Текст книги "Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871"

Крепость Мец

Поэтому 14 августа Базен приступил к отводу сил. Уже несколько часов спустя стало ясно, насколько из рук вон плохо был подготовлен этот отвод. Войска были готовы отойти еще в 4.30 утра. Перед отступлением пехотных частей необходимо было пропустить вещевые обозы, но, поскольку им пришлось пробираться по улочкам Меца, возникли заторы, из-за которых стало почти невозможным дальнейшее продвижение войск. Две кавалерийские дивизии, которые должны были следовать впереди, несколько часов (до самого полудня) не могли сдвинуться с места, и к тому времени, когда пришла в движение пехота – шесть огромных колонн, – солдаты, изнемогая от жары, в полном снаряжении (30 килограммов на пехотинце), убедились, что все подходы к мостам забиты лошадьми и повозками, которых, по идее, там уже не должно было быть. Затем, в 16 часов, когда, едва ли не полсуток спустя после начала марша, войска наконец стали переправляться через реку, со стороны только что оставленных ими позиций внезапно загремели орудийные залпы. Пруссаки открыли огонь.

Весть о том, что французы оставили рубеж реки Нид и при отступлении попали под огонь у Меца, дошла до Мольтке в ночь с 11 на 12 августа и положила конец всем его колебаниям. Так как французы, судя по всему, не планировали наступление, можно было спокойно их атаковать. 12 августа Мольтке издал приказы, но не на сражение на окружение, к чему призывал Фридрих Карл, а на широкомасштабное наступление, включавшее 3-ю, а также 1-ю и 2-ю армии. Немецкие силы должны были развернуться веером и овладеть переправами на Мозеле фронтом свыше 80 километров от левого крыла 3-й армии кронпринца в Байоне до правого крыла 1-й армии Штейнмеца значительно ниже Меца. Трудно было вообразить себе более впечатляющий контраст: беспорядочной толпой отступавшие французские войска, сгрудившиеся вокруг крепости, и организованно наседающие на них пруссаки. Но вновь планы Мольтке в последний момент были изменены. Фридрих Карл распорядился захватить переправы через Мозель в Понт-а-Мусоне и Дьёлуаре, что и было сделано 13 августа, после чего выдвинуть свои весьма решительно настроенные кавалерийские отряды вдоль реки до ворот крепости Туль, но конница 1-й армии, не получив столь ободряющих распоряжений из своего штаба, не предприняла попытки форсировать реку ниже Меца. После выговора в Шпихерне Штейнмец командовал своей армией подчеркнуто неуверенно. 13 августа, в то время как 2-я армия, смело развернувшись широким фронтом, устремилась к Мозелю по обе стороны от Понт-а-Мусона, 1-я армия приблизилась к Мецу опасливо, без той свойственной ей решимости, какую она продемонстрировала во время атаки высот Шпихерна. Несмотря на приказы Мольтке, она не предприняла попытки обойти крепость кавалерийскими силами с севера. Таким образом, угроза левому (северному) флангу французов, которой так опасалось французское командование, так и не нависла над ним.

Результат этого для немецкой стратегии был далекоидущим. Наступавшие армии вместо того, чтобы продвигаться линией, перестроились в нечто ей подобное, только намного большее, в полном соответствии со знаменитым «приказом Фридриха II о продвижении вкось», когда левое крыло (Фридрих Карл) смело наступало, а правому (Штейнмец) весьма деликатно предписали воздержаться. Такое развертывание сил объявили примером стратегического гения Мольтке, и совершенно неверно. Гениальность Мольтке состояла в осознании преимуществ, по воле обстоятельств свалившихся на него и вместо перестроения вытянувшихся в линию войск, диктовавшегося заранее подготовленным шаблоном, он, мгновенно приспособившись к совершенно иной, новой ситуации, обратил ее себе во благо, причем не мешкая, без каких-либо колебаний, что так напоминало известного всем Бисмарка, который неизменно извлекал выгоду для себя из внезапно изменившихся обстоятельств и нештатных ситуаций, если это касалось политической сферы. Задним числом изоляция армии Базена в Меце и разгром сил Мак-Магона в Седане, столь естественно проистекающие из того самого «приказа Фридриха II о продвижении вкось», стратегу представятся как результат кропотливого планирования, как опытному политику представлялось объединение Германской империи. На самом деле Мольтке, как и Бисмарк, сумел достичь своих целей, прибегнув к блестящему оппортунизму. Он сумел извлечь пользу даже из огрехов Штейнмеца.

