Текст книги "Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871"

Мольтке таким образом надеялся уберечь от краха хотя бы часть своих планов. Медлительность Блюменталя и отказ Наполеона III от наступления вынудили его отказаться от первоначальных намерений разгромить французскую армию в сражении на окружение севернее реки Саар, но он все же мог достичь своей цели и южнее реки, если бы Фридрих Карл атаковал через нее на участке между Саарбрюккеном и Саргемином, а Штейнмец форсировал бы реку ниже по течению в Зарлуи и Фёльклингене, нанес бы удар в левый фланг французов и оттеснил бы их из Меца прямо в объятия ожидавшей их 3-й армии. Однако Штейнмец свел на нет его последнюю надежду. 5 августа он распорядился об отводе сил с дороги на Санкт-Вендель, но, как он объяснил Мольтке на следующий день, это включало и передислокацию «войск не только на запад, но и на юг». То, что он предпринял вечером 5 августа, так это приказал двум своим ведущим корпусам, 7-му и 8-му, приступить к передислокации к Саару, что ему запретили, и он передислоцировал их, но не на юго-запад от Зарлуи с тем, чтобы, согласно планам Мольтке, окружить противника, а на юг на Саарбрюккен, где им предстояло не только вновь пересечь путь следования 2-й армии, но и оказаться втянутыми вместе с ней в бездумную фронтальную атаку французов – атаку хоть и успешную, но не оттеснявшую врага к исходным рубежам. Планы Мольтке были нарушены еще до ввода в действие главных его сил.

Шпихерн

С наступлением на Саарбрюккен 2 августа инициатива главных французских сил была исчерпана. Неспособность их армии предпринять наступление свидетельствовала об отсутствии воображения у французских командующих, и донесения о том, что германская армия продвигается через Пфальц, сковывали инициативу командующих всех уровней. Три дня, последовавшие за наступлением на Саарбрюккен, французские корпуса провели в Лотарингии в бесцельных, как оказалось, маршах, что отражало нерешительность их командующих. Трудно подвергнуть анализу намерения ставки французов в Меце с 3 по 6 августа из-за калейдоскопической скорости смены планов, но для самих войск результат этого был ясен. По утрам они просыпались в биваках, разбитых предыдущим вечером или поздно ночью, и, прихватив снаряжение и оружие, отправлялись в очередной марш – нередко по той же дороге, что и днем раньше. Никто, от командующего бригадой и до младших командиров, не мог с определенностью сказать, куда они шли и для чего. У них отсутствовали карты, а поступившие из Меца приказы, в которых дотошно перечислялось все: характер биваков, меры предосторожности и даже обмундирование, но не содержалось сведений ни о конечном пункте марша, ни о диспозиции своих войск, ни о диспозиции противника. Источниками новостей в войсках служили слухи и всякого рода домыслы, исходившие от местного населения. Эти марши вслепую, эти нелепые переходы редко предписывали следовать на очень большие расстояния, но на палящем солнце или в проливной дождь войска застревали из-за скопления на дорогах пеших колонн. Личный состав был измотан, все дни походили друг на друга как две капли воды – сначала марш, потом ближе к ночи остановка, сон на голодный желудок, потому что не было сил даже на то, чтобы разложить костры для приготовления скромной трапезы и обогрева. Подобные тяготы легко и быстро забываются уже с первой одержанной победой, но если солдаты терпят поражения, в этом случае их запоминают, и вину за них возлагают на верховное командование.

