Текст книги "Трудно быть Ангелом. Роман-трилогия"

Глава 2
Всё, что нам нужно, любовь

На следующий день Поэт был уже дома, в Тарусе.

В его доме стояла старинная мебель, кожаные диваны с высокой спинкой и огромный двухтумбовый стол под сукном, большие уютные кресла, шкафы. Ещё были ковры, старинный магнитофон и модный ультрасовременный проигрыватель винила, стопки книг на полу, коллекция виниловых дисков ХХ и ХХI века. На стенах висели красивые офорты и дорогие картины – шикарная пинакотека, фотографии от пола до потолка и знаменитая коллекция топоров и ножей из дамаска. Со времён его знаменитого деда мебель в доме не меняли, но в остальном был обычный мужской беспорядок – двухнедельный немытый пол, повсюду пустые чашки из-под кофе: на кухне и на столе, на полу у дивана и у камина, а в углу в зале стояла гитара и барабаны.

Остаток ночи Поэт проспал у своей тётки Антонины в пустой московской квартире на Патриарших прудах, а утром уехал в Тарусу и теперь, счастливый, лежал дома на диване, пил чай и с большим удовольствием вспоминал прошлый вечер и Мэри. Он прошептал: «О Боже, слава тебе!» Мэри… Мэри… Необычная, очень красивая девушка с очаровательным голосом, ласкающим душу, и милым акцентом, с фигурой модели и глазами ангела. Боже! Поэт уже обожал её, он вспоминал каждую минуту незабываемого вчерашнего вечера. Эти воспоминания доставляли ему удовольствие, радость, наслаждение, и веру, что мечты воплотятся. Да, Поэт жаждал любить Мэри и обладать этой загадочной и красивой девушкой. Он чувствовал на губах её поцелуи, руки помнили красивое упругое тело, и груди её, и глаза, которые, словно чистые алмазы, смотрят прямо в душу… Так, мечтая, Поэт лежал ещё долго.

Кабинет был для него самым лучшим местом на свете. Вокруг – картины и тысячи книг, которые он все читал, запах ладана, старых книг и красок, чернил окружали его. Эти чудесные картины и великие книги – настоящий клад фантазий и скрытых сокровищ – помнили всё, что происходило в жизни Поэта. Они наполняли его жизнь мыслями и красотой. И здесь была самая чудесная аура на белом свете, чтобы мечтать!

Итак, Поэт лежал и мечтал о красавице Мэри, хотя его организм требовал для полного счастья ещё кружку крепкого чаю и второй плотный завтрак. А вот душа жаждала действий, чтобы Мэри была обязательно только с ним и его. Он так хотел! Поэт огляделся и твёрдо решил сочинить гениальный роман. Он чувствовал, что вчерашнее трепетное состояние творчества от встречи с красивой девушкой никуда не исчезло, надо только не отпускать его и лелеять. Да! Скоро он напишет роман – про любовь.

И Поэт громко сказал сам себе:

– Здравствуй, новая жизнь, доброе утро!

Он резко встал с дивана, пошёл на кухню… Отварил картошку, налил стакан водки, на большой кусок чёрного хлеба налил оливкового масла, чуть посолил, бросил кружок колбасы, и, как вишенку на торт, любовно положил сверху кружочки редиски, листок салата и ломтик грудинки – получился большой бутерброд для закуски. Далее Поэт решительно взял стакан, выпил полстакана водки и закусил огромным биг-бутером. Довольный, он отложил половину бутерброда на тарелку, выбрал из коллекции отца (из двухсот любимых пластинок) виниловый диск и поставил медленный July Morning, включил звук на мощность, дождался, когда водка ударила в чресла и голову, и под музыку, улыбаясь, начал медленно, радостно танцевать и подпевать:

– Ла-ла-ла! Ла-ла!… Ла-ла-ла! Ла-ла!…

Он ничего не соображал. Вокруг него кружился весь дом, вся улица, его друзья и знакомые, вся Москва, Багратионов мост, Александровский парк, красавица Мэри, её глаза, и поцелуи, и танцы, и Сити …Вот оно! Пришло! Щемящее, нежное чувство любви! Поэт, пьяный, громко пел на весь дом стихи: «Украсим любовь, украсим – лугов цветением, проснёшься, прочту тебе стихи Есенина, весенние…"11
  Сергей Куренков


[Закрыть]. Он кружился по дому, как шаман, закрыв глаза, и, довольный, спел многие душевные песни. От радости, любви и переполняющих чувств Поэт чуть не разнёс весь дом!