Узнав 13 августа о том, что французы до сих пор топчутся на правом берегу Мозеля, пруссаки немало удивились. Мольтке и в голову не могло прийти, что присутствие неприятеля объяснялось нерешительностью его командиров и административным бездействием, и Мольтке задался вопросом, а не замышляли ли французы наступать. Если замышляли, в таком случае весьма неосмотрительно было бы для Фридриха Карла беспечно идти вдоль Мозеля, поручив Штейнмецу в гордом одиночестве отбивать атаки врага. Поэтому вечером 13 августа Мольтке решил изменить приказы. 2-я армия должна была теперь сделать паузу в наступлении и переместить два своих, находившихся дальше всего на севере корпуса, – 3-й (Константин фон Альвенслебен) и 9-й (фон Манштейн) – к югу от Меца, откуда они в случае необходимости смогли бы поддержать Штейнмеца, ударив французам во фланг. Штейнмец никаких четко сформулированных указаний на этот счет не получил и, смирившись, воспринял это как приказ его армии остановиться. И 14 августа пехота 1-й армии отдыхала в местах расквартирования на реке Нид. Но конные разъезды были высланы, как обычно, для наблюдения за позициями французов, их отчеты последовали незамедлительно – французские лагеря сняты, мосты через Мозель забиты войсковыми колоннами, дороги за рекой заполнены транспортом, поднимавшим огромные облака пыли. Короче, французы уходили.

Наступил момент, когда с принятием решения тянуть было нельзя. И это в первую очередь касалось двух корпусов 1-й армии – 1-го корпуса генерала фон Мантейфеля, который с запозданием соединился с армией и не принял участия в сражении у Шпихерна, а теперь следовал по главной дороге Саарбрюккен – Мец, и 7-го корпуса генерала фон Цастрова, следовавшего по дороге Сарбур – Мец и дальше на юго-восток. Мантейфель сразу же подготовился к сражению и испросил разрешения Штейнмеца наступать. Ему было отказано. Штейнмец не рискнул повторно навлечь на себя гнев короля, причем за тот же проступок; таким образом, Мантейфель, оставаясь в полной боевой готовности, ждал указаний. Но Цастрову сама судьба повелела быстро продвигаться вместе со своими подчиненными. Его головной бригадой командовал решительный и инициативный генерал-майор фон дер Гольц, по природе своей человек независимый и умный, которого служба при Генеральном штабе наградила бесценным опытом. И фон дер Гольц, окончательно убедившись, что французы без единого выстрела отходят, просто не мог более сдерживать себя. Безо всяких согласований с вышестоящими инстанциями он принял решение атаковать, и Мантейфель, едва заслышав стрельбу слева от себя, нимало не смущаясь, присоединился к фон дер Гольцу. И вновь 1-я армия форсировала события, но на сей раз вопреки желанию ее незадачливого командующего.