Шпихерн и Саарбрюккен

Первоначальное намерение Наполеона III и Лебёфа после легкой победы с взятием Саарбрюккена заключалось в том, чтобы повторить ее, пройдя далее вниз по течению силами 4-го корпуса на Зарлуи с тем, чтобы собрать в кулак все силы французов в долине Саара. Но этот последний всплеск инициативы французов так и оказался мертворожденным, ибо то, что представлялось осуществимым в Меце, оказалось совершенно неприемлемым для Ладмиро. Находившийся со своими силами на левом фланге французской армии в Буле, он, как и Дуэ в Страсбурге со своим 7-м корпусом на правом фланге, был встревожен слухами о немцах, сосредотачивающих силы по фронту. Ладмиро понимал на основе поступавших из Люксембурга донесений, что 1-я германская армия, численностью около 40 000 человек (на самом деле больше – вскоре к 6 августа уже 96 000), надвигалась на него со стороны Трира. Что, если эти силы, не встречая на пути сопротивления, доберутся до долины Мозеля, охватив его с фланга у Тьонвиля и ударив ему в тыл? На свою ответственность Ладмиро послал дивизию на ликвидацию бреши в долине Мозеля у Сьерка, в 30 километрах к северу от Буле, и в этом случае его корпус расположился бы на гораздо большем пространстве, что значительно облегчало сосредоточение сил для наступления. От намерения наступать на Зарлуи пришлось отказаться. Теперь налицо были явные признаки сосредоточения крупных сил немцев к северу от Саарбрюккена. Причем сведения об этом исходили не только от разведки, но и из английской прессы, большинство самых видных корреспондентов которой были прикомандированы к прусским войскам и безо всякой цензуры передавали сведения. Поэтому 4 августа Наполеон и Лебёф изменили свои предписания 4-му корпусу, приказав ему сосредоточиться за Саарбрюккеном под командованием Базена для возможного отпора пруссакам. Но Ладмиро был упрям. Если бы он повернул вправо, как требовал Лебёф, оголил бы долину Мозеля. Сьерк, утверждал он, являлся «ключом к ситуации, и важно было оставить его у себя». Лебрюн, уже посланный Наполеоном для изучения ситуации на левом фланге, встал на сторону Ладмиро. Таким образом, Базену было приказано принять командование 3-м корпусом и частью сил занять фронт 4-го корпуса, чтобы дать возможность Ладмиро сосредоточить силы далее на севере. Ладмиро, таким образом, вынудил Наполеона отказаться от завоеванного 2 августа: Базен мог занять позиции 4-го корпуса, лишь отведя войска на левый фланг 2-го корпуса. Одновременно с этим Фейи на правом фланге изымал бригаду 5-го корпуса в Саргемине, а Фроссар, считая себя в опасной изоляции, отступил 5 августа с высот Саарбрюккена на укрепленные позиции вокруг Шпихерна и Форбака, которые он второпях оставил тремя днями ранее. Этот отвод сил, как мы еще убедимся, будет иметь далекоидущие последствия.

Наполеон отказался от своих планов оборонительного сосредоточения сил, родившихся у него всего лишь за несколько часов до описываемых событий. Пока он проявлял нерешительность на Сааре, кронпринц Фридрих Вильгельм взял на себя инициативу на Лаутере и пытался окружить французскую дивизию в районе пограничного пункта Висамбур (Вейсенберг) (в этом бою французская дивизия оттянула на себя 3 немецких корпуса и после упорного сопротивления отступила; немцы потеряли более 1500 человек).

Когда 4 августа новость об этом дошла до главной ставки французов, там отреагировали на нее и гневно, и обеспокоенно. Не только с политической точки зрения было необходимо компенсировать допущенный промах, причем как можно скорее. Было важно и в военном отношении атаковать немцев немедленно, еще до завершения ими сосредоточения сил. Рейнская армия достигла численности свыше 270 000 человек. Пришло время наступать.

