Текст книги "Хармонт. Наши дни"

Тремя часами позже, перескочив границу Зоны, Ежи упал. Рухнул, умудрившись перевернуться в падении на спину так, чтобы не зашибить детей. Энергия, которой напитала его Мария, неуёмная, неведомая энергия Зоны, разом иссякла. Он, задыхаясь, ловил воздух распяленным ртом. Потом кто-то в форме втолковывал ему что-то, орал и бранился, но Ежи так и не отдал ему младенцев, а лишь мычал неразборчиво и прижимал их к себе, даже когда его уже катили по больничному коридору.

Ян Квятковски, 47 лет, главный эксперт-консультант

при хармонтском филиале Международного Института Внеземных Культур

Стоя на льду в трёх футах от рассёкшей озеро пополам новой границы Зоны, Ян делал вид, что слушает разглагольствования полковника, и думал о том, почему филиал Института по-прежнему называется хармонтским, тогда как никакого Хармонта вот уже три месяца не существует.

– Вам всё понятно? – спросил полковник. – Задача ясна?

– Да-да, – рассеянно ответил Ян. – Ясна, конечно, чего уж там.

Полковник заговорил о важности для всего человечества поставленной перед экспертом задачи. Тогда Ян перестал думать, почему филиал не переименовали, и вместо этого задумался, для чего тут нужен полковник. А также генерал и дюжина чинов пониже, оккупировавших Институт и сующихся во все дырки, будто без них непременно наступит конец света, а с ними ещё неизвестно.

– Сверим часы, эксперт, – предложил полковник. – На моих десять тридцать две и восемнадцать секунд.

Ян поморщился.

– Послушайте, полковник, – досадливо проговорил он. – Скажите своим долдонам, чтобы тащили лодку, и ступайте себе. Те, кто идут в Зону, часы не сверяют. Вернусь когда вернусь, ваше дело ждать.

Полковник посмотрел на Яна с неудовольствием, но смолчал. Он махнул рукой, и два красномордых то ли с мороза, то ли от возлияний лейтенанта волоком потащили от берега круглую надувную лодку, похожую на перевёрнутую шляпку гриба-волнушки, только без бахромы.

Ян пнул лодку ногой, взвесил на руке пластиковое весло и стал раздеваться. Красномордые лейтенанты синхронно поёжились – декабрьский мороз пробирал даже сквозь зимние шинели, ушанки и меховые рукавицы, а если смотреть на оголяющегося до трусов человека, пробирал вдвое шибче.

Ян бросил в лодку рюкзак со снаряжением, столкнул её в воду и вслед за ней шагнул из декабря в июль. Оттолкнулся веслом от ледяной кромки и погрузился в жаркий плотный туман, настолько густой, что поверхность воды была едва различима. Впрочем, назвать водой то, во что превратилась после расширения захваченная Зоной часть Чёрного озера, можно было лишь с приличной натяжкой. Ян опёрся локтем о борт и опустил руку. По консистенции бывшая озёрная вода напоминала жидкий кисель и была почти непрозрачной. Ян вздохнул, один за другим извлёк из рюкзака приборы и приступил к выполнению неимоверно важной для человечества полковничьей задачи. До часа пополудни он погружал в кисель рейки, топил в нём полые шары, пускал по поверхности оцифрованные кораблики и усердно записывал показания, снятые со шкал, экранов и циферблатов. Зачем эти показания нужны, Ян догадывался довольно смутно. На прямо поставленный вопрос полковник не ответил, и настаивать Ян не стал, мысленно послав вояку вместе с его таинственностью и секретностью в места, что чуть подальше Зоны.

Покончив с измерениями, он с минуту раздумывал, не вернуться ли, пришёл к выводу, что полковника баловать нечего, пускай ждёт, и размеренно погрёб к дальнему берегу. Душно было отчаянно, и попахивало несвежей рыбой, хотя никакой рыбы со дня расширения здесь и в помине не было. Ян вспомнил, как на второй день после возвращения из того злосчастного хармонтского похода они с Сажей сунулись на озеро и ретировались на дальних подступах из-за смрада, исходящего от тысяч и тысяч всплывших брюхом вверх дохлых рыбин.