Со своих позиций немцы имели возможность панорамно обозревать французов. Западнее Мозеля возвышался почти отвесный холм, увенчанный выдвинутыми вперед фортами Плаппевиль и Сен-Кантен, а на север и на юг, насколько хватало глаз, протянулась цепочка поросших деревьями высот. У начала ее расположился город Мец, компактная масса домов с возвышавшимся над ними изящным шпилем собора. Крепость за тысячу лет выдержала не одну атаку врагов, которым она отрезала путь к сердцу Франции от Пфальца и Среднего Рейна. Старые фортификации постоянно перестраивались, возводились выдвинутые вперед форты для сдерживания осаждавших и воспрепятствования обстрелу ими города, но в 1870 году строительство этих фортов – Келё на юге, Сен-Жюльена на севере, Плаппевиля и Сен-Кантена на западе – было еще не завершено. В восточном направлении местность поднималась от Мозеля пологими холмами, хорошо обозреваемыми на многие километры с высот западнее реки, и среди них, приблизительно в шести с лишним километрах к востоку от города, французы заняли свои позиции. Их фланги упирались в форты Келё и Сен-Жюльен, перед которыми развернулись соответственно 2-й и 4-й корпуса, а 3-й корпус, расположившийся как раз между ними, фронтом упирался в берег речушки Вальере, протекавшей в 3 километрах севернее Арс-Лакнкси по глубокой долине, а потом поворачивавшей на запад и сбегавшей в широкую долину Мозеля севернее Меца. Дальше на восток долина эта разветвлялась на три долины поменьше, и вдоль двух гористых уступов, разделявших их, протянулись дороги из Зарлуи и Саарбрюккена, по которым и наступал Мантейфель. По высотам на юге проходила дорога поменьше от Панжа, пересекавшая речку Вальере на ферме Коломбей, и именно по этой дороге, а также по главной, Сарбурской, дороге через Арс-Лакнкси и прибывали колонны 7-го корпуса под командованием фон дер Гольца.

Когда Гольц принимал решение атаковать, Фроссар и Ладмиро уже покинули свои позиции, и теперь силы 3-го корпуса здесь стали уменьшаться. Но лишь французские аванпосты в долине Вальере отошли под ударом немцев. Опомнившись, солдаты 3-го корпуса упорно оборонялись. Их огонь доминировал в долине, и французская артиллерия вернулась на поле битвы, чтобы воспрепятствовать натиску пруссаков. В течение часа силы Гольца так и не смогли пробиться в долину Вальере, и 1-й корпус, войдя в бой справа, тоже не смог. Мантейфелю удалось продвинуть обе свои дивизии вперед, первую – через долину Монтуа и вторую – через Нойи, но дальнейшему продвижению помешал винтовочный огонь французских стрелков и артиллерия. К 17 часам все повторилось по примеру Шпихерна. Авангард немцев, атаковавший весьма бесстрашно, был остановлен силами, не только численно его превосходящими, но и ничем не уступавшими ему по меткости стрельбы с умело выбранных позиций, и их решительная контратака, возможно, сокрушила бы немцев даже до прибытия французских сил подкрепления.

Но у Базена не было намерений контратаковать. У него в ушах звучали мольбы императора поторопиться, и он был взбешен этой неожиданной и несвоевременной атакой немцев, которую вынужден был отражать. «Я отдал приказы не вступать сегодня в бой, – бушевал он. – Я категорически запрещаю даже на метр продвинуться вперед!» Его противник, Штейнмец, тоже был разъярен не на шутку: услышав о сражении, он запретил командующему 8-м корпусом отвечать на любые обращения за помощью и безапелляционно приказал, чтобы Цастров и Мантейфель немедленно остановили бой. Но они не могли выполнить такой приказ. Мантейфель вел ожесточенный бой, а Цастров уже отправил оставшуюся часть своего корпуса для поддержки фон дер Гольца. Кроме того, 9-й корпус 2-й армии, продвигавшийся слева от Штейнмеца на Пельтре, посчитал эту стрельбу просто сигналом к тому, что это и есть атака 1-й армии, со всех ног устремился к Мецу и вышел к левому флангу сражавшихся у Грижи. К 18 часам масштабы этого боя уже не позволяли остановить его – оставалось либо победить, либо ждать наступления темноты, которая точно положила бы ему конец.