Сбросив с себя оковы нерешительности, Лебёф и его советники с головой ушли в планирование этой новой авантюры, пока главный интендант Вольф холодно не указал им, что стоит французской армии форсировать Саар, как она лишится всего самого необходимого. О реквизициях нечего было и думать – Пфальц уже будет разорен немцами, а если они рассчитывают, что Вольф будет снабжать их со складов в Меце, то там запасов хватит лишь на два дня. И новые планы улетучились столь же быстро, как и появились. Штаб разработал еще одно оборонительное развертывание сил – на сей раз сулившее беду. Французские корпуса теперь растянулись вдоль границы, следя за всеми лазейками, но они были слишком рассеяны, чтобы рассчитывать на поддержку друг друга. Ладмиро предстояло сосредоточить силы 4-го корпуса у Зарлуи, Фроссар с 2-м корпусом оставался, где был – у Саарбрюккена, Базен, сохранив штаб 3-го корпуса в Сент-Авольде, должен был поддержать войска Фейи в Саргемине, а Фейи предстояло сосредоточить весь 5-й корпус в Биче. 1-му корпусу немцев, наблюдавшему за проходами в Вогезах у Фрёшвийера, и 7-му корпусу, рассредоточившемуся вдоль верховьев Рейна, французы могли противопоставить лишь 2 резервных корпуса – «Императорскую гвардию», которая уже перемещалась вверх из Меца вдоль дороги на Сент-Авольд, и плохо обученный и недисциплинированный 6-й корпус Канробера из лагеря в Шалоне, который 5 августа был вызван в Нанси. Не требовалось даже свойственной Мольтке проницательности, чтобы предугадать полнейший разгром столь распыленных сил, да еще при наличии численного превосходства. И все же немцы, как ни парадоксально, решились атаковать на единственном участке обороны французов, где существовал достаточно обоснованный риск потерпеть поражение.

В целях облегчения задач управления своими разбросанными формированиями Лебёф решил разделить их надвое. Правое крыло – 1, 5 и 7-й корпуса – перешло под командование Мак-Магона, левое крыло – 2, 3 и 4-й корпуса – под командование Базена. Но многое так и осталось недоработанным. Новые командующие продолжали управлять и собственными корпусами. Не было придано дополнительного личного состава, не было издано ни одного приказа, не был установлен административный контроль над своими формированиями. Ставка императора в Меце была не в курсе, и Наполеон III самолично командовал гвардией и 6-м корпусом. Неудивительно, что Базен считал себя просто каналом для рассылки приказов императора по войскам под его командованием и продолжал заниматься своим корпусом, да и некоторые другие командующие корпусами, Фейи в частности, не знали толком, в какой степени приказы их нового командующего отменяли ранее полученные ими из Меца: два источника хаоса, возымевшие катастрофические последствия для французской армии 6 августа и позже.

И на германской стороне командная цепочка также оставляла желать лучшего. Штейнмеца все больше и больше беспокоила, как он выражался, нерасторопность главной ставки короля в ответ на донесения его конных дозорных о перегруппировках французов, что свидетельствовало об их отходе. Мало хорошего было в том, что неприятель без единого выстрела вошел в Пфальц, еще невыносимее была мысль о том, что ему без боя позволят и уйти оттуда. Вечером 5 августа, вопреки категорическим запретам Мольтке, Штейнмец распорядился, как мы уже убедились, направить свой ведущий корпус вперед на Саарбрюккен через Гюхенбах и Фишбах – что отрезало пехоту 2-й армии от ее кавалерийских дивизий, проводивших выдвинутую вперед разведку в долине Саара. Мольтке он объяснил, что его цель – облегчить продвижение 2-й армии, отвлечь французов на себя и дерзко атаковать их. Мольтке в двух словах охарактеризовал этот жест Штейнмеца: «И обречь 1-ю армию на поражение».

Ранним утром 6 августа две следовавшие внахлестку немецкие армии, таким образом, продвигались на Саарбрюккен. Если бы Фроссар оставался на позициях на холмах над городом, ничего, возможно, и не произошло бы в тот день. Но едва рассвело, как конные патрули 2-й армии заметили, что горевшие всю ночь на французских позициях бивачные костры служили отвлекающим фактором: высоты были оставлены неприятелем. Чтобы прояснить ситуацию, они, переправившись через реку, продвинулись вверх по холму и вскоре разглядели палатки и заметную сине-красную форму французов на высотах Шпихерна примерно в миле к югу. Патрульные доложили об отходе французов, и, руководствуясь ошибочными данными, германские командующие и 1-й и 2-й армий тут же позабыли о детально разработанных планах Мольтке, дали сигнал к преследованию противника и оказались втянутыми в бой, внезапный и находившийся в явном противоречии с намерениями Мольтке, как, впрочем, и операция во Фрёшвийере, которую 3-я армия одновременно с этим начала в 65 километрах юго-восточнее.

