Текст книги "Сидим, курим…"

Мария Царева
Сидим, курим…

Я ненавижу этот город почти так же сильно, как и люблю.

Ненавижу смердящие бензином автопробки, надменные лица красавиц в дорогих туфлях. Жару, оставляющую трещинки на асфальте и веснушки на плечах, московский ледяной февраль, хватающий за нос железной клешней. «Хаммеры», паркующиеся так, словно они лунные вездеходы – то есть одни на всей планете, а прохожие, убого протискивающиеся мимо, – так, не в счет… Дешевые сетевые харчевни, от которых за версту разит прогорклым подсолнечным маслом. Пьяных приставал. Малолетних уличных попрошаек, которые бесцеремонно суют под нос изъеденные диатезом руки. Дорожную соль, с азартом голодного хищника впивающуюся в лучшие сапоги. Продавщиц дорогих бутиков, которые смотрят так, словно от тебя пахнет какашками, – всего лишь из-за грошовых мокасин. Свою депрессию – но об этом немного позже.

Я люблю стойкую, как духи «Красная Москва», романтику Бульварного кольца – вроде бы время летит, как атлет на олимпиаде, город меняется, а оно остается все тем же. Люблю тополиный пух, щекочущими снежинками оседающий на асфальт. Студентов, хлещущих пиво на пыльной траве. Принцесс, которые умеют выходить из автомобиля, правильно сдвинув колени и ни разу не сверкнув трусами. Суши-бары, пабы, где беснуются экспаты, шокирующие новшества вроде молекулярной кухни (в очередной раз доказывающие, что силой сарафанного fashion-радио в ранг высокой моды можно возвести любую ерунду). Любовников, которые выходят на лестничную клетку покурить и больше никогда не возвращаются. Полыхающую разноцветной иллюминацией Тверскую. Воробьевы горы в дождь. Вечную занозу в сердце, судьбу мою – Арбат. Впрочем, об этом тоже потом.

Сидим, курим…

О чем могут говорить три девушки, уединившиеся в приарбатском скверике ради совместного смакования ментоловых сигарет (курение заменяло нам lunch)?

Случайные прохожие мужского пола, бросив мимолетный, в меру заинтересованный взгляд на нас, сблизивших головы и заговорщицки перехихикивающихся, наверняка думали, что речь идет:

1) об острой нехватке крепких пенисов на душу жаждущих любви женщин;

2) о гадких характерах и матримониальной нерешительности тех обладателей пенисов, которых мы называли бойфрендами;

3) о прославленных обладателях пенисов вроде Бреда Питта и Майкла Дугласа (и в этом же контексте о сучьей природе Анджелины Джоли и Перчинки «Posh»).

Мужчины вообще отводят своим пенисам слишком много ментальных сил – это заметил еще старина Фрейд.

Каково же было бы их удивление, если бы они узнали, что три эффектные девицы расслабленно беседуют:

1) о чертовых химчистках, которые портят дубленки и свитера, а потом не желают возвращать деньги, прикрываясь жалким аргументом «а так и было»;

2) о деньгах, которые чем-то напоминают хамоватых родственников из Одессы, свалившихся как снег на голову и ушедших по-английски, оставив легкое ощущение недоумения;

3) о любви – вернее, ее отсутствии, которое кажется обнадеживающим, когда тебе двадцать, но по мере приближения тридцатилетия начинает небольно, как заживающая мозоль, беспокоить;

4) ну и факультативно о моей (куда же без нее!) депрессии.

Наша дружба вписана в совершенную геометрическую форму равностороннего треугольника. Нас трое, и в отношениях царит гармония коммунистического равенства. Никто не отдает никому предпочтения, никто не перешептывается ни у кого за спиной.

Мы настолько разные, что даже непонятно, как умудряемся оставаться вместе вот уже не первый год в московской сутолоке, порой расшвыривающей в противоположные стороны даже самых близких людей. Пожалуй, Арбат и есть наше объединяющее звено.

