Текст книги "Динозавры тоже думали, что у них есть время. Почему люди в XXI веке стали одержимы идеей апокалипсиса"

Однако позже комизм уступил место чему-то более мрачному и пронзительному.

Мне представился человек, чья одержимость подготовкой к концу времен была настолько чуждой и болезненной для его жены, что она уехала. Это вызвало личный апокалипсис, что превратило человека в беспомощного, испуганного, одержимого потребителя собственных запасов ароматизированной протеиновой жижи, которой он затарился для реального конца света.

И это был человек, с которым я отождествлял себя. Разумеется, так и было: я почти выдумал его, став его лицемерным читателем (думал я: mon semblable, mon frère![28]28
  Mon semblable, mon frère! (фр. «Мое подобие, мой брат!») – строчка из стихотворения Шарля Бодлера «Читателю» из сборника «Цветы зла».


[Закрыть]). Он был диковинным воплощением моих собственных тревог и метатревог – тревог о вреде, который может причинить мое постоянное состояние тревоги.

Такова особенность препперов: их легко высмеять, а их политика искушает открыто презирать их, но инстинктивно я чувствовал, что понимаю, откуда это все берется. Хотя я и не разделял той маниакальности, с которой они готовились к краху цивилизации, мне была знакома распределительная матрица тревоги, из которой вырастала уверенность в будущем крахе.

Я тоже своим пессимизмом и сокровенным видением распадающегося мира довел свою собственную жену если не до отчаяния, то до его безбрежного, осыпающегося края.

Время от времени мне приходило в голову, что мое презрение к препперам настолько сильно потому, что я, возможно, не так уж отличаюсь от них, как мне нравилось это воображать. Политика движения – его холуйский страх перед бедными, темнокожими, женщинами и прочими – достойна порицания, но их ощущение хрупкости тех систем, в которых мы живем, в конце концов, трудно отбросить как нечто абсолютно параноидальное и полностью нелогичное.

Из огромного числа разговоров, которые были у меня в то время и которые вертелись вокруг страхов цивилизационного краха, мне стало ясно, что я не одинок в ощущении того, что смутное видение катастрофы уже начинает обретать свои черты. Несколько друзей сообщили мне, что они подумывают о пополнении запасов на случай какого-нибудь апокалиптического сценария, хотя для большинства из них это так и не вышло за рамки праздных размышлений. Либо у них не было места, чтобы построить бункер, либо им было просто лень, либо – и это была самая распространенная причина – они пришли к выводу, что, если цивилизация действительно рухнет, они лучше умрут, нежели попытаются пережить катаклизм. Ну кто в здравом уме действительно захочет выживать после ядерного апокалипсиса или столкновения с астероидом?

Сам же я нахожу, что даже простое чтение таких слов, как «Готовая смесь: паста примавера с сублимированными кусочками курицы», чрезвычайно полезно для меня, чтобы я мог прояснить собственную позицию по данному вопросу.

Между готовой смесью пасты примавера с сублимированными кусочками курицы и возможностью очутиться в первой волне смертей при наступлении апокалипсиса я первый с воодушевлением выберу небытие.

Постоянно размышляя о перспективе всемирного коллапса и просматривая видео о преппинге на YouTube, я часто поднимал эту тему в разговорах. Собеседники спрашивали, над чем я работаю, и я отвечал, что подумываю написать что-нибудь о людях, готовящихся к концу света. И тогда они – мои друзья, знакомые и даже случайные попутчики – рассказывали мне о собственных тревогах по этому поводу или о переживаниях тех, кого они знали.

Мой друг снимал комнату в большом доме в Лондоне, которым владел его очень богатый приятель. Он рассказывал мне про его мать, эксцентричную наследницу одного из самых первых крупных американских состояний, которая время от времени объявляла моему другу о скором неизбежном мировом коллапсе. Она настаивала на том, что ему нужно закупиться консервами, а в один прекрасный момент даже предложила ему построить небольшой бункер в саду за домом за ее счет. Несмотря на весь комизм статуса обладателя апокалиптического убежища, оплаченного из того же самого состояния, из которого в восемнадцатом веке строилась чуть не половина всего Манхэттена, предложение в конце концов было дипломатично отвергнуто.