В это время красавица Мэри под грустную музыку в наушниках, полуголая, томно ломая руки, танцевала в своей спальне в Москве и вспоминала Поэта. Она очень сильно хотела к Нему.

Поэт не думал, а только чувствовал, что без красотки Мэри – сплошное одиночество в доме и в жизни его. И с восторгом вспоминал шикарную красавицу; остро чувствовал необычно сильную любовь к далёкой прекрасной девушке из другого европейского мира и отдавался музыке, с которой он был сейчас на одной волне. Поэт жаждал Мэри! В нём была водка, любовь и желание видеть её! Её! Прекрасную Мэри! Поэт запел – Come Back To Me22
  Uriah Heep


[Закрыть], а потом пел что-то ещё и вспоминал её с ностальгией – вот она в такси изящно снимает чулки, вот танцует на мосту, о-о-очень эротичная в движениях и необычно красивая! Её ноги, губы и грудь, попа… О Господи! Да, что же это?! Его реально трясло от желания обладать ею и любить её. В ней ему нравилось решительно всё! А ведь это он только подумал о ней. Поэт на самом деле хотел сочинить роман и поразить её, не ударить в грязь лицом и снова обнять её крепко, целовать и снять с неё всё, чтобы она была голая и принадлежала только ему! Ещё долго он вспоминал загадочные глаза и её зацелованные губы, красивые ноги, шикарную попу и грудь, и трепет её от прикосновения рук. Вот, кажется, в последние годы он жил и любил, много работал, и музыку, стихи сочинял, и гулял. А тут – бах! —оказывается, и вовсе не жил, не любил. А любовь подняла над землёй, и он теперь витает в облаках и мечтает, и жить без неё дальше не может. О Боже, как он хочет её! Надо непременно сочинить роман.

Поэт сел за кухонный стол, посыпал отварную картошку на тарелке петрушкой, отдельно положил селёдочку, а сверху лучок, посолил крупной солью картошечку, всё полил маслицем и дал настояться. Долил в стакан водки, взял аккуратно его в руки:

– За тебя, Мэри. Люблю!

И выпил почти целый стакан! Закусил селёдочкой. Помял картошку и жадно ел, голодный, как волк. Вышел на террасу, сел в кресло, закрыл глаза и снова увидел её в мечтах, и заулыбался широко и счастливо.

Решительно собрался печатать роман, но тема не пошла, и он снова уснул.

День прошёл, но муза не появлялась. Поэт бился головой об стену, лежал на полу, выпил три чашки кофе – не помогало, муза молчала. Он играл на гитаре то мажорную, то минорную музыку, тихонечко пел «Hallelujah»33
  Leonard Cohen


[Закрыть], долго думал, кричал на себя – всё впустую, всё без толку, не было музы. И Поэт взмолился:

– Господи, ты сказал мне: «Следуй за мной», и я иду за тобой. Боже, прошу тебя – помоги мне, пожалуйста!

И начался дождь за окном. Поэт смотрел на дождевые капли:

– Дождь. Нет большей тоски, чем жажда любви в грустный день. Грусть моя, грусть, ответь же мне – на каком языке идёт дождь? Что он мне говорит? А она тоже тоскует? По мне?

Наконец Поэт позвонил Мэри и сказал ей уверенно:

– Здравствуй, это я.

– М-м-м, мужественный! Красавчик, привет!

И он закричал:

– Я хочу тебя! Ты слышишь меня? (В нём была уверенность и мужицкая отчаянная наглость до безрассудства – во что бы ни стало ей обладать.) Очень хочу! Тебя хочу!

– Что ты кричишь? Меня? А-ха-ха-ха! Что ещё?

– Видеть хочу у себя!

– А зачем у тебя?

– Чтобы роман написать про тебя, я должен знать про тебя всё! Всё! Я хочу увидеть, обнять тебя и любить! Целовать! Люби-и-и-ть!

– А-ха-ха! Любить?

– Ты вспоминала меня?

– Да, Поэт.

– Приезжай же скорее ко мне! Я вышлю такси за тобой!

Она минуту молчала, а Поэт уверенно, с нажимом, спросил:

– Ну что ты молчишь?! Я. Хочу. Только тебя.

– М-м-мм, хорошо. Я заеду в гости к тебе на чашечку кофе и посмотрю, как ты мне пишешь роман. Говори адрес, и завтра меня привезёт лимузин.

– Тогда собирай вещи и платья на несколько дней! И завтра ко мне.

Мэри чуть помолчала и тихо спросила:

– Поэт?

– Что, Мэри?

– А чем закончился тот вечер? Я не помню.

