Электронная библиотека » Майкл Говард » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 31 октября 2017, 19:00


Автор книги: Майкл Говард


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Ложь театра

Театр начинается со лжи. Заключается она в том, что зрителей просят поверить, будто на сцене не актеры, а сами персонажи. И все же, когда во время представления истинный актер-творец предстает в образе (который придуман драматургом, но жизнь в который вдыхает актер), весь зал, вся тысяча человек перестает кашлять и замирает, до глубины души пораженная «правдой». Зрители смотрят, смеются, иногда даже смахивают сентиментальную слезу, и вдруг между ними и актером возникает теснейшая связь. И зрители это чувствуют. Слава богу, что чувствуют.

Что делает актер-творец, чтобы задеть чувства зрителей, заставить их верить? Что скрывается за маской, которую видит публика?

Конкретное против общего

В жизни человека есть ряд особенных, уникальных – конкретных – обстоятельств, которые понятны вне зависимости от языковых и культурных различий. Они, по сути, универсальны. Все обычное, привычное, общее передается игрой неестественной и заурядной. Актер лжет. Правдив он в конкретном, особенном.

Для актера правда иллюзорна, но это не абстрактная идея. В условиях, заданных пьесой, правда требует определенного поведения. В определенный момент актер ищет определенную правду в определенном характере.

Правдивость и естественность

Должен ли актер в погоне за театральной правдой беспокоиться о том, что он выглядит честным, искренним и естественным? Мой ответ – нет. Во время работы актер не должен сомневаться в том, что он честен и искренен: он сам знает, когда лжет, и может остановиться, когда нужно. Папарацци просят вести себя «естественно», и актеры стараются не разочаровать. А это большая ошибка. Нужно быть настоящим, реалистичным.

В чем разница между естественным и реальным? Естественность (или натурализм, natural) – общее понятие. А чтобы быть настоящим (real), нужна индивидуальность. Природный, естественный – общий. Настоящий – конкретный. Когда-то Ли Страсберг (еще до преподавания в Actors Studio) вел частные занятия, где объяснял разницу между естественным и настоящим на примере, который я приведу в следующем виде:


Допустим, кто-нибудь снимет фильм о Майкле Говарде длительностью в целые сутки. Заснимет каждое движение, начиная с момента пробуждения до отхода ко сну, и не будет выключать камеру всю ночь. В фильме не будет ни единого выдуманного фрагмента (для этого, полагаю, в идеале Майкл Говард не должен знать, что его снимают). Это будет натурализм (или же та самая «естественность»): «Естественный Майкл Говард». Но если кто-то отсмотрит все эти километры пленки и выберет – на свое усмотрение, с пониманием и вкусом – пятнадцать минут, которые точно и метко покажут, кто такой Майкл Говард, что будет ближе к правде – двадцатичетырехчасовой фильм или этот отрывок? Какой покажет его более реальным, настоящим? Ничуть не сомневаюсь, что короткий будет и ближе к истине, и важнее, и содержательнее и более точно покажет, кем является Майкл Говард. Конечно, другой человек выберет другие пятнадцать минут, и его выбор будет отличаться, показывать другую реальность, другую правду. Это то, что делает актер-творец, это то, что делают режиссер, редактор и художник: каждый выбирает определенные детали, те элементы, которые позволяют ему приблизиться к реальности (но не натурализму) и к правде. Это и есть искусство.

Правда

Погодите-ка. Что это за «правда», о которой я говорю? Как найти эту «правду» внутри себя и своего персонажа? Как ее искать?

Я хочу поделиться с вами конкретным опытом, который помог мне найти и открыть эту правду в себе. Лично мне. Думаю, любой творческий человек понимает, что я имею в виду, только проживает ее каждый по-своему.

В Академии изящных искусств во Флоренции, в том же зале, где находится статуя Давида, гимн человеческому совершенству, выставлены еще четыре скульптуры Микеланджело.

