Текст книги "Верность"

– Кажется, да.

Это кажется было правильным словом. Она любила его именно за это, потому что ей тоже казалось. Быть ни в чем не уверенными и вместе плыть по течению – брак, дорогое жилье, престижная работа – в этой кровати, которая уже давно дала течь, сколько других тел, а, Карло? Сколько упущенных возможностей? Сколько студенток и физиотерапевтов? Сколько начатых и незаконченных книг? Сколько? Так они и лежали в тишине, пока не заснули. Перед тем как погрузиться в сон, она думала об отце, а вот о чем думал он – неизвестно.

Когда Андреа вышел из раздевалки, Маргерита проследила за ним взглядом, они кивнули друг другу, затем он прошел на стойку регистрации, поболтал с девушками и скрылся во врачебном кабинете, где ее осматривали в первый раз. Через четверть часа он еще не освободился, а она уже и так на сорок минут выпала из графика. Проинформировав об этом администраторов, она сказала, что подождет на улице. Прислонившись к стене здания, Маргерита пробежала глазами список встреч, назначенных на сегодня. Придется перенести Буццати – нужно предупредить маму. Пролистав блокнот, она прикинула, когда можно будет связаться с хозяйкой квартиры на корсо Конкордия. Она планировала названивать ей регулярно, чтобы ставить в известность обо всех потенциальных покупателях, исчезавших в никуда из-за слишком высокой цены. Она бы помариновала ее чередой надежд и разочарований, не доводя до уныния, и постаралась бы еще крепче с ней сдружиться. Маргерита принялась намечать липовые показы в ежедневнике, затем увидела Андреа, шагавшего ей навстречу. Приблизившись, он извинился и сказал, что сегодня ею займется другой парень.

– А ты?

Он показал ей руку, которая теперь была плохо перебинтована, да и лицо его стало другим – изнуренным вместо мертвенно-бледного.

– Что тебе сказал врач?

Он постарался улыбнуться, когда приоткрылась автоматическая дверь и девушка-администратор позвала:

– Андреа, тебя ищет доктор.

– Передай ему, что я все понял.

Тут появился и доктор и, поздоровавшись с Маргеритой, коснулся рукой Андреа, но тот вежливо отстранился.

– Сходи в больницу, это не шутки.

– Я понял.

– Граци или Капелли тебя отвезут.

– Сам справлюсь.

– Ну смотри.

Доктор с девушкой скрылись за дверью, Андреа попросил Маргериту:

– Подойди к секретарю, тебе назначат другое время.

– Не волнуйся, – ответила она и потрогала его лоб. – Да у тебя жар.

Казалось, он с трудом стоит на ногах. Отстранившись, он проговорил:

– Прости, – и направился к выходу.

Маргерита пошла за ним следом, держась поодаль, пока они шли по корсо Венеция, дождалась, когда он минует бастионы, и догнала его у ворот парка на виа Палестро.

– Если не сбавишь скорость, тебе придется меня лечить еще лет десять.

Она запыхалась. Андреа обернулся:

– Я иду домой.

Взмокший и дрожащий, он прислонился к ограждению метро.

– Подожди, – Маргерита порылась в сумке и протянула ему платок. – Где ты живешь?

– На Лорето.

– Моя мама тоже. Где именно?

– Виа Порпора.

– Я вызову такси.

– Чего ты хочешь?

Маргерита отбросила челку со лба:

– Я хочу отвезти тебя домой. Обещаю, потом уйду, – и указала рукой на таксистов у обочины.

– Я поеду на метро.

– Мне тоже в ту сторону, мое агентство на виа Спонтини.

– Это же намного ближе.

– Тоже мне проблема!

Они сели в такси. Всю дорогу по корсо Буэнос-Айрес Андреа смотрел в окно, положив перевязанную руку на живот, его голова покачивалась в такт движению автомобиля. Где-то на середине пути он сказал, что, наверное, у него заражение, врач из «ФизиоЛаб» прописал антибиотики.

– А почему он отправил тебя в больницу?

– Потому что он параноик.

Андреа прислонился виском к окну, его кожа блестела от пота, казалось, он задремал. Маргерите пришлось растормошить его, когда таксист, подъехав к виа Порпора, спросил номер дома:

– Сто тридцатый, – пробормотал Андреа.

