Текст книги "Охота на Менелая"

Глава десятая
Капитан Щеглов

И впрямь, подарок судьбы! Сказать, что Ордынцев был изумлен – значит, не сказать ничего. Он не верил собственным ушам! Разве можно было предполагать, что в Петербурге, в маленьком слободском участке, куда Дмитрий зашёл, даже не надеясь на серьёзную помощь, начальником окажется, быть может, единственный в империи человек, способный пролить свет на историю со шпионажем. Князь слушал рассказ частного пристава, и отдельные факты вдруг начали складываться для него в цельную картину, так маленький кусочек смальты, брошенный на место опытной рукой, преображает разномастный набор камней в изумительную мозаику. Оказывается, капитан Щеглов, ещё недавно служивший уездным исправником в Полесье, не так давно лично наблюдал за весьма необычной встречей. На ярмарке в Смоленске бродячий торговец Алан Гедоев имел приватный разговор с графом Печерским – личным (и по слухам, весьма доверенным) помощником человека, управлявшего сейчас всем военным хозяйством страны.

– Этот Печерский – личность не из приятных, но он у нас в Полесье появился не просто так, а как посланец своего начальника – генерал-лейтенанта Чернышёва. Ну а тот – человек всесильный, уже почти что в военные министры вышел. После коронации, говорят, указ последует, – сказал Щеглов и признался: – Я тогда прикинул: мне с этим Печерским детей не крестить, вытерплю его присутствие без скандала, а там он, даст Бог, уедет с глаз долой. Так оно, в общем-то, и вышло. Я бы и не вспоминал о нём, если бы не одна мелочь. Зацепила меня сущая ерунда, грошовая безделушка – деревянные чётки. Вроде бы такие же, как наши монахи или богомольные старушки носят – тёмные, почти чёрные бусины. Только там, где на наших чётках – крест, на тех была лишь шёлковая кисточка. Получалось, что чётки-то мусульманские, и вот такую приметную вещицу я сначала видел у Печерского, а потом у этого нищеброда Алана.

– Так вы знакомы с обоими? – уточнил Дмитрий.

– Гедоева мне показали уже на ярмарке. Две милые дамы сказали, что этот торговец по поместьям ездит – товар свой предлагает. Имя его назвали – Алан. С Печерским же я встретился раньше, он в имение графини Веры Чернышёвой приехал, вроде как с поручением от её дядюшки, а на самом деле – в женихи набивался. Но, видно, что-то не рассчитал – барышня его выставила. Я сам этого горе-кавалера из поместья увёз, он божился, что тут же в столицу отбудет. Я не поверил собственным глазам, когда заметил этого Печерского на ярмарке в Смоленске. А он, как ни в чём ни бывало, беседовал с разъезжим торговцем. Я был на другом краю площади, и когда Печерский ушёл, догнать его уже не смог. Зато этого Гедоева порасспросил с пристрастием. Торговец клялся детьми, что собеседника знать не знает, да я не поверил. Увидел эти чётки среди лент и тесьмы и понял, что мошенник врёт. Тогда я заставил его продать чётки мне.

Дмитрий насторожился: здесь уже что-то не сходилось, ведь он сам видел в Одессе спрятанные в тайнике кибитки деревянные чётки.

– Но я сам нашёл эту вещицу среди поклажи Гедоева в Одессе, – сообщил он Щеглову.

– Вот именно, это полностью доказывает мою версию. Я ведь подарил чётки графине Вере, а через несколько часов – на обратном пути из Смоленска – на нас напали. Один из грабителей сдернул чётки вместе с сумкой с руки её сиятельства. И ведь что важно: этот Алан в нападении участвовал лично. Доказанный факт!

– Может, тогда это просто месть? – предположил Ордынцев.

– Нет, в том нападении заказчик найден и изобличён. При нападении я застрелил двух местных прохвостов, они-то и были наняты преступником. А вот графиня Вера успела ранить третьего негодяя, который действовал сам по себе. Он-то и отнял у неё сумку и чётки.

Щеглов бросил на собеседника нетерпеливый взгляд и, поняв, что тот всё ещё не уловил его мысль, объяснил:

– Этим третьим и был Алан, и я думаю, что он при нападении преследовал собственную цель – вернуть себе чётки. Ведь в округе других таких нет. А вот если это опознавательный знак для связного в Одессе, тогда всё становится на свои места.

