Текст книги "Четвертый позвонок, или Мошенник поневоле"

Джерри поставил рекламное сооружение на парапет, ограждающий дорогу, оглянулся кругом и спихнул ненавистную обузу вниз, в неглубокий овраг. Затем он схватил Бобо за руку и сказал с облегчением:

– Колумб решил бы эту проблему точно так же.

Лицо психолога просветлело, и он почти закричал:

– Джерри! Ты великолепен! Ты освободил меня от давящего чувства. По правде говоря, я испытывал адские муки, волоча на себе эти тяжелые доспехи. Это была не первичная биологическая реакция, но сознательно благоприобретенная и очень осложненная эмоция, которая находилась в тесной связи с вытесненной деятельной тенденцией моей умственной жизни.

Джерри молчал, придумывая ответ. Широкая дорога влекла вперед. Время от времени они выставляли большие пальцы, но автомобили проносились мимо. Наконец одна старинная легковая машина, того же года рождения, что и Бобо, затормозила и остановилась, поравнявшись с ними. Из машины вышел плечистый мужчина средних лет, лицо которого покрывала борода золотоискателя.

– Куда, вы направляетесь? – спросил он бродяг.

– В Новый Париж, а то и дальше, если вам по пути, – ответил Бобо.

– Дальше не по пути, – сказал проезжий. – Откуда вы идете?

– Из Нью-Йорка.

Мужчина оглядел одежонку Бобо и Джерри, сунул руку за пазуху и, внезапно выхватив пистолет, проговорил сквозь зубы:

– Если вы задумали грабеж, то ошиблись, голубчики.

– Нет, что вы, сэр, – ответил Бобо с дрожью, – мы честные люди. Мы никому не делаем зла. Если вам будет угодно подвезти нас, всевышний вас благословит.

– Значит, у вас нет денег?

– Ни цента, сэр.

– А есть у вас какая-нибудь специальность?

– Мы профессора, сэр.

Мужчина спрятал пистолет за пазуху и сказал:

– Это объясняет все. Садитесь на заднее сиденье.

Доедете до Нового Парижа.

Машина со стуком и скрипом покатила. Джерри то и дело подскакивал от острых уколов в седалище, потому что пружины заднего сиденья были поломаны и сквозь протертую ткань обшивки высовывались их концы, точно острые стальные шилья.

– Сегодня в Новом Париже большой день, – проговорил водитель машины.

– Да, разумеется, – отозвался Бобо, готовый через минуту увидеть оживленную избирательную рекламу и толпы демонстрантов.

– Новый Париж – хороший город, – продолжал хозяин, – его жители – благочестивые люди.

– Республиканцы, не так ли?

– Да, конечно, и богобоязненные. В городе имеется шестнадцать церквей.

– А сколько жителей? – поинтересовался странствующий рыцарь психологии.

– Около шестисот человек. Немного меньше. Мы не терпим неправды.

Возникла минутная пауза, плодотворная, творческая пауза. Затем с переднего сиденья было передано важное сообщение:

– Все окрестные фермеры сегодня прибудут в Новый Париж. Это для нас большой день.

– Счастье, что сегодня такая прекрасная погода, – заметил Джерри.

– Погода не имеет никакого значения, – ответил водитель. – Только дух, дух Живого Бога.

– Ну, это несомненно! – сказал Бобо и совсем уже перестал бояться пистолета, спрятанного за пазухой у фермера. – Без духа невозможна никакая жизнь.

– Да, невозможна, – подтвердил водитель и, убавив немного скорость, продолжал: – Я слышал, в Нью-Йорке живут теперь очень грешно?

– Да…

– И там богу подносят кошачьи хвосты?

– Да…

– И люди служат только диаволу?

– Может быть…

– Значит, конец демократическому правительству! Ну, мы приехали. Я поставлю мою машину здесь. Митинг будет в центре города. Отсюда надо свернуть и – прямо на юг.

Джерри и Бобо вышли из машины и поблагодарили серьезного фермера, застраховавшегося от пожаров в будущей жизни.

