Текст книги "Парк Горького"

4

– Ваша работа, как всегда, – высший класс. Все поражены оперативностью, с какой вы обнаружили важные для расследования особенности зубов убитого. Я незамедлительно дал указание, чтобы органы госбезопасности провели тщательную проверку. Проверка велась в выходные дни, пока вы были за городом. С помощью компьютеров были просмотрены сведения о тысячах проживающих в СССР иностранцев и известных нам иностранных агентах за последние пять лет. Результат: ни один человек не подходит под описание жертвы. По мнению специалистов, мы все же имеем дело с советским гражданином, который лечил зубы во время пребывания в Соединенных Штатах или у европейца, прошедшего там практику. Ввиду того, что были учтены все без исключения иностранцы, я вынужден согласиться с этим мнением.

Прокурор говорил с располагающей искренностью и прямотой. Он брал пример с Брежнева, обладавшего таким же даром – даром открытой, спокойной рассудительности. Она придавала словам такой вес, что не было никакого смысла спорить; спорить – значило бы нарушить так великодушно предложенную атмосферу дружеской беседы.

– Аркадий Васильевич, я как прокурор должен решить, настаивать ли на том, чтобы КГБ взял на себя ответственность за это расследование, или же разрешить вам продолжать так удачно начатую работу. Беспокоит, что к преступлению могут быть причастны иностранцы. Несомненно, есть возможность того, что ваше расследование может внезапно прерваться. А коли так, не отдать ли им его сразу?

Ямской помолчал, будто обдумывая такую возможность.

– Однако не все так просто. Было время, когда такой вопрос не встал бы – МВД занималось делами и русских, и иностранцев, – не было дискриминации, все в одной корзине. Но не было и открытого суда, арестовывали и приговаривали без малейшего уважения к социалистической законности. Вы знаете, о ком я говорю – о Берии и его клике. Эти эксцессы осуществляла горстка людей, но нам нельзя о них забывать. Двадцатый съезд партии вытащил их на свет и провел реформы, в соответствии с которыми мы теперь работаем. Деятельность милиции, МВД, строго ограничена рамками борьбы с внутренней преступностью. Таким же образом деятельность КГБ строго ограничена вопросами национальной безопасности. Усилена роль прокуроров в охране прав граждан. Четко определена независимость следователей. Что будет, если я отберу дело у вас и передам его в КГБ? Это будет шаг к прежним временам. Убитый, по всей вероятности, был русским. Ведь обнаруженный у него во рту искусственный коренной зуб явно нашей работы. Две другие жертвы также, несомненно, русские. Виновники преступления и широкий круг лиц, затронутых расследованием, – тоже русские. И несмотря на все это, меня порой принуждают мутить чистые воды реформ и вносить путаницу в разграничение полномочий между двумя десницами нашего закона. Что останется от моего долга охранять права граждан, если я так поступлю? Чего стоит ваша независимость, если при малейшей неопределенности вы от нее отрекаетесь? Уклониться от ответственности было бы нетрудно, но, убежден, неуместно.

– Что конкретно могло бы убедить вас в противном? – спросил Аркадий.

– Докажите, что либо убитый, либо убийца были иностранцами.

– Не могу. Но убежден, что один из убитых – иностранец, – сказал Аркадий.

– Этого мало, – вздохнул прокурор. Так вздыхают взрослые, слушая неразумные речи ребенка.

– Кажется, я понял, – пока не закончился разговор, поспешил сказать Аркадий, – чем занимались убитые.

– Ну?

– На одежде убитых обнаружены гипс, опилки и золотая пыль. Все эти материалы используются при реставрации икон. На иконы большой спрос на черном рынке, у иностранных туристов.

– Продолжайте.

– Так что, возможно, один из убитых – иностранец, а суди по следам на одежде, можно полагать, что он, как и многие иностранцы, занимался скупкой икон. Но чтобы убедиться, что мы не имеем дело с иностранцем и действуем в пределах своей компетенции, я хочу, чтобы майор Приблуда предоставил нам записи разговоров всех иностранцев, находившихся в Москве в январе и феврале. КГБ никогда на это не пойдет, но я хочу, чтобы мой запрос и его ответ были зафиксированы.

Ямской улыбнулся. Оба понимали, что такой официальный запрос и необходимость ответить заставят Приблуду поторопиться забрать дело.

– Вы серьезно? Это же прямой вызов.

– Да, – ответил Аркадий.