Сражение оказалось безрезультатным и ничего не дало. Пруссаки смогли ввести в бой подкрепления, лишь нащупав слабые места в линии французов, и вообще действовали едва ли не наугад, 7-й корпус пытался выйти из долины на плато, 1-й корпус продвигался по долине Вальере и взбирался по склонам на север к деревне Мей. Между двумя командующими корпусами, судя по всему, не было связи. Французский корпус также сражался совершенно автономно, но Базен выехал на поле битвы под огнем с присущей ему заразительной невозмутимостью. Будучи ранен в плечо осколком прусского снаряда, он и бровью не повел. Французский 2-й корпус на правом крыле не полностью вернулся в бой, и здесь его позиции, с наступавшими под прикрытием густолесья вокруг Арс-Лакнкси пруссаками, оказались под угрозой, но пруссаки развили наступление на Грижи только с наступлением темноты, и только тяжелые орудия форта Келё сумели сдержать их натиск. Действовавшие в центре по фронту 7-го вестфальского корпуса части явно не были склонны к проявлению прежнего мужества, как при Шпихерне, – неудивительно, на войне чаще всего предпочитают не повторять однажды проявленный героизм, – и дивизия генерала Кастаньи, развернутая в плотные боевые порядки в районе Борни, без труда сдержала их. Наиболее ожесточенный характер бой принял на французском левом фланге на высотах к северу от долины Вальере. Здесь корпус Ладмиро подоспел как раз вовремя, чтобы занять деревню Мей и окружающие склоны, угрожая правому флангу Мантейфеля и сводя на нет все попытки пруссаков выбраться из долины на открытое место. Войска Мантейфеля яростно атаковали французов. Мало-помалу они закрепились в небольшом лесу к востоку от Мей, их пришлось отбрасывать яростными контратаками французских войск, которым пруссаки так и не смогли ничего противопоставить, и схватка за этот лес затянулась до наступления темноты.

В 20 часов Штейнмец, добравшись до поля битвы, приказал Мантейфелю и Цастрову отойти назад к Ниду. Это было серьезным шагом. Пока прусские войска могли расположиться биваком на позициях, которыми такой нелегкой ценой овладели, они могли претендовать на победу – и претендовали: их полковые оркестры вовсю наяривали Ней Dir im Siegerkranz, и звуки марша гремели над бивачными кострами в долине Вальере. А тихо проследовать назад к Ниду означало бы признать полное поражение. Цастров просто проигнорировал приказ Штейнмеца, Мантейфель вообще отказался получать его, разве что лично из рук Штейнмеца, а приняв, до следующего дня не спешил его выполнять. И в довершение всего ставка короля недвусмысленно дала понять, что одобряет действия подчиненных Штейнмеца. Король приказал войскам оставаться там, где они находились, и на следующий день явился лично поздравить фон дер Гольца. Сам Штейнмец, по-видимому, здорово ломал голову над тем, каким образом неповиновение вышестоящему командиру встретило такое одобрение, в то время как у Шпихерна его инициатива была расценена как злоупотребление.

На следующее утро, 15 августа было в высшей степени непонятно, чего добились пруссаки в бою у Борни (так называемое сражение при Коломбей – Нойи. – Ред.). Они, если считать по числу потерь, были в явном проигрыше: почти 5000 офицеров и солдат, в то время как французы потеряли приблизительно 3500 человек – включая генерала Декана, вновь назначенного командующим 3-м корпусом, скончавшегося от полученных ран. Обе стороны утверждали, что победили: пруссаки, овладевшие позициями французов, и сами французы, успешно оборонявшие то, что представлялось им жизненно важным. Истинный итог сражения оказался куда прозаичнее и важнее, чем оборона или захват территории. Базен в ходе своего отступления из Меца потерял 12 крайне важных для него часов (по мнению других военных историков, сутки. – Ред.).

