Текст книги "Русская фантастика – 2018. Том 1 (сборник)"

Ох, не так представлял себе Эван эту встречу. В мечтах Льялл валялся у его ног, размазывая по лицу кровавую юшку, и униженно молил о пощаде. И все это на глазах у Иды, ясное дело. Но сейчас светоч Альянса выглядел настолько жалко, что бить его просто рука бы не поднялась. Несмотря на.

– А может, она и не хочет, чтобы ты ее находил?

– Да… Все может быть… Но она же не могла вот так взять и уйти, даже не оставив записки! – вскинулся Льялл. – Главное, из-за чего? Господи, да я же при ней порвал билет на тот чертов поезд, чтобы ее убедить!

Ну что же за ничтожное существо. Ноет, как девчонка. Тут Эвану вспомнился один молодой человек, три дня назад оплакивавший загубленную жизнь, – и глумиться отчего-то расхотелось.

– А откуда ты вообще взял эти билеты?

– Мне подарили, – съежился Льялл.

– Кто?

– Не знаю! Ну что ты так смотришь? Мы с ним никогда не виделись, в интересах конспирации. Он нас в свое время просто спас! – Льялл шмыгнул носом. – В ноябре нашу старую печатню прикрыли, ребят арестовали. И тут я – представляешь? – нахожу в почтовом ящике записку – мол, приходите ночью в типографию Бойда, там сторож – свой человек. Мы сунулись туда – и правда, никто не помешал.

– А другие записки были?

– Редко. Он иногда подсказывал, о чем написать в новом номере. А в начале марта прислал те два билета. И листок из блокнота – дескать, в поезде случится что-то такое, что я как журналист, обязан видеть.

– И тебя не смутило, что второй билет был на имя Иды?

– Так многие знали… ну, о нас с ней, – Льялл покраснел. – Мы же еще с осени встречаемся.

С осени?!

Мир рухнул – в который уже раз за эти дни.

– Так что мне делать-то? – жалобно спросил Льялл.

– Иди домой, – процедил сквозь зубы Эван. – Жди ее там. И не смей завтра соваться на вокзал.

– Так что, это правда насчет взрыва?

Эван не ответил. Распахнул окно, закрыл глаза.

С осени, значит. Это же сколько месяцев она ему врала? А он-то, придурок, имена будущим детям придумывал. Что ж, по крайней мере, сейчас она в безопасности. Наверное, спряталась у какой-нибудь из подруг. Или нашла себе очередного дурачка.

Только теперь он понял, как устал. Эми, конечно, рассердится, но нет никаких сил идти к ней на пустошь.

8

– Балбес! – Эми топнула босой ногой. – Вот ни на минутку тебя нельзя оставить!

– Да просто он ей осточертел, и она ушла, – оправдывался Эван. – Что такого-то? А взрыв задумал не он, ты была права. Иначе какой смысл ему ко мне приходить?

– Не он, – спокойно согласилась гномка. – Это мистер Бойд.

– Шутишь? Его даже в поезде не будет! Только Эллен, его родственница. Господи, да даже не в этом дело! Он хороший человек!

– Высказался? Пока ты вчера бродил не пойми где, я читала газеты, которые ты приволок. Увлекательное чтение, скажу я тебе. «Солнце свободы» хает мистера Бойда на чем свет стоит, бойдовский «Глашатай» разносит Альянс в целом и Льялла в частности – в общем, любовь до гроба. Если бы не статьи в «Глашатае», кто бы вообще знал о Льялле? При всем уважении к выбору твоей Иды, в Альянсе есть рыбка и покрупнее, чем этот горе-репортер. Зато теперь каждая собака в Вольдене осведомлена о политической ориентации Льялла. И случись что в поезде – на кого подумают? Правильно. Мы и сами купились. Только представь себе: жуткая трагедия, все проклинают Альянс, а одинокий герой, столько лет предупреждавший об опасности, увенчан славой. Нет, Бойду это на руку как никому другому.

– Но в том вагоне поедет его сестра!

– И что? Лишний штрих к трагическому облику героя.

– Допустим. Но как бы он заставил Льялла пронести взрывчатку так, чтобы тот не знал? Он придурок, конечно, но не настолько же.

