Текст книги "Куриный бульон для души. 101 история для мам. О радости, вдохновении и счастье материнства"

Мама, все хорошо?

Я сидела, погрузившись в раздумья над важным отчетом, когда зазвонил телефон. Ну почему именно сейчас? – подумала я с раздражением, и тут няня моего двухлетнего сына сообщила, что ему плохо.

– Джордан сам не свой, – сказала она. – Температуры нет, но он очень вялый.

По дороге домой я успела успокоиться и задуматься о Джордане. Я вспомнила, как удивилась, узнав, что беременна. В детстве я была уверена, что никогда не захочу детей. Но тогда я не была влюблена в отца-одиночку с двумя маленькими дочками.

За пять лет в браке мне понравилось быть мачехой. Эта роль подходила мне, и во многом это была заслуга моих новых дочерей. Помню, как я переживала, что нужно будет рассказать им о будущем малыше. Девочки тогда только-только привыкли к новой жизни. Вспомнив их ответ, я расхохоталась. Сестренки отвели меня в туалет, подальше от отца, и задали единственный вопрос, который их беспокоил:

– Это что же, вы с папой занимались сексом?

Спустя семь месяцев и двадцать два часа тяжелых родов мы наконец-то увидели Джордана. Мы никак не ждали, что мальчик по фамилии Перез окажется огненно-рыжим. У нас родился прекрасный здоровый сынок с темными, почти черными глазами.

– Он – часть всех нас, – сказала Вэл, наша старшая дочь, с любовью глядя на маленького братика. – Он нас объединяет.

Я вынырнула из грез, подъехала к дому и помчалась внутрь. Джордан спал, взмокнув от пота и с трудом дыша. Я схватила его в охапку, усадила в автомобильное креслице и отправилась к доктору.

Я все время поглядывала то на дорогу, то на Джордана. Няня была права: он был сам не свой. Теперь он проснулся и глядел на меня печальными усталыми глазами.

До доктора оставалось несколько кварталов, когда я снова обернулась к нему. Губки Джордана дрожали, вначале медленно, затем все быстрее и быстрее. Я с ужасом смотрела, как на его губах выступает пена. Все его тело бесконтрольно затряслось, а глаза закатились. Припадок прекратился так же внезапно, как начался, и Джордан обмяк на сиденье.

Мой маленький двухлетний сын почти сутки боролся за свою жизнь, но теперь переживал за меня.

В панике я проскочила два красных светофора и ворвалась на парковку. Когда я доставала Джордана из машины, он безвольно висел у меня на руках. Его безжизненные глаза глядели в никуда. Тут я поняла, что он не дышит.

– С ним случилось что-то ужасное! – взвыла я, вбегая в здание.

Доктор, услышавший мои крики, встретил меня в приемной и забрал Джордана из моих рук. Он пощупал пульс у него на шее и попросил медсестру вызвать парамедиков, а сам начал делать искусственное дыхание. Другая медсестра не дала мне пройти, и мне оставалось лишь слушать, как моего сына пытаются вернуть к жизни.

– Ну давай, малыш, – умолял кто-то. – Вернись к нам.

– Пульса нет! – выкрикнул другой голос.

Я не могла поверить в то, что происходит. Я была ужасно растеряна и очень боялась потерять моего сыночка. Я хотела быть с Джорданом. Хотела взять его за руку, поцеловать в щечку и сказать ему, что все будет хорошо. Я паниковала.

К приходу парамедиков Джордан все еще не дышал. Они работали с ним несколько минут, а затем спешно увезли на каталке.

– Мы подключили его к аппарату искусственного дыхания, – объяснил парамедик, отводя меня в отделение скорой помощи. – Ваш сын сейчас не может дышать сам, поэтому аппарат будет делать это за него.

Муж встретил меня в больничном зале ожидания. Когда он осел на пол и зарыдал, уткнувшись мне в колени, я поняла, что никогда раньше не видела его плачущим. Вошла медсестра и мягко спросила, не желаем ли мы позвонить нашему пастору.

– Нет! – воскликнул мой муж. – Он поправится!

Через час нас наконец-то пустили к Джордану. Мой неукротимый малыш казался совсем маленьким и хрупким, лежа в окружении бесчисленных трубок. Его продолжало трясти – припадок начался снова, сразу после того, как его вернули к жизни.

Врач скорой помощи был очень расстроен.

– Мы знаем только, что Джордан очень болен, – сказал он. – Мы дали ему максимальную дозу фенобарбитала, но припадки все равно продолжаются.

