Электронная библиотека » Марта Кетро » » онлайн чтение - страница 10

Текст книги "Плохие кошки"


  • Текст добавлен: 17 декабря 2013, 18:42


Автор книги: Марта Кетро


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Шрифт:
- 100% +

«В конце концов, что меня здесь держит? – рассуждала Анна уже дома, делая глоток свежесваренного кофе. – Только работа. Близких у меня здесь нет. Уже нет. А там? Новая работа с перспективой, тут Главный прав. Приятный коллектив – вот, например, Феликс… То есть, конечно, не только Феликс. А какой там чудесный город! Зеленые улицы, море, тепло, вечный май!»

Стараясь не обращать внимания на как-то неприятно царапнувший ее «вечный май» (и чего только в голову не придет!), она подключила фотоаппарат к компьютеру. На экране появились начинающие желтеть ясени соллернского парка.

«Я хочу туда!» – решительно сказала себе Анна.

Кадры сменяли друг друга. У деревянного причала теснились лодки. Забыв о таявшем мороженом, не сводила глаз друг с друга парочка в летнем кафе. В подсвеченной витрине магазина радужно переливались стеклянные безделушки. По стене дома карабкались смешные человечки. Феи под одним на двоих зонтиком уселись на воротах, свесив крошечные ножки.

И только последний снимок был безнадежно испорчен. Лишь в левом верхнем углу видна была часть таблички, и даже можно было разобрать несколько слов: «Доктору… С вечной признат…». Все остальное пространство экрана занимало круглое янтарное пятно, перечеркнутое узкой черной вертикальной полосой.

Дарья Лебедева
Вступая в осень

Под ярким впечатлением от книги рассказов Нила Геймана «Хрупкие вещи»


При обыске в кабинете Нэйла Гимана, бывшего охотника, давно подозревавшегося в сочувствии тем, кого он обязан был преследовать, найден дневник. В нем Гиман сознается во множестве преступлений, включая интимную связь с одной из так называемых людей-кошек. Сам предатель скрылся и пока не найден. Архив документов, упоминаемый в этом письме, также пока не обнаружен: очевидно, Гиман прячет его в надежном месте. Поиски архива и бывшего охотника продолжаются. За любую информацию об этом человеке и его «друзьях» назначено вознаграждение. Напоминаем, что люди-кошки очень опасны! Содействуя властям в поимке преступника, покрывающего их, вы обеспечиваете безопасность себе и своим близким.

The Earth Times,
официальный печатный орган правительства Земли

Несмотря на запрет властей, мы берем на себя смелость и публикуем отрывок из найденного у Гимана дневника. Люди должны знать и другую сторону правды! Читайте и думайте – преступник этот человек или нет? Опомнитесь, за что мы преследуем людей-кошек?

Анонимная листовка

проснулся сегодня, спустя два года, и сразу вспомнил о ней. Как она ничего не боялась, какой теплый тогда был сентябрь… Как она трогала мыском кроссовки струю фонтана, а вода теряла свою прозрачную стройность и рассыпалась блестящим бисером.

Я проснулся спустя два года после того, как потерял ее, и подумал, как сильно она изменила мою жизнь. Здесь, на двадцать четвертом этаже, снова слышен свист, вой, смятение ветра – поток воздуха проносится мимо в попытке снести высотное здание, с угрожающим кличем, но здание продолжает стоять. Он проходит насквозь – невидимый и злой, как привидение. А мне остается смотреть в окно – там темно и неуютно. И радоваться, что я здесь, в тепле, и лампа светит неярким желтым светом.

Я проснулся сегодня, спустя два года после того, как узнал о ее смерти, позавтракал и вспомнил, что она не могла начать день без чашки кофе. Тогда я вылил кофе в раковину и запил завтрак простой водой. Прилег на диван и открыл книгу, которую с интересом читал все предыдущие дни – оставалось всего несколько десятков страниц. Но я прочитал слова: «Она остается на краешке времени, непреклонная, целая и невредимая, всегда – по ту сторону, за пределом, и однажды ты откроешь глаза и увидишь ее, а потом не увидишь вообще ничего – только тьму»[5]5
  Гейман, Нил. Странные девочки // Хрупкие вещи. Сказки и истории / Пер. с англ. Т. Попидаева – М… АСТ. 2010 г.