– Это не важно. Я люблю, я жажду только тебя.

– А-ха-ха-ха!

– Ух-х!

Назавтра лимузин со знакомым охранником из Москвы привёз её в Тарусу, плавно подкатил и остановился возле дома. Мэри надменно сказала водителю: «Пардон, я в новых туфлях, меня прямо к калитке!» Лимузин (отца) послушно проехал два метра и встал вплотную к калитке.

На калитке большого красивого дома был нарисован во весь рост суровый Ангел-воин с копьём, обнимающий девочку, а над ним – полустёртая надпись: «Мир входящему». Водитель удивлённо присвистнул, проводил Мэри с багажом до дверей, вернулся, сел в лимузин, но не уехал. На дубовой входной двери дома висела дощечка-молитва, которой надо было стучать. Мэри улыбнулась, вынула зеркальце, посмотрела на себя, довольно кивнула и решительно постучала дощечкой. Дверь оказалась открыта.

Мэри осторожно вступила в светлый дом, сняла шляпу, а Он, высокий и сильный красавец, уже встречал её, и летнее дорогое пальто уже упало в его руки. Запах лёгкого парфюма и светлая улыбка окутали Мэри предчувствием сладкого счастья. Девушка поставила на пол огромную сумку и портфель с ноутбуком, посмотрела на него и улыбнулась в ответ. (А в голове промелькнуло: «Ох! Сейчас обнимет, поцелует – и я согласна на всё!»)

Поэт нежно поцеловал её, взял за руки и повёл в зал, где её ждали вино и цветы, фрукты на столе, музыка и большой телевизор. Она деловито-надменно спросила:

– Какие у нас планы? Мы смотрим кино?

– А может, мы друг друга полюбим ещё?

– Поэт, я твоя муза?

– Да.

И он крепко обнял её. Положил руки ей на живот, и тут всё – рухнула вся надменная девичья крепость её. Сильная страсть, охи-вздохи, постель и любовь! Словно голодные, накинулись они друг на друга в порыве любви, он рвал на ней одежду, а она стащила с него майку и семейные трусы, а джинсы сам успел снять. Искры летели, раздавались крики и стоны, и они, ненасытные, упивались друг другом.

С поцелуями у Мэри в голове мысли проносились как молнии:

«О, Поэт, красавец! Такой высокий и сильный… нежно целует меня! Он шепчет, что любит меня! Я самая лучшая, я желанная и сумасшедшая, ох, каждый его поцелуй сводит меня с ума, и мне это нравится, нравится, нравится! Он завоевал меня, и я ему отдалась! И волны страсти, любви, нежности и желания проходят по мне! Я обнимаю его за шею, за плечи, а он целует меня! Мы сливаемся в экстазе любви и нежности. Нас тянет друг к другу! Я проваливаюсь в него, глубоко! Я хочу его любовь! Поэта! Я хочу, хочу, чтобы он вошёл в меня, а я в его сердце, в любви его, и мне это нравится, нравится, нравится…»

И Бабочки её взмыли вверх! И конвульсии экстаза нахлынули волна за волной! Ах! Потрясающе, дивно, божественно! И Мэри кричала от счастья! Самые счастливые минуты за… несколько лет.

Усталая и радостная, распласталась она на кровати, шумно дыша, и прошептала:

– Ох.

– Что? Что ты сказала?

– Абсолютно счастливая! Спасибо, милый! Со мной так впервые, Поэт, я счастлива в постели с тобой, божественный секс, ни с чем не сравнимый, до судорог! Я окунулась в тебя с головой, и меня унесло. О Боже, я теперь знаю, что такое любовь и улёт! А-ха-ха-ха.

– Что?

– Иди же ко мне! Я снова хочу тебя. Ты мой бесконечный прекрасный оргазм!

Через три часа Мэри позвонила охраннику, и лимузин уехал в Москву без неё.

Весь день они были вместе и практически не выходили из дома, только постель и любовь, страстный секс и красивая музыка. Ночью она спала в его рубашке. Утро. День. И снова – любимые фильмы, секс, поцелуи. Он заставлял, и она с радостью надевала шикарное белье и вальяжно, горделиво прогуливалась под музыку по дому мимо него – одна, с цветами или с бокалом вина, рассказывала ему про искусство. А он с бокалом вина или чашкой чая слушал и смотрел на неё, как она танцевала, ходила, целовала его, говорила, облизывала свои губы и его пальцы. Восхитительная, элегантная девушка! Мэри электризовала и возбуждала Поэта. А-ха-ха! Она умела под музыку заразительно смеяться и танцевать даже лёжа в постели. За миг до поцелуя она кончиком языка проводила по его верхней губе и целовала Поэта. И они были счастливы! Их накрывала любовь. А после она лежала на нём, обхватив руками-ногами, и Поэт нежно гладил её и тихо шептал о любви. Мэри была абсолютно счастлива. Сбылась её мечта – лежать на сильном, любимом мужчине, уткнуться в него, блаженствовать и наслаждаться в объятьях:

– Поэт, а у тебя есть чашки кофейные для левшей, а ещё ложки? Вилки, сковородки, тарелки для левшей?