Я работаю на Арбате. Ничего особенного – потрепанный складной стульчик, мольберт, перепачканные грифелем пальцы. Не угодно ли портрет, мадам? Я непрофессиональная художница. Когда-то пробовала поступать в Суриковку – провалилась два раза подряд. Зато мой талант превращать молниеносно намалеванные черточки в узнаваемые лица помогает не умереть с голоду. В лучшие дни у меня бывает до десяти клиентов, и я беру по триста пятьдесят рублей с каждого.

Len'a (crazy) с некоторых пор на Арбате живет. Вернее, в Плотниковом переулке живет некий богатенький буратино (хотя телосложением он больше похож на Винни-Пуха, мы называем его Пупсиком), которого угораздило запасть на ее креветочно-жилистые красоты. А познакомились мы, когда она была типичным арбатским персонажем с вечно хмельными глазами и босыми грязными пятками. Таких чудиков на Арбате навалом, особенно летом, – с гитарами наперевес они мирно сидят на асфальте, спиной привалившись к стене, и мурлычут себе под нос какую-то ересь, время от времени протяжно выпрашивая у кого-нибудь десятирублевку.

Марина приходит сюда в студию, к некоему фотографу-порнографу, который ее протежирует в мире продающейся красоты. Наша Марина – порнозвезда, но это тоже отдельная история.

Уличная художница, богатая содержанка с мрачным маргинальным прошлым и порноактриса – неслабый триумвират?

Что еще сказать?

Мне двадцать пять лет, и с некоторых пор у меня хроническая депрессия.

На месте нашего президента я бы давно ввела государственный налог на редкие имена. Хочешь назвать своего отпрыска Мефодием или Дездемоной – пожалуйста. Только будь добр, безумец, оплати свою прихоть в кассе. Может быть, материальный фактор заставит тебя, оригинал с наклонностями к моральному садизму, призадуматься. И еще один маленький человек будет спасен от неизбежной участи паршивой овцы, над которой с детства все в лучшем случае безобидно посмеиваются.

Родители назвали меня Аглаей. Гланя, Глаша – почему-то мне с самого детства было неудобно озвучивать собственное имя. Первая учительница спросила, как меня зовут, я бодро и звонко соврала: Таня. Долгое время меня так и называли, афера открылась на родительском собрании. В тот вечер родители долго со мной разговаривали – в папином монологе доминировало непонятное мне слово «инакомыслие». С возрастом я все-таки усвоила, что они тогда имели в виду: мне стоит гордиться тем, что я не такая, как все – Даша, Маша или Юлечка, – само имя, как магический талисман, намекало: я особенная.

Может быть, поэтому из меня и вырос типичный городской фрик. Если бы в паспорте моем значилось тривиальное «Мария» или «Татьяна», то, возможно, моя судьба сложилась бы несколько иначе – вдруг я стала бы нежной тургеневской барышней, любительницей тугих кудельков у лба и белых шляпок в солнечную погоду? Но нет – на моей голове вечный хаос (которому я вот уже много лет тщетно пытаюсь придать видимость нарочитого художественного беспорядка), я ношу простые льняные платья, домотканые рубахи, шали крупной вязки и длинные янтарные бусы – все это покупаю со скидками у арбатских старух. Зимой – толстые вельветовые штаны, свитера грубой вязки и обычные валенки, которые я собственноручно расшила бисером, блестками и разноцветным стеклярусом. Расчесанные на прямой пробор волосы ни разу не удостоились знакомства с краской.

Моя мать – бизнес-леди с отточенной в «Жак Дессанж» стрижкой и трехсотдолларовых туфлях – говорит, что я похожа на хиппи. А я не против…

Честно говоря, не знаю, когда белесая апатия окутала меня своими пуховыми крыльями. Скорее всего, произошло это не в какой-то конкретный момент – хитрая депрессия потихонечку, семенящими старушачьими шажочками отвоевывала мое пространство – до тех пор пока не разрослась вьюнком, который ничем не вывести…

Сидим, курим…

– Влюбиться бы мне, – говорю.

– Это еще зачем? – не понимает Марина, уже давно воспринимающая мужчин сквозь призму профессионально дозированных «оооох» и «ахххх».

