Текст книги "Журнал «Рассказы». Шаг в бездну"

Матвей Юджиновский
За аптечной дверью

Столбик пятирублевых монет еще не был готов, но Леночка уже позвала его закрыть аптеку. Она спешила домой, отработав смену, а Костя торопился посчитать кассу. Не успел: его смена очевидно началась. Под писк таймера сигнализации Лена пересекла зал, шагнула за порог и потянула за собой дверь.

Костя, сумев-таки собрать десять монет в башенку, пристроил ее рядом с другими (обязательно проверил пальцем – высота одинакова) и побежал из-за прилавка. На полпути вспомнил о ключах, вернулся, взял – и ко входу-выходу.

– Давай закрывай, – сказала Леночка в специальное окошко в двери. Он повернул ключ, замок щелкнул. – Ключ в замке не оставляй. Никого не впускай. Все продажи, консультации – через окошко… Помнишь, да? В два тридцать семь будут стучать, звонить – не открывай.

Костя убедился, что все правильно уложил в памяти с той пары пробных ночных дежурств в компании опытных коллег – сперва Леры, потом Иры.

– А в два тридцать восемь? – спросил он нервно. Эта мелочь выбивала из колеи. Мешала покою, как камешек в ботинке.

– В два тридцать восемь никто стучать не будет. Все, давай не глупи. Завтра тебя сменит Наташа. Удачной смены!

Отпихнув наружную дверь, Лена выскочила в ночь. Костя через стекло видел, как к аптеке уже шел первый покупатель. А у него еще лоточки с двухрублевыми и единичками не посчитаны. И бесячий писк сигналки никак не смолкнет.

На столике перед клавиатурой кассы в ряд расположились сто пятьдесят рублей, тремя столбиками по десять монет, и еще три кругляша остались в кармашке кассового ящика. Костя сложил в уме, плюсанул полученное к общей сумме на калькуляторе. Таймер сигналки закончил счет вместе с ним, хлопнула дверь, в окошке мелькнуло красное с мороза лицо. Работа началась.

Костя бегал от кассы к окошку, слушал, кивал и бежал обратно либо сразу к нужному ящику, где среди десятков упаковок пряталась заветная, либо к кассе, чтобы для начала узнать номер этого самого ящика. Опыта было мало, потому второй путь преобладал.

А еще он злился. То покупатель запросит незнакомое лекарство, то в указанном ящике или на полке глаз никак не выцепит искомую коробочку. А отыщет – цена не устроит. Когда устроит, то наберет товара на две-три сотни и тянет пятитысячную расплачиваться. Приходится сдачу выдавать еще не посчитанными монетами и трястись от мысли, вдруг в кассе недостача.

Раздражал Костю беспорядок в шкафах, который уже был, но больше – который делал сам в спешке. Хотелось вернуться и разложить все по местам, но в дверь снова стучали. Упаковка «Амоксиклава» не желала протискиваться в ячейку между другими, хотя он только что ее оттуда достал. «Потом», – торопился Костя и оставлял ящик незакрытым, стараясь не замечать, что таких уже пять. На столике у кассы глаз мозолила бутылка «Дюфалака», которую передумал брать покупатель. Мысль «вернуть ее на место» еще раньше получила маркировку «потом», и в голове становилось тесно от зарубок на памяти. А Костя уже делал новую пометку: пятитысячную-то надо записать в специальный журнальчик.

Это же сродни адским мукам для грешников. Беспорядок вокруг рос и обступал. Мысли путались. Срочно требовалось выполнить хоть что-то со статусом «потом», чтобы обрести опору.

Когда казалось, что последние остатки контроля пали вместе со слетевшими с полки от неловкого движения пачками «Колдрекса», Костя вручил мужику его порошочки и капли в нос – и внезапно не обнаружил за ним никого. Наружная дверь охнула и осталась неподвижной. За ее стеклом было пусто, никто не топтался больше на крыльце. Костя подождал с полминуты, боясь шелохнуться.

Он торопливо захлопнул окошко и резко повернул ручку, словно замуровывая. Выдохнул. И поплелся в уголок отдыха. Тот включал в себя стол, пару стульев, электрический чайник, микроволновку и подставку для кружек. Костя опустился на стул так, чтобы видеть прикрытую форточку и краешек прилавка. По правую руку имелся тесноватый кабинет заведующей, без двери, а за спиной – относительно просторный туалет, с дверью. Левую руку закинул на стол. До полуночи оставалось чуть меньше получаса.