[Закрыть]
.
И понял, что не смогу прочитать больше ни строчки, пока не вспомню ее, не напишу о ней хотя бы несколько слов.

* * *

В то утро я впервые услышал, как она заурчала. Ее странности, цвет волос, необычная манера одеваться – все то, что я приписывал ее яркой эксцентричности, – вдруг обрело одно-единственное логичное объяснение. Я застыл и старался не шевелиться, чтобы не потревожить ее – она урчала громко, как кошка, и потихоньку засыпала. За это их и прозвали так. Когда она уснет, она перестанет урчать. Она была счастлива и довольна и, похоже, не осознавала, что издает мягкие утробные вибрации.

Потрясенный, я не знал, что делать. Ее волосы металлического оттенка, абсолютно белые, конечно, не были крашеными. Интересно, какого цвета на самом деле у нее глаза… Я знал ее уже слишком хорошо, чтобы просто пойти и сдать охотникам. Будь я обычным человеком, то уехал бы из столицы в маленький городок, жил бы с ней на съемной квартире и прятал бы от всех. Мы были бы легки на подъем, не обременены вещами – чтобы в любой момент переменить место жительства. Я знал много таких пар – человек и кошка, которые годами скрывались от полиции. Я сам вычислил и раскрыл их великое множество и знал все ошибки, на которых они попадались.

Я мог бы скрывать ее всю жизнь – мне хватило бы опыта и терпения.

Она спала, положив голову мне на грудь; урчание уже стихло. Я лежал, бережно обнимая ее, и думал обо всем этом. Первая волна паники ушла, и я понимал, что у меня есть немного времени, чтобы все обдумать. Она не знает, что раскрыта, – я могу не говорить ей об этом. Я могу сдать ее так, что она никогда даже не подумает на меня. Я могу помочь ей скрыться. Могу даже скрыться вместе с ней. В любом случае у меня есть немного времени, чтобы что-то решить.

Она была очень красива – совершенно белые волосы и темные глаза неопределимого цвета, яркие и непривычно большие на светлом лице. Ее нельзя было назвать худой, но она была стройная, сильная и гибкая, как – о боже, да – как кошка.

В тот день, когда она заурчала в моей постели, я видел ее в последний раз.

* * *

Мы познакомились на дне рождения у моего друга, которого я потом сдал, – у него в подвале дома обнаружился целый «кошачий» приют. Он укрывал кошачьи семьи, смешанные семьи, одиночек, детей, стариков – прятал их, пока готовил им ложные документы, чтобы потом переправить в нейтральную зону. Некоторых, самых одаренных и бесстрашных, обучал жить среди людей, скрываясь. Потом, на допросе, он все рассказал – как ставили незаметный датчик на тело человека-кошки, который не давал ему случайно заснуть, как маскировали их природные особенности, красили волосы каждую неделю, не давая отрастать корням, учили носить линзы, не снимая… Их обучали вести разговоры по-человечески, в крайних случаях молчать и вести замкнутый образ жизни.

Кошки, которых прятал мой друг – бывший друг, становились учеными, писателями, собирателями библиотек и антиквариата. Сотни имен были раскрыты после того, как его взяли. Но он успел предупредить, а может, просто отлично обучил их выживать – многие, слишком многие из этого списка успели скрыться.

Наверное, она была лучшей его ученицей.

* * *

Она никогда не позволила бы себе заурчать. Она никогда себе этого не позволяла. Жила в постоянном напряжении, уходила чуть свет, не выпила ни капли алкоголя. Я не понимал, почему она такая нервная, при всем показном спокойствии.

В тот день, в то раннее утро она заурчала, а после уснула – впервые за время нашего знакомства она спала крепким безмятежным сном. Я лежал рядом и не мог пошевелиться. Да, я мог сдать своего лучшего друга, наверное, я мог бы сдать и брата, и отца. Но я лежал, лежал, лежал в бездействии и откладывал звонок, который должен был сделать немедленно. Сразу. Так предписано, если вдруг обнаружены люди-кошки.

Потом я высвободил руку, на которой лежала девушка, и встал. Инопланетянка в моей постели даже не проснулась. Я подумал тогда, нужно ли их так сильно бояться, как мы боимся?