Однажды я обедал со своей подругой Сарой, которая работала в издательстве. Я знал, что она разделяет некоторые из моих апокалиптических пунктиков, но я не знал о глубине и серьезности ее одержимости концом света. Оказалось, что под кроватью у нее лежал наготове большой рюкзак, который можно было вытащить в любой момент. Внутри были палатка, миниатюрная походная печь, набор ножей и таблетки хлора для очистки воды. Там же лежали компас и актуальные бумажные карты на случай отключения телефонных сетей. Свой рюкзак – или «дорожную суму», как она его называла, – она брала с собой в одиночные вылазки в дикую природу, которые были чем-то средним между походами и аварийными учениями. Сара оказалась самым настоящим преппером.

Она уверяла, что все это немного смущает ее, но было ясно, что она испытывает гордость. «Сценарий краха цивилизации, – сказала она, – привлекателен тем, что всех нас будут испытывать на находчивость, устойчивость и самодостаточность. В отсутствие какой-либо социальной структуры мы быстро узнаем, из чего сделаны. Разве нет в этой перспективе чего-то захватывающего?» – спросила она.

Я ответил ей, что совершенно не горю желанием узнать, из чего я сделан. Я сомневался, что материал окажется первоклассным. В какой бы форме ни пришел апокалипсис, я почти наверняка окажусь в первой волне смертей. Мы оба рассмеялись, но, думаю, она поняла, что я не шучу.

Я сказал, что ее рассуждения в целом соответствуют движению препперов, но что она более честна в отношении того, в какой степени наравне с апокалиптической фантазией ею движет страх. Она ответила, что, может, во всем этом и есть доля реализации каких-то желаний, но для нее как для женщины все сильно не так по сравнению с фантазиями и чаяниями большинства мужчин-препперов. Для них апокалипсис – способ вернуться к патриархальным нормам, к префеминистскому устроению, которое будет восстановлено после распада существующего строя. Женщины, по мнению Сары, уже где-то на полпути к антиутопии. Для примера: если завтра ее изнасилуют, она едва ли пойдет в полицию.

Я думаю, что понял ее: цивилизация – это изначально относительное понятие, и ее крах, может, уже наступил, в зависимости от того, где вы находитесь.

И тут она сказала нечто такое, чего я раньше не слышал ни от одного преппера. Она сознавала, что жаждет окончательного знания. Подумать только, что нам, возможно, станет известен конец этой истории.

«Не кажется ли это, – сказала она, – утешением и удовлетворением?»

Я не знал, что ответить на ее вопрос. В абстрактном, культурном смысле я понимал, что это часть психологии апокалипсиса. Но как личность, как родитель я бы хотел, чтобы мир продолжался и после меня. Во всяком случае, это, сказал я, моя аксиома. Но, может быть, причины моего интереса к концу света были более сложными, чем я думал? Возможно, мои страхи и желания были гораздо теснее переплетены между собой, чем я себе представлял?

3
Выживание класса «люкс»

В ту неделю, когда я отправился в Блэк-Хилс[29]29
  Блэк-Хилс (англ. Black Hills – «Черные холмы») – горы, расположенные в северной части Великих равнин на Среднем Западе США, в юго-западной части штата Южная Дакота и северо-восточной части штата Вайоминг.


[Закрыть], что в Южной Дакоте, чтобы увидеть место, из которого человечество, предположительно, возродится после грядущих апокалиптических бедствий, ходило много разговоров о ядерной войне. ООН объявила санкции против Северной Кореи, и Северная Корея поклялась принять физические меры против американских ограничений, на что Америка в лице президента, отдыхавшего в тот момент на одном из своих многочисленных одноименных роскошных гольф-курортов, сообщила, что, если корейцы хотя бы пальцем пошевелят, им это аукнется «огнем и яростью, каких мир еще не видел». По данным журнала The Wall Street Journal, аналитики пытались угадать, что произойдет с рынками в случае тотальной ядерной войны между США и Северной Кореей. Ответ сводился к тому, что мы, возможно, и увидим некоторое сглаживание кривых доходности из-за снижения стремления к рискам, но с финансовой точки зрения ядерный апокалипсис точно не станет концом света.