Ну, ничего себе, предположение! Гедоев их ещё никуда не привел, а частный пристав уже фактически назвал имя шпиона. Даже боязно поверить! На всякий случай Ордынцев уточнил:

– Так вы считаете, что шпион – граф Печерский?

– Почти не сомневаюсь, – подтвердил капитан. – Чётки я сам видел в его руках. Бумаги, которые вы обнаружили в Одессе, при его должности личного помощника руководителя военного ведомства достать легче лёгкого. Так что говорю слово «почти» только из-за привычки рассматривать все возможности.

Глаза Щеглова горели, а щёки полыхали румянцем. Ему уже казалось, что этого моряка прислала в участок сама судьба. Теперь бы ещё не промахнуться и наконец-то вывести негодяев на чистую воду. Капитан мысленно прикинул, что и как нужно делать, и объявил:

– К великому сожалению, сейчас все мои квартальные надзиратели заняты. На нас ведь лежит всё – и порядок, и дознание. А слобода здесь лихая: и воруют, и грабят, и зельем торгуют, ростовщик, опять же, – к нему кто только ни ходит. Так что я предлагаю отправиться к подозреваемому вдвоём. Я зайду, как будто бы с обходом, гляну, что там происходит, а потом приду на ваш наблюдательный пункт. Там и поговорим.

– Хорошо, – согласился Дмитрий. Он уже шагнул было к дверям, но всё-таки не удержался и спросил: – Можно мне уточнить? Чего хотел Александр Иванович Чернышёв от графини Веры?

– Он хотел выдать её замуж за своего человека, чтобы тот потом стал опекуном младших сестёр – кроме Веры есть ещё Надежда и Любовь. Однако просчитался. Вера Александровна вышла замуж за князя Платона Горчакова, и опекуном младших стал он.

Дмитрий поблагодарил капитана и поспешил на свой наблюдательный пункт. Помощника он нашёл сидящим на шаткой скамеечке под слуховым окном. Сосредоточенным видом и горящими глазами Афоня напоминал маленькую, но храбрую охотничью таксу. Он указал Дмитрию на низкий рубленый домишко в глубине соседнего двора и доложил:

– Есть кое-что интересное! Наш подопечный прошёл из дома в баню и сразу же оттуда вышел с большим холщовым мешком в руках. По всему видать, что в заборе есть калитка или лаз, поскольку со двора Алан исчез. Он мог выйти только к соседу. Как там его называл Данила – Кононов?

– Конкин, – уточнил Дмитрий, – а занимается этот мнимый купец тёмными делами. Может, мы вышли на шайку по торговле гашишем? Один возит, другой продает: выгодная цепочка получается.

– Я не знаю, что лежало в мешке, но в кибитке зелья уже точно нет, иначе хозяин не бросил бы её во дворе на ночь. Скорее всего, тайник у него оборудован в бане. Давайте поглядим, с чем он вернется.

Минуту спустя из-за бревенчатой стены появился Гедоев. В руках у него ничего не было. Торговец вошёл в баню, пробыл там не более пяти минут и вновь появился во дворе. Он направился под навес, к кибитке. Наблюдавшие даже услышали его голос, но слов разобрать не смогли, зато они увидели двух девочек, вылезших из повозки. Дочери подбежали к отцу и повисли на нём. Алан взял девочек за руки и повёл их к дому. Несколько шагов – и они скрылись за дверью.

Опрокинув скамейку, Афоня встал. Прошёлся по чердаку, разминая ноги. Самое время предупредить его о визите Щеглова.

– Скоро здесь появится частный пристав, – сказал Ордынцев. – Произошло невероятное совпадение: весной капитан Щеглов ловил нашего торговца гашишем в Смоленске.

Дмитрий рассказал своему товарищу всё, что услышал в полицейском участке. Он как раз успел закончить, когда вернувшийся к окну Афоня заметил:

– Вон, похоже, ваш Щеглов идёт.

И впрямь, на улице появился частный пристав и принялся с размаху колотить в калитку, ведущую в дом Конкина.