– У меня чашки подходят всем: и правшам, и левшам.

– Это хорошо. Я буду готовить, мы, итальянки, помешаны на вкусной и красивой еде, я знаю сотни рецептов. А у меня в Лондоне есть всё для левшей! Вот, я крутая, как Леонардо да Винчи! У меня есть правая и левая ручка, и я могу рисовать и писать два письма одновременно, левой и правой рукой. Зеркально!

– А-ха-ха! А зачем два письма одновременно зеркально?

– Да я обожаю дурачиться! М-м, а что?

– Ха-ха, я тебя такую люблю.

Вечером Мэри, голая, завернувшись в одеяло с огромным шлейфом, выходила на террасу покурить, и, глядя на городок на холмах, сказала Поэту:

– Так ты здесь живёшь и мечтаешь? Хаоса мало.

Поэт был очаровал Мэри, завёрнутой в его огромное разноцветное одеяло, он смотрел на неё, открыв от восхищения рот.

– Да, я пишу здесь стихи.

– Мило здесь, тихо, и много старины, я думала, будет хуже.

– Что хуже?

– Что я увижу твой кабинет поэта, похожий на мастерскую Френсиса Бекона, но оказалось всё прилично, добротно и строго. Только не убрано, и везде пыль.

– Какая пыль? Мэри, берёшь тряпку и вытираешь, и не надо меня тыкать в пыль!

– Ха-ха.

– Тебя смущает тишина Тарусы?

– О да! Я привыкла к шуму Милана и к полному хаосу Рима, их вечному хаосу дня.

– Мэри, а ты добрая?

– Это к чему?

– Людей делю не по цвету кожи и национальности, а на плохих и хороших.

– Я очень хорошая. Я была волонтёром в Нью-Йорке.

– Волонтёром?

– Да, волонтёром – гидом на выставках. Студенткой сопровождала слепых и полуслепых инвалидов, рассказывала об экспозиции. Самое трудное – это рассказывать о цвете картин и скульптур, а самое лёгкое – проводить в туалет или в кафе. Вопросы будут ещё?

– Нет вопросов, оставайся со мной.

– Решено, я остаюсь! (И махнула загадочно своей сигареткой на всю округу). Я наведу здесь порядок и беспорядок великолепного хаоса.

– Великолепный хаос?

– Ага!

Глава 3
Compleanno! Наливайте Шампанского

Уром Поэт помолился и пошёл в Храм на службу, и вместе с диаконом со ступени амвона пел «Символ Веры» народу.

По пути домой из храма он встретил Злую тётку (бывшую кондукторшу), которая перегородила ему дорогу:

– Стой! Постой, тебе говорю! Ты чего это, Поэт, моему сыну наговорил?! Как ты смел?

– Хм, он сам пришёл вместе с женой, сказал, что проблемы, и молиться просил за него.

– И что ты ему сказал?!

– В храм сходить, в грехах исповедоваться, причаститься и к счастью идти без тебя.

– Без меня?! Придурок, не подходи к нему! Тебя половина Тарусы не любит!

– Воры, крохоборы и лодыри? И завистники такие, как ты? А-ха-ха! И слава Богу.

– А?

– Другая половина любит меня. Твой сын пришёл ко мне, я не звал его. Они с женой долго стучал в калитку мою, и звали, кричали, и пили чай на кухне, и разговаривали. А знаешь, в чём причина его несчастья? Это ты, дура, ты, Злая тётка. Ради «своего спокойствия» ты задёргала сына с невесткой – не так живёте, не так экономите, не то покупаете! И жену сына ты тоже замучила вусмерть. Они уже боятся тебя! Ты хоть раз на дню говоришь сыну или невестке, что любишь его и её?

– А разве непонятно – я сына очень люблю, всё делаю для него! Я-ж-мать!