Апокалипсис был в тренде. Дурные предчувствия выражались в мемах, созданных в стиле полуиронической ностальгии по «холодной войне», смешанной с искренним эсхатологическим беспокойством. Казалось, это был самый подходящий момент, чтобы посетить место, где можно пересидеть последние времена. Мое одержимое поглощение видеороликов, посвященных преппингу, открыло мне еще более широкую перспективу апокалиптической подготовки, а заодно и прибыльную нишу в сфере недвижимости, где люди с деньгами могли прикупить себе подходящее местечко на случай, если дерьмо действительно попадет в вентилятор.

Я договорился встретиться с неким Робертом Вичино, риелтором из Сан-Диего, который недавно приобрел в Южной Дакоте огромный участок скотоводческой земли. Когда-то здесь были крупное армейское хранилище боеприпасов и пункт технического обслуживания, построенные во время Второй мировой войны для хранения и диагностики бомб. На территории стояли 575 складов для списанного оружия – гигантские железобетонные конструкции, рассчитанные на взрыв мощностью до полумегатонны. Вичино намеревался продавать их по двадцать пять «штук» за склад тем американцам, которые хотели защитить себя и свои семьи от вероятных событий конца времен – прежде всего от ядерной войны, но также и от импульсного электромагнитного излучения, гигантских солнечных вспышек, столкновений с астероидами, опустошительных вспышек вирусных инфекций и так далее. Он открыл офис в Блэк-Хилс в надежде привлечь клиентов из многочисленных байкеров, как раз съехавшихся в Южную Дакоту на мотоциклетное ралли в Стурджисе[30]30
  Мотоциклетное ралли в Стурджисе – ежегодный летний сбор мотоциклистов всего мира в городе Стурджис, Южная Дакота, США, проводимый каждую первую полную неделю августа.


[Закрыть].

Вичино был одной из самых выдающихся и успешных фигур в сфере подготовки к Судному дню, магнат недвижимости на случай конца света. Его компания специализировалась на строительстве массивных подземных убежищ, где состоятельные люди могли пережить катастрофу стильно и комфортно – так, как они привыкли. Компания получила название Vivos, что по-испански означает «живой» (как los vivos – «живые», что, согласитесь, разительно отличается от los muertos – «покойники»). Vivos владела несколькими объектами в Соединенных Штатах, которые находились в труднодоступных местах, подальше от вероятных ядерных целей, сейсмических разломов и крупных мегаполисов, где возможные вспышки инфекционных болезней будут наиболее масштабными и губительными. «Элитное убежище» было также и в Германии – огромный бункер с боеприпасами советской эпохи, встроенный в гору в Тюрингии. Флагманское место Vivos располагалось под кукурузными полями Индианы. Во время «холодной войны» это было правительственное убежище с роскошно обставленной столовой, домашним кинотеатром, медицинским центром с операционной и дефибрилляционной, питомником для домашних животных и миниатюрной гидропонной фермой для выращивания свежих фруктов и овощей. Комплекс Vivos также мог похвастаться единственным в мире частным хранилищем ДНК, которое Вичино позиционировал как «следующий ковчег человечества». Здесь люди могли хранить свой собственный генетический код «для сохранения и потенциального восстановления человеческой расы».

Новая локация Vivos в Южной Дакоте получила название xPoint. Каждый из бункеров, равномерно расположенных на восемнадцати квадратных милях прерии, был площадью 204 квадратных метра. Это значительно больше, чем мой собственный дом, по мнению всей семьи, небольшой. Риелтор утверждал, что xPoint станет домом для шести – десяти тысяч человек и станет «самым большим лагерем для постапокалиптического выживания на Земле». С социально-демографической точки зрения локация была где-то между сверхбогатыми клиентами роскошных подземных убежищ Vivos и препперами, которые планировали пережить апокалипсис с помощью маскулинного мужества и ноу-хау, почерпнутого из YouTube. Другими словами, в основе xPoint лежала территория будущей постапокалиптической мелкой буржуазии.

