Текст книги "Поговорим о смерти за ужином. Как принять неизбежное и начать жить"

Вопрос поднят

Я склоняюсь к тому, что разговоры о смерти лучше всего вести за ужином, поскольку обычай приема пищи – неотъемлемая часть человеческой культуры. Процесс совместного приготовления и поглощения еды стал важной точкой в эволюции человека из обезьяны, подобно тому как личинка становится бабочкой, благодаря куколке. Благодаря готовке мы совершили колоссальный скачок в развитии.

Обезьяны жуют по семь часов в день, поскольку в их рационе в основном корни и фрукты, а это предполагает серьезную работу желудка и невероятно сильные челюсти. Затем мы начали готовить пищу на огне и в буквальном смысле отдали эту работу «на аутсорс[14]14
  Аутсорсинг (от англ. outsourcing) – использование внешнего источника или ресурса.


[Закрыть]», поскольку в процессе тепловой обработки пища становится более калорийной и быстро усваиваемой. Человек жует в среднем 24 минуты в день, и нам больше не нужны такие сильные челюсти, как у предков-обезьян. Таким образом увеличилось пространство для мозга внутри черепа. Ужин – это основа того, кто мы есть.

Я не всегда понимал сакральное значение трапезы. В детстве большую часть времени я проводил, поглощая хлопья из миски и параллельно играя в «Супербратьев Марио». Я не понимал важности ужинов до тех пор, пока уже подростком не переехал в Мэн к своей сводной сестре Венди, которая была на двадцать лет старше меня. Ее дом находился в идиллической деревушке, где Венди жила со своим великолепным мужем-доктором и растила дерзкого сына девяти лет. Каждый день она ходила на рынок, где закупала тонны натуральных продуктов, мясо местных животных, домашний сыр и вдоволь французского вина. А по вечерам она часами стояла у плиты, поскольку обожала сам процесс готовки, точно так же, как обожала покупать еду и кормить семью. Я был в полном восторге. Все время я торчал на кухне, задавая вопросы как о кулинарии, так и о жизни вообще. Никогда прежде в моей жизни не было подобного культа ужинов. Мы откупоривали бутылку хорошего вина, отрывали хлеб руками и говорили о прошедшем дне. Самый простой, самый древний ритуал, который есть у человека и в который я влюбился без памяти. Я ощущал, что меня действительно слушают и понимают. Мы спорили, смеялись, говорили о сексе и наркотиках, обсуждали мирское и духовное.

Когда мы общаемся за столом, первой слово берет сама еда: тот самый уникальный аромат, какой бывает только у блюд, приготовленных с любовью и заботой. Его сложно не заметить, но еще сложнее описать. Можно сказать только, что он захватывает внимание. Такой силой обладает домашняя еда или хлеб, который только что вынули из духовки. Когда повар вкладывает в готовку душу, когда тщательно выбирает ингредиенты, то даже самая скромная трапеза превращается в пир. Ее запах говорит нашей нервной системе: ты в безопасности.

За пределами города Чапел-Хилл, Северная Каролина, Сара Уильямс открыла «кафе смерти» – своего рода клуб, где люди собираются поговорить о смерти, наслаждаясь разной пищей от выпечки до мексиканской еды. Сама хозяйка кафе не раз замечала: «Хорошо говорить о смерти, когда перед тобой тарелка со вкусной едой. Ведь она напоминает тебе, что ты все еще жив».

Совместное преломление хлеба – символ единения друг с другом или же с чем-то более возвышенным, как это происходит во время причастия. Недавно медицинский директор сети хосписов Vitas, заметил: «В истории был один весьма известный ужин с разговорами о смерти. На нем присутствовали радикальный мыслитель и двенадцать его последователей. Он заявил им, что скоро умрет, а затем дал подробные инструкции, как поступить с его телом и как распространять учение, когда его не станет».

Политические враги во веки веков будут собираться за столом, ведь именно так на протяжении истории принимались ключевые решения. В июне 1970 года Томас Джефферсон, Джеймс Мэдисон и Александр Гамильтон встретились за ужином, чтобы обсудить финансовое будущее только что созданной свободной Америки и решить, в каком городе будет располагаться столица.