– Так точно, он самый, – подтвердил Дмитрий и подмигнул Афоне. – Ну, дружище, счастливой охоты нам всем!

Ах, как давно не испытывал Щеглов острого, горячащего кровь охотничьего азарта, а сегодня – пожалуйста! Фортуна сделала ему настоящий подарок – открыла новые обстоятельства в деле, которое он в глубине души уже считал безнадёжным.

«А вот теперь выкуси! Думал выставить Щеглова дураком, обвести вокруг пальца? Ан не вышло! Я, может, долго запрягаю, да быстро езжу, а следа уж точно не упущу», – ликовал пристав, мысленно обращаясь к графу Печерскому.

Капитан вспомнил оплывшее черноглазое лицо и плотную фигуру в уланском мундире. Этот Печерский не понравился ему сразу: тот был высокомерным и при этом недалёким – сочетание для жизни самое убийственное. Щеглов даже не по-христиански порадовался, когда графиня Вера, можно сказать, пинком под зад выставила несостоявшегося кавалера со двора.

«Вот ниточки и затянулись в узелок, – размышлял Щеглов. – На поверхности – всё чисто: кибиточник вроде бы добывал для Печерского сведения о предполагаемой невесте, а сам Печерский как будто бы выполнял поручение своего начальника, да только главное для обоих – в другом. Похоже, что именно в Смоленске шпион в последний раз проверил своего посыльного и лишь тогда передал ему чётки, а значит, и донесение».

Вспоминая детали своего последнего дела в Полесье, Щеглов не заметил, как дошёл до тупиковой улочки, где стоял дом Гедоева. Теперь – внимание! Не выдать бы свой интерес именно к дому подозрительного торговца. Капитан на ходу придумал легенду, что ищет раненого преступника. Он огляделся и остановился у первой их двух обитых железными полосами калиток в высоком тесовом заборе. Окрашенный в ядовито-зеленый цвет забор тянулся по правой стороне улочки и лишь в её конце сменялся посеревшим от времени и дождей штакетником, из-за которого выглядывал утопавший в кустах сирени небольшой деревянный дом с непривычной глазу острой четырехскатной крышей.

«Первая калитка ведёт к Конкину, вторая – к Алану, а в последнем доме по этой стороне засел Ордынцев», – определил капитан и толкнул первую калитку.

Как он и предполагал, калитка оказалась запертой, тогда Щеглов принялся громко стучать кулаками. Открывать явно не спешили, наконец раздражённый мужской голос крикнул из-за забора:

– Хорош колотить! А то как бы по морде не схлопотать!

– Это мы ещё посмотрим, кто тут и что схлопочет, – отозвался Щеглов и добавил: – Открывай! Полиция!

Раздался скрежет засова, обитая железом дверца распахнулась, и в её проёме встал одетый в алую рубаху огромный мужик. Ростом он был выше капитана, самое малое, на полголовы. Седина так побила ему бороду, что та казалась сивой, такого же цвета была и пышная кудрявая шевелюра. Лицо бородача могло даже испугать: приплюснутый нос, толстые губы и узенькие глазки на этом широком, как блин, лице сложились настолько топорно и нескладно, что производили отталкивающее впечатление.

– Чего надо? – процедил великан, угрюмо рассматривая незваного гостя.

– Я частный пристав этого района, капитан Щеглов. При попытке разбойного нападения сегодня был ранен преступник, но он сумел скрыться. Мы обходим всех. Возможно, что злоумышленник прячется в дворовых постройках или посадках, а хозяева домов этого не знают. Нужно осмотреть ваш двор. Пройдёмте!

Щеглов говорил так властно, что великан, поколебавшись, всё же посторонился и пропустил его за калитку. Оштукатуренный дом с мезонином оказался совсем новым: его ядовито-зелёную, как и забор, железную крышу ещё не присыпали ни мелкий сор, ни уличная пыль. В одном из углов двора капитан заметил низкий сруб, скорее всего, баню, в другом – длинный сарай, похоже, конюшню. Никаких посадок вокруг дома не было, двор напоминал вытоптанный плац.

– Как вас величать? – осведомился Щеглов.

– Фрол Иванов Конкин.

– Вы, Фрол Иванович, хозяин дома?