И опять не позвонил. Пошел в ванную, открыл воду и стал медленно чистить зубы. В тот момент, когда я полоскал рот, я случайно взглянул на себя в зеркало и вдруг понял: она расслабилась не случайно. Она хотела, чтобы я знал. Потому что была уверена, что я ее люблю, а не просто влюблен. Я вспомнил особенность людей-кошек – ту, из-за которой их преследуют и уничтожают. Как странно, что причина, по которой когда-то отдали этот приказ, создали специальную службу охотников и начали сначала тайно, а затем явно убивать этих совершенно мирных инопланетян, разделивших с нами нашу планету, за годы службы забылась начисто.

Она знала, что я ее люблю, и таким образом хотела сказать мне, что моя любовь взаимна.

В то утро, когда она заурчала, я просто сбежал, как трус.

Но я не был трусом – думаю, это был самый храбрый поступок в моей жизни.

Я оделся, посмотрел на нее – в постели она казалась хрупкой и маленькой, хотя была на полголовы выше меня и – теперь я знал это – обладала вовсе не человеческой силой. И вышел из комнаты, даже не оставив записки. Если ваша девушка телепат, записки ни к чему. Я ушел, оставив ее одну, и она поняла меня правильно, потому как, вернувшись домой вечером, я не обнаружил ничего, что напоминало бы о ее присутствии.

Она все поняла и исчезла.

* * *

Прошло много времени, прежде чем я смог понять, что она сделала со мной. Она присутствовала во мне все это время, вела меня за руку. Я ушел из охотников. Я разыскал еще нескольких кошек самостоятельно, но не сдал их. Начал общаться с ними, изучать их – мне было интересно все: культура, история, быт. Я открыл для себя новый огромный мир – тот мир, который они потеряли однажды, прибыв на Землю. Никто так и не смог сказать мне, что случилось с их планетой, – ничья память этого не сохранила. Они жили среди нас уже давно, скрываясь и постепенно вымирая. Я помогал им, записывал их историю, собирал фотографии, книги, записи – все осколки, сохранившиеся от их цивилизации. Я понимал, что однажды кто-то вычислит меня так же, как я когда-то вычислил своего бывшего друга, и все пойдет прахом. Что однажды кошки, которых оставалось на Земле всего несколько тысяч, вообще перестанут существовать.

Я почти не заметил, как из врага превратился в преданного друга, организовав убежище для них. Я обучал их прятаться от людей, используя знания охотника – хорошего охотника. За эти годы у меня было несколько шансов пересечься с моей любимой, я мог увидеть ее. Но я избегал встреч. Я двигался в темноте, соблюдая осторожность, я боялся, что чувства, так медленно умирающие во мне, снова оживут. Я боялся встретить ее, боялся, что меня поймают, боялся многого – до тех пор, пока не узнал о ее смерти.

Я все еще на свободе, и, похоже, никто не знает обо мне. Я собрал огромный архив об их планете и о них самих. Каждый вечер кошки по одной, по двое, скрываясь, приходят ко мне пить кофе – это единственный из земных напитков, который им по-настоящему нравится.

* * *

Вчера мне удалось немного пройтись по заброшенному кварталу, где когда-то жили люди-кошки. Последние два года я часто гуляю там.

Я шел по совершенно безлюдной улице в плотной куртке, застегнутой до самого горла, в шарфе, и прятал руки в карманы, жалея, что нет перчаток. Улица, которую я выбрал для своих прогулок, была длинной: она начиналась у набережной, а заканчивалась у старого заброшенного кладбища и трамвайных путей. Здесь уже начиналась территория людей – трамваи редко, но все же ходили.

Я шел мимо заброшенных высотных домов, построенных когда-то для инопланетных иммигрантов, и мимо пустой проезжей части, у обочины которой еще гнили остатки старых машин. Редкие желтые листья в густых зеленых кронах, словно первая седина в темных волосах, и холодный ветер, сопротивляясь которому я шел вперед, подтверждали худшие мои опасения – лето закончилось.

Так бывает в самом начале осени – не по календарю, а по факту, – когда внутреннее сопротивление и протест вдруг затихают и остается только тишина. В этой тишине начинаешь наконец слышать, как тихо падают листья, как по-другому звучит ветер, как мягко и спокойно подчиняется подступающей смерти природа. Смирение разливается по венам, словно крепкий напиток, и согревает не хуже алкоголя.