До детской мечты – все так же. То яркое воспоминание не померкло до сих пор. Кажется, он тогда только пошел в школу, после уроков подрался с каким-то задирой и ушиб колено. Болело оно сильно, до слез. Однако вечером мама заставила его выпить ложечку сладковатой жижи, и почти сразу боль прошла. Внезапно и полностью. Это было чудо, волшебство. Магия. Мама дала ей название «лекарство», и Косте подумалось, что классно было бы стать тем, кто подобно магу и колдуну умеет готовить исцеляющие снадобья. Ведь если есть зелье от боли, то можно найти лекарство от синяков и от тошноты при виде остывшей манки, от плохого зрения и кривых зубов.

Потом, конечно, эти фантазии сменились футболом, позже – видеоиграми. Было еще увлечение автомобилями и байками, не говоря уже о девчонках и тусовках. Однако всякий раз, когда Косте не везло заболеть и мама давала ему таблетки и сиропы, он непременно лез в упаковки, выуживал инструкции к применению и увлеченно читал, хотя мало что понимал. Словно это действительно были странички из учебника по зельеварению.

А следом внезапно, как бывает, подкралось окончание школы, и надо было решать, что, куда и как. Костя заставил себя не думать о «вышке» и не завидовать большинству одноклассников. Родителей было жалко, да и обязанным себя ощущать не хотелось. Тогда-то и пришла на выручку давняя мечта. С неплохим средним баллом в аттестате он прямой дорогой направился в колледж на мага и колдуна – фармацевта. До получения диплома оставалось полгода.

До полуночи, до закрытия одной и открытия новой смены – меньше пятнадцати минут. Костя опомнился, вскочил, и завертелась гонка. «Потом» наступило. Начал он с бутылки «Дюфалака».

С каждым законченным делом он восстанавливал покой, но каждая следующая секунда грозила тем, что в дверь постучат и все рухнет снова. Дверь молчала, и он успел даже пересчитать кассу. Цифры сошлись. И Костя посреди наведенного порядка с возрожденным духом приступил к пересменке.

Только вывел Z-отчет, как ночь охнула наружной дверью. Он кликнул на сверку итогов под клич звоночка, метнулся открывать окошко. Злости почти не было, законы подлости – его ближайшие спутники по жизни. «Ну конечно», – лишь усмехнулся он.

– «Дюрекс элит» можно? – улыбнулся в форточку парень.

– Можно, только позже. Сейчас касса перезагружается. Полночь: один день меняется на другой. Пробить пока не могу, – доложил Костя под жужжание кассового аппарата, выплевывающего длиннющий чек безналичных расчетов.

– Так я тебе наличкой дам, – не пожелал понять паренек.

После коротких уговоров Костя вернулся к оставленному делу, которое требовало тонкости и четкого тайминга. Когда подшивал отчет и чеки в журнал, звоночек потеребили снова.

«Ну естественно», – простонал начинающий маг и волшебник.

После часа под покровом утвердившейся тишины, если не считать ворчания холодильников и подвывания процессоров, он закемарил. Однако не прошло и пяти минут, как подорвался со стула под эхо пропевшего звонка. Поправил халат на ходу, проморгался и, наказав себе не моросить, открыл окошко.

Мужик дико рассмеялся ему в лицо. Радостно, словно не веря удаче. Не смеялись только глаза-угольки. Он выкинул руку в проем и вцепился в халат. Сама кожа мужика – халат. Белая, мятая, с серыми язвочками вместо пуговиц на манжетах. Рука пустила холод в грудь, холод вздыбил волосы на затылке. Костя отпрянул.

– Ты продал мне каку! – злобно, уже без улыбки, процедил гость. И рванул на себя.

Костю тряхнуло, и он проснулся. На ногах. Стул остался в «уголке». Сердце гулко молотило по черепушке.

Костя проморгался по-настоящему и догнал наконец: он у двери, ладонь на ручке окошка, и стучат не по голове, а в дверь. Потому что оконце еще заперто, не открыл пока, не впустил.

Как это? Почему он тут?

Он снова огляделся – не сшиб ли чего, не опрокинул. Все было цело на пути его сомнамбулизма. А в дверь уже колотили. И резко ткнули в звонок.

Ну да, работа… Работа никуда не делась, кому-то плохо…

Сколько он спал? По ощущениям, пару мгновений.

Ручка ощущалась мерзко влажной. Он почти повернул ее, только бы больше не касаться, когда сообразил: время! Нужны объективные стрелки, цифры, двоеточие.

Оставил ручку – в положении «закрыто», – достал телефон, разблокировал. Так и есть!

Два тридцать семь…

Костя попятился от двери.

– Есть кто?! Открывайте! Пожалуйста! – раздалось по ту сторону. И звучало это как надежда, не как угроза. Кто-то просил вполне по-человечески.

Представляя будущую работу, Костя больше всего боялся подвести человека-в-беде. Хотелось, чтобы магия работала на скромное, но благо. И вот теперь он должен… тупо стоять?

Костя был уверен: «не открывай в два тридцать семь» – это местный прикол. Вероятно, после двух часов покупателей нет практически вообще, потому совет не открывать никому в два тридцать семь абсурден сам по себе. На пробных дежурствах так и было: ни Лера, ни Ира в заветное время не открывали, потому что никто не ломился. Зато обе, когда делились советами и секретами, упомянули, что каждая в «свое время» строго-настрого придерживалась странного наказа, и теперь, мол, их беспокоят реже.

Идиотское правило делало комфортное простое-и-понятное путанно-тревожным, и это Косте сильно не нравилось.

Понятный стук и простая просьба «откройте, пожалуйста» перевесили, и он повернул ручку, потянул створку на себя, готовя извинения. Но за миг до этого и стук, и голос разом смолкли. А может, не «до», а после того, как створка шелохнулась. В любом случае, когда Костя выглянул в окошко, за ним никого не оказалось.

Высунул голову в окошко, помотал ею, выждал десяток секунд. Затем с неприятным предчувствием глянул в телефон. Тот показал время – два тридцать восемь.

В восемь утра на смену пришла Наташа.

Последние часы спокойствия и редких покупателей уравновесили безумное начало, и сдавал смену Костя, передумав сдаваться. Ничего, попробует снова, привыкнет. И с кассой ничего ужасного не стряслось: ближе к восьми он пересчитал наличность – цифры сошлись. Порядок. Когда новый покупатель обратился уже к Наташе, Костя окончательно выдохнул.

Перед уходом все-таки спросил ее:

– Слушай, это правило – «Не открывать в два тридцать семь» – не знаешь, с чем оно связано?

– Точно не знаю. Я четыре года назад устраивалась, оно уже было, – пожала она плечами. – Кажется, что-то с недовольным покупателем.

– А это точно не пранк над новенькими? – выдавил Костя улыбку.

Наташа рассмеялась:

– Ну насколько я знаю, нет. Мы такими глупостями не занимаемся. – И уже без смеха добавила: – Сама я в ночь не выходила, но слышала, что те, кто решил проверить, прикол или нет, так новенькими и остались.

– В смысле?

На крыльце послышались шаги.

– В смысле, не задержались. Уволились быстро, – улыбнулась Наташа.

– Что-то как-то не прикольно.

Путанно-тревожное становилось еще более туманным и жутковатым.

– Да не парься ты, – усмехнулась она. – Сам подумай: ты ведь целую минуту можешь халявничать со спокойной душой. Проще простого: не открывай, и все. Потом ты на это и внимания обращать не будешь. Да, здравствуйте, – обратилась она уже к покупателю.

Костя кивнул и вышел.

* * *

Будильник заиграл в два. В первое мгновение Костя возмутился, не понимая, что происходит. Затем торопливо вырубил мелодию. Вставать не хотелось. Хотелось плюнуть на затею, спать дальше. Как он и делал уже дважды.

Камера в аптеке имелась только в торговом зале, а как было бы удачно, если б вторая снимала вход. Но такой не было. Либо ее скрыли настолько искусно, что за целый месяц, десять смен, Костя не разглядел ее. Потому и родилась идея вместо камер воспользоваться собственными глазами.

От одной мысли, рисовавшей, как он будет переться полчаса по морозу к аптеке, тело становилось неподъемным. Еще выйти и вернуться надо по-тихому, чтобы родки не учуяли. И так уже сомневаются в крепости его рассудка, а он всего-то заметил лишний раз, мол, неужели сложно сразу вытереть за собой кухонный стол. И кружку его вымыть, если уж взяли, хотя лучше – вообще не трогать. Да и с книгами из его библиотеки так же: откуда стащили, туда и ставьте! У него же там все по полочкам, своя система. Но к этому папа, мама, допустим, привыкли (что не скажешь о сестре), и вот теперь он посреди ночи куда-то собрался.

Всего этого хватало, чтобы остаться в постели. Однако идея – в мистический час и минуту заглянуть-таки по ту сторону запертой двери – не отпускала. А тут вдруг решение оказалось таким простым, банально прийти и посмотреть.

Да и Ирку повидать будет прикольно. В эту ночь, в отличие от предыдущих двух, когда будильник его не одолел, в аптеке трудилась именно она.

Последние пятьдесят метров пришлось бежать. Когда подсвеченная вывеска «Аптека» показалась из-за угла, он на ходу разблочил телефон. «Два тридцать шесть», – горели цифры. Костя отдышался, выпрямился и, почесывая голову через съехавшую шапку, стал выискивать место для наблюдения – а вдруг спугнет, если будет глазеть в открытую?

Вот только кого спугнет-то? Есть ли этот некто?

Идеальная точка не находилась. Аптека располагалась с торца пятиэтажки. С соседним домом их разделяла дорога во дворы. Вдоль домов шел тротуар, по которому Костя только что бежал, еще дальше от построек – городская улица, сейчас пустая под фонарями. Рядом с пятиэтажкой темнела остановка, но аптечной двери с нее не видно.

Хоть в сугроб у дороги прыгай.

Костя посмотрел на часы, и в голове завыла сирена. Черт, время!

Тогда только на глаза попалась пухлая круглая тумба для объявлений – притаилась в углу, где тротуар упирался в съезд во дворы. Он метнулся к ней. И тут же краем глаза заметил, как от черноты остановки отделилась фигура.

Вот оно!

Костя прижался к холодному металлу так, что нос уловил запах мокрой бумаги и – чуточку – клея. Пальцы ног стали подмерзать, захотелось помочиться, но страшно не было.

Костя замешкался, выглянул из-за укрытия. На дорожке к крыльцу никого не оказалось. Хотел было всмотреться в окно двери, не зашел ли уже, когда чернота по краю зрения шелохнулась. Кто-то кинулся к нему.

Давясь криком, Костя ничком рухнул в сугроб. Проваливаясь в снег, судорожно повернулся. Вперился в ночь.

Мужчина энергично прошествовал по тротуару мимо. Даже не обернулся. Словно не заметил. «Или прикинулся, что не заметил», – мелькнуло в мозгу. И послышалось будто шипение, с которым Костя, раскаленный испугом, остывал на морозе, сознавая спасение.

Костя выдохнул, с усилием вдохнул: сердце подскочило аж до глотки и перекрыло там все. Несколько секунд тело еще не слушалось. Мужчина уже растворился во тьме.

Наконец Костя поднялся, отряхнулся от снега, огляделся. Молотилка в груди сбавляла темп. Он усмехнулся – ну идиот же! – и, спохватившись, полез за телефоном. Ожидал увидеть сороковую минуту, но часы настаивали на тридцати семи. Он тут же высунулся из-за тумбы, глянул на аптеку.

Там все было по-старому. Тихо, безлюдно.

Хотя…

Под лопатку неприятно кольнуло. С запозданием дошло: что-то все-таки переменилось.

Костя поправил шапку, съехавшую на брови. Не помогло. Поморгал. Но веки были бессильны, как дворники при запотевшем стекле. Даже повел рукой, словно смахивая золу или вуаль. Бесполезно.

Свет не вернулся. Нормальный свет, понятный.

Тот, который был, – мелко дрожащий, скулящий, пугливо озирающийся, – казался чужим, неверным.

Картинку словно подменили. Прежняя живая, яркая реальность поблекла, охваченная скрытой, но осязаемой жутью. В уличных фонарях, в лампочках вывески она опутала, пережав, живительные токи, и огни трепетали у края беспросветной мглы.

Тихо гудели лампочки, бешено – нервы. Если бы Костя услышал хруст снега, или дыхание, или смешок, случилось бы и замыкание. Но был только стук. И не ясно, это кровь в висках или костяшки по двери. Он пригляделся: есть ли за ней наконец тот, кто стучит?

Без прежнего света разобрать что-либо за стеклом было сложно. Костя вышел из-за тумбы и редким шагом пошел ближе. Пара аптечных окон выходила на задворки, и оттого он не знал, как там, внутри. Но догадывался: Ирина в «уголке» пережидает эту странную минуту, посапывая или развлекаясь в телефоне.

И внезапно все, что по ту сторону двери, даже с ненавистной ему суматохой, стало вдруг таким простым и понятным. Всего-то не надо открывать окошко, а он зачем-то полез в темноту, что таилась за ним.

Приблизился на четыре шага, но стук не сделался громче, а стекло не подняло завесы. На пятом шагу его парализовало от новой догадки: эта минута не кончится никогда! Как бы он ни тянул, она дождется, пока все шаги рано или поздно не будут сделаны. Он может стоять вечность – она не сменится новой. Не отпустит.

Грудь сдавило, и показалось, что он пойман в чужой сон, что ему и не проснуться, потому что он-то не спит, и ни за что не выбраться, потому что у сна свой хозяин. А он всего лишь муха, которой стало интересно, куда ведет серебристая ниточка.

Костя судорожно разогнал ядовитые мысли – все чушь! – выпрямился, сжал кулаки. Но с места не сдвинулся: у него на глазах с места сдвинулась ручка двери. Та на мгновение приоткрылась, словно пропуская порыв сквозняка или черную кошку, и вернулась назад с уже знакомым зевком. Тут же над ней, моргнув, погасла первая «А» вывески.

Следом померкла «П».

Костя попятился, дико желая спрятаться. И от живой тьмы, и от растущего стука. Только это уже было не поколачивание костяшками, а будто удары кулаком. Или биение сердца. Бум, бум, бум.

Когда почернела «Т» над ступенями крыльца, «А» над дверью замерцала вновь, неуверенно, с опаской. Дыхание перехватило, Костя не сбежал лишь потому, что видел – он не на пути этой… аномалии. Кажется, не на пути, и кажется, поэтому.

Погасла «Е», заморгала «П», а бой, подбираясь, обрастал каким-то воем.

Когда конечная «А», что рядом с углом дома, подобно соседкам воскресла из мрака, Костя точно прозрел, как бывает, когда полная луна выползает из-за туч. И живой слух вернулся. Он снова слышал ветер, скрип и перестукивание ветвей от его порывов. Понял, что вывеска горит как прежде. И фонари. Он выбрался, согнал наваждение.

Или нет?..

Бой приближался, точно топот атакующего великана. Однако вместо монстра по улице мимо остановки промчалась с гулом «приора», и ее колонки молотили пространство басами. Бум! Бум! Бум!

«Не выбрался, отпустили».

Проводив «приору», Костя выдохнул.

Теперь только ощутил, что пальцы ног – лед, да и под курткой холод, потому что спина мокрая. Надо было топать домой, пока поясницу не продуло, пока отец по пути от туалета до кровати не заметил, что сын исчез, пока эта жуть вдруг не вернулась.

Костя поглядел на тротуар, белизну которого, чем дальше, поедала тьма. Да нет же, есть фонари… Что, если эта неведомая хрень уже раскинула там свою ловушку, но в этот раз осечки не будет?

Нет, идти сейчас он не мог. Ему нужен был человек. Оставаться наедине с тем, что он видел, казалось невыносимым.

Костя постучал в окошко. Тут же спохватился, достал телефон и глянул время. Сорок минут третьего – значит, откроет, если не уснула. Потянулся к звонку, но придержал руку. Странновато как-то, даже крипово. Что он Ирке скажет?

«Неплохо бы, если не услышала, можно сбе…» – Мысль оборвал яркий свет, хлынувший из окошка.

– Здравствуйте, – блеклым голосом произнесла Ирина.

– Привет, – улыбнулся Костя.

– О! Привет! – удивилась она, обрадовалась. – Ты чего здесь?

«Нужно лекарство, точно! – сообразил он. – Что-то случилось, и нужны таблетки». Быстро придумать какие и зачем не вышло, потому сморозил:

– Тебя решил проведать, чтобы не скучала.

– Угараешь?

Они рассмеялись. Ночные дежуранты на работе друг с другом не сталкиваются, пересменки у них только с дневными фармацевтами, и Костя успел подзабыть, как от Ирины сложно отвести взгляд. При своей вроде бы обычной внешности она была обезоруживающе милой. Это подтверждали ее завидные успехи в продажах. А еще ей очень шел белый халат.

– А я и не скучала, не дали, народ как сговорился.

– Ажиотаж?

– Ну. – Она подавила зевок. Костя не смог сдержать улыбки – вышло это у нее очаровательно.

– А этот стучал?

Ира нахмурилась.

– В два тридцать семь, – пояснил он.

– Наверное, – пожала она плечами. – Я после двух стараюсь вздремнуть.

Следом тряхнула часами на запястье, сверила время и округлившимися глазами уставилась на Костю:

– А ты что, успел его увидеть?

– Нет, – глупо посмеялся он. – А это, кстати, идея.

– С такими идеями как раз девчонка до тебя и уволилась.

– Угараешь?

– Ну типа. Но идея реально для тех, кому заняться нечем. Вот ты… – вздохнула она.

– Я? – стушевался Костя.

– Ты типа ко мне подкатываешь или по делу пришел? – Ирина скрестила руки на груди.

– У меня сестра траванулась, – ляпнул он, что успел придумать. – За смектой пришел.

– Ясно, – кивнула она и уже пошла к шкафам.

– И первый вариант тоже, – добавил он.

Ира остановилась, развернулась вполоборота и глянула со значением:

– Ваниль или клубника?

– Первый вариант.

Она слегка качнула головой и одними губами прошептала:

– Оба.

Когда она вернулась с упаковкой смекты с ванильным вкусом, сердце еще бешено билось. Однако она сделала вид, что ничего особенного не произошло.

– Взял бы хоть что-нибудь из товаров дня, – пожаловалась, пробивая лекарство, – помог бы с планом.

Костя был уверен, помощь в этом ей не нужна, но отказать не мог:

– Окей, давай. Что там у нас? – Перечень этого месяца он уже заучил, прикинул, что пойдет при диарее. – Необутин, – произнесли они вместе.

– Ага, – улыбнулась она. Пробила вторую упаковку. – Другое дело. Шестьсот сорок с тебя. По карте будешь?

– Да.

Он полез во внутренний карман пуховика и… не нашел там ничего.

Черт, кошелек остался в другой куртке, и он его не захватил, ведь покупать ничего не собирался. Весело…

– Ой, Ир, только не убивай. Я кошелек забыл.

И скорчил глупую рожу.

Ира прыснула со смеху:

– Ну ты идиот! Убивать тебя будет сестра.

– Походу… В общем, прости, с планом подвел. Хоть повеселил.

Он засобирался.

– Да погоди ты, стой! – Она достала смартфон. – Будешь должен, короче. – Приложила его к терминалу. – Шестьсот сорок… Знаешь, это напоминает мой чек за ужин в одной классной кафешке.

Касса выплюнула чек, и Ирина продефилировала к окошку. Вручила Косте лекарства.

– Спасибо. От меня и от сестры. – Он распихал их по карманам. – Коллекторов ждать не буду, сам позвоню.

– Ну пока. – Она снова проглотила зевок, улыбнулась.

– Пока.

Окошко закрылось. Он вышел на крыльцо.

Мир вернулся. Сердце в груди частило, лицо горело, во рту резко стало сухо. Однако никакой ночи Костя уже не боялся.

* * *

Он стучал. Стучал уже долго. Тук-тук-тук, три раза. Точно очередь из калаша в «контре», чтобы прямо в голову. Или тук… тук… тук… Как протекающий кран в уборной. Как стрелка в часах на стене отсчитывает секунды. Только вот их подменили. Не часы это, они лишь притворяются ими, потому что не бывает столько секунд в минуте.

Каким-то образом чертовщина просочилась сквозь пластик двери и бетон стен. Но он не стал. Он войдет через дверь, заставит открыть ему. Потому что это месть. Наверняка это месть. Или развлечение.