Если подумать, то на протяжении тысяч лет стол был самым маленьким и самым эффективным двигателем культуры. Именно за столом в доме Гертруды Стайн Хэмингуэй повстречал Пикассо, что положило начало кубизму. Застольные беседы в имении Альфреда Лумиса в Такседо Парке близ Нью-Йорка привели к изобретению радара, а без этого, возможно, мы не одержали бы победу во Второй мировой войне. Открытие кислорода – результат дискуссий во время ежемесячных обедов Лунного общества[15]15
  Лунное общество Бирмингема – клуб и неофициальное ученое общество видных деятелей британского Просвещения, включавшее промышленников, натурфилософов и интеллигенцию, заседания которого проводились между 1765 и 1813 годах в Бирмин-геме, Англия.


[Закрыть]. Вирджиния Вульф, Джон Мейнард Кейнс и многие другие английские интеллектуалы, позднее известные как группа «Блумсберри», собирались за столом каждую неделю, и это привело не только к появлению литературы модерна, но и к зарождению кейнсианства – основы современной экономики. Если мы заглянем еще дальше, то нельзя не отдать должное греческим симпозиумам с участием Сократа и Платона, благодаря которым на свет появились демократия и система права.

И пусть даже эти грандиозные вехи истории часто остаются сокрытыми от потомков, обеденный стол был сердцем семьи с тех пор, как наши далекие предки впервые сели за него. Здесь мы лучше узнаем друг друга и познаем себя, учимся разговаривать, впервые слышим о морали и сталкиваемся с несправедливостью. Неважно, был опыт плох или хорош, обеденный стол в каком-то смысле – наш учитель. И, хотя, как вы уже убедились, роль застольной беседы в формировании истории невероятна, у маленьких семейных ужинов весьма скромная репутация.

Если вы решите обсудить смерть за ужином, вот несколько советов. Во-первых, готовьте что-нибудь простое. Если блюдо будет чересчур изысканным, а процесс приготовления обременительным, то гости непременно почувствуют, что мыслями вы сейчас не с ними. Во-вторых, займите их какой-нибудь работой. Если хотите сломать лед, то нет ничего лучше, чем совместная деятельность, даже если речь идет просто о сервировке стола. В-третьих, поднимите первый тост за близкого человека, которого уже нет в живых, и другим предложите рассказать о первом, кто пришел на ум. Старайтесь держаться в рамках минуты.

Выберите три-четыре кодовых фразы из этой книги, но не перестарайтесь: это не соревнование. Пользуйтесь только теми фразами, которые уместно сказать вашим гостям. В то же время пусть формулировки не сковывают вас, если разговор повернет в другое русло. Подмечайте в себе и других попытки сгладить печаль, сопротивляйтесь им. Если ощущаете, что окончательно теряете контроль над ситуацией, держите наготове какую-нибудь легкую фразу, чтобы сменить тему. И в завершении предложите всем собраться в круг, и пусть каждый скажет, чем его восхищает сосед слева. Такая практика гарантирует теплое окончание. Подробнее я говорю о ней в разделе «Как окончить разговор о смерти?» на странице XXX.

Стол – это просто метафора

Хотя я верю в магию, возникающую за обеденным столом, убежден, что то же чувство безопасности, ту же теплоту искренней беседы можно обрести, разговаривая о смерти на пикнике, в баре, во время прогулки по окрестностям. Это может быть актовый зал старшей школы на Вашоне или конференц-зал в Мельбурне. А что до обстановки званого ужина, зачастую это непрактично или дискомфортно для определенных людей. У многих сама мысль о том, чтобы без подготовки да еще и за обеденным столом отвечать на вопросы, вызывает тошнотворное волнение. Кто-то предпочитает записывать мысли и обдумывать их неделями. Другие готовы говорить о смерти, но только абстрактно… по крайней мере, поначалу.