Осень, думал я, похожа на тот момент в отношениях, когда отношений больше нет. В самом конце, когда утихает боль и остается только скрытая, скрываемая от самого себя нежность и воспоминания. Тот момент, когда воспоминания больше не причиняют боли, когда жалеешь о выброшенных фотографиях, но снова четко, как на снимке, вдруг вспоминаешь лицо – неровную платиновую челку, почти круглые темные глаза. Я вспомнил, как впервые увидел ее улыбку – когда гладкая кожа вдруг пошла рябью тоненьких мимических морщинок у глаз, у рта. «У нее такая мягкая человечная улыбка», – подумал я тогда, не знавший еще, что она – не человек.

Теперь, спустя два года, мне не страшно признаться себе, как сильно я ее любил. Любовь не вернется, и лишь теперь я могу оценить, как много эта любовь дала мне. Я застегнулся на все пуговицы и ступил в этот холод – в отсутствие тепла, в жизнь, где ее больше нет.

Но где-то глубоко внутри я прячу ее, по-прежнему прячу ее.

Константин Кропоткин
Душа-кошка

…А теперь надо представить, что там – самоиграющий рояль. Он бренчит подходящие к нужным местам мелодии. А в другой стороне – что-то вроде вешалки, которую, как новогоднюю елку на помойке, украшают всякие несуразности – то шляпы, то связка длинных ключей, то шарф женский, то варежки детские на резиновых веревочках, то засохшая курья лапа на шнурке.

А здесь я.

Я не лежу. Я иду.

Я иду, на мне новый костюм, я специально купил его по такому случаю, а в руке моей – пусть будет – кошка из серо-жемчужного плюша. Кошка небольшая, она мягкая, ее можно носить с собой, она не займет много места, ее можно обнимать и плакать горючими слезами. Если ей будет плохо, если захочется ей закрыться от злого подлого мира – то теперь у нее будет жемчужная кошка. Я подарю ей кошку.

Я подарю ей себя.

Я иду к девушке моей мечты, а душа – чуткая моя душа – трепещет, она что-то предчувствует; существуя отдельно, она ведет свой разговор, который вроде имеет ко мне самое отдаленное отношение. Я иду, и она тоже где-то рядом находится. Она сама по себе, а я – сам по себе, и в этом есть что-то шизофреническое.

Если душа есть, то, наверное, она – кошка.

Я верю, что есть такая субстанция, которая связана с нами не совсем плотно, которая вокруг нас – то по отдельности, то вместе с нами, она заставляет нас делать что-то такое, что мы и сами от себя не ожидаем. Или чего-то не делать, хотя вроде бы надо. Однажды я целую неделю не мог вынести мусор, не мог себя заставить, помойное ведро уже переполнилось – пришлось складывать объедки в отдельный полиэтиленовый пакет, но я все равно не выносил мусор, хотя мусорные контейнеры буквально в двух шагах от подъезда. Был какой-то паралич воли. Кто ее парализовал? Наверное, эта субстанция, которая только кажется слабой, а на самом деле сильнее нас.

Скоро я встречусь с девушкой моей мечты. Душа моя нежна, она размякла, как бывает после водки – второй или третьей, – ее качает. В детстве меня учили вальсу; моя мать велела идти в кружок, сказала, что там я обрету легкую походку и выправлю свою «горбатую осанку». Но учительница танцев меня не любила; она ставила меня вместе с девочкой, которая была такая же сутулая, как и я. Мы делали из рук «окошки» (кошки-окошки, какие детские рифмы) и друг друга не-на-видели. Неприятно, когда перед глазами спотыкается собственное кривое изображение.

Не знаю точно, как выглядит девушка моей мечты, не имею понятия. Я видел ее на фотографиях и в Интернете, но картинка не передает настоящего человека со всеми его чарами – есть много красивых людей, которые предстают некрасивыми, что-то уходит из них, стоит камере щелкнуть. На фотографии красивый человек получается обыкновенным – у него могут оказаться близко посаженные глаза, а волосы – не густые волны, а какая-то мочалка, и чудится на шее родинка, а из родинки торчит волос – некрасиво и даже гадко. При чем тут душа?

