “множественность имеющихся подходов лишь приближает нас к объективной оценке”[81]81
  Радиков И. В., Лексютина Я. В. “Мягкая сила” как современный атрибут великой державы // Мировая экономика и международные отношения. 2012. № 2. С. 26.


[Закрыть].

Некоторые известные политологи-международники, например Ф. Лукьянов, критикуя преувеличенное значение, которое нередко придают рейтинговым показателям “мягкой силы”, скептически относятся и к самому понятию “мягкая сила”, и к попыткам выстраивать подобные рейтинги. Основанием для такого вывода служит, в частности, доклад лондонского PR-агентства Portland, опубликованного летом 2016 г., согласно которому Россия продемонстрировала высокое место в рейтинге стран с “мягкой силой”, применив “жесткую силу”. Операция в Сирии укрепила восприятие страны как серьезного дееспособного государства, умеющего добиваться поставленной цели[82]82
  См.: Независимая газета. 2016. 15 июня.


[Закрыть].

В исследовании рейтинговых индексов, относящихся к “мягкой силе”[83]83
  Содержательное исследование этой темы проведено учеными Дипломатической академии МИД России. См.: Аникин В. И., Сурма И. В. Глобальная конкуренция: от рейтинга конкурентоспособности к рейтингу “мягкой силы” // XXI век: перекрестки мировой политики / Отв. ред. М. А. Неймарк. С. 79–99.


[Закрыть], международному влиянию и репутации государств, наиболее репрезентативны, по экспертным оценкам, при всей их относительности, следующие.

Один из наиболее заметных рейтингов – результат ежегодных международных исследований Анхольт-GfK (Anholt – GfK Ropez Nation Brand Index), измеряющих восприятие имиджа 50 стран мира, которое базируется на оценках 23 национальных показателей по шести приоритетным аспектам: экспорт (внешняя репутация и привлекательность товаров и услуг, выпускаемых в стране); государственное управление (имидж власти и восприятие качества госуправления); культура (интерес к национальной культуре и истории, оценка спортивных достижений и т. п.); люди (мнение граждан других стран о жителях страны как работниках, друзьях, партнерах по бизнесу); туризм (привлекательность страны для туризма); иммиграция/инвестиции (привлекательность страны для инвестиций и талантов). По данным за 2015 г., на первое место по индексу “мягкой силы” вышли США, опередившие Германию – лидера предшествующего года. За ними следуют Великобритания, Франция и Канада. Потеря лидирующей позиции Германии объясняется ухудшением такого показателя, как “управление” (восприятие действий правительства на международной арене и во внутренних делах), что связано с экономическими проблемами еврозоны и миграционным кризисом в Европе. По индексу GfK 2015 г. Россия оказалась в середине мирового рейтинга национальных брендов – на 22-м месте, опередив такие страны, как Китай, Сингапур и Аргентина, а по культурным показателям заняла восьмое место.

Существенно отличаются от предшествующих индексов “мягкой силы” рейтинги, устанавливаемые консалтинговым агентством Future Brand Country Brand Index. По результатам 2014 г. первое место из 75 стран оно отвело Японии, второе – Швейцарии и только третье – Германии, а США оказались лишь на седьмом месте. Принцип “страна может быть понята в совокупности ее идентичности и репутации” стал основой методологического подхода, расширенного за счет дополнительной классификации, учитывающей, в частности, такие базовые показатели, как системные ценности (политические свободы, толерантность, стандарты окружающей среды); качество жизни (здоровье и образование, уровень жизни, безопасность, желание жить или получать образование в этой стране); возможности для бизнеса (условия, передовые технологии, достойная инфраструктура); опыт (исторические достопримечательности, историческое наследие, искусство, культура, природные красоты, привлекательность туризма, курс валюты, размещение с большим выбором, еда, высокое качество продукции, ее потребительские свойства и т. д.). В топ-20 стран Россия не вошла, заняв срединное 31-е место[84]84
  See: Future Brand launches the Country Brand Index 2014–2015 [Electronic Resource]. URL: http://www.futurebrand.com/news/2014/ futurebrand-launches-the-country-brand-index-2014-15


[Закрыть].