Впрочем, за исключением тотального истребления озёрных обитателей, Зона здесь вела себя прилично. «Комариных плешей» в киселе не водилось, «жгучий пух» над ним не летал, «чёртова капуста» не росла, а «зелёнка», если и текла где-то по дну, с поверхности её видно не было. Однако новоиспечённые сталкеры озеро не жаловали: поговаривали, что, кто рискнёт войти в Зону по воде, дольше двух-трёх дней потом не живёт. Так это или не так, Ян не знал, но с «рачьим глазом» в ладони чувствовал себя здесь вполне уютно, если, конечно, не брать в расчёт жару.

Он причалил к берегу, выбрался из лодки и минут пять постоял, наслаждаясь пускай относительной, но прохладой. Затем неспешно двинулся в глубь Зоны. Подобрал «батарейку», подумал и уронил где лежала – в обязанности эксперта сбор хабара не входил.

Уговаривать Яна принять приглашение в Институт не пришлось. Сталкерством он был сыт и, к собственному удивлению, стал ощущать даже некоторую ответственность, хотя плохо понимал перед кем. Ежи утверждал, что перед человечеством, и Ян всякий раз смеялся – на человечество в целом было ему по-прежнему наплевать.

Он забрался на пригорок, огляделся. Конопляные всходы покрывали землю Зоны, докуда хватал глаз. Несмотря на введённые в округ войска, несмотря на ужесточение полицейских мер и законов, несмотря ни на что, новые и новые толпы сталкеров и героинщиков прибывали в Рексополис искать счастья. И, по слухам, не только в Рексополис. Поговаривали, что вокруг Зоны выросли, словно из-под земли, палаточные городки, где и вовсе никаких законов и полицейских мер не признавали. И где вернувшемуся с хабаром из Зоны счастливчику не всегда удавалось унести ноги от желающих стать владельцами этого хабара приятелей.

Также поговаривали, что на смену Карлику и Стилету пришли уже новые наркобароны, но поделить ожидаемую прибыль они ещё не успели, а значит, не за горами и рецидив героиновой войны. Слухи походили на правду, несмотря на заявление капитана полиции Майка Найта, что церемониться с наркодельцами он не намерен.

Ян прошагал вдоль границы на север пару миль, с неудовольствием убедился, что маковые посевы прижились хорошо, не хуже, чем конопляные. С жалостью покачал головой, наткнувшись на растянувшуюся вдоль хвоста «комариной плеши» кучу тряпья, и двинулся в обратный путь.

Чем же всё это кончится, думал Ян, оттолкнувшись веслом от берега. Расширения во всех шести Зонах произошли с разницей в несколько дней, и были эти расширения друг другу под стать. Троекратное увеличение радиуса, в отдельных местах четырехкратное. Басням о добрых инопланетянах пришёл конец, но что теперь…

«Теперь ничего, – сказал вдруг спокойный, безучастный, едва ли не механический голос. – Твой вопрос слишком общий, задавай конкретные вопросы».

От неожиданности Ян выпустил весло из рук и стал озираться. В густом тумане он не увидел ничего. Галлюцинации, понял Ян, их только недоставало. Он подхватил весло, сделал гребок и едва подумал, что слухи ходят неспроста, поскольку место здесь и впрямь гиблое, как голос донёсся вновь.

«Ты не хочешь спросить, почему ещё жив?» – невозмутимо осведомился голос.

– Почему? – ошарашенно выдавил из себя Ян.

«Потому что ты избранный. Тебе следует гордиться».

Ян опешил. Ему почудилось, что голос исходит изнутри него, будто говорил он сам, только почему-то не слышал произнесённых слов.

– Ты кто? – громко спросил Ян. – Что за чертовщина?

«Это неважно, – ответил голос столь же безучастно и бесцветно, как прежде. – Запомни: пройдёт время, и здесь останутся только такие, как ты?»

– Где «здесь»? – заорал в ответ Ян. – Какие ещё «такие»? Ты кто, твою мать?!