Вопреки ожиданиям Аркадия Ямской не спешил отвергать его предложение. Что-то в нем заинтересовало прокурора.

– Должен сказать, я всегда поражался вашей интуиции. Насколько помню, вы ни разу не ошибались. К тому же вы старший следователь. Если вы действительно настаиваете, то, может быть, ограничимся иностранцами, не имеющими дипломатического статуса?

Аркадий на миг потерял дар речи.

– Хорошо.

– Это можно устроить, – Ямской сделал пометку на листке бумаги. – Что еще?

– Все текущие записи, – поспешно добавил Аркадий. Кто знает, когда прокурор снова будет таким сговорчивым? – Расследование распространится и на другие области.

– Я ценю вас как на редкость способного и настойчивого следователя. У вас большое будущее.

Красотка лежала на анатомическом столе.

– Андрееву понадобится и шея, – заметил Левин.

Патологоанатом подложил под шею деревянный брусок, отчего она изогнулась кверху, и оттянул волосы назад. Дисковой пилой он отделял кости. Запахло паленым. У Аркадия не было с собой сигарет, он задержал дыхание.

Левин подрезал снизу седьмой шейный позвонок. Кость отделилась, голова покатилась со стола. Аркадий машинально поймал ее и поспешно вернул на стол. Левин выключил пилу.

– Нет уж, следователь, теперь она целиком ваша.

Аркадий вытер руки. Голова оттаяла.

– Нужна коробка.

* * *

В конечном счете, что такое мертвецы, как не свидетели эволюции человека от первобытной праздности к цивилизованному трудолюбию? А каждый свидетель, каждая куча костей, добытая в торфяном болоте в тундре, в свою очередь служат еще одним ключом к головоломке, называемой предысторией. Там бедро, здесь череп, где-нибудь еще ожерелье из зубов лося – все это вытаскивают из древних могил, заворачивают в газеты и направляют в Институт этнологии Академии наук, что близ Парка Горького, где их чистят, скрепляют проволокой и, опираясь на науку, восстанавливают.

Не все чудеса, совершаемые здесь, относятся к предыстории. Например, в конце войны вернувшийся в Ленинград офицер заметил пятно на потолке своей комнаты в общежитии. Забравшись на чердак, он обнаружил там расчлененное, ссохшееся тело. Милиция определила, что это труп мужчины. После долгого безуспешного расследования милиция послала череп в Институт этнологии для реконструкции. Возникла проблема – восстановленное антропологами лицо оказалось не мужским, а женским. Возмущенные милицейские чины уничтожили череп и закрыли дело. А тем временем из общежития прислали снимок девушки. Ее изображение полностью совпадало с изображением лица, восстановленного антропологами. Ее опознали, и убийца понес наказание.

С тех пор институт в целях опознания воссоздал по черепам или их фрагментам более сотни лиц. Ни в одной другой стране полиция не имела возможности пользоваться этим методом. Некоторые из сделанных в институте реконструкций были всего лишь грубыми гипсовыми скульптурами. Другие же, творения Андреева, поражали не только тщательной проработкой деталей, но и живым выражением тревоги или неподдельного страха. Появление в суде изготовленной Андреевым головы неизменно приводило к торжеству обвинения.

– Входите же.

Аркадий пошел на голос и оказался в галерее голов. В ближайшем шкафу были выставлены национальные типажи – туркмен, узбек, калмык и прочие – со слепыми глазницами. Следующим был шкаф с обезьянами, потом с африканцами и так далее. Позади стоял стол с бюстами недавно увековеченных космонавтов. На них еще не высохла краска. Ни в одной из этих фигур не чувствовалась рука Андреева. Но, миновав освещенное место, Аркадий внезапно остановился. В темном конце комнаты вдоль стены выстроились получеловеческие существа, как бы испуганные появлением следователя и пугающие его своей безмолвной подозрительностью. Синантроп оскалил пожелтевшие клыки. Беззлобный питекантроп тупо смотрит перед собой. Что-то похожее на женщину со скулами орангутанга. Толстогубый коварный неандерталец. И тут же молодой пигмей с буйно вьющимися волосами, удлиненное лицо пересекает одна сплошная бровь, руки и рабочий халат выпачканы гипсом. Пигмей соскользнул со стула.

– Вы следователь, звонивший мне?

– Да, – Аркадий искал, куда бы поставить свою коробку.