Такси остановилось, Маргерита заплатила и вышла, обошла машину с другой стороны и, открыв дверцу, помогла выбраться Андреа. Это она переняла от матери: стремление помогать другим, не забывая при этом о собственных желаниях. Карло называл это манипулированием, она – альянсом или чем-то еще, в чем ей не хотелось копаться. Усадив Андреа на ступеньки подъезда, она попросила у него рецепт и, сбегав в аптеку на другой стороне улицы, вернулась с упаковкой Амоксициллина. Он сидел в том же положении, в котором она его оставила. Попросила ключи. В подъезде пахло пылью, на лифте они поднялись на третий этаж. Взяв ключи, Андреа открыл замок и скрылся в примыкавшей к коридору комнате.

– А таблетки?

Спросив разрешения, Маргерита проследовала за ним и увидела его ничком лежащим на кровати.

– Тебе нужно выпить таблетки.

Осмотревшись кругом, Маргерита прошла на кухню. Из раковины, забитой грязной посудой, выудила стакан, ополоснула его, наполнила водой и отнесла Андреа. Открыв упаковку с таблетками, дала ему одну, подождала, пока он ее выпьет и снова ляжет.

– Скажи, кому мне позвонить? – спросила она, но Андреа уже задремал. Только теперь она поняла, где находится.

Тиканье настенных часов, шумное дыхание, жесткий край матраса, на который она присела. Она смотрела на сильное нездоровое тело, сбитые подушки – на одной были пятна крови. Ей хотелось снять с него обувь и хорошенько укрыть. Почти голые стены – только одна гравюра с хайку и три полки с книгами по анатомии и комиксами «Марвел»: на обложке первого был Человек-факел. Вещи громоздились на стуле, сквозь приоткрытую дверцу шкафа виднелись две пустые вешалки. Тут бурлила горячая кровь, и она знала, что имя этой горячности – молодость.

Поднявшись на ноги, Маргерита стянула с него обувь и укрыла. Андреа было заворочался, но затем вернулся в прежнее положение. Она нашла сумку и взяла телефон, сунула его в карман и прошла через коридор на кухню. Там она обнаружила двухместный диван, небольшой сундук, на котором стоял маленький телевизор, и плюшевую собаку на холодильнике. Это была немецкая овчарка с блестящей шерсткой, на шее у нее был красный ошейник с надписью: «Молчуну, рассказывающему классные истории. К.». Маргерита потрогала игрушку – она была мягкой – и посадила ее в позу сторожевого пса. Подошла к раковине, перемыла чашки, стаканы и тарелки, затем сложила их на полку. Вымыв посуду, вытерла руки тряпкой, висевшей на окне, и принялась искать в списке контактов Доменико Пентекосте – за врачебными консультациями Маргерита предпочитала обращаться к свекру, – потом передумала, нашла номер мамы, снова передумала. Застыла у окна: напротив вырисовывались два жилых дома, на одном из балконов красовалась цветная вертушка. Поднеся руки ко рту, она сказала себе, что стоит попробовать. На цыпочках вернулась обратно, подошла к пустой половине кровати и осторожно села. Затем легла.

Посмотрела в потолок, затем повернулась и взглянула на него. Рельефные мышцы и сонное лицо. Так вот каково это. Лежать рядом с другим мужчиной. Прогнувшийся под ее весом матрас, кисловатый запах и так мало времени, чтобы им насладиться. А смогла бы она? Маргерита приблизилась к нему головой. Замерла, прислушиваясь к сонному дыханию и стараясь дышать вровень с ним. Затем поднялась – она бы смогла – и вышла из комнаты. Заперлась в туалете – продолговатой клетушке с кремовой плиткой и клеенчатой шторкой вокруг ванны, прислонилась к стене и позвонила маме.

Когда зазвонил телефон, Анна выбивала на балконе персидский ковер.

– Девочка моя, только не говори, что ты прогуляла свидание с Буццати, – запричитала она, положив выбивалку на стул. – Что значит «нарисовалась проблема»? Ты знаешь, чего мне стоило организовать для тебя эту встречу? Господи, это же ради твоего будущего! – и замолчала.