Новый Париж был идеальный маленький городок, где люди больше слышали, чем видели, где никогда не принимали необеспеченных векселей и не меняли мнений, где богобоязненность была написана на бородах мужчин и на подолах женщин, которые не смели быть выше колен. Дамские чулки были изобретены во Франции в XII веке, но в Новом Париже их существование было замечено только тридцать лет назад. Новый Париж славился благочестием и хорошими сырами, которые жители городка, голландцы по происхождению, готовили для продажи на приходских благотворительных базарах и для дорожных завтраков своему духовному пастырю, постоянно разъезжающему по всей округе. В городе было только четыре кабака, которые закрывались в дни церковных праздников и во время выборов.

Наши бродяги пошли к центру города и были поражены царившей повсюду могильной тишиной. Ни уличных шествий, ни радиоавтомобилей, ни продавцов кока-колы. Немногочисленные магазины были закрыты, хотя день еще только начинал клониться к вечеру.

– Это мало похоже на Париж, – заметил Джерри.

– Потому-то город и называется Новый Париж, – ответил Бобо. – Жители, наверно, на митинге избирателей. Так и есть! Смотри!

На большой центральной площади собралось с полтысячи человек. Там были и молодые и постарше, и бородатые и безбородые, и красивые и обделенные красотой, здоровые и дышащие на ладан, зажиточные и неимущие, честные и рожденные стать юристами, почти неграмотные и малограмотные, а также множество людей с другими достойными свойствами. Но все они обладали одним общим качеством: они были благочестивы, боялись бога и еще больше боялись нового времени. Их автомобили несли с собою бодрый привет первых лет двадцатого столетия, а их серьезные лица напоминали о существовании катехизиса.

Джерри и Бобо подошли поближе. Какой-то мужчина указал им на большую груду книг в центре площади и сказал:

– Несите туда!

– Что мы должны туда нести? – спросил Бобо.

– Искажение библии, – сказал мужчина басом, и борода его затряслась.

Привыкшие к зигзагообразному ходу жизни, бродяги прошли на середину площади, куда все время подносили новые и новые экземпляры книги, которая была безусловным бестселлером мировой литературы. Богатые приносили по нескольку корешков, а те, кто кое-как сводит концы с концами, – по одному или по два. Наши бродяги заметили, что величайшая в мире груда книг содержала в себе не что иное, как недавно вышедший новый перевод библии, который, очевидно, глубоко потряс душевный покой местных жителей.

Когда книжная гора достигла высоты тридцати шести футов, на нее были направлены несколько струй бензина и керосина, после чего публику попросили немного раздаться.

– Вандализм, – прошептал Бобо на ухо Джерри. – Если рассматривать психологически, это – извращение на чувственной почве.

Почетный старейшина города, Питер Цвиккер, который на прошлогодних выборах получил 88 процентов всех поданных голосов, поднялся на трибуну, украшенную звездными флагами. Под мышкой у него было две библии: одна – изданная в 1794, и вторая – в 1952 году. После бурной овации мистер Цвиккер заговорил:

– Граждане! Вот у меня две библии. Смотрите! Одна из них – святая библия, а другая – искажение библии, изданное при правительстве Трумэна. Эту фальшивку теперь продают издевательски дешево, как и всякую другую низменную и безнравственную литературу. Издатель искаженной библии в своем предисловии коварно заявляет, что цель его – дать народу Америки библию, которая по языку была бы современной, а по внешнему виду – безупречной. Что касается внешности, то переплет книги – это всего лишь имитирующий кожу пластик, а не настоящая козлиная кожа, как было обещано в рекламе. Но эту подделку мы могли бы еще стерпеть, так как в ней нет ничего нового. Ведь демократическая партия всегда меняла свою кожу. Но текст книги! Это уже не язык Священного писания, а современный американский язык, который даже не является никаким языком. Нам не нужен в этой стране какой-то новый язык. Поэтому я и говорю, дорогие сограждане, что лучше бы он сгорел, этот современный язык! Пастор нашего прихода убежден, что новый перевод библии ведет человечество прямо в ад.