– О, поверь, он пронесет ее добровольно и с песней, – сухо усмехнулась Эми. – Если у Бойда найдется соответствующий аргумент. Поэтому я диву даюсь – с чего ты так уверен, что с твоей девицей все в порядке?

Зал ожидания был битком набит. От галдежа и запаха краски у Эвана закружилась голова.

Эми, конечно же, сказала, что будет ждать снаружи. Да и черт с ней, честно говоря. Как-то не верилось в эту чушь про мистера Бойда. Нет, искать надо другого человека. Раз Льялл разорвал свой билет, а Ида где-то прячется – значит, освободились два места. И если таинственному благодетелю так уж необходимо осуществить свой замысел, то ему придется себя проявить.

В части зала, отгороженной для пассажиров первого класса, было куда просторнее. Эван скользнул взглядом по ожидающим. Молодая пара. Элегантная пожилая леди со смутно знакомым лицом – наверное, сестра Бойда? Стайка банковских служащих, молодая мать с коляской…

И Льялл с чемоданом в руке.

Какого ж черта?

Рослый констебль ринулся было наперерез Эвану, но не успел: тот перемахнул через ограждение, чуть не сбив с ног молодую мать. В нос ударил сладковатый тошнотворный запах духов.

– Ублюдок, – прошипел Эван, поравнявшись с Льяллом. – Ты же обещал!

– Ида у него, – прошелестел Льялл, глядя в пол. – У Бойда. Не мешай. Я все сделаю, и он ее отпустит.

Краем глаза Эван заметил, что люди вокруг них начали расступаться. Поверх голов замелькали синие фуражки констеблей.

– Господа, у этого человека взрывчатка! – крикнул он, оборачиваясь. – Нужно осмотреть его багаж. Только не здесь, а подальше от людей.

Как ни странно, в глазах констебля промелькнуло что-то похожее на сомнение.

– Кто его сюда пустил? – визгливо возмутился Льялл. – Он не в себе!

– Сэр, вы не могли бы предъявить… – начал было констебль.

– Это бред! – неестественно рассмеялся Льялл, одарив Эвана ненавидящим взглядом. – Вы что, верите этому ненормальному? Вот, смотрите!

И – прежде чем Эван успел перехватить его руку – Льялл щелкнул застежкой чемодана. Крышка гулко стукнула об пол.

Тишина сменилась негодующими возгласами.

Эван замер, не веря своим глазам: чемодан был пуст!

– Не может быть, – выдохнул он. – Это ошибка…

Что-то взорвалось в голове – и мир пропал.

9

Эван открыл глаза. Увидел небо.

– Хорошо тебя отделали. – Эми склонилась над ним. – Идти-то сможешь?

– Это не Льялл. У него нет взрывчатки. Ты была права, Ида у Бойда, а я просто идиот…

– Не ной. Жива твоя Ида. Не знаю, как насчет «здорова», но жива.

– Вот только не надо меня утешать!

– И не думаю, – удивилась гномка. – Как бы они заманили Льялла в поезд, не будь он уверен, что Ида пока еще невредима? Вот сейчас, в этот самый миг – он точно знает, что она еще на этом свете. А откуда?

– Он ее видит?

– Вот и умница. А что он может видеть из окна зала ожидания?

– Склад, – прохрипел Эван, поднимаясь на ноги.

Эван стоял, упершись лбом в старую кирпичную стену. Очень кстати она была, эта стена, – окружающая действительность то и дело норовила пуститься в пляс, а так в пространстве был по крайней мере один ориентир. Эми топталась у него на плечах, заглядывая в зарешеченное окошко.

– Да, там она, – наконец проговорила гномка. – И мистер Бойд. Один, что отрадно.

У Эвана отлегло от сердца.

Эми ловко и бесшумно спрыгнула на землю. Сбросила шаль. Достала кинжал из ножен.

– Только не мешай мне. И не ходи туда. Незачем тебе такое видеть, хоть ты и врач.

Эван прижался к стене. Закрыл глаза, вслушиваясь в тишину.

– Эй, девочка, ты куда? Сюда не…

Короткий крик. Стук падающего тела. Возня. И истошный женский вопль.

Эван, опомнившись, ринулся ко входу на склад. Вовремя: Ида – с повязкой на глазах, со свежей ссадиной на скуле – упала бы, если бы он ее не подхватил.