Вьонвиль-Марс-ла-Тур

Французы не видели оснований для недовольства событиями 14 августа. Они сражались, как подобает солдатам, и успешно сражались. Хаотичное отступление приостановилось, пруссаков отбросили, и Базен показал себя на поле боя хладнокровным и бесстрашным офицером, и французы теперь воспринимали его как главнокомандующего. Его назначение, как оказалось, и положило начало тем изменениям к лучшему, которых так ждали все. Базена в тот вечер восторженно приветствовала свита императора, а Наполеон III обратился к маршалу со словами: «Вы переломили ситуацию». То, что сражение, пусть и тактически выигрышное, было бедствием в стратегическом аспекте и что задержка, которую оно фактически вызвало, развеяла все надежды на успешный отвод сил на Маас, кажется, никому и в голову не приходило. Начиная с командующих корпусами, ни один офицер французской армии не имел или предположительно не имел представления о намерениях главнокомандующего. Французская традиция, состоявшая в том, что, дескать, военные формирования суть инструмент в руках их главнокомандующего, по-прежнему была в ходу, и, поскольку французской армии не полагалось знать причины ее наступлений и контрнаступлений у границы, она представления не имела о целях битвы, а просто участвовала в ней. Армия понимала лишь то, что не опозорилась, что действовала достойно, а уж углубляться – нет, в этом нужды не было.

Именно в духе этой традиции и был воспитан Базен, именно это и объясняет его не всегда адекватные поступки. Взоры армии, страны и самого императора были теперь устремлены на него в ожидании следующего шага, но маршал все еще не верил, что именно ему сейчас предстояло принять решение, что именно он, а не император осуществлял командование на высшем уровне. И в тот же вечер договорились о продолжении марша на Верден, и Базен уснул с этой мыслью. Как маршал впоследствии заявит, он тогда безумно устал, он несколько дней не слезал с лошади, да и рана здорово досаждала ему. И до 10 часов утра 15 августа приказов на продолжение отступления не поступало, а потом именно они послужили наглядным свидетельством полной неспособности Базена на посту главнокомандующего вооруженными силами страны.

А приказы были таковы. Дивизия 2-го корпуса под командованием Лавокупе, принявшая на себя главный удар в сражении у Шпихерна, остается в гарнизоне крепости. На левом фланге 2-й и 6-й корпуса направлялись по дороге на Верден к Марс-ла-Туру и Резонвилю соответственно, на правом фланге 4-й и 3-й корпуса должны были переместиться в Донкур и Верневиль. Гвардии предстояла переброска в тыл, в Гравлот, а две кавалерийские дивизии должны были прикрывать фланги. Таким образом, вся французская армия, свыше 160 000 человек, включая артиллерию, понтонные мосты, лошадей и 4000 повозок и фургонов войскового подвоза, да еще и повозок, принадлежавших мирному населению, бежавшему из Меца, следовали одной гигантской и плохо охраняемой колонной по одному и тому же маршруту – дороге, извивавшейся по крутым откосам над Мозелем и высотам Розрийо к плато Гравлот. Только в Гравлоте дорога разветвлялась. Сам город Мец являлся достаточно серьезным препятствием для прохода армии, тем более что из памяти не стерлись события, последовавшие за битвой, когда измотанные французские войска очутились в лабиринте узких улочек, где застряли на многие часы в ночь после сражения. И пытаться протолкнуть эту массу по узким проходам города означало задержку, позволившую бы следовавшим ускоренным маршем немцам достичь Меца задолго до французов. Как заявил впоследствии Базен, это дело штабистов проложить маршрут перехода, собственно, так это и было. Вот только он ни словом не обмолвился об этом тем самым штабистам. Приказы поступили непосредственно командующим корпусами, и Жаррас, который и не встречался с Базеном, узнал о переброске только после того, как она уже началась. Лаконичный комментарий Канробера по поводу этих событий, возможно, наиболее точно и вместе с тем доброжелательно отражает их ход. «Не все могут командовать армией в 140 000 человек, – заявит он позже, – трудно с ней управляться, в особенности если это дело для тебя непривычное».