Душа-кошка.

А она поет. Девушка моей мечты чаще всего поет у себя в Москве или в Санкт-Петербурге. Иногда она приезжает в другие города, вроде Новосибирска или Иркутска – большие города, которым, в общем-то, не нужны такие девушки, как она. Их там легко проглядеть, много вокруг пестроты, кружится голова. Только в маленьких городах, вроде моего, затерянных меж гор и степей, могут воздать хвалу мечтательным девушкам – такую, как они заслуживают. Когда на улице Ленина я увидел афишу с ее именем, я не поверил своим глазам. Перечитывал снова и снова, а в голове у меня звенело. В последний раз у меня так звенело, когда я провалился на экзаменах в университет и, отыскивая свое имя у входа на факультет, снова и снова читал списки. Тогда звоном я с мечтой прощался, а теперь – слышите? – я чувствую ее приближение.

Я увидел ее имя на афише, я пошел домой, я стал жарить картошку (и снова рифма – кошка-окошко-картошка), ковер попылесосил, погонял кота, который опять насрал в кактус, и все это время думал, что мне делать с моим новым знанием. Девушка моей мечты вот-вот будет здесь, и если мы встретимся – что я ей скажу? Что я могу сказать ей, моей мечте? Что мне двадцать семь? Что я имею право мечтать, а кроме этого, у меня и нет ничего? У меня только однокомнатная квартира с видом на гаражи, я живу в ней один с того времени, как моя мать умерла. Я хожу на работу, которую ненавижу, и не понимаю, зачем туда хожу. Тело мое совершает действия, и голова тоже где-то участвует, но меня самого там нет, я витаю где-то – танцую танцы с душой, душою-кошкой, и, ей-богу, удивляюсь, когда в конце года мне дают премию за хороший труд. Господи, да срал я на вас на всех, как тот кот в тот сраный кактус! Я хожу на работу, там я много сижу, у меня вылезло брюхо, и мог бы быть геморрой, а глаза мои стали хуже видеть – и это в двадцать семь лет. Я хожу в очках, а на спортклуб у меня нет денег, да и не с кем особенно ходить. Я прихожу домой, ем что-то, ложусь на диван и слушаю музыку.

В школе, в старших классах, я слушал шведскую группу «Абба», у нас был даже клуб; я переписывался с поклонниками группы «Абба» со всей страны, а один человек написал мне даже из Аргентины. Его письмо было на испанском языке, но я понял все без всякого словаря – там были написаны слова. Но говорили-то мы не словами. Я любил черненькую, а другие любили беленькую, и мы часто спорили, какая лучше; я даже нашел пластинку, где черненькая поет по-шведски и по-французски.

Я мог бы и сейчас любить ее, нести и лелеять свое чувство к ней, иностранке, но однажды я шел мимо Гостиных дворов – это если по проспекту Победы спуститься вниз к памятнику Ленина, – и из киоска на меня выхлестнулся дивный голос. Он не пел, он присутствовал неоспоримым фактом, цельным сгустком – я не знаю, из чего состоят голоса. Этот голос был мягким, обволакивающим, я мог спрятаться в нем, свернуться клубком, заплакать, сказать: «Мама, мама, зачем ты ушла так рано? Зачем? На кого ты меня покинула в юдоли земной и смертной?». Я мог ничего не бояться, что не так поймут и станут смеяться. Я купил компакт-диск; он был краденый, на нем была изображена толпа каких-то девушек – аляповатая такая бумажка, которую сварганили прямо тут же на цветном принтере. Я стал слушать и с того времени не пропускал ни одной ее песни. Я заказывал ее альбомы по почте из Москвы.