Фроссар и не собирался отступать. Если бы он отступил, Форбак был потерян, а вместе с ним и войсковой подвоз для наступления французов. Он занимал просто великолепные позиции, которые, будучи сапером, мог оценить по достоинству и которые описал еще за три года до этого в своем знаменитом отчете. Высоты Шпихерна почти отвесной скалой выступали в долину Саара, и отсюда предгорья и река были как на ладони, а местность просматривалась на 30 километров вокруг. Восточные склоны высот были покрыты Штифтвальдским и Гифертским лесами, и решившийся атаковать из этих лесов противник сразу же оказывался на гребне горной гряды и мог воспользоваться лишь одним спуском в долину – к селению Шпихерн. Западные склоны спускались в долину Форбак-Стире, лесистый узкий проход, через который проходила дорога и железнодорожная линия Саарбрюккен – Мец, и над входом в эту долину с севера господствовала еще одна выгодная особенность рельефа местности – круто вздымавшийся от высот Шпихерна уступ горы, прозванной из-за обнажения красной почвы Ротенбергом. От Ротенберга французы получали возможность беспрепятственного выхода в долину между их позициями и высотами над Саарбрюккеном, который они недавно оставили. А наступавшим предстояло пересечь узкую седловину гряды Пфаффенберг, расположенной за деревней, высота которой в отдельных местах достигала сотен метров. С другой стороны, в случае потери Ротенберга утрачивалась и возможность вести наблюдение за долиной Форбака. Здесь высоты также имели крутые спуски в долину, и их без труда можно было оборонять огнем. Кроме того, наступавший, если он форсировал Саар в районе Фёльклингена, мог обойти позиции и ударить с юга вдоль долины Росселя и войти в нее в районе Форбака и Морсбака. Таким образом, безопасность не гарантировалась одним лишь занятием высот. Было необходимо иметь войска и в долине, и, разрабатывая эту диспозицию, Фроссар никогда об этом не забывал. Одну из своих трех дивизий, ту, которая была под командованием Верже, Фроссар расположил в долине, вторую дивизию под командованием Лавокупе развернул на высотах. Две роты окопались на Ротенберге, а третью дивизию, которой командовал Батай, Фроссар оставил в резерве в Оэтене (Оэтингене), откуда она могла отражать атаки на Форбак со стороны Фёльклингена. Никаких аванпостов не было, как не было и постов наблюдения за рекой, а конница располагалась далеко в тылу пехотных позиций. Первым признаком подхода главных немецких сил, замеченным французами, было появление около 6.30 утра патрулей уланов на холмах у Саарбрюккена, не так давно находившегося в руках французов.

Первым немецким пехотным соединением, узнавшим об отступлении французов, была следовавшая в авангарде 1-й армии 14-я дивизия 7-го корпуса, продвигающаяся на Саарбрюккен. Ее командующий, генерал фон Камеке, просил командующего корпусом разрешения атаковать: чисто формальная просьба, поскольку он продолжал следовать с явным намерением нанести противнику удар. Фон Камеке хорошо знал своего непосредственного начальника генерала фон Цастрова. Фон Цастрову было 70 лет, и он с трудом переносил все тяготы кампании. Цастров ответил так: действуйте по обстановке. Это был странный ответ. Такая неопределенность и даже пассивность была совсем не в духе конкретики и решительности, отличавшей приказы пруссаков. Что еще хуже, это обнаруживало полнейшее незнание стратегических намерений Мольтке – незнание, в котором отчасти был повинен и сам Мольтке. Отказ Цастрова взять на себя ответственность развязал руки Камеке, и, не позаботившись о поддержке операции, он отдал дивизии команду атаковать неприятеля.