Мистер Цвиккер вынужден был прервать свою речь, потому что его мысли превратились внезапно во всеобщее мнение, которое проявило свою жизненную силу в ропоте толпы. Газетные фоторепортеры обступили трибуну, а магнитофоны последних известий жадно глотали общественное мнение. Мистер Цвиккер продолжал:

– Дорогие мои слушатели, мы не должны никого судить, не разобравшись. Поэтому я предлагаю вам исследовать и сравнить эти две книги. Напрягите ваш слух! Я прочту вам отрывок из настоящей библии, а затем продемонстрирую то же место в новом, грубо искаженном варианте. Итак, слушайте! Передо мною Песнь Соломонова, в которой Жених аллегорически восхваляет красоту причастия. Это читается так:

«…Се еси добра, ближняя моя, се еси добра; очи твои голубине, кроме замолчания твоего; власи твои яко стада козиц, яже открышася от Галаада. Зубы твои яко стада остриженных, яже изыдоша из купели, вся двоеплодны, и неродящия несть в них…»

Мистер Цвиккер закрыл книгу и открыл другую.

– Вы слышали, друзья мои, слова подлинного Святого писания. Можем ли мы отступиться, отречься от них? Но вот как говорят исказители:

«…Взгляни, моя любимая! Как ты прекрасна! Глаза твои, точно блестящие глаза газели, а мягкая коса – точно первая шерсть ягнят на склонах горы Галаадской. Белоснежный строй зубов твоих напоминает девственную чистоту новорожденных ягнят. Ни одного нет меж ними с изъяном…»

Мистер Цвиккер захлопнул книгу и возвысил голос:

– Не довольно ли? Вы слышали, как грубо правительство Трумэна исказило слово божие. А если я скажу еще, что, говоря о пресвятой деве, там используют слово «женщина», то, я полагаю, этого достаточно, чтобы засвидетельствовать, что искажение совершено. Однако, чтобы все-таки не случилось ошибки, я спрашиваю вас, жители Нового Парижа и окрестностей, найдется ли среди вас хоть один, кто с готовностью не предал бы огню всю эту омерзительную груду скверны?

Толпа молчала. «Вандализм», – шептал Бобо, но голос его не доносился дальше уха Джерри. Мистер Цвиккер оглядел толпу и воскликнул громче прежнего:

– Кто хочет служить диаволу, пусть скажет: «Я»!

Желающих не было. Мистер Цвиккер попытался еще более повысить голос:

– Кто хочет служить Всемогущему на Его собственном языке, пусть скажет «Огонь!»

Полтысячи ртов закричали что есть мочи:

– Огонь!

Мистер Цвиккер сошел неторопливыми шагами с трибуны, вынул из кармана зажигалку и пустил огонек. Политая керосином и бензином книжная груда вспыхнула и заполыхала, выбрасывая огромные языки пламени. Горожане стали расступаться, передние пятились, наступая на задних, и кольцо становилось шире, раздвигаемое грозной силой выпущенного на волю, дико пляшущего огня.

В это время на трибуну взбежал разгоряченный молодой человек, назвавший себя представителем Национального комитета по проверке библиотек. Он зачитал по бумаге следующую речь:

– Как представитель Комитета по проверке, я предлагаю, чтобы жители нашего уважаемого города сожгли заодно и всю остальную негодную литературу. Все произведения, переведенные с французского, немецкого, итальянского и русского языков, можно безотлагательно сжигать. Наша здоровая культура не нуждается в разных Моравиях, Анатолях Франсах, де Мопассанах, Львах Толстых, Гейне и тому подобных развратителях народа. Долой переводную литературу! Очистим наши дома и библиотеки нашей страны! Это будет лучшим протестом против той безнравственности, в которой правительство демократов упражнялось у нас вот уже два десятка лет.

Молодой человек сунул в карман свою бумажку и спустился с трибуны. Горожане начали расходиться. Одни пошли проверять свои книжные полки, другие переместились в бар Франка или в кабак «Три Короля». Но те, кто не имел ни домашней библиотеки, ни денег, чтобы подкрепиться глотком виски, остались наслаждаться общественным фейерверком. В числе последних оказался и гражданин вселенной Джерри Финн и бывший профессор психологии Борис Минвеген. Вскоре обнаружилось, что здесь были и демократы и либералы. Кто-то осмелился высказать свои мысли вслух:

– История повторяется. Новый Париж возвращается к средневековью.

Все обернулись, чтобы взглянуть на говорившего. Это оказался высокий бледный молодой человек, которому было, судя по виду, ближе к двадцати, чем к тридцати годам. Бобо подошел к нему и сказал, как знакомый:

– Психологически движущей силой всяких подобных действий являются влечения и привычки людей. Человеческие мнения складываются под воздействием иррациональных подсознательных факторов.