– Боже, Эван, это ты? Я уже думала… – Она уткнулась в плечо мокрым от слез лицом. – Что там творится?

От нее пахло потом и кровью. Эван рассеянно и неловко гладил ее по волосам. И не чувствовал ничего кроме тихой, усталой жалости. Ида всхлипывала, как ребенок.

Ребенок?

Эван замер. От воплей Льялла в зале ожидания и мертвый бы проснулся – а малыш в коляске даже не захныкал. И его мать и не подумала отбежать в сторону, заслонить коляску – словно знала, что в чемодане Льялла ничего не найдется…

Пальцы Эвана сомкнулись на остроконечной заколке и вытащили ее из прически Иды. Каштановые волосы рассыпались по плечам.

– Ты чего? – прошептала Ида.

Он не ответил. И опрометью бросился к поезду.

Вокзальные часы показывали без четверти полдень.

10

Молодая мать, вопреки настойчивым предложениям помощи, сама внесла коляску в вагон. Остановилась напротив одной из лакированных дверей, вытирая испарину со лба.

– Извините, леди, здесь душно, – смущенно улыбнулся проводник. – Но в купе окна открыты, должно быть прохладнее.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Хочу побыть одна.

Закрыла дверь купе изнутри. Склонилась над коляской. И даже не вздрогнула, почувствовав прикосновение холодного металла к шее.

– Тихо, Карен, – проговорил Эван. – Убери руки от коляски.

– Откуда ты знаешь? – спросила она, не оборачиваясь. Удивительно спокойным, чистым голосом.

– Запах, – коротко ответил Эван. – Я же бывал в хосписах… Его духами не перебьешь.

– И, наверное, ребенок? – Краешек ее губ дрогнул. – Мистер Уильям говорил, что надо бы взять в приюте настоящего – но такое не по мне.

– А в поезде, чтоб ты знала, есть и другие дети. Настоящие.

– Перестань, – бросила она равнодушно. – Ну и что нам с тобой делать? Даже если ты мне горло перережешь, я успею все взорвать.

– Зачем?

– Мне осталось жить несколько недель. И кто, по-твоему, виноват? Такие вот богатенькие бездельники, как пассажиры этого поезда. Знаешь, сколько стоит билет в такой вагон? Да я за полгода на фабрике меньше зарабатывала! Этот доктор в больнице, сволочь, давай на меня орать, что ж я раньше не пришла. А когда – раньше? Я работаю каждый день по двенадцать часов! Эти гады, – она неопределенно дернула плечом, – могут себе позволить по врачам ходить. А такие, как я, – черта с два.

– Это ведь твоя идея, – догадался Эван. – Ты уговорила Бойда оплатить диспансеризацию.

– Ну да. Такая вот цена. По мне, так справедливо.

В дверь постучали.

– Миссис Гилкрист! – тревожно позвал кто-то. – У вас все в порядке?

Эван чуть сильнее прижал заколку к тонкой шее. И заговорил – отчаянно, быстро, лишь бы не молчать:

– Справедливо? Карен, да я и представить себе не могу, что тебе пришлось и придется пережить. И точно знаю: ты этого не заслуживаешь. Такого вообще никто не заслуживает, если честно. А еще знаю, что не будет никакого праведного возмездия. А будет – знаешь что?

Он потянулся в карман пальто за блокнотом. Откинул обложку. И начал читать:

– Мелоди Дэй, восемнадцать лет. Переломы костей свода и основания черепа, костей носа, верхней и нижней челюсти. Альберт Нильсен, сорок семь лет. Размозжение головного мозга при открытой черепно-мозговой травме, термические ожоги туловища и конечностей…

– Миссис Гилкрист! – Этот голос был ниже и уверенней первого. – Откройте, или я буду вынужден взломать дверь!

– …Энни – фамилия неизвестна, семь лет. Поперечный перелом височной кости…

– Черт с тобой, – проговорила она наконец, опуская руки. – Я не знаю, как это остановить…

Дверь отъехала в сторону. Эван увидел бледное лицо проводника, дуло револьвера в руке констебля. И успел подумать, что, как бы там ни было, справедливость – это самое бесполезное слово на свете. Всегда не то, что мы за нее принимаем.