Считается, что они так и остались незавершенными. Четыре раба как будто пытаются вырваться из каменного плена, в который они попали. Микеланджело говорил, что они всегда были в мраморе, а он просто отсекал лишнее, чтобы их освободить. Правда заключалась в том, что эти красивые, сильные фигуры всегда были там и боролись за жизнь и свободу. Метафора Микеланджело, на мой взгляд, применима и к творчеству актера. Когда же мастер заканчивает работу и правда полностью раскрывается, миру предстает Давид.

Актерам должно прийтись по душе это сравнение: персонаж со всеми своими чувствами уже существует где-то внутри нас, он только ждет, когда его освободят. Иногда вы, как неопытный скульптор, не знаете, с чего начать. Иногда работа идет без особых усилий, вы легко убираете ненужное. Процесс «вызволения» проходит по-разному: то труднее, то легче. Но всегда присутствует ощущение, будто искомый образ уже внутри, он только ждет, чтобы в него вдохнули жизнь. Правда, которую ищет актер-творец, – правда характера, правда отношений, правда сюжета – уже существует, она в тексте и в самом актере. Задача актера – освободить ее.

Цель

По мере становления актер стремится познать и демонстрировать по собственному желанию все сильные и слабые стороны многомерного характера: чувствительность, сострадание, негодование, чувство юмора, беспричинный страх, отвагу и даже мудрость. Без них не бывает сценического таланта. Сложнее всего научиться управлять этими качествами, а в театре – еще и демонстрировать по необходимости, вписывать в рамки, заданные пьесой. Превращать их в искусство.

Талант без мастерства – ничто. Искусство требует мастерства, а мастерство – это результат труда, упорного и многолетнего. Мастерство требует силы без напряжения, развитой способности сосредотачиваться, стойкости, силы воли, глубокого познания самого себя. И опыта. Это требует времени. Актерской работы и желания раскрывать секреты профессии. И практики. Актеры должны играть. Ну и, наконец (возможно, это самое главное), актеры должны ставить перед собой цель.

Цель – это то, что привело вас в театр. И отодвинуло на второй план (третий, четвертый) все остальные стороны жизни. Цель – это дорога, неисхоженная, ухабистая, несущая мечту о жизни в театре. Нить надежды тянется в туманную даль, давая лишь смутное и иллюзорное представление о том, куда на самом деле ведет. Эта цель, эта мечта, которой актер дорожит, о которой грезит, – и есть пульс профессии. Актер никогда не должен забывать о ней. Конечно, некоторые тропы ведут не туда, куда нужно, встречаются и неверные повороты, иногда приходится преодолевать препятствия, а еще можно сбиться с пути и зайти в тупик. Но цель помогает сохранить верное направление. Это означает, что придется работать бесплатно или в малобюджетной пьесе, но с очень хорошим режиссером, который не даст топтаться на месте. Или играть в отличном спектакле со средненьким составом и режиссером-самодуром, зато сложную роль, но позволяющую расти. Пожалуй, самое важное то, что вы будете искать коллег-единомышленников, которые и умирят голод, и распалят аппетит. И помогут двигаться дальше.

Цель, мечта, надежда появляются по мере работы над ролью. Актер имеет собственное представление о ней, о том, каким может быть персонаж. Открытость новым идеям, готовность читать между строк и принимать мнение, не совпадающее с твоим, приводят к удивительным, неожиданным результатам. Цель ведет к неожиданным ответам, дает дорогу неожиданным решениям. В сложных поисках этих ответов бывают и разочарование, и безнадежность, и моменты «аллилуйя» – ликование, экзальтация и даже в какой-то момент тихая самовлюбленность. (Как писал Шекспир в «Генрихе V», акте IV, сцене 2: «Греха в гордыне меньше, чем в смиренье»[5]5
  Перевод Е. Бируковой. В действительности эта цитата из акта II, сцены 4.