– Я верю в справедливость вашей точки зрения, – сказал молодой человек.

– Моя фамилия Вейнберг. Доктор Эрнст Вейнберг.

– Я профессор Борис Минвеген. Приятно с вами познакомиться, доктор.

– Судя по фамилии, вы, должно быть, немецкого происхождения?

– Вы совершено правы. Мои родители приехали в Америку из Гамбурга.

– А мои родители прибыли из Берлина. Мне было тогда полгода. Разрешите угостить вас бутылкой пива?

– Весьма охотно, доктор.

Бобо представил новому знакомому Джерри:

– Профессор Финн, преподаватель языков и хиропрактик.

– Из Шотландии, вероятно? – спросил Вейнберг.

– Нет, из Финляндии, – ответил Джерри.

– Очень интересно. А куда вы едете, господа?

– На запад, – ответил Бобо.

– Где ваша машина?

– Завод еще не сделал ее для нас, – усмехнулся Бобо.

– Хорошо, разрешите, я вас подвезу? Я постоянно живу в Детройте, а сюда заехал проведать родителей. Так поедем?

– В Детройт? – спросил Джерри.

– Нет, в кабак. Проедем несколько миль к западу – там в селении, именуемом Пайк Лэйк, есть уютное местечко, где можно спокойно побеседовать.

Они втроем уселись на переднем сиденье машины и покинули Новый Париж.

– Каким способом вы намерены двигаться на запад?

– При помощи ног и большого пальца, – ответил Бобо.

Водитель усмехнулся:

– Вы, стало быть, конкурируете со студентами?

– Только в отношении путешествий.

Мистер Вейнберг свернул на узкую побочную дорогу, по обе стороны которой щиты рекламировали исключительное пиво. Уютное местечко называлось «Маленькая Германия». Это был похожий на охотничий домик придорожный ресторан, принадлежавший какому-то американскому немцу. Когда Бобо узнал, что доктор Вейнберг – психолог и работает преподавателем прикладной психологии в заводской профессиональной школе при автомобильном заводе в Детройте, он сейчас же завел разговор о таких материях, от которых Джерри стало клонить ко сну. Он почувствовал себя брюзгливым собеседником, который в разговоре – как нищий на ярмарке. После пятой кружки он задремал, но это нисколько не помешало его товарищам по столу погрузиться в омуты гештальтпсихологии. Когда Джерри очнулся, очнулись и его приятели. Солнце уже давным-давно спрятало свою лампу, и все нормальные граждане отправились на покой. Несмотря на формальные возражения Бобо, доктор Вейнберг сам заплатил за угощение, пожелал новым знакомым счастливого пути и исчез.

– Что мы будем делать теперь? – беспомощно спросил Джерри.

Бобо пожал плечами.

– Не имею ни малейшего понятия. Во всяком случае, он оказался хорошим парнем. Мы совершенно сошлись с ним на том мнении, что при классификации учеников по степени умственного развития необходимо учитывать кривую Гаусса…

– Борис! – закричал Джерри сонно и раздраженно. – Кривая Гаусса нас не вывезет.

– Что за чушь! Неужели ты действительно будешь утверждать, что определение умственных способностей не является важным вспомогательным средством современной прикладной психологии? Утверждаешь ли ты, что…

– Я утверждаю, что ты сошел с ума? – перебил его Джерри.

Бобо приподнял очки, разгреб свою взъерошенную шевелюру и грустно покачал головой.

– Ты пьян, Джерри.

– Я трезвее тебя. Если ты по кривой Гаусса укажешь, где мы найдем ночлег, тогда твоя ученость не пройдет даром.

Бобо сделался серьезным. Он не нашел другого выхода, как просить милостыню. Поднявшись из-за стола, он направился к толстому хозяину «Маленькой Германии» для переговоров. Через минуту он вернулся и спокойно сказал:

– Дело в шляпе. В гараже у хозяина найдется место, чтобы переночевать. Но прежде чем отойти ко сну, мы должны вымыть полы и починить парочку поломанных стульев. Словом, задания сугубо утилитарные, но в то же время психологически интересные.

