Текст книги "Степные рубежи России"

Торговля и экономика

Традиционная экономика степных соседей России была статичной, односторонней и экстенсивной. Она основывалась на выпасе стад баранов и лошадей, причем лошадь была самым ценным товаром, которым различные кочевники торговали на русских рынках. Для Москвы, нуждавшейся в коннице, торговля лошадьми была важна; для степных обществ она была совершенно необходима. Лучше всех отчаянную потребность кочевников в торговле и их зависимость от иностранных рынков выразил Исмаил, когда в 1533 году его брат ногайский бий Юсуф обратился к нему за помощью. Исмаил объяснил, почему он не может присоединиться к брату: «Твои-де люди ходят торговати в Бухару, а мои люди ходят к Москве. И толко мне завоеватца, и мне самому ходити нагу, а которые люди и учнут мерети, и тем и саванов не будет»[61]61
  ПДРВ. Т. 9. С. 103.


[Закрыть].

В XVI–XVII веках торговля лошадьми с кочевниками находилась под строгим контролем российских властей и происходила в специально отведенном для этого месте возле Москвы или в нескольких русских городах Поволжья. Лошадей привозили купеческие караваны, называвшиеся ордобазарная станица (путешествующий базар Орды). Подобные купеческие караваны могли быть очень большими; в 1555 году ногайцы отправили в Москву 1000 купцов с 20 тысячами лошадей. В 1688 году калмыцкий хан Аюки послал на продажу в Москву более 9 тысяч лошадей, а семью годами позже отправил 20 тысяч лошадей в Крым. Впрочем, такие большие караваны были исключением. В годы наиболее интенсивной торговли между ногайцами и Москвой, с 1551 по 1564 год, ногайцы в среднем привозили на продажу по 7400 лошадей в год, но обычно речь шла о куда меньших табунах[62]62
  Там же. Т. 8. С. 219, 223–223, 249, 289, 293, 301, 322; Т. 9. С. 1, 16, 36, 72, 79, 90, 105, 152, 189, 218, 238, 296, 301; Т. 10. С. 14, 89, 153, 210, 212; Т. 11. С. 1, 94–96; РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. Калмыцкие дела. Д. 8. Л. 2; Khodarkovsky М. Where Two Worlds Met. Р. 127. Русский современник утверждал, что в середине XVII века от 30 до 50 тысяч лошадей ежегодно приводились в Москву на продажу; см.: Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. 4‐е изд. СПб.: Тип. главного управления уделов, 1906. С. 92; см. также: Фехнер М. В. Торговля русского государства со странами Востока в XVI веке. М., 1956. С. 19.


[Закрыть].

Типичный ногайский караван торговцев лошадьми прибыл в Москву в 1579 году. Посольский приказ, отвечавший в числе прочего и за торговлю лошадьми, повелел ногайскому каравану расположиться вне городских стен, за реками Москва и Яуза. Лошади были отогнаны, и первые сто лошадей пересчитаны. После того как были взысканы четырехпроцентные таможенные пошлины в пользу Москвы, Владимира и Городка (Касимова), две взрослые кобылы и два жеребца с каждой сотни, первые сто лошадей были отвезены на рынок и была отсчитана следующая сотня. Несколько русских военных охраняли порядок и следили за тем, чтобы все лошади были зарегистрированы и не было драк между русскими и ногайцами. Военных ожидали суровые кары, если бы они позволили невоенным служащим, купцам или духовным лицам купить лошадей. Только военнослужащие имели право покупать лошадей и только после того, как самых лучших забирали для царя. В обмен можно было предлагать сукно или иную ткань, а все предметы, имеющие какое бы то ни было военное значение, были запрещены: медь, олово, свинец, железо, селитра, сера, порох, пули, огнестрельное оружие, копья, сабли и другие железные изделия. Нарушителей арестовывали и приводили к главе Посольского приказа, дьяку Андрею Щелкалову, а их товары конфисковывались в пользу казны[63]63
  РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Ногайские дела. Кн. 9. Л. 16–22. Дьяк Андрей Щелкалов и его брат Василий долго и с отличием работали в Посольском приказе; см.: Дьяки и подьячие Посольского приказа в XVI веке: Справочник / Сост. В. И. Савва. М.: Институт истории СССР, 1983.


[Закрыть].

Русский рынок был невероятно притягателен для кочевников. В XVI веке ногайцы стремились в Московию, зная, что смогут купить там самые различные товары: меха, шерсть, головные уборы, доспехи, бумагу, краски, оловянные горшки, гвозди, седла, соколов, листовое золото и серебро. Даже такие традиционные вещи, как доспехи, седла, уздечки и колчаны, ценились больше, если их изготавливали московские мастера. В конце XVII века калмыки все чаще продавали своих лошадей за наличные, чтобы купить многие из этих товаров на русских рынках. В то же время на Северном Кавказе власти разрешали только бартер с местными или персидскими купцами, а в список запрещенных товаров входили золото, серебро, наличные деньги, рабы и охотничьи птицы[64]64
  ПДРВ. Т. 8. С. 25–26; Т. 9. С. 280–282; Khodarkovsky М. Where Two Worlds Met. Р. 26–27; ПСЗ. Т. 13. № 1585. С. 313.


[Закрыть]. Этот список слегка варьировался от региона к региону, за исключением постоянного и всеобъемлющего запрета на торговлю оружием.

Торговля лошадьми была важна для локальной московской экономики и для московской армии, но куда важнее была торговля с мусульманскими государствами на юге, соединявшая Московию с мировыми рынками. Купцы из среднеазиатских ханств, Крыма, Персии и Османской империи привозили товары, высоко ценимые в Москве, а именно шелковую парчу, хлопок и специи, взамен приобретая различные меха, моржовую кость, соколов, доспехи, серебряную посуду и одежду. Русские купцы ездили в Крым и турецкие города Стамбул, Бурса, Токат, Амасья и Самсун, а крымские и турецкие купцы отвозили русские товары в Египет и Сирию. Азов и Каффа были важнейшими торговыми центрами вдоль давнего караванного пути, соединявшего Москву и Киев с Токатом. Торговля была выгодной, объемы были значительными, а таможенные пошлины приносили высокие доходы. В начале 1500‐х годов великие князья московские, казалось, имели бесконечные запасы наличности, и крымские ханы нередко, заняв деньги у еврейских и армянских купцов в Каффе, затем просили, чтобы Москва помогла им выплатить долг[65]65
  СИРИО. Т. 41. № 28. С. 106–107; № 43. С. 196; № 58. С. 268–269; № 63. С. 296; № 80. С. 391–398; № 81. С. 399–413; № 97. С. 515; Т. 95. № 2. С. 22–30. № 37. С. 673; № 38. С. 680–688. О турецкой торговле в Черном море см.: An Economic and Social History of the Ottoman Empire. P. 275–314.


[Закрыть].

К середине XVI века московская экспансия на юге и изменения в региональной геополитике привели к прекращению торговли с Крымом и Османской империей. Москва стала искать другие пути, выйдя через недавно захваченную Астрахань на связь с Персией и Средней Азией. Русские цари и персидские шахи, объединенные общим противостоянием влиянию Османской империи, находились в тесных дипломатических и торговых связях. В 1620‐е годы, в целях поощрения торговли в регионе и увеличения зависимости местных народов от России, Москва временно освободила от таможенных пошлин персидских и местных купцов, торговавших в Терской крепости и Астрахани. Столетием позже русский чиновник Иван Кирилов описывал оживленную торговлю в Астрахани, где иностранные и русские сукна, меха, кожа и полотна переходили из рук в руки, а персидские шелка и парчи отправлялись в Россию. Кирилов обратил внимание, что большинство астраханских купцов были не русскими, а армянами, индийцами, персами, бухарцами и ногайцами[66]66
  Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией / Под ред. И. Веселовского: В 3 т. СПб., 1890–1898. Т. 3. С. 633–634; Кирилов И. К. Цветущее состояние Всероссийского государства (книга, составленная в 1727 году). М.: Наука, 1977. С. 230. Цены на различные товары в России XVII века см.: Hellie R. The Economy and Material Culture of Russia, 1600–1725. Chicago: University of Chicago Press, 1999. O растущем влиянии русской торговли в Черном море см.: Bostan İ. Rusya’nın Karadeniz’de Ticarete Başlaması ve Osmanlı İmparatorluğu (1700–1787) // Türk Tarih Kurumu, Belleten. 1995. Vol. 59. S. 353–394.


[Закрыть].

В XVIII веке Россия все пристальнее смотрела на Среднюю Азию: находившиеся в ней Бухарское, Хивинское, Кокандское, Ташкентское, Кашгарское и Балхское ханства были не только ценными торговыми партнерами сами по себе, но и важнейшими звеньями все более привлекательного «восточного» торгового пути, ведущего в Индию и Китай. Первая серьезная попытка обеспечить российские интересы в Средней Азии имела место в 1717 году, когда Петр I отправил хорошо вооруженный экспедиционный корпус во главе с князем Александром Бековичем-Черкасским в Хиву. Поход закончился катастрофой: многие, включая самого князя, были убиты, а остальные попали в рабство[67]67
  Khodarkovsky М. Where Two Worlds Met. Р. 157–161.


[Закрыть].

Тем не менее это событие не покончило с российским продвижением в Среднюю Азию, а лишь притормозило его. В 1730‐е годы, предпочитая постепенную экспансию быстрому военному завоеванию, власти решили построить крепость на полпути между Уфой и Хивой. Крепость, вначале построенная на реке Ор, а затем передвинутая на Яик, получила название Оренбург. Ее задачей было обеспечить безопасность торговли в регионе. Иван Кирилов, главный архитектор российской политики в Средней Азии, видел в Оренбурге нечто большее, чем просто еще одну военную крепость. Со временем Оренбург был призван обеспечить доступ к природным ресурсам региона, стать торговым центром и заложить основу для российского завоевания Средней Азии[68]68
  Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. № 38. С. 96; Дорофеев В. В. Над Уралом-рекой. Челябинск: Южно-Уральское кн. изд-во, 1988. С. 5–52. Более подробно см. в главе 5.


[Закрыть].

В конце XVIII века Оренбург обогнал Астрахань, став самым крупным рынком в Степи, местом покупки продуктов степной экономики, в первую очередь лошадей и баранов, и предметов роскоши с Востока. Как правило, российские власти применяли политику «кнута и пряника», превращая торговлю и доступ к рынкам в средство контроля над людьми, жившими в пограничье. В XVIII веке подобный подход видоизменился и стал применяться более сознательно. Теперь представители властей настаивали, что использование торговли как «пряника» было необходимым средством для умиротворения казахов. В 1770‐е годы русский посол к казахскому хану Нуралы откровенно заявил: «Яицкая степь для Вас так, как сухопутное море с портами; во-первых, большей порт Оренбург, а потом Яицкий городок и вся яицкая до Гурьева городка, также и Астрахань, и во всех сих местах можете Вы производить торги и получите себе немалую чрез сие прибыль, если только тихо и смирно и год от году будете исправнее»[69]69
  Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. № 225. С. 576; № 246. С. 630; Казахско-русские отношения в XVIII–XIX вв. № 27. С. 57. Эдуард Кинан использовал ту же самую уместную метафору в своей статье: Keenan E. L. Muscovy and Kazan: Some Introductory Remarks on the Patterns of Steppe Diplomacy // Slavic Review. 1967. Vol. 26. № 4. P. 548–558.


[Закрыть].

Вплоть до русского завоевания Средней Азии в 1860‐е годы Оренбург оставался передовым военным и коммерческим форпостом империи. Огромные караваны в 500 и больше верблюдов, нагруженные товарами и серебром, пересекали казахскую степь от Оренбурга к Хиве и Бухаре – и обратно. Безопасность этих караванов зависела от того, будут ли их защищать местные казахские и каракалпакские вожди, некоторые из них требовали платы за проход, а другие довольствовались подарками и доступом к русским рынкам. Различные должностные лица указывали, что умиротворение казахов и их отказ от кочевого образа жизни обеспечат безопасность торговли в регионе и сыграют решающую роль в открытии прямого сухопутного торгового пути в Индию, о чем мечтал не один русский царь[70]70
  Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. № 37. С. 89. № 170. С. 439–440; Казахско-русские отношения в XVIII–XIX вв: Сборник документов и материалов. Алма-Ата: Наука, 1964. № 83. С. 143–144.


[Закрыть].

В то время как российское правительство, заботясь о безопасности торговых караванов, пересекающих обширные просторы азиатской степи и пустыни, стремилось к сотрудничеству с кочевыми жителями региона и их умиротворению, они сами двигались в том же направлении из‐за растущей зависимости от торговли с Россией. Если Степь была подобна морю, а русские города – портам, кочевники были моряками, которые нуждались в заходе в порт с целью пополнить свои припасы. Многие из этих моряков были пиратами, жившими за счет набегов на порты или грабившими проходившие мимо караваны судов. Другие приходили в порт ради мирной торговли. В этом и состояла главная цель русского правительства: превратить пиратов в купцов и караванных сторожей.

На протяжении всего периода, который мы рассматриваем, экономика кочевых обществ была неотделима от экономики их оседлых соседей и тяготела к различным региональным торговым центрам, вместилищу товаров и людей, которых можно было захватить военным путем или получить при помощи торговли. Возможность доступа к тому или иному рынку часто становилась толчком к миграции кочевников и причиной войн между кочевыми народами или их отдельными частями. В начале XVI века ногайцы оказались разделены на тех, кто жил на западе, занимал пастбища вдоль Волги и зависел от русских рынков, и тех, кто жил на востоке, занимал пастбища вдоль Яика и зависел от торговли со среднеазиатскими ханствами. В 1570‐е годы, потерпев поражение от казахов, ногайцы оказались отрезаны от рынков Средней Азии и были вынуждены переселиться дальше на запад, где они попали в еще большую зависимость от торговли с русскими городами. В начале XVIII века казахи, в свою очередь разгромленные ойратами, начали двигаться на запад и вновь конфликтовать с калмыками за пастбища и доступ к русским рынкам. К концу XVIII века непреодолимое расширение территории Российской империи и радиуса русской торговли еще увеличило зависимость кочевых народов от торговых связей с Россией и привело к их дальнейшему включению в сферу влияния империи.

Хан, или Поиск центральной власти

Одной из самых ярких черт кочевых обществ была слабость центральной политической власти. На первых порах укрепление власти ханов и других местных правителей было краеугольным камнем российской политики в регионе. В конце концов, Москва и сама была предметом аналогичной политики монголов несколькими столетиями прежде. Превращение московских князей в великих князей Московских, а затем в царей всея Руси было в немалой степени результатом политики золотоордынских ханов. В ситуации, когда русские земли были по-прежнему разделены на множество княжеств под управлением соперничавших друг с другом князей, а администрация Золотой Орды начинала приходить в упадок, ханы сочли более целесообразным опираться на одного русского князя, способного мобилизовать лояльное войско и доставить налоги и дань в ханскую столицу, Сарай. Московские князья с готовностью повиновались, в обмен обращаясь к ханам за помощью против непокорных князей. К началу XVI века, когда Золотая Орда прекратила свое существование, московские князья достигли бесспорной власти над русскими княжествами, соединившимися в единое государство – Московию.

Времена переменились, и теперь Москва, в свою очередь, имела дело с различными обломками Золотой Орды, множеством кочевых и полукочевых обществ с зачаточной центральной властью. На несколько веков главным приоритетом московской политики станет прекращение нескончаемых набегов на русские города и деревни и обеспечение мира и безопасности на южных рубежах. Для достижения этой цели Москва прибегла к стратегии, которую некогда применяли по отношению к России ее монгольские повелители, – укреплению власти единого правителя, который мог бы прекратить набеги своих людей и стал бы надежным военным союзником.

Формально такие обладатели верховной власти были и в Крымском, и в Казанском ханствах, а также среди степных обществ – ногайцев, калмыков и казахов. Но даже в Крымском ханстве, одном из самых сложных государственных образований, появившихся в результате распада Золотой Орды, власть хана ограничивали могущественные и экономически независимые дворяне[71]71
  Inalcik H. The Khan and the Tribal Aristocracy: The Crimean Khanate under Sahib Giray I // HUS ¾. 1979–1980. Pt. 1. P. 445–466.


[Закрыть]. Еще более слабой была власть хана в кочевом союзе. Когда выбирали наследника калмыцкого хана Аюки в 1722 году, один знатный и влиятельный калмык объяснил русскому чиновнику, что на самом деле неважно, кто станет ханом. Новый хан приобретет титул и выдающееся положение, но доход будет получать только с людей и стад, входящих в его собственный улус. У других тайши есть свои улусы, и они правят ими независимо от хана, без его вмешательства; если же хан вмешается, никто не будет ему повиноваться[72]72
  Пальмов Н. Н. Этюды по истории приволжских калмыков XVII и XVIII века: В 5 т. Астрахань: Тип. Калмоблиздата, 1926–1932. Т. 3–4. С. 289–290.


[Закрыть].

На протяжении XVIII века русские чиновники, которым было поручено проводить в жизнь государственную политику в отношении казахов, с постоянным изумлением рассказывали о том, насколько слаба власть казахских ханов над народом. Титул хана не был наследственным среди казахов. Вместо этого наследника избирали из числа султанов: сыновей, племянников или братьев хана. В соответствии с древним обычаем новоизбранного хана поднимали на куске белого войлока (кошме), тем самым возвышая и буквально, и символически. Когда его опускали на землю, с него снимали одежду, кроме нижнего белья. Часть одежды забирали себе султаны, а остальное разрезалось на куски и раздавалось простым людям. Затем хан получал новый наряд, соответствующий его новому положению. Тем не менее сам по себе титул не гарантировал ни престижа, ни уважения других казахов, и нередко кто-нибудь из казахской знати располагал большей властью и пользовался большим уважением, нежели его хан[73]73
  Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. № 152. С. 394; № 225. С. 579–580; № 269. С. 686–687. Казахско-русские отношения в XVIII–XIX вв. № 57. С. 106. Русский офицер, живший среди казахов, Николай Рычков, наблюдал в 1771 году, что главы больших казахских семей и кланов имеют больше влияния, нежели хан; см.: Дневные записки путешествия капитана Николая Рычкова в киргиз-кайсацкой степи, 1771 год. СПб.: Имп. Академия наук, 1772. С. 23–24.


[Закрыть].

Москва, верная наследию Золотой Орды, предоставляла титул хана только членам династии Чингизидов, признавая их независимыми властителями, равными русскому царю. Таким образом, к примеру, в Касимове, пожалованном Москвой одному из чингизидских кланов в XV веке, правили исключительно ханы-мусульмане. Спустя долгие годы после того, как Касимов стал частью Московского государства, Москва продолжала называть касимовских правителей царями (ханами) и царевичами. Лишь в 1650‐е годы, когда последний мусульманский правитель Касимова, Сеид-Бурхан, обратился в христианство, его наследника и сына Василия перестали именовать царем или ханом[74]74
  Вельяминов-Зернов В. В. Исследование о Касимовских царях и царевичах. Т. 3. С. 183, 317–318.


[Закрыть].

Проблема вновь встала в 1690 году, когда калмыцкий вождь Аюки получил диплом от тибетского далай-ламы, жалующий ему титул хана. Вскоре после этого, признавая власть и влияние Аюки, крымский хан начал называть его ханом. Москва, продолжая настаивать, что калмыки являются русскими подданными, в конечном счете была вынуждена последовать его примеру. В 1708 году из соображений политической целесообразности – время было непростое, и военный союз с калмыками был необходим – правительство признало Аюки ханом. Это признание казалось небольшой ценой за поддержку одной из самых могущественных кочевых армий в регионе[75]75
  Khodarkovsky М. Where Two Worlds Met. Р. 126–127, 143–144.


[Закрыть].

После смерти Аюки-хана в 1724 году российские власти попытались отменить титул хана калмыков и заменить его титулом наместника. Но семью годами позже, когда стало известно, что официальное посольство из Китая следует к правителю калмыков, чтобы вручить титул хана от лица цинского императора, власти приказали задержать китайское посольство и торопливо отправили русского посла, чтобы Россия даровала ему титул хана первой[76]76
  Ibid. P. 194–195.


[Закрыть].

На протяжении XVIII века российские власти пришли к мысли, что фигура хана – одно из главных средств для укрепления контроля над кочевыми соседями. Стратегия дарования титула и его постепенное превращение в один из главных инструментов российской имперской политики лучше всего прослеживаются в случае казахов. Две различные стратегии российских властей в казахской степи были четко сформулированы в 1740–1750‐е годы Иваном Неплюевым, первым губернатором Оренбурга, и Мухаммедом Тевкелевым (Таваккуль), бесценным посредником в переговорах с казахами, который после своего крещения стал известен как Алексей Тевкелев. Если Тевкелев рекомендовал укрепить власть хана, чтобы лучше контролировать казахов, Неплюев предупреждал, что это поставит под угрозу интересы России и в любом случае это неосуществимо. Он рекомендовал удерживать казахов в их нынешнем состоянии, слабыми и разделенными[77]77
  Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. № 153. С. 401.


[Закрыть].

Другие местные должностные лица писали в своих докладах, что для российских интересов наиболее выгодным будет иметь послушного и покорного казахского хана, напрямую назначаемого российским правительством. Они предупреждали, что властям следует действовать в этом направлении со всяческой осторожностью. На первых порах нужно настаивать, чтобы уже избранный хан получил подтверждение своего титула от империи, дабы его статус как российского подданного не внушал никаких сомнений. Кроме того, правительству следует заранее заботиться о лояльности одного или нескольких казахских султанов. Этих султанов надлежит публично восхвалять и вручать им деньги и подарки, чтобы они могли купить себе поддержку других казахов. После смерти хана одного из этих султанов можно назначить наместником, а впоследствии, если он проявит верность России, провозгласить ханом. Таковы были советы двух опытных чиновников, руководивших Оренбургской областью, Тевкелева и Петра Рычкова, в меморандуме 1759 года, адресованном Коллегии иностранных дел[78]78
  Там же. № 152. С. 394; № 225. С. 580–583; № 269. С. 686–687.


[Закрыть].

По большому счету, это были идеи Тевкелева, озвученные им в 1740‐е годы, а затем получившие поддержку Рычкова и более подробно им разработанные. Как Тевкелев, так и Рычков считали, что для интересов России чрезвычайно важно лишить казахов возможности самим выбирать своих ханов. Их стратегия заключалась в том, чтобы усилить власть хана, подняв его над его народом и создав прямую связь между ханом и российскими властями. В то же время, чтобы хан не стал слишком могущественным и независимым, они настаивали, что его титул не должен стать наследственным[79]79
  Там же. № 225. С. 580.


[Закрыть]. Их взгляды нашли отклик в Петербурге и стали основой российской политики в последующие десятилетия.

Если подтверждение ханского титула требовало лишь формального русского участия, назначение хана означало впутывание в местную казахскую политику. Российские чиновники хорошо это понимали и требовали, чтобы властям представлялось подробное описание казахских ханов и их наследников, кланов и пастбищ. Но поскольку у казахов не было строгих правил наследования, а правительство и не собиралось такие правила вводить, выбор нового хана практически всегда сопровождался соперничеством и войнами между группами казахов, противостоящими друг другу. Теперь, когда российское правительство должно было встать на ту или иную сторону, военные действия неизбежно затрагивали и Россию. Выбор российскими властями того или иного хана основывался не на его пригодности для поста или популярности среди казахов, но исключительно на его лояльности к России. В большинстве случаев другие наследники отказывались признать русского кандидата и пытались провести собственное избрание, с опорой на лояльных им лично биев, заявляя, что они принадлежат к старшему роду или занимают более высокое положение[80]80
  Там же. № 165. С. 419; № 167. С. 432–433.


[Закрыть].

Петербург награждал верного хана, строя ему крепости, в которых хан мог жить или укрываться от врагов, и вручая ему дары и денежные награды. Кроме того, российские власти стремились окружить титул хана пышностью. Задачей было сделать это положение более привлекательным для кандидата и вместе с тем поместить процесс коронации полностью в руки правительства империи. В 1792 году Сенат издал детально прописанную процедуру инаугурации казахского хана. Казахские дворяне и именитые люди должны собраться возле Оренбурга. Здесь их встретят и поприветствуют русские военные, а в их честь прозвучит артиллерийский салют. Две кареты будут посланы из Оренбурга, чтобы доставить новоизбранного хана к губернатору. Затем последует роскошное пиршество, а султанам будут вручены подарки. В лагере, возведенном специально с этой целью, хан встанет на колени на ковре в присутствии своих дворян и именитых лиц и повторит доставленную из Петербурга клятву, зачитанную ему по-русски и по-татарски. Он поцелует Коран и возложит его себе на голову. Затем ему будут пожалованы соболиная шуба, лисья шапка, сабля и диплом хана, который он поцелует и возложит себе на голову. В этот момент прогремят пушечные и ружейные залпы, а хан вернется в Оренбург, чтобы продолжить празднество[81]81
  ПСЗ. Т. 23. № 17080. С. 569–574. Подобный ритуал уже использовался в 1740‐е годы; см.: Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. № 175. С. 444–446.


[Закрыть].

Попытки российских властей взять под контроль своих непокорных кочевых соседей, наделив фигуру хана большей властью, достигли лишь частичного успеха. Подобная политика часто приводила к обратным результатам, способствуя формированию сплоченной оппозиции, выступавшей против хана, который, как многие считали, продвигал интересы России в ущерб казахам. В других случаях, когда хан принимал решение использовать свою возросшую власть против России, властям приходилось искать помощи влиятельных казахских аристократов и именитых людей. Эти качели, когда власти то объединяли казахов, то разделяли их, закончились лишь в 1820‐е годы, когда казахи Младшего и Среднего жузов непосредственно вошли в состав административных и политических учреждений империи и титул хана стал излишним.