– Не беспокойтесь, – сказал Андреев. – Я не буду делать голову. Я больше не занимаюсь криминалистикой, за одним исключением – если дело не удалось раскрыть в течение года. Это эгоистично, но вы поразитесь, когда узнаете, сколько преступлений может раскрыть милиция без посторонней помощи меньше чем за год.

– Знаю.

После долгой паузы Андреев кивнул головой и, подойдя на своих кривых ножках к шкафу, жестом маленькой ручки обвел стоящие вокруг бюсты.

– Уж коли пришли, давайте проведу с вами маленькую экскурсию. Вот наша коллекция гуманоидов. Весьма поразительные существа. Они обычно сильнее нас физически, порой превосходят нас по объему мозга, в некотором смысле похожи на нас, но обречены на молчание из-за неумения писать тексты об эволюции, так что давайте пойдем дальше. – Быстро перебирая ножками, он приблизился к стенду с бюстом татарского кочевника. Аркадий удивился, что сразу не заметил его. Плоское худое лицо жило, но ничего не выражало. Глубокие складки на щеках, казалось, были изрезаны ветром, а не высечены резцом скульптора. Волосы, собранные в пучок, заметно обветшавшие и поредевшие, как у старого человека, рыжие усы и бородка клином. – Гомо сапиенс. Тамерлан, самый кровожадный убийца за всю историю. Череп свидетельствует о левостороннем параличе. В нашем распоряжении были также волосы и следы плесени на верхней губе, там, где росли усы.

Аркадий не отрывал глаз от татарина, пока Андреев не зажег свет внутри другого стенда, в котором находилась крупная мужская голова под грубым монашеским капюшоном. Высокий открытый лоб, длинный нос, пунцовые губы, борода. На лице – гримаса высокомерия или отвращения к самому себе. Взгляд стеклянных глаз скорее не мертвый, а погасший.

– Иван Грозный, – продолжал Андреев. – Перед смертью принял схиму и похоронен в Кремле. Еще один убийца. Отравился ртутью, которой натирался от боли в суставах. У него был неправильный прикус, так что его улыбка, должно быть, превратилась в гримасу. Вы находите его уродливым?

– Разве нет?

– Ничего необычного. Правда, в свои последние годы он избегал придворных художников, будто хотел унести свой облик с собой в могилу.

– Он был убийца, – заметил Аркадий, – но не дурак.

Они подошли к двери, через которую вошел Аркадий. Он понимал, что экскурсия заканчивается, но не проявлял намерения уходить. Андреев изучающе смотрел на него.

– Вы сын Ренко, не так ли? Я много раз видел его портрет. Вы не очень-то на него похожи.

– У меня была еще и мать.

– Вам повезло, – на лице Андреева проскользнуло выражение симпатии, лошадиные зубы сложились в подобие улыбки. – Хорошо, давайте поглядим, что вы принесли. Может быть, кто-то еще захочет этим заняться.

Андреев прошел в угол, где под лампой дневного света стоял гончарный круг. Пока он карабкался на стул, чтобы достать шнурок выключателя, Аркадий открыл коробку и за волосы вытащил голову. Андреев взял голову, положил ее на круг и мягкими движениями раздвинул длинные каштановые волосы.

– Молодая женщина, лет двадцати, европеоид, отличная симметрия, – отметил Андреев. Он оборвал Аркадия, когда тот начал было рассказывать о трех убийствах. – Не пытайтесь заинтересовать меня вашим делом: тремя головами больше или меньше – какая разница? Повреждения, конечно, необычные.

– Убийца считает, что он уничтожил лицо. Вы можете его вернуть, – сказал Аркадий.

Андреев толкнул круг, и внутри глазниц замелькали тени.

– Может быть, она в тот день проходила мимо вас, – сказал Аркадий. – Это было в начале февраля. Возможно, вы даже видели ее.

– У меня нет времени разглядывать женщин.

– У вас же особый дар, профессор. Вы могли бы посмотреть на нее теперь.

– У нас и другие делают весьма приличные реконструкции. У меня более важная работа.

– Важнее того, что почти у вас под окнами были убиты двое мужчин и эта девушка?

– Следователь, мое дело – реконструкции. Я не могу вернуть ее к жизни.

Аркадий поставил коробку на пол.

– Тогда верните хотя бы ее лицо.