16. ДЖЕРРИ И БОБО СПАСАЮТСЯ ОТ МЕТЕЛИ И СТАНОВЯТСЯ УЧИТЕЛЯМИ

В середине ноября наши странники медленно и усердно вычерчивали своими ногами карту дорог штата Огайо. Им везло, как висельникам. Чем более жалкий вид приобретали их костюмы, тем меньше помогали им большие пальцы. В течение полутора недель только одну ночь спали они в кровати: в какой-то ночлежке Армии спасения. И вот они приблизились к городу Пэйнсвиллю. Ветер починил свои мехи и теперь дул прямо из Канады. Тонкая снежная накидка покрыла однообразную необитаемую равнину. Проносящиеся машины фыркали клубами колючего, морозного снега в лица путников, покрытые синеватым румянцем. Джерри тер свои руки цвета печенки и с жалостью глядел на товарища, огромную шевелюру которого трепало ветром, как сноп на шесте. Бобо уже два дня был удивительно молчалив и тих. Он простудился, схватил страшный насморк. Глаза его были красны и беспрестанно слезились. Низ носа и губы покрылись струпьями, и он вновь и вновь подтверждал, что самый сильный голос у человека рождается в носу: между переносицей и ноздревыми отверстиями. Шли они медленно, казалось, по дюйму в час. На длинном лесном перегоне они встретили одного вольного бродягу, который направлялся в Толедо. Это был краснолицый крепкий мужчина средних лет. Он сказал, что сделался «хобо» уже тридцать лет назад. У него был опыт и большое знание дела, и потому он каждую реплику кончал словами:

– Трудности мне неведомы.

Он дал товарищам по скитаниям полезные советы профессионала:

– Пэйнсвилль – паршивое место. Четырнадцать тысяч жителей. Не стоит застревать там надолго. Вам надо попасть в Кливленд. Там трудностей не существует.

Он положил в рот жевательного табаку и держался так, словно ни в чем не испытывал недостатка.

– Нет ли у тебя, сосед, хоть одной лишней монетки? – спросил Бобо.

– Я не женат на деньгах, – ответил мужчина гордо. – Хотите жевательного табаку?..

– Спасибо. Не употребляю.

– А, может, приятель?

– Спасибо, я тоже, – сказал Джерри.

– Больше ничем угостить не могу.

Незнакомец двинулся дальше, снова горячо порекомендовав Кливленд:

– Там можно пробыть и подольше – роскошная деревня!

Джерри и Бобо побрели к Пэйнсвиллю. Пролетающие мимо автомобилисты не обращали внимания на их поднятые большие пальцы. Надо было идти пешком.

Ветер крепчал. Он налетал и рвал одежду впереди и сзади. Сухой снег вертелся бешеными вихрями, то и дело взвиваясь высокими столбами к небу. Тут и там, преграждая путь, вырастали сугробы высотой с оленя.

Бобо начал выбиваться из сил. Он тяжело дышал, несколько раз падал и снова шел, шатаясь. Неудержимая метель забила снегом его волосы, которые стали похожи на большую кипу спутанной шерсти.

– Нам надо где-нибудь укрыться, – воскликнул он, доходя уже почти до отчаяния, с шумом высморкался и присел на сугроб. – Конец мой приходит.

– До Пэйнсвилля еще миль десять, – ответил Джерри.

– Не слышу, что ты говоришь. Подойди поближе!

– Вставай! Надо спешить.

– Я немножко отдохну.

– Нас занесет снегом. Пойдем! Пойдем скорее!

Джерри помог товарищу встать на ноги. Буря все набирала силы. Между землей и небом уже не оставалось ни малейшего просвета. Казалось, будто дорожные кюветы поднялись вертикально к небу. Мир потемнел и потерял привычные очертания.

В глазах Бобо появился жаркий, лихорадочный блеск. Он был физически слабее Джерри и потому инстинктивно хватался за руку товарища. Вдруг они чуть не стукнулись лбами об оставленный у дороги автомобиль, наполовину занесенный снегом. Вскоре показался другой, за ним третий – целая вереница автомобилей, чем дальше, тем гуще. Владельцы машин, очевидно, отправились искать убежища где-то поблизости, отдав свои машины во власть стихии.

– Отдохнем немного, – предложил Бобо.

– Лучше идти.

– Не могу больше.

– Напряги свою волю. Как делаю я.

Бобо сел возле засыпанного снегом автомобиля и стал протирать обледеневшие стекла очков.

– Воля ничего не дает, – сказал он устало. – С точки зрения психологии воля вовсе не является способностью души. Это одна лишь абстракция.

– Пусть она будет чем угодно, только здесь мы оставаться не можем. Здесь для нас – снежная могила. Идем сейчас же!

– Нет, погоди. Ты, наверно, не понял, что я сказал. Я не утверждаю, что в понятии воли не имеется известного основания, опирающегося на опыт, которое мы называем волевой деятельностью. Но речь идет не об этом, а об определенной рефлекторной деятельности, которая не имеет ничего общего с волевой жизнью. Ходьба представляет собой лишь небольшую серию рефлекторных движений, возникающих автоматически, помимо воли…

Джерри сложил обе ладони рупором и закричал:

– Перестань! Надо идти.

– Я не расслышал, что ты сказал.

Джерри, по колено в снегу, подошел к Бобо вплотную и повысил голос:

– Ты сумасшедший! Безмозглый человек! Неужели ты не понимаешь, что мы замерзнем в снегу?

Схватив Бобо под мышки, он с силой поднял его на ноги.

– Я, наверное, устал не меньше тебя, – сказал Джерри примирительно, – но, несмотря на это, надо идти.

– Об усталости не стоит спорить…

Они пошли дальше, и через некоторое время вереница застрявших в снегу автомобилей осталась позади. Среди тьмы забрезжил тусклый свет.

– Дом! – воскликнул Джерри.

– Наверное, какая-нибудь автомобильная станция.

– Это ресторан.

– А далеко?..

– Совсем рядом. Разве не видишь? Вон, слева.

Сквозь плотную снежную завесу просвечивала вывеска ресторана «Золотая тарелка». Еще несколько шагов, и они были у двери, над которой сияли неоновые буквы: «Пиво, вина, котлеты».

– Нам повезло, – сказал Бобо.

– Теперь наедимся и напьемся.

– У нас нет денег, – вздохнул Бобо.

– Заплатим психологией…

Очередной порыв бури распахнул дверь и втолкнул путников в маленький зал, из которого им навстречу хлынула приятная волна тепла и щекочущих ноздри запахов. Автоматический проигрыватель приветствовал вошедших модной песенкой Эдди Фишера «Милая, милая, милая». За буфетной стойкой хлопотала супружеская чета итальянского происхождения, которая приняла вошедших странников, как желанных гостей. Обстановка была располагающая и непринужденная. Это был непритязательно уютный ресторанчик, посетители которого никогда не надевали чужого пальто или шляпы вместо своих. Они заходили лишь на минутку, чтобы насладиться чашечкой кофе и на пять центов

– граммофонной музыкой. Но сейчас они никуда не спешили. Разыгравшаяся снаружи свирепая метель заставила их сбиться в кучу, и через минуту они были уже как одна семья. Каждый о каждом знал все основное: семейное положение, взгляды и марку автомобиля.

– Какая у вас машина? – спросил хозяин «Золотой тарелки» у Бобо.

– Кадиллак, – поспешно ответил Джерри, так как боялся, что психолог в горячке начнет опять лекцию о пользе и значении физического движения.

– Это хорошая марка, – сказал хозяин.

– И дорогая, – добавил Джерри.

– Очень дорогая. Наш брат не может и мечтать о такой машине. У меня форд. Что господа прикажут подать?

– Портвейна, – сказал Бобо. – Это согревает. Но… Погодите минуточку.

– Бобо наклонился над стойкой поближе к уху хозяина и продолжал шепотом:

– Мы бы также охотно съели что-нибудь, но у нас случайно нет с собою денег.

– Неужели совсем нет? – осведомился хозяин.

– Ни цента.

– А у вас? – спросил хозяин у Джерри.

– То же самое: ни цента. Я забыл мою чековую книжку в машине.

– Хорошо ли вы заперли дверцы машины?

– Конечно. Но я уронил ключи в снег.

Хозяин провел короткое совещание со своей женой и вернулся к гостям, покачивая головой.

– В долг угостить не можем. Очень сожалею.

Настроение Джерри померкло, но Бобо, казалось, наслаждался теплом и ароматами ресторана. Вскоре он подсел за какой-то маленький столик в углу и начал заводить знакомство с проезжими, спасающимися от метели. Джерри отправился к другому концу буфетной стойки и, бросая горящие взгляды на хозяйку ресторана, завел флирт в расчете на ужин.

– Ужасная погода, не правда ли, миссис Компотти?

– Совершенно кошмарная. По радио сказали, что движение прекращается во всем штате Огайо.

– У вас очень миленький ресторан, миссис Компотти.

– Пора бы сделать ремонт. Но где уж нам, старикам, управиться!

– Ну, вам ли говорить о старости, миссис Компотти! Вы двигаетесь еще совсем как молоденькая девушка.

– Да, может быть… Только ноги у меня совсем плохи.

– Неужели? Так вам надо обратиться к врачу.

– Не поможет, я думаю.

– Я уверен, что поможет. Боли в ногах могут происходить из-за спины. Неправильное положение позвонков вызывает ущемление центральной нервной системы.

– Спина у меня тоже болит.

– Видите, я угадал. Я заметил это по вашей походке, миссис Компотти. У вас, по всей вероятности, была вначале легкая хондрома, из-за которой с течением времени образовалась саркома. Появляющуюся на скелете остеосаркому очень легко распознать. Вам надо непременно обратиться к врачу.

Дородная хозяйка гостиницы обеспокоенно слушала диковинные слова гостя и наконец спросила:

– Сударь, вы, наверно, доктор?

– Вы правы, миссис Компотти. Я специалист по лечению спины.

Миссис Компотти быстро направилась к грозному строю бутылок, наполнила бокал и спросила с любезной улыбкой:

– Вы ведь заказывали портвейн?

– Да, миссис Компотти. У вас еще может оказаться туморес медулле спиналис.

– Нет… Я не думаю, чтобы у меня было что-нибудь такое. Ведь это болезнь, доктор, – то, что вы назвали?

– Да, разумеется. Это часто принимают за ишиас. Область болевых ощущений зависит от того, на какие нервные пути давят наросты и опухоли. Вам непременно надо исследоваться, миссис Компотти.

– Да, возможно… возможно… Это было бы хорошо. Разрешите предложить вам еще бокальчик?

– Да, благодарю вас.

Джерри посмотрел туда, где сидел его приятель, и почувствовал удовлетворение: Бобо пил пиво с каким-то пожилым господином и докладывал о психологических и социальных причинах детской преступности. За окнами было уже так темно, что фотографы могли бы на улице проявлять свои негативы, хотя часы показывали только четверть шестого.

Миссис Компотти оставила Джерри наслаждаться портвейном, а сама пошла шептаться о чем-то с мужем. Через минуту секретный шепот перешел в громкий диалог.

– Попроси ты, – говорила миссис Компотти.

– Нет, зачем же я, проси ты сама, – отвечал мистер Компотти.

– Я не могу, мне неловко.

– Попроси, и все. Ты лучше сумеешь объяснить.

– Нет, сначала ты должен ему сказать…

– Не будь ребенком, Аделина. Это же естественное дело.

– Да, но… Нет, ты должен с ним договориться.

– Я не…

Тут жена вперила в мистера Компотти требовательный взгляд и заговорила, с силой напирая на каждое слово:

– Артуро! Ты слышал, что я сказала? Ты договоришься – и все.

– О'кэй, Аделина, – ответил муж покорно, вытер руки передником и не спеша подошел к Джерри.

– Какая досада, что вы потеряли ключ от машины, – сказал мистер Компотти.

– Я? – оторопел Джерри, у которого ложь была всегда поспешной и недолговечной. Бобо называл такую вынужденную ложь своего друга «психологическим коротким замыканием».

– Да, вы ведь уронили ключи в снег.

– В самом деле. Угораздило же меня! А я уже забыл об этом.

– Но все-таки хорошо, что вы заперли дверь.

– Дверь?

– Дверь вашей машины, сэр.

– Совершенно верно. Да, это действительно хорошо.

Джерри быстро опорожнил бокал и начал старательно протирать очки.

– У вас, доктор, такая шикарная машина, – продолжал хозяин «Золотой тарелки».