Книги всегда оказывали мощное эмоциональное воздействие, так что можете предложить человеку «Когда дыхание растворяется в воздухе», или «Вторники с Морри», или роман Кейтилин Даути «Когда дым застилает глаза», а затем обсудить прочитанное. Если книга слишком масштабная форма, а ваш собеседник по складу характера отнюдь не читатель книг, всегда можно просто поделиться статьей, эмоциональной квинтэссенцией книги, которая вызовет отклик и сопереживание. Если вы собираетесь говорить с ветераном, пришлите ему статью о том, как солдаты справляются с мыслями о смерти. Возможно, ваш собеседник религиозен, и подойдет статья, которая будет апеллировать к его верованиям. Каждому свое.

Входной точкой могут стать даже кино или театр. Когда мы смотрим фильм, то невольно вовлекаемся эмоционально, благодаря работе зеркальных нейронов: они заставляют нас проецировать сюжет на себя.

Элизабет Коплан – драматург, и театральные постановки помогают ей начать разговор о смерти. Она утверждает, что когда мы смотрим пьесу, то работает наше правое полушарие – творческое. Левое, как известно, отвечает за аналитическую работу. Что касается смерти, вы точно захотите, чтобы ваш мозг работал, как единая машина, ведь в таких вопросах важно и думать, и чувствовать одновременно.

Искусство прокладывает мостик между рациональной и эмоциональной частью сознания.

Однажды Элизабет смотрела драму «Малышка на миллион» с восьмидесятилетним стариком, который упорно отказывался говорить о смерти. Для тех, кто не смотрел фильм, скажу: в конце мы видим, как герой помогает покончить с собой парализованной девушке, навечно прикованной к аппарату искусственной вентиляции легких. После просмотра старик сказал Элизабет: «Будь я на ее месте – хотел бы, чтоб нашелся человек, который сделает для меня то же самое». И, хотя он не посчитал эту реплику разговором о смерти, разумеется, то был именно он[16]16
  С презентации “The Death Salon,” Seattle, Washington, September 10, 2017.


[Закрыть].

Как и искусство, абстрактные вопросы могут стать входной точкой. Как вы хотите, чтоб вас помнили? Что бы вы рассказали о себе внукам? Отвечайте на вопросы, и когда вы откроетесь, когда покажете свои уязвимые стороны и обозначите готовность говорить, то, возможно, распахнутся двери и в чужую душу. Можете сказать что-нибудь вроде: «Я все думаю о бабуле Герти, о том, какой гостеприимной она была. Я старался быть на нее похожим, ведь это так важно! Именно таким я хотел бы остаться в памяти внуков».

Но не наседайте. Если ваш собеседник не готов поделиться мнением, это вовсе не значит, что он не задумался над вашими словами. Просто дайте ему время.

Как пользоваться этой книгой

Как вы уже поняли, это не совсем обычная книга, так что вам следует кое-что знать о том, что вы держите в руках.

Во-первых, эту книгу не обязательно читать в строгом порядке от первой до последней страницы. Здесь нет никакой повествовательной линии кроме, разумеется, неизменной темы жизни и смерти. Никаких спойлеров. Да, некоторые люди упоминаются больше, чем один раз, но для понимания смысла не нужно знать, о чем они говорили в предыдущих главах.

Во-вторых, хочу предостеречь вас от чтения взахлеб. Книга не очень большая, однако она предполагает серьезную мыслительную, даже медитативную работу. Двигаясь очень быстро, вы рискуете за раз отхватить слишком много эмоционального и слишком много вещей, над которыми следует подумать. Я пять лет собирал эти истории воедино, так что надеюсь, что на то, чтобы переварить их, потребуется по меньшей мере несколько недель.

Перечитывать эту книгу можно снова и снова. Слова на странице будут все те же, но вы изменитесь. И еще… Если читать ее, чтобы как можно лучше организовать «званый ужин о смерти», вы получите совершенно иной эффект, чем если просто отнесетесь к ней, как к научно-популярной литературе. Что до меня, то я все еще практикую «подход новичка»: стараюсь вести себя так, словно впервые затронул тему смерти, ведомый лишь моим желанием открыться.