– Ты Злая, глубоко несчастная и больная Тётка, с ложным девизом «Я знаю жизнь, я знаю, как лучше, я всё делаю для сына». Ты никогда не говоришь сыну «люблю», но каждый день с особой жестокостью и упорством манипулируешь им – отцом своих внуков. Ты сделала его глубоко несчастным. Великий грех берёшь на себя – манипулировать и гнобить сына не ради счастья его, а ради удовольствия власти над ним и своего спокойствия. Господи! Слепая слепого в яму ведёт. Бесполезно с тобой говорить. Бежать ему надо с семьёй из твоего дома, бежать! И жить отдельно, хозяином, но ты, Злая тётка, и тогда достанешь его.

– Отстать от моего сына! Ты сволочь тарусская – я тебя знаю! Драчун! Придурок! Негодяй! Кобель! Кобелина! Пьяница полоумный, блаженный! Чтоб ты сдох! Отстать от моего сына! (И далее много ругательств.)

– Э! Так не пойдёт – неинтересно ругаешься, без огонька. Что с тобой случилось? На Оскар не тянешь. Побольше треша и драйва давай!

– Сдохни, урод!

– А-ха-ха. Ещё.

– Лоб себе об пол отбей!

– О-да, я верю в Бога и могу тебе страшную тайну открыть.

– Какую ещё тайну?

– Я всё равно люблю тебя, Злая тётка. И даже если накакаешь у меня на крыльце, всё равно буду любить. Но лучше – какать не надо.

– Что-о-о?! Тьфу на тебя!

– А-ха-ха-ха!

– Тьфу-у-у! (Слюни потекли по подбородку.) Тьфу, придурок! Красивый кобель! Чтобы ты сдох! Сдох!

– Приходи ко мне цветы поливать.

– Какие ещё цветы?!

– Красивые. Будешь плевать и орошать мне весь сад-огород. Люди добрые, обожаю таких полоумных, сфотографируйте нас!

– А-а-а, сдохни! Сдохни! Вместе с церковью своей! Церковь во всём виновата!

– Ха! А, церковь? Церковь вечно святыни хранит, а вот люди, что убивают и плюют друг на друга, бывает, что виноваты. Но вот удивительно – из таких, как ты, Злая тётка, получаются самые верные православные люди. Поживём и посмотрим – приползёшь ещё в храм.

– Нет. Подохни, убийца, пьяница, драчун, негодяй православный!

– Ты палку не перегнула?

И вот тут Злая тётка ка-а-ак стукнула палкой Поэта!

– А вот тебе, гад! Вот! К сыну моему не подходи! Вот этой палкой убью! Отстань от моего сына! Сдохни, зараза церковная!

Поэт замахнулся, чтобы ответить, но всё же сдержался:

– Эх! Злая?

– Шо?

– Ещё слово – отрежу язык и в говне утоплю.

Злая тётка в страхе отпрянула и, оглядываясь, поковыляла с палкой по улице. Поэт угрюмо сказал ей вслед:

– Не ведают, что творят! Господи, дай мне терпение.

Тётка явно испортила настроение Поэту. Он пришёл домой расстроенный и долго жёстко боксировал грушу, весь вспотел и сказал Мэри:

– Пошли в ванную! Потрёшь спину мне. И принеси полотенце.

– Полотенце? А мне?

– Тебе голову намылим. Хочешь, намылю и поцелую?

– Постой, что ты хочешь?

– Тебя! Я тебя люблю, Балбеска моя!

– У тебя бывают другие мечты?

– Нет! У меня желание – забыть всё плохое (и поцеловал её). И тебя любить снова! Раздевайся, ты красивая голая.

– Оу! У тебя синяк на спине!

– Смотрю на тебя и забываю плохое.

– А-ха-ха! Я тебя тоже люблю.

– Когда ночью в Москве расстались, утром вспоминала меня?

– Ох! Да. Я ждала тебя и твоего звонка, читать не могла, витала в облаках и вспоминала тебя, Герой.

– А ты не боялась?

– Ты был очень галантен, красавчик, со мной. А если не играть с огнём, замёрзнешь от холода – так в Италии говорят. А-ха-ха! Ты доволен?

– Да, доволен! Раздевайся, пошли в ванну!

Мэри разделась и, обнажённая, грациозно прошла в ванную. Поэт залюбовался бесподобно прекрасными ногами и попой её и, когда она вошла, спросил:

– Ты думаешь о том же, о чём и я?

– Да, мой любимый! Да!

Они страстно любили друг друга и долго не выходили из душа, потом не сползали с кровати или, дурачась, бегали по дому. С весёлым смехом он заходил с зонтиком в душ к ней и громко кричал: «Кажется, дождь начинается!» И они целовались.