Головной 2-й корпус мог без труда добраться до Марс-ла-Тура уже к 15 августа, но вследствие противоречивых приказов он вынужден был остановиться в Резонвиле, задержав при этом и 6-й корпус, и гвардию, лагеря которой в Лонжвиле уже оказались под обстрелом немецкой конной артиллерии из-за Мозеля. Лебёф, принявший командование 3-м корпусом минувшей ночью, смог получить лишь его авангард в Верневиле, да и то миновав изрядный участок местности, в то время как Ладмиро решил, что загруженность дорог и усталость его войск свели на нет все надежды на переброску сил 4-го корпуса куда-либо. Можно ли ему, спросил Ладмиро у Базена, воспользоваться дорогой, проходящей на северо-запад через Вуаппи и Брие? Базен ответил, что нельзя. Несмотря на то что гражданские власти посылали сообщения о немецкой кавалерии на Мозеле между Мецем и Тьонвилем, Базен, повинуясь инстинкту, гнал войска ближе и ближе.

Но если угроза с севера была скорее гипотетической, то об угрозе с юга этого сказать было нельзя. Немецкая кавалерия прочно закрепилась на левом берегу Мозеля южнее французских войск, продвигаясь в направлении дороги Мец – Верден. Кавалерийская дивизия генерала Фортона имела задачу прикрывать этот фланг и на ощупь продвигалась к Марс-ла-Туру утром 15 августа, когда на нее обрушились снаряды немецких конных батарей, развернутых на холмах южнее, вокруг Пюксье. Фортон в нерешительности остановился около Марс-ла-Тура, а немецкие конные дивизии галопом примчались на гул канонады. К 11 часам командующий кавалерийскими войсками немцев фон Редерн, поняв, что располагает достаточными силами, стал продвигаться на север, стремясь перерезать главную дорогу на Верден, но его командир дивизии генерал фон Райнбабен, на чью медлительность при принятии решений и отсутствие смекалки уже не раз и не без оснований сетовали немцы, прибыл как раз вовремя и наложил запрет на столь дерзкую операцию. Таким образом, дивизии фон Редерна так и остались стоять, наблюдая за французской кавалерией, и Фортон, поняв, что его от пехотинцев отделяют несколько досадных километров, возвратился в Вьонвиль. Как обычно, французы не предприняли попытки пробить заслон кавалерии и заодно узнать их диспозицию, но не французы, а именно немцы упустили 15 августа великолепную возможность. Другой, куда более решительный командующий, генерал Константин фон Альвенслебен, воспользовался ею на следующий день и исправил ошибки фон Райнбабена.

Базен позже жаловался, что полное отсутствие сведений от гражданских властей о немецком наступлении слева от его войск полностью его дезориентировало и даже носило угрожающий характер, но то, что угроза действительно существовала, было ясно из донесений штабов 1-го и 6-го корпусов, полученных им в тот вечер. Однако ни один из них не побудил его к действию: изданные им вечером 15 августа приказы просто оповещали командующих корпусами быть готовыми к переброске на следующее утро и указывали на необходимость уведомить его относительно их позиций так, чтобы его приказы – «если у меня появится что-либо, чтобы передать вам» – как можно быстрее доходили до них. В ответ на этот приказ Ладмиро указал на невозможность перемещения его корпуса, напрямую заявив, что лучше будет дожидаться наступления немцев, не сходя с места, а не пытаться хаотически наступать, и Базен в 5.15 утра 16 августа нехотя с этим согласился. Марш отложили до полудня, и солдаты 2-го и 6-го корпусов, покончив с приготовлениями, стали ждать команды выступить, которой так и не дождались.