Эта книга непременно взбесит вас, но не знаю, чем именно – каждому свое. Может, вы встретите информацию, которая не будет вам актуальна. Быть может, вам покажется, что в своих рассуждениях автор зашел слишком далеко. А возможно, какая-то мысль затронет вас так глубоко, что вы предпочтете отбросить ее. И это нормально – пропускайте. Кто знает, вернетесь ли вы к ней снова, но вас точно никто не осудит.

Возможно, у вас вызовет раздражение отсутствие в книге четкого перечня ответов. Вы бродили по магазину или в Интернете, наткнулись на книгу в разделе психологии, и вот – хотите увидеть выводы, рецепты, «универсальную таблетку». Хотите, чтоб было расписано и определено правильное и ошибочное, черное и белое. И да, в ряде случаев однозначные ответы действительно есть. Я пообщался со многими людьми, и кое-кто из них – эксперт в своей теме. Так что я буду писать в том числе и о четких рекомендациях по некоторым темам: как говорить о смерти с детьми, о чем стоит знать, если твой друг убит горем… Да, существует подобие руководства к действию, но книга не ответит на все вопросы.

В этой книге вы найдете истории как знаменитостей, так и тех, кто предпочел остаться анонимным. Частично они подкинут вам идеи, которые подхлестнут совместную работу правого и левого полушарий. Однако смысл этих историй не в том, чтобы снабдить вас неоспоримыми истинами. Скорее их цель – донести простую мысль, что четких ответов не существует, и помочь вам свыкнуться с этой мыслью. Как писал Уэнделл Берри: «Когда мы не знаем, что делать дальше, начинается истинная работа; когда не понимаем, каким путем идти, – истинное путешествие. Разум, не сбитый с толку, не старается мыслить. Лишь тот ручей поет, на чьем пути пороги»[17]17
  В пер. Элеоноры Мельник.


[Закрыть].

Несмотря на отсутствие однозначных ответов, в книге есть одно золотое правило, которое помогает мне пережить трудные разговоры с семьей и незнакомцами, с друзьями и любимыми, даже с заклятыми врагами. Я твердо знаю, что мне нужно произнести вслух то, что я боюсь сказать. Метод проверенный: просто нужно проявить радикальную честность, когда дело доходит до непростых вопросов.

Поверьте, искренность и прямота поистине заразительны.

Кодовые фразы

Каждая последующая глава начинается с вопроса. Эти вопросы мы задавали в тысячах бесед о смерти, а еще их присылали нам из разных уголков мира, и они звучали, оттачиваясь, снова и снова. Список, разумеется, неполный, однако мы советуем затронуть эти темы в разговорах о смерти с близкими, друзьями, пациентами или незнакомцами.

Если б у вас оставалось только 30 дней жизни, как бы вы их потратили? А если всего один день? Один час?

Прекрасным летним утром поезд мчался из Сиэтла в Портленд. Рельсы шли вдоль берега в низине залива Пьюджет. Одна из моих дочерей в то время жила в Портленде, так что я частенько ездил поездом, и, как и большинство из нас, не имел привычки заводить беседы с попутчиками. Но в тот момент внутри меня зрела мысль, которой я хотел с кем-то поделиться. И, если хорошо подумать, попутчики ведь тоже люди.

В тот день поезд был переполнен, так что я не смог остаться в гордом одиночестве. За моим столиком сидели две женщины. Обе врачи, и обе уволились из государственных клиник, поскольку царящий в системе здравоохранения хаос вызывал у них отвращение и подавлял. До той поездки они не были знакомы, но отнюдь не удивились тому, как быстро нашли общий язык.

Я задал им вопрос: в какой области наша медицина более всего бессильна? Они ответили почти одновременно: «Паллиативная помощь. То, как мы умираем». Дело было в 2012 году, и вопросы о смерти еще не печатались на первых полосах газет. Еще два года оставалось до публикации книги Атула Гаванде «Все мы смертны». Я попросил подробностей, и был буквально раздавлен статистикой, о которой писал в первой главе. Оказалось, что уход из жизни – причина номер один банкротства в Америке и что восемьдесят процентов людей хотели бы умереть в своем доме, но только двадцати процентам это удается.

И тогда я спросил, согласны ли они, что окончание жизни – это одна из самых важных и стоящих тем, на которые американцы не говорят. Обе женщины согласились.