Мэри с полотенцем на бёдрах бродила по дому, искала фен, потом сидела у зеркала, причёсывалась, обернулась и с улыбкой произнесла: «Сегодня я буду очень красивая». А дальше она ходила по комнате, красила ногти на пальчиках стройных ног, напевала, улыбалась очаровательной улыбкой, и прекрасные голые груди дрожали и соблазняли Поэта. Длинные изящные ноги, походка (отпад!), поворот головы, удивительные глаза и зовущие к поцелуям губы – прекрасное тело, созданное для любви, и красивая душа!

Мери обвела взглядом весь дом и с улыбкой сказала, глядя в зеркало:

– Надо навести здесь порядок. Люблю, когда красиво вокруг, я же красивая девочка! Сегодня я самая лучшая! Необыкновенно умная, милая, стройная, модная!

– Самая лучшая? Ты сегодня загадочная, красотка моя, говоришь заклинаниями.

– Есть причина… Я собираюсь заниматься нашей культурной программой! Да-да, мы будем ходить на концерты, в театр и обязательно в оперу. У меня театральный голод и даже бывает театральная ломка. Тогда только одно – срочно шедевральную Оперу.

– Оперу?

– О-да, оперу! Я хочу оперу, и проверить на вкус бокал шампанского, и ещё «Фигаро» Mozаrtа: «Figaro qua, Figaro la»! Тебя это удивляет?

– Ничуть. Обожаю безумства. Хочешь шампанского?

– И мандаринку. Кстати, пожалуйста, с раскрытым зонтом по дому не ходят, это очень и очень плохая примета в Италии.

Она загадочно улыбнулась. Поэт с любопытством посмотрел на неё:

– Вы чего там объелись в Италии?

– Да, раскрытый зонт в доме – к покойнику! А ещё есть приметы…

– Ты чушь говоришь, детка! Я ни в какие приметы не верю!

И налил ей шампанского. Она в одном полотенце на бёдрах перечисляла приметы, а он хохотал. Потом ходила перед ним, говорила о великом искусстве и смотрела заинтересованно на Поэта, а он на неё. Затем, продолжая говорить с бокалом в руке, Мэри сняла полотенце, грациозно-изящно надела секси бельё и чулки и долго смотрела на себя в зеркало. Допила бокал, походила по комнате, взглянула на картины, а затем призывно посмотрела на Поэта. Звучала красивая музыка, Мэри поправляла волосы, проводила руками по бёдрам, подтягивала чулочки, проверяла поясок и вопросительно смотрела на Поэта, а он, неотрывно глядя на неё, в восторге сказал:

– Обалдеть! Я не знал, что бывают такие красивые чулки!

Мэри рассмеялась, вышла на середину, сделала реверанс и громко сказала Поэту:

– У меня день рождения – мне сегодня исполняется 22 годика! Compleanno! Мой день рождения! Йоё-хо-хо! Наливайте шампанского!

– А-а? Я в шоке.

– Да-да-да! Хоббиты тоже говорят, что 22 – самый детский и безответственный возраст у девушки: между рождением и тридцатью тремя годами младенчества! Йоё-хо-хо, двадцать два года моего детства исполнилось! А я и дальше буду вертеть попой в новой юбке, танцевать и смеяться, дарить всем улыбки – мои тайные ходы не знает никто. А ещё я буду любить тебя, мой прекрасный Поэт! Я хочу шампанское и хулиганить по полной!

– Что же ты, детка, молчала?! Заказали бы ресторан в Москве! М-м-м, да, очень симметричная дата!

– Шампанское!

– Я к соседу Хирургу иду, он мой одноклассник, и денег займу. Да, верно, сейчас денег займу и побегу в магазин – мы праздник дома отметим.

Поэт был шоке, от неожиданности он не знал, что делать, а красавица Мэри, уже в халатике, спокойно расчёсывала волосы и явно готовилась к празднику. Она посмотрела на него, звонко рассмеялась и показала свою кредитную карточку:

– Хоп-хоп! Abracadabra maxi co-o-ol, hop-hop! А-ха-ха-ха! Видишь? Моя волшебная палочка!

Мэри всё взяла в свои руки, позвонила в Москву и сама заказала вина, еды и подарки. И тот же лимузин привёз кучу белья и одежды для Мэри, новую фирменную электрогитару ему и много продуктов – целый багажник вкусной еды и три бутылки шампанского.

Поэт притащил два ведра цветов – тюльпаны и розы. Мэри чуть не упала в обморок от восторга, а потом спросила:

– А как мне в России день рождения дома справлять? Я взрослой девочкой никогда в доме ничего не справляла, всегда в ресторане. А дома? Как?