Марина – классическая красавица. Такая красавица, что, глядя на нее, захватывает дух (ну или хочется повеситься на собственных чулках – в зависимости от половой принадлежности и крепости нервов любующегося). У нее нет подруг, кроме нас. У таких женщин по закону природы подруг быть не может. Ей повезло, что я пофигистка, a Len'a (crazy) влюблена в саму себя настолько искренне и взаимно, что давно утратила досадную женскую способность к адекватному сравниванию.

– А у Глаши депрессия, – щурится Лена, – ей кажется, никто ее не понимает.

– Ну что ты сразу… – досадливо морщусь я, – скорее, это апатия. В моей жизни уже давно ничего не происходит.

– А чего ты хочешь? – удивилась Маринка. По-моему, из нас ты единственная лишена амбиций.

– В социальном плане – возможно. Но когда я три года назад с огромнейшим скандалом уходила из дому, – при этих воспоминаниях я всегда мрачнею и так заметно, что, по словам окружающих, словно старею на десять лет, – тогда мне казалось, что впереди – полнокровная жизнь! Viva свобода и независимость! Примерно тогда же я познакомилась с вами… И все это было так необычно, так весело! А потом прошло время, но ничего не изменилось.

– Может быть, тебе пропить курс витаминчиков? – проявляет заботу Марина.

– Может быть, это первые ласточки старости? – осеняет меня.

– Ага, в двадцать пять лет, – фыркает Лена, – еще скажи про то, что вчера заметила морщинку, ну или там про целлюлит. И я перестану с тобой общаться.

– Значит, влюбиться хочешь, – задумчиво повторила Марина.

– А то, – я осторожно сбила пепел кончиком ногтя, – лучший курс витаминчиков – это хороший секс с человеком, который хоть немножко тебя волнует. А у меня уже полгода нет никого. Товарищ, с которым познакомилась в пельменной «Моня», не в счет. Во-первых, наутро безо всяких объяснений исчез. А во-вторых, он слишком много пил, чтобы я хоть немного об этой утрате сожалела.

Правило городского выживания № 1: если ты не помнишь имени мужчины, с которым переспала, значит, никакого мужчины и вовсе не было.

– Хорошо, что не спер ничего, – тоненько хихикнула Len'a (crazy), – а то вот одна моя знакомая на прошлой неделе подцепила в «Галерее» мужика, с виду очень даже ничего. Привезла его к себе, на тайную квартиру, которую втихаря от своего мужика снимает. Знаешь, такая огромная хата с выходом на крышу. Кстати, крыша там тоже выкуплена и на ней построена беседка – такая красота: белоснежные норковые шкуры, позолоченные лавочки. Но не суть важно. Развлеклись они, значит, по полной программе. Он ей дал какую-то таблетку – у нее чуть ли не из ушей пар шел от возбуждения. Какой-то более усовершенствованный вариант «Виагры», ему из Токио привезли. А потом она вырубилась так, что пошевелиться не могла. Наутро очнулась, обнаружила, что все ценные вещи куда-то запропастились. И норковые шкуры, и ее драгоценности, и бутылки из домашнего бара. А там, между прочим, был коньяк стоимостью четыре тысячи долларов. Даже сапоги ее спер, представляете?! Сапоги! Впрочем, вам не понять.

Len'a (crazy) в последнее время часто бывает бестактна. Ее демонстративное выпячивание богатства обосновано вовсе не стервозностью или желанием нас унизить. Просто богатство это (вместе с любовником по прозвищу Пупсик) свалилось на ее коротко стриженную голову так внезапно, что она не успела на него нарадоваться, поэтому мы на нее не обижаемся.

Len'a (crazy) – вовсе не сноб, косо поглядывающий на тех, кто искренне считает «Советское» шампанское напитком богов и покупает обувь на распродаже в магазине «Ж». Просто она еще не успела освоиться в неожиданно обрушившемся на ее голову мире богатства и вседозволенности.