Прошел еще час. Джордана стабилизировали и перевели в педиатрическое отделение. Он все еще был на аппарате искусственной вентиляции легких, но припадок наконец-то прошел.

Компьютерная томограмма не показала ничего необычного. Анализ спинномозговой жидкости был нормальным. Объяснения тяжелому припадку Джордана по-прежнему не могли найти, и никак нельзя было узнать, не повредило ли его мозгу кислородное голодание.

Нам с мужем разрешили остаться с Джорданом в реанимации. Я держала сына за ручку, целовала его в щеку и говорила, что все будет хорошо. Поздно вечером, когда наш пастор и родственники молились в зале ожидания, Джордан выкашлял трубку из горла и впервые задышал сам со времени первого припадка.

Я хотела быть с Джорданом. Хотела взять его за руку, поцеловать в щечку и сказать ему, что все будет хорошо. Я паниковала.

На следующее утро, когда Джордан наконец-то открыл глаза, мы с мужем не знали, чего ждать. Его мозг мог пострадать, но мы были готовы справиться с любой бедой. Мы не смогли бы вынести только его смерти.

Джордан под действием лекарств с трудом фокусировал взгляд. Я знала, что, если он нас узнает, все будет хорошо. Сын медленно посмотрел на нас с мужем. Когда он потянулся к нам и прошептал: «Мама, папа», я не сдержалась и разрыдалась.

Увидев мои слезы, Джордан спросил слабым голосом:

– Мама, все хорошо?

Я поразилась его заботе. Мой маленький двухлетний сын почти сутки боролся за свою жизнь, но теперь переживал за меня.

– Ну конечно, мой милый, – ответила я, нежно гладя его по щеке. – У меня все очень хорошо.

С тех пор прошло шесть месяцев, и Джордан полностью выздоровел. Я перестала ночевать на полу его спальни. Мы так и не узнали, что вызвало тот припадок. Может быть, это был вирус или резкий перепад температуры тела. Из-за этой неопределенности Джордану предстоит принимать лекарство от припадков как минимум два года.

Прошлым вечером я смотрела, как Джордан играет в футбол с сестрами и папой на заднем дворе, и, как это часто бывает, думала о том, что мы чуть его не потеряли. Мяч прилетел ко мне, и Джордан прибежал за ним. Забирая мяч, Джордан увидел слезы у меня на глазах. Он положил ручку мне на колено и спросил:

– Мама, все хорошо?

– Ну конечно, мой милый, – ответила я, улыбнулась и крепко обняла его. – У меня все очень хорошо.

Кристина Перез

Свергая горы

В Андах жили два враждующих племени, одно в низине, а второе – высоко в горах. Однажды горцы напали на жителей долины и в качестве трофея забрали с собой в горы маленького ребенка одной из семей.

Жители низин не умели забираться в горы. Они не знали горных троп, не знали, где искать горцев и как выследить их на круче.

И все равно они снарядили своих лучших бойцов в горы, чтобы те вернули ребенка домой.

Мужчины пробовали один способ скалолазания за другим. Они испытывали одну тропу за другой. Но за несколько дней тяжелых усилий смогли вскарабкаться лишь на пару сотен футов.

Решив вернуться, они увидели, как к ним идет мать ребенка. Они поняли, что она спускается с горы, на которую им не удалось взобраться.

А затем они увидели, что на спине она несет ребенка. Как такое возможно?

Один из мужчин поприветствовал ее и сказал:

– Мы, сильнейшие мужчины деревни, не смогли забраться на эту гору. Как же тебе это удалось?

Он пожала плечами и ответила:

– Просто это был не ваш ребенок.

Джим Стовалл

Bits & Pieces

Сердца в разных концах мира

Грохоча под палящим солнцем, наш поезд приближался к городу Нагпур на юге Индии. Рядом со мной в этот День благодарения сидел муж с двумя нашими приемными индийскими сыновьями. Мы ехали в Нагпур на встречу с маленькой девочкой, которую хотели удочерить, чтобы дополнить нашу семью. К сожалению, из-за долгой процедуры усыновления нам нельзя было тут же забрать дочку домой, в Соединенные Штаты. Но мы хотя бы несколько часов могли побыть вместе.

Три года назад я уже приезжала в Индию из Мэриленда. Тогда я обустроила нам новый дом в Хайдарабаде недалеко от сиротского приюта, где в то время жили мои сыновья. Теперь я снова остановилась в Хайдарабаде, и мой муж ненадолго приехал из Мэриленда: его компания поддержала наше желание удочерить маленькую девочку. Неизвестно было, сколько я пробуду в Индии. Это решал неспешный индийский суд по вопросам усыновления – система, которая была неподвластна нашему контролю. И все же мы сможем в этот жаркий день хоть недолго побыть одной семьей.

Вскоре после обеда велорикша привез нас к переполненному приюту, где сотня детишек жаждала, чтобы их забрали домой. Вид их лиц разбивал мне сердце. Но я знала, что об этих детях искренне заботились воспитатели, и их скромные условия жизни выглядели нормальными.

Мы ерзали на стульях от нетерпения, дожидаясь, когда же приведут нашу маленькую нежную девочку. Я тут же узнала ребенка, за которого молилась каждый день почти год. Гита, наша дочка! Мы радостно обняли и поцеловали ее, создав в тот момент узы, которые свяжут нас на всю жизнь.

Гита ни слова не знала по-английски, но это было не важно. Она была нашей дочкой, и наконец наша семья стала полной. Мы съели мороженое и почитали книжки с картинками, а затем расстались с улыбкой и слезами на глазах, зная, что через месяц сможем быть вместе навсегда.

В толпе жаждущих лиц я увидела лишь одно – сияющее личико, и услышала: «Мама!»

Мой муж вернулся на работу в Штаты, а я обосновалась с сыновьями в Хайдарабаде, почти в трехстах милях от приюта в Нагпуре, нервно ожидая уведомления о готовности документов Гиты. Я часто лежала ночью без сна, представляя, как держу ее на руках и защищаю от невзгод в переполненном приюте. Она была такой нежной, такой доверчивой.

Наконец мне сообщили, что нужно срочно ехать в Нагпур, чтобы забрать дочку под свою опеку. Не теряя времени, я решила лететь самолетом, чтобы сыновьям не пришлось ночевать одним. Но случилась беда: индуистский храм в Айодхья на севере Индии разбомбили мусульмане. Мы были в тысячах миль от того места, но в Хайдарабаде жило очень много мусульман. Все авиарейсы отменили из-за угрозы теракта, и в городе объявили комендантский час.

Я решила ехать в Нагпур на поезде, договорившись оставить сыновей у друзей. Но наш водитель, преданный мусульманин, отговорил меня.

– Мэм, вы не выживете!

Он объяснил, что одинокая американка будет легкой мишенью для чужой агрессии. Близкие друзья-индуисты дали мне тот же совет, заставив отказаться от этого плана.

Затем мне пришла в голову идея поехать в Нагпур на машине. Все-таки мой водитель был мусульманином, и я ему доверяла. Он даже помогал нам пополнять запасы еды во время комендантского часа, когда мы с детьми не могли выйти из дома. Но он вновь отговорил меня.

– Мэм, – сказал он, – я один. Что я сделаю против банды грабителей? Останьтесь дома, в безопасности!

Я вспомнила, что отвечаю и за тех детей, что уже были со мной, и сдалась перед суровой реальностью. Оставалось только ждать.

Гита ни слова не знала по-английски, но это было не важно. Она была нашей дочкой, и наконец наша семья стала полной.

Дни превращались в недели, а недели в месяцы. Я каждый день молилась за мою маленькую дочку в приюте. Что она подумала? Знает ли она, почему я не приехала? Мои сыновья все сильнее нервничали и становились неуправляемыми. Я отчаянно нуждалась в поддержке, но мой муж и друзья были в десяти тысячах миль от меня. Мои испытания становились все суровее, и я поняла, что с ними придется справляться самой, своими силами. Сохраняй спокойствие. Старайся вести себя как обычно. Господи, дай же мне сил пройти через все это!

Постепенно напряжение между индуистами и мусульманами улеглось, комендантский час отменили, и жизнь в городе пошла своим чередом. Был уже март. С того солнечного Дня благодарения, когда мы познакомились с Гитой, прошло четыре месяца. Мой муж снова приехал навестить нас, и мне казалось, что я выдержала очень суровую проверку. Наконец я смогла глубоко вздохнуть и почувствовать, как с моего сердца свалился камень – теперь его заполняла Гита.

О чудо – самолеты вновь летают в Нагпур! Мы помчались быстрее молнии и уже через несколько часов сжимали в руках заветные билеты на завтрашний рейс.

Велорикша вез нас до приюта, как в замедленной съемке. Я еле держала себя в руках. И вот настал миг, которого мы все так ждали. В толпе жаждущих лиц я увидела лишь одно – сияющее личико, и услышала: «Мама!»

Это было ее первое английское слово. Когда она произносила его, в ее огромных глазах могла уместиться вся Вселенная, а любви в ее голосе хватило бы мне на всю жизнь.

Амшева Миллер

Настоящее зрение

Моя подруга Мишель слепая, но вы бы ни за что этого не заметили. Так здорово она пользуется остальными чувствами, включая «шестое» – интуицию.

Мишель воспитывает своих детей почти так же, как и все остальные, только она никогда не разменивается на мелочи. Ее шестилетней дочке Саре и девятилетнему сыну Аарону расслабленный настрой их мамы идет только на пользу. Однажды Мишель сказала мне, что ей, наверное, не понравилось бы, как одеваются ее дети. Видите ли, она просит мужа и друзей выбирать для них одежду. Но раз ни друзья, ни папа не понимают, что нравится детям, Сара и Аарон часто сами решают, что надеть. Однако Мишель с ними не спорит. Для нее главное – чтобы одежда была чистой и по погоде. И она уверена, что в шесть и девять лет ее дети сами могут понять, жарко им или холодно.

Еще Мишель редко препирается со своими детьми из-за порядка в доме. Дело не в том, что Мишель не видит беспорядка. Если она наступит на кучу неприбранных игрушек, она поймет, что пора делать уборку. Но дети Мишель научились убирать вещи за собой, потому что мама из-за этого не просто рассердится, а может пораниться. И действительно, Мишель так стремительно перемещается по дому, что гости иногда не понимают, что ее глаза не видят.

Я поняла это в первый раз, когда моя шестилетняя Кайла пошла к ним в гости. Вернувшись домой, она без умолку рассказывала о том, как прошел ее день. Они пекли печенье, играли в игры и занимались творчеством. Особенно ей понравилось рисовать пальцами.

– Мама, представляешь? – сказала Кайла, сияя. – Сегодня я научилась смешивать цвета! Из синего с красным получается фиолетовый, а из желтого с синим – зеленый! Так круто! И Мишель рисовала вместе с нами. Она сказала, что ей нравится, как краска хлюпает между пальцев.

Я слушала, как мой ребенок рассыпается в восторгах, и думала о том, что никогда не давала ей краски для рисования пальцами. Мне не хотелось разводить грязь. В результате мой ребенок узнал о смешивании цветов от моей слепой подруги. Осознав всю иронию, я присела и задумалась о наших отношениях с дочкой.

А Кайла продолжала:

– Мишель сказала, что моя картина выражает радость, гордость и успех!

Кайла не знала, что краски такие приятные на ощупь, пока Мишель, не глядя на бумагу, не научила ее рисовать.

Тогда я поняла: Кайла не знает, что Мишель слепая. Я просто никогда не упоминала об этом.

Когда я объяснила это дочке, она на мгновение затихла. Вначале она не поверила мне.

– Но мама, Мишель точно поняла, что я нарисовала! – настаивала Кайла.

И я знала, что моя дочь права, ведь Мишель слушала, как Кайла описывает свою работу. А еще Мишель слышала, как Кайла гордится своим рисунком, как удивляется, что цвета можно смешивать, как восхищается текстурой краски.

Мы немного посидели в тишине. Потом Кайла медленно сказала:

– Знаешь, мама, Мишель на самом деле не видела мою картинку. Она просто смотрела моими глазами.

Я никогда не слышала, чтобы кто-то называл Мишель инвалидом. Она им и не является. У Мишель есть особое зрение, которым могли бы пользоваться все мамы.

Марша Аронс

Раннее утро – это дар

Якак сейчас помню вечер накануне того, как все началось. Я сидела за обеденным столом и произносила тост за мою дочь и ее жениха.

Меня окружали семья и друзья, на их улыбающихся лицах плясали отсветы свечей. Мой муж Стив наклонился и поцеловал меня.

Это были последние радостные часы. Потом пришел страх. В ту ночь моя жизнь навсегда изменилась.

Меня уже несколько дней беспокоил дискомфорт в спине. Когда я проснулась среди ночи от ощущения, что кто-то встал мне на грудь, пришло осознание, что сердце меня подвело.

– Отвези меня в больницу, – задыхаясь, сказала я Стиву.

– Все будет хорошо, – снова и снова повторял он.

Ему так страшно, всхлипнула я. Боже мой, а мне-то как.

В больничной приемной я со слезами на глазах вспомнила другую больницу и себя – десятилетнюю девочку, – стоящую у койки отца, с которым случился первый инфаркт.

Мама умерла много лет назад, рожая мою сестру, и у меня не было никого дороже папы. Когда мне было двенадцать, он перенес еще один сердечный приступ – на работе. Я так и не успела попрощаться с ним, и мое горе казалось бесконечным. Теперь в больницу попала я. Пожалуйста, молила я, не дай мне умереть, не попрощавшись с моими детьми. Джеффри всего тринадцать… Джейсону пятнадцать – он становится чудесным юношей, – а Триша выходит замуж! Я нужна ей сейчас.

Стив отправился за детьми, а меня увезли делать ангиограмму, чтобы определить расположение тромба.

– Заблокированы три из четырех крупных артерий, – сказали врачи.

– Но мне всего тридцать девять, – рыдала я.

Доктор объяснил, что больное сердце досталось мне в наследство от отца.

– Требуется шунтирование, – сказал он. – Но ваше сердце в таком состоянии, что любая процедура может…

…убить меня, затряслась я от страха. Но я боялась не смерти. Я боялась причинить моим любимым ту боль, которую испытала в детстве.

Господь уже дал мне больше, чем я просила. И я у знала, как драгоценен может быть каждый момент.

– Я могу не выжить, – сказала я детям, рыдая вместе с ними.

В дни перед операцией Стив навещал меня как можно чаще, стараясь улыбаться. Но я видела страх в его глазах.

Мы со Стивом были женаты всего год.

– Мы так ждали друг друга. Нам еще столько всего нужно сделать, – прошептал он.

Я закивала.

Триша говорила о цветах, которые закажет на свадьбу. Я улыбалась. Джеффри и Джейсон рассказывали о школе.

«Когда ты вернешься домой», – говорили они. Они храбрились. Но нам всем было очень страшно.

Утром перед операцией я смотрела из окна, как солнце встает над озером. По глади воды скользил парусник. Чтобы успокоиться, я попыталась представить, что мирно плыву на нем. Но чем ближе была операция, тем сильнее я ощущала ужас. Целуя Стива и детей в мокрые от слез щеки, я яростно хотела жить.

Господи, молила я перед анестезией, позволь мне увидеть, как вырастут мои дети, и я не потрачу ни минуты впустую…

Когда я очнулась, операция уже закончилась. Я держала Стива за руку и глядела на детей. Как нежно его прикосновение, как прекрасны их улыбки. И теперь у меня есть все время на свете, чтобы наслаждаться ими, думала я.

Но через два дня доктор объяснил мне, что мои артерии могут снова забиться. И сердце может не выдержать еще одной операции.

– Операция выторговала вам лет шесть, – сказал он. – Мне очень жаль.

Я боялась не смерти. Я боялась причинить моим любимым ту боль, которую испытала в детстве.

Шесть лет – это же мгновение ока! У меня перехватило дыхание.

Потом я вспомнила: о шести годах я и молилась. Моему младшему ребенку будет восемнадцать – он станет взрослым. Я проведу больше времени со Стивом. Да, Господь сдержал свою часть обещания. Теперь, поклялась я, пора сдержать свою – и не потратить зря ни минуты.

И я наслаждалась жизнью – пока смотрела, как моя дочь идет к алтарю, пока утешала своих мальчиков, которых бросали девчонки, пока проводила выходные в объятиях Стива, пока пекла торты на дни рождения.

Каждая минута, от утреннего приветствия почтальону до укачивания внуков перед сном, была наполнена особой магией.

Затем, когда приблизилась отметка в шесть лет, появилась боль.

– Мы больше ничего не можем сделать, – сказали врачи, и меня вновь сковал знакомый страх.

Однажды Джеффри положил голову мне на грудь и заплакал. В другой день Триша слезно сказала:

– Мама, ты нужна мне. Моим детям нужна бабушка!

– Я пробуду с вами, сколько смогу, – успокаивала я каждого из них.

С чего я взяла, что теперь моя семья сможет попрощаться со мной? Шесть лет, десять… двадцать! Неужели когда-то этого будет достаточно?

Борись за жизнь, Бев! – кричала я мысленно. И я начала читать книги о диетах и позитивном мышлении. Я буду жить! – поклялась я.

Может быть, это Господь сделал мне подарок. Может быть, дело в моей силе воли. Но прошло два года, и я чувствую себя лучше, чем когда-то могла даже надеяться.

Я продолжаю наслаждаться каждым новым мгновением. И, обнимая Стива по ночам, я благодарю за каждую простую, чудесную, даже нервирующую вещь, которая произошла со мной в этот день.

Я знаю, что однажды наступит день, когда солнце взойдет без меня. И я рыдаю от мысли, что не увижу поклон моей внучки в финале ее первой школьной пьесы или первый бейсбольный матч ее младшего братика. Но Господь уже дал мне больше, чем я просила. И я узнала, как драгоценен может быть каждый момент.

Бев Шорт

Рассказано Деборе Бебб

Отрывок из Woman’s World Magazine