Теперь Камеке, в своем настырном энтузиазме, бросил вызов не только всему корпусу французов. Он напал на единственный пункт на границе, где у французов было сосредоточено больше сил, чем один-единственный корпус, и им было чем ответить на атаку Камеке. Позади Фроссара, дугой радиусом около 25 километров, считая от Саарбрюккена, рассредоточились 4 дивизии 3-го корпуса Базена: дивизия Декана в Сент-Авольде, Метмана – в Марьянтале, Кастаньи – в Пюттеланже и Монтодюна – в Саргемине. В 25 километрах от Шпихерна сосредоточилось 54 900 французов и лишь 42 900 пруссаков, и если бы французы пустили в ход все имевшиеся в их распоряжении силы в Шпихерне, 1-я армия, возможно, была бы разгромлена, чего так боялся Мольтке и чего вполне заслуживал незадачливый Штейнмец. Каким образом пруссакам удалось избежать подобного финала?

Это произошло, безусловно, не по причине внезапности атаки немцев. Тем же утром, еще до появления патрулей прусских уланов, Лебёф телеграфировал и Базену и Фроссару, предупредив их о возможном наступлении немцев. Фроссар ворчливо подтвердил сообщение: «В таком случае почему бы не приказать маршалу Базену занять мои позиции и взять на себя объединенное командование?» Но Базен в Сент-Авольде был не только вышестоящим офицером по отношению к Фроссару, у него были и свои собственные обязанности как командующего корпусом, и он понимал, что Саарбрюккен – не единственный участок, где можно было ждать вражеской атаки. Уланы проявляли активность по обе стороны от города, совершив рейд на линии коммуникаций между Саргемином и Битшем и углубившись в лес Санкт-Арнуаль. Самая мощная атака врага могла быть осуществлена в обход сил Фроссара и с нанесением удара по левому или правому флангу самого 3-го корпуса. Неудивительно, что Базену не помешало бы проявить осмотрительность, передавая все имевшиеся у него силы для поддержки Фроссара, и убедиться, что атака из Саарбрюккена на самом деле достаточно серьезна, однако до 18 часов никаких сообщений от Фроссара, подтверждавших это, не поступало.

Действительно, почти весь день Фроссар, отражая нападение более слабого врага, ни в каких силах поддержки не нуждался. В его донесениях фигурировали вопросы о разведке, упоминалось и о возможном ударе неприятеля слева через лес Санкт-Арнуаль. Базен сообщил ему в 11.15, что для контроля над ситуацией на левом фланге послана бригада драгунов, что направлены дивизии Метмана и Кастаньи (в тыл в 6,5 километра от передовой). Кроме того, Базен предложил, чтобы Фроссар в случае необходимости мог отойти на линию к ним в Каданброн. Кастаньи действительно проявил инициативу, редкую среди французских командующих, и двинулся на звук канонады. Но по мере продвижения огонь стихал, местные крестьяне сказали ему, что, мол, сражение закончилось, и он возвратился ждать дальнейших распоряжений. В 13.30 Базен получил от Фроссара еще один приказ. Сражение развивалось. Нельзя ли на правый фланг перебросить силы Монтодюна? Базен не стал спорить и распорядился, чтобы Монтодюн следовал куда приказано, однако приказ этот был передан через посыльного, а не по телеграфу. Монтодюн получил его в 15.30, и он в течение пяти часов собирал свой авангард, после чего направился в расположенный в 10 км Шпихерн. Еще одним командующим, с которым Фроссар общался непосредственно, был Метман, которого он вызвал к себе в 16.00. К сожалению, никто не поставил Метмана в известность, что он теперь в распоряжении Фроссара, и пока он получал указания от Базена и был готов выступить, было уже почти 18.30. Между тем ожила телеграфная связь между Форбаком и Сент-Авольдом, большую часть дня молчавшая. В 17.30, в ответ на запрос от Базена, Фроссар сообщил, что бой вроде как утих, однако десять минут спустя он послал совершенно безумное сообщение: «Мой правый фланг на высотах вынужден отступить. Я серьезно скомпрометирован. Без промедления… пошлите ко мне войска». На это требование Базен откликнулся быстро. Монтодюн и Метман, насколько он знал, были в пути. Оставался лишь Кастаньи, которому он тут же приказал выступать, и Декан – его единственный резерв на случай угрозы с севера. Тем не менее Базен выделил полк и направил его в Форбак поездом. В 18.30, когда от Фроссара прибыло второе сообщение о том, чтобы «ускорить продвижение ваших войск», у Базена уже больше никого не оставалось, и прибывшее на место подкрепление обнаружило лишь остатки 2-го корпуса, отступавшего с высот Шпихерна.