Он замер, прислушиваясь, но голос больше не звучал. Тогда Ян стал задавать вопросы, один за другим, про себя и вслух, общие и конкретные, внятные и абсолютно нелепые. Ответа ни на один из них не последовало – голос молчал.

Полковник, нахохлившись, топтался на берегу, красномордые лейтенанты отогревались в стоявшем поодаль армейском джипе. При виде выбравшегося на лёд Яна они синхронно выскочили наружу и припустили к нему наперегонки с тёплой одеждой в руках.

– Что скажете, эксперт? – недовольно морщась, осведомился полковник, когда Ян натянул на себя ватник.

Ян пожал плечами и рассказал о странной галлюцинации. Полковник, который до сих пор индифферентно игнорировал гораздо более загадочные и необъяснимые явления, неожиданно заинтересовался. С четверть часа он пристрастно и нудно выспрашивал подробности, пока изрядно Яну не надоел. Затем позвонил генералу.

– Вам придётся сплавать туда ещё раз, эксперт, – подытожил полковник, разъединившись. – А возможно, и не раз.

Ян прищурился.

– А пошёл ты, – сказал он. – Тоже мне начальство. Долдонами своими командуй, голубая кровь.

Он сплюнул на снег и размашисто пошагал прочь.

На следующее утро Ян получил разнос от директора хармонтского филиала Института доктора Ежи Пильмана. Пожал плечами и через час уже садился в лодку. Никакого голоса он больше не услышал. Ни в этот день, ни на следующий, ни неделю спустя.

Доктор Ежи Пильман, 39 лет, директор

хармонтского филиала Международного Института Внеземных Культур

Ежи стоял рядом с генералом Галбрейтом на берегу, в пятистах футах от границы Зоны, и обречённо наблюдал за разворачивающейся армейской операцией. Была операция разработана в штабе Галбрейта и носила кодовое название «Рождественский подарок». Позавчера её санкционировал президент. Его представитель, советник по национальной безопасности страны, ждал сейчас результатов в спешно отстроенном командном бункере за пару миль от места предстоящих военных действий. Генерал и директор филиала усидеть в бункере не смогли.

Генерал нервничал. От результатов операции наверняка зависела его карьера, и Ежи пожалел старого служаку, потому что сам в успех ни на грош не верил. Он изначально был против, с того самого дня, как сочувственно пожал руку смещённому с должности директора доктору Бергеру и сел в его кресло.

Полутора месяцами раньше пересекшая границу Зоны по суше артиллерия была тотально уничтожена молниевыми разрядами, прежде чем успела произвести первый залп. Одновременный массированный ракетный удар из космоса Зона блокировала: ракеты не достигли цели, будучи уничтожены на подлёте. Прибывший на следующий день в Рексополис президент ходил мрачнее тучи и велел в кратчайшие сроки разработать план новой операции, результативной. Объект внеземной цивилизации, окрещённый первыми сталкерами «Бродягой Диком», стал врагом страны номер один.

Лёд на подступах к границе растопили, и сейчас в сотне футов от неё застыли в ожидании команды шесть пусковых установок на понтонных плотах. Им предстояло одновременно пересечь водную границу и в течение полутора секунд произвести пуски. Дальнейшая судьба ракетного комплекса так же, как и плавсредств, значения не имела.

Гипотезу о том, что в развалинах завода расположен механизм, обеспечивающий существование Зоны и являющийся причиной двух произошедших расширений, приняли безоговорочно. Гипотеза подтверждалась информацией, полученной из остальных пяти Зон – наличие схожего механизма подозревалось в каждой из них. Также безоговорочно была принята гипотеза о конечной цели посещения. Сомнений в том, что цель эта – тотальная экспансия цивилизации Денеба на Землю, практически не осталось. Опираясь на труды российских коллег, директор хармонтского филиала Международного института внеземных культур доктор Ежи Пильман высказал предположение, что следующее расширение Зон может оказаться последним. Если границы всех шести сомкнутся, жизни на Земле не останется.