Я прочитал на сайте компании, что бункерный городок «стратегически расположен в центре одного из самых безопасных районов Северной Америки» на высоте около 3800 футов и примерно в ста милях от ближайших известных военных ядерных целей. «Служба безопасности Vivos уже на расстоянии 3 миль обнаружит любого, кто попробует приблизиться к вашему дому. Основательно. Безопасно. Надежно. Изолированное частное пространство. Неуязвимость. Автономное энергоснабжение. Центральное расположение». Мне было непонятно, как место может быть одновременно изолированным и расположенным в центре, но, с другой стороны, такие заявления кажутся не более противоречивыми, чем те, которые вы можете встретить даже в самых приземленных доапокалиптических описаниях недвижимости.

Если бы почти весь мир погиб – ядерные атаки, каннибализм, пароксизмы различных проявлений дикости, – любое поселение живых людей могло бы законно назвать свое расположение центральным.

Vivos предлагала больше чем просто оборудованные бункеры и готовые решения для апокалипсиса. Она предлагала видение постгосударственного будущего. Купившись на такую схему, вы подключались к горячечной мечте, рожденной в глубинах либертарианского первобытного мозга: группа состоятельных людей, идеологических единомышленников, разделяющих автономное пространство, мощно укрепленная против бедных, голодных, отчаявшихся, неподготовленных посторонних, ожидающая момента, чтобы восстановить цивилизацию с нуля. По сути это было государство, раздетое до звериных, нелицеприятных правых основ: военизированный аппарат безопасности, нанятый на основе контрактных соглашений для защиты частного богатства.

Постапокалиптическая недвижимость становилась все более конкурентным мошенническим бизнесом. В одном только Техасе торговали два поставщика роскошных решений: Rising S, производитель высококачественных индивидуальных убежищ и бункеров, и Trident Lakes, планируемое сообщество к северу от Далласа, которое будет жить в роскошных кондоминиумах стоимостью от полумиллиона до двух миллионов долларов. На сайте Trident Lakes я прочитал, что в случае ядерной, химической или биологической катастрофы все объекты закрываются автоматическими воздушными шлюзами и взрывостойкими дверями. Каждый из них будет соединен сетью туннелей с подземным общественным центром – хранилищем сухих продуктов, ДНК, оборудованными тренажерными залами, теплицей и местами для встреч. В рекламе также значились: торговый район, конный центр, поле для игры в поло, поле для гольфа на восемнадцать лунок и автодром.

Вот оно, новое вводное в апокалиптическую мечту: банкиры и управляющие хедж-фондами, загорелые и расслабленные, воспринимали крах цивилизации как возможность провести какое-то время «на связи», в то время как вооруженные до зубов частные полицейские силы будут бродить по периметру в поисках злоумышленников. Логическое продолжение закрытого сообщества. Логическое продолжение самого капитализма.

Эта ситуация соотносилась с картинкой, которая стала вирусной примерно в то же время: на фотографии трое мужчин беззаботно играют в гольф на фоне лесного пожара в Орегоне; отвесная стена пылающего соснового леса как подобие самого ада над безупречно ухоженной зеленью. Сюрреалистическое сопоставление непримиримых реальностей было сродни картине Магритта. Когда я впервые увидел это изображение в своей ленте в Twitter, у меня закружилась голова от охватившего морального ужаса. Слишком жутко и ненормально для восприятия. А потом картинка стала попадаться мне снова и снова, пока моя реакция на нее не свелась к «опять?».

Я вот к чему: мне не потребовалось много времени, чтобы стать одним из этих игроков в гольф.

В ожидании звонка от Вичино (я хотел договориться о встрече) мне не оставалось ничего, кроме как слоняться по Хот-Спрингс. Воскресный город был почти безлюден, если не считать седых байкеров в кожаных куртках, степенно проезжавших плотным потоком по Мейн-стрит в Стурджис. Многие из них водружали на свои «харлеи» «Старую Славу»[31]31
  «Старая Слава» (англ. Old Glory) – государственный флаг США. Был подарен капитану Уильяму Драйверу из Салема, штат Массачусетс, его родственниками и друзьями в 20-е годы XIX века. По легенде, Драйвер поднял флаг на мачте и сказал: «Мое судно, моя страна и мой флаг, Старая слава!»