Всего четыре месяца назад она и сама не могла представить – каково это, иметь собственную крышу, устланную норковыми шкурами, и небрежно хранить в домашнем баре коньяк, который стоит дороже лучших образцов отечественной автопромышленности. А потом познакомилась где-то со своим Пупсиком (до сих пор не могу запомнить, как его зовут), и пошло-поехало. Сначала она с бешеными глазами рассказывала нам, как для обновления гардероба ее водили в бутик, где один паршивый шарфик стоил больше трех сотен евро. А потом ничего, привыкла.

– Если ты, Глашка, влюбиться хочешь, поехали в субботу со мной. Один друг Пупсика устраивает в своем загородном доме огромную вечеринку. Будет много холостых мужчин, все – олигархи или почти олигархи.

– Лучше я стриптизера куплю.

– Ну и дурочка. Лучшее лекарство от депрессии – поход к Tiffany с кем-нибудь щедрым и влюбленным.

– А я бы съездила, – вдруг заинтересованно вмешалась Марина, – вдруг и в меня кто-нибудь влюбится, что я, хуже Глашки? Правда, в субботу у меня должна быть съемка…

– Успеешь еще в своей порнушке насниматься, – решительно перебила Лена. – Ya, ya, das ist fantastisch! Ox, девчонки, как бы мне хотелось, чтобы вы тоже… – она вздохнула, – тоже нашли себе… мммм… покровителей. Тогда мы бы вместе ходили по магазинам, переезжали из рестика в рестик и путешествовали…

Так и было решено – завтрашним вечером Len'a (crazy) попробует сделать из нас с Маринкой спутниц олигархов. Ну а пока…

Не знаю, наверное, за подруг, выгодно продавших свою свежую сексуальность заинтересованным богачам, принято радоваться от всей души. Но мне Ленку почему-то жалко. Помню, как несколько месяцев назад она торжественно сообщила нам эту новость: «Девчонки, кажется, я нашла мужчину своей мечты!» Мы думали, что это какой-нибудь очередной хиппующий поэт с труднопроизносимым псевдонимом, опытом отсидки за хранение марихуаны и глубокими, грустными глазами. И мы визжали, радуясь и предвкушая подробности. А Ленка посмотрела на нас как-то странно и протянула фотографию – у нее даже не нашлось слов.

На снимке был «мужчина мечты» – низкорослый лысеющий тип не первой молодости, с гордо выпяченным животиком пивного происхождения, лопнувшими сизыми сосудами на рыхлом носу и брежневскими бровями.

«Я все понимаю, всем молчать!» – резко скомандовала Лена, и мы принялись послушно ее поздравлять.

С тех пор прошло три месяца – впрочем, Лена мерила реальность не календарными днями, а преподнесенными ей дарами. Так и говорила: «Я позволила ему первый поцелуй спустя колечко, подвеску и норковый полушубок… А потом миновало еще три похода в ЦУМ, сшитое на заказ вечернее платье и босоножки Gucci – вот тогда я решила, что пора ему отдаться…»

Я все ждала – ну когда же ей надоест играть в евроремонтную давалку? Но летели дни, недели, месяцы, а Ленка и вовсе переехала к своему «мужчине мечты».

В загородный особняк олигархического приятеля Пупсика мы были приглашены к половине девятого.

Стоило мне увидеть разодетую Марину (сапоги-чулки из красного бархата, короткое платье с щедрым вырезом на спине, пушистый шарфик из страусиных перьев), как я поняла, что:

а) во флирт-поединке с олигархами у меня нет против нее ни единого шанса;

б) у нее, в свою очередь, нет ни единого шанса влюбить в себя кого-нибудь из них, потому что респектабельные мужчины не любят связываться с дамами, которые одеты, как звезды кордебалета трансвеститов.

Она была красива той отчаянной красотой, от которой замирает дыхание, убыстряется ток артериальной крови, а в голове снулыми черепахами начинают ворочаться нелицеприятные мысли, какой пластический хирург сотворил это совершенство и сколько это стоило. Красива и нелепа – нелепа до безобразия!

– Ну, как я выгляжу? – Настроение ее было приподнятым, Маринка уткнула кулаки в худосочные бока и покрутилась передо мной, как исполнительница роли снежинки на детсадовском утреннике.

– Э-э-э… – только и смогла протянуть я.