– А если я организую кампанию на национальном уровне и назову ее «Давайте поговорим о смерти за ужином», как вы думаете, поддержат ли меня врачи, страховые компании, пациенты? Получу ли я всеобщее одобрение?

– Определенно.

Мы пожали руки, и хотя я больше никогда не видел этих женщин, но то был сакральный момент зарождения братства.

Я рассказываю эту историю, потому что в ней вся суть движения «О смерти за ужином» и потому что, благодаря ей, я смог сформулировать важный вопрос.

Когда мы всерьез думаем о том, как хотим умереть, когда говорим об этом с другими, то повышаем шанс того, что все именно так и случится.

Я не задаю этот вопрос во время каждого званого ужина, однако, возможно, он самый важный. Будь у вас только тридцать дней, как бы вы их провели? На что похож ваш последний день на Земле? Кого вы хотите видеть рядом?

Возможно, самое важное осознание – осознание того факта, что умираем мы лишь однажды. Мы тщательно продумываем свадьбу, рождение детей – все эти значимые точки, моменты становления. И в то же время продолжаем подсознательно игнорировать тот факт, что мы смертны. Да, может, мы и не в состоянии полностью спланировать последние дни или часы жизни, однако в наших силах проследить, что наши желания озвучены и будут исполнены.

* * *

Некоторые люди утверждают, что предпочли бы умереть в одиночестве. Так же говорил и я. Мне представлялось, что ощутив дыхание смерти, я захочу тихо ускользнуть куда-нибудь в лес и бродить там до самого последнего часа, словно кот. Однако, впервые отвечая на этот вопрос вслух, я сказал нечто совершенно иное. Это не были слова отшельника и одиночки, напротив – я точно осознал, что хочу, чтобы на смертном одре со мной были обе мои дочери. Я понимал, что для нас троих это будет не обуза, а поистине подарок судьбы. Это понимание изменило мое поведение как родителя. Я осознал, что держал детей на безопасном расстоянии, скрывал собственные переживания, отчего и они не ощущали, что могут эмоционально открыться мне. Да, есть вещи, которыми с детьми не делятся, однако в общении с ними нельзя просто отодвигать эмоции в сторону.

Размышления о том, как провести последние дни на планете, заставляют вспомнить, что мы действительно ценим в этой жизни.

Люди говорят: хочу обнимать свою собаку, хочу есть шоколадный торт, хочу смотреть на океан. «Думаю, в последние пару дней я бы жрал грибы, – задумчиво заметил мой друг Джо, – потом съел бы гору огромных пышных блинчиков и занялся сексом».

Я воспользовался фразой про тридцать дней во время самого первого званого ужина. Я жутко нервничал, потому что в числе гостей были президент страховой компании United Healthcare[18]18
  Крупнейшая компания США в области медицинского страхования.


[Закрыть], гендиректор компании Weight Watchers[19]19
  Компания, предлагающая товары и услуги для оказания помощи по формированию здоровых привычек (прим. пер.).


[Закрыть], генеральный и исполнительный директор конференции по здоровью и медицине TEDMED, журналист Дэвид Юинг Дункан из New York Times и президент по здравоохранению сети Walmart. Вообще меня нелегко поразить списком имен, но это выглядело, как самый ужасный способ пересмотреть наше новое начинание.

Одна из гостей, Оливия Шоу, в какой-то момент отодвинула стул и поднялась, сразу приковав к себе внимание всех. Кажется, у меня мгновенно подскочило давление, ведь до этой минуты я был единственным, кто говорил стоя. Оливия внимательно посмотрела всем в глаза и заявила: «Не знаю насчет вас, но я собираюсь издать последний вздох будучи обнаженной, сидя верхом на моем мужчине и переживая самый дикий оргазм в своей жизни».

Комната разразилась смехом.

Это ее высказывание прорвало плотину, и остаток вечера прошел в атмосфере открытости.

Благодаря Оливии, с тех пор я старался оставить в разговорах место для легкого озорства, для непристойности и пошлости – для всего человеческого.

Невозможно говорить о смерти без юмора и прямоты.