[Закрыть], флаги настолько массивные, что это вызывало легкое беспокойство, когда, противостоя ветру, они грозили опрокинуть мотоцикл. Город был во власти флага, который был везде: на бамперах автомобилей, в витринах магазинов, на одежде, величественно вздымался в своем великолепии над ничем не примечательными зданиями. Я был поражен меланхолической настойчивостью этого мотива, который казался мне своего рода обсессивной защитой.

В кафе на Мэйн-стрит я потягивал кофе и что-то записывал в блокнот, пока меня не прогнала оттуда бесшабашная, но настойчивая коалиция мух, по очереди садившихся мне на руки, пока я писал. Я шел по берегу реки, стараясь держаться подальше от желто-полосатой змеи, которая торопливо пересекла тропинку и стала взбираться по травянистому склону. Затем, повинуясь прихоти, я последовал в направлении указателя «Музей пионеров Фолл-Ривер».

Я был единственным посетителем музея, и меня нервировала тишина, царившая в здании, а еще больше – облупленные манекены в одежде девятнадцатого века: длинные шелковые перчатки, черные газовые вуали и шляпки. На самом верху здания, в большой комнате со скрипучими полами, которая была посвящена сельскому хозяйству, я наткнулся на экспонат, заставивший мое сердце замереть, – чучело пары фризских телят, стоявших на задних ногах в причудливом объятии, копыта их передних ног покоились на плечах друг друга. Судя по ламинированной табличке, они родились «сросшимися в области грудины». Смутное ожидание некоего предзнаменования, которое я испытывал с тех пор, как вошел в музей, теперь, в присутствии этих нереальных животных, оформилось в осознание. В Средние века, вспомнил я, рождение сросшихся животных или людей знаменовало собой наступление нехороших времен, а в периоды всеобщих тягот и смуты их появление было предзнаменованием конца света.

Когда я подходил к дверям, угрюмый старик за конторкой заметил, что я быстро прошел по музею. Возможно, я неправильно понял, но он казался немного расстроенным этим.

«Обязательно взгляните на «железные легкие» в гараже на заднем дворе», – сказал он заученно и в то же время задумчиво, и я заверил его, что непременно посмотрю, но не стал.

Когда я спускался с холма, в кармане завибрировал телефон. Вичино был на месте и ждал меня.

Примерно через десять минут после поворота с автомагистрали 18 на потрескавшиеся дороги ранчо я миновал то, что когда-то было городом Форт-Иглу. Здесь когда-то жили сотни рабочих, которые переехали, чтобы получить работу на складе боеприпасов в Блэк-Хилс. Объект построили в 1942 году для армии, которой требовалось хранить и проверять больше боеприпасов. Школы, больница, магазины, дома, церковь, маленький театр – все это теперь было брошено на откуп равнодушно пасшихся коров. Лишь когда полый панцирь Форт-Иглу начал удаляться в зеркале заднего вида, пейзаж раскрылся мне во всей глубине своей жути – я увидел хранилища. Сначала я заметил только три или четыре склада: низкие, покрытые травой возвышения, расположенные на расстоянии нескольких метров друг от друга, шестиугольные бетонные фасады которых выступали из земли. Чем дольше я ехал по территории ранчо, тем больше этих строений выступало из ландшафта. В один момент я понял, что они были повсюду, во всех направлениях, их были сотни. Это было неземное зрелище, одновременно чуждое и древнее – будто останки огромной религиозной общины, место для почитания заброшенных богов.

Я припарковался, вышел и сделал пару снимков на телефон. Но на изображении строения было едва видно, и необъятный пейзаж становился банальным. Грандиозную широту, ее потусторонность можно было по-настоящему рассмотреть только невооруженным глазом.