– Да, – коротко отрапортовал Конкин.

– А семья у вас большая?

– Я один здесь живу, – ответил бородач и с нетерпением спросил: – Вы что смотреть будете?

– Всё! – решил Щеглов. Он огляделся по сторонам и уточнил: – Это сарай у вас?

– Конюшня, только лошадей сейчас у меня нет, – объяснил Конкин, и капитану почудилось некое облегчение в его голосе.

Так что же пугает этого великана? Щеглов постарался это выяснить:

– А в том углу что? – спросил он.

– Там у меня баня сделана, – в голосе Конкина вновь скользнула тень напряжения.

– Ну, с неё и начнём, – распорядился капитан и направился к бане.

Мрачный хозяин догнал его и пошёл рядом. Щеглов чувствовал, как бородач испытующе поглядывает на него сверху вниз, но не решается начать разговор. У бани Конкин прошёл вперёд, толкнул дверь и пригласил за собой пристава:

– Проходите, только тут пусто, я сам четверть часа назад отсюда вышел, никто не успел бы тут спрятаться.

– Ну и хорошо, – обронил Щеглов, – одной заботой меньше.

Капитан осмотрелся. Баня оказалась большой, вдоль стен стояли лавки, а в самой дальней от входа перегородке виднелась низенькая дверь.

– Там парная? – спросил Щеглов.

– Да, – подтвердил Конкин и не двинулся с места, закрывая визитёру путь вперёд.

– Посмотрим, – заявил капитан и, обойдя бородача, направился к закрытой двери. Спиной он чувствовал острый ненавидящий взгляд и весь сжался, словно тугая пружина. Сделай Конкин хотя бы шаг, капитан мгновенно развернулся бы, но хозяин дома замер на месте, и Щеглов, распахнув дверь парной, осмотрел её, не заходя внутрь.

Баню давно не топили: печку-каменку и стены покрывал слой пыли, только полати и выглядели чистыми, как будто их недавно протирали. Отметив про себя сей факт, капитан обернулся к Конкину и равнодушно сказал:

– Здесь беглеца не было, давайте посмотрим вашу конюшню и дом.

– Прошу, – махнул рукой бородач. Он дождался, пока пристав выйдет на улицу, тщательно прикрыл дверь и, достав из кармана широких плисовых штанов ключ, повернул его в замке.

«Значит, Конкин находился в бане, когда услышал стук. Пошёл отворять калитку и не закрыл дверь – не успел или в спешке позабыл», – сообразил Щеглов.

Они осмотрели конюшню, та была пустой и выглядела заброшенной. Конкин вёл себя совершенно равнодушно: стоял в дверях и только что не зевал, наблюдая за действиями пристава.

– Здесь тоже никого не было, – заключил Щеглов. – Теперь покажите мне дом.

Как видно, приказ капитана застал Конкина врасплох, но, поразмыслив, он согласился и на это.

Дом оказался большим (Щеглов насчитал пять комнат и кухню) и прилично обставленным. Конкин совсем успокоился и даже повеселел. Стало понятно, что в доме искать нечего. Так оно и получилось…

Капитан предупредил Конкина, чтобы тот смотрел в оба – остерегался разбойного люда. Бородач клятвенно ему это пообещал и проводил Щеглова до калитки. Лишь только пристав шагнул на улицу, как дверца за его спиной захлопнулась и загремело железо – хозяин задвинул засов.

«Как он спешит, – забеспокоился Щеглов. – Интересно, в чем здесь дело?»

Капитан подошёл к следующей калитке и постучал. Та, как и у соседа, оказалась наглухо запертой. Щеглов долго в неё колотил и уже было подумал, что ему вообще не откроют, когда с другой стороны забора раздались чёткие шаги. На сей раз вопросов не задавали, калитка просто распахнулась, и капитан увидел плюгавого торговца с ярмарочной площади Смоленска. То, что его тоже узнали, пристав понял мгновенно. Худое лицо Алана явно дрогнуло, а его рука непроизвольно попыталась прикрыть калитку.

– Ба, да я вас знаю! – пошёл в наступление Щеглов. – Вы торговали с кибитки на ярмарке в Смоленске.