* * *

Когда речь заходила о Лубянке, тюрьме КГБ на площади Дзержинского, люди переходили на шепот, однако большинство нарушивших закон и попавшихся москвичей попадали за решетку лефортовской тюрьмы, расположенной в восточной части города. Смотритель спустил следователя на лифте еще дореволюционной постройки. Где сейчас Зоя? Она сказала ему по телефону, что домой не вернется. Думая о ней, он не помнил ничего, кроме ее лица в дверях спальни на даче у Миши. Выражение торжества, будто противник слишком поторопился выложить свои козыри. Тем временем другие события шли своим чередом. Ямской затребовал у Приблуды магнитные пленки. Голову передали для реконструкции. Расследование, начатое чисто формально, постепенно разворачивалось.

В подвальном помещении Аркадий двинулся вдоль коридора с маленькими железными дверьми, похожими на дверцы топок, мимо пишущего что-то за столом смотрителя, миновал набитую матрасами комнату, из которой разило плесенью, и открыл дверь камеры, где нашел старшего следователя по особым делам Чучина. Этот скользкий человечек удивленно глазел на него, вцепившись рукой в пряжку поясного ремня. Тут же, отвернувшись, сидела плевавшая в платок женщина.

– Вы… – Чучин загораживал ее от Аркадия, но Аркадий снова мысленно увидел всю картину: распахнутая дверь, замешательство Чучина, застегивающая пряжку рука, раскрасневшееся лицо девушки, молоденькой, но некрасивой, отворачивающейся, чтобы сплюнуть. Чучин, этот лощеный человечек, застегнул пиджак, стер капельки пота на верхней губе и вытолкнул Аркадия в коридор.

– Что, допрос? – спросил Аркадий.

– Не политическая, просто шлюха, – неожиданно спокойно ответил Чучин, будто говорил о породе собаки.

Аркадий пришел к нему с просьбой. Теперь уже не было нужды просить.

– Дай-ка ключ от сейфа с твоими досье.

– Катись ты…

– Прокурору будет интересно узнать, как ты ведешь допросы, – Аркадий протянул руку за ключом.

– Кишка тонка.

Аркадий ухватил Чучина между ног, с силой сжал опадавший член следователя по особым делам, тот аж приподнялся на цыпочки, и оба посмотрели в упор друг на друга.

– Смотри, Ренко, ты за это поплатишься, – хрипло произнес Чучин, но ключ отдал.

* * *

Аркадий разложил папки на столе Чучина.

Ни один следователь не показывал своих досье другому. Каждый специализировался в своей области, а когда, случалось, дела совпадали, выделял в отдельные досье данные о наиболее ценных осведомителях. Так было всегда при ведении особых дел. Что представляли собой особые дела? Если бы КГБ приходилось арестовывать всех политических преступников, тогда их число само по себе свидетельствовало бы о наличии в стране оппозиции режиму. Лучше, если некоторых из них арестует прокуратура по обвинению в обычных преступлениях, понятных среднему гражданину. Например: «Историк Б., переписывавшийся с высланными писателями, был арестован за спекуляцию билетами на балет». «Поэт Ф., распространитель „самиздата“, был обвинен в краже книги из библиотеки имени Ленина». «Техник М., социал-демократ, был арестован за продажу икон осведомителю Г.». Такая липа была оскорблением для настоящих следователей. Поэтому Аркадий предпочитал не замечать Чучина, будто того не существовало.

Внимание Аркадия привлекли ссылки на «осведомителя Г.», «бдительного гражданина Г.», «надежного источника Г.» Добрая половина арестов в связи с торговлей иконами была подсказана одной этой буквой. Он просмотрел финансовые отчеты Чучина. Г. получил 1500 рублей, больше других осведомителей. Там же он нашел и номер телефона.

Из своего кабинета Аркадий позвонил на телефонную станцию. Номер принадлежал Федору Голодкину. Пашин магнитофон стоял рядом. Аркадий поставил новую катушку и набрал номер. После пяти звонков трубку сняли, но не отвечали.

– Алло, можно Федора? – спросил Аркадий.

– Кто говорит?

– Приятель.

– Оставьте свой номер.

– Надо поговорить сейчас.

Трубку повесили.

* * *

Когда пришли первые коробки от Приблуды, Аркадий испытал приятное возбуждение, которое приносит пусть даже кажущийся успех. В Москве было тринадцать гостиниц «Интуриста», насчитывающих больше двадцати тысяч номеров, причем половина из них была оборудована подслушивающими устройствами. И хотя одновременно можно было подключиться только к пяти процентам, а еще меньше записать и расшифровать, количество собранных материалов внушало уважение.