Проехав еще пару миль, я наткнулся на большой пустой сарай, рядом с которым стоял темно-коричневый морской контейнер размером с небольшой дом. На одной его стороне висел баннер с надписью «xPoint: Точка во времени, когда выживут только подготовленные». Рядом с контейнером был припаркован серебристый «лексус» – внедорожник, на который мне надо было ориентироваться – так было сказано по телефону.

Я поднялся по ступенькам, вошел в контейнер и оказался в небольшой кухоньке. Из дальней комнаты вышел гигант лет шестидесяти, неторопливо подошел ко мне и крепко пожал мою руку. Роберт Вичино был двухметрового роста и, по его собственным словам, весил под 140 килограммов.

«Нет, далеко не боров, – сказал он, похлопывая себя по огромному животу. – Просто большой человек».

Багровый нос картошкой, рябое лицо, аккуратная седая козлиная бородка: еще не успев заговорить – что он тут же исправил и после не замолкал ни на минуту, – он показался мне фигурой мефистофельского масштаба.

Вскоре мы уже сидели в «лексусе», чтобы отправиться в ближайший город за дизельным топливом для генератора. Откинув свое сиденье под абсурдно тупым углом, Вичино достал из бокового отделения большую деревянную щетку и уверенными и точными ритмичными движениями принялся расчесывать сначала бороду, а затем волосы.

– Это отличная машина, – сказал он. – У вас, ребята, есть «лексусы» в Великобритании?

– У нас в Ирландии, на всякий случай, они есть, – сказал я чуть резче, чем намеревался. – Не у меня лично, но у людей они есть.

– Лучшая машина в моей жизни. А у меня были и «мерседес», и «роллс-ройс».

На заднем сиденье нас ждал Цзин Чжэни, двадцатитрехлетний выпускник инженерного факультета, которого Вичино нанял стажером. Цзин говорил мало – отчасти из-за того, что был китайцем и не очень владел английским, но в основном, как я догадался, из-за того, что не любил много говорить.

– Я ему говорю: Цзин, я тебе как американский отец, – вещал Вичино. – Верно, Цзин? Он отличный парень. Отличный парень.

Накануне вечером они ужинали в китайском ресторане в Рапид-Сити, и Вичино изо всех сил старался сосватать ему официантку.

– Я думал, что она по меньшей мере на восьмерочку или на девяточку, – сказал он. – Но Цзин сказал, что в Китае эта девушка на тройку максимум. Верно, Цзин?

На заднем сиденье Цзин изобразил равнодушие – повел плечами, наклонил голову, – подтверждая низкий рейтинг девушки с китайской точки зрения. Роберт приказал стажеру найти ее на фейсбуке в своем телефоне, затем взял у него гаджет и начал просматривать фотографии официантки, периодически показывая их мне.

– Я имею в виду, алле, посмотри на это, – сказал он, показывая мне один из снимков. – Тройка? По-твоему, она тянет на тройку?

Пока мы ехали, я смотрел в окно на развалины Форт-Иглу, и меня поразило то, что я вижу одновременно и прошлое, и будущее. Когда мы проезжали мимо, Вичино напомнил, что здесь жили сотни семей. Ведущий новостей Том Брокау[32]32
  Том Брокау (англ. Tom Brokaw) – американский телеведущий, журналист, редактор телевизионных программ и автор, известный прежде всего как главный редактор ночных новостей с 1982 по 2004 год. Обладатель многочисленных премий и наград.


[Закрыть], по его словам, рос здесь после войны – этот факт Вичино поведал мне с особым удовольствием. Посреди поля одиноко стояла бетонная лестница с металлическими перилами: от здания, которое когда-то было ей парой, не осталось и следа.

Мы добрались до унылого маленького городка Эджмонт, который пришел в совершенный упадок с тех пор, как закрылся склад боеприпасов. Его длинные и узкие улицы казались безлюдными. Мое внимание привлекла прачечная – низкое сооружение из гофрированного железа с вывеской «Веселая стирка». Возле заправочной станции группа байкеров стояла у своих «харлеев», разукрашенных патриотической символикой. Я заметил, что все они носили «идеологически грамотные» солнцезащитные очки с удлиненными стеклами, плотно прилегающими к голове.