Среди наиболее известных западных рейтингов “мягкой силы” особое место занимает “глобальный индекс мягкой силы” The Portland Soft Power 30. Похоже, не случайно это исследование 2014–2015 гг. предваряет предисловие Дж. Ная, посчитавшего необходимым дать свой комментарий к нему. В этом рейтинге лидирует Великобритания, за которой идут Германия, США, Франция и Канада. Выбор этих стран определялся их привлекательностью по следующим позициям: деятельность правительства, выполнение обязательств, культура, образование, деловая активность, цифровая инфраструктура[85]85
  See: A Global Ranking of Soft Power. Portland Soft Power 30. Monocle, Soft Power Survey 2014–2015.


[Закрыть].

Обращает на себя внимание индекс “мягкой силы”, ежегодно представляемый профильным агентством Bloom Consulting (головной офис в Мадриде, отделения в Лиссабоне и Сан-Пауло), который сотрудничает с Мировым экономическим форумом и выполняет заказы правительств таких стран, как Австралия, Германия, Испания, Португалия, Польша, Латвия и др. Специфику методологического отбора критериев рейтинга страны определяют следующие показатели: рост экспорта, привлекательность инвестиционного климата, туризма, привлечение талантов, нарастание известности страны в мире. По этим показателям четыре года подряд, включая 2014–15 гг., агентство ставит США на первое место. За ними следуют: Испания, Германия, Китай, Франция[86]86
  See: Bloom Consulting. Country Brand Ranking. 2014–2015 [Electronic Resource]. URL: http://www.bloom-consulting.com/pdf/rankings/Bloom_ Consulting_Country_Brand_Ranking_Tourism.pdf


[Закрыть].

Относительно новым является индекс “мягкой силы” для стран с быстроразвивающимися рынками, составляемый компанией Ernst&Young совместно с Московским институтом исследования быстроразвивающихся рынков бизнес-школы СКОЛКОВО. Индекс рассчитывается по 13 параметрам, распределенным по трем собирательным категориям: глобальная добропорядочность, глобальная интеграция и глобальный имидж.

Приведенными выше показателями шкала измерений “мягкой силы” не исчерпывается. Существует специфический индекс глобального присутствия (Global Presence Index), разрабатываемый Королевским институтом Элькано, который на основе анализа различных критериев исчисляет военную, экономическую и “мягкую” привлекательность стран. Итоговое ранжирование составляется по совокупности всех трех видов присутствия, а вес каждого из показателей определяется на основе опроса экспертов-международников, работающих в разных странах мира.

Своими особенностями отличается рейтинг репутаций стран (CountryRepTrack), публикуемый консалтинговым агентством Reputation Institute, составители которого разделяют эмоциональные и рациональные факторы, влияющие на отношение к стране: к первым относятся чувства, уважение, восхищение и доверие, ко вторым – оценка экономики, управления и среды[87]87
  Подробно см.: Харитонова Е. М. Эффективность “мягкой силы”: проблема оценки // Мировая экономика и международные отношения. 2015. № 6. С. 53–54.


[Закрыть].

При всей относительности указанных выше рейтинговых индексов важно в принципе, что «в сфере “мягкой силы”, которая для многих еще выглядит достаточно абстрактной и не поддающейся измерению и индексации, появляются достаточно четкие ориентиры и параметры»[88]88
  Косачев К. Можно ли измерить “мягкую силу” [Электронный ресурс]. URL: http://blog.rs.gov.ru/node/19


[Закрыть].

Это способствует более глубокому пониманию реальных возможностей “мягкой силы” и перспектив ее применения в мировой политике.