– Не особенно надейтесь, что наткнетесь на дурака, который будет в открытую болтать о покупке икон или назначать встречу в парке, – разъяснял Аркадий Паше и Фету. – Не тратьте времени на расшифровки разговоров всех, кого сопровождают гиды «Интуриста». Не занимайтесь иностранными журналистами, священниками или политическими деятелями – за ними и так хорошо присматривают. Главное внимание – на туристов и иностранных бизнесменов, которые хорошо ориентируются у нас, говорят по-русски и имеют здесь связи. В магнитофоне пленка с голосом фарцовщика Голодкина, на случай если вы услышите его на другой пленке. Хотя, возможно, он не имеет отношения к этому делу.

– Значит, иконы? – спросил Фет. – Почему вы так решили?

– Марксистская диалектика, – ответил Аркадий.

– Диалектика?

– Мы живем в период перехода к коммунизму, когда пока еще существуют предпосылки для преступлений, порождаемые пережитками капитализма в сознании отдельных людей. А что может быть более наглядным пережитком, чем икона? – Аркадий открыл пачку сигарет и протянул Паше. – Кроме того, на одежде убитых нашли гипс и золотую пыль. Гипс служит грунтовкой для дерева, а, пожалуй, единственное законное использование золота – так это при реставрации икон.

– По-вашему, это может быть связано с хищениями произведений искусства? – спросил Фет. – Как в Эрмитаже пару лет назад. Помните, когда компания электромонтеров снимала хрустальные подвески с музейных канделябров? Их не могли поймать несколько лет.

– Здесь мы имеем дело с мошенниками, а не ворами. Иконы подделывали. – Паша взял спичку. – Работали по дереву. Отсюда и опилки на одежде. – Он подмигнул. – Как у меня с диалектикой?

* * *

Просидев весь день над пленками, Аркадий не имел ни сил, ни желания идти в пустую квартиру. Он бесцельно брел по городу, пока не оказался перед воздвигнутым в стиле Римской империи главным входом в Парк Горького. Там он поужинал пирожками и лимонадом. На катке плотно сложенные девицы в коротких расклешенных юбочках, пятясь, увертывались от парня с аккордеоном, издававшим отрывистые вздохи, непохожие на музыку. Громкоговорители молчали: глухая старуха уже убрала свои пластинки.

Солнце село в клубы облаков. Аркадий побрел к площадке аттракционов. В хороший выходной она была бы полна ребятишек, взлетающих на ракетах, катающихся на педальных автомобилях, палящих по деревянным уткам из духовых ружей или сидящих на сказочном представлении в театре. И он, бывало, часто приходил сюда с Беловым, тогда еще сержантом, или в компании с такими же, как он, сорванцами – Мишей и другими ребятами из его класса. Он помнил, как в 1956-м в парке открылась первая иностранная выставка – чешская, с пивной, где торговали пильзенским пивом. Все запивали им водку. Все были веселы и пьяны. Он помнил, когда в Москве шла «Великолепная семерка» и все ребята в возрасте от двенадцати до двадцати лет подражали походке Юла Бриннера: в Парке Горького было полно косолапых ковбоев, разыскивающих своих скакунов. Время, когда ковбоями были все. Поразительно! Кто они сейчас? Архитекторы, директора заводов, члены партии, владельцы автомашин, покупатели икон, читатели «Крокодила», телевизионные критики, любители оперы, отцы и матери.

Сегодня детей было мало. Два старика в сгущающихся сумерках стучали костяшками домино. Лоточницы в белых колпаках и передниках сбились в кучу. Учившийся ходить карапуз испытывал прочность эластичного поводка, концы которого были в руках бабушки.

На краю площадки в кабинке колеса обозрения где-то на полпути повисла дряхлая супружеская пара. Дежуривший у колеса прыщавый парень листал журнал с картинками мотоциклов, не пускать же колесо ради каких-то двух пенсионеров. Ветер усиливался, раскачивая кабинки, и старушка в страхе прижималась к мужу.

– Включай, – Аркадий предъявил билет и забрался в кабинку. – Ну!

Колесо дернулось и начало вращаться. Аркадия подняло к верхушкам деревьев. Хотя на западе, за Ленинскими горами, закат еще не погас, над городом зажигались фонари, и он уже мог разглядеть концентрические окружности магистралей, обсаженные деревьями бульвары в центре города, Садовое кольцо рядом с парком и расплывающееся, как Млечный путь, внешнее кольцо.