– Пойду поговорю с ребятами, – сказал Вичино, мягко направляя «лексус» на территорию заправочной станции. – Цзин, присмотришь за дизелем?

Он рассказал мне дежурную шутку собственного авторства, которую периодически тестировал на байкерах. Он подходил к ним и очень вежливо спрашивал, что бы они сделали, если бы он с пинка вышвырнул их байки на середину улицы. Совсем недавно он разыграл так парочку полицейских-мотоциклистов в Калифорнии. Реакцией, по его словам, было всеобщее веселье.

Один коп ответил:

– Ножку ушибешь, вот что случится.

Вичино ко всему был человеком, который знал, как по полной использовать свои «преимущества белого». Он собирался опробовать свою шутку в качестве вступительного гамбита с этими байкерами. В конце концов, они соответствовали его целевой социально-демографической группе: эти ребята, как правило, были самодостаточными типами, сказал он, и не большими поклонниками правительства. Также, несмотря на внешность, многие из них были врачами, юристами, профессионалами своего дела, пенсионерами с деньжатами. Мое представление о байкерах как о выходцах преимущественно из рабочего класса было подорвано как раз накануне, во время короткой остановки на горе Рашмор[33]33
  Гора Рашмор – национальный монумент, расположенный в штате Южная Дакота, на горе высечены лица четырех президентов США: Авраама Линкольна, Джорджа Вашингтона, Теодора Рузвельта, Томаса Джефферсона.


[Закрыть] по пути из Рапид-Сити. Стоя на смотровой площадке и глядя на этот абсурдный и в то же время трогательный памятник американскому величию, я случайно услышал разговор двух дородных байкеров в кожаных куртках об их секретаршах.

Вичино рассказал мне, как в прошлом году, сидя в кафе в Сан-Диего, получил электронное письмо от одного фермера-скотовода из Южной Дакоты. Тот рассказал ему о большом участке земли на его ранчо, бывших складах боеприпасов и о том, что это может стать находкой для его бизнеса.

План пришел в голову Вичино мгновенно, поделился он, идея xPoint казалась привлекательной: он заплатит владельцу ранчо один доллар за всю эту собственность и предложит ему долю в 50 процентов от будущих прибылей с продаж хранилищ. Он будет продавать по тридцать пять тысяч долларов каждый «бункер» людям, желающим приспособить их под свои нужды, и место станет самым большим сообществом выживания на Земле.

xPoint будет гораздо более доступным предложением, чем другие его варианты: постапокалиптическое решение для потребителей со скромным бюджетом. А он уже продал пятьдесят хранилищ или около того.

– Я подумываю даже открыть стриптиз-клуб в одном из бункеров, – в какой-то момент сказал он. – Что-то вроде лесбийской борьбы в грязи.

Это была еще одна дежурная шутка для тех, кто задавал много вопросов о его проектах. Когда-то в Индиане в малярном магазине Вичино закупал непомерное количество краски, возвращаясь вновь и вновь. Одну даму заинтересовало это, и она прямо спросила, какого черта они там строят.

– Я сказал ей, что это для стриптиз-бара с рингом для борьбы в грязи, – сказал он. – На этом разговор и закончился.

Звук закрывшейся двери не был похож ни на что, что я когда-либо слышал раньше: ошеломляюще громкий и глубокий, стирающий возможность проникновения любого звука, кроме его самого, – настолько всеохватывающий и абсолютный, что он сам становится подобием тишины. Он висел в пустом хранилище три или четыре минуты, полностью овладев темнотой. Это был апокалиптический звук, и я был одновременно взвинчен и воодушевлен. Тьма тоже была абсолютной, уничтожая само понятие света. Когда я стоял в гулкой пустоте, меня поразило, что страх темноты был не столько страхом перед тем, что может двигаться и жить в ней, но, скорее, детским солипсическим ужасом перед тем, что на самом деле там вообще ничего нет, что невидимый мир – это мир, который полностью перестал существовать.