Эта отсрочка, которая и привела к блокированию армии Базена в Меце, объясняется его современниками и некоторыми историками как первый шаг к осуществлению хитроумного, коварного, изменнического плана. Те, кто объявил некомпетентность Базена своего рода предательством, ухватились за то, что отсрочка передвижения армии последовала сразу же после того, как Наполеон III наконец оставил армию и отправился в Шалон, и поэтому в решении Базена усматривают его стремление оставить войска вообще без командующего, включая и его самого. Нерешительность Базена, его тяга ко всякого рода отсрочкам при принятии решений не нуждаются в столь заумном объяснении, как приведенное выше, но нет никаких сомнений в том, что Базен был от души рад избавиться от императора с его депрессивным фатализмом, его нерешительными попытками вмешаться и длиннющим обозом императорской свиты, который только добавлял проблем с передвижением по уже до предела забитой единственной дороге, вызывая раздражение и презрение военных. Колонны тянулись мимо измученного старика, молча сидевшего возле гостиницы в Пуэн-дю-Жур, и молчание это резко и мрачно контрастировало с шумным восторгом, с которым приветствовали императора при его прибытии в Мец двумя неделями раньше. На рассвете 16 августа Наполеон III оставил свою армию. Когда император заехал попрощаться к Базену, он настаивал на скорейшей переброске войск в Верден, где достаточно припасов. Эскорт драгунов и егерей сопроводил Наполеона III до Вердена через всю местность, где разъезды прусских уланов были повсюду, и там император сел на поезд до Шалона. А позади него уже гремела битва при Вьонвиле – Марс-ла-Туре.

Немцы ничуть не уступали французам, претендуя на победу 14 августа. На следующее утро французы оставили свои позиции и все, что представляло собой поле битвы, и стали отходить. Облака пыли над холмами за Мецем говорили о том, что они решили отступить еще дальше. Сам Мольтке соблюдал осторожность. Возможность мощной французской контратаки по силам 1-й армии нельзя было исключать, и пока угроза существовала, он не желал, чтобы главные силы 2-й армии, стоявшие вдоль Мозеля от Фруара до Меца и настоятельно требовавшие приказа о наступлении, продвинулись еще дальше на запад. Вперед была выслана только конница, и то на разведку для сбора дополнительных сведений и преследования, возможно, отступавшего по дороге на Верден противника. Но к полудню 15 августа Мольтке почувствовал облегчение. И снял все ограничения на продвижение 2-й армии и 10-го корпуса Фойгтс-Ретца, а также 3-го корпуса Константина фон Альвенслебена, продвинувшихся вдоль реки к Тьёкуру и Горжу, едва поступили соответствующие приказы.

Затем Мольтке, ознакомившись с донесениями, подтверждавшими отступление французов, и увидев обстановку в совершенно ином свете, приступил к планированию переброски сил для решающего и неизбежного сражения. Надежды отыскать решение у Саара улетучились, и он целую неделю просто продвигал вперед перестроенные в боевой порядок и готовые к любому развитию событий войска. Теперь, судя по всему, решение напрашивалось само. В 18.30 Мольтке приказал Фридриху Карлу перейти в решительное наступление на Верден через Френ и Этен, атаковав французов на дороге между Верденом и Мецем. Штейнмец, оставивший армейский корпус на правом берегу Мозеля в Курселе для осуществления контроля над Мецем, должен был с оставшимися частями 1-й армии переправиться через реку, чтобы иметь возможность прийти на помощь своему соратнику. Базену, таким образом, пришлось бы оборонять линии коммуникаций или же оказаться оттесненным дальше от Парижа. Из путаного перечня возможностей наконец вычленилась отчетливая стратегия кампании.