11

Он поставил тяжелые чемоданы на крыльцо. С наслаждением выпрямился, подставив лицо солнцу и слушая, как в вересковых зарослях стрекочут цикады.

– Вернулся, значит? – раздался знакомый хриплый голос. – А это что за барахло? Умоляю, скажи, что книги.

Он обернулся. Эми стояла у старой осины. И улыбалась.

– Ну что, поговорил со своей ненаглядной?

– Они с Льяллом пообещали назвать сына в мою честь.

– Радость-то какая.

– Ага.

– Ты не бери в голову. Дура она. И ты тоже дурень, но я скучала. – Эми склонила голову набок. – Так что в чемоданах-то?

– Мои пожитки. Надеюсь, ты не против?

Она молча уставилась на него.

– Арендную плату буду вносить книгами, – улыбнулся Эван. – А вообще, я тут подумал – Вольден растет как на дрожжах. Скоро здесь все застроят, и в новые дома въедут новые люди. Не всегда хорошие. А значит, нам с тобой будет чем заняться. Ты же сама говорила, что у тебя такое хобби – выводить на чистую воду всяких мерзавцев.

– Хватит уже ходить вокруг да около. – Гномка подбежала к нему и, подпрыгнув, вытащила свежую газету из кармана пальто. – Что случилось-то?

– Вот, смотри. – Эван указал на обведенную карандашом заметку. – Позавчера у речной пристани обнаружили…

Юлия Остапенко
Костяных дел мастер

– Нам надлежит убить вас, – произнес эльф. – Нам чрезвычайно хочется это сделать.

Кирри сглотнул, прочистил горло и тревожно покосился на Тэйрина. Мастер стоял, широко расставив ноги, уперев кулаки в бока – другие народы почему-то считали такую позу вызывающей, хотя для гномов, отстоявших от земли на три локтя, это был всего лишь способ обозначить свое присутствие. Холодные, спокойные слова эльфа не произвели на Тэйрина ни малейшего впечатления. Он даже не шелохнулся, а вот Кирри не смог удержаться и беспокойно переступил с ноги на ногу.

– Твое эльфийское благородие приняло нас, – сказал Тэйрин наконец. – Стало быть, не так уж и хочется.

Они находились в зале, огромном даже по эльфийским меркам – эти переростки, кажется, все до единого страдают боязнью тесноты. Иначе не объяснить, зачем им такие гигантские залы, с потолками десяти саженей в высоту, с массивными арками, еще сильнее расширяющими пространство. Ниши вдоль стен украшали статуи эльфийских героев – по исполнению весьма недурные, как заметил Кирри, вот только все они изображали согбенных или, наоборот, трагично выгнувшихся эльфов со страдальческими лицами, что делало зал похожим на помпезную усыпальницу. А еще зеркало. Чистейшей выделки зеркало, вделанное прямо в пол! По нему и ступать боязно, и взглянешь – голова закружится. Ох, до чего же Кирри все это не нравилось.

Эльф, принимавший их, сидел на хрустальном троне посреди зеркального зала. Звали его Аскандриэль, и Кирри не поспорил бы на медный грош, мужчина это или женщина. Волосы у эльфа были белые, как яблоневый цвет, они ниспадали по обе стороны трона к полу и терялись в складках мантии. Лицо эльфа было таким же неподвижным, как и глаза – большие, точно остановившиеся, с розовой радужкой и едва заметными белесыми ресницами. Кроме него, в зале находилась еще дюжина эльфов, стоящих позади трона, как истуканы.

– Когда нам сообщили, что у нас испрашивают аудиенцию двое гномов, мы удивились, – продолжил Аскандриэль мелодичным, ничего не выражающим голосом. – Прошло шестьдесят лет с тех пор, как эльфы в последний раз говорили с гномами. У вас должны быть значительные причины явиться сюда. Нам угодно их знать.

Манера говорить во множественном числе и о себе, и о собеседнике – еще одна эльфийская повадка, которой Кирри не понимал. Он был страшно рад, что вести переговоры предстоит не ему. Он бы сразу запутался, сбился и вообще все испортил. Пусть говорит мастер Тэйрин, у него точно получится лучше. На то он и мастер, верно?