Если вам кажется, что там, в черном склепе, меня посетило холодное и абстрактное понимание человеческой психологии, разуверю вас – моей основной эмоцией тогда был страх. На самом деле я на мгновение лишился рассудка и начал паниковать, что никогда не выберусь из склада. Я был почти уверен, что засов снаружи. Что, если Вичино на самом деле сумасшедший, маньяк-убийца, решивший замуровать меня здесь, как дурной подражатель героя одной из ужасных историй Эдгара Аллана По? Что, если он решил, что я собираюсь «слить» его, что могу испортить его репутацию, выставив в своей книге дураком, или шарлатаном, или каким-нибудь безумцем, который способен убить неугодного ему человека, похоронив его в списанной оружейной шахте? Что, если он посчитал своим единственным выходом замуровать меня живым в пустынных Черных холмах Южной Дакоты, где, даже если на мили вокруг и есть еще один человек – а его нет, – он никогда не услышит моих криков о помощи? Или что, если – и это представилось мне наиболее вероятным сценарием – у него там, снаружи, случился инфаркт, вызванный чрезмерным усилием захлопнуть армированную металлическую дверь, и он рухнул лицом в грязь? Он был огромным человеком, даже, можно сказать, великаном, а такие люди обычно склонны к ранней смерти от сердечных приступов, не говоря уже о том, что это огромный стресс – все время думать о конце света, постоянно представляя столкновения астероидов, утаивание фактов правительственными структурами, разрушение прибрежных шельфов и тотальную ядерную войну. Сколько времени пройдет, прежде чем меня найдут? Цзин стоял рядом со мной, и это немного обнадеживало с точки зрения первого сценария, но не с точки зрения второго.

Затем пустота наполнилась солнечным светом, и, когда мои глаза привыкли к нему, я смог разглядеть в дверном проеме огромный силуэт Вичино.

«Ну как? Это нечто, правда?» – весело спросил он.

Я согласился. Легкую дрожь в моем голосе скрыло дробное эхо от моих слов, растворив ее в пустоте.

Позже Вичино рассказал мне о том, как в восьмидесятые он зарабатывал деньги на рекламе. Он был одним из пионеров, кто придумал «гигантские надувные фигуры». Его звездный час настал в 1983 году, когда в пятидесятую годовщину выпуска первого фильма «Кинг-Конг» он закрепил огромную надувную гориллу на стене Эмпайр-стейт-билдинг[34]34
  Эмпайр-стейт-билдинг (англ. Empire State Building) – 102-этажный небоскреб, расположенный в Нью-Йорке на острове Манхэттен, на Пятой авеню между Западными 33-й и 34-й улицами. Офисное здание. С 1931 по 1970 год был высочайшим зданием мира.


[Закрыть]. Снимок с гориллой попал на первую полосу «Нью-Йорк Таймс», и это была первая реклама, размещенная на первой полосе газеты.

– Может, ты видел фильм «Аэроплан»[35]35
  «Аэроплан» – знаменитая американская кинопародия 1980 года, снятая известным трио режиссеров Цукер – Абрахамс – Цукер, с участием таких известных актеров, как Лесли Нильсен и Ллойд Бриджес. Фильм является пародией на экранизацию повести Артура Хейли «Взлетно-посадочная полоса 08» и на многие популярные фильмы.


[Закрыть]?! Правда, его сняли еще до твоего рождения, но это известная лента. С Лесли Нильсеном. Помнишь сцену, где пилот и второй пилот маются от пищевого отравления, стюардесса включает автопилот, а им оказывается надувная кукла пилота? Это все я. Я делал этот реквизит для «Аэроплана»!

Странно, подумал я, какими неисповедимыми путями рекламная карьера свела его прежде с этими двумя классическими фильмами, в основе которых лежали катастрофические события, а затем завела в дальние пределы катастрофы, спроецированной теперь на реальный мир.

– В каком-то смысле, – сказал я, – вы все еще занимаетесь рекламой.

– Не-а, – сказал он, поняв, о чем я. – Совсем нет.

Тогда я рискнул предположить, что он, возможно, выполняет функции страхового агента, но и в этом он не согласился. «То, чем я занимаюсь, – сказал он, – дает людям пункт назначения». И xPoint, говорил он, и его роскошные бункеры в Индиане, Колорадо и Германии: они не были тем, что он в действительности предлагал людям.