– И я того же мнения, – проигнорировав панику в моих глазах, Маринка поправила и без того идеальную прическу, – ну что, вперед, городские воительницы? Возьмем их штурмом, вырвем их сердца! Что-то мне подсказывает, что сегодняшним вечером в Москве уменьшится количество холостых олигархов.

Что-то мне подсказывало, что нас ожидает катастрофа. И предчувствие меня не обмануло.

Len'a (crazy) милостиво прислала за нами водителя своего Пупсика. Всегда предупредительный с нею, он почему-то решил, что мы прилетели на этот праздник жизни с планеты обслуживающего персонала, а значит, с нами можно общаться по-свойски. Всю дорогу он травил анекдоты, при этом норовя ткнуть Маринку, сидящую рядом с ним, пальцем под ребра. Анекдоты были либо бородатыми, как Карл Маркс, либо, по всей видимости, найденными на сайте porno.ru – с юмором ниже пояса и изобилием матерной лексики. Сначала мы старались держаться вежливо – изо всех сил улыбались и даже послушно посмеивались в тех местах, когда он замолкал и выжидательно на нас смотрел. Но наша покладистость стала катализатором, пробудившим ото сна наглость высшей категории.

Водитель поелозил широкой ладонью по Маринкиному колену, влажно сверкнул глазами и выдал:

– Девчонки, я знаю отличную сауну – в самом центре, на Тургеневской. Подтягивайтесь завтра, а? Я друга своего возьму, расслабимся.

Этого я вынести уже не могла. Пока более интеллигентная Марина краснела всеми видимыми из-под платья частями тела, я перегнулась вперед и строго попросила балагура угомониться, пригрозив неопределенными «проблемами». После чего мне было сообщено, что я «сука, завидующая более красивой подруге», а Маринке – что она «зажравшаяся сука, которую ждет одинокая старость».

Оставшуюся часть пути мы ехали молча.

Особняк, к которому нас доставили, был больше похож на сказочный дворец. Затерявшийся в высоких соснах, он был построен в стилистике средневекового замка. Состаренный кирпич, устремленные к рваным тучам башенки, узкие балконы, каменные ступени… Аллею, ведущую к замку, освещали факелы – настоящие, не электрические.

– Живут же некоторые, – присвистнула Маринка.

– У тебя есть шанс тоже тут поселиться, – подмигнула я. – Ленка говорила, на вечеринке будет много свободных мужчин.

На прощание водитель промчался мимо нас на предельной скорости, направив переднее колесо в неизвестно как оказавшуюся на выхоленной территории лужу. Я успела отскочить, а менее расторопной Марине досталось по полной программе – сотни брызг усеяли подол ее платья, точно звезды южное небо.

Вот такими мы и предстали перед встречающей нас Len'ой (crazy). Я – в простом черном платье, с распущенными волосами, в тщательно начищенных, но довольно потрепанных туфлях. И Марина – звезда кабаре, найденная под утро в канаве с похмельем и косметикой на лице.

Мы улыбнулись и горячо ее поприветствовали. У Лены вытянулось лицо.

– Это что? – наконец спросила она.

– Это – твои лучшие подруги, – с сарказмом объяснила я, – они полтора часа сюда добирались, специально не обедали в расчете на царский фуршет, нарядились в лучшие платья и по дороге едва не были изнасилованы неким хамом, которого ты же к ним и приставила.

– Вовчиком? – выпучила глаза Лена. – Шутите, что ли? Да он тише воды ниже травы. Иногда у меня создается впечатление, что он и вовсе разговаривать не умеет.

Я вздохнула. Ленин внешний вид был барьером, который точно невидимая электрическая ограда отделял ее от мира вовчиков, панибратских тычков в бок, матерных анекдотов и приглашений в сауну. В пышной юбке Oscar de la renta, в нарочито-скромном топе, с обвивающей шею тонкой цепочкой из белого золота с кулоном в виде стрекозы с брильянтовыми глазами – Лена была великолепна.

– Ладно, времени нет, – поджала губы она, – придется нам попросить жену хозяина одолжить вам платья. Вы не обижайтесь, девчонки, но в таком виде вас будут за официанток принимать.