Когда я узнал, что она приезжает, то как-то даже похолодел. Я не кинулся в филармонию покупать билет на ее концерт. Пошел домой, стал жить свою обыкновенную жизнь – словно ничего не произошло, словно голос девушки моей мечты, который я узнаю уже по дыханию, мне совершенно чужд. И только на третий день я пришел в филармонию в обеденный перерыв. Я был уверен, что будет закрыто, но было наоборот. В кассе я купил билет на последний ряд. Я знал, что мне оттуда будет плохо видно, но я не люблю, если мне смотрят в спину, я даже на работе сижу у стены, а засыпаю, прижавшись к спинке дивана. В филармонии – плохой зал, он плоский, как блин, с конца ничего не видно, но если сидеть у стены, то можно, не боясь, прислониться к ней, закрыть глаза, если хочется. Помню, много лет назад к нам приезжала одна певица, она была очень популярна, – хорошенькая куколка. Она вышла на сцену, стала петь, у нее была фигурка точеная, ножки, ручки, пальчики, нежная, кроткая, а на песне примерно третьей на сцену полезли какие-то отморозки, стали хватать ее за платьице, тянуть; она вырвалась, отошла подальше, а один подонок выперся на сцену, завихлялся перед ней, руки так расставил, оскалился. Она пела из глубины сцены, а он ей скалился; и даже со своего дальнего ряда я видел, что у него щербатые желтые зубы. У нее был чистый красивый голос, но я уже не мог ничего слышать от стыда, от злости, от омерзения – волны стыда, одна другой жарче. Быдло-быдло-быдло.

Я люблю свой город. Я здесь родился. Он выстроен на месте, где встречаются две реки, в нем, если судить географически, очень удобно жить. Ты внутри чаши, а вокруг тебя горы. Однажды я был в Санкт-Петербурге и долго не мог понять, почему мне кажется, что меня продувает насквозь. Мне было неуютно; казалось, на меня наставлены увеличительные стекла со всех сторон, а будто глаза за ними острые, враждебные такие. В чем дело, я сообразил, когда возвращался и наш самолет пошел на снижение. Я увидел мой город, а вокруг него горы – белые шапки, зеленые леса. И понял, что горы хранят мой покой, я чувствую себя защищенным, что на самом деле и не так, конечно.

На меня дважды нападали. Один раз в туалете, в ресторане, по пьяни, а в другой раз в подъезде. Тогда мы еще не поставили домофон, в подъезде ночевали наркоши и бомжи, по утрам пахло перегаром, а под ногами хрустели использованные шприцы. Я подошел к своей квартире, вставил ключ в замок, и на меня упал кто-то тяжелый, стал меня душить таким специальным захватом. Человек я несильный, драться не умею, а кроме танцев, никаким спортом никогда не занимался, но в руке у меня был ключ – он длинный, старого еще образца, не английский, а такой, который надо вставлять в дыру замочной скважины. Я стал тыкать ключом куда-то позади себя изо всех сил, молча, ни слова не произнес, ни звука. «Мама, мама, зачем ты меня покинула, зачем ушла от меня, оставила одного в юдоли земной и смертной?» Он отвалился, охнул и уполз, наверное, – я не глядел, я открыл дверь и зашел к себе. Я не испугался. Не успел испугаться. А потом испуг уже не пришел. Не надо бояться, нельзя. Если боишься, то притягиваешь к себе тех, кто питается страхом. Мать рассказывала про врачиху-онколога, которая к ней приходила с обходом. Она питалась чужой болью как упыриха. Не знаю, с чего моя мать взяла, но у нее меткий глаз. Эта врачиха приходила, задавала вопросы, записывала, а сама наедалась чужой гадостью. Такой человек.

Не хочу про нее думать. Надо настроиться. Я иду. А как вы думаете, какие у нее руки? Маленькие пальчики с крохотными ноготками? Или, наоборот, длинные, будто из мрамора выточенные? Руки – очень важная часть человека. Одна знакомая рассказывала мне про драму мужчины, который поехал с женой в Париж в туристическую поездку. Обыкновенный такой мужик. Жену его Машей зовут. Приехали, ходили по магазинам, по церквам. Пришли в Лувр, в зал, где Джоконда висит. Леонардо да Винчи. Она там находится отдельно, за стеклом, не видно почти ничего. Вокруг толпа, азиаты с фотоаппаратами. Мужик протолкался поближе, встал – и замер. Как окаменел, только губы шевелятся. По прошествии некоторого времени жена потянула его, пора уже было уходить, а он ни в какую. Стоит, как каменный. Автобус ждет, ехать пора, а он шепчет еле слышно: «Пальчики, пальчики…». Знакомая сказала, что он с ума сошел, а я его понимаю. Вы помните, какие у Джоконды пальчики? Припухлые, а к ноготкам заостряются; длинные – вот где совершенство. Не в грязи, не в подлости, не быдлячестве этом, а в красоте.