Костя заставил себя прирасти к стулу в «уголке». Нет, ему никуда не надо, минуту он может халявничать, говорила Наташа. Со спокойной душой, говорила она. У него был телефон, в телефоне – мемы, видосы, «Худеющий» в fb2 на крайний случай. Но от «спокойной души» не осталось и кавычек, когда семерка в углу экрана продолжила гореть и после двухминутного трейлера нового «Крика».

В дверь все стучали. Тук-тук-тук! Бам! Бам! Бам! Настойчиво, требовательно. Нервозно. Костя вдруг споткнулся о мысль: а вдруг он не заметил, упустил момент, когда тот стук стих и через короткую паузу зазвучал этот, новый, самый обычный, настоящий?

От этой догадки его подбросило. Зашвыряло и заколотило. Спина предательски взмокла от сознания вины. Нет, не от вины даже, от страха, что провинился, оплошал. Пальцы похолодели, потеряли контроль.

А в дверь уже ломились. Нашли звонок и затрезвонили.

Как собака Павлова, Костя шагнул к двери, но, совладав с собой, замер – а время-то! На часах ненавистное «2:37». Нельзя, это уловка…

Резкая слабость усадила его обратно на стул. Руки побежали по столу. Отодвинули чайник на угол, ручкой к правой кисти. Перескочили на графин рядом, повернули ручкой к левой кисти. Чтобы четко, удобно, правильно.

А чашки, кружки – кто так оставил? Костя выстроил их в ряд, бок к боку, дужками на себя. Одну забрал – забыли грязной, с опивками чая.

Звонок разрывался подобно ремиксу на воздушную сирену. Покупатель не уходил. Все-таки нужно ему, нужно что-то обязательно и срочно. Помощь нужна, спасение. А работает ли, вообще, звонок, наверняка вопрошает он. Хотя слышно отчетливо – работает.

А руки не унимались. Поправили в другом углу коробку чая, чтобы гранями параллельно краям стола, перетасовали чайные пакетики, чтобы ровненько, без выступов и перекосов, и чтобы рисунок одинаковый. Прикрыл крышечку упаковки дрожащими пальцами.

Ох и злой он там стоит. Проклинает Костю, матом кроет. От этой фантазии свело живот.

Прибранный стол оказался местами грязный, в крошках. Руки сгребли их в кучку. Кожей почуял: кое-где липко, столешница в редкой чайно-кофейной сыпи. Костя встал, захватил обреченную хозяином на муки кружку и направился к раковине в туалете. Да, в дверь стучат, но и у него тут дело. Мелкое, но неотложное.

Подумал секунду и затворил за собой дверь уборной. Чуть тише. Много легче.

Включил воду, повернул рычажок на горячую. Пускай пальцы оттают, пусть станут послушными. Принялся отмывать кружку губкой. Руки согрелись. Но гулко ухало, моля о пощаде, сердце. Он там давит на звонок, барабанит в дверь, и его-то пальцы как раз коченеют. Зато злость кипит и подвывает. Под журчание утекающей воды захотелось в туалет.

Высушил кружку полотенцем; захватив губку, толкнул дверь и шагнул назад, в мучительный, как заевшая пластинка, балаган. Кружку пристроил в шеренгу пузатых подруг. Пальцы снова теряли тепло. Костя принялся за стол. Оттер пятна, прошелся от края до края, собрал крошки. Все четко, как должно. Хотя бы здесь.

Секундная стрелка в безумных часах скакнула на новый круг, минутная приросла к тридцати семи. Тик-так, тик-тук, тук-так, тук-тук.

Костя промыл губку под краном, отжал, оставил. Рука упала на рычаг. Но вода продолжила течь: другая мысль обожгла, превратив в изваяние.

Он там не один, их там целая очередь! Огромная очередь, ненавидящая его! Ворчат, ругаются и вопрошают. Ведь они же его убьют, разорвут, испепелят глазами. А если нет, то начальство. Потому что они пожалуются. Обязательно, никаких сомнений.

Мысль оборвалась. Раковина шумно глотала воду. Но за спиной было тихо. Там, в торговом зале, у двери, было тихо.

Костя заткнул кран, выпорхнул из уборной, вслушался и…

Звонок пронзил сердце. Он дернулся, испугом ужаленный. Похолодел. Звонили не в дверь. Трелью заходился аптечный телефон.