В конце концов, это словно рождение ребенка без радости, слез и смеха. Придавая смерти сакральное значение, мы тем самым игнорируем все человеческое, что есть в этих переживаниях. И неважно, где идет беседа – за столом во время званого ужина или же в шезлонгах на крыльце дома.

* * *

Устраивая «ужин смерти» для своей семьи, Мария невероятно нервничала. Ей уже дважды случалось присутствовать на таких ужинах: один раз – у меня на квартире, и снова – с группой друзей, когда организатором выступала уже она сама. Побывав в роли хозяйки, Мария осознала, каким объединяющим и значимым может быть этот опыт. Так могла ли она лишить его своих родителей и сестру? Это были ее самые близкие люди в этой жизни и смерти. И в этот раз ставки были намного серьезнее, потому что… ну, это семья, в конце концов.

По просьбе сестры Мария заказала пиццу из ресторана неподалеку, дополнив ее домашним овощным супом, салатами и вином. Муж устроил детям их собственную вечеринку наверху, с сэндвичами и кино. И вот, после крепкого коктейля, Мария ощущала, что практически готова к вечеру.

Начиналось все не очень радужно. Сестра Марии Констанс пришла с мужем и детьми, которым было три и пять. Мария не удержалась от удивленной реплики:

– Ого! Не думала, что ты возьмешь с собой детей, – сестра слегка покраснела, однако Мария мгновенно добавила: – Не волнуйся, все нормально, мы отведем их наверх, к кузенам.

Констанс потребовалось время, чтобы вернуться в хорошее расположение духа. Она с самого начала не была в восторге от мысли о подобном ужине, а теперь ее еще и выбил из колеи тот факт, что детей брать с собой не предполагалось.

– Ты могла бы предупредить, я ведь не была в курсе твоих планов, – заявила она сестре.

– Да все нормально, расслабься! – ответила Мария.

Однако до «нормально» было далеко. Муж Констанс отпускал шуточки о том, что во время ужина собирается следить за счетом футбольного матча. «Надеюсь, это никого не смутит?» – спросил он.

– Даже не думай, – с угрозой ответил Питер, отец Марии. Угроза, казалось, была шутливой, но все же не совсем.

Джо, мама Марии и Констанс, которая не терпела ссор, старалась оставаться веселой. Констанс все еще переживала из-за недоразумения с детьми, а Мария нервничала, что все пошло не по плану и что, возможно, не хватит времени поговорить обо всем, пока идет один детский фильм.

И вот началось. Все немного расслабились, когда вспомнили об ушедших близких. Затем Мария задала вопрос про последние тридцать дней, и вот тут-то стало действительно интересно.

Джо заявила, что она не хотела бы знать о том, что это ее последние дни или часы на Земле.

– Ну ладно, мам, но давай представим, что ты все же узнала! – настаивала Мария.

– Я прекрасно тебя поняла, но я бы не хотела знать.

– Кажется, это не по правилам, – заметил Питер.

Джо смирилась и, вдумавшись, сказала, что хотела бы провести последние тридцать дней, гуляя с друзьями, играя в маджонг, проводя время с детьми и внуками. Разговор плавно перешел на то, как разные люди отвечали на этот вопрос во время аналогичных ужинов.

– Довольно часто люди упоминают секс, – заметил Эллиот. Как и для Марии, это был третий его «ужин смерти». – Многие хотели бы умереть во время секса.

«О мой бог, – промелькнуло в голове у Марии. – Эллиот говорит о сексе в присутствии моих родителей». Она была готова к тому, чтобы открыться, стать уязвимой, но не предполагала, что это означает разговоры о сексе с родителями. Она нервно оглядела сидящих за столом, пытаясь понять, испытывают ли они то же смущение и неловкость.

Джо казалась задумчивой.

– Знаешь, мой отец умер именно так, – произнесла она.

– ЧТО?! – воскликнула Мария. Даже Питер выглядел изумленным.

– Ну, то есть технически он умер в больнице, но попал туда после инсульта, который произошел прямо во время секса. Он потерял сознание и уже не приходил в себя до самой смерти.