У Парка Горького была еще одна особенность – это было единственное место в городе, где можно было пофантазировать. Чтобы принять участие в фантазиях «Мосфильма», нужен был пропуск, а парк был открыт для каждого. Одно время Аркадий собирался стать астрономом. От того времени память сохранила лишь разрозненные обрывки ненужных сведений. Двадцать лет назад он наблюдал за спутником, пролетавшим над Парком Горького. Вспоминалось без грусти. У всех остались в парке такие привидения прошлого – большая, милая сердцу могила. У него и у Миши, у Паши, Приблуды и Фета, у Зои и Наташи. Его оскорбляло, что кто-то оставил здесь трупы.

Еще круг. Древняя парочка впереди него не произнесла ни слова, как и пристало провинциалам, родившимся еще до революции, когда им доводилось бывать в столице. Не то что публика, прошедшая Великую Отечественную войну, – те вели себя более чем уверенно, толкались л громко переговаривались в соборах Кремля, пока их внуки, ковыряя в носу, ожидали снаружи.

Он поудобнее устроился на металлическом сиденье. А внизу парк переходил в холмы, простирался мимо отделения милиции, разбегался множеством романтических тропинок, близ одной из которых, «в 40 метрах к северу от аллеи, между Донской улицей и рекой», были убиты три человека. Несмотря на сгущающиеся сумерки, он разглядел поляну – посередине ее виднелась фигура человека с электрическим фонарем.

Кабина опустилась, он соскочил на землю. До поляны было полкилометра. Он побежал широкими шагами, стараясь не упасть на скользком льду. Тропинка, извиваясь, вела наверх.

Зоя права – надо упражняться. И еще эта глупая привычка курить. Он добежал до милиции, уютного домика, точно такого, как описал Паша, но там никого не было, ни одного автомобиля поблизости, и он вновь двинулся по тропинке, которая стала еще круче. Через триста метров бега он еле передвигал ногами. Казалось, что он бежит уже много часов. Закололо в боку, но тут тропинка выровнялась. Может быть, это всего-навсего занятый своими делами Фет, с надеждой подумал он.

Там, где четыре дня назад милицейский фургон свернул с аллеи, он замедлил бег и, волоча ноги, побрел по колее к поляне. Под ногами хрустел снег. Свет исчез: неизвестный либо уже ушел, либо сообразил выключить фонарь. Не было видно никаких следов – очищенная от снега поляна была абсолютно черной. Ни звука. Он передвигался по поляне от дерева к дереву, приседал к земле, напряженно вглядываясь в темноту. Он было двинулся дальше, когда яркий луч осветил неглубокую впадину, из которой были извлечены тела.

Аркадий был уже метрах в десяти, когда свет исчез.

– Кто здесь? – окликнул он.

Кто-то метнулся в сторону.

Аркадий кинулся следом. Он знал, что тропинка вела вниз, к небольшой рощице. За ней пригорок с шахматными беседками, еще тропинка, деревья, затем крутой спуск на Пушкинскую набережную и река.

– Стой! Милиция! – крикнул он.

Кричать не хватало дыхания, и он снова побежал. Он настигал бежавшего. Шаги были тяжелыми, мужскими. Хотя Аркадию когда-то выдали оружие, он никогда не брал его с собой. Приближалась рощица, в глазах, как волны, запрыгали верхушки деревьев. Беглец побежал, продираясь сквозь кусты. На нижней тропинке будут фонари, подумал Аркадий, и еще свет на набережной. Добежав до кустов, он выставил вперед руки. Почувствовав, что неизвестный замахнулся, он сделал нырок, но вместо удара кулаком получил удар ногой в пах. Глотая ртом воздух, он ухватил противника за ногу. На шею ему опустился кулак. Он ударил в ответ, но мимо. Новый удар ногой отбросил его в сторону. Аркадий ткнул кулаком и угодил в живот, большой и твердый. Его прижали плечом к стволу, а чужие пальцы вонзились в почки. Аркадий нащупал ртом ухо противника и впился в него зубами.

– Son of a bitch! <Сукин сын (англ.)> – выругался его противник по-английски и отпрянул.

– Милиция… – попытался позвать Аркадий, но голоса не было.