Цель, поставленная Мольтке 2-й армии Фридриха Карла, была весьма туманной, поскольку он знал о войсках противника лишь то, что они находились где-то между Мецем и Верденом, и, отдавая этот приказ, Мольтке не мог рассчитывать на исчерпывающую точность. Увы, но и Фридрих Карл был осведомлен ничуть не лучше. Конные отряды Редерна, хотя и дерзко атаковавшие врага при случае, все-таки не могли представить точных сведений о местонахождении противника. Они обнаружили конницу Фортона во Вьонвиле, но что это были за силы – клин наступления, арьергард, части фланга, – с определенностью утверждать не мог никто. Разумеется, в штабе 2-й армии все были непоколебимо уверены в том, что Базен точно убрался из Меца и на данный момент приближался к Маасу, а возможно, даже и вышел к реке. И в результате Фридрих Карл в тот вечер издал приказы не на наступление на север, как распорядился Мольтке, а на продолжение преследования противника в западном направлении к Маасу всеми имеющимися силами, исключая лишь части, размещенные у самой оконечности правого фланга. Только 3-му корпусу и следовавшему за ним в значительном отдалении 9-му корпусу было приказано двигаться на север к позициям французов вокруг Вьонвиля: 10-й корпус, следовавший по левую сторону, был перенаправлен на северо-запад к Френ-ан-Вёвру, в то время как 12-й и 4-й корпуса и гвардия продолжали двигаться на запад, удаляясь от противника.

Оплошность эта была легко объяснима. Если мыслить категориями пруссаков, французская армия, использовав в полной мере все имеющиеся в распоряжении и доступные дороги, разумеется, должна была 16 августа добраться до Мааса, и ошибка Фридриха Карла направить свою армию слишком далеко на запад и таким образом обогнать Базена была куда простительнее, чем если бы он направил их слишком далеко на восток и вообще потерял бы из виду. После сражения 16 августа для левого крыла 2-й армии еще оставалась возможность, в полном соответствии со стратегией Мольтке, завершить окружение врага, причем окружить его даже надежнее и быстрее, чем предполагал сам Мольтке. Тем не менее допущенная ошибка возымела серьезные последствия. 16 августа двум корпусам правого фланга немцев, 3-му и 10-му, предстояло безо всякой поддержки сразиться со всей армией Франции. Будь Базен инициативнее, изолированные немецкие соединения, вполне возможно, были бы сокрушены еще до подтягивания ими подкрепления, и французы, одержав победу в отместку за поражение в Шпихерне, возможно, повернули бы либо к Штейнмецу, либо к остаткам 2-й армии и также разгромили бы их. Но подобные сулящие успех решения были не по зубам Базену, но даже ему удалось 16 августа одержать вторую тактическую победу в обороне и закрепиться. Путь к его окончательному краху был вымощен убедительными успехами.

Так выглядела обстановка 16 августа, когда Наполеон III, оставив свою армию, отправился в Шал он. Кавалерийская дивизия Фортона лагерем расположилась во Вьонвиле. В нескольких километрах дальше на восток у Резонвиля расположились 2-й и 6-й корпуса – тоже двумя лагерями, на север и на юг от главной дороги на Верден соответственно. Гвардия оставалась в тылу в Гравлоте. Лебёф собрал большую часть 3-го корпуса севернее в Верневиле – две кавалерийские дивизии, одна из которых следила за подходами с запада, другая осуществляла контроль восточного направления, а Ладмиро, будучи все еще в Меце, пытался перебросить 4-й корпус сразу по всем доступным дорогам. Из немецких войск 1-я армия и с ней 9-й корпус все еще остаются восточнее Мозеля, половина 2-й армии находится южнее Понт-а-Мусона, и в непосредственной близости от французов располагалась кавалерийская дивизия Райнбабена в Пюксье, препятствующая их возможным атакам, около половины 10-го корпуса Фойгтс-Ретца на юго-западе в Тьёкуре, а 3-й корпус Альвенслебена, который, переправившись через Мозель в Корни, пробирался к долинам, ведущим через крутые, покрытые виноградниками холмы выше реки и через деревню Горж к обширному плато между Вьонвилем и Гравлотом, на котором расположились лагерем войска французов.