– Где я только ни торговал, ваше превосходительство, – отозвался Алан, отступая во двор, – в Смоленске тоже был. Я ведь и городами, и деревнями, и усадьбами кормлюсь – никогда не знаешь, где повезёт.

– Так вы в столице живёте, и дом у вас хороший, а я решил, что у вас заработки малые. Покупателей в Смоленске ведь не нашлось, только я у вас деревянные чётки купил.

Алан побледнел, отчего его смуглое лицо стало землистым, но выдержки не потерял.

– Ваше превосходительство ушли и не видели, как мои шляпки и шали разбирали, – сказал он. – Я тогда хорошо заработал.

– Ну, и прекрасно, – перешел к делу Щеглов и рассказал Алану ту же легенду о поисках разбойника, которую только что излагал его соседу. Торговец и глазом не моргнул.

«Да он либо подслушивал, либо Конкин его предупредил. Видно, между участками есть проход», – сообразил капитан.

На дворе Алана он увидел точно такие же баню и конюшню, как и у его соседа. На сей раз Щеглов решил начать с конюшни. Он прошёл к низкому длинному сараю и сразу же увидел под навесом кибитку.

– Там никого нет? – спросил он.

– Дочки мои недавно здесь играли, но сейчас они уже в дом ушли. Обедать собираются, – отозвался торговец.

Он был расслабленно спокоен, и Щеглову стало ясно, что ни в кибитке, ни в конюшне он ничего не найдёт – Алан либо успел перепрятать свой товар, либо отдал его Конкину. Пристав осмотрел конюшню, нигде не было даже намёка на то, что здесь оборудован тайник. Та же история повторилась и с баней.

– Пойдёмте в дом, – велел Щеглов, и по тому, как подобрался Алан, понял, куда перенесли зелье.

– В доме никого, кроме моей семьи, нет, – твёрдо заявил торговец, преграждая приставу дорогу. – У меня большая семья, никто не может спрятаться в моём доме так, чтобы остаться незамеченным.

Обстановка накалялась, и, чтобы не разрушать легенду о поимке сбежавшего разбойника, Щеглов не стал настаивать. Зачем перегибать палку? Изобразив лёгкие колебания, он всё-таки согласился с Гедоевым.

– Ну, глядите! Всё тогда на вашу ответственность. Не ослабляйте внимания, а я пойду с осмотром дальше.

Алан так же, как ранее его сосед, проводил капитана до выхода на улицу и захлопнул за ним калитку.

Щеглов поспешил к соседнему дому, где его уже ждали моряки. Сидевший на крыльце мальчик при виде пристава вскочил и распахнул перед ним дверь.

– Проходите. Господа вас на чердаке ждут, – объяснил юный охранник и снова опустился на ступени.

Щеглов взобрался по шаткой лесенке на чердак. Там он нашёл Ордынцева и второго – невысокого худощавого парня с неприметным лицом. Оба стояли у окна и обернулись на звук шагов.

– Ну, что там, Пётр Петрович? – нетерпеливо спросил князь.

– Гашиш частично спрятан в бане у Конкина, частично – в доме у Алана. В том, что эти двое повязаны, я теперь не сомневаюсь.

– Точно! – согласился с ним незнакомец. – Пока вы в калитку стучали, Конкин прибегал, но ушёл с пустыми руками.

Ордынцев наконец-то вспомнил, что не познакомил Щеглова со своим помощником. Он представил капитану Афанасия Панькова, а потом спросил:

– В дом Гедоева вы так и не попали. Как же нам понять, передал ли связник шпиону чётки и золото, или эти вещи всё ещё у него?

Речь зашла уже о самой операции, и Щеглов изложил свой план:

– Нам придётся следить и за самим Гедоевым, и за членами его семьи. Вы наблюдаете здесь, а я своих квартальных на всех ведущих отсюда улицах расставлю. Мои ребята будут подозреваемых друг другу передавать, а вы уж, как увидите, что кто-то выходить собирается, мальчонку своего пошлите к первому из городовых – к дому ростовщика. Другого пути из этого тупика всё равно нет.

Моряки сразу же согласились, и Щеглов отправился в участок собирать своих квартальных. Дмитрий достал из кармана часы и от удивления присвистнул: время, оказывается, перевалило за шесть пополудни.