– Очень просто – в красных трусах садишься на пол.

– Это как в Рождество?

– Раздвигаешь ноги (Мэри села, вытянула и раздвинула ноги), ставим банку чёрной икры между ног (держи ложку, бокал), ставим бутылку шампанского, хлеб, ананас и шоколад вот сюда, на тарелку; я напротив сажусь, и начинаем отмечать твой день рождения и тебя поздравлять!

– А-ха-ха-ха, красные трусы и шампанское! Моё Рождество! Ах! Какой же ты славный! А наливай! Поздравляй!

– Надо тост сказать.

– А давай я! Я скажу! Сама себе пожелания. Мне исполнилось 22 от моего Рождества, я знаю – все болезни меня обойдут, я буду счастлива и тобою любима всегда, и я никогда не умру, и мама моя никогда не умрёт. А ещё, а ещё! Я желаю себе и дальше быть весёлой, яркой, богатой и красивой, как бриллианты, а-ха-ха-ха, сверкать талантом, будто золото, быть умницей, амбициозной, о-да-да, как Принцесса Монако! Чин-чин! Я люблю себя, поздравляйте меня с Рождеством!

– С Рождеством!

Обнялись, поцеловались. Выпили и засмеялись, и ещё целовались трижды! Мэри побежала и надела новое красивое платье, тонкое бельё, драгоценности, подкрасила губы, глаза; он надел джинсы и дорогую рубашку навыпуск. И они танцевали под музыку, смеялись, пили вкусный кофе, ели пиццу и мясо. Бутылка дорогого шампанского Louis Roederer, высокие бокалы, мандарины и ананасы… Из дома перешли в сад, вечером вернулись в дом.

Было много звонков-поздравлений со всего света и признаний в любви. Мэри отвечала:

– О Никки! О Мама! О Мики! О Лаури! Хьюго! Конечно, я вас тоже люблю. Что? Как идёт день рождения? О, превосходно! Шикарное моё рождество – два ведра прекрасных цветов, шампанское и красавец-мужчина! Мечты все сбываютcя – лечу в пропасть, жду удовольствия! Ха-ха-ха-ха!

Очень мило, заразительно смеялась Мэри.

Поэт строго спросил:

– Мэри, кто это там ещё любит тебя? А?

– Мама, сестра, друзья и клиенты, художники. О! Ты ревнуешь?

– Да!

– Замечательно! Налей ещё каплю шампанского.

И Мэри чокалась в трубку и в монитор ноутбука.

– А что, Поэт, ты мне подаришь на день рождения?

– Медленный танец. Да пребудет у твоих ног вся вселенная мира, приглашаю на танец тебя.

Поэт поставил пластинку, заиграл красивый и страстный блюз (пела несравненная Beth Hart). Влюблённые выпили вина, вышли на середину комнаты и серьёзно встали друг напротив друга. Поэт протянул Мэри руку, она вложила в его ладонь свои пальчики и начала танцевать под медленный блюз. О, это было прекрасно! Так танцует только любовь и настоящие девушки! С закрытыми глазами Мэри начала медленно качаться и двигаться в такт музыки, не выпуская пальчиков из ладони его. Она танцевала блюз всем сердцем и всею влюблённой душою. И это было потрясающе! Иногда она меняла руку и, извиваясь, протягивала ему взамен левой пальчики правой руки. Она ловила кайф от танца и музыки. Когда закончился блюз, на её прекрасном лице отражались любовь, чувства и музыка.

Мэри открыла глаза и подумала: «Какой красивый, сильный и нежный! Хочется прижаться к нему всем телом. И чтобы он крепко держал и не отпускал меня. Я всю свою жизнь, все 22 года, ждала, искала тебя, любовь моя!»

И она спросила:

– Ты опять думаешь, о чём думаю я?

– Да.

– Зачем думать, если надо не думать. Люби меня, милый мой, целуй сладко в меня!

И Мэри оказалась в крепких руках. Её губы слились в поцелуе с губами Поэта, она извивалась в экстазе, словно красивая кошка. О, это был самый эротичный в мире танец влюблённой девушки! Поэт заворожённо смотрел на Мэри и понял, что влюбился всем сердцем. Эта девушка – ангел. Взбалмошная, наверное, богатая (но это неважно), очень красивая, чувствительная. Он знал много девушек, чтобы теперь отчаянно полюбить только её одну! Его душа радовалась, а сердце билось сильнее. «Боже! Как она хороша! Она любит меня. Я самый счастливый на свете поэт!»