Не будет излишним пояснить, почему все так произошло, – если любое соединение немцев, не важно какое, едва заслышав шум боя, тут же подтягивалось на участок, обеспечивая таким образом численное превосходство в бою, то Фроссар до сумерек сражался вообще без всякой поддержки. Однако медлительность прибытия сил пруссаков и стала для него фатальной, поскольку из-за нее французы с большим запозданием поняли, что обречены. Кроме того, немцы понимали, что им предстоял только один бой – тот самый, о котором они узнали по грохоту артобстрела, ознаменовавшему поворотный пункт в единоборстве. У французов же подобной уверенности не было. Из дивизий 3-го корпуса только Метман и Монтодюн по вполне объяснимым причинам не торопились оставлять позиции, оба приняли соответствующие меры против возможных немецких атак еще до получения сверху прямого приказа. Единственным, кто имел возможность идти прямо на огонь, был Кастаньи, и неблагоприятное стечение обстоятельств помешало его намерениям. Ни Базен, ни Фроссар не были виноваты в том, что фактически все соединения их корпусов образовали истонченную линию обороны, не располагавшую резервами.

Утро у Шпихерна прошло без особых событий, за исключением разве что обмена артиллерийским огнем, что сразу же продемонстрировало явное превосходство немецких орудий по части меткости стрельбы. Только уже около полудня ведущая бригада Камека была готова наступать – два батальона, направляемые в обход обоих флангов французов в лесу Стире и Гифертском лесу, а еще два остававшихся атаковали непосредственно Ротенберг. Эта атака силой 6 батальонов и 4 батарей фронтом около 3500 метров была решительно отбита. Благодаря своим большим силам следовавших поротно колонн и не всегда срабатывавшим взрывателям французских снарядов немцы сумели миновать открытое пространство перед высотами Шпихерна (немцы понесли большие потери от огня митральез. – Ред.). Их левое крыло под покровом деревьев пробилось к южной опушке Гифертского леса, но интенсивный огонь стрелков Лавокупе у Шпихерна не позволил им продвинуться дальше. Правое крыло, ища прикрытия на лесистой местности, через которую проходила железнодорожная линия Форбак – Саарбрюккен, блуждало в стороне от направления атаки и было остановлено у Стире дивизией Верже. Что касается атаки Ротенберга, мы можем лишь предполагать, что Камеке понятия не имел, что требует от своих людей. Наблюдателю, засевшему на высотах Саарбрюккена, неприступность позиций показалась бы не столь очевидной. Оттуда высота Ротенберг особого впечатления не производит. Плато на вершине выглядит вполне заманчиво, якобы открывая беспрепятственный доступ к высотам, а очень крутые склоны скрыты за деревьями. И, лишь подобравшись почти вплотную к холму, к его скалистым и крутым склонам, немцы убедились, какими сложностями чревата атака. На какое-то время они засели внизу у основания высоты и укрылись, воспользовавшись рельефом местности, но потом, подгоняемые офицерами, атаковали и даже каким-то образом сумели овладеть вершиной, и яростные контратаки французов, пытавшихся выбить пруссаков оттуда, так и остались безрезультатными.

Сам Фроссар, возможно, с запозданием отреагировал на атаку немцев, зато его подчиненные едва ли не слишком поспешно. Мало того что Верже и Лавокупе оперативно пополнили численность сил авангарда, а Батай, не дожидаясь приказов, задействовал дивизию резерва, разделил ее надвое и направил на помощь своему авангарду – действие, хоть и достойное всяческих похвал: командующий силами французов не побоялся пойти на штыки пруссаков, – но оставившее Фроссара без резерва и впоследствии лишившее возможности маневрировать, хотя, судя по всему, маневры не входили в намерения Фроссара. Возможности открывались необычайные: к 15.00 авангард Камеке растянулся по фронту более чем на 5 километров. Измотанные солдаты служили отличной мишенью для контратаки противника. Когда Лавокупе выдвинул войска для зачистки Гифертского леса, два находившихся там прусских батальона, тоже измотанные и без всякой поддержки, очень быстро были выбиты. Но французы так и не предприняли попыток продвинуться – предпочли остаться на позициях, дожидаясь, как поведут себя немцы, благо ждать пришлось недолго.