– Схожу-ка я за едой, – решил он и спустился вниз.

Ордынцев уже собрался выйти со двора, когда вдруг увидел, что калитка Гедоевых отворилась и из неё вышла беременная женщина. Вперевалку, выставив перед собой огромный, похожий на огурец живот, она засеменила по улице. Дмитрий позволил женщине дойти до угла и пошёл следом. Через минуту он свернул на улицу «богатеев», беременная опережала его на три десятка шагов. Ордынцев сбавил темп и лениво побрёл вдоль домов. Так, сохраняя дистанцию, он и двигался. Женщина не смотрела по сторонам. Похоже, дорога была ей привычна. Наконец она поднялась на крыльцо двухэтажного деревянного дома и прежде, чем войти, оглянулась, но не обратила особого внимания на бредущего по улице одинокого мужчину. Зато Дмитрий успел разглядеть её лицо. Оно сильно опухло и переливалось чёрно-лиловыми пятнами – бедняжку жестоко избили. Женщина скрылась за дверью, а Ордынцев подошёл к крыльцу. В назначении дома сомневаться не приходилось: прямо над грубо намалёванной вывеской «Пошив мужского и дамского платья» горел красный фонарь. Беременная привела Дмитрия к борделю. Ну и сюрприз! Прямо-таки чудеса в решете…

Глава одиннадцатая
Долгожданное предложение

Чудо из чудес – коронация! Жизнь в Москве превратилась в сказку. Балы и приёмы – один роскошнее другого – давались и в Кремле, и в Благородном собрании, и во дворцах знатнейших российских фамилий. Город бурлил, сверкал и переливался всеми оттенками роскоши и веселья. Редчайшее, единственное в своём роде событие захватило Первопрестольную, и лишь в доме Чернышёвых не чувствовалось никакой восторженной суеты – его хозяйки в празднествах не участвовали. Софья Алексеевна погрузилась в своё горе. Как огня, боялась она и тайного злорадства, и искреннего сочувствия, поэтому вообще нигде не показывалась, да и дочерей прятала.

Зато в доме появились добрые друзья. Семейство Кочубеев – сам Виктор Павлович и его супруга – решили на время коронации остановиться у Чернышёвых. Пользуясь случаем, Софья Алексеевна теперь часто секретничала с графиней Марьей Васильевной, а Надин даже как-то раз умудрилась подслушать их разговор.

– Я надеюсь на скорейшее воссоединение с сыном, – призналась Софья Алексеевна, – и хочу сама передать прошение на высочайшее имя. Помоги мне это сделать.

В воздухе повисла тяжкая пауза, но когда Мари Кочубей заговорила, в её голосе явно звучали сомнения:

– Это почти нереально, но всё-таки можно попробовать. Прошение о приданом твоих дочерей ведь подано, я могу попытаться вновь поговорить с императрицей-матерью. Попрошу для тебя аудиенции, не уточняя зачем. Формально-то повод есть.

– Попроси, Мари! Если я не смогу жить рядом с сыном, я, наверное, умру здесь от тоски…

Сердце Надин разрывалось от жалости, но, честно говоря, она почти не верила в успех этой авантюры. Однако судьба рассудила иначе: императрица Мария Фёдоровна разрешила пригласить графиню Чернышёву вместе другими дамами на утренний приём двадцать седьмого августа. Софья Алексеевна сразу же приободрилась, и Надин, пользуясь случаем, решила поговорить с ней о своём предстоящем замужестве. Улучив момент, когда мать, бабка и графиня Кочубей все вместе собрались в гостиной, Надин присоединилась к ним и в общих словах сообщила, что, пожалуй, уже готова связать себя узами брака с подходящим молодым человеком.

– И кто это? – вздохнув, уточнила Софья Алексеевна.

– Граф Дмитрий Шереметев! Он – отличная партия. Надеюсь, никто не будет этого отрицать? – с вызовом бросила Надин и мысленно себя поздравила. Главное было сказано.

– Это, действительно, могло бы стать блестящей партией. Молодой человек – единственный наследник огромного состояния, – подтвердила Кочубей. – В этом союзе я вижу только один минус.