– Причина есть, – сказал Тэйрин. – Правду говоришь, уже шестьдесят лет наши народы не знали мира. Вы пришли в гномьи горы за водой из целительных источников Кайярена – пришли за водой, а ушли с кровью. Мой народ не простил твоего народа и не простит. Но я здесь не для того, чтобы поминать старое. Скажи, знакомо ли тебе имя мастера Заркина?

Эльф встрепенулся. Нет, правда – у него даже пара волосков колыхнулась на прилизанной шевелюре, а это дорогого стоит. Эльф поднял худую руку, воздел палец, указывая куда-то вверх. Кирри невольно посмотрел – и охнул. Да, есть недостатки в том, чтобы быть гномом трех локтей от земли: трудно сразу охватить взглядом зал вроде этого и трудно заметить гигантский драконий череп, висящий в арке под самым сводом.

– Это, – проговорил Аскандриэль торжественно, – бесценный трофей, добытый нашим отцом в гномьих горах. Мастер Заркин – тот, кто огранил сей алмаз.

– Да, хорошая работа, – одобрил Тэйрин. – Стало быть, наши батюшки пересекались, да не порубили друг друга. Тесен мир.

– Вы говорите, что великий мастер Заркин – ваш отец?

– Ага, так и говорю.

Во взгляде эльфа явно прибавилось уважения. Кирри решил, что можно немножко расслабиться. Но только немножко – холодные розовые глаза по-прежнему не вызывали ничего, кроме острой неприязни.

Тэйрин откашлялся.

– Мой отец, как твое эльфийское благородие изволило отметить, и впрямь был великим мастером. Был – потому что умер в прошлом году. А умирая, оставил мне, его единственному сыну Тэйрину, завет. Во время войны, ясное дело, всякое случалось. Много полегло и гномов, и эльфов. Много осталось костей. Воины секут и рубят, это их работа. А костяных дел мастер подбирает кости и придает им форму – это его работа. Такая вот работа у нас, твое эльфийское благородие.

Тэйрин говорил и усмехался в бороду, вроде бы добродушно. Но Кирри знал, что такая ухмылочка обычно играет на губах мастера, когда он подбирается к нерадивому подмастерью с колотушкой. При мысли об этом зачесался бок, не единожды вкусивший той самой колотушки. Ну ничего. Если боги дадут, по окончании их опасной миссии Кирри тоже наконец получит звание мастера. Он считал, что давно заслужил.

– Мы понимаем, – проговорил эльф после недолгого молчания. – Однако по-прежнему не знаем, что привело вас.

– Да вот это, – сказал Тэйрин и, скинув заплечный мешок, с кряхтеньем развязал его и извлек на свет то, из-за чего они оказались здесь.

Это был подсвечник. Небольшой, тонкий, целиком вырезанный из кости – да так искусно, что на первый взгляд казался сделанным из тончайшего пергамента. Ажурная резьба и завитушки затейливо обрамляли верхнюю часть подсвечника, имитируя капли подтаивающего воска. Тэйрин приблизился к эльфу и с поклоном протянул подсвечник ему. Аскандриэль принял подношение и внимательно осмотрел.

– Тонкая работа, – сказал он. – Не столь величественная, как выделка драконьего черепа, но ничуть не менее искусная. Вновь отдаем должное мастерству вашего отца, о гном. И благодарим за подарок.

– Да это не то чтоб подарок, твое эльфийское благородие. Это, как бы ясней сказать… Кости возвращаю к костям.

Аскандриэль пристально посмотрел на него. Пальцы эльфа, сжимающие подсвечник, чуть дрогнули.

– Наш брат, – медленно проговорил эльф. – Наш брат Исгадрииль…

– Война – дело такое, твое благородие. Как говорится, кому война, а кому мать родна. У нас, костяных дел мастеров, материала в ту пору стало хоть отбавляй. Было из чего выбирать. А эльфийская кость – она хоть и хрупкая, и в работе капризная, но тонкая, нежная, резец ее любит. Так вот оно и вышло, что из берцовой кости твоего братца Исгадрииля получился славный подсвечник. Однако отец мой, умирая, чего-то себе надумал и потому оставил мне завет: вернуть кости наследникам, дабы погребли по своим обрядам и упокоили души с миром.

– И что же, – сказал эльф после долгого и довольно зловещего молчания, – вы собираетесь разнести по наследникам все кости, которые попали к вам в руки?