Новый удар послал его лицом в снег. Дурак, подумал про себя Аркадий. Когда впервые за много лет следователь бьет кого-то, он в результате теряет жену. Во второй раз – вопит о помощи.

Он собрался с силами, прислушался к шороху веток и бросился следом. Склон круто обрывался к реке. Он чуть не упал. На нижней тропинке никого не было, но он заметил исчезающие в кустах ноги.

Аркадий одним махом перескочил через тропинку и прыгнул вниз, на широкую спину. Оба покатились в темноте по склону, пока не ударились о скамейку. Аркадий попытался завернуть незнакомцу руку за спину, но их пальто до того запутались, что ни один не был в состоянии нанести удар. Наконец противник высвободился из его объятий. Аркадий снова схватил его и, яростно размахнувшись, сбил с ног. Но, как только тот оказался на свободе, Аркадий потерял преимущество. Он получил удар в лицо и, прежде чем опомнился, кулаком по ребрам. Аркадий зашатался, и на него снова обрушился тяжелый кулак. Падая, он чувствовал, как останавливается сердце.

* * *

Это же огромное усовершенствование по сравнению со старыми примитивными способами, говорил председатель колхоза Аркадию и его отцу, заводя корову головой в деревянную раму с закрепленным сверху большим металлическим цилиндром, внутри которого легко ходил хорошо смазанный поршень. Щелчок выключателя, и поршень бьет точно в темя коровы. Животное падало, смешно раздвигая ноги. Он вспомнил, что кожа шла на шлемы танкистам. Дайте попробовать, попросил генерал Ренко, и подвел следующую корову. Удар! Если бы так можно было руками.

* * *

Аркадий пришел в себя и, держась руками за грудь, пошатываясь, встал. Вместе со снегом он сползал вниз, к стенке парапета. Ноги подогнулись, и он упал на тротуар.

По проезжей части двигались грузовики. Но ни одного пешехода. Ни одного милиционера. Уличные фонари напоминали головки одуванчиков, хрупкие пузырьки воздуха, который он мучительно заглатывал ртом. Грузовики проехали мимо, и он снова остался один. Пошатываясь, перешел дорогу.

Перед ним была река, трехсотметровой ширины лента тонкого льда, с одной стороны обрамленная темной полосой деревьев, протянувшейся к западу в сторону стадиона имени Ленина. На противоположном берегу – темные здания министерства. Цепной Крымский мост был по крайней мере в километре. Слева от Аркадия совсем близко находился метромост без пешеходных дорожек. По нему прогрохотал поезд, из-под колес вылетали искры.

Под мостом по льду бежал человек.

Парапет был без ступеней. Аркадий съехал с трехметровой высоты по шершавому камню, крепко ударившись задом об лед. Поднялся и побежал.

Москва – город невысоких зданий. Если смотреть с поверхности реки, то она почти исчезала в сонном небесном пространстве.

Звук шагов послышался ближе. Мужчина был могучего сложения, но не быстр в движении: даже прихрамывая, Аркадий настигал его. На северной набережной тоже не было ступеней, но вблизи стадиона находился причал для летних экскурсионных судов.

Человек остановился перевести дух, оглянулся на Аркадия и двинулся дальше. Когда расстояние между ними сократилось еще больше, человек снова остановился и так властно поднял руку, что Аркадий помимо воли остановился. Лед, казалось, светился. Он разглядел коренастую фигуру в пальто и шапке. Лица не было видно. – Не подходи, – сказал мужчина по-русски.

Аркадий шагнул вперед и увидел ствол пистолета. Человек держал его обеими руками, как обычно учили сыщиков. Аркадий упал ничком на лед. Он не слышал выстрела, не видел вспышки, но позади него что-то звонко стукнулось о лед и мгновение спустя застучало по камням набережной.

Человек тяжело двинулся к противоположному берегу. У набережной Аркадий его нагнал. Стекавшая по камням вода превратилась в неровные скользкие наросты льда. И вот здесь, в тени моста, схватились два человека, сначала стоя, а потом упав на колени. У Аркадия нос был в крови, а у мужчины свалилась с головы шапка. Удар в грудь послал Аркадия на четвереньки. Его соперник поднялся на ноги. Аркадий получил два удара ногой по ребрам и напоследок сокрушительный удар ботинком по голове.

Когда он очнулся, человека не было. Аркадий сел и тут увидел, что держит в руке его шапку.

А над ним на фоне неба снова засверкали искры из-под колес. Небольшой фейерверк в честь маленькой победы.