Срок следующего расширения не брался предугадать никто, однако Ежи склонялся к тому, что срок этот достаточно близок и, возможно, счёт идёт на десятилетия, если не на годы. В докладе президенту доктор Пильман проводил аналогию между эволюцией Зон посещения и этапами развития разумного человеческого существа. Изначальное состояние Зон Ежи полагал соответствующим эмбриональному периоду. Промежуток времени со дня посещения до первого расширения – аналогичным утробному развитию плода. Период с первого расширения по второе – созреванию произведённой на свет особи. На настоящий момент Ежи предлагал условно считать совокупность шести Зон посещения достигшим зрелости инопланетным разумным существом. Агрессивным, воинственным и планомерно, шаг за шагом, проводящим экспансию.

За четыре десятка лет существования Зон их мощь и арсенал многократно выросли, а три месяца назад вырос и занимаемый ими на Земле ареал. Вместе с тем появились свойства, доселе для Зон не характерные и, по мнению Ежи, ранее пребывавшие в зачаточном состоянии. Особенно беспокоил его участок, образовавшийся на месте Чёрного озера. Коллеги из других филиалов Института отмечали наличие жидких субстанций, предположительно обладающих способностью принимать и передавать мысли, и в остальных пяти Зонах. На смену обросшим противоречивыми легендами «Золотым шарам» пришло нечто гораздо более сложное и, по всей видимости, гораздо более могущественное.

– Отсчёт пошёл, – отчеканил, бросив взгляд на часы, генерал Галбрейт. – Пятиминутная готовность.

Ежи кивнул. Через пять минут решится многое, в том числе и для него. Явных угроз в районе проведения операции не обнаружено. Ни «плешей», ни «призраков», ни «мясорубок», ни прочего добра. Не обнаружено даже предметов невыясненного назначения, в просторечье называемых хабаром. Которые, согласно последним версиям, вполне могли оказаться эдакими диверсантами, ростками Зоны за её пределами, подготавливающими следующую стадию экспансии. Проект закона о полном запрещении несанкционированного выноса из Зоны любых предметов инопланетного происхождения обсуждался сейчас в конгрессе. На днях закон будет ратифицирован, и тогда сталкеров, которых не прибила Зона, возьмёт к ногтю правосудие – наказанием за сталкерство станут многолетние срока вплоть до пожизненных. Только вряд ли поможет, думал Ежи, рассеянно наблюдая за суетящимися на понтонах ракетчиками. Никогда не помогало, и теперь не поможет. Цены на хабар взлетят до небес, только и всего – на смену старым сталкерам непременно явятся новые, так же как наверняка придёт смена упрятанным за решётку героинщикам.

– Две минуты, – сказал генерал Галбрейт.

Ежи посмотрел ему в глаза. А ведь старый служака сам не верит, подумал он. Приказ президента генерал исполнил, операция рассчитана по секундам, маршруты пусковых установок выверены с учётом мельчайших деталей, траектории баллистических ракет – тоже. Только с Зоной ни математика, ни физика не работают и, судя по обречённости во взгляде блёклых выцветших глаз под морщинистыми веками, генерал отдавал себе в этом отчёт.

– Шестьдесят секунд, – каркнул он. – Пятьдесят девять.

Персонал покинул плоты, и наступила тишина. Никогда не воевавший Ежи почувствовал вдруг, что у него подсасывает под ложечкой от нетерпения, сердце бьётся в учащённом ритме, а кровь приливает к лицу.

– Пять секунд, – выдохнул генерал Галбрейт. – Четыре. Три. Две. Одна. Началось!

Взревели и враз смолкли двигатели. Шесть понтонных плотов одновременно сдвинулись с места и по инерции поплыли к границе, к прочерченной Зоной на поверхности озера непрерывной кривой, разрезавшей его на две части, будто праздничный торт, покрытый наполовину светлой глазурью и наполовину тёмной.

Они достигли границы одновременно, все шесть. Одновременно надвинулись на неё, наползли и даже на полкорпуса проникли в Зону. И одновременно исчезли за долю секунды, почти мгновенно втянутые под поверхность жидкой субстанции, будто проглоченные бездонным гигантским ртом.

Секундой позже до Ежи донёсся хлопок наподобие того, что издаёт вылетевшая из бутылки пробка из-под шампанского. Субстанция за границей Зоны вздыбилась, пошла волнами и минуту спустя успокоилась, затянулась грязно-белёсым туманом.

Галбрейт с закаменевшим лицом стоял недвижно в двух шагах справа.

– Генерал, – окликнул его Ежи.

Галбрейт не отреагировал.

– Пойдёмте отсюда, – предложил Ежи. – Вашей вины здесь нет, вы сделали то, что должны были, и всё, что от вас зависело.

Галбрейт вновь не ответил. Вытянул из кармана генеральской шинели пачку сигарет, не удержал в дрожащих старческих руках, уронил на землю. Подбежал адъютант, протянул свои, поднёс зажигалку.

Генерал затянулся, закашлялся, швырнул сигарету на землю и с ожесточением её растоптал.

– Оперативно, – сказал он. – Очень оперативно они с нами. Кто бы мог подумать… Знаете, я бросил курить, давно. А тут загадал: если получится, если хотя бы одна ракета долетит до цели, начну по новой. Смешно, не правда ли? Теперь мне остаётся только помереть некурящим.

– Доктор, генерал!

Ежи обернулся на голос. Советник по нацбезопасности спешил к ним в сопровождении прибывшей с ним свиты.

– Я уже доложил президенту, – уныло сказал советник. – По вашему мнению, это конец, господа? Нам нечего им больше противопоставить?

Генерал Галбрейт угрюмо кивнул.

– Сегодня я подам в отставку, – проговорил он. – Возможно, мой преемник сумеет предложить что-то более эффективное.

Советник по нацбезопасности задумчиво поскрёб подбородок.

– Не спешите, генерал, – попросил он. – А вы что думаете, доктор?

Ежи с минуту смотрел себе под ноги. Потом мрачно сказал:

– Остаётся альтернативный план. Завтра в полдень я представлю его в подробностях. А теперь, с вашего позволения, пойду – мне надо уточнить кое-какие детали.

Дома Ежи ждал торт: огромный цилиндр, по бокам украшенный фруктами, а по центру – его собственным бюстом, выполненным из шоколада. От изумления Ежи застыл в дверях, разглядывая это несомненное чудо кондитерского искусства.

– Ваш рождественский подарок, доктор Пильман, – сделав реверанс, пояснила домработница Кэти.

Несмотря на то что объяснение живо напомнило провалившуюся час назад военную операцию, Ежи развеселился. О том, что сегодня Рождество, он знал, но умудрился позабыть. Он, как и все в институте, уже третий месяц работал по двенадцать часов в сутки без выходных и не отличал праздники от будней.

– Спасибо, – от души поблагодарил Ежи. – Вы составите мне компанию?

Домработница смущённо кивнула, покраснела и упорхнула переодеваться. Ежи поднялся в детскую, махнул няньке, чтобы не вставала, и на цыпочках двинулся к дальней стене, у которой бок о бок стояли две пластиковые решётчатые кроватки. Стараниями Кэти были они украшены разноцветными погремушками, вращающимися карусельками и плюшевыми зверями. Трёхмесячные Зденек и Тереза безмятежно спали. Ежи наклонился, подушками пальцев коснулся щеки дочери, поправил сыну одеяло, вновь встал на цыпочки и вышел из детской вон.

– Доктор, – догнала Ежи старая нянька, которую он нанял по рекомендации той же Кэти. – Сегодня приходил педиатр из клиники Сименса. Ну тот, долговязый, с кривым носом. Вы меня слушаете, доктор?

– Да-да, разумеется, – рассеянно ответил Ежи. Он уже успел переключиться на мысли о работе и теперь возвращался из мира, где правит и рулит смерть, в свой уютный, спокойный и радостный. – Долговязый кто, вы сказали?

– Педиатр, – терпеливо повторила нянька. – Дети его боятся.

– Как это боятся?

– Плачут. Он и в самом деле страшенный, откуда только такие берутся. Носяра такой, что…

– Так скажите Кэти, чтобы зашла к Сименсу, пусть назначит другого, – недоумённо ответил Ежи. – Без носяры. Извините, жутко устаю на работе, не сразу переключаюсь.

– Ничего, – сказала нянька и замолчала.

Ежи отправился в кабинет, сменил костюм на джинсы с пуловером, а ботинки на домашние туфли, с неудовольствием убедился, что размеры залысин на лбу отнюдь не уменьшились, позавидовал Яну, у которого никаких залысин не было, и выбрался в коридор. Нянька по-прежнему стояла у порога, на том же месте, где он её оставил.

– Вы что-то ещё хотели сказать? – удивился Ежи.

– Хотела, – нянька подбоченилась и стала походить на старую Дороти, готовящуюся выдать сварливую реприманду. – Вы, часом, не слепой, доктор?

– Мм… – От неожиданности Ежи смутился. – В каком, простите, смысле?

– В переносном, – фыркнула нянька. – И не думайте даже сказать, что это не моё дело. Рассчитайте её, в конце концов, доктор, вместо того чтоб держать при себе, как… как…

– Ах да, разумеется, – Ежи хлопнул себя по лбу. – Я как раз собирался поговорить с Кэти, спасибо, что напомнили.

Он двинулся в гостиную, где наряженная в вечернее платье с блёстками домработница уже разрезала торт. Ежи прикончил две порции, запил брусничным чаем, усилием воли отказался от коньяка и приступил к делу.

– Я вот что хочу сказать, – смущённо начал он. – Отец оставил мне весьма приличное состояние. Вы наверняка о нём слышали, он, помимо всего, был очень обеспеченным человеком. В свою очередь, я это состояние умножил, знаете, ведущим сотрудникам Института платят неплохую компенсацию за труды. Прошу прощения, вы следите?

– Да, доктор, – тихо, едва слышно ответила домработница.

– Хорошо. Так вот, на настоящий момент я, можно сказать, пускай не миллиардер, но один из самых состоятельных людей в городе. Теперь главное: может случиться так, что мне осталось жить очень недолго, возможно…

– Как?! – ахнула Кэти. – Что вы такое говорите, доктор? Что значит «недолго»?

Ежи стушевался. Если его план завтра одобрят, шансы на жизнь станут весьма сомнительными. Откровенничать об этом, однако, не хотелось, он сожалел, что, увлёкшись, сболтнул лишнее.

– Ну вы понимаете, – забормотал Ежи, – с моей работой всё может случиться. Зона, видите ли. Неважно, я надеюсь прожить ещё долго, но всё же… Третьего дня я написал завещание. Заверить его, правда, не успел, но непременно сделаю это завтра. Хотя нет, завтра же нотариусы не работают, чёртово Рождество…

– Нельзя так говорить, доктор, – укоризненно прервала набожная Кэти.

– Да, извините. Тогда послезавтра, не забудьте мне напомнить с утра. Так вот, я разделил своё состояние на четыре равные части. Две из них пойдут детям. Одна племянникам, они ни в чём не нуждаются, но, кто знает, что может случиться. Последнюю часть я… – Ежи отвёл взгляд, – отписал вам. При условии, что вы позаботитесь о детях, если со мной…

Домработница внезапно вскочила на ноги.

– Что же вы делаете, доктор, – проговорила она. – Зачем? Ничего мне от вас не нужно. Вы… – Она осеклась.

– Это очень приличные деньги, – мягко сказал Ежи. – Понимаете, если со мной что-нибудь случится, то мой брат…

Теперь осёкся он. Если план примут, Ян, по всей вероятности, разделит его судьбу.

– При чём тут ваш брат, – с горечью бросила Кэти. – Вы ведь хотите купить меня. Не волнуйтесь, доктор Пильман, если с вами что-нибудь случится, я позабочусь о детях без всяких денег.

Домработница внезапно повернулась и побежала прочь. С грохотом захлопнулась входная дверь.

С минуту Ежи ошарашенно смотрел ей вслед. Со дня смерти Мелиссы он не думал о женщинах. Вообще, словно их не существовало вовсе. Теперь до него дошло.

– Чёрт знает что, – сказал Ежи вслух. – Надо же, как оно всё.

Он поднялся, обеими руками нервно почесал залысины и двинулся в кабинет. Не удержался, махнул стопку коньяку, затем уселся за стол.