– Что у тебя за проблема? Нет, нет, нет, сейчас же рассказывай! Как можно позвонить маме, буркнуть «проблема», и на этом все?

Анна снова затихла.

– Ладно, ладно, дай мне знать. Я сама разберусь с Буццати и компанией, но поклянись, что с тобой все в порядке, поклянись, слышишь!

Схватившись за занавеску, она примяла ее. Попрощавшись с дочерью, Анна так и осталась стоять с телефоном в руке, затем положила его на стол.

– Тебе показалось, – прошептала она.

Вышла на балкон, внесла ковер в квартиру, прислонила его к дивану и побежала в ванную. Подкрасила ресницы, припудрила скулы и поправила сережки. Анна была похожа на Джессику Флетчер и гордилась этим – так сказал Франко, когда они смотрели «Она написала убийство». Остановив свой выбор на классической рубашке и свободных штанах, она сунула в сумку старую майку Маргериты. По пути в метро она размышляла, как стоит поступить. На то, чтобы добраться до Навильи, уйдет минут двадцать: она явится на встречу с пятнадцатиминутным опозданием – Франко, из-за твоей дочки у меня проблемы. Они с мужем никогда не опаздывали. Пунктуальный, как швейцарские часы, железнодорожник и швея, загодя выполнявшая все заказы. Они опоздали только в одном – завели ребенка, когда им уже стукнуло по тридцать шесть.

Бодрым шагом она добралась до станции Луи Пастера: вокруг виднелись исписанные граффити дома и китайские химчистки. Уже на эскалаторе она достала из сумки книжку и, едва войдя в вагон, принялась за чтение. Это был сборник рассказов, разрекламированный одной радиопередачей. Автор, Андре Дюбюс, остался без ног: его переехал встречный автомобиль, когда он остановился помочь двум братьям-автомобилистам, у которых заглохла машина. Сначала его бросила жена, потом дети, другие писатели жертвовали деньги на его содержание. Анна купила эту книгу в магазине на корсо Буэнос-Айрес. Андре Дюбюс – американец в инвалидной коляске с французским именем – писал рассказы без неожиданных развязок. А кто сказал, что они должны быть? Они поспорили об этом с Маргеритой, но ее дочь выходила из себя из-за всякой ерунды, а кто, как не мать, знает, кого она произвела на свет.

Когда Анна вышла из метро, на станции Порта Генуя никого не было. Она направилась вдоль виа Видженова, с трудом поборола соблазн заглянуть в магазинчик с кольцами из чеканного серебра и ускорила шаг. Вход в дом находился напротив парковки, раньше тут причаливали лодки. Много лет назад этот адрес ей дала женщина из ателье, с которой они вместе работали. Записав фамилию Ланди и номер телефона в блокнот, Анна так ни разу им и не воспользовалась, пока был жив Франко. Через два месяца после похорон она записалась на прием, своей очереди ей пришлось ждать целых три недели. Первым делом ее спросили, хочет ли она узнать, каково сейчас на том свете ее мужу. Однако ее интересовало другое. Она хотела узнать свое будущее, черт побери! Всякий раз нажимая на кнопку звонка – а это был уже двенадцатый визит, – она была взвинчена до предела.

Она постаралась привести сюда дочь, потому что на последнем сеансе синьора Ланди сама о ней заговорила – точнее, о своих предчувствиях. Дабы уговорить свою девочку, которая месяцами пресекала все ее попытки и обзывала болтушкой, Анна приплела Дино Буццати: якобы он частенько ходил к Ланди, когда та была еще неопытной гадалкой. Ну а Буццати-то чего хотел от карт? Да кто ж его знает, доченька, наверное, совета в делах любовных. Представляешь, ему ведь предсказали, что он женится на Альмерине. Неужели это правда? Конечно! Но это была неправда, она всегда была сторонницей маленькой лжи во благо и поступала так даже со своим мужем.

На лифте Анна поднялась на пятый этаж. Дверь была приоткрыта, но ей не позволили войти.

– У дочери неотложные дела, я очень извиняюсь, но мы об этом узнали в последний момент, – она сжала сумку. – Вместо нее пришла я, извините за опоздание.