– Да нет, конечно, не все. На такое и жизни не хватит. Только тем, кого отец мне назвал. Тем, кого он почитал наиболее достойными. Вот как род вашего батюшки, великого драконоборца.

Эльф склонил голову. Он то ли размышлял, то ли так скупо отдавал дань уважения последней воле мастера Заркина. Потом посмотрел на Тэйрина и вдруг почему-то – на Кирри, заставив того подпрыгнуть от неожиданности. Ух, глазищи!

– Нашим народом, – глухо сказал эльф, – гномий народ издревле презираем. Но теперь мы видим, что и в гномьем народе есть истинно эльфийские черты: глубокое благородство и почтение к праху усопших. Мы удивлены и польщены. Мы признаем, что в презренном гномьем народе встречаются не только большие мастера, но и большие души.

Закончив изрекать этот сомнительный комплимент, эльф еще раз наклонил голову – на сей раз это был уже почти настоящий поклон. Тэйрин, в свою очередь, тоже низко поклонился, и Кирри поспешил последовать его примеру.

– Вас накормят, напоят и отпустят завтра поутру, – добавил Аскандриэль напоследок. – Сегодня гномы – наши гости. Пребывайте в мире.

И он не соврал: их накормили от пуза и напоили вдоволь, хотя терпкой эльфийской амброзии Кирри предпочитал крепкую гномью брагу. Но выбирать не приходилось, и, завалившись спать на пуховой перине, Кирри вздохнул с облегчением.

– Уф! – сообщил он Тэйрину, растянувшемся на соседней кровати. – Я уж думал, не сносить нам голов. Этот эльф так на вас зыркал – глядишь, прямо там с потрохами съест. А с виду вежливый такой!

– Она, – проговорил Тэйрин из темноты. Гномы не захотели зажигать холодные зеленые лампы эльфов и лежали теперь в полном мраке.

– А? – переспросил Кирри.

– Это не он, а она. Аскандриэль, дочь драконоборца Гелендиона, сестра наместника Исгадрииля, который стер с лица земли гномью столицу шестьдесят лет назад. И сам там полег. На куски порубили. Помню, отец чуть не ополоумел от радости, когда ему одну случайно уцелевшую косточку доставили.

– А не жалко вам было подсвечник отдавать, мастер? Ведь превосходный же образец! Чистая эльфийская кость, сапфировая гравировка…

– Так надо. Я дал обет. А теперь спи.

Кирри блаженно засопел – амброзия, конечно, не брага, но развозило от нее тоже знатно. И уснул.

* * *

– Арра! Бутуру, бутуру, бутуру – арра!

Дикий ор сотряс землю и небо, оборвавшись в барабанный бой, от которого голова грозила лопнуть. Кирри с огромным трудом удержался, чтоб не зажать уши руками. Но нельзя. Народ бутуру, как они себя называли, – или звероящеры, как их называли все остальные, – мог смертельно обидеться.

– Бутуру арра! – взревел вождь, перекрывая барабанный бой.

Все смолкло. Звероящер был не так высок ростом, как эльф, но казался вдвое больше. Широченные плечи, покрытые кожистой чешуей, мощный обнаженный торс, толстые, точно бревна, руки и ноги (Кирри так и подмывало сказать – «лапы»). Звероящеры с презрением относились к одежде, толстая чешуя защищала их и от зноя, и от стужи, а для отличительных знаков они использовали особую краску, рецепт которой тщательно скрывали от других народов. Чем выше статус бутуру, тем больше разных красок он наносит на тело, тем затейливее и сложнее рисунок. Звероящер, перед которым стояли Тэйрин и Кирри, раскрасил себя не менее чем шестью разными цветами, на всех частях тела, и рисунки изображали узоры в виде вихря, что означало высокое положение в воинской касте.

Все это Тэйрин объяснил Кирри еще до того, как они вошли в лагерь – на всякий случай, чтобы не слишком пялился. Бутуру были кочевниками, они ловили в степях гигантских диких быков, приручали их и обращали в ездовых животных. Кирри от одного вида этих быков, время от времени свирепо поводящих в его сторону налитыми кровью глазами, хотелось залезть под скамью.

– Гномья порода – грязь! – заявил воин, свирепо таращась на коленопреклоненных мастеров. – Гномий дух – смрад! Гномам погибель! Бутуру арра!