Джо продолжила, объясняя, что отец чувствовал приближение смерти и отнюдь не в каком-то мистическом смысле. У него была мерцательная аритмия, нарушение сердечного ритма, и ранее он уже пережил микроинсульт. Врачи рекомендовали отцу Джо лечь на обследование, однако он не захотел.

Родился он в 1915 году и вырос в небольшом городке в Техасе. Видел, как несколько членов его семьи умерли от тифа и сражался на Второй мировой. Носил обычную фетровую шляпу и жил простой, порядочной жизнью. Он был вылитый Гарри Трумэн, если б только в речи тридцать третьего президента США звучали нотки техасского выговора. Все пятьдесят лет, что прожил со своей женой, он звал ее «матушка», а она его – «папаша». И наконец, он был набожным методистом, так что верил: раз время истекает, значит, так уж суждено.

Джо вспомнила, как они поссорились в одну из последних встреч, потому что отец не переставая говорил о смерти. «Папа, прекрати, – умоляла она, – ты вовсе не умираешь!» Спустя несколько недель посреди ночи он повернулся к жене. «Матушка, – спросил он, – хочешь заняться любовью?»

Присутствующие за столом были сражены.

– Поверить не могу, что за двадцать пять лет совместной жизни ты не рассказала мне эту историю! – не выдержал Питер.

– Ужас какой! – заявила Констанс, но глаза ее смеялись.

– Просто потрясающе, – сказала Мария. Она любила деда, и была рада, что он закончил жизнь именно так. И это пришлось так кстати к разговору!

И с этой минуты ужин шел просто великолепно. Настала очередь Питера.

– Так странно думать сейчас про «тридцать дней в запасе», – заметил он.

Почти двадцать лет назад, когда ему было 53 года, у Питера обнаружили опухоль толстой кишки. Между постановкой диагноза и операцией, после которой станет ясно, насколько сильно распространился рак, прошла целая неделя, но для него она растянулась на годы. Именно тогда решался вопрос, сколько ему осталось – тридцать дней, или год, или еще тридцать лет жизни.

Ни в одном разговоре за эту неделю с Джо, с родителями и детьми он не коснулся того, как хотел бы прожить остаток дней. Просто не хотел думать об этом. К счастью, операция принесла хорошие новости, и Питер полностью выздоровел после долгого курса химиотерапии. И теперь, твердо стоя по эту сторону смертной черты, он мог куда спокойнее думать о том, как хотел бы прожить оставшуюся жизнь. На протяжении двадцати лет Питер неоднократно думал об этом, и именно теперь за столом смог свести воедино все накопившиеся мысли.

– Первую неделю я бы, наверное, читал, – сообщил он. – Изучал бы все, что лучшие мыслители смогли написать о духовности, смерти, существовании. Нет, к Священному Писанию я бы не стал обращаться, но мне было бы интересно почитать, как философы трактовали его, а также разные буддистские и иудаистские тексты. Я бы хотел знать, что разные религии говорят о смысле жизни. Для меня это была бы возможность раздвинуть границы мышления, углубиться в эти вопросы так, как никогда прежде. А потом я бы отправился в путешествие в незнакомые края. В одиночку.

Многие люди говорят, что хотели бы посмотреть мир перед смертью, но Питером руководило не это желание. Не будучи буддистом, не изучая буддизм, он тяготел к отрешенности.

– Я мечтаю перед смертью выйти за пределы личности, избавиться от всего наносного: от воспитания, отношений, связей. Стать полностью никем прежде чем покинуть этот мир и отправиться в неизведанное.

Но после он хотел бы вернуться домой и действовать совсем иначе. Провести неделю за семейными фотоальбомами, размышляя о прошлом и заново переживая эпизоды из жизни, слушая музыку 60-х, 70-х, 80-х, возвращаясь в те времена и места.

Последнюю неделю Питер хотел бы провести с детьми и внуками. Поговорить о том, что он изучал, что видел и как прожил жизнь. Меньше всего ему бы хотелось уйти не высказавшимся, непонятым.

А последние несколько дней Питер провел бы с Джо, на которой был женат почти пятьдесят лет.

– И тут, – заметил он, – нам не потребуется много разговоров. Просто несколько последних слов друг другу, а потом мы бы сидели вместе в тишине.

Любопытно, что Питер подошел к последнему месяцу жизни как опытный режиссер: от общих планов – к крупным, сужая фокус до тех пор, пока все не исчезнет окончательно. Он поровну поделил оставшееся время на «Жизнь вообще» и «Мою жизнь».

* * *

У Питера было двадцать лет на размышления. Двадцать лет, когда он не чувствовал, что время его подходит к концу.

На краю пропасти вы чувствуете себя совершенно иначе.

Кто-то, как Джо, сам не хочет знать, что конец близок. Кого-то берегут от этого знания врачи (вот и объяснение, почему только один из шестнадцати пациентов способен однозначно описать свои прогнозы[20]20
  Pang-Hsiang Liu, Mary Beth Landrum, Jane C. Weeks, Haiden A. Huskamp, Katherine L. Kahn, Yulei He, Jennifer W. Mack et al., “Physicians; Propensity to Discuss Prognosis is Associated with Patients’ Awareness of Prognosis for Metastatic Cancers,” Journal of Palliative Medicine 17, no. 6 (June 2014): 673–682.


[Закрыть]). Мы говорим о врачах и пациентах, то есть о людях, которые одинаково напуганы призраком подступающей смерти.

«Я невероятно сочувствую тем, кто умирает, и действительно понимаю, через что они проходят, – говорит Александра Дрейн, занимающаяся предпринимательством в области здравоохранения. – Ведь у меня самой когда-то обнаружили опухоль мозга. И порой мне просто страшно подумать о том, что жизнь конечна».

Алекс утверждает, что прекрасно понимает и политику врачей. «Многие из нас, – говорит она, – составляют список дел, которыми нужно будет заняться сегодня по работе. А есть ли у кого-то в этом списке пункт «сообщить поистине плохие новости»? Держу пари, вы бы с удовольствием ежедневно занимались чем угодно, но не этим. Нет, это не оправдывает докторов, которые вообще не ведут с пациентом бесед о смерти, однако им действительно приходится нелегко. Плюс ко всему, многие пациенты сами дают понять, что не хотят ничего знать, если дела пойдут совсем худо. Словом, понятно, отчего это происходит. Однако это непростительно».

Алекс принимает столь активное участие вовсе не из-за собственного диагноза (она счастливо избавилась от рака), а из-за того, какими ужасными были последние недели жизни ее невестки За. Алекс потребовались многие годы, чтобы мысленно вернуться в те события и понять, как повлияло на За то, что Алекс не поговорила с ней о смерти вовремя.

Через несколько дней должна была состояться свадьба Алекс и Антонио, брата За, так что повсюду царили хаос и волнение. Члены семьи За и Антонио прилетели из Италии, чтобы отпраздновать одновременно и свадьбу, и Новый Год. В это же время За начали мучить головные боли. Другие члены семьи заботились о ее дочери, тогда еще совсем малышке, а За с трудом вставала с кровати и вообще была сама не своя. Среди шутливых замечаний: «Эй, За, не пора ли поднапрячься – все-таки твой брат женится!» – зазвучали и тревожные. Накануне свадьбы кто-то предположил, что у За может быть обезвоживание, так что муж повез ее в местную больницу в окрестностях Бостона, надеясь, что капельница поможет ей прийти в себя. Однако на свадьбе ни За, ни ее муж не появились.

В то время, когда Алекс и Антонио произносили свадебные клятвы, За лежала в томографе. Увидев результаты сканирования, врачи встревожились и немедленно перевезли ее в Бостонский медицинский центр. На следующий день Антонио и Алекс позвонили, чтобы справиться о состоянии За, а ее муж едва мог говорить, потрясенный тем, как стремительно развивалась болезнь. Молодожены отложили медовый месяц и поехали в больницу.

К тому моменту За уже потеряла способность говорить по-английски. Антонио отправился в палату, чтобы помочь переводить с итальянского, а Алекс заговорила с хирургом, который сидел снаружи и не отрывал глаз от экрана компьютера.