Поддержка Марии Васильевны дорогого стоила, и Надин кинулась в наступление:

– Вы о том, что его мать была крепостной актрисой? – уточнила она. – Я смотрю на подобные вещи совершенно спокойно. Это даже кажется мне романтичным.

– Дело не в этом, – вмешалась старая графиня, – Шереметев слишком молод, он – почти мальчик, я думаю, что он старше тебя не более чем на три года. Мужчины не женятся в таком возрасте, ему ещё служить и служить.

Ну, этот аргумент, по мнению Надин, не стоил и выеденного яйца, что она тут же и сообщила:

– Значит, он станет исключением из правил. Дмитрий так богат, что ему нет нужды делать придворную или военную карьеру. Он сам мне сказал, что хочет заниматься благотворительностью: строить приюты и больницы. Я тоже этого хочу.

– Вы все не о том говорите, – остановила спорящих Софья Алексеевна, – ты ничего не сказала о своих чувствах. Ты любишь этого молодого человека?

Надин притихла, она так и знала, что мать всё равно задаст этот вопрос. На него не было на него ответа… Конечно, Надин радовалась, когда встречалась с графом по вечерам в доме Зинаиды Волконской. Влюблённый в неё кавалер смотрел с таким восхищением, а все его разговоры сводились к потоку комплиментов. Это было так приятно, Надин купалась в обожании и хотела, чтобы ничто не менялось. Но мать задала свой вопрос и ждала ответа.

– Я хочу остаться с ним навсегда! – сказала Надин.

– А что думает сам граф по этому поводу? – уточнила Кочубей. – Ты считаешь, что он готов сделать предложение? Когда я говорила, что у этого брака есть один минус, я имела в виду императрицу-мать. Та опекает Шереметева с детства, а в таких случаях она сама выбирает супругов своим подопечным.

Господи, только этого ей и не хватало! Надин чуть не плакала:

– Старая императрица не знает меня. Как же она сможет меня выбрать?

– Мы пока не можем представить тебя ко двору, – вздохнула Мария Васильевна. – Твоя мать получила приглашение на приём к вдовствующей императрице – это и так почти чудо. Мы с мужем не волшебники.

Надин кинулась к ней. Обняла.

– Тётя Мари, я всё понимаю, – умоляла она, – но, может, вы возьмёте меня на приём, где будет императрица-мать? Туда, где не нужно быть официально представленной…

– Ближайший бал состоится как раз двадцать седьмого вечером в Грановитой палате, а утром этого дня Софи будет на приёме у государыни, – вспомнила Мария Васильевна. Она взглянула в молящие синие глаза и поняла, что не сможет отказать. Это казалось страшно рискованным, но графиня решилась: – Я возьму тебя по своему пригласительному билету: он выписан на моё имя, но на двоих.

– Ой, тётя Мари, спасибо! – просияла Надин. – Я буду вести себя безупречно, вы сможете мной гордиться.

– Ну, в этом я не сомневаюсь. Главное, чтобы твой избранник всё-таки сделал предложение.

– Сделает, сегодня же вечером!

Женщины переглянулись, но спорить не стали, зато в гости к Зинаиде Волконской вместе с барышнями вместо старой графини отправился зоркий страж в лице Мари Кочубей.

Надин не сомневалась, что в отношении жениха она проведёт свою партию, как по нотам, её беспокоило другое: она панически боялась, что всплывёт правда об её сделках с Барусем, но даже под страхом разоблачения она не смогла бы отказаться от такого выгодного и увлекательного дела.

– Пусть лучше меня убьют, но я уже никому ничего не отдам, – прошептала Надин, примеряя своё очередное тайное оружие – голубое платье с тугим атласным корсажем и пышными кружевными юбками. Результат оказался ожидаемым: перехваченная тёмно-синим поясом талия была невероятно тонка, а плечи так изящно выступали из кружевной оборки. Чудо, а не девушка! Как она может проиграть? Да никак!..

Надин были одинаково дороги и первый самостоятельно купленный дом, и обожающий её молодой человек, и она не собиралась расставаться ни с тем, ни с другим. Если не трусить, всё у неё получится! Она обязательно победит! Сейчас ведь время чудес – коронация…

Коронация затмила всех и вся, и княгиня Зинаида мудро решила, что порфироносное семейство не перещеголяешь, и умерила блеск своих вечеров. Волконская теперь принимала гостей, ограничившись ужином с танцами. Когда графиня Кочубей и барышни Чернышёвы вошли в её гостиную, народу там уже было полным-полно.