Пальчики, пальчики.

Есть тут какая-то логика. Я же и не женился, потому что у нее был кривой ноготь на большом пальце. Красивая девушка, кудрявая, в очках с тонкой оправой, длинные ноги, буквально от ушей. И по возрасту подходила мне, и по росту, подруга моей коллеги нас познакомила. Не знаю, не могу, конечно, сказать, что потерял от нее голову. Но было очень приятно, она была очень доброй, глупости не говорила. Зарабатывала даже лучше, чем я. Однажды утром сидим мы у меня, кот по ногам трется, она намазывает масло на хлеб, а я смотрю – у нее кривой ноготь на большом пальце. Все ногти красивые, ухоженные, а этот кривой и желтый. Грибок, что ли… Меня чуть не вырвало прямо там. После того уже не мог с ней нормально общаться. Стоит передо мной все такая же, а я ногтя ее забыть не могу. Она будто сама превратилась в один большой желтый ноготь, как у старой карги. Не могу, тошнит.

Да, наверное, есть в этом какой-то резон. Мы живем и не замечаем, что события выстраиваются в определенную последовательность, во всем есть какой-то особенный смысл, только мы его не видим. Если б не было того ногтя, то не шел бы я сейчас к девушке моей мечты. У меня были бы уже дети. Наверное, две девочки. Я хотел бы, чтобы у меня были девочки, я бы воспитывал из них принцесс. А хочет ли она детей? Певицам некогда заниматься детьми. У них гастроли, концерты, записи. Другая жизнь. Но они тоже люди, да еще и женщины. Женщины всегда хотят детей. Это заложено в их природе. Мне кажется, что она очень одинокий человек. Ее воспринимают как источник голоса, но не всякий же слышит, что в голосе том бьется душа. Души ее не замечают. Или замечают, но как-то вскользь, не придавая особенного значения.

Я читал, кошку подарила ей мать, а вскоре умерла (как мы похожи), но какие-то люди украли кошку, она пришла к себе в гримерку, а кошки там не было, она кричала, плакала и чуть не сорвала гастроли, о ней писали, что она груба и невоспитанна, но я ее понимаю, если бы у меня украли душу моей матери, то я, ну, не знаю, пошел бы к памятнику Ленина и взорвал бы его ко всем чертям. Про нее часто пишут плохо, ругательно, но я ее понимаю, я слышу ее.

Душа-кошка.

Я купил билет за неделю и тут же забыл. Не знаю, скорее всего, я и правда «немного тю-тю», верно говорят. Я сказал себе, что ждать мне нечего, лучше забыть до поры до времени – и представьте! – забыл, начисто. Человек может быть роботом, если захочет. Я на работу ходил, с работы, ел, пил. Сейчас думаю, что одна только была странность. Музыку не включал абсолютно. Я всегда включаю музыку. Едва прихожу домой, включаю проигрыватель – у меня большая фонотека. Во всю стену стеллажи с пластинками и компакт-дисками. Беру что-нибудь и ставлю. А иногда еще по дороге домой начинает вертеться в голове мелодия, мое внутреннее радио играет; прихожу, нахожу нужный компакт-диск и ставлю. Всегда так было. А в эти дни – как отрезало. Не хотел ничего слушать. Готовился, что ли? Не знаю, не пойму, неважно.

Я иду.

Я вот-вот встречусь с девушкой моей мечты. Я не лежу на своем диване, закрыв глаза, заткнув уши наушниками, слушая пронзительные щемящие звуки. Я иду.

Я иду и не чувствую, как вытекает из меня жизнь, как все потихоньку темнеет – и диван, и брюки, хорошие новые брюки, а в кармане (наверное, правом) – билет в филармонию. Я иду. Я скоро с ней встречусь. Наверное, прямо в тот момент, когда покинет меня последняя часть такой ненужной, такой глупой, бессмысленной такой жизни, я окажусь с ней рядом. Я увижу ее пальчики, само совершенство, она погладит меня, приласкает, и мы пойдем куда-то вперед.

Она. И я – душа ее, кошка.

Да, иду я. Иду…

Остановите же этот треклятый рояль!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации