Текст книги "Путеводный нейрон. Как наш мозг решает пространственные задачи"

Многие территории, на которых поселились наши предки, поначалу вызывали растерянность и внушали страх своей неизведанностью. Поэтому люди стремились сделать эти места знакомыми и придать им символический смысл. Возможно, именно это, наряду с необходимостью выживания, побуждало их давать каждому необычному месту название, чтобы, как выражаются иннуиты, быть «окруженным запахом собственных вещей»[28]28
  Knud Rasmussen. The Netsilik Eskimos: Social life and spiritual culture // Report of the fifth Thule expedition 1921–24. vol. 8, № 1–2. Gyldendal, 1931. Р. 71, via Kevin Lynch. The Image of the City. MIT Press, 1960.


[Закрыть]. Значение, которое мы придаем топографическим названиям, отражает нашу потребность знать местность, которая нас окружает, соприкасаться с миром. Они помогают нам находить дорогу и, возможно, даже представлять, что может случиться в будущем.

2. Creag nan Eun, «птичья скала», древний ориентир в Грампианских горах, Пертшир

Но еще они, что не менее важно, связывают нас с прошлым. Кит Бассо, посвятивший свою карьеру антрополога изучению культурных традиций западных апачей из центральных районов Аризоны, отмечал, что яркие топографические названия позволяют индейцам считать себя наследниками предков, подаривших им эти названия. В книге «Мудрость обретается в местах» (Wisdom Sits in Places) в своем увлекательном рассказе о том, как воспринимают окружающий мир западные апачи, Бассо описывает, что он, «очарованный тем, что видел и слышал», стоял в таких местах, как Goshtl’ish Tú Bil Sikáné («вода вместе с грязью в открытой чаше»), T’iis Ts’ósé Bil Naagolgaiyé («круглая поляна со стройными тополями) и Kailbáyé Bil Naagozwodé («серые ивы изгибаются вдоль излучины»). «Такие красивые названия – смелые, образные, экспрессивные – придают поэтическую силу голосам предков», – пишет он[29]29
  Keith H. Basso. Wisdom Sits in Places. University of New Mexico Press, 1996. Ch. 1. См. также: Keith Basso (1988). Speaking with names: language and landscape among the Western Apache // Cultural Anthropology. 3 (2). Р. 99–130. Р. 112.


[Закрыть]. Ведь, если вы хотите превратить дикое место в дом, есть ли способ лучше, чем призвать духов тех, кто был здесь до вас?

Мы многим обязаны нашим предкам, умевшим ориентироваться на местности, и пространственному воображению, которое позволило нам расселиться по всему миру и пустить корни в новых местах. Но это легко забыть. В нашу эпоху можно путешествовать куда угодно – и не знать, куда направляешься. Большинство из нас оседло; мы не живем в страхе перед хищниками, и не надо все время находить себе пропитание и источник воды. Нам не нужны топографические названия так, как они были нужны нашим предкам.

Но в глубине души мы остаемся путешественниками, и у каждого из нас есть когнитивные инструменты, необходимые для исследования окружающего мира. Материальный мир, который нас окружает, влияет на наше поведение и эмоции: мы ориентируемся на дом и его окрестности, знакомые лучше всего, выбираем символические места для протеста (площадь Тахрир, площадь Тяньаньмэнь, Трафальгарская площадь) и вырезаем свои имена на деревьях, скалах и зданиях. Люди могут радикальным образом изменить большую часть поверхность Земли, но наша основная модель расселения – городские центры, связанные автомобильными и железными дорогами, – не очень отличается от поселений эпохи неолита (поселки, связанные дорожками) или палеолита (стоянки, связанные тропами). И с землей мы обращаемся почти по-прежнему: даже сегодня люди складывают пирамиды из камней у обочины дороги, чтобы помочь таким же путникам в глуши, – этому обычаю, вероятно, не одна тысяча лет.

Мы исследователи до мозга костей, и именно наши способности ориентироваться в пространстве – верите ли вы или нет, а они у нас сохранились, несмотря на зависимость современных людей от GPS, – во многом делают нас людьми. В следующей главе мы рассмотрим, как формируются эти навыки по мере нашего взросления. Дети – прирожденные исследователи, но им не всегда дается свобода проявлять эту склонность. И мы увидим, что степень, в которой нам разрешено странствовать и расширять границы своего мира, когда мы молоды, существенно влияет на то, какими мы станем, когда вырастем.

2
Право путешествовать

Около тридцати лет назад Эду Корнеллу, психологу из Университета Альберты в Эдмонтоне, позвонил офицер полиции, руководивший поисками девятилетнего мальчика. Ребенок пропал из лагеря в сельской местности, и следы указывали, что он пошел к болоту, до которого было несколько километров. Звонивший офицер задал один вопрос: как далеко уходят девятилетние дети?

Корнелл и его коллега Дональд Хет несколько лет изучали навигационное поведение, и поэтому полиция обратилась именно к ним. Но когда они задумались над этим вопросом, то поняли, как мало они знают – да и все остальные тоже – о потерявшихся детях. Как они себя ведут? Какие маршруты выбирают? Какими ориентирами пользуются? Как далеко уходят? Просмотрев литературу, психологи рассказали офицеру все что могли. «Его ответ нас устыдил, – впоследствии писали они. – “Да, не густо, – сказал полицейский. – Ладно, док, не волнуйтесь. Сегодня позовем экстрасенса”»[30]30
  Edward H. Cornell and C. Donald Heth (1983). Report of a missing child // Alberta Psychology 12. Р. 5–7. Reprinted in Kenneth Hill, ed., Lost Person Behavior. Canada National Search and Rescue Secretariat, 1999. Ch. 4.


[Закрыть].

Вскоре Корнелл и Хет поставили эксперимент, первый из серии. Они связались с родителями детей в возрасте от трех до тринадцати лет, живших на границе прерий в окрестностях университета, и с разрешения всех заинтересованных лиц попросили каждого ребенка отвести их в самое далекое от дома место, куда те добирались самостоятельно. Исследователи шли за детьми, наблюдали за их поведением, составляли маршрут и измеряли расстояния. Решения дети принимали сами. Если хотели, они могли отдохнуть, вернуться домой, позвонить родителям. Это было первое научное исследование, посвященное тому, как дети ориентируются на местности. Результат не только повысил шансы найти потерявшихся детей, но и позволил нам лучше понять, как дети взаимодействуют с пространством и исследуют окружающий мир. Корнелл обнаружил, что дети делают это не так, как взрослые.

Найти Эда Корнелла мне удалось не сразу. Завершив научную карьеру, он поселился в Уайт-Салмоне, маленьком городе у реки Колумбия в штате Вашингтон, почти рядом с Каскадными горами, где продолжает искать потерявшихся людей в качестве волонтера в местном поисково-спасательном отряде. Однажды утром, в конце сентября, мы встретились с ним в кафе на главной улице, и он повез меня на экскурсию по окрестностям: необычный смешанный лес (кедр, дуб, ель и тсуга), череда ферм и виноградников, а на востоке – лес, постепенно переходящий в степь. Мы часто останавливались, и он обращал мое внимание на изменение погоды, показывал границы местных экосистем и места, где он помогал спасти людей, заблудившихся на открытой местности или в каньонах с крутыми склонами. Эд очень любит природу и подмечает не только характер местности, но и то, как ведет себя человек; этот навык очень полезен и для спасателя, и для ученого, который в первую очередь стремится выяснить, почему люди вообще сбиваются с пути.

Результаты исследования Корнелла и Хета, посвященного путешествиям детей, удивили всех. Главный вывод состоял в том, что если детей предоставить самим себе, то они уходят гораздо дальше, чем предполагают взрослые, и особенно родители, – в среднем на 22 %, а порой и в три-четыре раза дальше. Но Корнелла интересовало, как они путешествуют. Когда исследователи просили детей отвести их в самое далекое место, где они были, ни один не повел их туда прямо. Они замедлялись, останавливались («зависали», как называл это Корнелл), отвлекались и уходили довольно далеко в сторону. «Мы следовали за ними повсюду, – вспоминал Корнелл. – Они сокращали путь через торговые центры, через пустые заснеженные парковки и даже успевали поиграть в футбол. Они забирались на пожарные гидранты, откуда лучше видны окрестности, пинали кучу опавших листьев, кидали камни или останавливались поглазеть на барбекю. Казалось, дети следуют своим природным склонностям. Многие признавались, что отклонялись от знакомого пути. Один ребенок шел до цели два часа»[31]31
  Первая публикация исследования Корнелла и Хета: Edward H. Cornell and C. Donald Heth (1996). Distance traveled during urban and suburban walks led by 3– to 12-year-olds: tables for search managers // Response! The Journal of the National Association for Search and Rescue 15. Р. 6–9. Более подробно: Edward H. Cornell and C. Donald Heth (2006). Home range and the development of children’s way finding // Advances in Child Development and Behavior. 34. Р. 173–206.


[Закрыть].

Надеюсь, прочитав эти строки, вы вспомнили о детстве. Дети не ищут прямого пути, они любознательно идут навстречу неизведанному – и именно так у них, если им не мешать, формируются навыки ориентирования и восприятие пространства. Это стратегия выживания: чтобы узнать мир, необходимо освоиться в нем. Все мы начинаем со спонтанных путешествий. Корнелл, который помнит свои детские путешествия, говорит, что стремление к исследованию – неотъемлемая черта человека: «Проникнуть в неведомое, найти тайный путь, изучить места, известные только тебе, секретную крепость, короткий путь к пещере – все это любимые занятия детей. Так они учатся использовать свои когнитивные способности и память, обращать внимание на ориентиры…» Дети не только видят места, которых не замечают взрослые, но и стремятся туда попасть. Роберт Макфарлейн в «Ориентирах» (Landmarks), в главе о топографии детства, отмечает, что мир маленьких детей «состоит из дверей… и они открывают эти двери на каждом шагу». Далее он пишет:

Дупло в дереве – это вход в замок. Муравьиная норка в сухой земле ведет на другую сторону планеты. Шалаш из веток – дворец. Лужа – портал в подводное королевство. Для трех– или четырехлетнего ребенка «ландшафт» видится не фоном или обоями, а посредником, изобилующим возможностями и изменчивым… То, что мы называем нейтральным словом «место», для маленького ребенка – фантастическое переплетение сна, волшебства и реальности[32]32
  Robert Macfarlane. Landmarks. Hamish Hamilton, 2015. Р. 315.


[Закрыть].

Примерно в то же время, когда Корнелл и Хет только начали свое исследование, географ Роджер Харт из Городского университета Нью-Йорка уже около года в рамках своего двухгодичного исследования изучал, как вели себя дети в неназванном маленьком городке в Новой Англии. Там жили восемьдесят шесть детей, и он наблюдал за всеми и расспрашивал каждого. Его работа объединяла географию и психологию; он стремился выяснить, что привлекает его испытуемых на улицах, в парках, в полях и на тропинках ближайшей округи и как это влияет на их мышление и поведение. Один из самых важных его выводов состоит в том, что сам путь к новым местам нравится ребенку не меньше, чем пребывание в них. «Зачастую у них нет представления “куда”; они просто исследуют», – писал он[33]33
  Roger Hart. Children’s Experience of Place. Irvington, 1979. Р. 73.


[Закрыть]. Дети с удовольствием рассказывали о новых тропинках или кратчайших путях; зачастую эти открытия были для них так важны, что дети ради них отклонялись от маршрута. Гуру самопомощи любят повторять, что путешествие важнее места назначения. Дети не нуждаются в этом напоминании: для них самое важное – это путешествие.

Если описание детства, данное Хартом, кажется вам чуждым, велика вероятность, что вы родились в 1970-х или позже. Дело в том, что за последние четыре или пять десятилетий возможности ребенка самостоятельно путешествовать значительно уменьшились. Обратите внимание на следующую статистику:

• «Участок, освоенный ребенком» – расстояние от дома, на которое детям разрешено удаляться самостоятельно, – за три поколения уменьшился во всех странах, где проводились такие измерения, причем в некоторых случаях более чем на 90 %[34]34
  Helen Woolley and Elizabeth Griffin (2015). Decreasing experiences of home range, outdoor spaces, activities and companions: changes across three generations in Sheffield in north England // Children’s Geographies 13 (6). Р. 677–691; Lia Karsten (2005). It all used to be better? Different generations on 143 continuity and change in urban children’s daily use of space // Children’s Geographies 3 (3). Р. 275–290; James Spilsbury (2005). “We don’t really get to go out in the front yard” – children’s home range and neighbourhood violence // Children’s Geographies 3 (1). Р. 79–99; Margrete Skår & Erling Krogh (2009). Changes in children’s nature-based experiences near home: from spontaneous play to adult-controlled, planned and organised activities // Children’s Geographies. 7 (3). Р. 339–354.


[Закрыть].

• В Англии доля учеников младших классов, которым родители разрешают самостоятельно ходить куда-либо кроме школы, снизилась с 94 % в 1974 году до 7 % в 2010-м[35]35
  Ben Shaw, Ben Watson, Bjorn Frauendienst, Andrea Redecker, Tim Jones and Mayer Hillman. Children’s independent mobility: a comparative study in England and Germany, 1971–2010. Policy Studies Institute, 2013.


[Закрыть].

• В Великобритании менее чем 25 % детей в возрасте от семи до одиннадцати лет регулярно играют на улице в местном «природном уголке», а в поколении их родителей, когда те были детьми, этот показатель составлял 75 %; большинство играют у себя дома, в помещении, и более чем 70 % – только под присмотром родителей[36]36
  Childhood and Nature: A survey on changing relationships with nature across generations. Natural England, 2009.


[Закрыть].

В 2015 году исследователи из Шеффилдского университета провели опрос среди трех поколений живущих в городе семей о том, как далеко они уходили от дома, когда были маленькими, – или, как сформулировали ученые, о «размерности пространства в детстве». Как правило, бабушка, детство которой пришлось на 1960-е годы, регулярно уходила из дома на расстояние до трех километров, чтобы встретиться с друзьями в местном детском клубе; ее дочери в 1980-х разрешали самой ходить в магазин в полукилометре от дома, тогда как десятилетний внук мог дойти лишь до дома друга, который находился в сотне метров дальше по улице. В этой семье за три поколения участок освоения сократился в 30 раз[37]37
  Helen Woolley and Elizabeth Griffin (2015).


[Закрыть]. Это очень серьезное изменение, но не такое уж редкое. По сравнению с бабушками и дедушками современные дети меньше исследуют окружающий мир, реже выходят из дома, социализируются в меньших группах, и их, как правило, не оставляют без присмотра. Их отношения с пространством регулируют, и эти отношения сосредоточены в основном внутри дома.

Как это произошло? По всей видимости, главных факторов было два. Первый очевиден и окружает нас со всех сторон: дорожное движение. На улицах слишком много машин и слишком много беспечных водителей, не соблюдающих скоростной режим. С 1950 года интенсивность дорожного движения в Великобритании возросла в десять раз[38]38
  Департамент транспорта и дорожной статистики.


[Закрыть]. Если ваш дом не в тупике, то играть на улице больше невозможно, и родители не хотят отпускать детей куда-либо, если нужно переходить дорогу. Впрочем, с тех пор как потоки транспорта увеличились, детей под колесами автомобилей погибает меньше, но не потому, что улицы стали безопаснее, – просто на них нет детей.

3. Уменьшение участка, освоенного детьми, за три поколения (на примере одной семьи из Шеффилда)

Правила безопасности уличного движения – это реальная и важная проблема для свободы передвижения ребенка. Вторая главная причина, сузившая освоенный детьми участок, существует преимущественно в воображении родителей. Идея «опасного незнакомца» – представление о том, что улицы, парки и игровые площадки изобилуют людьми, желающими похитить их чадо, – убедила многих родителей, что в безопасности дети могут быть только дома. Не так давно родителей опрашивали по всему миру, и примерно половина респондентов заявили, что больше всего опасаются сексуальных маньяков (от 60 % в Испании до приблизительно 30 % в Швеции, Китае и Нидерландах)[39]39
  The IKEA Play Report 2015.


[Закрыть]. Подобного рода тревога питается в основном непропорционально широким освещением в прессе крайне незначительного числа ужасных случаев приставания к детям, похищения или убийства: вся Великобритания знает о Мэдлин Макканн, Милли Доулер или Джессике Чапман, а все Соединенные Штаты – об Адаме Уэлше, Джейси Дьюгард или Элизабет Смарт.

Повышенное внимание средств массовой информации к подобным случаям преувеличивает реальную угрозу. В 2016 году в Англии и Уэльсе от рук незнакомцев погибли всего четверо детей младше шестнадцати лет. За последнее десятилетие число жертв не превышало девяти в год, а были и годы, когда регистрировался всего один такой случай – или вообще ни одного[40]40
  Служба национальной статистики. Особое внимание уделено насильственным преступлениям и изнасилованиям.


[Закрыть]. Учитывая влияние, которое наш страх оказывает на свободу детей, важно объективно воспринимать эту проблему. Жестокая правда в том, что ребенка скорее могут погубить или подвергнуть насилию знакомые люди, в первую очередь родители, родные или приемные. По оценке Дэвида Финкельхора, директора Центра исследований преступлений против детей в Университете Нью-Гэмпшира, дети, похищенные незнакомыми людьми, составляют «одну сотую процента» от всех пропавших детей в США, а с начала 1990-х годов существенно снизилось общее количество нападений, похищений и других серьезных преступлений против детей[41]41
  David Finkelhor. Five Myths about Missing Children // Washington Post, 10 May 2013. Его последние исследования подтверждают эту тенденцию.


[Закрыть]. Все эти данные показывают, что, если исключить дорожное движение, дети, гуляющие по улицам и пустырям в окрестностях дома, подвергаются не большей опасности, чем их родители, бабушки и дедушки.

Несмотря на реальное положение дел, в некоторых регионах США считается недопустимым отпускать детей на прогулку без присмотра. Известны случаи, когда полиция арестовывала родителей, обвиняя их в том, что они «подвергали опасности несовершеннолетних», позволяя ребенку одному идти в школу, гулять в парке или сидеть в машине. В защиту здравого смысла в штате Юта в 2018 году был принят закон, официально защищающий тех, кто предпочитает «воспитание с ограниченным родительским надзором», и признающий, что самостоятельность способствует развитию детей. Хорошая новость, но все же это невероятно: чтобы дать детям исследовать мир, как они делали это всегда, потребовался особый закон!

Распространено также мнение, что ограничения, которым подвергаются современные дети, обусловлены не интенсивным дорожным движением и не преувеличенным страхом оказаться жертвой преступника, а цифровыми технологиями и социальными сетями. Откуда у них появится желание выйти из дома, если они могут играть на планшете, болтать с друзьями по WhatsApp или делиться селфи в Snapchat? То, чем бабушки и дедушки занимались на улице или в парке, современные дети по большей части делают в Сети: встречаются с друзьями подальше от родительских глаз и ушей. Но решение уйти в цифровой мир не всегда добровольно. В 2009 году провели исследование, охватившее 3000 детей в возрасте от семи до двенадцати лет в 25 странах; большинство респондентов сказали, что предпочли бы играть на улице, чем где-либо еще, а почти 90 % заявили, что лучше играть с друзьями, чем сидеть в интернете[42]42
  Play Report 2010. Издатель Family, Kids and Youth, Research Now, IKEA. С выводами можно познакомиться здесь: http://www.fairplayforchildren.org/pdf/1280152791.pdf


[Закрыть]. Однако в большинстве случаев у них нет выбора. Мы почти не даем детям возможности встречаться друг с другом, и неудивительно, что они вынуждены довольствоваться не самым лучшим вариантом.

Недостаток взаимодействия детей с окружающим миром почти наверняка означает, что они что-то недополучают. Да, они могут общаться и свободно бродить по интернету, исследуя его закоулки, но мы – несмотря на все наши сложные технологии – остаемся существами, неразрывно связанными с пространством, созданным эволюцией для движения. Каким-то вещам можно научиться только при взаимодействии с материальным миром – исследуя его размеры, стучась в его двери. Если у нас нет возможности делать это в детстве, когда мы максимально любопытны и минимально ограничены, другого шанса может и не представиться.

Что получают дети от свободной, самостоятельной игры – от удовлетворения своей естественной потребности в исследовании – и чего лишаются, если взрослые ограничивают их в пространстве и не сводят с них глаз? Американский психолог Питер Грей, давний критик современной системы образования, изучающий развитие детей в контексте дарвиновской теории, убежден: тому, что дети узнают посредством игры, невозможно научить другим способом. В своей книге «Свобода учиться» он пишет:

От недостатка свободных игр тело может и не страдать так же, как от недостатка еды, воздуха или воды, но будет страдать душа, замедлится психическое развитие. В играх дети учатся дружить, преодолевать собственные страхи, решать проблемы и вообще контролировать свою жизнь. Именно в играх они осваивают и пробуют применить на практике знания и умения, которые им необходимы для успешного существования в рамках той культуры, в которой они растут. Не важно, что именно мы делаем, сколько игрушек покупаем, сколько проводим времени с пользой или специально учим чему-то детей. Мы ничем не заменим им свободу, которую у них забираем. Не существует других способов научить детей тому, чему они учатся в игре, по собственной инициативе[43]43
  Цит. по: Грей П. Свобода учиться. Игра против школы / Пер. с англ. Т. Землеруб. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2016.


[Закрыть][44]44
  Peter Gray. Free to Learn: Why unleashing the instinct to play will make our children happier, more self-reliant, and better students for life. Basic Books, 2013. Р. 5.


[Закрыть].

Как и следовало ожидать, один из навыков, которому обучает «свободная игра», – восприятие пространства и уверенность в перемещении по нему. Это основа навигации и поиска пути. Психологи собрали множество свидетельств того, что дети, которым позволено гулять без присмотра взрослых, лучше знают окружающее пространство и обладают лучшим чувством направления[45]45
  Eva Neidhardt and Michael Popp (2012). Activity effects on path integration tasks for children in different environments // Cyrill Stachniss, Kerstin Schill and David Uttal, eds. Proceedings of the Spatial Cognition VIII international conference, Kloster Seeon, Germany, 2012. Р. 210–219.


[Закрыть]. (Это может объяснить, почему люди, выросшие в сельской местности, обычно ориентируются лучше, чем те, чье детство прошло в городах[46]46
  A. Coutrot et al. (2018). Cities have a negative impact on navigation ability: Evidence from mass online assessment via Sea Hero Quest // представлено на ежегодной встрече Общества нейронаук, Сан-Диего, 3–7 ноября 2018 г. Такая разница в способностях к навигации справедлива для всех стран мира.