Работал Ежи всю ночь. Наутро детальный план был готов. Ежи прошёлся по нему ещё пару раз для надёжности и отправил приложением к зашифрованному письму на личные адреса генерала Галбрейта и представителя президента, советника по нацбезопасности страны. Затем Ежи облегчённо вздохнул и позвонил Яну, который снял трубку на первом звонке, будто в шестом часу утра то ли уже, то ли ещё не спал.

– Здравствуйте, господин директор, – приветствовал Ежи насмешливый голос брата. – Вы в курсе, который час, господин директор?

– Извини, – не принял шутливого тона Ежи. – Нам нужно поговорить. Не откладывая. Давай я за тобой заеду.

Ровно в полдень Ежи пригласил генерала с советником в директорский кабинет.

– Присаживайтесь, господа, – предложил он. – Я хочу продемонстрировать вам кое-что. Собственно, взгляните на этот предмет. Это тот самый «объект 132-С», о котором я вам говорил и свойства которого подробно расписаны в плане. На сталкерском сленге объект называется «рачьим глазом».

Ежи приютил «рачий глаз» в ладони и протянул руку. Минуту спустя «глаз» запульсировал, замигал красными концентрическими кругами.

– По моей просьбе, – Ежи прибрал «объект 132-С» в ящик стола, – капитан полиции Найт и его люди протестировали большинство жителей Рексополиса, а также дислоцированных в округе военных и заключённых в тюрьме. Результат отрицательный, такой же, что вы только что видели, когда я тестировал вас.

– И сколько народу всего было протестировано? – осведомился советник.

– Не знаю в точности, – но думаю, что не меньше пяти тысяч человек. Статистика такова, господа: за всё время существования хармонтской Зоны выявлены восемь индивидов, у которых результат теста положительный или, судя по имеющейся информации, был положительным при жизни. Условно назовём этих людей «своими», с точки зрения Зоны, или просто «своими». Всех остальных условно назовём «чужими». Итак, я склонен предполагать, что «своими» были покойный Робертс по прозвищу Гуталин, пропавший без вести Шухарт по прозвищу Рыжий и погибшая при последнем расширении Панини по прозвищу Чёрная вдова. Остальные пятеро живы.

Ежи перевёл дух. А непросто им, подумал он. Ни тот ни другой раньше с Зоной напрямую не сталкивались, им нелегко принять на веру вещи, которые ничуть не удивят любого сталкера или даже человека, прожившего поблизости от Зоны значительную часть жизни.

– Продолжайте, доктор, – подбодрил советник по нацбезопасности. – Кто эти пятеро?

– Прежде всего, дочь Шухарта Мария. Предположительно, она живёт в Зоне более двадцати лет. Также полагаю, что она наиболее близка к пришельцам внешним обликом и приобретёнными в Зоне способностями. Можно сказать, что она в теперешнем её состоянии – некое передаточное звено между Зоной и остальными четырьмя. Кроме Марии, «своими» стопроцентно являются главный эксперт хармонтского филиала Института Ян Квятковски, заключённый Карл Цмыг, приёмная дочь Цмыга, она же жена Квятковски Сажа, и ваш покорный слуга. Не исключено, что со временем «своим» станет и Гуталин Квятковски, сын Яна и Сажи. По всей видимости, по достижении определённого возраста.

– И как вы это объясняете, доктор? – полюбопытствовал генерал. – Откуда такая, прямо скажем, выборочная селекция?

– У меня есть лишь гипотеза, – развёл руками Ежи. – Версия, если угодно. Все «свои» обладают некоторыми общими качествами. Во-первых, их жизнь тесно связана с Зоной. Во-вторых, они лишены всяческой ксенофобии и расовых предрассудков. В-третьих, они способны на поступок. На дерзкий поступок, иногда вопреки здравому смыслу, вопреки логике, традициям и общечеловеческой морали. Другими словами, способны совершить поступок принципиальный, на который большинство других людей никогда бы не решилось. В-четвёртых, полагаю, что частично принадлежность к «своим» определяется генетически. В частности, мы с Яном Квятковски – родные братья, остальные родственные связи вполне очевидны. В итоге, я думаю, что «свои» – это некоторый фенотип, общий для весьма малого количества индивидов, тех, кого Зона считает наиболее близкими к себе или, скорее, к разумным существам денебской цивилизации.

– Хорошенькое дело, – присвистнул советник. – Вы хотите сказать, доктор Пильман, что вы… как бы это поделикатнее выразиться?

– Давайте отбросим деликатность. По неким гипотетическим признакам у меня, так же как у остальных троих, есть общность с Зоной. Больше того, есть основания предполагать, что пришельцы рассматривают нас как некую особую расу, которую собираются после завершения экспансии пощадить. Не знаю, в каких целях. Возможно, чтобы показывать любопытствующим, как животных в неволе. Так или иначе, с «рачьим глазом» в руке в качестве пропуска любой из нас способен перемещаться по Зоне без риска быть ею уничтоженным. Сегодня утром я предложил своему брату Яну Квятковски участвовать в диверсионной акции. Заложить вдвоём заряд взрывчатки в развалины хармонтского завода, где, предположительно, размещено управляющее экспансией устройство. После чего задействовать часовой механизм. Самый примитивный из возможных – никакой электроники, никаких…

– И что? – прервал советник по нацбезопасности. – Эксперт Квятковски согласился?

– Нет. Он отказал мне.

– Правильно, – кивнул советник. – На его месте отказал бы любой. Зона уничтожит диверсантов, доктор. Неважно, «свои» они ей или «чужие». Пришельцы попросту расправятся с ними, в лучшем случае – обезвредят и позволят уйти.

– Другого плана у меня нет, – сказал Ежи жёстко. – Думаю, что его нет вообще.

Он замолчал, и наступила пауза. Никуда вы не денетесь, думал Ежи, переводя взгляд с одного собеседника на другого. Повозражаете для блезиру и примете, жизнь двух-трёх человек в данных обстоятельствах значения не имеет.

– Так что конкретно вы предлагаете, доктор Пильман? – осторожно спросил, наконец, генерал. – С планом я ознакомился, но в нём не хватает кое-чего.

– Не хватает, – согласился Ежи. – В нём не проставлены имена. Давайте ликвидируем этот недостаток. В графу «диверсант-1» впишем моё имя. В графу «диверсант-2» поставим прочерк.

– Не сомневался, что вы предложите именно это, – усмехнулся советник по нацбезопасности. – Я даже не стану докладывать президенту. Ваша жизнь, доктор Пильман, слишком ценна, чтобы рисковать ею. Допустим, мы одобрим план в принципе. Почему эксперт Квятковски отказал вам?

– Мой брат человек непростой, – ответил Ежи. – И очень непростой судьбы. Половину сознательной жизни он провёл в тюрьме. И к круто обошедшемуся с ним социуму относится соответственно. На человечество как таковое ему, простите, плевать. Это его собственные слова, и я его понимаю.

– А его жене? – вкрадчиво спросил генерал. – Ей тоже плевать на человечество?

– Думаю, что ей нет. Но в Зону Сажа не пойдёт, это даже не обсуждается. Или туда пойду я один, или президенту придётся выполнить поставленное моим братом условие.

– Вот как? – удивлённо поднял брови советник. – Что за условие?

Карл Цмыг, 52 года, содержащийся под стражей

в ожидании суда заключённый

Расширение Зоны поглотило хармонтскую городскую тюрьму, и новых бедолаг сажали теперь исключительно в окружную. Исправительное заведение Сан-Себастьян, переименованное контингентом в «Сталкер хауз», было переполнено, камеры ломились от заключённых, и начальник тюрьмы говорил, что, если и дальше так пойдёт, заведение лопнет.

Карл знал, что в ближайшие дни ему придётся убить или быть убитым. Он уже дважды схватывался с Джузеппе Панини, первую стычку в столовой пресекла охрана, после случившейся в подсобке второй Карл неделю пролежал в тюремном госпитале. Третья наверняка будет последней – Носатый Бен-Галлеви умудрился дать взятку проверяющему передачи охраннику и пару дней спустя извлёк из рождественского торта заточку. Она должна была компенсировать разницу в возрасте, так что у Карла теперь появились шансы.