Девушка проводила ее в зал с обоями в цветочек, на стенах висели три рисунка с видами Милана – дворики и шлюз Конка дель Навильи – и пазл в рамке «Леди и Бродяга». В углу примостился радиоприемник сороковых годов с позолотой и ручкой из ореха, глядя на который Анна всегда представляла поющего Тенко. Она так и не присела; когда ее позвали, она пыталась дозвониться до Маргериты. Анна прошла за девушкой по коридору в маленькую кухню: синьора курила за столом, рядом со стаканом чинотто стояла пепельница и блюдце с монетками. Шейный платок скрывал шею гадалки до самого подбородка.

– Дочку задержали на работе. Спасибо, что приняли меня.

Холодильник шумел, магниты на дверце сползли на самый край.

– Значит, делаем полный расклад?

– Давайте сделаем расклад на мою дочь, хорошо?

Она вытащила из сумки майку и протянула гадалке. Та положила майку на стол, оперлась на нее локтем и принялась тасовать карты с сигаретой в руках.

– А я ведь не знаю даже имени, – сказала она, положив сигарету в пепельницу и тасуя карты.

– Ее зовут Маргерита.

– Не дочери, ваше.

– Анна.

– Удобное имя, – проговорила она, прикрыв глаза, – читается с обеих сторон.

– Да, – смущенно улыбнулась Анна.

– Руки не беспокоят?

– Да так, – потерев руки, Анна положила их на колени.

Гадалка внимательно на нее посмотрела и протянула колоду. Анна сдвинула левой и придвинулась поближе, синьора принялась раскладывать карты пирамидой – двенадцать и последняя сверху. В этот раз сверху оказался паж денариев.

– Это к деньгам?

Гадалка сделала ей знак замолчать.

Анна прикусила язык и прислушалась к жужжанию холодильника, это напомнило ей, как год назад гадалка вытащила четверку мечей и сказала, что видит печаль. «Вы могли бы объяснить?» – спросила она, почувствовав ком в горле. Гадалка пояснила, что ее жизнь прошла своим чередом, но она не добилась того, чего хотела, – что-то ей помешало. Анна прослезилась. Она-то знала, что именно ей помешало: семейные хлопоты, табурет и кухонная плита, раскроенная ткань, которой нужно придать форму, брюзжание мужа. Именно это, в то время как иная сила побуждала ее вырваться с виа делле Леге и вступить в Радикальную партию – и чтобы Франко ее не упрекал. Перестать шить на дому – как она хотела открыть магазинчик с собственным именем на витрине! Пройтись по Санкт-Петербургу – колыбели революции и городу запретной любви. Петь с бокалом вина в каком-нибудь заведении в Брера. Это был идеализм? Возможно. Что это было?

Прокашлявшись, гадалка сказала:

– Вижу, с Маргеритой все в порядке… Вижу перемены, – она перебирала одну карту за другой. – Новое место. Или офис.

– Они подыскивают квартиру. Нашли неплохой вариант.

– Подходящий вариант, – она взяла сигарету и глубоко затянулась. – Квартира хорошая.

– А здоровье?

– Вы про женское здоровье? Хотите внуков?

– Мне это неважно.

– Это важно для всех, у кого есть дочки.

– Мне важно, чтобы она была довольна.

– Так оно и есть.

– Тогда хватит.

Вздохнув, Анна спросила:

– А ее нога? Помните, я говорила, что она повредила ногу.

– Так – мелкие неприятности, – синьора взяла туз кубков и положила по центру стола, перетасовала колоду и разложила двенадцать карт вокруг.

– И последнее про Маргериту: если у нее есть домашние животные, нужно от них избавиться. Кошки, собаки, попугайчики.

– У нее их нет.

– Правда?

– Насколько я знаю – да. А почему?

– Скажем так, вижу несчастные случаи.

– О господи! Какие еще несчастные случаи?

– Передайте ей, чтобы не заводила животных, и все будет хорошо.

Анна кивнула:

– А зять?

Гадалка потушила сигарету и, пробежав взглядом по картам, указала на туза мечей:

– С ним все хорошо. Меня беспокоит не он.

– А что вас беспокоит?