Когда в утренние часы оптимистичные и вводящие в заблуждение донесения конных патрулей поступили в штабы 1-й и 2-й армий, и Штейнмец, и Фридрих Карл отдали приказы на генеральное наступление через Саарбрюккен. Штейнмец лицемерно заявил, что «в интересах 2-й армии» изгнать французов с высот Шпихерна и воспрепятствовать им закрепиться в Форбаке. Фридрих Карл, разъяренный тем, что 1-я армия собралась перейти ему дорогу, предоставил все полномочия командующему частями своего авангарда генералу фон Штюльпнагелю, чтобы тот убрал всех лишних с дороги. К счастью, его подчиненные не стали осуществлять упомянутое распоряжение на практике. Орудийная канонада будто магнит притягивала немецкие дивизии на поле боя еще задолго до получения официальных приказов. Камеке пожертвовал последней бригадой для усиления правого крыла в лесах у Стире, Цастров приказал своей оставшейся 13-й дивизии форсировать реку в Фёльклингене и продвинуться по флангу на Форбак, чего так опасался Фроссар. Подтянулся авангард 8-го корпуса, 16-я дивизия, и командующий корпусом генерал фон Гёбен отозвал командные полномочия у Камеке. В то время как эти соединения 1-й армии сходились севернее Саарбрюккена, соединения 2-й армии приближались с северо-востока. Командовал ими предприимчивый и способный офицер, командующий 3-м корпусом, действующим в авангарде, Константин фон Альвенслебен. Альвенслебен по званию был ниже Гёбена и Цастрова, хотя и старше по возрасту. Но зато этот офицер был куда опытнее, и ему можно было без опаски доверить управление любой операцией, не рискуя при этом услышать в ответ сетования на нехватку сил.

Поэтому уже с 15 часов немецкие войска устремились на подмогу своим оттесняемым французами товарищам – причем по-настоящему выручили немцев не пехотинцы, а артиллерия. Если французская пехота сдерживала немцев своими винтовками Шаспо, то немецкие артиллеристы быстро разделались с французскими. Перекрыв французам все подходы к Ротенбергу, они сводили на нет все их попытки подтянуть подкрепление или контратаковать. Они имели возможность оказать поддержку силам своего правого фланга, атаковавшим в направлении Стиринга, и, оттесняя силы французской пехоты от края высот, значительно облегчили немецким пехотинцам продвижение вперед для атаки[20]20
  Новая тактика пруссаков введения в бой большого количества орудий отлично зарекомендовала себя. Французы же тяготели к наполеоновской технике держать большую часть артиллерии в резерве – многие из батарей Фроссара так ни разу и не выстрелили. – Авт.


[Закрыть]. Но атаки желаемого результата не давали. Альвенслебен направил свой авангард в Гифертский лес – напор первой волны атаки ударивших оттуда немцев значительно ослабел. Контратаки французов привели немцев в замешательство, на подмогу им подтягивались подкрепления, как части их дивизии, так и из 8-го корпуса, и к 19.00, когда начало темнеть, Гифертский лес был полон плохо управляемой массой солдат – около 30 немецких рот 1-й и 2-й армий находились бок о бок и были не способны сдвинуться с места, поскольку южная опушка леса была не только отделена от Шпихерна широким ущельем, но и простреливалась почти в упор французской артиллерией и стрелками-пехотинцами.