– Да… Очень элегантная.

– Такую машину можно купить только на докторские доходы.

– Конечно… Совершенно верно…

– У вас, доктор, очень высокая такса?

– Когда как… Когда как…

Беседа прервалась на мгновение. Мистер Компотти схватил с полки бутылку вина и наполнил бокал Джерри.

– Пожалуйста, доктор.

– Благодарю вас! У вас хорошее вино.

– Это французское. Калифорнийское вино – совсем не тот шик.

– Да, конечно.

Хозяин ресторана огляделся вокруг и перешел на шепот:

– У меня к вам небольшое дело, доктор.

Джерри вздрогнул.

– Да?

– Или, вернее, у моей жены. Собственно, она велела спросить… Собственно, если бы вы могли, доктор, и если это вообще удобно… И если, конечно, это не будет стоить слишком дорого…

Джерри понял теперь, о чем идет речь, и ему показалось, что он уже откусывает краешек котлеты.

– Да, мистер Компотти, – сказал он спокойно. – Судя по походке вашей жены, у нее, вероятно, что-то не в порядке со спиной. Дело в том, однако, что я не имею официального разрешения заниматься практикой где-либо, кроме Нью-Йорка. Принимая во внимание, что случай этот серьезного рода, я осмелюсь сделать отступление. Но платы я, разумеется, взять не могу. Вы, конечно, можете восполнить это как-нибудь иначе. Ну, хотя бы предложив легкий ужин мне и моему товарищу. Или что-нибудь в этом роде.

– О'кэй, доктор, о'кэй! – воскликнул мистер Компотти. – Так, может быть, сейчас?

– Я всегда готов оказать помощь больным, – сказал Джерри с холодной торжественностью.

И случилось так, как говорится в пословице: кто просит милостыню на языке страны, тот не умрет с голоду. Профессор Финн отправился размеренными шагами на второй этаж, где у господ Компотти была хорошо обставленная квартира, и принялся исследовать хозяйкины позвонки. У миссис Компотти была чрезвычайно полная спина с очень нежной кожей, живо напоминавшая картины эпохи Ренессанса. Мистер Компотти не решился вернуться вниз к своим клиентам, а остался наблюдать за процедурой.

– Здесь! – воскликнул наконец профессор Финн, почувствовав подлинное счастье искателя. – Четвертый позвонок, считая снизу. Больно?

– О да… Очень…

– Ничего, потерпи, Аделина, – сказал одобрительно супруг. – Я же давно советовал тебе пойти к доктору?..

– А здесь? – спросил хиропрактик.

– Ой, да!.. И здесь…

– Ничего, Аделина, – повторил муж.

Исследовав каждый позвонок, Джерри начал ритмическими движениями разминать спину больной. Руки мистера Компотти сжались в кулаки, и он стал тихо ругаться по-итальянски. Больная героически сносила пытку. В муках она поведала доктору, что родила четверых здоровых детей – без помощи врача или акушерки – и что в молодости она носила мешки с мукой весом до двухсот фунтов и копала клейкую красную глину под фундамент этого дома. Повесть миссис Компотти помогла Джерри в уточнении диагноза.

– Это объясняет все, миссис Компотти. Когда-то вы вывихнули себе спину, и у позвонков образовались хрящевые опухоли.

– Скорее всего, – сказала больная, – я нажила эту болезнь еще раньше – когда я была в цирке.

– Так вы и в цирке работали?

– Четыре года. Но это было давно.

– Вы были танцовщицей?

– Нет, я занималась борьбой и поднятием тяжестей. Но с той поры прошло уже много лет.

Мистер Компотти повернулся к ним спиной и захихикал:

– Аделина – танцовщицей…

Джерри взглянул на мышцы рук и спины пациентки и очень хорошо понял, в чьих руках находились бразды правления маленького ресторана. Размяв еще несколько раз спину немолодой амазонки, Джерри посоветовал больной обзавестись прежде всего лечебными средствами: грелкой и бильярдным шаром. Миссис Компотти была весьма счастлива, так как и то и другое уже имелось в доме. Джерри вытер со лба пот и деликатно повернулся спиной к пациентке, которая почувствовала такую бодрость, что стала одеваться, тихонько напевая.