– Им стоит завести детей, для них это важно, видите? – и вытянула из-под двойки жезлов пажа мечей.

Анна откинулась на спинку:

– Это пусть уж решают сами.

Касаясь карт, словно клавиш рояля, гадалка внимательно посмотрела на нее:

– Анна, вы молитесь?

– Нет.

– От молитвы вреда не будет.

– Хорошо, сделаю, что смогу.

Пошарив в сумке, она нашла кошелек и достала пятьдесят евро и один цент. Монетку положила на блюдце.

– Простите за опоздание. – Поднявшись, она уж было собралась уходить, но тут, набрав в грудь воздуха, поинтересовалась: – А про Буццати это правда? Дино Буццати приходил к вам?

Синьора кивнула.

– Каким он был?

Гадалка взяла сигарету.

– Красивый мужчина. Обожал короля кубков.

– Короля кубков?

– Да, любил импровизацию.

Не оборачиваясь, Анна попятилась назад, следом за девушкой прошла через кухоньку, взглянула напоследок на старый радиоприемник и вышла из квартиры. Пока она ждала лифт, ей вспомнились кадры из «Похитителей велосипедов», когда отчаявшийся главный герой идет к гадалке, чтобы узнать свое будущее. Он пробирается в начало длиннющей очереди, гадалка взывает к Богу, и герой получает туманный вердикт. Вытащив из сумки телефон, Анна набрала номер дочери. Маргерита взяла трубку, когда лифт спустился на первый этаж:

– Твоя мать идиотка, это я тебе говорю! Алло? Слышишь меня? Теперь слышно? Ты где?

Вышла из лифта:

– В «Фатебенефрателли»? В больнице?!

Анна застыла посреди вестибюля:

– С тобой все хорошо?

Вышла на улицу:

– Сейчас буду. Нет, нет. Сейчас приеду. Ну и что, что друг? Какое отделение? Нет, нет, потом расскажу. Я идиотка, и точка. Еду.

Отключив телефон, она вспомнила об остановке такси неподалеку – под дубом на пьяцца 24 Мая – и направилась туда с сильно колотившимся сердцем. Король кубков и импровизация. Маргерита и Карло должны завести ребенка. Никаких домашних животных. Буццати был красивым мужчиной. Нужно молиться. Моя дочь в больнице. Мысли беспрерывно лезли ей в голову. Если прежде от подобных атак ее спасала кропотливая работа швеи, то теперь ее воображение рисовало заманчивую картинку: витрины с пирожными в кондитерской «Кова». Лучистая глазурь, плотный марципан, яркий мармелад были для нее краше драгоценностей: дома они ели сладости только по праздникам. Франко предпочитал фруктовые корзинки, Маргерита – эклеры с кремом, а ей доставались бисквитные пирожные «дипломатичи» – как же она их полюбила! Каждую неделю, если Анна отправлялась в центр за покупками, она шла по виа Монтенаполеоне и сворачивала в «Кова», где за столиками восседали синьоры в роскошных мехах. Заказывала кофе и пирожное с двойным слоем ликера алкермес. Внутри пахло сладостями, она садилась в уголок и смаковала кусочек за кусочком, потом расплачивалась одной купюрой и ссыпала сдачу в сумку.

Она уже пожалела, что позвонила Маргерите и сейчас неслась в больницу, хотя проблемы были не у ее дочери: в который раз она поставила во главу угла не собственные желания. Итак, на заднем сиденье такси, по пути в «Фатебенефрателли», Анна мысленно перечислила три своих желания на сегодня, как всегда, только три, и отсортировала их по степени важности. Третье место – поболтать с Карло. Второе место – найти предлог, чтобы не идти на день рождения сватьи. И, как обычно, на первом месте – выкинуть безделушки Франко. Отыскать их было непросто. На следующий день после похорон Анна вытащила все из шкафов – Маргерита и Карло, как могли, старались отвлечь ее от этого занятия, – и она провозилась до глубокой ночи. Перевернув дом вверх дном, Анна отправилась спать, а когда проснулась через три часа и увидела, что противопролежневая кровать рядом с ней пуста, то оделась и снесла все в подвал. Свитера и майки, пальто и обувь, все альбомы «Панини», кроме тех, что про Текса, все диски, трубку и часы. Она спускалась в подвал раз девять, сваливая большую часть вещей на рабочий стол.

Отставив в сторону коробку с инструментами, она наткнулась на деревянный ящик, обернутый простыней. Внутри лежали старые комиксы, в основном про Дьяволика и капитана Мики. Пролистав капитана Мики, она нашла двадцать одну открытку, отправленную на рабочий адрес мужа. Милано-Мариттима, Виареджо, Альпы, даже Мадрид с Будапештом и одна, всегда разная, фраза, она помнила их все, но повторяла только одну: «Тебе бы понравились заливы, благоухающие хвоей. Твоя Клара». И штамп Бормио, 8 августа 1976 года – Маргерите было тогда два года. На всех открытках стояла одна и та же подпись, последнюю отправили 2 июля 1986 года. Прочитав их все, Анна минут сорок просидела в подвале на земляном полу. Затем положила все на место и поднялась наверх, стараясь не думать о том, что внизу остался ящик, который нужно непременно выкинуть. Поначалу она отложила это до завтра, затем до послезавтра и так постепенно привыкла сосуществовать с деревянной коробкой, хранившей двадцать один секрет. Она предприняла попытки узнать правду, расспросив бывшего сослуживца мужа, и даже позвонила в гостиницу «Дож» в Милано-Мариттима с открытки от 6 июля 1979 года. Однако к чему ей было знать правду?

Анна порылась в памяти: не считая поездки в Турин на курсы, Франко почти не отлучался из дому. А телефон? В счетах не было ничего необычного, за исключением того времени, когда Маргерита в средней школе часами висела на телефоне, прикрывая рукой телефонную трубку. Что еще? Франко был скуп на ласку, дорогих подарков не делал. По воскресеньям ходил на стадион, иногда катался на велосипеде. За всю неделю отсутствовал дома каких-то пару часов – он проводил их со своей Кларой? Когда он умер, она почти не плакала. И пока другие гадали, когда же она зарыдает горькими слезами – еще как зарыдает! – никто даже не подозревал, насколько эта находка отсрочила ее слезы. Не теряя надежды найти что-то еще, Анна вытряхивала ящики, опустошала шкафы, снова и снова вычищала квартиру, старалась вспомнить всех присутствовавших на похоронах – ни намека на незнакомку. Она была замужем за хорошим человеком, слово «хороший» ее определенно успокаивало. Анна повторяла его снова и снова. Эта Клара была бегством от действительности, если она вообще существовала. Как и та студентка для зятя или, может, для дочери, да для кого угодно – у нее-то и повода никогда не было. Годы замужества, роды и материнство, сшитые точно в срок платья, приготовленная с любовью еда, скрытый, но живой интерес к политике – в целом неплохое противоядие от тоски.

Попав в больницу, Анна спросила, где находится амбулаторное отделение.

– Анна!

Обернувшись, она увидела Карло возле кофейного автомата с телефоном в руке.

– А ты как здесь очутилась?

– А ты?

– Я не понял, что происходит, – он подошел к ней и обнял.

Анне нравилось, когда зять ее обнимает, она даже к этому заранее готовилась, прогибая спину в пояснице.

– Где Маргерита?

– Пойдем, – взяв под руку, Карло повел ее к лифту. – Это ее физиотерапевт. Его покусала собака, пошло заражение, дальше я не понял. Она его сюда привезла.

Анна поднесла руку ко рту.

– Как покусала собака? У вас есть животные?

– В смысле?

– Держитесь от них подальше!

Анна вышла из лифта и проследовала за зятем в отделение, они зашли во вторую дверь слева. В палате было шесть коек, Маргерита сидела рядом с той, что стояла ближе к окну, на ней спал парень с перевязанной рукой.

– Ты и правда приехала, – улыбнулась Маргерита.

Анна пожала плечами.

– Мам, прости, что пропустила сеанс.

Анна приласкала дочь, положив ей руку на плечо. Затем спряталась в уголке, прислонившись спиной к окну, и стала наблюдать за писавшим что-то в телефоне зятем и дочкой, которая не сводила глаз с этого незнакомого парня. Она поинтересовалась, что случилось, Маргерита ответила, что расскажет позже, с минуты на минуту должна прийти его девушка.

– А родители?

– Он запретил им звонить.

Анна приблизилась к молодому человеку, тот приоткрыл веки и взглядом перепуганного, отчаявшегося ребенка посмотрел сначала на нее, затем на Карло, потом снова закрыл глаза.

Карло тоже на него смотрел, но потом стыдливо отвел взгляд. Вернулся к телефону, написал: «Если ты не против» и отправил сообщение. Затем встал и сказал, что ему пора и что отец просил держать его в курсе. Поцеловав жену и тещу, Карло заторопился прочь: он так страстно желал Софию, что просто не мог нормально жить, как будто одна половина его естества противилась другой. Ему было интересно, до какого предела он сможет дойти. Что же его так влекло к ней? Задница. Что еще? Голос, необходимость слышать его в минуты возбуждения. Что еще? Противозачаточная таблетка – он заметил упаковку в ее вещах: мысль кончить внутрь приводила его в замешательство. Что еще? Возможность овладеть новым телом, молодым телом. Понять, сможет ли он на этот раз. Он уже нисколько не боялся, что про это узнают, он словно получил на измену законное право. И мог позволить себе соединить в замкнутую систему отношения с женой и любовницей. Какое неправильное слово – любовница. Какое неправильное слово – измена. А чему, собственно, он изменит? Кому помешает, если он переспит с другой и получит, а может быть, и подарит, мимолетное удовольствие? Встанет и оденется без всех этих нежностей и любовных ритуалов, которые сплачивали их брак годами и в которых он ни разу не усомнился. Сохранять брак, строить отношения, быть преданным – слова, которые в литературе являются признаком наивности и которые теперь связывают ему руки. Он подозревал, что это чувство вины и что именно оно удерживает его на грани. Сколько раз он представлял себе, как возвращается домой через три-четыре часа после секса с другой, еще влажные рецепторы члена оглушены новизной соития, и, пока открывает замок домашнего очага и целует Маргериту, старается выиграть драгоценные минуты, чтобы заново привыкнуть к своему браку.

Заново привыкнуть – именно это вызывало сомнения. Тот, кто вынужден привыкать заново, был по ту сторону баррикад, а значит, нарушил равновесие. Нарушить равновесие: хорошее воспитание, семейство Пентекосте, католическая школа, рождественские подарки в мерцании свечей, зажженных мамой в элегантном костюме. Карло был человеком, который вечно ищет фамильные алиби, и это притом что именно сестра сказала ему, что измена помогла ей найти себя. А она что, потерялась? Нет, просто хотела жить в свое удовольствие. Однако сестрица родила ребенка от первого встречного и живет припеваючи на папашины деньги. Теперь и он претендовал на малую толику этого удовольствия.

Тем утром из больничной палаты он трижды написал Софии. Она не отвечала, он не отставал. Карло попросил о встрече, чтобы обсудить ее рассказ: неправильно бросать все на полпути. Во втором сообщении он пригласил ее выпить вместе пива и поболтать. В третьем он написал: «Если ты не против» – и добавил пару слов о том, что сейчас он в больнице помогает абсолютно незнакомому парню. Чем дольше она отмалчивалась, тем труднее ему было держать себя в руках. Ему грезились попа Софии Казадеи, округлая и белоснежная, высвобожденная из джинсового плена; живот, гладкий до самого лобка; скорее всего, маленькое и уютное лоно. Ведь и правда, он ничем не отличается от таких предсказуемых мужских персонажей его любимых романов – Маргерита права. Выйдя на улицу, он взглянул на часы – у него осталось всего десять минут, чтобы добраться до офиса, – и тут в кармане завибрировал телефон, на экране высветилось: «Я бросаю учебу. Спасибо за все, профессор. Возвращаюсь домой, в Римини».

Отослав сообщение, София прислонилась головой к окошку скоростного поезда «Белая стрела». Эсэмэска поставила крест на всем – Милане, учебе, писательстве, надеждах, что и для нее звезды сойдутся на Севере. Согласно ее собственной трактовке, она пережила приключение, прояснившее ситуацию: она – бездарная молодая особа, написавшая историю о том, как обстоят дела. Ее жизнь – храм, который ей только предстоит построить, сказал Халиль, когда они прощались в кафе и София призналась, что решение уехать приняла сгоряча. Он постарался ее урезонить, однако она сказала, что сильно скучает по отцу. Тогда Халиль замолчал, вернулся к кофемашине, выпустил из агрегата пар и помыл его. Затем подошел к ней и обнял. В конце смены София сняла фартук, позвонила начальнику и рассказала о своем желании вернуться в Римини. По пути домой Милан словно провожал ее, будто знал, что она уезжает. То, что здесь можно затеряться на любой улочке, здания на пьяцца Миссори с торчащими между шпилями гарпиями, железные трамваи, несущиеся по трамвайным путям прямиком к Дуомо, куда-то вечно спешащие прохожие – ей будет так этого недоставать. Она поняла это позже, когда в своей комнатенке на Острове собирала чемодан, заталкивая внутрь тряпки, ноутбук и купленные за эти месяцы книги, которые она все-таки решила оставить, чтобы вернуться за ними позже, пока не истечет аренда. Покончив со сборами, она села на кровать. Окинула взглядом голую комнату: сейчас она понимала, что уезжает, чтобы не сдаться. Если она полюбит большой город, то день за днем позабудет и Адриатику, и папины тапки, оставленные в столовой. А если поддастся обаянию профессора, то скатится до штампов. И потом, все эти неприятности: сначала к ней на работу заявилась его жена, а затем и он сам – как она попала в этот водоворот?

Однако у нее остался рассказ. Она описала то, что произошло с ее мамой тогда в «Фиате Пунто», выбрав для этого самые верные слова: это стало ее вознаграждением, повторяла она себе, когда так и не сомкнула глаз в свою последнюю ночь в Милане, когда сложила семь листков «Таких дел» себе в блокнот, когда тащила чемодан в метро, когда покупала билет на «Белую стрелу» на 10:35, когда села у окна и ответила на последнее сообщение Пентекосте. Она переслушала запись их встречи, когда профессор ласкал ее шею, а она подставила ему затылок. Его рука у основания волос, напряженность ее шеи. Ей хотелось, чтобы у него осталась эта запись – пятьдесят минут и тридцать семь секунд: доказательство того, что они что-то значили друг для друга.

Она перестала об этом думать только после того, как поезд миновал Болонью и за окном замелькали сельские пейзажи Эмилии с аккуратными деревенскими домами и фермами. В Фаэнце ей пришло сообщение: «Это шутка?» – и сразу еще одно: «Сейчас наберу, пожалуйста, возьми трубку». Телефон завибрировал, она отодвинула его в сторону. Он все пищал и пищал. Запихнув телефон в кармашек рюкзака, София задремала. В полудреме у нее заныли кости, она потерла руки и ноги – все тело занемело. Выпрямившись, она взглянула в окно и узнала Романью. После Имолы поля за окном стали другими – более плавными. Изрезанные посадки чередовались с иной периодичностью, сливаясь друг с другом, будто люди сеяли или собирали урожай бок о бок. Наконец «Белая стрела» переехала дамбу, и у Софии перехватило дыхание – все-таки возвращаться домой было непросто.

Ей помогли с чемоданом. Выйдя из вагона, она поняла, что попросту сбежала из Милана. Ее поразило овладевшее ею спокойствие – как же тревожно ей было до этого! Спустившись по подземному переходу, она вышла с вокзала, достала телефон и увидела три пропущенных звонка и четыре сообщения от Пентекосте. В первом говорилось: «Позвони мне хотя бы на минуту, как только сможешь. Спасибо». София направилась к остановке и села в автобус № 1, направлявшийся в Ина Каза – спальный район, построенный в пятидесятых-шестидесятых; умная архитектура за пару лир, объединившая стариков, детей и внуков во дворах с бакалеями, барами и импровизированными картежными столами, разбросанными вокруг школы Ламбрускини и муниципального детского садика. Теперь умерших стариков заменили иммигранты, однако район не утратил своей прелести – хотя с каждым приездом София и боялась, что он изменится до неузнаваемости. За окном замелькали городские окраины: чем ближе она подъезжала к дому, тем сильнее колотилось сердце.