Атаки Ротерберга также дали мизерные результаты. И здесь части 3-го и 8-го корпусов подоспели на помощь уцелевшему 7-му корпусу, все еще цеплявшемуся за край обрыва. Под прикрытием артиллерийского огня их колонны, едва различимые в дыму свежие силы, штурмовали уступ горы с обеих сторон и наконец оттеснили французов. Позиция была отбита у противника, и, поскольку в соответствии с устоявшейся тактикой требовалось введение в бой конницы для преследования разгромленного и в беспорядке отступавшего противника, гусарский полк попытался пробраться через узкий проход, который вел к вершине горы. Это возымело катастрофические последствия: французы сосредоточили огонь на колонне, и в результате возникшего хаоса всякое передвижение вообще стало невозможным. Затем немцы ввели в бой артиллерию, и, надо сказать, в этом они добились успеха. С помощью пехотинцев они втащили вверх по склону 8 орудий и открыли огонь с вершины по плато, упредив контратаку неприятеля. К 17 часам немцы закрепились на Ротерберге столь же надежно, как и в Гифертском лесу, – и с той же минимальной пользой для себя. Все, чем они овладели, представляло собой лишь внешнюю позицию, потому что основные позиции французов до сих пор оставались на обширных склонах Шпихерна и на высотах Форбака, и, чтобы подобраться к ним, необходимо было пересечь узкое дефиле, простреливаемое артиллерийским огнем из Пфаффенберга, находившегося за пределами досягаемости оружия немцев. Продолжать наступление означало нести огромные потери, попросту гнать изнуренных солдат на убой, на что германское командование не отважилось.

Таким образом, у Фроссара имелись все основания быть довольным собой, если это касалось обстановки на его правом крыле, – он понимал, что реальная опасность исходит слева, оттуда, где дивизии Камеке и Верже вели кровопролитные бои с непредсказуемым исходом у пакгаузов и фабрик Стире-Ванделя. Для Верже существовала угроза не только с фронта, но и с фланга – немецкая 13-я дивизия продвигалась от Фёльклингена вниз по долине Росселя. Его резервная бригада находилась в Форбаке, обороняя этот фланг, но ее срочно требовалось направить в Стире, где угроза была еще серьезнее. Фроссар решил направить ее туда и по телеграфу попросил Метмана прибыть на его участок для обороны Форбака. Одновременно Батай, командуя дивизией резерва, понял, что угроза левому крылу становится опасной, и перебросил полк с высот на помощь Верже. Таким образом, усиленные французские войска предприняли попытку контратаки в долине. Немцы в панике разбежались, и все, кроме горстки бойцов, устремились назад, к Саарбрюккену. К 18 часам все правое крыло немцев рухнуло.

Альвенслебен считал сложившееся положение критическим. О правом крыле ему мало что было известно – никто из его людей там в боях не участвовал, но силы левого фланга и центрального участка были измотаны, нечего было и пытаться перебросить их. Если бы французы контратаковали, то без труда прижали бы немцев к реке. Предстояло предпринять последнюю попытку сломить сопротивление врага на высотах Шпихерна, и это было осуществимо, но не с помощью вброса сил, еще более усугубив вызванный переполнением хаос у Ротенберга и Гифертского леса, а атакой непосредственно вверх по склонам из долины Стире фланга Лавокупе. Но даже эта атака, в которой участвовали шесть батальонов, не оправдала ожиданий Альвенслебена. Первая волна была встречена интенсивным огнем левого крыла Лавокупе и рассеялась. Вторая волна, взбиравшаяся по поросшим деревьями склонам Шпихернского леса, была обстреляна обороняющими фланг силами, отходившими столь медленно по склонам, что немцы добрались до гребня горы только к наступлению темноты. Их приход совпал с последней попыткой французов выбить немцев из Ротенберга и Гифертского леса с помощью плохо подготовленной и, судя по всему, импровизированной контратаки, и огонь подоспевших немецких войск сослужил добрую службу в отпоре, сдержавшем французов, которые были вынуждены вернуться на исходные рубежи. Но когда, приблизительно в 19.30, Лавокупе решил отвести свои войска назад, на сильные, укрепленные позиции выше Шпихерна, это диктовалось не тем, что он понял, что его фланг рухнул. Усталость войск, невозможность осуществления эффективного управления в условиях наступившей темноты, заявившие о себе проблемы войскового подвоза – именно это и послужило ему мотивом, но уж никак не блестящий в тактическом отношении удар Альвенслебена обусловил организованный отвод сил правого крыла французов.