[Закрыть]
.)

Правда жизни

Будем реалистами. Отложим теорию. Отложим философские разговоры. Обсуждения эстетики подождут. Цель должна включать в себя реальные стремления: зарабатывать, иметь семью, иметь приличное жилье. Все время, что актер бодрствует, он хочет работать. Не важно, где, что и в какой форме. В этом наша природа. Да, работайте ради куска хлеба. Но и для роста и развития тоже.

Цель актера, желающего преуспеть в профессии, должна подразумевать стремление к лучшему, и я сейчас не имею в виду успех, рукоплескания, «Тони» и «Оскары». Я говорю о самых интересных творческих задачах, с которыми только можно столкнуться на сцене. Начинающая актриса, чувствуя первое страстное желание «выступать», считает, что может перевоплотиться и стать какой угодно: молодой или старой, роковой или домашней, праведной или грешной. Поступая в театральную школу (или сразу бросаясь покорять Голливуд или Нью-Йорк), она все еще помнит, все еще следует этому первому влечению.

А потом начинаются будни. Она еще мечтает играть в пьесах Эсхила, Шекспира, Ибсена, Мольера, Кауарда, Теннесси Уильямса, перевоплощаться на сцене, в кино и на телевидении, но уже начинает задумываться о послужном списке и гонораре. Играть Озрика в «Гамлете»? В гаражной постановке (кстати, да, почему бы женщине не сыграть Озрика)? Нет уж, спасибо. Лучше пять строчек, но в «Законе и порядке», это арендная плата за неделю. А еще несколько таких ролей десятого плана – и хватит на месяц. Что ж, понять можно, но в профессию приходят не ради этого. И в следующий раз выбирайте Озрика. Пусть это будет выдающийся Озрик, живой, из плоти и крови. Подурачьтесь вволю. Вот ради чего вы пришли сюда. Неужели забыли?

Какой-нибудь талантливый красивый молодой человек сейчас может мне возразить: «Простите, сэр, но я с самого начала хотел только славы, съемок в рекламе, роли полицейского в каком-нибудь популярном сериале и безбедной жизни». Я отвечу: «Удачи, желаю вам всего наилучшего. Надеюсь, все сложится. Вам очень повезло, что вы сразу знаете, чего хотите. Порадуемся за счастливца!» И я говорю это совершенно искренне. Честность заслуживает уважения.

Но если в нашу непростую профессию вас привело что-то другое, если вы представляли себе другую жизнь, тогда боритесь за нее, не сдавайтесь. Уже одна борьба дорогого стоит. И нет никакого клубка Ариадны, дорогу придется искать самому.

2
Техники, стили и методы в меняющемся обществе

То, что пользовалось популярностью и срывало аплодисменты на Бродвее в 1914-м, на что зрители толпами валили в США и Европе, сегодня бы раскритиковали и подняли на смех. Тогда успехом пользовались легкие мелодрамы, с Героями, Злодеями, Детишками-ангелочками и непременно со счастливым концом. Понятно, что зрители хотели видеть приятную глазу, приукрашенную жизнь, торжество добродетели, победу над злом, а не окружавшую их серую действительность и тяготы. Им нужна была сказка. Сентиментальные слезы, а не шокирующая правда жизни, ожидающая их за стенами театра. Здесь, в Нью-Йорке, театр сознательно не замечал того, что происходило в реальном мире, хотя он находился буквально в двух шагах: в квартале к западу от Бродвея начинался криминальный район, известный как «Адская кухня».