Это заведующая, она все знает, ее разбудили посреди ночи и настучали на него!

– Аптека «Двадцать четыре на семь», – бессильно выдавил Костя.

И замер всем нутром. Кто там – спаситель или палач?

– Аптека? Вы работаете?

Спаситель! Это весточка, сигнал из простого и понятного мира, адекватной реальности. Она никуда не делась, она отвоюет Костю назад.

– Да, работаем. Аптека круглосуточная.

– Гагарина, 28?

– Да, с торца дома.

– Так какого черта не открываете?! – грянуло из трубки. И, кажется, из-за двери.

– А?.. – только и слетело с губ.

– Что «а»! Я уже пять минут тут стою, в дверь ломлюсь, звонок не слышите, что ли?! Оглохли?! Или дрыхните на работе?! – выплеснул, что накопилось, мужик.

– Ой, боже… простите, пожалуйста, это… Простите, ужасно вышло, э-э, у нас… – Кипящая голова судорожно соображала, оправдания быть не могло, но она пыталась что-то выср… – Я… извините, я был в туалете.

– Открывай, засранец! – Мужик бросил трубку, и тут же в дверь замолотили.

Костя кинулся к ней, глубоко вдохнул и, обрекая себя на казнь, распахнул окошко.

Едва появилась щель, как из нее выпрыгнула рука. Бледная и пухлая. Костя отскочил, налетев на витрину у стены. В ее грохоте потонул его крик. Однако мужик не тянулся к Косте, не хватал его, а протягивал… купюру. Всего-то.

– Кардиомагнил! Сто пятьдесят, сто таблеток.

– Да, конечно, простите.

Костя забрал деньги. Рука уползла обратно.

Невысокий и полноватый мужик глядел в окошко не пригибаясь. Не было еще дежурства, чтобы кто-нибудь не отметил: «А что так неудобно? Окошко низко». Этому гостю было как раз. Его круглое луноподобное лицо с мелкими глазами, тонущими в серовато-лиловых мешках, точно попадало в рамку. Повязать черную ленту на угол – и можно хоронить. Под носом белели сединой усы, а с волосами на макушке случилось что-то странное. Вероятно, он был лыс и бестолково пытался поправить дело париком.

Уже на пути к первому ящику шестого шкафа Костя догнал: мужик стоял в одной рубашке с коротким рукавом и воротом нараспашку. И это ночью, в мороз?

Костя замер было, почти обернулся… но тут же расколдовал себя простым объяснением – на машине приехал. Парик – не странно, рубашка – тоже. И все-таки, закинув на ходу денежку в монетницу у кассы, стрельнул глазом. Луноликий улыбался. Наверняка и у этой таинственной перемены настроения была разгадка, но менее жуткой его улыбку, да и взгляд, она все равно бы не сделала.

Костя, копаясь в ящике, наудачу бросил:

– Есть аналоги дешевле, если что. Тот же состав и эффективность не хуже, например, у «КардиАска». Можем посмотреть по цене.

Последний числился в товарах дня, а план по продажам никто не отменял.

– Не нужно мне вашего дерьма! Я сказал – «Кардиомагнил», чего непонятного!

Мина, как было предсказано, взорвалась.

– Хорошо, хорошо.

Костя, проклиная себя, спешно искал нужную упаковку.

– Ты уже продал мне каку, забыл? – неожиданным, каким-то посторонним голосом провыл мужик.

Похолодев, Костя обернулся с коробочкой в руках. В зале еще металось эхо воя, но за дверью не оказалось никого. Он исчез. Растворился. Похоронная рамка была пуста. Покойник передумал.

А еще он произнес фразу. Костя вспомнил ее.

Это он! Он – тот, кто стучит. Вот Костя его и увидел.

Тут же кинул упаковку «Кардиомагнила» назад в ящик, зажмурился, чтоб не видеть, как криво она легла. Просто толкнул ящик и стремглав к двери. Не выглядывая и, упаси боже, не высовывая голову, захлопнул окошко, крутанул ручку, запечатывая.

Костя прислушался, затаился. Его футболка за вечер безнадежно провоняла потом. Да и халат, наверное, тоже распрощался с приятным аптечным ароматом. Ослабевший, он поплелся в «уголок».