Десять минут вялых препирательств с моей стороны и щенячьего восторга – с Маринкиной, и вот Лена выбрала для нас наряды. Мне достался атласный брючный костюм нежно-сиреневого цвета. Я была выше хозяйки гардероба на полголовы и крупнее на два размера. Поэтому ее брюки едва доходили до моих щиколоток, а пуговица не желала застегиваться (никто этого не должен был заметить из-за удлиненного пиджака). На мой взгляд, выглядела я как раздобревшая мать семейства, которая, распив с подругами по баночке химического палаточного коктейля на водочной основе, решила тряхнуть молодостью и позарилась на гардероб взрослеющей дочки. Но Len'a (crazy) безапелляционным тоном сказала, что укороченные брюки нынче в моде, и, вообще, я должна быть благодарна за то, что рядом есть такие честные и внимательные подруги, как она.

Марине повезло чуть больше – ей выдали черное платье на лямках, на первый взгляд абсолютно простое, но скроенное так, что недостатки фигуры, если они и были, теряли всякий смысл, а достоинства с такой наглостью выпячивались на первый план, что, если бы Марине в тот вечер встретилась Джулия Робертс, неизвестно, кто из них двоих перетянул бы на себя одеяло мужского внимания.

Мне были вручены темные тени для век и набор кисточек, а Марину опрыскали феромонными духами. Наконец Len'a (crazy) решила, что мы вполне готовы для миллионерских смотрин.

Когда мы с замирающими сердцами спускались по мраморной лестнице в гостиную, она, глядя в сторону, предупредила:

– Только, девчонки, все получилось не совсем так, как мы запланировали. Холостой мужчина на вечеринке только один, его фамилия Орлов.

Мы не успели ни удивиться, ни возмутиться, ни обрадоваться отмененному экзамену на брачную профпригодность – Len'a (crazy) распахнула перед нами украшенную витражами дверь, и мы оказались в просторной роскошной гостиной.

Бывает так: только войдешь в чей-нибудь дом, только посмотришь на лица собравшихся, как начинает невыносимо ломить виски и откуда-то из живота темной волной поднимается раздражение – ну почему я и вовсе не осталась дома? Вечеринка Лениного жениха – как раз тот случай.

Видимо, я несовременная девушка, ибо в свои двадцать пять ненавижу продажную любовь, а ее закамуфлированные проявления в особенности. Мне хочется зажмуриться и закричать, когда я вижу, например, такую картину: два умеренно пузатых мужчины в сшитых на заказ костюмах, ботинках из крокодиловой кожи и золотых часах громогласно хвастаются друг другу у чьей девушки больше грудь. При этом сами девушки, старательно хихикая, стоят рядом. В их ушах брильянты, в их глазах – злость. Но они не осмелятся сделать своим подвыпившим спутникам замечание, и у них не хватит духу развернуться и уйти: одной пообещали «трешку» в Сокольниках, на другую собираются переписать надоевший BMW.

– … шила лифчик на заказ, – доносится до меня, – нигде не могли такой огромный найти!

– А я свою хотел отправить в Лас-Вегас, на конкурс «Мисс Бюст Мира»! Выиграла бы моя Алиска сто тысяч долларов, одолжила бы мне на старость.

Дружный смех.

– А я свою в стрип-баре встретил. Вот повезло девчонке, – он покровительственно похлопал «счастливицу» по обнаженному плечу, – она ведь даже танцевать толком не умела. Просто выходила, снимала лифчик и поворачивалась. И все. Все мужики в нокауте.

Через какое-то время я встретила этих девушек в туалетной комнате. Прилюдно померившись грудью, они теперь втихаря мерились социальным статусом. Подкрашивая ресницы, одна сквозь зубы вещала о том, как ее возили в Тайланд (отель, копирующий королевский дворец, ванна в виде ракушки, есть кран с морской водой, завтракали только икрой…). Вторая совала ей под нос руку с широкой ладошкой простолюдинки – на одном из коротеньких пальчиков сверкал многогранный брильянт («У моего-то свои прииски в ЮАР. На день рождения свозит меня туда, смогу выбрать самый лучший камень!»). Увидев, что я заинтересованно прислушиваюсь, обе почему-то ощетинились – сразу бросалось в глаза, что я не из их круга.

– А что, носить туфли позапрошлогодней коллекции Ungaro – это сейчас модно? – тоном великосветской леди спросила та, которую нашли в стрип-клубе.

– И вставлять в уши камушки меньше четверти карата – это хороший тон? – подхватила та, которую собирались отправить в Лас-Вегас на конкурс больших сисек.

Брильянтовые сережки – мою единственную драгоценность – подарила мне на шестнадцатилетие бабушка.

Пожав плечами, я покинула туалет, оставив их перемывать кости моей старомодной одежде и моим дурным манерам. Обидно не было – надо же девушкам хоть на ком-то отрываться.

Или вот еще увлекательная жанровая сценка.

Ангелочек с русыми волосами, почти закрывающими ягодицы, виснет на руке брюнета слегка за сорок:

– Правда мы поедем в Сардинию? Яхту снимем, да?

– Конечно, поедем, милая. – Сначала я думала, что брюнет привел на вечеринку дочь, но смачный шлепок по ягодицам с последующим похотливым сжатием упругой юной плоти вряд ли мог свидетельствовать о родственных связях спутников.

– Здорово, здорово! – хлопала в ладоши девушка, которой на вид не было и пятнадцати. Либо она еще не растратила на таких вот папиков юношеский задор, либо умело притворялась, зная, что непосредственность к лицу женщинам ее типа. – Только Толика не возьмем, ладно? Он больно кусается.

Я уж было подумала, что Толик – это чья-нибудь капризная карманная собачонка, как вдруг ангелочек уточнил:

– Всю грудь мне искусал. И презерватив надевать отказывается. А мало ли что там у него…

– Толик мне как брат. – Взгляд брюнета остекленел, и ангелочек на всякий случай притих и сосредоточился на сдувании мнимых пылинок с пиджака своего покровителя.

Конечно, были в гостиной и респектабельные супружеские пары. Он – пространно советуется о покупке сигарной плантации в Доминикане. Она – лениво выгуливает брильянты и черные жемчуга и с легким презрением посматривает на девушек, которым пока обручального кольца не перепало. Но почему-то за сдержанной роскошью их облика, за видимой интеллигентностью неторопливых бесед мне мерещился видеоряд десятилетней давности, их предполагаемое прошлое. Вот он, успешный бизнесмен, приходит на мальчишник в сауну на Ярославке и там вдруг встречает ее – принцессу банных процедур. Ее можно купить всего за пару сотен, и у нее самая роскошная грудь в мире. Сначала он покупает ее в личное пользование, потом она предприимчиво беременеет или просто методично влюбляет в себя благодетеля, становясь примерной гейшей. И вот мы видим ее, облагороженную – в коктейльном платье Escada и ожерелье, как у Мэрилин Монро.

Возможно, все было совсем не так, и он встретил ее на вечеринке выпускников Оксфорда. Возможно, это все предвзятость, перемешанная с желчностью и помноженная на мое плохое настроение. Но ничего поделать с собой не могу.

Мною никто не интересовался. Более социально адаптированная Марина переходила от одного гостя к другому и даже умудрялась поддерживать разговор. Я заметила, что многие мужчины обратили на нее внимание, кто-то совал ей в ладошку визитные карточки, кто-то пытался, улучив момент, назначить интимную встречу, а кто-то, не стесняясь бледнеющей от тихой ярости спутницы, громко восклицал: «Надо же, какое у вас выразительное лицо! Если и тело ему под стать, я бы познакомился с вами поближе!»

Я стояла в углу, пила разбавленный соком martini и запихивала в рот крабовые тарталетки – одну за другой.

Подошла Len'a (crazy), недовольная моей нарочитой сумрачностью.

– Ну и кого ты тут из себя строишь? Забыла, зачем я вас сюда пригласила?

– По-моему, Марина отлично справляется за двоих. А я все равно никому не интересна.