И сама игра была столь же надуманной. По всему миру распространился метод Дельсарта, предписывающий выражать любую эмоцию через определенный набор жестов. Так изображали и разбитое сердце, и праведный гнев. Были также и хорошие актеры, которые отличались изобретательностью и нестандартным подходом в изображении тех или иных поступков. У них получалось как-то по-особенному падать на колени или вытаскивать меч из ножен, и публика награждала их овациями. Такие моменты (их называли «Points») отмечались критиками, о приемах-находках писали. Что же касается Дельсарта, какой бы вклад он ни внес в исследования физического выражения внутреннего состояния, его метод превращал обычный спектакль в кукольный. Злую шутку с ним сыграл тот факт, что метод распространился повсеместно, его плохо преподавали и безбожно искажали: к сожалению, такое часто случается.

Любой театр – это продукт общества, в котором он существует. Меняется общество – меняется и театр. Общество хочет закрыть на что-то глаза – театр делает то же самое. Но бывают и исключения. Они были всегда, заставляя видеть реальный мир, смеяться над ним, постигать и менять его. Эти исключительные личности помогали осознать, кто мы такие и кем хотим быть. К их числу можно отнести Шоу, Ибсена, Чехова, Стриндберга, а из актеров – Дузе, Чаплина, Сальвини, Еву Ле Гальенн, Джона Бэрримора и Джона Бута. В актерской профессии споры, которые вызывают изменения, нарушают планы, провоцируют «кулачные бои» и в течение столетий воодушевляют на написание научных трудов, имеют в своей основе – как ни удивительно – сам процесс актерской работы: должен ли актер в своей работе просто изображать, мастерски иллюстрировать, используя воображение, идеальную картину личности, переживающей эмоциональные травмы? Или же актер должен пытаться «проживать» ситуацию и отношения (пропускать через себя) и это принесет, учитывая мастерство актера, требуемые и глубоко осознанные (прочувствованные) результаты? Нужно отметить, что экспериментирование («проживание» образа) не означает буквального воссоздания того, что написано; скорее это понимание и усвоение той «большой правды», которая создает образ.

Спор этот начался не одну сотню лет назад, еще до того, как Джеймс Квин, крупнейший классический актер XVIII в., разглядев в игре новичка Дэвида Гаррика стремление к натурализму, произнес замечательную фразу: «Если этот молодой человек прав, то все мы были неправы». Слова Квина оказались верными: они были неправы. До конца столетия споры продолжались между Джоном Филипом Кемблом, великолепным представителем направления «изображения» эмоций, с одной стороны, и его сестрой, Сарой Сиддонс, наиболее почитаемой актрисой своего времени, представительницей направления «экспериментаторов», «проживающих» эмоции, – с другой. В первой половине XIX в. ее последователем стал Эдмунд Кин, который пошел еще дальше: он так вживался в роль, что некоторые зрители пугались и падали в обморок, когда он изображал вспышки ярости.

В конце XIX в. Константин Станиславский, наблюдая, как семена метода Дельсарта «прорастают» в игре даже лучших актеров русской школы, задался вопросом, как работают «исключения» – великие актеры, проживающие роль, погружающиеся в нее, а не просто изображающие персонажа, – и начал изучать их работы. Чтобы понять принципы, а потом и вывести систему, которую бы могли использовать все актеры, он досконально исследовал технику великих современников – Дузе, Сальвини и многих других посещавших Москву актеров[6]6
  Станиславский К. Моя жизнь в искусстве. 1922. – (Прим. авт.)


[Закрыть]
. В центре системы Станиславского, которую он дорабатывал всю жизнь, лежало изучение движения и использования эмоционального опыта для решения поставленной задачи, рождение действия «здесь и сейчас», физическое и эмоциональное проживание, развитие воображаемого мира, предложенного актеру драматургом. Правда переживаний, а не их формальное изображение.

Как я уже говорил, со временем стили игры меняются под воздействием общества. Постоянно претерпевают изменения и требования к актерам. Потребовалось двадцать лет, чтобы система Станиславского добралась до Америки, вызвав колоссальные изменения. Развивается она и по сей день. Постепенное изменение американского театра началось только после Первой мировой войны, революции в России и, наконец, гастролей МХАТа в 1922 г. Первой ласточкой стал American Laboratory Theatre, основанный Ричардом Болеславским в 1923 г. в Нью-Йорке. Однако система Станиславского, дополненная Болеславским, широко не преподавалась и тогда еще не получила всеобщего признания в американских театральных кругах.