– Арра! – завопили остальные.

Кирри начинал всерьез тосковать по холодным эльфийским залам с подвешенной под потолком драконьей башкой. Там было как-то уютнее.

Тэйрин, однако, и здесь не утратил самообладания.

– Мы послы, – сказал он, смело глядя в зубастую пасть вождя.

– Какие послы? Зайтериг не ждать никаких послов! Зайтериг не говорить с гномьей падалью! Погибель!

– Погибель! – подтвердили его сородичи.

Они орали, прыгали, бухали в барабаны, кругом горели высоченные костры, и их жар опалял Кирри спину. Он мысленно взмолился всем богам, что если выберется отсюда живым, то непременно принесет в жертву тучного кролика.

– Ты не смеешь поднять руку на посла, Зайтериг. Ибо тот, кто меня послал, проклянет тебя и твой род из могилы.

Гомон тут же унялся. Зайтериг прекратил подскакивать, опустил чешуйчатые веки и пристально посмотрел на Тэйрина. Глаза у него были желтые, с вертикальными, как у ящерицы, зрачками.

– Что говорить гном? Гнома прислать мертвые?

– Меня прислал мой отец. И твой отец. Они говорили друг с другом из своих могил. Вот итог их беседы.

Когда звероящеры схватили гномов, то даже не потрудились разоружить. Они были слишком уверены в себе, да и что такое пара жалких полуросликов рядом с целым племенем диких бутуру? Поэтому то, что принес звероящерам Тэйрин, все еще оставалось при нем. Он снял со спины короткое копье с древком из красного дерева, отполированного и украшенного древними рунами. Согласно поверью, эти руны повышали пробивную силу оружия и увеличивали меткость, а также наводили страх на врагов. Но руны бы не сработали, если бы их сила не была упрочена наконечником копья. Костяным наконечником, таким крепким и острым, точно он выкован из стали.

– Пятьдесят лет назад, – сказал Тэйрин, – народ бутуру пришел в гномьи горы. Вы пришли за рабами. Вы угнали тысячи гномов, и тысячи полегли, защищая своих близких. Тот поход возглавлял твой отец – бутуру Гонглер, великий, ужасный, не знающий жалости. Он поверг мой народ в стенания и плач и ушел победителем.

– Бутуру всегда победитель. Бутуру арра!

– К сожалению для гномов, это верно, Зайтериг. Никто еще не сумел победить бутуру. Вас опасаются даже эльфы. Но твой чудовищный отец, Гонглер, все же не миновал в той войне собственной потери. Он лишился руки. Она какое-то время висела в оружейной палате нашего короля Вирина. А потом король решил, что не надлежит руке такого славного воина впустую гнить среди старого железа. Он позвал моего отца, мастера Заркина, и приказал найти костям твоего отца лучшее применение. Мой отец рассудил, что если это трофей для оружейной палаты, то ему должно стать оружием. И сделал это копье. Теперь, по предсмертному завету отца, я возвращаю кости к костям.

Звероящеры слушали в полном молчании. Кирри стоял ни жив ни мертв – он вдруг осознал, что, когда они прыгали и бесновались, это все-таки было как-то понятнее. А сейчас напряженное молчание могло сулить все что угодно. Кирри испугался, по-настоящему испугался, впервые с начала их путешествия.

Зайтериг медленно нагнулся и сомкнул чешуйчатые лапы на древке копья. Вскинул его. Со свистящим рыком крутанулся, так, что хвост хлестнул его по голому бедру. Встал в атакующую стойку, занеся копье над головой. Сердце Кирри остановилось. С этого дикаря станется немедленно воздать почести отцовском праху, пригвоздив к земле злосчастных гномов.

И вождь действительно пригвоздил – но не гнома, а первого попавшегося звероящера, стоявшего, на свою беду, ближе всех. Копье вошло в обнаженную грудь, как в масло, с легкостью пробив естественный панцирь из толстой чешуи. Окровавленный наконечник показался между лопаток звероящера, и тот, захрипев, повалился наземь. Зайтериг подскочил к убитому, выдернул копье у него из груди и победно взревел.

Судя по поднявшемуся ответному вою, эта дикая выходка привела народ бутуру в полный восторг.