– То есть никто не интересен тебе, если перевести с языка вежливости? – В ее глазах появился недобрый блеск. – Аглая, ты хоть знаешь, кто все эти люди?! Да любая другая девушка прилюдно съела бы свои трусы за возможность побыть целый вечер в такой компании!

– В следующий раз не буду портить своей физиономией ваш вечер.

Она отобрала у меня тарелку с тарталетками:

– Пожрать ты можешь и в другом месте. Пойдем, я хотела представить вас Орлову. Он председатель правления банка N, четыре квартиры в Москве, загородный дом, недвижимость в Лондоне и на Кипре.

Я умильно улыбнулась. Говоря за глаза о достоинствах мужчины, в первую очередь почему-то обращают внимание на его финансовое состояние и профессиональные достижения. Интересно, а что этому Орлову надо сказать о девушке, чтобы его заинтересовать? Какие исходные данные ввести в его пресыщенный штампованной доступной красотой мозг? «Это такая-то такая-то, рост столько-то без каблуков, 90-60-90, по части минета – мастер спорта международного класса?»

Единственному холостому мужчине, за внимание которого мы должны были вступить в беспринципную конкурентную борьбу, бизнесмену Владимиру Орлову, на вид было слегка за пятьдесят. На самом деле – под семьдесят, об этом шепнула нам Лена («Он жутко следит за собой! Цигун, йога, здоровое питание и четыре круговые подтяжки лица! И еще он с пуза жир откачивает раз в два года!»).

Меня затошнило.

Представляясь, Орлов умудрился ущипнуть меня за складку кожи на боку, при этом взгляд его с безбашенностью дайвера-экстремала нырнул в Маринкино декольте.

Да уж, лихой старикашка.

– Я был четырежды женат. – в его рту, как в пещере Аладдина, сверкали ровные ряды коронок.

В крупный передний зуб был вмонтирован брильянт. Странно, я думала, подобным образом украшают себя лишь девушки из r'n'b-тусовки, но никак не модные старцы, претендующие на мачизм.

Марина вежливо изображала интерес, у меня не было сил даже улыбаться. Впрочем, Орлову вовсе не нужны были собеседники, его интерес к нам сводился к форме монолога. Говорил он энергично, жестикулировал. Иногда из набитой фарфором пещеры Аладдина вылетали крошечные капельки его слюны и темными пятнышками оседали на моем рукаве. Постепенно его рассказ меня загипнотизировал, в голове осталась одна мысль: только бы не уснуть, а то Лена обидится. Посматривая на Марину, я понимала, что она думает о том же самом – ее глаза заволокла сонная пелена.

– … построил отель… – доносилось до меня, – … высший свет, на презентации Киркоров пел, какое-то безумное стрип-шоу из Лас-Вегаса привезли… Инкрустированные алмазами унитазы в номерах-люкс… И так прокололся на мелочи! Банные халаты для гостей одного размера… Пожадничал закупить размерный ряд целиком… Теперь к нему никто не поедет…

Мы с Мариной переглянулись.

Два официанта вынесли в центр зала шоколадный фонтан. Гости подходили, обмакивали в шоколадные струи кусочки фруктов.

Постепенно все куда-то разбрелись. До меня доносились обрывки разговоров: все твердили о каком-то нижнем зале, в котором хозяин особняка устроил домашний стрип-клуб.

– У него восемнадцать девушек в штате, – доверительно поведал зануда Орлов, – остальные приходят как guest stars. Раз в сезон проводятся кастинги и основной состав меняется. Иногда кто-то и на второй сезон задерживается, но нечасто…

– Так они здесь живут? – впервые за весь разговор проявила я интерес.

– Ну разумеется, – подтвердил Орлов, – так удобнее. Неизвестно же, когда ему захочется расслабиться. Платит каждой две штуки в месяц. Плюс иногда что-то перепадает от гостей.

Я нахмурилась: мигрень набирала обороты и грозила на всю ночь оккупировать голову острой ломотой. Я жалобно посмотрела на Марину и одними губами прошептала: «Может, вызовем такси?» Она пожала плечами, кивнула в сторону Лены, которая с азартом прирожденной актрисы хохотала над шуткой своего Пупсика, и также беззвучно ответила: «Обидится!»