– Мэри, а если бы я не позвонил?

– Я бы сама позвонила. Да, я ждала тебя и думала, что ты сам приедешь ко мне.

– И тебе не стыдно бегать за парнем?

– Скучать и бегать за хорошим парнем не стыдно, особенно за тем, что в штанах у него и на сердце. Я всегда за звонки среди ночи и разговоры до утра. За то, чтобы весь день мечтать о любви! Могу даже подразнить и помучить парня и самой добиваться всего! А стыдно? Стыдно бегать за трамваем на каблуках и на свиданье идти в старом белье. Прости, Поэт, но я из Милана, и матом на итальянском ругаюсь не хуже тебя. Могу очень сильно любого в персик послать, столбняк обеспечен. И когда мне надо – я о-о-очень решительна!

– А-ха-ха, решительная! Это я тебе первым позвонил. Пошли, девушка из Милана, на каблуках и в чулках, научу тебя рулить стиральной машиной и посудомойкой, только матом там не ругайся. А-ха-ха-ха! Хозяйка-именинница.

– А-ха-ха-ха!

– Ладно, Мэри, ругнись по-итальянски.

– «Posudamoika»? Andiamo a vedere che cazzo fanno quelli! (Посудомойка? Посмотрим, какого хрена они делают!)

– А-ха-ха-ха! «Cazzo fanno quelli»

(Они оба засмеялись до слёз и сползли на пол.)

На следующий день из московской больницы позвонил маленький мальчик Серёжа, и Поэт радостно, громко ему отвечал:

– Да! Конечно, мы с тобой пойдём на рыбалку! (А сам закусил рукав и стиснул зубы) На нашу Оку, во-о-т таких рыбин в речке наловим! (Говорил бодро, изо всех сил сдерживая слёзы). Серёжа, Серёженька, что ты? Я Ангелов никогда не предам. Ты только лечись, выздоравливай… Я, брат, тебе с папой записки передам – и ты, как умеешь, помолись за детей, таких же, как ты, а я помолюсь за тебя. Договорились? Крепко обнимаю, держись, брат, мы с папой к тебе скоро приедем.

Поэт сел на стул, горько и грустно обхватил голову руками:

– М-м-м.

Мэри спросила:

– Поэт, что случилось?

– Пойми – не могу! Не могу я помочь ему, не всё в моих силах! Да что же это? Господи! Одна слезинка его не стоит целого мира! Господи – помоги Серёже! Пожалуйста, я умоляю Тебя…

Поэт скорбел и убивался.

Мэри удивлённо спросила:

– Что ты? Зачем так убиваться?

– Не могу я! Не могу помочь ему, как ты не поймёшь? И ничто не поможет. Болен ребёнок, умирает. О, Господи Сил, буди со мною, иного Помощника я не имею! Дай силы мне, Господи, очень прошу, на Тебя уповаю, согрешил я пред небом и перед Тобою! И разделиша ризы мои и жребий кидали. Боже мой, Боже, ответь мне, прошу Тебя – за что Ты оставил меня и сил не даёшь.

Далее Поэт уже на коленях тихо шептал молитву Богородице: «Царица моя Преблагая… Зри мою беду, зри мою скорбь… Богородица, приют сирот и странников Защитница… Обиду знаешь мою: разреши её по Своей воле… Ибо не имею я иной помощи, кроме Тебя…»

Через какое-то время он замолчал и успокоился. Мэри удивлённо глядела на Поэта, а он долго, отрешённо смотрел в окно, и тихо играл его грустный блюз. А она гладила его непослушную голову, и от жалости к Поэту и далёкому Серёже у неё тоже прокатились слезинки.

Постепенно, мучительно долго, но, истинно говорю вам: Поэт успокоился и спросил:

– Мэри, ты любишь Паваротти?

– Что? Конечно, люблю.

– Знаю одну его песню, тебе посвящаю её.

– Мне? О, я люблю тебя! – сказала она.

И Поэт взял гитару и, сидя на полу у ног Мэри, печально запел «Una furtiva lacrima». А Мэри тихо улыбалась ему – это был её любимый Доницетти.

Вечером они отдыхали. Поэт молол в старой мельнице кофейные зёрна. Закрыв глаза, он с большим удовольствием понюхал свежемолотый кофе, открыл глаза и улыбнулся ей, сварил кофе в турке и налил чашку для Мэри. Себе же он достал узбекский листовой чай, заварил в огромной стеклянной кружке и смотрел, как листок зелёного чая разворачивается в кипятке.