В 1929 г. началась Великая депрессия, и представления американцев о самих себе и собственных достижениях разбились в пух и прах. Им на смену пришла новая суровая реальность: стачки и конфликты, нехватка рабочих мест, еды и денег. Театральные деятели – особенно драматурги – не могли не отреагировать на этот новый мир, жестокий, грязный, богатый на страдания и трагедии. Актерам пришлось учиться работать по-новому, открывать для себя новую действительность и подстраиваться под нее. Несколько членов труппы American Laboratory Theatre, в том числе Ли Страсберг и Гарольд Клерман, основали театр «Груп», поставив себе задачу не только отражать этот новый мир, но и, изучая и использвуя систему Станиславского, оценивать и менять его.

Один из участников труппы, Клиффорд Одетс, начал без прикрас описывать в своих пьесах окружающую действительность. Уже состоявшиеся актеры Гарольд Клерман и Ли Страсберг, так же как и Стелла Адлер, Сэнфорд Мейснер, Бобби Льюис и Моррис Карновски, тоже внесли свою немалую лепту. Как актеры, наставники и режиссеры они оказали огромное влияние на последующие поколения театральных актеров.

И настала эра техники

…И открылись актерам новые миры.

В том же 1923 г., когда Болеславский основал American Laboratory Theatre, появились радиостанции. Тогда же голос обрело и кино – появились первые звуковые фильмы. Двоюродному брату кино, телевидению, еще только предстояло появиться на свет, но ждать оставалось недолго – всего до 1927 г., когда состоялась первая официальная трансляция. А спустя еще двадцать лет производство поставили на поток. В 20-х гг. произошло больше изменений, чем в любое другое десятилетие в долгой истории развития актерской профессии. По-другому стали использоваться голос, тело и даже техника игры.

Кино активно развивалось еще до появления звука и за исключением голоса требовало от актера приложения всех способностей: вспомните хотя бы, как прекрасно двигались Чарли Чаплин и Бастер Китон. Потом появилось радио, где требовался только голос. Внешняя красота и умение владеть своим телом, над которым приходилось работать годами, больше не имели никакой ценности. Карьера актеров вдруг стала целиком зависеть от голоса. У меня самого первая крупная работа была на радио. Дело было в 1940-м, я бросился за советом к Норману Роузу, прекрасному актеру, который давно уже там подвизался: «Что? Что мне делать?» Он ответил очень просто: «Представь, что рассказываешь сказку ребенку, и постарайся говорить как можно более убедительно». Наблюдая за работой профессионалов, таких как Норман, я также заметил, что, хотя голос и считается единственным инструментом диктора, это не значит, будто его тело бездействует. На радио не требуется заучивать текст, он лежит тут же, у микрофона, а рядом всегда находится звукооператор. Но тело Нормана всегда помогало ему, участвуя в работе.

С появлением звука в кино многое изменилось. Звездам Великого немого приходилось сходить с Олимпа и подыскивать себе другую работу, если их внешний облик не сочетался с голосом. Герои с высокими голосами и роковые женщины с уличным говором больше не пользовались спросом. Но звуковые кинокартины – или просто «фильмы» – уже стали частью повседневной жизни.

Пожалуй, с появлением кинематографа в мире искусства произошли самые значительные изменения. Зажглись новые звезды. Режиссура стала самостоятельной профессией, а весь процесс производства стали контролировать продюсеры. В киноиндустрию стали приходить люди, никогда не игравшие в театре, и развивать ее по-своему. Так что – да, актерам пришлось приспосабливаться.

А телевидение?