Шереметев подошёл к ним сразу. Сегодня он был во фраке, и Надин показалось, что штатское идёт графу больше, чем белый мундир кавалергарда.

«Незачем Дмитрию служить, это не его дело, – сразу же решила она. – А что? Разве творить добро, строить больницы и школы – не почётнее, чем гарцевать на плацу?»

Надин радостно ответила на сияющую улыбку Шереметева.

Подошла хозяйка дома. Княгиня Зинаида радостно обняла Марию Васильевну и повела её к столу. Любочка двинулась за ними, а Надин чуть приотстала. Шереметев шёл рядом с ней. Надин специально не смотрела в его сторону и, опустив ресницы, молчала. Кожа её горела под огненным взглядом черных глаз. Ей даже показалось, что кавалер собрался что-то сказать, но так и не решился.

«Ну, смелей же, я готова принять твоё предложение, сделай его наконец!» – мысленно подбодрила его Надин. Как будто услышав её подсказку, Шереметев кашлянул в кулак, а потом прошептал:

– Графиня, мне нужно поговорить с вами, для меня это вопрос жизни и смерти.

Надин подняла на него глаза и ужаснулась: лицо Шереметева пылало маковым цветом, а глаза блестели, как в лихорадке. Он привлекал внимание, а этого ей сейчас не хотелось. Надин тут же кивнула и прошептала:

– Я оставлю вам вальс.

– Спасибо, – расцвел её кавалер.

Лицо его стало бледнеть и наконец приняло привычный оттенок, а Надин успокоилась. Шереметев пододвинул ей стул и усадил за спиной графини Кочубей, уже занявшей место за большим овальным столом. Надин села, изящно сложила руки на кружевах пышных юбок и, поразмыслив, пришла к выводу, что большую часть пути она одолела. Осталось дождаться счастливого финала. Терпение её было на исходе. Да когда же всё это наконец кончится?!

Да будет ли конец этой напасти? Булгари уже устал и от Москвы, и от коронации. Торжества только начались, а у него не было ни сна, ни отдыха. Губернатор, похоже, рассорился с женой и теперь всё чаще доверял почётную миссию сопровождения Елизаветы Ксаверьевны своему преданному помощнику.

А ведь как хорошо они жили в Петербурге: не было никаких женщин, все спешили закончить дела до отъезда на коронацию. Генерал-губернатор сам наносил визиты, а начальник его канцелярии занимался лишь бумагами. Всё было чин чинарем – дело крутилось, шеф день-деньской пропадал вне дома, а предоставленный сам себе Иван Ардальонович отлично проводил время. А теперь всё пошло прахом: Воронцов, не стесняясь, обхаживал семейство Нарышкиных, а его супруга отдавала предпочтение другим домам, и графу Булгари приходилось таскаться за губернаторшей по светским салонам.

Иван Ардальонович тихо вздохнул. Отец когда-то учил его, что нужно уметь находить приятное в любом занятии. И впрямь, зачем Бога гневить? Сегодняшний приём оказался не из худших: салон княгини Волконской считался модным, да и общество там было многолюдным, можно спрятаться где-нибудь в уголке и сидеть, наблюдая за публикой, пока Елизавета Ксаверьевна ведёт свои бесконечные разговоры.

Булгари обежал взглядом гостиную, ничего интересного пока не наблюдалось, и вдруг его глаз зацепился за свекольное пятно. Ба!.. Да это же молодой Шереметев так опозорился! Мальчишка пылал, как фонарь, от его щёк можно было прикуривать. Что же это с ним случилось? Ответ лежал на поверхности… Ничего нового. Сказано же: «Сherchez la femme». Ищите женщину. Впрочем, чего её искать, коли эта женщина рядышком стоит? Ничего себе девица: глазки опустила – сплошная невинность. А вот, пожалуйста, любуйтесь – подняла головку, чёрными локонами тряхнула и одним словечком своего молокососа в порядок привела. Заулыбался, бедняга, расцвел.