[Закрыть].) В одном из исследований выявили, что восьми– и девятилетние дети, регулярно катавшиеся на велосипеде неподалеку от дома, могли нарисовать карту окрестностей более подробно, чем их сверстники, а значит, обладали более высоким для своего возраста уровнем пространственного восприятия[47]47
  Rachel Maiss and Susan Handy (2011). Bicycling and spatial knowledge in children: an exploratory study in Davis, California // Children, Youth and Environments 21 (2). Р. 100–117.


[Закрыть]. В других исследованиях было показано, что дети в возрасте от восьми до одиннадцати лет, которые сами ходят в школу, могут нарисовать карту местности точнее, чем их сверстники, которых взрослые провожают в школу или отвозят туда на машине[48]48
  Antonella Rissotto and Francesco Tonucci (2002). Freedom of movement and environmental knowledge in elementary school children // Journal of Environmental Psychology 22. Р. 65–77. См. также исследование Брюса Эппльярда из Государственного университета Сан-Диего: http://www.bruceappleyard.com


[Закрыть]. Это демонстрирует разницу между активным и пассивным обучением: дети, которых всюду возят, лишены возможности принимать решения или строить собственные карты. Они перестают быть исследователями.

4. Карта, нарисованная десятилетним мальчиком, который ходит в школу сам (вверху), и карта, нарисованная десятилетним мальчиком, которого возит на машине взрослый (в центре). На нижнем рисунке – реальная карта маршрута

Способность ориентироваться на местности и прокладывать путь в значительной степени зависит от уверенности в себе. Вы скорее заблудитесь, если поиск пути в незнакомой обстановке заставляет вас паниковать: волнение нарушает процесс принятия решений (более подробно мы рассмотрим это в главе 8). Кроме того, трудно быть уверенным в том, к чему вы не привыкли. Если в юном возрасте вы убедитесь, что прекрасно ориентируетесь в окрестностях своего дома, то будете считать, что найдете дорогу в любом другом месте и что вас не пугает неизвестность. Этому лучше всего учиться в детстве: чем старше и осторожнее мы становимся, тем труднее сделать первый шаг.

Свободная игра уменьшает вероятность того, что мы будем волноваться в незнакомом окружении, а также тренирует наши навыки навигации. Те из нас, у которых в детстве был ограниченный участок освоения, во взрослом возрасте особенно склонны к панике[49]49
  Mariah G. Schug (2016). Geographical cues and developmental exposure: navigational style, wayfinding anxiety, and childhood experience in the Faroe Islands // Human Nature 27. Р. 68–81.


[Закрыть]. Эта тенденция сильнее проявляется у девочек. По разным причинам родители ограничивают дочерей в передвижении больше, чем сыновей (в исследовании Роджера Харта, проведенного в Новой Англии, освоенный участок у городских мальчиков оказался в два раза больше, чем у девочек)[50]50
  Roger Hart. Children’s Experience of Place. Irvington, 1979. Р. 63.


[Закрыть]. Так было всегда, и причина этого – забота о безопасности. Но, как мы увидим в главе 6, это может серьезно повлиять на то, как девочки будут взаимодействовать с окружающим миром, когда вырастут, а также на их способности к пространственному восприятию, от которых зависят возможности во взрослой жизни.

Вскоре после того, как Эд Корнелл начал изучать поведение потерявшихся детей, он пришел к поразительному выводу: до трех-четырех лет ребенок не знает, что такое заблудиться. У малышей одна мысль: «Где мама?» По словам Корнелла, именно это они спрашивают, когда их находят. «Понятие “потеряться” у них не пространственное, а социальное. Они думают о матери, о сестре и так далее», – говорил он. В таком возрасте дети не обращают особого внимания, куда идут, и это может довести до беды – но одновременно делает их отважными исследователями. Малыши радостно бегут за животным в лес, увлекаются каким-то интересным звуком или явлением и идут, не оглядываясь и не думая, как вернуться назад.

Через какое-то время после вопроса о потерявшемся девятилетнем мальчике канадская полиция снова обратилась к Корнеллу, на этот раз с просьбой помочь в поисках трехлетнего малыша, который ушел с заднего крыльца родительского дома. К изумлению родителей, мальчика нашли почти в километре от дома, на стоянке для тракторов; он увлеченно рассматривал сверкающие механизмы и совсем не хотел идти домой. Матери было любопытно, как он туда попал, и поэтому на следующий день Корнелл и Хет попросили мальчика повторить свое путешествие. Малыш повел их вдоль тротуара, перебрался через кучу земли, потом пролез под сломанным забором к качелям, немного задержался, пересек маленький парк и перешел через улицу к тракторной стоянке. Он не собирался туда идти, но одно решение вело к другому, и ребенок остался очень доволен. Несомненно, он учился и ориентироваться в пространстве, потому что, как говорит Корнелл, «непредсказуемые и спонтанные исследования зачастую ведут к формированию навигационных навыков».