Мы с телевидением выросли вместе. В 1947 г., когда я вступил в профсоюз театральных актеров (Actor’s Equity), телевещание только-только зарождалось. В конце 40-х нью-йоркская телекомпания DuMont Television вслед за каналами CBS и NBC стала выпускать в прямой эфир программы с участием актеров. Для многих из нас это означало возможность получить работу в Нью-Йорке. Программы в прямом эфире тогда были увлекательными и незамысловатыми. Они были похожи на экспериментальные внебродвейские постановки. Конечно, телевизоров в то время было очень мало. Даже в 50-е люди еще собирались у витрин магазинов, чтобы посмотреть важные события. Ни у кого из моих знакомых телевизора не было, так что ни я сам, ни друзья и родные увидеть мои работы не могли. Может, это и к лучшему.

Студия DuMont снимала первый сериал по комиксам «Бак Роджерс в XXV веке» (Buck Rogers in the 25th Century), и, видимо, я кому-то очень понравился в роли марсианина. Говорю так, потому что на эту роль меня приглашали трижды. А может, просто костюм был впору? Играли мы в прямом эфире, так что без ляпов не обходилось. Вскоре к нам присоединились талантливые молодые люди, видящие перед собой море возможностей, и уровень сериала стал расти. Сначала пришли хорошие сценаристы – Пэдди Чаефски, Род Серлинг, Норман Корвин, а за ними потянулись и не менее хорошие актеры. Намного лучше и талантливее, чем я. Мы пробовали, экспериментировали, что-то получалось, а что-то – нет. Какое это было время – 50-е! Телевидение тех лет стало школой для всех: звукооператоров, осветителей, операторов, не говоря о сценаристах и режиссерах. Сидни Люмет, тогда уже довольно известный молодой актер, в 1951 г. ушел с поста преподавателя High School for the Performing Arts (его сменил я) ради места заместителя директора одной телекомпании.

Любознательным мастерам театра захотелось разведать обстановку.

Особенностью работы актеров стало то, что им приходилось делать все, что они умели, но при этом еще и помнить (а точнее, пытаться забыть), что их снимает камера. Повезло тем из нас, кто в профессиональном плане рос на импровизации. Нельзя было сделать перерыв или еще один дубль. Это было здорово. Похоже ли на обычный театр? Не совсем. Места намного меньше, камеры неповоротливые, а главное, все бегом, бегом! Переходов между сценами не было. Помню, как однажды по сюжету меня подстрелили, и, пока я неподвижно лежал на полу, группа снимала тридцатисекундную сцену, в которой кто-то рассказывал моей матери о случившемся, и камеру снова наводили на меня, уже лежащего на больничной койке. Я еле успел запрыгнуть в нее как был, в одежде.

Тем временем заинтересовавшиеся такой народной любовью корпорации увидели в мыльных операх неиссякаемый источник прибыли и решили взять дело в свои руки. Очевидно, что меньше всего они хотели шокировать, рисковать и поощрять что-либо, что могли бы посчитать «раскачиванием лодки». Никакие смелые, серьезные и оригинальные идеи не допускались. Медийное пространство теперь принадлежало производителям товаров и их рекламодателям. Но творческие люди не оставляли попыток туда пробиться. Несмотря на все сложности, телеэфир манил многих. В конце концов, это была работа, оплачиваемая работа для актеров и сценаристов.

В 1950-х гг. появился «черный список». Попадание в него неминуемо означало конец карьеры, поломанные жизни. На долгие годы телевидение перестало быть площадкой свободных умов, колыбелью самородков, причем сказалось это и на нас – тех, кто зависел от результатов их работы. Сценаристы, не попавшие в список, стали подвергать себя самоцензуре. Не мутить воду. Не высовываться. Осторожничать. Застойный период. Только с появлением журналистов, таких как Эдвард Мэроу, которые были готовы и имели мужество говорить правду, телевидение и нация в целом начали защищать свои права.