Когда рычание, грохот, вой и барабанный бой улеглись, Зайтериг сказал:

– Гномий народ – падаль. Гномий народ – рабы. Но один гном – не падаль и не раб. Один гном сделать хорошее копье из отца Зайтерига. Один гном сделать большую честь отцу Зайтерига. Гном походить на бутуру. Гном знать, что есть доблесть!

И снова рев, прыжки, нескончаемое «бутуру арра». Кирри прикрыл глаза, чтобы не видеть кровавого зарева ярко полыхающих костров.

Ночевать в лагере звероящеров они не остались.

* * *

– Гляди, настоящие гномы! Взаправдашние, чтоб я сдох! Ну и дела!

Замок лорда Годфри с виду походил не столько на замок, сколько на хутор. Стены из грубо обтесанного камня, дощатые полы, небрежно присыпанные прелой соломой, прохудившиеся гобелены со стертым рисунком, едва защищавшие от жестокого сквозняка. Мебель вся деревянная, тоже довольно грубой работы. Зато на столе поблескивали серебряные и даже золотые миски и кубки, а сам лорд Годфри, как и сидящая с ним рядом леди, кутался в роскошную мантию из соболиных шкурок. Леди в придачу была увешана драгоценными побрякушками и шелковыми лентами, точно ярмарочное колесо, и с капризным видом грызла сочный персик, что в этих краях стоил немыслимых денег.

И все же люди скорее понравились Кирри. В камине весело полыхал цельный сосновый ствол, и хотя камин чадил, но в зале было тепло, а лорд Годфри беззаботно смеялся, тыча в гномов пальцем с обкусанным ногтем. Смех его звучал беззлобно, а в голосе не слышалось никакой угрозы. Напротив, он, похоже, искренне радовался таким гостям.

– Никогда гномов не видал. Жоржина, а ты видала?

– А то как же, – равнодушно отозвалась его супруга, не переставая грызть персик. – У меня в детстве был один. Смешной такой, все кувыркался и на лютне бренчал. Да потом от холеры помер.

– Это не гном был, дура, а карлик. Человечек, как мы с тобой, только маленький. А это – всамделишные гномы! А гномьей бабы с собой у вас, часом, нет? – спросил лорд с живым интересом.

Тэйрин покачал головой, сдержанно, но с видимым сожалением.

– Никак нет, твоя милость. Путешествие это долгое и опасное, поэтому пустился я в него только со своим подмастерьем.

– Тоже верно, – одобрил лорд. – А то знаю я таких, которые даже и на гномью бабу позарятся… потому как диковина. В сущности, – добавил он, – вы двое тоже как есть живая диковина. Знаю я кой-кого, кто за такими редкостями большой охотник…

И лорд смерил гномов оценивающим взглядом, от которого Кирри вдруг стало очень не по себе. А он-то уже обрадовался, что после надменных эльфов и безумных бутуру они наконец встретили нормальный народ!

Лорд Годфри немного помолчал, потом хлопнул себя ладонями по коленям и захохотал так, что затряслись гобелены на стенах.

– Что, поверили? Вишь, позеленели! Шучу я так! Шучу. Идите-ка к нашему столу, дорогие гости, и давайте уже поговорим о деле.

Кирри облегченно вздохнул. Гномы, как и было предложено, подошли в длинному дубовому столу и уселись. Кирри уставился на живописные объедки, где начиненные перепелиными яйцами куропатки соседствовали с ячменной кашей, а заморские фрукты и овощи – с местной свеклой и брюквой. Это мало походило на гномий стол и гномий быт, а все-таки казалось гораздо ближе и роднее, чем все, что Кирри успел увидеть за время их путешествия. Он покосился на Тэйрина, и, поймав в его взгляде знакомую насмешку – на сей раз и впрямь добродушную, – с радостью накинулся на еду.

– Так что привело вас в мои владения? – осведомился лорд, почесывая щеку над неопрятной бородой, усыпанной хлебными крошками.

– Это долгая история, твоя милость.

– А мы никуда не спешим, – сказала леди Жоржина, причем тон ее добавлял: «И невыносимо скучаем».

– Что ж, раз так… То, что ваши милости отродясь не видали гномов, – вполне объяснимо. Потому как тридцать лет назад войско людей пришло в гномьи горы за золотом. И случилась между нашими народами большая война.