Как было бы прекрасно время от времени возвращаться к тем дням бесстрашных прогулок! Естественно, уже существуют приложения для смартфона, способные помочь вам в этом. В XIX веке существовало такое явление, как фланёры, люди, гулявшие без всякой цели. Их современные собратья называют себя психогеографами и получают удовольствие от бесцельного блуждания по городу, во время которого они изучают, как воздействует на них городская среда. Ребекка Солнит, прославляя наши отношения с неизвестным в книге «Путеводитель, помогающий заблудиться» (A Field Guide to Getting Lost), утверждает: когда человек сознательно сбивается с пути, он «полностью контролирует настоящее, а значит, способен пребывать в неопределенности, в тайне… это осознанный выбор, намеренная капитуляция, психическое состояние, которого достигаешь благодаря географии»[51]51
  Rebecca Solnit. A Field Guide to Getting Lost. Viking, 2005. Р. 6.


[Закрыть].

Это очень похоже на детство. И следует позаботиться о том, чтобы наши дети «взяли все» от этого времени: период свободы заканчивается приблизительно в четыре года, когда ребенок начинает воспринимать себя как объект в пространстве. Контекст его жизни из социального становится пространственным: «я в этой комнате, комната в этом здании, здание в моем квартале, квартал в моем городе». В этот момент они впервые понимают, что значит потеряться, и начинают испытывать сильный страх. Исследования, которые проводятся уже больше ста лет, показывают: когда дети отваживаются посетить дикую природу, страх потеряться у них сильнее всех остальных[52]52
  G. Stanley Hall (1897). A study of fears // American Journal of Psychology. 8 (2). Р. 147–163; Robert D. Bixler et al. (1994). Observed fears and discomforts among urban students on field trips to wildland areas // Journal of Environmental Education. 26 (1). Р. 24–33.


[Закрыть]. Кеннет Хилл, коллега Корнелла и один из ведущих специалистов в области поведения заблудившихся людей, дает организаторам поисков такой совет:

У детей с четырех лет страх потеряться сильнее всех прочих, и ребенок так напуган, что почти перестает соображать. Очень часто потерявшиеся дети прячутся от тех, кто их ищет, не отвечают на зов и в прямом смысле каменеют, заслышав звуки приближения вертолета, – и, вопреки частому мнению, не только потому, что их учили избегать незнакомцев. Просто в таких условиях всё, что неведомо, рождает страх[53]53
  Kenneth Hill. The Psychology of Lost // Kenneth Hill, ed. Lost Person Behavior. Canada National Search and Rescue Secretariat, 1999. Р. 11.


[Закрыть].

Однажды Хилл беседовал с четырехлетним мальчиком, который отсутствовал три дня и которого уже считали погибшим. Мальчик забрался в укрытие и оставался там, пока не улучшилась погода. Когда Хилл спросил, почему он не вышел раньше, ребенок ответил, что видел «одноглазых чудовищ, которые ночью звали меня по имени». Он прятался от спасателей с головными фонарями. Дети видят мир иначе, и любое незнакомое место кажется им загадочным. Но они все равно туда идут. Они ничего не могут с собой поделать.

По мере того как у ребенка развивается мозг, совершенствуются когнитивные функции и расширяется участок освоения, малыш все лучше ориентируется в пространстве и приобретает навыки навигации. Дети постепенно учатся представлять объекты с разных точек зрения, смотреть на ситуацию глазами других людей, узнавать места, в которых уже были, выделять ориентиры, следить за направлением движения, помнить маршруты и позже – понимать, как разные маршруты соотносятся друг с другом. Они начинают рисовать мысленные карты окружающего пространства, что помогает им находить кратчайший путь.

Швейцарский психолог Жан Пиаже впервые сформулировал взгляды на развитие ребенка, которые ныне стали общепринятыми. Согласно его выводам, восприятие пространства у детей формируется постепенно: дети должны понять, что такое ориентиры, прежде чем научатся выбирать кратчайший путь; например, до семилетнего возраста они не могут представить, как выглядит окружающее их пространство с другого ракурса[54]54
  Jean Piaget and Barbel Inhelder. The Child’s Conception of Space. Routledge and Kegan Paul, 1956.


[Закрыть]. Другие исследователи убеждены, что этот процесс более гибкий. Они указывают на то, что многие пятилетние дети уже способны понимать изображения, сделанные с помощью аэрофотосъемки, и строить абстрактные модели своего окружения (например, деревни из конструктора LEGO)[55]55
  C. Spencer and K. Gee (2012). Environmental Cognition // V. S. Ramachandran, ed. Encyclopedia of Human Behavior. Academic Press. Р. 46–53.


[Закрыть]. Эта точка зрения предполагает, что дети рождаются не только исследователями, но и географами.

Психологи, изучающие поведение детей в реальном мире, заметили, что десятилетний ребенок понимает об окружающем мире то, чего не может понять семилетний. Например, в 1957 году психолог Теренс Ли сообщал, что шести– и семилетние дети из сельских районов Девона, которые ездили в школу на автобусе, испытывали эмоциональные проблемы и с трудом приспосабливались к коллективу – в отличие от тех, кто ходил пешком. Его теория, недавно подкрепленная новыми доказательствами[56]56
  Roger Hart (1979). Р. 115; Ford Burles et al. (2019). The emergence of cognitive maps for spatial navigation in 7– to 10-year-old children // Child Development, https://doi.org/10.1111/cdev.13285


[Закрыть], заключалась в том, что в этом возрасте ребенок не способен встроить поездку на автобусе в свое пространственное представление о мире – внутреннюю картину. Связь между школой и домом исчезает, и в результате дети не могут понять степень своей удаленности от матери[57]57
  Terence Lee (1957). On the relation between the school journey and social and emotional adjustment in rural infant children // British Journal of Educational Psychology. 27. Р. 100–114.


[Закрыть].

Как бы то ни было, даже последователи Пиаже признают, что возраст – не единственный фактор, определяющий навыки ориентации в пространстве. У тринадцатилетних детей уже имеются все когнитивные средства, необходимые для уверенной навигации, но одни справляются с такими задачами лучше, а другие хуже. К этому времени начинают сказываться подход родителей к воспитанию ребенка, свобода передвижения, когнитивные различия и жизненный опыт, и это влияние не исчезает. Все мы рождаемся исследователями, но не все ими остаемся. В конечном счете мы подавляем свою детскую любознательность, подчиняемся рутине, придерживаемся уже знакомых маршрутов. Недавнее исследование, проведенное канадскими психологами, показало, что 84 % восьмилетних детей ориентируются, исследуя окружающую местность и строя мысленную карту – это так называемая «пространственная» стратегия, которую используют почти все опытные взрослые навигаторы. Есть и альтернатива: более замкнутая, «эгоцентрическая», стратегия. Ее суть проста: запомнить и воспроизвести последовательность поворотов. В двадцатилетнем возрасте только 46 % людей используют пространственный подход, а в шестидесятилетнем – 39 %[58]58
  Veronique D. Bohbot et al. (2012). Virtual navigation strategies from childhood to senescence: evidence for changes across the lifespan // Frontiers in Aging Neuroscience 4, article 28.


[Закрыть]. Очевидно, все мы начинаем со свободы передвижения, но в конце концов выходим на прямую и узкую дорогу. Жизнь умеет подрезать нам крылья.

Трудно сказать, до какой степени ограниченный участок освоения влияет на способности пространственного восприятия и навыки навигации у детей. С учетом того, как важна для здорового развития ребенка свобода передвижения, этот вклад, вероятно, значителен. И поскольку автомобилей на дорогах все больше, а страх родителей перед незнакомцами – даже необоснованный – трудно искоренить, возникает вопрос: можем ли мы хоть как-то утолить естественную потребность ребенка исследовать мир?

В 2002 году географ Роджер Харт, исследование которого, выполненное в 1970-х годах в Новой Англии, так много рассказало нам о склонности детей к поиску кратчайшего пути, опубликовал советы городским властям Нью-Йорка. Как и многие другие города по всему миру, Нью-Йорк становился все более недружелюбным к детям. Чтобы улучшить ситуацию, городские власти начали строить больше детских площадок. Харт, изучавший взаимоотношения детей с окружающим миром, был решительно не согласен с таким подходом – детские площадки, утверждал он, это замкнутая среда, лишающая детей свободы. «Детские площадки не только не удовлетворяют сложные потребности развития ребенка, – писал он, – но и отгораживают детей от повседневной жизни местной общины, хотя участие в ней является основой развития гражданского общества. Необходимо… не увеличивать количество обособленных детских площадок, а делать городскую среду безопасной и дружелюбной для детей, чтобы они могли свободно играть поблизости от дома»[59]59
  Roger Hart (2002). Containing children: some lessons on planning for play from New York City // Environment and Urbanisation 14. Р. 135–148.


[Закрыть].