Конечно, были и исключения. Некоторые прекрасные актеры сумели неплохо устроиться, просто рекламируя зубную пасту. Лучше всех на телевидении освоились комедийные актеры и сценаристы. Они правили бал, придавали смысл существованию всей индустрии. Телевидение тех времен подарило нам Джеки Глисона и Люсиль Болл. Некоторые комики, такие как братья Смозерс и дуэт Роуэна и Мартина, пытались поднимать острые и провокационные темы, но их пыл быстро остудили. И все же телевидение дало комикам то, что кино давало Чарли Чаплину и Бастеру Китону. Оно сделало то же, что водевиль сделал в XIX в., а радио – в начале XX в.: позволило этим талантливым людям, живым и настоящим, неделю за неделей приходить в наши дома.

Появление кабельного телевидения привело к огромным переменам. Теперь можно все. Время возможностей. Бурь. Риска. Хорошие сценаристы снова получили свободу действий и встали у руля. Впервые телевидение действительно заслужило право называться серьезным местом работы для талантов. Теперь не только сценаристы и продюсеры, но и лучшие актеры, играющие в качественных и сложных картинах в окружении других хороших актеров и никем не подгоняемые, могут сполна ощутить радость творчества, раз за разом представая перед нами в глубоких и продуманных образах. Когда-то жить и развиваться в среде единомышленников, проверять на прочность старые принципы и условности можно было только в театре. Теперь же пришло время кабельного телевидения и новых технологий. Славное время для творческого человека. Кабель дает отличную возможность для эстетического удовлетворения и карьерного роста, плюс за это еще и платят.

Однако нужно понимать, что при всем развитии новых замечательных технологий и появлении захватывающих возможностей кино и телевидение принадлежат не актерам. Актеры – неотъемлемая часть этого мира, но они им не владеют. Фильм принадлежит режиссеру и редактору. Даже сценарист обычно не входит в эту иерархию. Конечно, в кинематографе всегда находились хорошие сценаристы и режиссеры, создававшие сильные и интересные работы, в которых актер чувствовал, что вносит важный вклад в общее дело. И все равно он не имеет власти над этим миром. Сегодня сценаристы начинают приобретать на телевидении большую значимость, но все же заправляют всем редакторы и режиссеры. Актеру приходится мириться с остальными участниками съемок, позволять им – режиссерам, редакторам, операторам-постановщикам и всем остальным – выбирать, какие кадры, какие дубли из множества сыгранных сохранить. И в картине навсегда останутся только те сцены, которые понравились другим, а не актеру.

Актер властвует только в театре. Только в театре каждый вечер в восемь часов гаснет свет, и все присутствующие – и режиссер, и продюсер, и сценарист – понимают: все зависит от нас, актеров. И мы не подводим. Этот мир, этот вечер – наши. Ни у шоу по кабельным каналам, ни у фильмов, обычных или со спецэффектами, нет той единственной вещи, которая меняет все правила игры, прекращает все посторонние разговоры, заставляет сердце биться чаще, – живых зрителей. Актеру приходится принимать решения – правильные или нет – на виду у всего зрительного зала. Все полтора часа, что длится спектакль (а часто и намного дольше), ничто не отделяет его от зрителя. И зритель видит актера, разделяет его радость, боль и даже глупость не когда ему захочется, а только здесь и сейчас. Именно в театре актер может меняться и развиваться постоянно, вечер за вечером.


Но какими бы ни были технические средства и возможности – будет ли история рассказана без участия голоса или одним лишь голосом, без участия тела или только им, – какими бы ни были исторический контекст, предпочтения публики, актер всегда использует свои главные инструменты: воображение, восприимчивость, темперамент, чувство логики и правды. Технологии и дальше будут идти вперед, появятся новые – такие, какие мы пока даже представить не можем. Развитие техники и общества снова изменит правила игры, так что актерам опять придется приспосабливаться. Но они справятся.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации